Команда «Д»

АЭРОПОР. Лето 1998 года.

Самолет медленно выкатывался с базовой площадки аэропорта. Вполсилы гудели тягловые моторы, неуклюже покачивались крылья, но двигался самолет уверенно и спокойно. Он проехал всю площадку, развернулся, притормозил и покатился в обход, выбираясь к началу взлетной полосы. Это был обычный «Боинг», принадлежащий немецкой авиакомпании, через два часа он должен коснуться немецкой земли, точнее, берлинского бетона. Вдруг самолет застыл. В этом не было ничего необычного – нормальная предстартовая процедура. Сейчас диспетчеры дадут команду и он устремится вперед, только уже не маневрируя по дорожкам аэропорта, а стремительно набирая скорость всеми ходовыми моторами.

Но диспетчер не давал команды. И тому были причины – по взлетной полосе навстречу самолету стремительно двигался приземистый джип, а с противоположной стороны раздалась очередь – Гриценко определил, что стреляли из старого доброго Калашникова – и показался второй джип. Машины встали по бокам «Боинга», и из распахнувшихся дверей посыпались люди. В тот же миг один из люков «Боинга» раскрылся, и кто-то из выскочивших кинул в образовавшийся проем какой-то предмет, напоминающий небольшой пистолет. И действительно – немедленно внутри самолета раздался приглушенный выстрел и из люка на бетон выпало тело в форменной одежде помощника пилота. Вслед за ним высыпалась, раскатываясь в воздухе, веревочная лестница, и шестеро приехавших – Гриценко отметил, что их было именно шестеро – слаженно и быстро подняли в люк два тюка из джипов и забрались сами. Лестница убралась и люк закрылся. Все происшествие заняло ровно четыре минуты, и к «Боингу» уже подъезжали три патрульных машины внутренней охраны аэропорта «Шереметьево-2».

Неожиданно люк распахнулся снова, и оттуда буквально вышвырнули крупного человека в строгом сером костюме – не смотря на то, что его руки были скованы наручниками, он сумел в воздухе перевернуться и приземлиться на ноги. В следующую секунду он дернулся в сторону, но автоматная очередь из люка распластала его по бетону, мешая брызги крови с искрами бетонной крошки. Через секунду в люке появился человек в плаще. Лица его не было видно, но вся его поза показывала, что его просто выставили насильно в проеме люка: было в позе что-то нелепое – как будто выставили не живого человека, а остекленевшую куклу. Взвод подъехавшей внутренней охраны, успевший рассосредоточиться за своими машинами и джипами прибывших, никак не отреагировал на это – очевидно команды «огонь» они еще не получили – слишком мало прошло времени, чтобы хоть кто-нибудь сумел понять что вообще произошло. Гриценко отметил про себя, что внутренняя охрана сработала оперативно, даже подозрительно оперативно для такого молниеносного случая. И он решил, что скорее всего она была поднята по тревоге минут на семь раньше – когда темные джипы только прорывались на поле действия с разных сторон аэропорта, а что они прорвались с боем было теперь уже очевидно.

Раздался еще один выстрел и хотя видимость была размытая, Гриценко показалось, что лоб человека в проеме буквально взорвался изнутри. Тело рухнуло на асфальт рядом с двумя предыдущими, и люк закрылся.

Крылов выключил проекционный экран и быстро, деловито начал:

– Это произошло тридцать пять минут назад. Снимал наш сотрудник с обзорного пункта, – Крылов кашлянул, – совершенно для других целей. Обстановка такова – террористы штурмом пробились на взлетную полосу, этого вы не видели, и захватили самолет – это вы видели. После чего они связались с диспетчерской и предъявили свои условия – в течение часа нам предписывается выполнить два пункта – доставить к самолету двадцать парашютов и национального героя чеченской республики, вождя боевиков Аслана Налмурадова, который был месяц тому назад был захвачен нашим пограничным патрулем при переходе русско-чеченской границы, доставлен в Москву и ожидает суда. На обсуждение условий и подготовку нам отведен час, по истечении которого террористы, в подтверждение максимальной серьезности своих намерений, грозятся каждые последующие полчаса расстреливать по одному человеку из пассажирского салона. Судя по тому, что было нам продемонстрировано, они выполнят свое обещание. По их плану после доставки парашютов и Налмурадова большая часть пассажиров будет отпущена, затем самолет поднимется в воздух и в некой точке икс террористы с Налмурадовым покинут самолет, на чем инцидент по их словам будет исчерпан.

Крылов сделал паузу. Девять присутствующих на оперативном брифинге молчали, Гриценко мельком бросил взгляд на часы, охватывающие его широкое запястье и развернутые циферблатом к себе. Крылов очевидно заметил это, и продолжил в том же оперативном темпе:

– Опергруппа «Альфа» поднята по тревоге и сейчас движется к аэропорту. Более точная информация – террористы не опознаны, судя по всему, в самолете изначально находился их сообщник, открывший изнутри люк и получивший пистолет. Он тоже не установлен. По данным таможенной службы среди пассажиров находился один чеченец по национальности, и как раз он оказался третьим убитым. Первым был помощник пилота, вторым – личный секретарь и охранник Фридриха Гольца, заместителя немецкого консула, который сейчас находится среди пассажиров – это один важный момент. Второй важный момент – среди пассажиров находится некая Анжелина Озерова, летевшая в частную поездку в Берлин, судя по всему – планируя через месяц родить ребенка в Германии. Террористы сообщили, что от стресса у нее десять минут назад начались преждевременные роды. Выдать ее они также отказываются. Это все в общих чертах. И от себя добавлю – очень тяжелая, практически безвыходная ситуация, с такой мы не сталкивались уже очень давно. Пока что ни одного варианта штурма самолета нет. Более того – нет гарантии, что террористы выполнят свои условия даже в том случае, если мы выполним их требования. Можно с уверенностью говорить, что тут мы имеем дело с профессиональной группой высокого класса, поэтому вряд ли они исполнят свои обещания прежде чем убедятся что мы не подготовили никакого подвоха, например не вкололи Налмурадову «вакцину возмездия»… Настораживает хотя бы число востребованных парашютов – двадцать штук. Террористы могут вполне покидая самолет резонно решить захватить с собой заложниками нескольких пассажиров, в том числе и Фридриха Гольца – а это уже международный скандал. Вы все присутствующие здесь на брифинге – руководители различных ведомств и подразделений. Сейчас мы должны проработать ситуацию и вместе выработать и скоординировать план действий. Ориентировочное направление действий – выполнение условий террористов с обеспечением тщательного контроля. Какие будут мнения?

Генералы молчали. Гриценко вяло прикрыл глаза. Сегодня весь день с утра он чувствовал что в воздухе витает какая-то атмосфера напряженности и некой торжественности – такое ощущение возникало у него часто за последние месяцы, он даже сознательно ждал какого-нибудь толчка, поворота событий, который бы позволил ему сделать шаг – объявить себя и показать плоды своего более чем двадцатилетнего труда. И когда случилось практически небывалое – по тревоге были собраны все руководящие силы внутренних войск, армии и разведки России – Гриценко почувствовал, что сегодняшний день будет переломным в его судьбе.

Все это молниеносно пронеслось в мозгу Гриценко, а кроме того параллельно мозг делал подготовку к анализу ситуации – для начала приблизительную, интуитивную. И появилось решение – точнее засветилась некая возможность, которая стремительно перерастала в уверенность. Гриценко еще не до конца осознал в чем заключается шанс, но рука уже машинально вскинулась вверх и он услышал свой голос, который произнес:

– Я могу решить ситуацию с гарантированным успехом – в самом худшем случае будут выполнены условия террористов, но на 96 процентов я гарантирую обезвреживание террористов при полном отсутствии жертв.

Крылов молча смотрел на него и Гриценко продолжил:

– Мне необходимо возглавить операцию, двадцать минут мне надо на подготовку, также мне могут потребоваться некоторые силы других ведомств, которые прошу оперативно предоставить. Через сорок минут операция будет закончена. Действовать будет моя бригада "Д". У меня все, я жду разрешения начать действия.

Крылов помолчал, взвешивая, и затем обвел взглядом присутствующих. Очевидно он не встретил ни одного возражения, поэтому кивнул: «действуйте». Гриценко почувствовал как подпрыгнуло сердце и в кровь выплеснулась порция адреналина. Честно говоря он не предполагал, что Крылов воспримет его слова столь молниеносно и даст ему полный карт-бланш, не требуя предварительных выкладок – это шло в разрез со всеми правилами экстренного брифинга. Впрочем сама ситуация шла вразрез с любыми правилами. Крылов безусловно ценил Гриценко, и возможно на него подействовала именно уверенность Гриценко в том, что задание по силам "Д" – раньше Гриценко был максимально тщателен в подготовке тех операций, к которым его подключали, и никогда не давал несбывшихся впоследствии обещаний или прогнозов.

Усилием воли Гриценко подавил адреналиновый бум в крови и начал хладнокровно отдавать команды. Следующие пять минут прошли в колоссальном напряжении, но за это время Гриценко смог сделать многое – доработал и кристаллизовал свой замысел, успел в общих чертах доложить его Крылову, поднял по тревоге все восемь курсов "Д" и заказал с оружейного склада института серьезный комплект спецтехники, которая могла пригодиться и организовал подготовительную работу других подразделений. Заодно он успел продумать три других ветви своего плана – заведомо менее удачных – на тот случай, если Игра не сработает. Но он почему-то был уверен, что Игра сработает.

* * *

Гриценко на секунду закрыл лицо руками и когда открыл его снова, лицо заметно изменилось. В сущности почти ничего не произошло, только оно стало казаться немного грубоватым и глуповатым. Гриценко надел наушники, утопил клавишу селектора и заговорил. Голос его тоже изменился – теперь это был не обычный голос Гриценко, голос «академика в погонах», как его шутя называли в высших эшелонах. Теперь это был окающий и невпопад растягивающий отдельные слоги голос поднятого по тревоге военного коменданта – Гриценко мастерски владел психологической Игрой.

– Эта ало! Ало! Прием! – хрипло заорал он в микрофон, – Аворит начальник по реагированию чрезвычайных ситуаций полковник Сидоров! Прием, как связь, как связь, прошу на связь! Аворит начальник по реагированию чрезвычайный ситуаций полковник Сидоров! Прошу на связь!

– Первый на связи. – послышался в динамиках спокойный уверенный голос, начисто лишенный какого-нибудь акцента.

Гриценко отметил, что говоривший назвал себя «Первым» – это означало что у микрофона сейчас главарь террористов, и это было удачей.

– Первый, говорит Сидоров! – объявил Гриценко, – Значить ситуация под контролем, было вынесено решение к принятию ваших условий для взаимного согласия.

– Когда начнется выдача? – немедленно спросил Первый.

– Эта минут через сорок, уже в дороге. Заключенный Налм… Налмурадов и армейские парашюты в районе двадцати штук.

– Еще раз. – спокойно приказал Первый.

– А? – гаркнул Гриценко.

– Еще раз повтори. – спокойно приказал Первый и Гриценко удовлетворенно отметил, что собеседник перешел на «ты» – значит выбранный тон был верным.

– Повторяю: заключенный Налмурадов и парашюты в количестве двадцать находятся в доставке… в дороге! Как слышно?

Гриценко повел глазами и оглядел генералов и полковников внутренних спецслужб, молча стоявших вокруг переговорного стола экстренной связи и наблюдавших за переговорами.

– Слышно, все понял. – произнес Первый на том конце линии.

– Но для компромисса мы имеем два условия и без их выполнения с вашей стороны выдача не состоится. Значить так, первое – это выдача всех граждан иностранных подданств и второе – это беременная женщина, и ее выдать немедленно.

– Нет. Сейчас мы диктуем условия. – ответил Первый.

– Эта… Не имею, значит, приказа действовать в этом случае. Тогда я значит докладаю что вы отказываетесь на наши условия и начинаем штурм.

Динамик молчал. Гриценко продолжил.

– Я имею приказ чтобы граждан иностранных подданств и беременную обеспечить в полную безопасность, иначе мы рассмотрим вариант штурма, потому что компромисс это когда условия выполняются с двух сторон, мать вашу, вы щас имеете дело со службами внутренних дел России, понимать надо и мы не допустим подвергать опасности иностранных граждан и беременную.

– Компромисс – мы выдаем одну беременную и точка. – произнес Первый медленно и внушительно выговаривая слова.

– Все, так точно, значить утвердились на этом! – быстро и энергично затараторил Гриценко, перебивая Первого.

Психологический прием был прост и наивен – это был первый ход в цепи действий Гриценко, и он не особо рассчитывал, что первый ход сработает. В запасе было еще шесть вариантов развития основного плана и еще три запасных плана, если основной не удастся. Но первый же ход сработал: Первый действительно находился в сильном напряжении не смотря на спокойный голос, и он действительно хорошо представлял, что условия, выдвинутые террористами изначально, просто фантастичны и находятся на грани реальности – достаточно одной капли, и – кто их знает, этих военных – дадут команду на штурм самолета, и конечно погибнут все и провалится вся тщательно подготовленная и до этого момента прекрасно продвигавшаяся акция, ну не считая конечно неожиданности с беременной женщиной. Но в то же время Первый ожидал подвоха и понимал, что пока он диктует условия – он владеет ситуацией. То, что он произнес, не входило в изначальный план акции, но ведь и сама беременная женщина не была запланирована, а от нее нужно было срочно избавиться, это Первый понимал. Он знал, что беременная была до некоторого времени дополнительным козырем, который при правильной подаче ускорит ход операции – именно поэтому Первый сообщил о беременной когда выставлял условия. Но теперь, в тот момент, когда, судя по всему, противник условия принял, беременная стала обузой. Первый бы ее расстрелял без зазрения совести – слишком много было поставлено на карту и слишком мало он ценил человеческую жизнь, но он понимал, что сразу после этого начнется штурм. Поэтому Первый и сам не знал зачем он произнес это – возможно просто взыграла древняя гордость, не позволившая отдать противнику фишку без боя, – но он сказал:

– Взамен беременной мы возьмем еще двух заложников.

– Это в условия не входит! – запротестовал Гриценко.

Первый уже и сам понял, что действительно погорячился и этот ход был совершенно лишним. Но отступать было поздно:

– Я сказал – вместо беременной мы берем двоих.

– Так точно, двоих. – неожиданно согласился Гриценко.

Первый насторожился и подумал, что комендант Сидоров не так прост как кажется – он представил себе как к трапу самолета подводят двоих амбалов-спецназовцев и усмехнулся. Все-таки сегодня в нем ожила жестокая восточная кровь предков-воинов, и кровь требовала повелевать и властвовать безраздельно.

– В течение трех минут вам надлежит согнать к трапу двадцать обычных пассажиров аэропорта и мы сами выберем кого мы возьмем.

– Это неслыханно! – возмущенно перебил его Гриценко.

Он был бы рад закричать: «Да! Да! Согласен!» – потому что это был самый лучший вариант Игры, но он не мог этого сделать – слишком наглым и неслыханным было требование, если бы Гриценко его выполнил, то, одумавшись, бандит мог бы усомниться – действительно ли комендант Сидоров выгнал из здания аэропорта толпу мирный пассажиров чтобы отдать их в лапы заложников? Поэтому Гриценко продолжил:

– Мы эта, не можем ставить под угрозу новых граждан!

Первый очевидно уже и сам это понял, поэтому спросил:

– А журналисты есть в аэропорту?

– Да уже много приехало. – ответил Гриценко.

– Прекрасно – наберите добровольцев из журналистов.

– Но это никак… – запротестовал было Гриценко, но Первый его не слушал:

– Если среди них мы увидим хотя бы одного переодетого спецназовца, мы дадим очередь по всей толпе. Но если вы поступите благоразумно, то мы выдадим вам вашу беременную суку и покажем что мы честно выполняем свои условия. Да или нет?

– Минутку, я доложу руководству! – заорал Гриценко.

– Да или нет? Чтобы через три минуты у самолета была толпа журналистов. Я повторяю последний раз – да или нет?

Гриценко держал паузу и смотрел на дверь – неожиданно она распахнулась и в комнату влетел молоденький сержант. Гриценко вскинул руку, приказывая ему замереть и крикнул испуганным голосом «коменданта Сидорова»:

– Да!!

– Конец связи. – объявил Первый.

В его голосе чувствовалось удовлетворение и превосходство.

Гриценко стукнул по клавише отбоя и рывком повернулся к вошедшему:

– Ну что, готово?

Вбежавший сержант отрапортовал:

– Все восемь бригад "Д" заняли позицию.

– Действуем по плану А1 – «журналист». – кивнул Гриценко. – Игра сработала!

