Кольцо царя

Глава 3

Самый известный аптекарь города Лука Гидисмани, выпятив живот и поджав пухлые губы, вплыл в ее скромную аптеку. Огляделся, втянул носом знакомый горьковатый запах трав.

Нина почтительно поприветствовала вошедшего. Он молча кивнул в ответ, оглядывая небольшую опрятную комнату.

Приходил он нечасто, но каждый раз пытливо рассматривал аптеку Нины. Вот и сейчас взгляд его обежал полки с резными накладками: на одних выстроились горшки и кувшины, на других – деревянные ларцы без украшений. Ларцы у Нины добротные, разных размеров, с надписями – где по-гречески, где по-латыни, где и вовсе с арабской вязью.

Прищурился Лука, вгляделся в поблескивающие гладкими боками стеклянные сосуды на дальней полке – нет ли новых? Под невысоким потолком висела деревянная перекладина, к ней привязаны пучками травы, какие-то холщовые мешочки, видать, с кореньями – этим добром его не удивить, все травы ему знакомы. Тут и полынь, и шалфей, и страстоцвет – всего не перечислить.

Полное гладкое лицо Гидисмани перекосила вымученная улыбка, пока он разглядывал новый рабочий стол, что Нина заказала недавно. Крепкий, из светлого дерева, ножки с узором, толстые. Сбоку на столе стопкой сложены полированные дощечки, пара тонких мраморных плиток. Из простого глиняного горшка торчат ручки аптекарских ножей, потемневшие от частого использования медные и деревянные палочки, плоские лопаточки.

Когда взор Луки добежал до небольших коромысловых весов, глаза его сузились, губы задвигались. Стоили эти весы целое состояние, купить Гидисмани их мог, но жадничал. Заставлял своих подмастерьев мерами пользоваться.

Заметив, как взгляд гостя остановился на весах, Нина чуть слышно вздохнула. Не дело это, когда завидуют. Тем более Лука Гидисмани. Она ему и не конкурент даже – у него и аптека большая, и почти все патрикии да их лекари к нему в аптеку за товаром посылают. И в гильдии он один из самых важных. А весы она не ради бахвальства ведь купила. С иными снадобьями страшно превысить положенное, а если недомерить, то и помогать не будет.

Еще муж ее покойный, Анастас, такие арабские весы хотел купить, да больно уж дороги были. А тут Василий прислал ей увесистый кошель. И посланец его сказал, что для аптекарши, что самой императрице снадобья для красоты делает, весы нужны непременно. Велел выбрать самые лучшие.

И вот оказалась Нина теперь меж двух огней. Не станешь же Луке объяснять про василиссу[7] и великого паракимомена[8] Василия Лакапина. Только хуже сделаешь.

Почтенный аптекарь совладал с собой, прошел к скамье с подушками, с достоинством разместился. Дерево под ним жалобно скрипнуло.

Нина налила для гостя вина в серебряную чашу, разбавила горячей еще водой. Гидисмани поблагодарил кивком, понюхал вино. Не удержался, кинул на Нину взгляд. Та плеснула вина себе в медную чашу, тоже развела водой, глотнула. Гидисмани вздохнул.

– Вот так вот, Нина. Уж вроде столько времени прошло, а все отравления побаиваюсь. В гостях аж стыдно порой.

– Ничего, Лука. Осторожная-то нога редко и оступается.

Он покивал. Глотнул и отставил чашу, огладил расчесанную и аккуратно подстриженную бороду.

– Говорят, убили кого сегодня?

– Вот хоть бы наши молитвы до Господа так быстро доносились, как в большом городе дурные вести, – перекрестившись, вздохнула Нина.

– Как у тебя-то он оказался? – невинно округлив глаза, осведомился Гидисмани.

– Грех тебе, почтенный, на беззащитную женщину пустые поклепы слушать да верить им!

– Ну не кипятись, Нина. Слухи, они же, как волна морская – накатила да отпустила. Ты его, видать, не знаешь?