Краем глаза Гриценко заметил, как один из присутствующих, заместитель начальника ФСБ Сырчуков, чуть приподнял свой массивный подбородок и потянул воздух ноздрями, как часть делают люди, когда собираются вдруг сделать вслух какое-то решительное заявление. Гриценко не любил Сырчукова, впрочем по служебной линии им приходилось пересекаться крайне редко. Не любил он его за твердолобость и излишнюю наглость, а особенно за то, что сам Сырчуков терпеть не мог Гриценко и при случае это демонстрировал. Вот и сейчас Сырчуков произнес достаточно громко, чтобы слышал Крылов:

– Думаю не стоит радоваться прежде времени, вам поручили непосильное для вас дело, Гриценко, хотя пока вам везет.

Гриценко не мог сейчас терять ни минуты времени, но Сырчуков произнес слова, которые могли быть обращены против Гриценко если операция все-таки пройдет неудачно, и произнес это специально в присутствии Крылова. Собственно говоря, по сути Сырчуков сейчас просто нагло заявил, что, мол, Крылов сделал ошибку, поручив операцию Гриценко. Одернуть зарвавшегося Сырчукова должен был сейчас сам Крылов, но Крылов промолчал – значит у него действительно были сомнения не сделал ли он ошибки, поручив операцию людям Гриценко, а не группе «Альфа». И Гриценко этого оставить так не мог. Он удивленно приподнял одну бровь, повернулся к Сырчукову и веско произнес:

– Везет? Я не знаю такого слова – «везет». Везет – шофер в личном автомобиле, и везет он туда, куда проложены асфальтовые дороги. И если я проложил дороги, я имею право требовать, чтобы шофер вез меня туда, куда мне нужно.

– Действительно, комментарии сейчас неуместны. – проговорил Крылов, обращаясь к Сырчукову. Сырчуков наклонил голову в знак того, что понял замечание Крылова. Но Крылов снова повернулся к Гриценко и задумчиво произнес, – Проложены дороги… Это хорошо, но все-таки, что бы вы сделали, если бы террорист не потребовал новых заложников?

– Было маловероятно что он потребует новых заложников, но он потребовал. Да еще из числа пассажиров аэропорта – это конечно был бы лучший вариант, но я не мог согласиться. Собственно на это я и не рассчитывал – я планировал навязать ему журналистов. Но это была только первая часть Игры – навязать новых заложников. Если бы она не прошла, я бы последовательно пробовал так же незаметно убедить его потребовать на борт не заложников, а тех же самых журналистов и телевизионциков, но для для открытого заявления, или, скажем, представителя ООН или депутатов, в конце концов разрешить пройти в самолет врачам чтобы принять роды.

– Ваши люди врачи и могут принять роды? – недоверчиво спросил Крылов.

– Мои люди могут все. – веско ответил Гриценко.

С этими словами он повернулся вышел из комнаты. Жест конечно был театральный, но ничего другого не оставалось. Сейчас он ставил на карту всю свою карьеру, даже больше – дело всей своей жизни, и сегодня он не опасался делать такие категоричные заявления. Он понимал, что если операция пройдет успешно, то и Крылов и все присутствующие будут вспоминать и цитировать эти его слова. Ну а если операция провалится… Что ж, тогда уже будет совершенно безразлично что, кому и когда говорил бывший генерал Гриценко…

* * *

Зал ожидания аэропорта притих – все уже знали что происходит что-то из ряда вон выходящее, все рейсы задерживались, пронесся слух, что террористы заложили в аэропорту бомбу, и многие пассажиры разъехались в панике. Но в аэропорту появились и новые люди – это были журналисты. Никому не известно каким чутьем успевает журналист почувствовать сенсацию и направиться туда. Но всегда, где бы ни случилось что-нибудь серьезное – всегда журналист оказывается на месте происшествия чуть ли не раньше представителя власти, пожарника, врача – в общем людей, которые действительно нужны в этот момент. С начала захвата самолета прошло сорок минут, но уже в зале было с десяток журналистов – они щелкали фотоаппаратами, подходили к работникам аэропорта со своими диктофонами и просили дать интервью, объяснить что произошло – короче вели себя непринужденно.

Когда в зал вошел подтянутый человек в форме внутренней охраны аэропорта и попросил подойти журналистов, они отреагировали моментально, думая, что получат новую информацию. К ним присоединилась еще и кучка наиболее любопытных пассажиров. Информация была чересчур неожиданной:

– Террористы согласны обменять беременную женщину на двух журналистов. Есть добровольцы?

Кучка журналистов дрогнула. Предложение было слишком опасным – желающих не оказалось. Вдруг вперед вышла стройная, пожалуй даже хрупкая, девушка и звонким голоском произнесла:

– Я согласна.

Журналисты переглянулись и вперед шагнули еще трое – молодой человек в кожаной куртке, лысоватый господин средних лет в золотых очках и мускулистый стриженный парень в джинсовой курке со значком «Вести». Горстка оставшихся журналистов переглянулась – хоть и опасным было предложение, но нельзя же отдавать сенсационную информацию в чужие руки? Вперед шагнуло еще четверо.

– Хватит, хватит – уже есть шесть человек, террористы сами выберут двоих. Пойдемте быстрее.

– Нет, и я! – вразнобой запротестовали оставшиеся, которые еще минуту назад опускали вниз глаза и пятились.

– В другой раз. – То ли в шутку, то ли серьезно ответил человек и махнул рукой выбранным, – Прошу следовать за мной.

Провожаемые внутренней охраной аэропорта, к трапу направлялись шестеро человек. Главарь террористов, назвавшийся Первым, был бы поражен, если бы узнал, что смелый шаг по обмену беременной на двух заложников был продумал генералом Гриценко до мельчайших подробностей, и собственноручно навязан ему, Первому. Шестеро журналистов, на вид бодро, но немного испуганно, направляющихся к самолету, конечно не были боевиками «Альфа», они также не были ни спецназовцами, ни просто переодетыми милиционерами или десантниками – это была намного более страшная сила – к самолету направлялись солдаты бригады "Д" – подготовленные, хорошо проинструктированные о ситуации и хорошо вооруженные теми жуткими вещами из арсеналов института Гриценко, вещами, которые в секретных ведомостях проходили без названия, просто как «спецоружие Д».

Журналистов было шестеро, и среди них был только один настоящий – тот самый мускулистый парень со значком «Вести». Оперативнику, приглашавшему журналистов, был дан приказ сделать это открыто в зале аэропорта – могло быть и такое, что террористы позаботились и оставили своего человека в аэропорту, чтобы он докладывал что происходит «снаружи». По крайней мере Гриценко, будь он на месте террористов, сделал бы именно так. Поэтому акция должна была выглядеть как можно более естественной. Гриценко подозревал, что среди настоящих журналистов особо желающих не окажется, но парня со значком «Вести», который энергично шагнул вперед, отсеять было нельзя – это бы вызвало большие подозрения. Поэтому он был тоже взят в число «добровольцев». Остальные пятеро были людьми Гриценко – это были трое боевиков-выпускников из тройки первого набора, прошедшие полный курс – Зеф, Гек и Яна, а с ними двое из тройки второго набора – по кличке Сон и Ен. Этим двоим было приказано не попасть в число выбранных, работая на Гека, Зефа и Яну. Приказ этот, странный сам по себе, был тем не менее вполне понятным и реально выполнимым для бойца "Д" – умению «попадать» или наоборот «не попадать» в неприятности боевиков бригады "Д" обучали особо.

Этот курс носил название «виктимология» – в основе его лежало утверждение судебных психологов о том, что девяносто процентов всех преступлений против личности провоцируется поведением самой жертвы, причем делается это неосознанно. Но раз так, рассудили психологи института Гриценко, то почему бы не наработать приемы, позволяющие человеку попадать или не попадать в роль жертвы по своему выбору? И такие приемы были изучены и разработаны. Состояние жертвы складывалось из тонких особенностей мимики, жестов, слов, интонации и многих других, незаметных на первый взгляд поведенческих штришков. Экзамены-учения по виктимологии проводились на улицах Москвы – бойцу "Д" давалось задание «влипнуть» в максимальное количество историй, используя полученные навыки – «найти на свою задницу приключений», по выражению Гриценко.

И действительно, бойцу "Д" это удавалось превосходно – у любого мало-мальски озлобленного прохожего почему-то немедленно возникало желание двинуть невзрачному встречному по физиономии, обиженные жизнью старушки останавливали свои неторопливые шажки чтобы оглянуться и прошипеть вслед «ишь, пошел, пошел!», почти каждый встреченный милиционер решал просто так подойти и проверить документы – при этом во внешнем виде бойца "Д" не были ничего подозрительного – обычная городская куртка, джинсы, кепка… Разве что взгляд бегал как-то необычно и походка казалась попеременно то агрессивно-угрожающей, то неуклюже-беззащитной. Специально опрошенные впоследствии милиционеры совершенно не могли сформулировать почему им вдруг пришло в голову выбрать из толпы и остановить именно этого человека: «казался подозрительным», «интуиция», «чутье подсказало». Пару раз в темных переулках к бойцам приставали уличных хулиганы. Стоит ли говорить, что это для них кончалось плохо. Кстати Гриценко получил особую благодарность когда во время одного из таких «экзаменационных рейдов» были таким образом задержаны трое громил, около года находящихся в розыске за убийство и грабеж – им вздумалось докопаться до беззаботно прогуливающегося Гека и потребовать выдать кошелек и драгоценности.

Другая техника виктимологии, наоборот, включала умение быть незаметным и неинтересным, умение не попадать в истории. На тренингах бойцов кидали в самые опасные места, в самые криминальные сферы – их забрасывали в самые черные кабаки, запихивали в камеры к буйным зэкам и даже одевали: к примеру, в форму моряка или погранца и выпускали в московский Парк Культуры в День Десантника. И никогда дело не доходило до драки! Неуловимый жест, вовремя отведенный или наоборот быстро вскинутый взгляд, слово, сказанное когда миролюбиво, а когда и с угрозой, или просто мастерки сработанный ответ невпопад, уводящий от темы разборки, позволяли без труда уводить внимание агрессивных людей в сторону, всегда оставаться как бы за кадром событий.

И даже самые агрессивные подвыпившие десантники, моряки или пограничники, не боящиеся никого, даже омоновцев, отгуливая по старой традиции свой праздник в парке, куда в этот день не решалась заходить даже милиция, кидая в воздух фуражки и купаясь в фонтане не трогали «морячка», хотя некоторые из них были бы очень не прочь начистить кому-нибудь рыло, особенно если это чужак. Так оно поначалу и происходило – на морячка с криками «а этот чо тут делает?» кидались несколько братушек, но после обмена парой-тройкой фраз теряли к нему интерес, а если особо поддавший братушка все-таки пытался пустить в ход кулаки, его оттаскивали свои же кореша со словами: «Да брось, не видишь что ли – свой парень», и обращались к бойцу: «Слышь, братуха, иди себе, мы его щас сами успокоим.»

И вот сейчас пятеро бойцов "Д" направлялись к самолету…

* * *

Имя Первого было Мавлади. Ему было сорок лет, в прошлом он был военным. Он был хорошим военным, скажи ему кто-нибудь лет десять назад, что он будет штурмовать самолет на московском аэродроме, Мавлади пришел бы в неописуемый гнев. Война поменяла все карты. Тем, кто не участвовал в чеченских событиях, война представлялась чем-то далеким, о чем говорят назойливые газеты и телевизор. Чем-то нереальным, происходящим в совершенно другом мире, как война с Наполеоном. Оттуда же, с чеченской земли, все виделось и представлялось совсем иначе – могучая страна Россия напала на маленькую беззащитную республику. Военные армии проходили по родной земле, сжигая дотла поселки и города, с воздуха летели бомбы российской авиации, уничтожая мирное население, чьих-то братьев, сестер, матерей. Мавлади родился в одном из пригородных поселков, почти в самом Грозном. Отец и мать Мавлади погибли при очередной бомбежке – сейчас уже никто не мог бы сказать куда угодила бомба – в сам дом родителей, в огород к соседу или на проезжую дорогу в десяти метрах от участка – взрыв разметал все – и дом соседа, и дорогу, и родителей… Мавлади, от природы обладавший диким и непокорными нравом, получив телеграмму о гибели родителей, поседел в одну ночь и поклялся на Коране остаток жизни отдать во имя святой мести. И когда наутро к нему явился человек в штатском и предложил вступить в военный дивизион сопротивления – Мавлади согласился без вопросов. С тех пор за эти годы Мавлади прошел курсы подготовки, затем сам работал инструктором, участвовал во многих боях, а затем во многих террористических операциях. И вот он получил самое ответственное в своей жизни задание – провести неслыханную террористическую операцию в «Шеремертьево-2». Мавлади много убивал, человеческая жизнь потеряла для него всякую ценность. Он видел в людях лишь материал, который может или не может пригодиться в операции. Люди были для него пешками – если нужно было, он был готов пожертвовать любой пешкой во имя большой игры, не важно – была это своя пешка или пешка противника. Это не было жестокостью, это было просто расчетом. Мавлади не ценил и свою жизнь, хотя безусловно считал себя не пешкой, а ферзем. Но и ферзя он был готов принести в жертву, если это понадобится. Людей для операции Мавлади подбирал сам – это были его проверенные друзья, с которыми он прошел немало боев за последние годы, и эти люди тоже готовы были пожертвовать собой если понадобится.

Сама операция была отчаянной. Отчаянными были и способы, которыми она проводилась. Планировал ее не Мавлади, а более опытные в этих делах люди из штаба, которому он подчинялся. Сценарий был стандартный – захватить заложников, потребовать освобождения предводителя движения и вовремя смыться. Самого Аслана Налмурадова Мавлади видел всего несколько раз – в последний раз, в штабе, Налмурадов собственноручно наградил Мавлади именным кинжалом за очередную блестяще выполненную операцию. И вот буквально через месяц с Налмурадовым случилась беда – совершенно нелепо он попался в приграничной полосе в руки большого патрульного отряда. Те поначалу не поняли какая крупная птица угодила им в руки, но когда поняли, отправили Налмурадова в Москву спецконвоем. И теперь освободить его стало делом чести всего штаба.

Для захвата заложников самолет подходил оптимально – это был традиционный, проверенный многими поколениями террористов путь. Хорош он был тем, что позволял в случае удачи быстро выйти из опасной зоны и удалиться – это было бы совершенно немыслимо, если бы террористы решились на захват например какого-нибудь здания в Москве.

Но захватить самолет было делом непростым – службы международного аэропорта «Шереметьево-2» всегда были начеку. Нечего было и думать, чтобы провести в самолет нескольких вооруженных террористов, и штаб разработал совершенно иной план – захватить самолет снаружи, в тот момент, когда он уже находится на взлетной полосе. Как бы ни был силен гарнизон аэропорта, все же он наверняка не готов к неожиданному нападению хорошего вооруженного отряда, и пробиться на взлетную полосу будет гораздо проще чем пронести оружие в самолет.

В самолете с самого начала находился помощник Мавлади – человек по кличке Хоси. Мавлади его раньше не знал, Хоси был отдан под командование Мавлади штабом.

– Это золотой человек. – сказали Мавлади, – Он сделает то, что не сможет сделать никто другой. Но будь осторожен – это не наш человек. Он работает за деньги.

Мавлади до последнего момента сомневался, сможет ли Хоси выполнить план штаба? По подложным документам Хоси летел в Берлин как обычный пассажир – утомленный бизнесом, один из руководителей вполне легальной московской фирмы, занимающейся международным туризмом. В нужный момент, увидев подъехавшие машины, Хоси должен был встать со своего места в самолете, пробиться к двери шлюза, вынуть заранее выточенный из твердого пластика ключ – металлический могли заметить на контроле и не пропустить – открыть им замок шлюза, запертый по инструкции стюардессой, открыть две заглушки, потянуть на себя дверь, получить снаружи пистолет и выбросить заранее приготовленную лестницу. Мавлади не очень верил, что Хоси сумеет выполнить задание – ведь Хоси был безоружен. Хотя экипаж самолета тоже не был вооружен. В последний момент штаб по своим каналам выяснил важные новости о составе экипажа – в экстра-классе летел некто Фридрих Гольц – заместитель немецкого посла. До последнего момента было неясно, действительно ли он полетит обычным, хоть и экстра-рейсом, или же, как полагается высшим посольским чинам, воспользуется услугами служебного германского рейса, предназначенного для ответственных работников. Тем не менее было известно, что билет на имя Гольца и еще одного немца забронирован. С одной стороны это обстоятельство было полезным – власти скорее пойдут на уступки, если будет известно, что в опасности жизнь заместителя немецкого посла, а, следовательно, грозит серьезный международный инцидент. Но с другой стороны, большое недоверие внушала фигура его сопровождающего – штаб рассудил верно, этим человеком скорее всего был личный телохранитель Гольца, а значит он вполне мог иметь лицензию на провоз оружия – как лицо, находящееся при исполнении. И телохранитель мог сорвать всю операцию.

Но размышлять об этом было уже поздно – как и предсказывали в штабе, Хоси блестяще справился со своей задачей. Попав в самолет, Мавлади был удивлен – Хоси удалось многое: отстегнуться и встать с места под каким-то предлогом, ударом ноги в живот отпихнуть девчонку-стюардессу, оглушить выскочившего на шум помощника пилота, распахнуть дверь и спустить лестницу. Все прошло точно по плану, без сбоев.

Появившись в самолете, люди Мавлади первым делом обезоружили немца-охранника – он не успел ничего понять, как из-за занавески появилось трое боевиков, навалились на него всем скопом, и на его запястьях защелкнулись холодные наручники. В салоне экстракласса была превосходная звукоизоляция, играла музыка, и никто там вообще не знал что происходит что-то неожиданное, пока из-за ширмы не появились боевики. И когда наручники защелкнулись на запястьях телохранителя, он, как это ни странно, даже не подумал о возможности сопротивления – слишком еще сильны были штампы и предубеждения против России. Немец почему-то в первую минуту решил, что на него набросились неуловимые государственные агенты из службы бывшего КГБ, грозный миф о котором до сих пор витал в стенах посольств. Ну действительно, кто же, как не КГБ стал бы пользоваться наручниками? К тому же боевики были одеты в безукоризненные серые костюмы – это входило в планы штаба. Возможно телохранитель до самого конца так и не понял что произошло.

Так или иначе, захват прошел блестяще – шестеро боевиков и неуловимый Хоси завладели самолетом. И Мавлади продолжал действовать по плану штаба – кстати именно он предложил в штабе эту меру – расстреливать для устрашения пассажиров по одному чтобы придать акции максимальную солидность и заставить властей действовать быстро и оперативно. Но Мавлади сразу отступил от плана штаба – вместо одного, а именно телохранителя Гольца, Мавлади для начала расстрелял троих.

Помощника пилота он расстрелял просто так – тот был оглушен и стал тихо стонать, раздражая этим Мавлади. На второго человека молча и еле заметно указал Хоси. По лицу Хоси невозможно было ничего определить – это был мощный приземистый человек с чугунным подбородком и глубоко запавшими узкими глазами, в которых читалась железная воля. Горло Хоси украшал бледный еле заметный шрам. Хоси был молчалив, держался особняком и почти никогда ничего не произносил вслух – даже когда накануне в последний раз обсуждалась предстоящая операция.

Мавлади был удивлен просьбой Хоси расстрелять еще одного человека, но времени на размышления не было, а Хоси очевидно знал что делает. Даже в штабе, выдавая Хоси в подчинение Мавлади, ему намекнули, что тот – не просто боевик, и его слово должно иметь вес, несмотря на то, что он целиком и полностью подчиняется Мавлади. Мавлади так до конца и не понял что имел в виду штаб, давая ему наставления быть осторожным с Хоси и в то же время прислушиваться к его словам. Он вместе с Хоси и двумя другими сподвижниками направился к указанному месту… и обомлел. Человек, которого приказал убить Хоси, явно был чеченцем. Это было неслыханно, и Мавлади не был к этому готов – Коран запрещал убивать своих. Но была в облике человека еще одна странность – лицо его было бледным и неподвижным, даже еле заметно искаженным – а глаза закрыты. А кроме того как-то чересчур испуганно выглядели окружающие пассажиры. В следующий момент Мавлади понял в чем дело – сбоку, на плече человека в области ключицы торчал маленький пластиковый тюбик, точь в точь одноразовый шприц из военной аптечки.

– Парализатор. – глухо произнес Хоси, выдернул шприц и бросил его вниз, на ковровое покрытие пола, затем схватил человека в плаще за плечо и рывком поставил на ноги.

Вместе в Мавлади они вмиг дотащили бездвижное тело до люка и Хоси собственноручно пустил ему пулю в затылок. Мавлади был рад, что не пришлось этого делать самому – все-таки он чтил Коран. Он повернулся к Хоси и задал вопрос:

– Зачем?

И немногословный Хоси заговорил:

– Ты не знаешь чего мне это стоило. Это был сильный агент, он работал на наших врагов. Я не знаю почему он был в самолете, я рад, что прихватил с собой парализатор и смог его применить раньше, чем он меня узнал.

Мавлади ничего не ответил, только еще раз подивился мастерству и профессионализму Хоси, который успел за свои несколько минут сделать еще и это.

Подошел Тимур – высокий бородатый боевик из личной команды Мавлади.

– Проблемы. – сказал он, – Там беременная, у нее начались роды.

Мавлади немедленно направился в этот конец салона. Хоси шел за ним следом. Завидя террористов, пассажиры в салоне подняли испуганный шумок, раздались причитания.

– Сидите спокойно и вам ничего не будет. Если хоть одна гадина дернется, я пристрелю. – сказал Хоси громко по-русски.

Говорил он практически без акцента. Мавлади исподлобья глянул на Хоси – команды разговаривать с публикой он ему не давал.

Действительно в дальнем конце салона находилась беременная. Это была молодая женщина, стройная и холеная, очевидно жена нового русского или какого-то богатого человека из государственного аппарата. Сейчас она полулежала в кресле, обхватив руками живот и постанывала.

– Надо пристрелить беременную. – сказал Хоси без предисловий.

– Отставить. – приказал Мавлади. – Мы ее используем.

– Надо пристрелить беременную, – повторил Хоси, – я чувствую, что она нам провалит операцию.

Мавлади взглянул на Хоси – ему не понравился категоричный тон, которым тот разговаривал. Поэтому он повысил голос:

– Здесь командую я.

Хоси опустил глаза и сделал шаг назад. Разговор шел по-чеченски, поэтому окружающие пассажиры испуганно замерли – они уловили только напряженный тон, но не знали к кому он адресован.

Мавлади развернулся и прошел в кабину пилотов. Там уже все было сделано по плану – весь экипаж самолета был скован наручниками и уложен на полу, рты их были заклеены жестким скотчем. Мавлади сел к микрофону, быстро связался с диспетчерской и сделал первое заявление.

Когда через некоторое время на связь вышел комендант Сидоров, Мавлади несколько опешил. Действительно, штаб предусмотрел в операции почти все, не предусмотрел он только одного – что с российской стороны делом займутся такие идиоты и придется работать с вязкой бюрократической машиной. Почему-то Мавлади рассчитывал, что операцию с той стороны поведут опытные работники из высших эшелонов ФСБ – ведь случай действительно был из ряда вон выходящий. Если же прошло столько времени, и переговоры стал вести какой-то местный полковник, значит российская сторона не оценила ситуации. В голову Мавлади закралась мысль – а вдруг дело завязнет в российской бюрократической машине, затянется и окончится ничем? Ведь расстрелами пассажиров можно воздействовать на людей, но не на бездушную машину – что ей с того? Уполномоченные лица на очередном докладе ответят, мол, вот такие бесчеловечные террористы, несмотря на наши меры уничтожили пассажиров и нам пришлось их уничтожить боевыми средствами. При штурме самолета оставшиеся пассажиры погибли, экипаж погиб, террористы обезврежены. М может кто-то получит медаль за выполнение этого задания…

Поэтому Мавлади пытался по интонации растревоженного полковника Сидорова понять – как же все-таки отнеслись в верхах к происшествию, насколько серьезно, и какие меры будут приняты? Когда Сидоров заговорил о беременной, Мавлади понял, что российскую сторону действительно заботит судьба пассажиров, и это было хорошо. Поэтому он согласился обменять ее на журналистов. К сожалению он не мог связаться со штабом, хотя радиооборудование рубки «Боинга» наверняка позволяло выйти на любую волну, возможно даже на многие сотни километров. Но боевики знали как оперативно может действовать российская сторона, как моментально засекается волна передатчика и отправляется на пеленг ракета… Поэтому решение Мавлади принял на свой страх и риск, подсчитав, что терять тут нечего и конечно ни одна разведка в мире не сумеет за несколько минут подготовить агентов, одев их журналистами и выписав им фальшивые документы – а документы Мавлади собирался проверить у всех без исключения.

Когда ему доложили, что со стороны аэропорта направляется группа людей в сопровождении двух охранников, Мавлади снова связался с диспетчерской. На связь вышел все тот же Сидоров.

– Сидоров, что это за люди? – резко спросил Мавлади.

– Дак эта журналисты для обмена! – откликнулся Сидоров.

– Я вижу, не слепой. А кто это с ними?

– Сопровождающие.

– Вооружены?

– Ну а как же – внутренняя охрана аэропорта! – с неуместной гордостью отозвался Сидоров.

– Убрать немедленно, иначе я открываю огонь!

– Да как же теперь убрать? Они уже пошли. Да все равно вокруг самолета охрана аэропорта.

– Я сказал убрать или я открываю огонь! К самолеты подойдут только журналисты! – рявкнул Мавлади так, что, казалось, дрогнуло стекло кабины.

– Сейчас попробую. – испуганно сказал Сидоров и в микрофоне щелкнуло.

Прошла минута, люди приближались к самолету. Вдруг от отряда сосредоточившегося около самолета, отделился человек и пошел навстречу процессии. Он подошел к ним и стал что-то говорить, махая руками и озираясь на самолет.

– Вот это организация! – с презрением произнес Мавлади. – Даже передатчик один на всех.

– А? – тут же отозвался Сидоров из динамика.

– Значит так, – распорядился Мавлади, – слушай внимательно. Сейчас из самолета выйдет мой человек. Он будет вооружен. Он спустится по лестнице и к нему подойдут журналисты. Все шестеро. Пусть они делают то, что он скажет – что бы он не приказал, хоть раздеться догола – понятно? Мой человек возьмет с собой двоих, после чего мы спустим беременную.

– Нет. – сказал Сидоров неожиданно твердо. – У меня приказ – сначала беременную.

Мавлади помолчал, размышляя.

– Хорошо. Тогда сначала выходит мой человек, затем на веревке мы спускаем беременную и он – только он – ее внизу принимает. Тут же подходят журналисты, двое – кого мы выберем – забираются по трапу в самолет, затем поднимается мой человек, затем оставшиеся журналисты отходят и уносят беременную. Все понятно?

– Согласен. – сказал Сидоров.

– Предупреждаю – без глупостей, малейшее отклонение от плана и я стреляю. У журналистов не должно быть радиопередатчиков и оружия, включая газовые баллончики – мы проверим. И не дай тебе Аллах сделать глупость…

– Понял. – сказал Сидоров.

Мавлади отключил селектор и вызвал Тимура. Объяснил ему задание и приказал выбрать двух наименее подозрительных журналистов, а у остальных проверить документы и доложить.

– Мне надо вылезти под пушки спецназа? – переспросил Тимур.

– Спецназ тебя не тронет, мне нужна беременная.

Мавлади подошел к командиру экипажа и пнул его ногой.

– Эй ты!

Помощник Мавлади тут же развернул командира и снял с его рта скотч.

– Эй, у вас есть в этой заднице веревка? Надо кое-кого подвесить.

– Вас? – испуганно спросил командир экипажа.

– Тебя, суку! – побагровел Мавлади, пнул командира экипажа в солнечное сплетение и грозно повел автоматом, висящим на шее. – Отвечай, падла!

– Их… – прошелестел командир и у него перехватило дыхание.

– Вас, их – отвечай, с-сука, где веревка! Ты что совсем обгадился от страха?

– Их… нихт… ферштен… – еле слышно прошептал командир и закашлялся.

Мавлади взглянул на его белое вытянутое лицо и все понял – это же была немецкая авиакомпания, весь экипаж немцы. Он кивнул помощнику и тот снова заклеил рот командира скотчем. Мавлади подошел к стюардессе – она неуклюже сидела в углу, юбка ее сбилась на живот, обнажив белые ноги стюардессы. Под взглядом Мавлади стюардесса сжалась и попыталась поправить юбку, но руки ее были скованы и ей это не удалось. Помощник сдернул скотч с ее лица. Мавлади не успел задать свой вопрос, как стюардесса торопливо произнесла на чистом русском:

– Веревки нет! Есть спас-трап, на нем веревка – он вот здесь, за той перегородкой.

Ей снова заклеили рот, и Мавлади взломал шкаф за переборкой – там действительно оказался скрученный надувной аварийный трап, по бокам которого тянулись веревки. Достав нож, Мавлади срезал веревку. Беременную уже подтащили к люку, Мавлади собственноручно обвязал ее подмышками и кивнул – все приготовились, операция началась.

Тимур потянул рукоять на себя и люк отъехал. Пинком ноги он выбросил лестницу и стал спускаться. Автомат болтался и задевал за ступени, Тимуру казалось, что он спускается целую вечность и в любой момент раздастся выстрел из-за стоящих в десяти метрах от самолета машин внутренней охраны. Но выстрела не было. Затем двое боевиков стали спускать беременную – она была вне себя от ужаса и не совсем понимала что происходит, болтала в воздухе ногами и цеплялась за лестницу, однако сейчас это не имело никакого значения. Тимур схватил ее внизу и поставил на бетон. Увидев трупы, разбросанные вокруг, беременная потеряла сознание и повисла на веревках. Это сейчас тоже не имело значения. Тимур оглянулся и поднял руку – тотчас же из-за машин вышли гуськом шестеро журналистов.

– Руки за голову! – скомандовал Тимур, – Подходи по одному! – для убедительности он повел автоматом. Беременную он держал перед собой, прикрываясь ею.

Тимур был опытным боевиком и неплохо разбирался в психологии. Сейчас он видел, что журналисты насмерть перепуганы. Было понятно, что предложение стать заложником бандитов казалось им заманчивым только до того момента, пока они не покинули теплое дружелюбное и охраняемое здание аэропорта, не вступили на бетон взлетной полосы. Теперь они безусловно жалели, что пошли на эту авантюру. С удивлением Тимур увидел среди журналистов женщину. Он хмуро оглядел ее с ног до головы и под его взглядом она вся побледнела – в глазах ее читался нескрываемый ужас, словно перед ней стояло чудовище. Про себя Тимур отметил, что обязательно возьмет ее в самолет. Оставалось выбрать еще одного. Парня со значком «Вести» Тимур сразу отбросил – несмотря на то, что парень был явно перепуган до смерти, он был очень хорошо развит физически, подозрительно развит для журналиста. И этот значок «Вести» налепленный напоказ…

– Ты! – Тимур ткнул в него пальцем, – Приготовить документы.

Парень полез во внутренний карман куртки и Тимур напрягся и навел на него ствол.

Дрожащей рукой парень вынул какую-то корочку.

– Разверни. – потребовал Тимур.

Это была пластиковая карточка, на ней в углу была витиеватая надпись «Вести», такая же как на значке, а чуть ниже была вплавлена в прозрачный пластик фотография – несомненно это была его фотография.

– Руки с удостоверением за голову, два шага влево. Следующий!

Следующим оказался журналист газеты «МК» – тощий темноволосый парень лет двадцати семи. За ним шли какие-то «Коммерсанты», «Аргументы» и прочие названия, даже какое-то радио. Тимур не знал как должны выглядеть документы прессы, тем более что все они были разные, но он чувствовал, что документы настоящие. Хотя у одного журналиста документов не оказалось – он клялся что не знал о том, что их нужно взять, и оставил их в своем дипломате, в комендатуре аэропорта. Что ж, это тоже было вполне похоже на правду. Зато у него оказался с собой пропуск в Мэрию Москвы – невзрачная розовая картонка с красной полосой поперек, крупной буквой "А" и надписью «временный пропуск номер 28». Тимур не знал как выглядит пропуск в Мэрию, и картонка без надписи «Мэрия» казалась ему подозрительной – этого человека Тимур тоже забраковал. Оставалось трое.

Тимур огляделся в последний раз, прошелся взглядам по лицам. Он верил в свое чутье и интуицию, а интуиция ему подсказывала, что кроме девушки нужно взять толстяка из «Коммерсанта».

Тимур скомандовал:

– Ты и ты остаются, остальные два шага назад.

Журналисты попятились. Тимур огляделся – вроде все было нормально.

– Женщина, подойди ко мне. Оружие, радиопередатчики?

Испуганная журналистка приблизилась.

– Подойди сюда, не съем. – повторил Тимур.

Журналистка подошла и Тимур довольно вольготно похлопал ее по бедрам и карманам блузки – ничего подозрительного не было.

– Теперь ты.

Лысеющий журналист из «Коммерсант-дейли» подошел к Тимуру, и тот повторил процедуру осмотра с ним, только уже более тщательно, заставив вывернуть все карманы. Решительным образом ничего подозрительного у журналистов не было. Даже диктофона не было.

– Наверх! – скомандовал Тимур, – Сначала женщина.

Словно на ватных ногах, журналистка приблизилась к веревочной лестнице и в нерешительности остановилась – лестница раскачивалась и выглядела крайне ненадежно, наверху чернело отверстие люка, а из него тянулись к беременной два тонких каната, которыми та все еще была обвязана.

– Быстро! – рявкнул Тимур.

Журналистка схватилась за веревочную ступеньку, а толстяк-журналист, стоявший до этого растерянно, бросился к ней и стал неуклюже ее подсаживать что-то бормоча. Журналистка уцепилась, поднялась еще на две ступеньки, затем покачнулась, но удержалась и снова стала карабкаться вверх. У самого верха ее схватили сильные руки боевиков Мавлади и втащили в люк. Тимур кивнул толстяку. Не переставая что-то бормотать, тот стал взбираться по лестнице – это ему удавалось еще хуже чем журналистке. Наконец и он скрылся в люке.