– Да откуда ж? Ладно бы по соседству жил, а то ведь с кораблем пришел. – Нина раздосадованно глянула на окно.

За долгими разговорами и ночь наступит, а у нее заказы еще не сделаны.

– Это он тебе сказал, что с кораблем пришел?

– Да ничего он мне не сказал. Помер он.

– Откуда ж он? Ромей или из заезжих купцов, может? – Лука допил вино, вытер пухлые губы ладонью.

– Ромей вроде и по речи, и по одежде. Сапоги в соли морской, на руках мозоли, как у воинов бывают, да у тех, кто на кораблях ходит. А оружия при нем не было. Денег тоже. Одежа только да сапоги.

Нина встала, забрала пустую чашу у гостя. Он помолчал, снова окинул аптеку завистливым взглядом. Наставительно произнес:

– Тебе бы, Нина, выйти замуж. Что ж ты все одна? Ты послушай, что я скажу. Ты женщина неприветливая, неуживчивая, красы в тебе тоже, сама знаешь, не много. Купец тот к тебе вроде захаживал, так ты уж помалкивай, угождай, глядишь, и замуж возьмет. И будешь ты жить мужней женой. И никаких поклепов на тебя возводить не будут. Видано ли дело, чтоб женщина сама лавку держала, да столько лет замуж не шла. Не по-божески это, Нина. Не по правилам.

Нина было вскинулась сердито, но при упоминании купца покраснела, опустила голову, язык прикусив. Раздраженно запихала выбившийся локон под платок, сложила руки на груди.

– Ты, Лука, коли по делу пришел, так говори, что надобно. А сплетни слушать да нравоучения твои мне недосуг.

– Вот видишь, строптивая ты, – начал опять Гидисмани. Но, глянув на сердитую аптекаршу, махнул рукой. – Я к тебе за тем порошком опять, что кровь останавливает да рану чистит. И ежели ты бы мне состав рассказала, я бы и не беспокоил тебя с этим. Так ведь развела тайны на пустом месте.

– Порошок пришлю тебе, завтра поутру приготовлю и пришлю. А сейчас ступай – засиделся ты у меня, а мне новые слухи не нужны. От этих бы отбиться.

– Ну как скажешь. Мне тут корень мандрагоры принесли, да мне много. Возьмешь заместо оплаты?

– Возьму, – подумав мгновение, промолвила Нина. – Отчего же не взять.

Поторговавшись, они сговорились. Гидисмани достал из кошеля сверток, положил на стол. Нина развернула, осмотрела, понюхала. Вроде и правда мандрагора, не бриония. Хотя та тоже ядовита, но действие у нее другое. Да и дешевле она.

Нина завернула корень, кивнула. Лука окинул ее напоследок взглядом, разгладил на своем круглом животе тунику и, запахнув плащ, покинул аптеку.

Нина с силой потерла рукой лоб. Раздраженно выдохнула, взялась убирать травы и настои по местам. Раскладывала заказы, чтобы завтра кому самой отнести, кому с Фокой послать. В баню уже не успеть сегодня – солнце вон к горизонту клонится. В аптеке сумерки заполняли углы, скрывая узоры на сундуках и полки с кувшинчиками. Слабо еще перемигивались угольки в очаге, давая немного света.

Нина разожгла фитилек. Из теней блеснул бок цветного стеклянного светильника, что привез ей в подарок Винезио.

Нина после намеков Луки и так не могла мысли собрать, а тут еще напоминание. Что он про купца-то упомянул? Что еще известно сплетникам? Уж вроде хоронились они, да, видать, кто-то углядел-таки.

Нина зябко повела плечами.

Константинопольский вечер накидывал темное покрывало на город. С моря в узкие улочки расползалась прохлада.

Убирая со стола травы да готовясь ко сну, Нина услышала негромкий стук в дверь.

«Кого еще в ночи принесло?» – Нина завязала распущенный платок, взяла со стола светильник, осторожно приоткрыла окошко на двери. На пороге стоял невысокий безбородый человек в простом плаще. Он поднял руку и в слабом отблеске огонька Нина разглядела знакомый перстень.

– Великий паракимомен послал за тобой, Нина-аптекарша.

Нина кивнула, торопливо перевязала платок, набросила на голову покрывало-мафорий[9], сколола шерстяной плащ серебряной фибулой [10] на груди. Подхватив суму со снадобьями, без которой из дома не выходила, ступила за порог, заперла аптеку.

Четверо рослых рабов подхватили простые носилки, занавешенные плотной тканью, и доставили Нину в сад при церкви Святой Ирины. Луна осветила посыпанные светлым песком садовые дорожки, над которыми нависали пышные ветки акаций. Огни в церкви были потушены, лишь слабые отблески лампад перед иконами едва виднелись сквозь окна. Аромат ладана тонкими струйками вплетался в ночной воздух.

Сопровождающий провел Нину в глубь сада. Там на каменной скамье сидел закутанный в плащ Василий Лакапин, великий паракимомен, спальник и главный советник императора. Рядом с ним стоял на высокой бронзовой подставке масляный светильник.

Нина почтительно поклонилась. Высоким, как у всех евнухов, голосом Василий произнес:

– Садись, Нина, да рассказывай про убитого.

– Неужто уже и до дворца дошло происшествие? – Нина осторожно опустилась на соседнюю скамью.

– Все, что твоей аптеки касается, мне доносят. Слежу, чтобы тебя не обидели.

При словах о доносах Нина обмерла. В затылке стало горячо, щеки как огнем обожгло.

Василий, помолчав, тихо произнес:

– Не о том думаешь, Нина. Лучше расскажи про того, кто на пороге аптеки твоей оказался. Все подробно расскажи.

С трудом справившись со стыдом и волнением, Нина рассказала про несчастного. Когда упомянула про кольцо, Василий вскинул глаза на нее и дальше уже не отводил тяжелого взгляда.

Закончив тем, что ей Фока про нож рассказал, Нина замолчала.

Собеседник вздохнул.

– А кольца, значит, при нем не было?

– Ничего не было. Видать, кто его порезал, тот и унес с собой все. Почтенный Никон всех опросил, да со мной делиться не стал…

– Ничего, он со мной уже поделился. Будет искать, да только много ли толку от него? – Он опять вперил взгляд в аптекаршу. – Так значит, не было кольца?

– Не было, великий паракимомен, пусть покарает меня Господь, если вру. – Нина широко перекрестилась. – Да и к чему мне кольцо-то? Я ж и тех украшений, что императрица пожаловала, почти не ношу.

Василий длинно выдохнул.

– Никанор его звали. Он в твою аптеку шел, кольцо нес для меня. То кольцо уж больно важно. – Он помолчал, устало потер гладкий подбородок. – Для империи важно, Нина.

Он замолчал, как будто прислушиваясь к звукам ночного сада. Лишь шорох ветра в листве и певучий скрип сверчков нарушал тишину прохладной ночи.

– Если узнают, что к тебе враги империи приходят под покровом ночи, то даже я не смогу тебя защитить. Что ты про купца, что к тебе захаживает, знаешь? Давно ли с ним знакома?

Нина ахнула:

– Господь с тобой, великий паракимомен… Если ты про Винезио, так какой же он враг империи? Моего мужа Анастаса он в море подобрал да ко мне привез, умирающего. С тех пор и знаю. Он из Генуи товары сюда возит не первый год уж. Разве может быть честный купец врагом империи? – голос ее дрогнул. – Если он ко мне и приходит, так то лишь мой да его грех, разве можно за людскую слабость врагом империи величать?

– Ты, Нина, не тараторь. Послушай меня. Если твой купец опять появится, ты мне сообщи об этом, я с ним поговорить хочу. А про кольцо молчи, не рассказывай никому. Ежели вдруг найдешь его или узнаешь что – сразу ко мне пошли весточку.