Тимур презрительно сплюнул на бетон и еще раз оглянулся – все было спокойно. Тогда он медленно положил на бетон начавшую приходить в себя роженицу и проворно исчез в люке. Лестница убралась, упали сверху концы веревок, к которым была привязана несчастная будущая мать, и люк захлопнулся.

Оставшиеся журналисты схватили беременную и быстро отошли за машины охраны аэропорта. Воспользовавшись случаем двое охранников вышли им навстречу и заодно оттащили трупы, которые по прежнему валялись на бетоне. Тотчас словно из под земли появился фургончик «скорой помощи», журналисты и спасенная пассажирка вошли в него, и фургон уехал к зданию аэропорта. Другой подъехавший фургон забрал трупы.

* * *

– Ну вот и все. – Гриценко откинулся в кресле и оглядел собравшихся генералов.

– Доложите ваши дальнейшие шаги. – сказал Крылов. – Нужны ли еще подразделения «Альфа»? И как ваши люди будут действовать внутри самолета? Вы кажется обещали нам, Гриценко, что стрельбы в салоне и трупов не будет, не так ли?

– Не будет. У моих людей нет ни огнестрельного оружия, ни ножей.

– Вы их отпустили безоружными? – Крылов поднял брови.

– Мои безоружные люди всегда вооружены до зубов. Что там с парашютами?

– Зачем парашюты? – удивился Крылов.

– Я должен предусмотреть и вариант неудачи.

– Что-то вы потеряли боевой настрой. – произнес Крылов внимательно изучая его лицо. – Или что-то идет не по вашему плану? Я подчеркиваю – мне до сих пор не известен план ваших действий в самолете. Мы обсуждали только то, как вашим людям попасть в самолет. И теперь, когда они туда попали, вы требуете парашюты? И Налмурадова прикажете тоже подготовить к выдаче?

– Мой вариант неудачи с парашютами у меня все равно удачнее чем прямой лобовой штурм спецотрядами. А Налмурадов мне не нужен. Обойдемся без Налмурадова. Но парашюты подготовьте в течение десяти минут и передайте в распоряжение моих техников в аэропорту для обработки.

– Стропы обрежете? – усмехнулся Сырчуков.

Гриценко не удостоил его взглядом. Крылов кивнул лейтенанту у дверей и отдал приказ о срочной доставке парашютов. «Моим техникам» – хмыкнул про себя Крылов. В институте Гриценко было всего две должности – боец и техник. Даже инструктора рукопашного боя назывались техниками, впрочем это было недалеко от истины – средства обучения рукопашному бою были необычны. Теперь Гриценко перекинул в аэропорт почти весь персонал своего института. Крылов давно подозревал, что все эти разделения на «техников» и «бойцов» довольно условны – у него была информация по своим каналам, что большинство этих «техников» и «научных сотрудников» прекрасно владеют и боевыми навыками – по крайней мере гриценковские тренажерные комплексы и полигоны, занимавшие два громадных подземных этажа, никогда не простаивали – днем и ночью там шли тренировки, причем не всегда бойцов. Крылов подозревал, что из всех сотрудников института при случае Гриценко мог собрать неплохую боевую армию – любой лаборант института Гриценко был не так уж плох в бою, это было девизом Гриценко, который висел актовом зале института – «воевать должен боец, уметь воевать должен каждый». Громадный институт Гриценко не подчинялся Крылову, собственно дело обстояло так, что он вообще не подчинялся напрямую никому – ни Министерству обороны, ни ФСБ. Было загадкой как хитрющему Гриценко удалось этого добиться. Но Крылов оценил мощь базы Гриценко только сейчас – когда к зданию аэропорта быстро и без особого шума стеклись несколько десятков автобусов. Людей Гриценко приехало около двухсот – каждый из них хорошо знал свое дело, свою задачу и одет был в штатское. Гриценко потребовал чтобы его людям предоставили все помещения, которые они попросят, а попросили они много. Но и это было улажено. Крылову доложили, что техники Гриценко привезли какую-то аппаратуру, какие-то баллоны, приборы, локаторы – и все это мобильно смонтировали в служебных помещениях аэропорта буквально за считанные минуты. Крылову было непонятно что все это значит – Гриценко обещал, что не будет штурма, а похоже все-таки готовит штурм. Все это снова пронеслось в голове Крылова, и тут послышался голос руководителя отряда «Альфа»:

– Надо было пока люк открыт кинуть газовую паралитическую гранату.

– Чтобы террористы успели перестрелять всех пассажиров? – одернул его Крылов и тот смолк.

Крылов вопросительно посмотрел на Гриценко – тот не вставал со своего кресла за переговорным пультом с самого начала операции. Вот и сейчас он сидел, накинув петлю наушников на одно ухо и непонятно было – то ли он постоянно слушает доклады своих людей из аэропорта, то ли просто ждет чего-то.

Гриценко уловил вопросительный взгляд Крылова и объяснил:

– Минут через пятнадцать мои люди обезвредят террористов. Сейчас они докладывают ситуацию и наводят снайпера.

– Что?? – Крылов дернулся от неожиданности. – Кому докладывают? Какого еще снайпера?

– Докладывают мне и друг другу.

– Но у них же не было с собой передатчиков?

– У них с собой все.

– Но это же заметят?

– Эфир никто не прослушивает, хотя волна передатчиков по-своему кодируется. А разговаривают они на псевдокоде. Внешне это выглядит как обычная бестолковая речь или еле слышное бормотание. Что касается снайпера – то он нужен для подстраховки. У нас многократная подстраховка – это и есть та самая прокладка дорог по которым нас повезет случайность.

Неожиданно Гриценко напрягся и прислушался – голос из наушника явно сообщал ему что-то важное, затем он щелкнул клавишами и отдал несколько неразборчивых команд. Потом снял наушники и повернулся к Крылову:

– Прошу прощения за нарушение субординации, но я попрошу доложить остальные обстоятельства дела.

– Какие – «остальные»?

– В этом деле работает еще одна сторона. Я буду благодарен если вы мне объясните как увязать расстрел пассажира-чеченца и ваши ненароком брошенные слова про видеозапись захвата – о том, что «снималось для совершенно других целей»? Каких именно?

– Гриценко, вам не кажется, что дела внутренней разведки не совсем входят в ваши обязанности?

– Так. Внутренняя разведка. Это уже меняет дело. Пассажир, убитый террористами – был ваш агент?

– Я не могу ответить на этот вопрос. Да и какая разница?

– Разница огромная – операция под угрозой срыва! – неожиданно рявкнул Гриценко. – Кто еще из ваших в салоне? Там не должно быть никаких боевиков – кроме шестерых бандитов и одного бандита подсадного по кличке Хоси – это мы выяснили если вас интересует. Не должно быть никаких других сил – ни наших ни ваших ни бандитских! Или поставьте меня в известность – я чувствую, что здесь что-то очень не так…

Крылов оторопел от тона Гриценко – тон был просто непозволительным в разговоре с высшим руководством. Но еще больше резануло слух выражение Гриценко про «ваших», «наших» и «бандитских»… Значит отряды ФСБ и «Альфа» Гриценко считает чужими… Тот тем временем продолжал:

– Кто вколол чеченцу парализатор?

– Какой парализатор? – удивился Крылов.

– Чеченец был парализован до того как его расстреляли. Я хочу знать немедленно кто это сделал?

– Что за парализатор? – еще раз спросил Крылов.

– Мы имеем обыкновение копаться в трупах – у него в крови обнаружен парализатор. Так кто это сделал?

– Это не наши. – быстро сказал Крылов и оглянулся на генерала ФСБ Красновского. Тот кивнул.

– Кто был этот чеченец? – требовательно повторил Гриценко.

– Это был… скажем так – наш друг. – Крылов глянул на Красновского, тот снова едва заметно кивнул, и Крылов продолжил, – Этот человек выступает со стороны государственных структур Чечни за мирный союз, он должен был вести в Берлин материалы по тайному мирному соглашению.

– Тайному мирному? – переспросил Гриценко с издевкой в голосе.

– Да. – отрезал Крылов, – тайному и мирному. У нас была информация, что за ним следят.

– Какие материалы он вез и кто за ним мог следить? – быстро спросил Гриценко.

Крылов взглянул на Красновского и тот медленно произнес:

– Не кажется ли вам, Гриценко, что вы совершенно выходите за рамки своей компетенции?

– Не кажется! – отрезал Гриценко.

Вдруг из селектора раздался голос диспетчера:

– Первый террорист вызывает полковника Сидорова на связь!

– Сидоров занят – он принимает парашюты и освободится через пять минут! – рявкнул Гриценко, нажал другую клавишу и произнес: – Концепция изменилась, морозьте ситуацию.

Крылову был знаком термин «морозьте ситуацию» – им пользовались когда запланированная операция приостанавливалась, но все должны были оставаться на своих местах и продолжать свои занятия, ожидая дополнительных команд. Гриценко тем временем продолжал:

– Мои люди делают колоссальную работу! Они разрабатывают, координируют, анализируют мельчайшие детали! Например трое моих специалистов только что закончили изучение архивных чертежей конструкции самолета этого типа с одной лишь целью – указать снайперам места в обшивке, под которыми проходят опорные металлические каркасы, и следовательно есть вероятность отклонения пули от курса. Вы понимаете что это значит? Мы рассчитываем вероятность отклонения пули для каждого запасного – подчеркиваю – запасного снайпера. А тут оказывается, что в салоне происходят еще какие-то чужие игры о которых мы даже и не знаем! Есть ли в салоне огнестрельное оружие? Отвечайте! – Гриценко повернулся к Красновскому.

– Я отказываюсь отвечать! – гордо сказал Красновский. – У нас есть свои секреты – вы же не включаете на весь штаб то, что звучит в вашем наушнике?

– Да сколько угодно! – Гриценко рванул микшер и зал заполнили множественные голоса, нахлынувшие тугой волной из динамика пульта. Разобрать что-нибудь было сложно – кто-то коротко переговаривался, кто-то шепотом вздыхал, кто-то диктовал цифры со странными интонациями – то взвизгивающими, то опускающимися в басовый регистр, и на фоне этого рыдала какая-то женщина, повторяя на разный лад: «Ой, что же это будет… Ой, что же это будет… Ой, что же это…» И Красновский и даже Крылов замерли – они готовы были услышать все что угодно, но не такую какофонию звуков. И вдруг на шипящем выдохе прозвучало властным голосом: «аноль!» – и тут же все голоса смолкли, а затем послышался выстрел, шумный удар и чей-то истеричный визг.

Смысл команды «ноль» знали все в штабе – Гриценко предупредил, что когда он произнесет «ноль» – это будет командой к началу операции внутри самолета. В принципе при благоприятной ситуации это команду мог дать любой из оперативников, но что означает «аноль»?

– Аварийное начало операции всеми силами со снайперской подстраховкой. – произнес Гриценко упавшим голосом, словно отвечая на незаданный вопрос. Что-то пошло не так. Что-то пошло аварийно не так. – он вдруг словно обмяк в своем кресле и только теперь стало понятно в каком напряжении он находился все это время. Но теперь было поздно думать, анализировать и отдавать приказы – ситуация вышла из под контроля и от Гриценко не зависело ничего.

* * *

Утро для Гека выдалось обычное – разминка, завтрак, первые занятия на тренажерах – всей тройкой, затем индивидуальные теоретические занятия, затем снова физическая тренировка… И тут Институт внезапно подняли по тревоге. Для Гека все началось в тот момент, когда он занимался на центрифуге. Занятия на центрифуге Гек не любил – он не выносил этого тошнотворного ощущения, когда терялись ориентиры, пространство вокруг исчезало и нельзя было сказать где верх, где низ, где юг и где север. Сердце, казалось, натужно гонит по жилам не кровь, а какую-то более плотную массу, что-то вроде расплавленного свинца – свинец заполняет руки, ноги, скапливается огромной тяжелой каплей в животе, перетекает по груди и давит, давит, пытаясь сплющить тело. За долгое время тренировок Гек уже научился переносить эти ощущения, тело реагировало привычно – сжавшись в комок, послушно ожидало окончания тренировки. Ускорение было двенадцатикратным – Зеф и Яна, переносившие центрифугу более легко, тренировались уже на двадцатикратном. Гриценко был очень недоволен Геком: «Боевые действия – твоя основная специальность, почему аналитик Зеф и техник Яна тебя обгоняют в тренировках на центрифуге?» Поначалу Гек терял вместе с ощущением пространства еще и ощущение времени, но вскоре он научился контролировать себя и свободно ориентировался во времени. Он знал, что терпеть осталось всего семь минут. И когда вдруг смолк гул мощного мотора и центрифуга стала медленно останавливаться, Гек понял, что случилось что-то непредвиденное, и каким-то шестым чувством догадался, что именно – наступал случай, которого они ждали последние два года, с тех пор как Гриценко объявил бойцам первой тройки о том, что отныне в любое время дня и ночи может прозвучать сигнал вызова на первое настоящее боевое задание. Центрифуга еще не успела остановиться, как сработал электропояс и Гек получил удар током – чуть ниже средней мощности, но весьма ощутимый. Он быстро прикинул – что же могло произойти – сделал ли он что-нибудь такое, что инструктор мог бы признать ошибкой и дать наказующий разряд? Нет, решительным образом в последнее время Гек не совершил ничего предосудительного, да и что можно сделать не так в центрифуге? Вообще сегодня никаких ошибок за Геком не числилось, не считая конечно лишнего куска сахара, незаметно положенного в карман комбинезона в столовой. Но эта безобидная проделка, хоть и носила грозное название «нарушение индивидуального пищевого режима», но естественно не могла считаться ошибкой боевой, и электротоком не наказывалась – рефлекс «не красть сахар в столовой со столика техников» в бою пригодиться не мог и поэтому не загонялся в подкорку с помощью тока. И Гек понял – это был просто предупредительный удар, предназначенный для того, чтобы встряхнуть бойца и показать, что сейчас произойдет что-то очень важное. И действительно, тут же в динамике, вмонтированном в стенку центрифуги, зазвучал спокойный бархатный голос Тимура Миняжева – начальника аналитического отдела Института. Эта трансляция очевидно шла по всему Институту. Коротко, по-боевому, Миняжев излагал подборку фактов о каком-то самолете, захваченном террористической группой. Все было правильно – именно так и должно было начинаться боевое задание. Гек привычно стал фиксировать информацию и раскладывать ее по полочкам в своей памяти – любая мелочь из того, что говорил сейчас Миняжев могла пригодиться. Постепенно центрифуга остановилась, Гек отстегнулся, и тут в динамике послышался голос Гриценко – неестественно торопливо и отрывисто он сообщил, что сложилась такая ситуация, что с вероятностью в восемьдесят процентов сегодня будет первый боевой выезд. Гриценко сообщил, что в данный момент Крылов вызвал его на совещание внутреннего штаба и через несколько минут выяснится, будет ли участвовать Институт в операции, а если будет, то будет ли он ее вести самостоятельно или же работать с отрядом «Альфа». В любом случае всем работникам Института надлежало прервать свои занятия и заняться подготовкой к возможному выезду и ознакомлением с ситуацией. В динамике щелкнуло и Миняжев как ни в чем не бывало продолжил скупое и четкое изложение фактов.

Дальнейшие события закрутились с неимоверной быстротой – поступил приказ бойцам всех троек "Д" собраться в зале совещаний. Гек сразу понял, что Гриценко получил от Крылова «добро» на выполнение операции. Он выскочил из зала, где стояла центрифуга центрифуги и бросился мимо посторонившегося техника наверх по лестнице – из подвала на шестой этаж, привычно перемахивая через пять ступенек. Когда он пробегал мимо четвертого яруса, он заметил краем глаза как из боковой двери пулей выскочила Яна и Штык из третьего взвода – и бросилась следом. Когда они вбежали в зал совещаний, там собрались почти все бойцы. Затем последовал короткий инструктаж от Миняжева о предварительном плане действий. Затем была короткая пробежка во внутренний двор к вертолету, взлет и посадка в аэропорту «Шереметьево-2». Там бойцы получили более подробные указания и комплект штурмового оружия для начала – Гек понял, что Гриценко распорядился доставить вооруженных боевиков в аэропорт в первую очередь, чтобы застолбить ситуацию. «Застолбить ситуацию» на жаргоне оперативников означало принять первоначальные меры, «положить руку на пульс событий». Через пятнадцать минут прибыли фургоны, набитые аппаратурой и техниками Института, а еще через десять минут Гек уже шел к самолету, полностью войдя в роль ошарашенного журналиста. Но в самолет он не попал, и хотя понимал, что для операции не имеет никакого значения кто именно из первой тройки окажется внутри салона с террористами, но почувствовал какое-то смутное разочарование что не попал в самый центр событий. Но Гек знал, что по плану операции бойца "Д", не попавшего в самолет, ожидает не менее ответственное задание – работа внешнего снайпера.