Нине стало холодно, будто ледяной ветер под ее тунику забрался. Она открыла было рот, боясь задать вопрос, боясь спросить, как великий паракимомен поговорит.

Но Василий, бросив взгляд на ее побледневшее лицо, произнес:

– Не обижу никого, просто поговорю. А ты, ежели что новое узнаешь, сразу мне доложи. Мне бы очень не хотелось, чтобы тебя обвинили в измене империи.

У Нины пересохли губы, она кивнула. Великий паракимомен, конечно, ей почти родня: нянюшка Нины оказалась той самой рабыней, что родила Василия Лакапина, бастарда прежнего императора-василевса Романа. Потому его и называют недоброжелатели Ноф[11]. Но как бы то ни было – с дворцом шутки плохи. Такие, как она и Винезио, легко под колесо имперской колесницы попадут, ежели окажутся на пути.

Василий махнул рукой, провожатый появился из тени, проводил Нину до носилок и отправил домой.

Нина металась по аптеке. Страшно подумать, в какую передрягу попала с этим раненым. Принесла же его нелегкая в ее аптеку. А может, потому и пришел, что великому паракимомену кольцо нес? А Василий не хотел, чтобы во дворце о том знали, вот и велел через Нину передать. Да только что же ей не сказал ничего? Ох, не любит Нина эти дворцовые тайны. Верно говорят, где большой почет, там и бадья хлопот.

Вздохнув, Нина села, стянула мафорий с головы. Вот ведь забота к ночи, как теперь уснуть? Мысли в голове кипели, лопались пустыми пузырьками. Что же это за кольцо, что понадобилось великому паракимомену? И отчего же не спросила она его, как кольцо это выглядит? И как ей предупредить Винезио?

Генуэзский купец Винезио Ринальди должен был приехать еще две седмицы назад. На базаре в воскресный день она краем уха слышала, как торговец один жаловался, что купец из Генуи так и не приехал, не привез обещанный товар. Озадаченная, аптекарша тогда пошла в гавань. При виде той же галеры, что увозила по осени Винезио, у Нины сбилось дыхание. Долго ждала она тогда в гавани, пока не увидела наконец, как лодка с богато одетым генуэзцем отчалила от галеры.

«Видимо, капитан корабля», – решила Нина, наблюдая, как он, ступив на просоленные доски пирса, хмуро переговорил с коммеркиариями[12]. Уворачиваясь от грузчиков с тяжелыми тюками, она пробралась к капитану. На вопрос, как найти хозяина корабля, тот пробормотал что-то недовольно. Но от Нины так просто не отделаешься. И монеты, и вежливое слово помогли. Капитан с досадой объяснил, что хозяин задержался в пути, обещался добраться с другим кораблем. А все нет его. Так, глядишь, придется везти товар обратно. Или отдавать здесь за бесценок – с местными купцами Винезио сам договаривался, а капитан ни цен, ни условий не знает. И он теперь ждет.

Нина тоже ждала. Молилась, выходила жаркими вечерами на городскую стену, выглядывая корабли, подставляя лицо соленому ветру. Вздыхала, растирая душистые травы в вечерней тишине аптеки. И ждала.

И теперь после разговора с Василием она никак не могла успокоиться. Пыталась молитвой сердце утешить, да тревожные думы окутали, жаркие воспоминания закружили.

По осени корабль Винезио возвращался в Геную, проведя в Константинополе самые жаркие месяцы года. Свой товар купец распродал, закупил шелка, ароматные масла, золотые и серебряные украшения. И отправился в родные края. А перед самым отъездом глубокой ночью он пришел к Нине, бесшумно открыв калитку на заднем дворе.

Он вошел без стука, сбросил шелковый плащ, устало провел рукой по густым, с легкой проседью волосам. Она подала ему вина в серебряном кубке. Он охватил чашу широкой ладонью, накрывая Нинины пальцы, улыбнулся. Нина отвела взгляд, все еще смущаясь того томления, что разливалось в ней каждый раз, когда он ее касался.