Вернувшись в здание аэропорта после общения с бандитом у самолета, Гек спустился в служебное помещение – к нему тут же присоединился один из техников, показывая дорогу. Они вместе бежали по каким-то лестницам, коридорам, и наконец оказались на крыше. Здесь уже все было готово – установлена снайперская система и человек, который лежал за ней все это время, проворно откатился в сторону, освобождая место Геку – теперь снайпером должен был стать Гек. Гек лег на горячую крышу, взялся за горячие от солнца ручки снайперской установки и замер, четко произнеся в эфир: «Гек пост принял». «Геку ждать команды» – услышал он в левом ухе голос Миняжева и сразу скинул с себя напряжение последнего часа – было несколько секунд на отдых. Мир вокруг сразу обрел живость и заиграл всеми красками и оттенками. В небе светило солнце, поджаривая залитую битумом крышу аэропорта, недалеко с гулом заходил на посадку самолет, со свистом пронесся мимо уха воробей, чирикнув на лету, что-то неудобно впивалось в правое бедро и в груди учащенно постукивало сердце после всех пробежек. Ощутив вокруг все эти мелочи, Гек волевым рывком сбросил расслабленное состояние и мозг снова привычно заработал в боевом режиме. Керамзитовый камушек, закатившийся под бедро был откинут в сторону. Самолет заходящий на посадку, был знаком того, что работа аэропорта парализована не полностью – Гек пока не знал хорошо это или плохо, но отметил на всякий случай. Солнце, лившееся со всех сторон сулило некоторые неприятности при наведении на цель, однако боец, у которого Гек принял пост, сделал все правильно, навернув солнцезащитную бленду. Гек прислушался к своему организму, сделал глубокий выдох и послал мысленную команду – сердце привычно замедлилось и стало биться в нормальном ритме. И тут в ухе раздались команды Зефа, обращенные к Геку – это были коды автонаведения.

Гек знал, что Гриценко расставил еще трех своих снайперов, но они не должны были стрелять ни в каком случае, если только события выйдут за пределы самолета. В отличие от них, у Гека было автонаведение из самолета. Автонаведением мог пользоваться любой снайпер, но лучше всех это мог делать только Гек, так как еще до Школы славился стрелковым мастерством, ну и самое главное – действовала его тройка, с которой он прекрасно сработался за восемь лет Школы. Техника автонаведения была в общем известна и раньше, но в институте Гриценко ей уделили должное внимание, так как они могла пригодиться. И вот настал именно такой случай – требовалось поразить мишень вслепую, сквозь корпус самолета, причем мишень движущуюся. Судя по всему, эта мера была лишней – двое боевиков "Д" могли справиться с семеркой бандитов и без помощи внешнего снайпера, ведь у них было помимо всего прочего самое важное преимущество – неожиданность. Но на всякий случай по распоряжению Гриценко Гек должен был «держать» сквозь обшивку самолета одного из террористов. Винтовка тоже была не простая. Собственно это даже была не винтовка, а большой раскладной механизм, который растопыривал тусклые металлические лапы на опоре и управлялся специальными рукоятками-рычагами, позволяющими направлять дуло с точностью до мизерных долей миллиметра. Сделана установка была из противотанкового ружья Симонова – длиннющей винтовки – только заряжена была подкалиберным снарядом. Эти снаряды напоминали короткую металлическую стрелу, диаметр которой был в два раза меньше диаметра ствола. На стрелу была надета конструкция из легкого металла, которая слетала сразу по выходе из ствола. Такой снаряд повышал точность выстрела в несколько раз, а в условиях скрытого наведения был просто незаменим – полустрелу не могла остановить даже протектированная броня самолета, в которой вязли и кувыркались обычные пули.

Сначала Гека наводил на цель Зеф. Зефа обыскали и бросили в середину салона на свободное место – как раз то место, где раньше сидел чеченский спецагент. Рядом с Зефом в проходе шлялся бритоголовый малый с автоматом – сначала Зеф дал его Геку на прицел, но держать боевика было трудно, да и Зеф сказал, что сам «сломает» его без труда. В самом дальнем конце сидел еще один боевик с автоматом наперевес и внимательно следил за пассажирами – наверняка ему и было это поручено, в то время как бритоголовый ходил просто так, патрулируя на случай чрезвычайных ситуаций. Держать этого боевика, которому сразу дали код «дальний» было для Зефа трудно – ведь Зеф сидел к нему затылком, а повернуться не вызывая подозрений было нельзя. Все это Зеф доложил псевдокодом – пока переговаривался шепотом с угрюмым соседом по креслу, пытаясь как нормальный журналист с грубоватой осторожностью узнать что тут произошло.

Обучение псевдокоду было одним из самых сложных занятий в Школе, но обучали ему практически всех, даже «техников». Это было хитроумнейшее изобретение военных лингвистов, причем разработано оно было еще после второй мировой войны для разведки, но вскоре забыто из-за своей громоздкости. Лунич – правая рука Гриценко – раскопал методики псевдокода в старых архивах, усовершенствовал и разработал методику обучения. Отныне обучали псевдокоду во сне по методу гипнопедии и это давало отличные результаты. Большинство работников института вообще не ложилось спать без обучающей программы – Гриценко требовал, чтобы ни одна минута жизни не пропадала даром, и если уж так заведено природой, что треть суток человеческий организм должен спать, то и в это время должно идти обучение хоть чему-нибудь. Метод гипнопедии состоял в том, что во время сна человек слушал в наушниках специальную обучающую программу и она откладывалась в памяти – ведь мозг человека работает и во время сна, хоть и не на полную мощность. Лунич усовершенствовал метод, добавив мелкие световые вспышки после каждой фразы – оказалось, что они улучшают запоминание в три раза, как бы фиксируя то, что требуется запомнить. Почти все работники Института хоть раз в неделю спали в специальных очках и наушниках, обучаясь в основном иностранным языкам, заучивая технические данные устройств и другую полезную информацию. Бойцы групп "Д" спали в гипнопедическом оборудовании практически каждый день – поначалу это было им трудно, но через месяц привыкали все. Специальный отдел института постоянно готовил новые обучающие программы. Гипнопедия имела еще один неожиданный плюс – оказалось, что человек, постоянно слушающий обучающие программы во сне, осваивается и затем уже наяву приобретает повышенные способности к различению голосов – такой человек мог слушать одновременно несколько голосов и понимать их смысл одновременно. Ну и конечно гипнопедия стала тем самым единственным средством, с помощью которого нормальный человек мог примерно за год освоить псевдокод, а после двухмесячного тренинга – заговорить на нем.

Суть псевдокода состояла в следующем – это был язык, в буквальном смысле слова паразитирующий на обычном языке. Собеседники, в совершенстве владеющие псевдокодом, могли вести разговор сразу на две темы – например с толком дела обсуждать фигуры знакомых женщин, а одновременно обмениваться информацией, скажем, о последний событиях, происходящих в мире. Простой разговор о бабах собеседник вел не свободно, а по особой схеме, где имело значение все – интонация произношения, величина пауз между словами, буква, с которой начинается слово и само количество букв в нем, вдох, выдох, машинальные прицокивания языком, присвистывания и другие, казалось бы совершенно не значащие особенности. Для непосвященного человека разговор на псевдокоде и обычный разговор не отличались ну совершенно ничем – никому не приходит в голову обращать внимания на такие незаметные особенности речи.

Безусловно псевдокод был крайне труден для изучения – ведь разговаривать на нем и понимать собеседника нужно было совершенно машинально, ни на секунду не задумываясь что означает вот эта с присвистом произнесенная буква "ш" или едва заметное повышение голоса на определенном слове. Но главная сложность состояла в другом – в псевдокоде не было четких обозначений, иначе любой человек, владеющий им, мог бы понять о чем идет речь. Пока еще вне Института не было людей, владеющих псевдокодом, но Гриценко думал о будущем, и поэтому проектировал новый язык специально с учетом повышенной секретности – все значения элементов псевдокода определялись в зависимости от кодировочной схемы, о которой заранее договаривались собеседники. Впрочем они могли обозначить схему и во время обычного разговора – понятными только им ассоциациями: «Помнишь этот анекдот… ну этот… который тебе рассказала ну эта… как ее по имени…» – говорил один. «Да, ну я понял! Про ежа? Гы-гы! А вот мне тут недавно этот наш, ну знаешь с третьего этажа кепка – во! – такой еще рассказал…» – отвечал собеседник и схема была задана, после чего они переходили на псевдокод. Естественно догадаться какие имена и персонажи анекдотов имелись в виду было практически невозможно, и расшифровать весь последующий с виду невинный разговор про общих знакомых и новые анекдоты – конечно тоже было нельзя. А мозг собеседников тем временем автоматически перешифровывал псевдокод и выделял смысл.

Связь между Зефом, Геком, Яной и остальными людьми Гриценко велась сейчас именно на псевдокоде. У каждого техника, обученного псевдокоду, торчал в ухе наушник карманного приемника, бойцы троек были снаряжены более изощренно – раньше миниатюрный радиопередатчик крепился где-нибудь на одежде бойца, или терялся в волосах на голове, спускаясь еле заметными проводками-волосинками к уху или к шее, улавливая колебания гортани. Но в последний год арсенал Гриценко пополнился новшеством – микропередатчик теперь перед операцией крепился глубоко в самом ухе бойца и передавал радиосигналы, находясь внутри головы! Тут же был звучок, и тут же была крохотная звуколулавливающая система, получавшая звук голоса бойца от резонирующих костей и тканей черепа. Голос правда звучал глухо и необычно – любой человек может услышать этот свой «резонирующий» голос если крепко заткнет ладонями уши и произнесет что-нибудь вслух. Единственный недостаток новых «ушных» передатчиков состоял в том, что они хуже ловили шепот, впрочем не настолько уж и плохо. Разработка была сделана в институте Гриценко, причем Гриценко удалось умело продавать небольшие партии этих устройств спецслужбам США, получая в обмен нужное Институту оборудование – не смотря на довольно большие ассигнования, Институту тоже бывало несладко, и приходилось втайне заниматься и таким бизнесом. Хотя ничего плохого в обмене технологиями между спецслужбами дружественных стран Гриценко не видел – кое что из своего арсенала он также получил по обмену.

Гек словно слился со снайперской установкой и, лежа у поворотного механизма, отработанным до автоматизма движением водил ствол, слушая команды. Команды поступали неравномерно – сначала совместно, всей тройкой, установили угол, под которым Гек видел самолет, затем Зеф обозначил две точки поражения – две точки на обшивке самолета, специальным образом отсчитанные от краев иллюминаторов, через которые Гек мог поразить двоих террористов. При этом Зеф сообщил, что точки заметно «ползают», а «вести» их постоянно он не может, да и смысла в этом не видит. Зеф еще добавил что вообще не видит смысла в наведении снайпера, так как Гриценко все равно приказал справиться без стрельбы, но в эфир тут же врубился Миняжев и без всякого псевдокода обматерил Зефа – комментировать приказ Гриценко тот сейчас не имел никакого права. После этого за дело взялась Яна, и было решено что вести снайпера будет именно она. Ее позиция была не в пример лучше чем у Зефа – ее отвели во второй отсек и посадили в угол рядом с охранником второго салона. Отсюда ей был виден весь второй отсек как на ладони. Яна доложила, что боевик, стоявший в двух шагах от нее, будет ею собственноручно «снят» одним ударом. Да и «держать» его с помощью внешнего снайпера было нельзя – согласно схеме, составленной техниками, угол заслоняли тугие металлические скобы под обшивкой – вероятность того, что пуля, наткнувшись на одну из них, изменит свой курс, была велика. Больше охраны в салоне не было, не считая регулярно курсирующих взад-вперед через второй салон и «люкс» боевиков – очевидно им был дан приказ патрулировать пассажирские салоны. Вот этих-то боевиков Яна и контролировала.

* * *

Яна, выйдя с командой «журналистов» к самолету, сработала успешно – поймав взгляд террориста, она прекрасно отыграла то, что на жаргоне психологов института носило название «возвратная реакция», и по взгляду террориста поняла что попала в цель и будет взята в самолет. Собственно в этом и не сомневалась – единственная женщина в группе из пяти мужиков-журналистов была бы взята в любом случае – она меньше всего была похожа на агента спецназа. Узнав, что ее спутником будет Зеф, она обрадовалась – все шло по плану. В принципе Яне было все равно кто попадает самолет – Гек или Зеф, лишь бы родной боец из своей тройки. С одной стороны Зеф по школьной специализации был боевик-аналитик, и это могло пригодиться для уточнения операции внутри самолета. С другой стороны, Гек для боя в самолете подходил лучше – молниеносные рукопашные схватки в тесном замкнутом пространстве были его коньком. Зеф конечно тоже неплохо владел боем, но его скорость была ниже чем у Яны и Гека – с законами физики ничего нельзя было поделать, приходилось платить инертностью за большую массу мускулистого тела. В то же время Гек был лучшим снайпером в тройке. Яну поначалу заботило только одно – как бы не пришлось работать с бойцом из другой тройки. Подготовка в Школе совершенно не учитывала этот случай – когда бойцы для операции выбираются случайно, причем на глазок, каким-то бандитом. Бойцы разных троек никогда не тренировались и не срабатывались вместе, хотя программы тренировок у них были одинаковые. Яна не сомневалась что найдет общий язык и с бойцом второго года, но все-таки приятнее было работать в своей команде. Из люка что-то крикнули по-чеченски – Яна разобрала только слово «Тимур» и решила, что это имя бандита, стоящего перед ней.

– Быстро! – рявкнул Тимур.

– Вперед! – скомандовал глубоко в левом ухе голос Тимура Миняжева.

Яна мысленно усмехнулась такому совпадению – в люк приказывают лезть сразу два Тимура – друг и враг… На негнущихся ногах Яна подошла к лестнице и театрально разыграла «подъем по лестнице журналистки». У самого люка ее грубо подхватили чьи-то руки, втащили в салон, оттащили волоком немного вглубь и влево, и бросили лицом вниз. Яна уткнулась лицом в серый ковролин, застилающий пол самолета и ее грубо прижали сверху коленом. Яна не сопротивлялась. Потянув ноздрями воздух, она ощутила запах крови. «Кого-то еще кокнули в салоне?» – пронеслось в ее голове, но краем глаза она заметила темные капли крови, и по цвету их определила, что попали они на ковролин чуть меньше часа назад. Яна пришла к выводу, что это скорее всего кровь помощника пилота, а следовательно сообщник террористов из самолета ударил его чем-то тяжелым по голове когда пробивался к люку. Тем временем Яна почувствовала, что чьи-то грубые ладони ощупывают ее с ног до головы – даже пожалуй немного тщательнее чем следовало ощупывать при поисках оружия. Затем Яну рывком перевернули на спину и она увидела дуло автомата, направленное ей прямо в лицо. Над ней стояли двое террористов. Они обыскали карманы ее блузки – там также ничего не было, кроме репортерского блокнота и авторучки. Бородач в сером пиджаке, возвышающийся над ней, внимательно пролистал блокнот и Яна ощутила внутреннее злорадство – техничка-Людка, готовившая ей блокнот для журналистской легенды, не пожалела выражений – Яна перед выходом проглядела записи, содержавшие интервью с двумя выдуманными пассажирами аэропорта, которые якобы ничего не знали, кроме того, что в аэропорту орудуют какие-то чеченские террористы, но зато материли этих террористов на полную катушку. Бородач, пролистав эти торопливые строчки, широко ухмыльнулся и рявкнул что-то на чеченском. Этого языка Яна не знала – в школе она пока что освоила только английский, немецкий, грузинский и армянский. Но по голосу она опознала в бородаче террориста, отрекомендовавшегося «Первым» в переговорах с Гриценко. Второй террорист внимательно осмотрел авторучку и даже пощелкал ею, но не нашел в ней ничего интересного – обычная дешевая китайская авторучка – толстая, бордовый корпус – внутри у них обычно широкие капиллярные стержни. Такая же авторучка, только темно-зеленая с белыми разводами была у Зефа. Бандит запихнул авторучку обратно в передний карман яниной блузки, неуклюже царапнув ее грудь. «С-скотина! Осторожнее!» – мысленно выругалась Яна и сжала зубы. Бородач передал янин блокнот напарнику и тот засунул его вслед за ручкой. Яна поняла что осмотр закончен. Ее схватили за руку чуть выше локтя и сильным рывком подняли на ноги. Краем глаза Яна увидела, что в самолет поднялся Зеф, бандиты его схватили, повалили на пол и навалились на него втроем, обыскивая. Это был конечно очень удачный момент для начала операции – трое около Зефа, двое около Яны и один очевидно сейчас лезет по лестнице вне самолета – его без труда снимет снайпер. Яна дважды еле заметно сомкнула челюсть, стукнув зубами – передатчик в ухе должен был воспроизвести это на рабочей волне как два глухих и гулких удара – сигнал «Яна готова». Теперь скомандовать начало атаки должен был Зеф, для этого ему достаточно было сомкнуть зубы и чуть сдвинуть челюсть вбок – гулкий смазанный удар в эфире означал бы «Зеф готов» и операция бы тут же началась. Но Зеф не сделал этого – возможно он считал, что условия сейчас не благоприятные из-за того, что террористы на взводе и максимально напряжены, может быть на него направлял автомат кто-нибудь еще, невидимый отсюда Яне и недоступный Зефу в ближайшую секунду, а скорее всего Зеф решил не действовать без команды Гриценко – это не рекомендовалось, хотя в принципе, с момента попадания в самолет, бойцы имели право действовать по обстоятельствам.