Позже, еще не выпустив Нину из объятий, Винезио пообещал забрать ее с собой следующим летом. Сказал, что лишь получит разрешение семьи и церкви на брак с ней и вернется. Пропуская ее черные локоны сквозь пальцы, он рассказывал, как ей понравится в Генуе, где весь берег изрезан тихими бухтами, где улицы шире, чем в этом городе, а жара не так мучительна. Где со склонов гор стекают ручьи, неся кристально чистую воду в предместья. Они будут жить в просторном каменном доме, где он сделает ее хозяйкой. Ей не придется больше работать и разносить заказы. А он будет любить ее звездными ночами и никогда не оставит.

От его ласковых слов, от жарких прикосновений и нежного шепота у Нины кружилась голова и замирало сердце.

Винезио ушел в темноте, не дожидаясь рассвета.

А поутру Нина поднялась на городскую стену над гаванью, закутавшись в шелковый мафорий. На берегу царила суета: отплывали два корабля в Геную, варяжские ладьи загружали огромные тюки с товарами и бочки с вином. Между судами сновали мелкие лодочки, чуть подальше причаливали рыбаки с предрассветным уловом. Изредка слышны были крики купцов и грузчиков. Суетились коммеркиарии, проверяя пергаменты, свидетельствующие, что все пошлины уплачены и товары вывозятся в разрешенном количестве.

На стену не доносились запахи рыбы, пота грузчиков, смолистой смазки кораблей и лодок. Робкий зефир приносил лишь солоноватую свежесть моря и крики чаек.

Нина молчаливо прощалась с Винезио, молила Богородицу не оставить его своей милостью в пути. Проводив взглядом уходящие вдаль корабли, аптекарша спустилась со стены и направилась к дальним пещерам. В корзинке у нее для этого тайного похода лежали припасенный хлеб, гроздь винограда и небольшой кувшин вина. Путь был неблизкий, но Нина, потерявшая мужа из-за капризов морской пучины, готова была сделать все, чтобы защитить того, кто был дорог ее сердцу. Грех, конечно, но даже с Анастасом не могла вспомнить Нина такой страсти и томления, что охватывали ее с Винезио.

К полудню она добралась до дальних пещер на берегу моря. Когда-то они с Винезио здесь встречались. Эта крохотная бухта, со всех сторон закрытая от посторонних глаз, была ей известна с детских лет, когда однажды она увязалась за отцом и ему пришлось взять ее с собой.

Нина смутно помнила тот день: лодка, усталые просоленные люди, какие-то свертки, которые отец бережно завернул в промасленную ткань и спрятал в суму. Позже он порой брал ее в ближние походы с собой. То в горах, то у воды встречали они скрывающих лица путников. Отец ее, Калокир, разговаривал с ними тихо, порой на разных языках. А Нине велел не вспоминать никогда этих встреч. После того, как отец сгинул вместе с караваном несколько лет назад, Нина случайно отыскала эту бухту и приходила туда, мечтая, что отец появится из-за обветренных камней, привычно усмехнется да протянет ей, как маленькой, лакомство.

Добравшись, Нина опустилась на камень у самой воды, достала подношения. Она молилась великому Посейдону, богу морской пучины, просила о спокойном и безопасном пути для своего Винезио. Молилась Афродите, рожденной из морской пены, чтобы защитила ее любимого. Половину хлеба Нина раскрошила в воду у самого берега, оставшуюся половину бросила подальше в волны. Виноград оставила на камнях, вином полила и камни, и соленые волны, разбивающиеся о подножие большого валуна.

До дома тогда добралась она уже далеко после полудня, не чувствуя ног от усталости. И сны ей снились тревожные еще с седмицу. Нина просыпалась измученная, потерянная. С тех пор, как допустила она Винезио в сердце, не приходил к ней во сне больше ее покойный муж Анастас. Лишь изредка, просыпаясь ночью, чувствовала Нина, будто сказать он ей что-то хочет, да не может пробраться сквозь густую, словно патока, тьму.