Тут Яну грубо пихнули прикладом в спину – довольно неприятно. Не будь у Яны на спине хорошего слоя мышц, синяк был бы гарантирован. Яна конечно могла стерпеть такое обращение, но журналистка – уже не могла. Поэтому Яна сорвалась – она громко и судорожно всхлипнула и забилась в рыданиях, отрабатывая классический нервный срыв. Террористы не удивились этому. Более того – они знали как надо бороться с женской истерикой – оттащили Яну в салон, бросили спиной на стенку-переборку и пару раз хлестанули по щекам. Яна испуганно стихла, пожирая бандитов глазами, полными ужаса. Неожиданно перед ней появился плотный приземистый человек с неприятным стальным взглядом. По тому, как посторонился перед ним бандит, державший Яну, она поняла что это один из главных, и подумала, что как раз он и есть бригадир, а не высокий бородач. Яна невнятно запричитала, стараясь не выходить из роли насмерть перепуганной истерички, псевдокодом докладывая Миняжеву о своих подозрениях и описав внешность бандита. Тот тем временем приблизился к ней вплотную и глядя в глаза прошипел: «Еще раз ты, сука, вякнешь – я тебя пристрелю. Нам не нужны крикливые заложники. Поняла?» Внезапно его рука сжала подбородок Яны. «Неплохо работает!» – отметила Яна. «Поняла?» – еще раз спросил приземистый боевик. Яна судорожно задергалась и срывающимся на визг голосом произнесла: «Поняла!» Боевик отпустил ее подбородок, и положил руку ей на плечо. Яна под тяжестью его руки послушно сползла по стенке и села на корточки. Боевик повернулся и ушел по направлению к кабине пилотов. Яна заметила, что еще один боевик, идущий из кабины пилотов по салону не посторонился чтобы пропустить его – напротив, приземистый сделал еле заметный шаг в сторону, впрочем не прекращая движения. Яна усомнилась – действительно ли приземистый тут главный? Она доложила об этом и тут как раз получила ответ Миняжева – работники аналитического отдела еще до начала операции успели изучить в таможенной службе данные на каждого пассажира, и Миняжев сейчас сообщал, что, судя по описанию, приземистый детина со стальными глазами был подставным пассажиром, открывшим изнутри люк, а главный все-таки бородач. В любом случае Яна решила, что детина не прост и при задержании с ним могут быть проблемы.

Яна огляделась – пассажиры испуганно сидели на своих местах, еле слышно переговариваясь – каждый боялся привлечь к себе внимание бандитов. В салоне стоял заметный шумок. Яна взялась за дело – сидя у стены она начала тихо причитать: «ой, что же это будет». Причитала она еле слышно и очень правдоподобно. Боевик, стоящий около нее, не обращал никакого внимания на истеричную журналистку, по лицу которой тихо катились слезы. Сначала Яне казалось, что он все-таки поглядывает на нее искоса, но потом она поняла, что просто левый зрачок боевика смотрит немного в сторону.

Конечно причитания произносились не просто так – сначала Яна связалась на псевдокоде с Зефом и долго обсуждала ситуацию. Обстановка была неплохая – бандитов семеро, считая приземистого. Зефа отвели и посадили в дальний салон, расположенный за тем самым люком, и двое бандитов дежурят в салоне Зефа. Один дежурит в салоне Яны, еще один ходит, остальные – Первый, он же Бородач, Тимур и Приземистый – вероятнее всего в пилотской кабине, а точнее – в кубрике перед ней – скорее всего бандиты слишком опасаются снайперов, чтобы в большом количестве собираться и «светиться» перед стеклом кабины.

Бойцы решили, что операцию можно начинать в любую минуту, при чем можно обойтись и без снайпера – следует только рассчитать момент, когда патрулирующий салон террорист окажется в пределах досягаемости Яны, а Зеф тем временем в своем салоне разыграет что-нибудь вроде сердечного припадка с падением в проход – скорее всего боевик из дальнего конца его салона подбежит к нему и таким образом в полутораметровой зоне рукопашного поражения Яны и Зефа оказываются сразу два бандита – уложить их голыми руками, при чем без особого шума, не представляло для солдат "Д" особого труда. Оставалось трое бандитов в рубке – причем одного из них в это время должен занимать переговорами Гриценко. Путь до рубки не близкий, и между салоном Яны и рубкой находится салон «люкс», но Яна рассчитывала проделать этот путь за две секунды, Зеф из своего дальнего салона – за четыре. И там предстоит вдвоем взять оставшихся троих бандитов – навряд ли те будут готовы к такому внезапному нападению. Этот план мог показаться невыполнимым – но только не для солдат группы "Д". На тренировках в Школе они выполняли и более сложные упражнения. Оставалось лишь ждать команды Гриценко.

Тем временем Яна связалась с Геком и стала непрерывно «вести» его на бродящего патрульного когда тот появлялся в салоне. Теперь в каждом ее причитании содержалась команда на псевдокоде в какую сторону и насколько перевести ствол. В самом начале Гек сообщил что именно он видит в иллюминаторах в оптический прицел. Яна и Зеф рассчитали угол его снайперской позиции, и теперь Гек отслеживал невидимую тень патрульного, курсирующую внутри самолета, в соответствии с указаниями Яны относительно верхнего края иллюминаторов. Погрешность такой наводки конечно была велика – плюс-минус пять сантиметров, но Яна наводила снайперскую установку Гека точно в центр головы боевика, и вероятность смертельного попадания была около восьмидесяти процентов. По крайней мере во время тренировок на полигоне Гек в аналогичных ситуациях попадал по мишени восемь раз из десяти. Боевики, ходящие по салону, удачно возвышались над головами пассажиров, поэтому в любом случае вреда от выстрела не ожидалось – разве что в обшивке самолета появится небольшая дырка.

* * *

Зеф вскарабкался по веревочной лестнице вслед за Яной и его также втащили в люк, швырнули на пол и тщательно обыскали. Ничего подозрительного у Зефа при себе не оказалось. С помощью передатчика в ухе Зеф слышал, что Яна предложила начать операцию, но не решил не торопиться – осмотреться, доложить ситуацию Гриценко, а уж затем действовать. Зефу скомандовали подниматься с пола и пнули сапогом под ребра. Зеф охнул и поднялся. Невысокого роста бритоголовый бандит кивнул головой и сказал с сильным акцентом:

– Ты, жирный, а ну вали за мной.

Зеф пошел за ним в салон, и бритоголовый кивнул ему на свободное место:

– Сидеть будешь тут.

Зеф сел, одернув на себе пиджак, затем поправил воротник, немного поворочал головой. Салон был полон пассажиров, они тихо сидели на своих местах. Зеф подумал что такое количество пассажиров бандитам только во вред – за таким человеческим муравейником нужно неусыпно следить. Бритоголовый вышел из салона. Оставался автоматчик в дальнем конце салона, за спиной Зефа, и эта было неприятно. Зеф поворочался, разыскивая собеседников. Рядом с ним сидел немолодой лысеющий господин в галстуке и жилетке. Было видно что он заметно на взводе, как и все пассажиры, хотя держался неплохо. Было видно, что он старается сохранять спокойствие. Была в нем какая-то уверенность и одновременно нервозность, особенно когда он рассматривал Зефа. Зеф чуть повернул к нему голову и начал шепотом:

– Я журналист из «Коммерсант-дейли», меня только что обменяли на беременную женщину.

– Что происходит там? – также шепотом ответил пассажир, еле заметно кивнув в сторону аэропорта.

– Там пока паника. Никто ничего не знает, пассажиры волнуются, работа аэропорта парализована.

Зеф некоторое время неторопливо говорил в том же духе. Пассажир слушал его не перебивая, и за это время Зеф успел связаться на псевдокоде с Геком и дать ему координаты автоматчика из дальнего конца салона. Затем вошел бритоголовый и Зеф прикинул как наводить снайпера на него, но это было довольно сложно – бритоголовый все время двигался и Зеф не успевал точно прикинуть его координаты в пространстве относительно иллюминаторов. Яна сказала, что лучше снайпера будет вести она, а задача Зефа – разоружить бритоголового и дальнего автоматчика.

– Так вы говорите, отряд «Альфа» приехал? – произнес пассажир.

– Нет, разве я сказал такое? – удивился Зеф и подумал, не сказал ли он и впрямь чего-нибудь лишнего пока беседовал со своими псевдокодом. Нет, не сказал. Не должен был, на то они и многолетние тренировки.

– Мне показалось, что разговаривая со мной, вы думаете о чем-то своем. – сообщил пассажир.

– Да? Я действительно сильно взволнован происшедшим. – рассеянно откликнулся Зеф. Черт побери, этот малец весьма проницателен. – Скажите, что у вас произошло?

Бритоголовый прошел мимо них в очередной раз и пассажир молчал, пока тот пройдет.

– Меня в Берлине должен встречать представитель фирмы. Мы должны вести переговоры о сотрудничестве и поставках, но вместо этого я сижу здесь и неизвестно еще выйду ли живым из этой переделки.

– Ну я надеюсь на лучшее. – ответил Зеф. – Вообще я спрашивал не лично о вас, а о том, что вообще происходило здесь. Вы не знаете что они требуют? Я так понимаю, они предъявили какие-то требования раз держат нас в заложниках.

– Не знаю. – вздохнул пассажир, – Меня ждут в Берлине. Вам, журналисту, не понять что значит быть посланным вести важные переговоры и сорвать их так нелепо…

– Сочувствую. – Зеф помолчал. – Но ведь это называется «форс-мажорные обстоятельства», не так ли? С той стороны должны это понимать.

Пассажир вздохнул.

– Вы не понимаете психологии наших партнеров. Любая подобная неприятность на нашей стороне расценивается ими как ненадежность в бизнесе. Раз с сотрудниками нашей фирмы случаются подобные неприятности, значит надо крепко подумать – стоит ли с нами вообще иметь дело?

– Понимаю. – вздохнул Зеф.

– Вы работаете в «Коммерсант-дейли»? – спросил пассажир.

– Вы думаете я смогу вам чем-нибудь помочь?

– Возможно. Мы как-то работали с вашим изданием. Фамилия Казаченко вам не знакома? Это ваш сотрудник.

Зеф прекратил общение псевдокодом и мысленно выматерился. Не хватало еще чтобы его вычислил этот местный коммивояжер. Определенно, надо быть аккуратнее в разговоре. С другой стороны нельзя прекращать разговор с пассажиром – Зеф не может как Яна изображать истерику с тихим бормотанием, а общаться надо. Впрочем подготовка бойцов позволяла вести разговоры на должном уровне и выходить из любых ситуаций.

– Ну я знаю сразу трех людей по фамилии Казаченко. – ответил Зеф.

В зрачках пассажира что-то мелькнуло и Зеф не смог понять – то ли тот удивился сообщению о трех Казаченко, то ли Зеф ответил что-то совершенно невпопад и прокололся. Зеф перешел в наступление:

– А как кстати называется ваша фирма, может быть я что-то слышал о ней по своей работе?

– ЗАО «Квадригелиум» – ответил пассажир.

– Нет, такого названия я определенно не слышал. – уверенно ответил Зеф.

В глазах пассажира снова что-то мелькнуло и Зеф опять усомнился – может быть это название слишком известно чтобы о нем не знал журналист крупной коммерческой газеты? Ведь за время безвылазного обучения в Школе вокруг в мире могло измениться очень многое. Пассажир смотрел куда-то в сторону, на руку Зефа. Зеф краем глаза проследил за его взглядом – нет, ничего особенного не было в руке Зефа. Разве только… Нет, не может пассажир быть таким проницательным. В руке Зефа действительно не было ничего особенного, единственное – не было на подушечке указательного пальца еле заметной приплюснутости и небольшого бугорка с внутреннего края, который появляется у каждого человека, которому приходится по долгу службы постоянно держать в руках авторучку. Вот уже восемь лет Зеф не держал авторучку…

– Название у нас осталось еще от доперестроечных времен. – медленно произнес пассажир, – Был когда-то концерн, который производил гелий в баллонах, и вот он получил название «Квадригелиум».

– Хм… Возможно. Но я об этом не слышал.

– Это очень странно, фирма была известна на весь Союз. – пассажир внимательно посмотрел на Зефа.

– Да, что-то такое я кажется припоминаю. Впрочем расскажите мне лучше про то, как все началось здесь в самолете – все-таки материал об этом я должен написать прежде всего.

– Подготовить.

– Что?

– Мой знакомый журналист всегда говорил не «написать», а «подготовить». Это профессиональный жаргон. Знаете ли, как среди художников принято говорить не «рисую» картину, а «пишу»…

– Честно говоря я недавно работаю журналистом. – признался Зеф и искренне улыбнулся.

– Я вижу. – согласился пассажир. – Ведь я сам недавно работаю в фирме, раньше я как раз был журналистом…

Неожиданно Зеф услышал в ухе неожиданно грубый голос Миняжева:

– Прекрати колоться, идиот. Отпустили недоносков на задание. Кстати фирмы «Квадригелиум» никогда не существовало. Тут же его перебил голос Гриценко, громко объявивший: «концепция изменилась, морозьте ситуацию».

– Вот как? – сообщил Зеф удивленно сразу всем троим.

– Я работал в детском журнале. – сообщил пассажир.

– В детском? Прекрасно, – объявил Зеф – в таком случае вы как коллега можете мне помочь – расскажите о том, чему вы стали свидетелем?

– Ну журналисту это должно быть ясно без слов. – усмехнулся пассажир, – взгляните хотя бы на того бритоголового, который сейчас снова идет к нам со стороны спины. Сразу не поворачивайте головы, чтобы он не думал что мы шепчемся о нем. Вы не замечаете в его походке ничего необычного?

Зеф поколебался и решил, что оглянуться не помешает, к тому же будет повод уточнить заднюю мишень для Гека. Определенно этот пассажир оказался весьма умным человеком. Только вот зачем ему было врать про «Квадригелиум»? Хотя его тоже можно понять – как умный работник солидной фирмы, он знает что от журналиста в такой ситуации ничего хорошего ждать не приходится – переврет все потом, добавит от себя кучу несуразностей и в печати появится такое, что дирекция фирмы потом не похвалит за откровенность.

Зеф обернулся на приближающегося сзади бритоголового, заодно привычным взглядом поймал фигуру боевика с автоматом, полусидящую-полустоящую в дальнем конце салона и успел еще двумя щелчками языка чуть скорректировать Гека – положение головы автоматчика изменилось на каких-нибудь пять сантиметров с момента последнего наведения. И в самый последний момент Зеф понял, что что-то не так. Что именно не так – он еще не успел понять, когда ощутил слева еле заметное движение и почувствовал что что-то прикоснулось к его телу в области бедра. Это было самое первое мимолетное ощущение, сама боль от укола еще не успела добежать до мозга, но Зеф уже понял все. Он понял, что попался в ловушку – как последний дурак, мальчишка. Попался в ту же самую ловушку, в которую в свое время попала Яна, еще до школы… Он не смог «прокачать» махрового спецагента, а тот его тем временем вычислил. Непонятно было только одно – если этот агент работал на террористов, то почему… Впрочем времени на размышления не было. Зеф знал, что у него наверняка в запасе есть несколько секунд – мышца бедра не так интенсивно снабжается кровью и пока кровь донесет парализующее вещество до нервных центров (а Зеф не сомневался, что это именно паралитик, он даже знал какой именно – слышал сводку Миняжева о результатах вскрытия пассажира, сидевшего еще совсем недавно на этом же самом месте)… Все это мигом пронеслось в его мозгу и в тот момент когда он уже полностью ощутил укол в бедро, он рванулся с места, крутанулся и выкрикнул команду аварийного начала операции.

Его враг был махровым агентом, немолодым и с богатым опытом. Его опыт намного превышал опыт Зефа, но конечно боевая подготовка была несравненно хуже. Агент долго колебался прежде чем совершить этот шаг – положение его было двойственным: с одной стороны он представлял здесь сторону, дружественную группе террористов – агент работал на турецкую разведку. Он даже узнал в одном из боевиков Мавлади, так как был в курсе о составе штаба сопротивления. Но события развивались так стремительно и непредсказуемо, что он решил ни в коем случае не демонстрировать своей принадлежности к каким-то третьим силам. Он изображал обычного пассажира когда Хоси напал на его подопечного, которого он должен был «пасти» до самого Берлина. Он изображал пассажира и когда рядом с ним посадили этого странного толстяка… Агент не сразу понял что именно ему показалось странным в этот толстяке – может быть какое-то мимолетное движение или чересчур быстрый взгляд из-под полуопущенных век, но профессиональное чутье подсказало ему, что этот человек крайне опасен. И в тот момент, когда он понял, что Зеф действительно не тот за кого себя выдает, а следовательно профессионал очень высокого уровня, агент решил действовать. Терять было нечего – его задание полностью сорвалось, человек, нужный ему, лежал на бетоне у самолета или в местном морге. Документы, лежащие в дипломате подопечного были заперты в полке над сиденьем, и не было никакой возможности их извлечь. И уйти незаметным после освобождения самолета от террористов тоже было бы нелегко, тем более что наверняка никого не отпустят, а, наоборот, будет устроена неплохая проверка. А хорошей, тщательной проверки документов ему не выдержать… Да он и сомневался, что самолет освободят от террористов. И когда он увидел, что в салоне появился профессионал, то рассудил, что обезоружить его и примкнуть к террористам для него сейчас будет выгоднее. И он впрыснул Зефу остатки парализатора из пластикового шприца, который незаметно подобрал с полу.

В этот момент он был готов к атаке Зефа, точнее был уверен что готов. Но реакция Зефа его ошеломила – эта туша, казавшаяся массивной и неуклюжей еще секунду назад уже была развернута лицом к нему, и в воздух перед самыми его глазами взметнулась рука. Все происходило в доли секунды, агент отпустил шприц и дернулся, поджимая руки, закрывая лицо… И не успел.

Рука Зефа еле заметно качнулась в воздухе. Боевику, сидящему сзади с автоматом, показалось что она всего лишь дрогнула – раздался хруст и голова сидящего рядом безвольно откинулась – его шея была безнадежно раздроблена ударом ребра ладони. В следующую долю секунды боевик напрягся чтобы вскочить, не зная еще – то ли выпустить очередь по салону, то ли подбежать к месту, где творилось что-то странное, но ничего из этого он сделать не успел – его голова словно разорвалась изнутри и вокруг наступила вечная тьма – это Гек выполнил свою роль.

Бритоголовый среагировал правильно – вместо того чтобы прыгнуть к тому злосчастному месту и попытаться усмирить толстяка, делающего непозволительно резкие движения, он рефлекторно отпрыгнул назад, одновременно поднимая дуло автомата. И когда сзади послышался выстрел – точнее не выстрел, а резкий свист влетевшей в салон пули, треск разрываемой ею обшивки самолета, сливающийся с глухим, немного чавкающим звуком вхождения в мягкое тело, и снова со звоном обшивки, бритоголовый среагировал еще раз – он пригнулся, бросившись на пол. Это были не сознательные, осмысленные действия – просто рефлекс, выработавшийся за долгие годы: стреляют-ложись. Он так и не понял что произошло, и совсем уж было непонятно как фигура этого внезапно взбесившегося неуклюжего толстяка-журналиста вдруг оказалась перед ним. Это казалось невозможным – до кресла, на котором сидел толстяк еще долю секунды назад, было не менее трех метров. Бритоголовый все-таки был бойцом – он ударил. Ударил, потому что мозг подсказывал – поднять ствол автомата уже нет времени. Это будет потом, после удара. Он ударил ближайшей рукой, левой. Без замаха, на замах тоже не было времени, с места – туда, в самый центр появившейся перед ним фигуры. Ударил и почувствовал, что кулак рассек воздух. И в следующий момент что-то вспыхнуло и салон самолета перевернулся, кружась и затухая…

* * *

Яна, услышав команду Зефа, среагировала немедленно. Боевик, стоявший над ней, в полуметре чуть справа, как раз задумчиво разглядывал ее фигурку, безвольно прислонившуюся к переборке. Самого начала движения он не уловил, ему лишь показалось, что тело хнычущей девушки превратилось в туго скрученное в волчок туловище гигантской змеи, даже не змеи – стальной пружины. Такой же черной и упругой пружины, как была в дедушкином будильнике, который он, будучи еще семилетним пацаненком, разобрал из любопытства. И был жестоко наказан за это. Злосчастный будильник напоминал ему о себе всю жизнь – покалеченным глазом и вот этим запечатлевшимся глубоко в памяти ощущением неминуемой черной стальной ленты. Наверно он ничего не запомнил в тот момент, когда желтая бронзовая шестеренка дернулась под нажимом перочинного ножика и отъехала в сторону, отлетела придерживающая пластинка и пружина развернулась. Скорее всего уже потом, когда он три недели валялся в больнице с повязкой на глазу, память задним числом достроила в мозгу это картину и расписала ее в самых темных красках, разграничив всю жизнь на две полосы – белую полосу «до пружины» и черную полосу «после», оставив на всю жизнь яркое воспоминание страшной ленты, стремительно разворачивающейся, заслоняя собой весь мир, отодвигая его на дальний план. Эту сцену он потом не раз видел во сне. И даже когда вырос и стал воином, сражаясь и убивая, попадая в самые жуткие ситуации и выходя из них, он не боялся ничего. Ничего, кроме старой детской пружины – поэтому никогда не носил на руке часы.

И теперь старый детский страх вернулся – мир снова треснул на две части – мир «до» и мир «после». То, что еще долю секунды было хнычущей журналисткой, оказалось пружиной – такой же стальной и смертоносной. Она вдруг раскрутилась во всю ширь из маленького комка, притулившегося внизу у переборки. Боевик не успел ничего сделать, а если бы и успел – навряд ли стал, слишком глубоко сидел в мозгу старый детский страх, убеждавший его в том, что нет и не может быть спасения от пружины. И когда черные кольца ленты, которые когда-то были руками девушки, мелькнули перед ним, он уже все понял. А потом был снова удар в глаз, только на это раз намного сильнее, и все вокруг потухло и расплылось в багровом мареве простой и бесконечной человеческой боли.

Без труда уложив одного боевика, Яна бросилась ко второму – тот едва успел обернуться на шум. Это был матерый солдат войны, инструктор рукопашного боя. Именно его планировали поначалу сделать подсадной уткой в самолете, пока руководство штаба не поставило на эту роль Хоси. Боец был приземист и широк в плечах. На его теле не было ни грамма жира – долгие тренировки выгнали жир, заменив его мышцами, и переродили мышцы, переделав все волокна из статичных, тягловых, в скоростные. Боец имел черный пояс каратэ по школе Шотокан, второй дан – до войны, до развала Союза, он руководил одной из спортивных школ. Когда началась война он ушел добровольцем, стал инструктором и начал готовить будущих боевиков. Он был опытен и сразу понял что девчонка-журналистка оказалась бойцом-профессионалом. Правда взявшимся совершенно не за свое дело. Раньше бы он оценил по достоинству красивый и оригинальный заход, которым она уложила ближайшего охранника – впрочем слабака, плохо владеющего рукопашной техникой, зато прекрасно стреляющего. Но сейчас боец не мог восхищаться изяществом и мастерством – это все осталось в прошлой, довоенной жизни. И теперь его не смущала необходимость убить женщину, он даже испытал чувство радости от того, что придется убить не просто женщину, а профессионалку. И он сам дернулся навстречу ей, даже не подумав схватиться за автомат, висящий на груди, и увидел как ее легкое тельце метнулось к нему – вперед и чуть вбок.

Мысль привычно распалась на части, мозг перестроился в боевой компьютер, отдающий приказы органам – серии связок, отработка рефлексов. Это скорее походило на потоки импульсов, чем на мысль. Мыслей больше не было, мозг начнет мыслить когда кончится схватка, сейчас это просто нервный узел, координирующий тело. Вот открыт ее корпус, руки подняты, опорная нога передняя – импульс: подсечь? Нет, неэффективно, отмена. Сейчас был бы красивый удар маваши-гири, с разворотом ноги в полете, вот сюда в шею всей ступней… Но нельзя в бою поднимать высоко ноги – это хорошо в довоенном спортзале на соревнованиях, в бою это смерть – в ответ будет короткая подсечка, удар в пах. А впереди – профессионалка. И тянутся доли секунд, вот она опускает руки в воздухе, тело в ответ с ускорением устремляется вперед, с бешеной скоростью преодолевая оставшееся расстояние. Ударить ногой в живот. Нога пошла. И… мимо. Не заваливаться корпусом назад! Не терять позиции! Хорошо же готовят теперь спецназ. Но все равно она труп. Рука на старт. Без замаха – тоже мимо, лишь легкое касание ее рукава. А девчонка в стороне, появилась сбоку и взмах, и молнией летит в лицо маленький кулак, повернутый вертикально. Да куда тебе – это все старо, разве можно взять старого волка на лобовой удар? Бой профессионалов – это шахматная партия, которую надо рассчитывать на несколько ходов вперед, потому что на каждый удар есть контрудар, на каждый выпад есть блок. И все это наработано годами тренировок и срабатывает безупречно в пределах одного удара. Глупо, девчонка явно целит попасть кулаком в лицо – но я же не труп, я более чем не труп. Хочешь выиграть – обыграй меня, проведи серию, которая меня обманет, заставит открыться, повернуться под удобным тебе углом или нарушит мое равновесие. Но с первого удара попасть в лицо – это глупо, девочка. И рука привычно идет на блок. Аге-уке. Сначала вверх посылается кулак – вверх и чуть вперед, наперерез, мимо летящей руки, но рука приближается, и тут начинает разворачиваться потянувшееся вверх за кулаком предплечье, и сейчас две руки столкнуться и одна из них отлетит. И отлетит конечно нападающая, и даже не потому что она меньше и слабее, а просто потому что летит под слабым углом, параллельно земле, а блокирующая рука идет от пояса и подкреплена всем весом корпуса… Еще доля крохотного мига и этот хрупкий вертикальный кулачок отлетит в сторону и вверх, и это глупая ошибка – этого нельзя было допустить, ведь в этот момент будет открыта все твоя левая половина тела и туда конечно пойдет удар, с этой же правой ноги, с натяжкой. И вот руки столкнулись. И ее почти полностью вытянутая рука тонкой рябиновой веткой отлетает прочь. Отлетает легко. Даже слишком легко отлетает. Даже странно – никогда не было такого ощущения, блок уходит как в кисель, как в воздух. Этого не может быть!! Не может быть, потому что так не бывает! Но сделать уже ничего нельзя, можно попробовать только отшатнуться, запоздало понимая в чем дело – летящий в лицо кулак не был напряжен, он был жив и подвижен, и выкинутая в блоке рука подбила не ее руку, превращенную в монолитный разящий лом, а только передний сегмент руки, до локтя – и рука без напряжения поддалась, сложилась в локте как на шарнире и откинулась вместе с кулаком назад, а вот локоть… а локоть не остановился, а продолжает лететь вперед с той же скоростью. Да, бой – это шахматы, только у нее оказались совершенно другие шахматы, и она играет по другим правилам – сейчас она легко пожертвовала ферзя-кулак, а дальняя пешка-локоть пошел в дамки. И некому его остановить, потому что рабочая рука – конь – скакнул наискосок в блоке, изогнулся буквой "г" и теперь далеко за пределами схватки, а чтобы его вернуть нужен всего ход, а этого хода уже нет. И ослепительный удар локтя в переносицу, ломающий хрящи снизу вверх, вбивающий их снизу вверх, снизу вверх, внутрь головы, в мозг. Мир взрывается. Откуда такая силища в хрупком локте? Но не думай, девочка, что меня так просто взять. Мои хрящи ломаны-переломаны сотни раз, и пускай моя голова откинулась назад и пускай глаза сейчас почти ничего не видят от боли, но ты же здесь, я знаю, ты рядом, а у меня осталась вторая рука. И если ее выкинуть под правильным углом, то где-то здесь должна быть твоя голова, или горло, или грудь, ты же почти вплотную, на расстоянии локтя… Получай! И второй кулак как груженый ядерным зарядом бамбардировщик послушно срывается с места и летит в цель, снизу вверх, а противовесом ему начинает опускаться вниз другая рука – та, которая так облажалась с блоком. И корпус скручивается и усиливает импульс, добавляя к мощи стартовавшего кулака еще мощь второй опускающейся вниз руки, и мощь скручиваемого корпуса – вот это правильный удар, удар всем корпусом, он раздробит тебя в клочья. Вот кулак уже близко. Проклятие, у нее же тоже есть вторая рука – как это она делает с такой короткой дистанции? Как ей это удается? Хорошо отбивай, посмотрим как это у тебя получится. Не отбиваешь? А что же ты делаешь? Ты думаешь, если ты в полете прикоснулась к моей руке, то сможешь ее остановить? Наивно. Ага, ты просто хочешь своей рукой проводить мой кулак до цели? Ну что же, проводи. Только не кулак, а все тело, вложенное в кулак. А, черт. Соскальзывает. Моя рука соскальзывает с курса. Как ты это делаешь, черт побери? Как тебе это удается? Ты своим касанием поймала в полете мою руку и идешь вместе с ней, еле заметно сдвигая ее в сторону, не прикладывая почти никаких усилий, моя рука сама катится вдоль твоей как рыба по льду – катится не туда, куда направлялась, а чуть вбок. Совсем чуть-чуть, но зато там тебя уже нет. Ну ладно, ведь теперь снова мой ход, не так ли? Партия рукопашного боя всегда расписана по ходам – блок, удар, блок, удар. Я сделал удар, ты блок, теперь мой ход. Пока мой ход еще продолжается – рука продолжает движение – у меня есть время придумать следующий удар. Стой! Что ты делаешь! Это не по правилам! Как ты можешь делать одновременно два хода – одной рукой отводить мой удар, а другой одновременно наносить новый. Девочка, запомни, блок и удар не делаются одновременно, потому что для хорошего удара и для хорошего блока нужен импульс, корпус, монолитное движение всего тела. Хотя ведь этот твой блок нельзя назвать блоком – это легкое поглаживание, почему-то ловко отводящее мой удар. Но вот твой удар… Если ты его делаешь одновременно… Одновременно со своим скользящим блоком, одновременно с моим ударом… Да, признаю – это мат. Локоть, зависший после твоего удара в переносицу над моей головой, стремительно падает вниз и я уже знаю чем это кончится – сейчас из-за локтя покажется кулак, тот самый, отбитый, загнанный вверх моим неудачным блоком, и с жуткой инерцией, накопленной за время разворота в локте-шарнире, плашмя свалится мне на голову. На лоб? Снова на переносицу? Ну вреда большого от этого не будет – лоб крепкий, а переносица… да что с ней уже станет? Только лицо залито кровью, ну обольется еще раз. А это что? Еще что-то? Почему твой локоть уходит не вниз, а вправо, уходит по гнутой траектории? Ты разве не хочешь меня ударить плашмя сверху вниз? А как же ты хочешь? О, шайтан! Зачем я послал вниз вторую руку-противовес? Теперь она безнадежно внизу, а моя голова и шея сбоку открыты, и туда ты и направляешь кулак, разворачивая его сверху и вбок – вокруг локтя как камень на веревке… Но все равно ты меня не возьмешь, я отшатнусь, отпрыгну, пригнусь, как мне дотянуться до автомата? Где рука какая-нибудь? Только не паниковать! Где? И…

Гулкий удар плашмя – и не кулаком – полусогнутым кулаком. Что-то среднее между кулаком и ребром ладони – удар вдоль шеи под ухо. Как раз туда, куда нельзя… Мир дергается за белой пеной слез, брызнувших из глаз от раздробленной переносицы, и проваливается вбок, и где-то на грани сознания горло ощущает еще один удар – без боли, просто фиксирует как случившийся факт – страховочный удар Яны, на всякий случай, уж больно крепкий противник оказался…

* * *

Яна отпрыгивает, перескакивает падающее тело и рывком оглядывается. Какая-то пассажирка в двух шагах от прохода срывается на истошный истерический визг – дошло наконец… Хотя прошло всего несколько секунд. Где Зеф? Снял ли своих? Был звук выстрела – значит Гек ударил по цели, попал ли? Яна поначалу думала, что Гек ударит по ее цели – по этому приземистому и широкоплечему с замашками провинциального инструктора каратэ времен японского неолита… Идиоты, неужели они думают, что японцы дают им свои новые боевые наработки? В страну импортируется восточная поп-культура карате, «карате для туристов», боевые антикварные техники средневековья в сувенирном варианте. А они принимают это за чистую монету, небось половину жизни маршировал по залу в стойках, закрепощая свое тело, разбивал костяшки пальцев чтобы были крепче… Гек правильно не ударил по нему – Гриценко же строго-настрого сказал на прощание «и чтобы мне без трупов». Наверно что-то у Зефа не сложилось. Хотя что могло у него не сложиться? Ах, да, он же у нас гений-неудачник. Как сказал когда-то Гриценко, «Если бы я был мистиком, я бы выгнал Зефа из Школы – нам не нужны вечные неудачники.» Значит Зеф подал сигнал и Гек укокошил – или постарался укокошить – одного из его боевиков… Так стоит ли ожидать выстрела в спину или спокойно работать дальше по салону?

Все это Яна обдумывала уже в прыжке. Вот уже впереди переборка, отделяющая средний салон от салона-люкс, вот шторка распахивается и прямо навстречу несущейся Яне вылетает Тимур, значит услышали шум… Да в общем и глухой бы услышал. Шторка за его спиной колышется, запахиваясь. Черт, даже не удалось посмотреть что там, за шторкой.

Глаза Тимура расширяются – еще бы! Руки привычно поднимают автомат, ну, ближе, еще полметра… Все, ты опоздал, мальчик. Теперь ладонью сверху по стволу – стреляй в пол, ублюдок. Не стреляет, не понял еще. С этим проще – костяшками в горло. Каротидный синус – пересечение артерий – здесь находятся нервные центры, управляющие работой сердца, удар по ним остановит сердце на время или замедлит его. Но в любом случае первым делом от такого удара – мгновенный шок, потеря ориентации, равновесия. Этому учил еще отец. Что там сзади за шум? Обернуться нет времени, надо уходить корпусом в сторону, может быть оттуда выстрел. Спокойно, это Зеф. Слово «есть» раздается сначала в левом ухе, затем в правом – долетел звук от Зефа. Значит он доложил что сзади все чисто. Что-то поздновато доложил, раз сам уже в янином салоне успел оказаться. Тормозит… Тело Тимура заваливается, падает вперед, с размаху кулаком по стриженному затылку – чтобы не скоро очухался. Быстро за ширму – и сразу надо в сторону и на пол – тут уже вполне может встретить автоматная очередь. Там сбоку должны быть за креслами ниши. Хорошо это на словах Гриценко – «без трупов». Как это без трупов – с голыми руками против автоматов? Зеф совсем близко за спиной – пока Яна возилась с Тимуром, он уже успел добежать. Все равно, что-то он как-то странно бежит – натужно, медленно. На учениях носился как ветер, а сейчас как самосвал, груженный кирпичами. Не ранен ли?

Салон люкс должен быть коротким. Не настолько коротким, чтобы опередить автоматную очередь – у бандитов все-таки было достаточно времени подготовиться. Глупо погибнуть на первом же задании, на выпускном экзамене. Но самое плохое, если оставшиеся двое засядут в служебных нишах около кабины. Как их оттуда выцарапать? Может надо было взять трофейный автомат? Яна влетает за ширму и падает вправо, в угол. Проклятие! Здесь нет угла! Они чуть изменили конструкцию самолета, совсем чуть-чуть – здесь служебные шкафы по бокам прохода. А впереди в трех метрах – оба бандита. Поворачивать поздно – тело по инерции бьется о шкаф и валится на пол в проход.

Плохо дело, хуже некуда – оба наизготовку с автоматами, еще не поняли масштабов случившегося, но разворачиваются, рывком поднимают стволы. Впереди этот коренастый – первая очередь будет по Зефу – Яна пригнулась в падении, а он влетает следом. И пассажиров сейчас положит кучу – гора трупов в салоне люкс… Это конец Школе, конец Гриценко, конец всему… За плечом коренастого возвышается Первый – тоже автомат наперевес. На что рассчитывал Зеф? Кто у нас аналитик? Черт, это конец. Какие это по счету иллюминаторы? Или дать команду Геку пройтись очередью по всему салону люкс, поверх сидящих?

Еще доли секунды, коренастый вдавливает приклад автомата себе в живот и отклоняется корпусом чуть назад, на опорную ногу, он спокоен, глаза прищурены. А вот Первый за ним явно нервничает – аж побелел весь. Эх, почему Гриценко не разрешил использовать BZX в салонах? Сзади Зеф всем телом по инерции падает на Яну… Ну хорошо, Гек, слушай открытым текстом – шесть от переборки… Поздно…

И вдруг коренастый нелепо дергает головой, и тут же дергается высокий за его плечом. Оба словно натолкнулись на препятствие, сгибаются пополам… Черт, ничего не видно, Зеф навалился всем телом. Рывок, сбросить тушу Зефа, вскочить. Что с Зефом? Почему он валится в проход как мешок с картошкой? Выстрела же не было? И что с этими двумя? А, ну конечно – идиотка! Полная идиотка! Как ты могла забыть об этом? Как такое вообще возможно – забыть о такой важной детали, без которой операция вообще была бы немыслима? Ну да, начался штурм неожиданно, ну да, не было времени на раздумья и подготовку, но это надо было иметь в виду в первую очередь!

Все ясно. С этими двумя все покончено – они трупы, безнадежные трупы. Будто в подтверждение этих слов пару раз по телу коренастого прошла дрожь и оно выгнулось. Рядом выгнулось тело Первого. У Зефа была зеленая авторучка…

– Запомните! – говорил техник, – Зеленая авторучка заряжена иглами с ядом, бордовая – иглами с парализатором. Бордовой достаточно выстрелить в любую часть тела и подождать двадцать секунд. Зеленая применяется только на поражение, на убой. Стрелять следует в глаз. Лучше в левый.

Помнится Яна еще тогда спросила почему именно в левый. И пожалела об этом, потому что занятие приостановилось, вызвали другого техника – медика-техника – и он стал рисовать карту кровоснабжения мозга и еще минут двадцать нести какую-то чушь про роль полушарий и различие в силе мгновенного шока при поражении правой и левой доли…

Потом были долге тренировки на манекенах… Стрельба с любого расстояния, с поворота, снизу, сверху, с колена, из-за уха, через карман – по команде в любую точку тела. Очень неприятные ручки, иголка на вылете не вращается как пуля из нарезного оружия, бултыхается в воздухе – легкая и непредсказуемая. И очень сложная техника стрельбы.

Потом заучивали наизусть важные точки человеческого тела, потом была экскурсия в Питер, в Эрмитаж. Большая экскурсия, на четыре дня. По программе спецобразования бойцов Школы регулярно раз в месяц вывозили куда-нибудь – боец-разведчик должен знать все, уметь поддержать любой разговор. Но экскурсия в Питер была, по-видимому, сделана не столько для осмотра Эрмитажа, сколько для осмотра одного секретного экспоната из зала Востока… Около нее, в закрытом опечатанном зале, бойцы провели три дня. На остальной Эрмитаж ушло полдня. Вел семинар техник-медик. Экспонат представлял собой фигуру в рост человека из потемневшей бронзы, руки были опущены вдоль туловища и развернуты ладонями вперед – ну точь в точь рисунок человека из современного школьного учебника. Фигура была испещрена дырочками. Их было несколько тысяч. Техник-медик рассказал вкратце ее историю – когда-то давно в Китае было отлито две статуи-тренажера. Над их созданием трудились сотни лучших специалистов со всей Поднебесной. Статуи предназначались для тренировки врачей, занимающихся иглоукалыванием, а заодно воинов, палачей, и других изощренных профессионалов, далеких от медицины. Каждая точка на теле фигуры обозначала свой нервный центр. Фигура обмазывалась воском, и сдающий экзамен должен был бамбуковой иглой попасть через воск в нужную точку. Если это был врач – ему для этого сообщались симптомы болезни, и он сам должен был выбрать лечение. Если это был воин – сообщалось в какое состояние надо привести жертву. Навсегда останется загадкой как древние китайские мудрецы выявили все эти точки, почти не ошибившись, и только биология двадцатого века смогла подтвердить их существование и по достоинству оценить их значение. Стоит ли говорить, что обе статуи всегда были под строжайшим секретом даже в Китае, и допускались к ним только избранные? Но в начале века, в силу совершенно фантастической истории одна из них в конце концов оказалась в России, в фонде Эрмитажа.

– Одно время она выставлялась открыто, приходили простые зеваки, историки Китая, затем специально стали приезжать специалисты из-за границы – только взглянуть на это чудо. Стали поступать просьбы продать ее или снять копию. Два раза были попытки ограбления зала Востока – к счастью безуспешные. Наконец статуей заинтересовались и ученые бывшего СССР. Поначалу ей стали заниматься врачи, и только потом на нее обратили должное внимание соответствующие спецслужбы. Теперь она находится под строжайшим контролем секретных военных институтов, которые занимаются ее изучением. – говорил техник. – Никто не имеет права вывозить ее за пределы Эрмитажа, поэтому все занятия проводятся здесь. Любой человек может прийти в Эрмитаж и спросить про нее – ему ответят, что да, такая есть, что стоит она наверху, в залах Востока. Но вам обязательно скажут, что сейчас зал на ремонте или статуя не выставляется – последние десять лет к статуе допускают только специалистов, и только при наличии военного спецдопуска.

Три дня бойцы "Д" тренировались с китайской статуей, затем вернулись на Базу и продолжили занятия по изучению важных точек человеческого тела.

И вот теперь, в самый ответственный момент – забыть все это? Яна вытащила из кармана блузки свою ручку, перевела ее в боевую готовность, и, держа бережно наперевес как коллекционный ножик, перепрыгнула через лежащего Зефа – не время сейчас, надо закончить операцию – и побежала назад, в салоны – проверить, все ли обезврежены. Открыть люк. Ах, ну да, идиотка! Конечно же – на бегу она громко сказала – «пять» – это означало, что самолет взят.

* * *

Гриценко внимательно слушал, сжимая обеими руками наушники, будто стараясь не пропустить ни крошки информации мимо уха. Затем он отложил наушник, развернулся на кресле и встал в полный рост:

– Задание выполнено. Подробности: обезврежено семеро бандитов плюс один спецагент, предположительно работавший на иностранную разведку. – Гриценко повернулся к Красновскому, – Впрочем вам это лучше знать.

Красновский промолчал. Гриценко продолжил:

– Руководитель операции и его главный помощник погибли. Мой снайпер снял еще одного человека из отряда бандитов. Остальные четверо живы и практически не пострадали. Жертв среди пассажиров нет. Один из наших оперативников пострадал.

– Серьезное ранение? – участливо переспросил Крылов.

– Нет, к нему был применен паралитик. Жизнь его вне опасности, через несколько часов он будет в полной форме, им занимаются наши специалисты. Я бы хотел подчеркнуть – всего бы этого не случилось и мои люди без проблем, без стрельбы, без трупов, сняли бы все банду четко по плану. Если бы вы нам дали информацию об этом боевике, работавшем от третьей стороны в салоне пассажиров.

– Что с этим боевиком? – спросил Красновский.

– Он мертв. Моему оперативнику пришлось его уничтожить.

Красновский досадливо цыкнул зубом.

– Не понял… – повернулся к нему Гриценко. – Вы же его собирались отпустить в Берлин, если не ошибаюсь? Значит он вам был не нужен, не так ли?

Красновский цыкнул зубом еще раз и ничего не ответил. Крылов медленно произнес:

– Да, это наша вина, мы должны были предусмотреть. – он повернулся к Красновскому, – Я с вами еще буду обсуждать этот вопрос.

Красновский ничего не ответил, только еле заметно опустил голову. Крылов продолжал медленно:

– Ваше боевое подразделение продемонстрировало нам сегодня неслыханную технику и подготовку. Я рад что не ошибся в вас. Отныне я сделаю все, чтобы вы и ваш Институт имели всестороннюю поддержку, самое лучшее финансирование, самое современное оборудование. – Крылов сделал паузу. – Если конечно вас интересует оборудование. Я вижу что вы и так вооружены по последнему слову техники. На сегодня все свободны, операция окончена. Завтра в двенадцать здесь на брифинг – будем разбираться подробнее что произошло и что могло бы произойти. – Крылов еще раз взглянул на Красновского.

Генералы вышли. Крылов быстро посмотрел на Гриценко:

– Я потрясен. Ничего подобного я не видел никогда, я уверен что даже в США сегодня нет подразделений такого высокого класса.

– Нет.

– Нет – в смысле – есть?

– Нет – в смысле нет. Без ложной скромности. – Гриценко улыбнулся, сейчас он имел на это право.

– Я хотел бы начать широко использовать ваших людей для серьезных дел. В какие сроки вы можете подготовить двадцать таких бойцов?

– Еще двадцать? Только в двадцать первом веке.

– Вот так?

– Ну это не так долго. А мои бойцы – это не конвейер, это штучная, ручная работа. Каждый готовится как родной сын и дочь, по своему индивидуальному графику. И получается отдельная личность, отполированная до идеала. Я не могу ставить это на поток.

Крылов помолчал.

– Ну хорошо, не будем сейчас об этом говорить. Сколько у вас есть сейчас готовых бойцов?

– Ни одного.

– Что значит – ни одного??

– Они не до конца прошли подготовку.

– Совершенствование бесконечно, это я понимаю. И ваши заявления больше напоминают сейчас ложную скромность… Но это не разговор – я сегодня видел их блестящую работу. На скольких я могу рассчитывать уже сейчас?

Гриценко помолчал.

– На тройку…

– Всего?

– Остальные пока не готовы совершенно. Впрочем, с вашего позволения, я не готов сейчас ответить – мне надо многое обдумать. Возможно придется вводить в Школе «обучение боем», и тогда можно совмещать обучение с реальными операциями.

– Хорошо, я понял. Вам надо обдумать и кстати отдохнуть – этот день был нелегким для нас всех. – Крылов взглянул на часы, – А мне еще надо рапортовать Президенту – там тоже был переполох. – он кивнул наверх.

– Разрешите идти? – кивнул Гриценко.

– Идите… Постойте, ответьте мне на последний вопрос – зачем вам нужны были парашюты?

Гриценко вздохнул.

– Это долго объяснять. Не знаю, стоит ли? Парашюты мы планировали пропитать составом BZX – это одна из наших последних разработок – и отправить в самолет бандитам.

– Что такое BZX?

– Это парализующее вещество. Но не простое – оно испаряется в воздух, вдыхается, растворяется в крови и минут через пятнадцать готово к действию. Но действует оно не само по себе – катализатором является выброс адреналина в кровь. Даже не сам адреналин в крови, а процессы, происходящие в момент его выброса – там очень сложные химические циклы…

– Я не знаком с химией. А что это означает на практике?

– Это означает, что человек ничего не подозревает, но как только он будет чем-то напуган, шокирован – короче что называется «вздрогнул», «похолодел», «обмер», «сердце ушло в пятки» – в этот миг его мгновенно парализует.

– А смысл?

– Можно парализовать всех в один момент – чтобы никто более стойкий к препарату не смог сделать чего-нибудь лишнего, видя как его товарищи постепенно отключаются. Мы собирались на крайний случай отдать бандитам парашюты, выждать пятнадцать минут – и жахнуть поверху фюзеляжа очередью из пулемета. Вы бы не вздрогнули?

– Вздрогнул. А пассажиры?

– Соответственно. Но видите, все обошлось.

– Ну не все, мне еще предстоит заниматься Карлом Гольцем – там большой скандал, грохнули личного телохранителя… Впрочем у вас и без меня хватает забот.

– Так точно.

– Идите. И еще раз – я восхищен.

* * *

– Ублюдки! Идиоты! Щенки! – невозмутимый и вежливый обычно Гриценко орал и размахивал руками. – Вы понимаете, что вы – щенки? Ты – Зеф – чуть не сорвал операцию! Ты выпускник школы, и попался как мальчишка на подначки какого-то турецкого агентишки! Неслыханно!

– Я…

– Молчать! – рявкнул Гриценко. – У меня записи всех ваших разговоров, ты мне потом еще ответишь за каждое свое слово. Письменно! Чтобы мозоли журналиста натер на руках! Яна!

– Я.

– Ты, идиотка, чуть не сорвала операцию! Где было твое оружие? Ты знаешь что делают за утерю боевого оружия?

– Я не теряла, я…

– Молчать и не перебивать! Как ты могла выйти на операцию без оружия, забыв его в кармане? Дети в первом классе – и то не забывают дома ручку, а если забывают, то их наказывают, а в деревенских школах – бьют линейками по башке. Идиотка! Ты мне ответишь еще за это! Гек!

– А я что?

– Ты сопляк и щенок, у тебя просто не было возможности крупно налажать и я скажу почему – потому что ты единственный был не в боевой обстановке, а отсиживался в тылу! Если бы ты попал в самолет, ты бы наложил в штаны так же как твои друзья, и я не знаю чем бы все это закончилось!

Гриценко перевел дух и сказал устало и уже почти спокойно:

– Была бы моя воля, я бы вас послал на второй цикл обучения, начиная с нуля. Но Крылов в восторге от вашей идиотской работы и он требует вас на задания чуть ли не с завтрашнего дня.

Гриценко помолчал и проговорил совсем устало и тихо.

– В чем-то это моя вина, я растил вас как овощи в теплице, а надо было начинать с мелких операций, отрабатывать каждый шаг в бою… Ладно, всем сейчас отбой. Отдыхать. Эх, припомню я вам когда-нибудь этих турецких шпионов и эти ручки…

* КОНЕЦ *

с героями романа можно встретиться на страницах моей более поздней книги «Коммутация»

март – 1 июня 1998, Москва