Два месяца шли бои за деревню Дубовая Гора. После отступления бригады с участка железной дороги Красноуфимск — Сарапул именно в районе Дубовой Горы противник проявлял особую активность. Сменивший В. Г. Данберга новый начальник 5-й Уральской дивизии Г. И. Овчинников приказал своему заместителю комбригу Деткину удержать Дубовую Гору любой ценой. Здесь сосредоточились главные силы бригады. Бирский полк размещался на подступах к Дубовой Горе по линии деревень Зверево, Бедряж, Елань, Куба, Суюрка, Рябки со штабом в деревне Комарово. Район Рябков занимал недавно сформированный из местных дружин Уинской и Аспинской волостей, а также крестьян деревень Калиновки, Богатовки, Коробейников, Караморки и ряда других 3-й Бирский полк во главе с командиром Карушниновым и комиссаром Башкатовым. Позиции полка проходили по линии Калиновка, Деменево, Коробейники, Караморка.
Штаб 2-го Бирского полка стоял в Дубовой Горе. Здесь же почти неотлучно находился и сам командир бригады.
1-й и 2-й полки насчитывали около 1700 штыков, 200 сабель, четыре орудия, около двадцати пулеметов. Белые войска имели превосходство. Кроме того, бригада испытывала острую нехватку снарядов, патронов. Стояли лютые морозы. Плохо одетые бойцы мучительно переносили их. Особенно страдали от отсутствия экипировки красноармейцы 3-го полка. В самый разгар очередного боя комбригу доложили, что бойцы одного из необстрелянных и слабо сколоченных батальонов этого полка просят выдать им перед выходом на позиции теплое обмундирование. Деткин поскакал в деревню Искильда, где находился батальон. «Что предпринять? Где взять валенки, полушубки? Агитация против холода — штука нелегкая».
Прибыв в Искильду вместе с начальником штаба Греном, комбриг приказал построить роты. Бойцы зябко ежились в шинелях и ботинках, у некоторых не было даже шапок, а мороз все крепчал.
— Батальон, смирно! — раздалась команда.
— Здравствуйте, товарищи красноармейцы! — обжигаясь холодным воздухом, выкрикнул Деткин.
— Здравствуйте, товарищ комбриг… — ответил разнобой простуженных голосов.
«М-да…» — Деткин осадил своего вороного с белыми поясками на задних ногах, привстал на стременах.
— Товарищи бойцы! Сам чувствую, что лют мороз. Трудно воевать в такой одежонке, как у вас. Но рабочим Питера и Москвы еще труднее. Там не только холод, но и голод. Все эти беды принесли наши враги — капиталисты, помещики и кулаки. Товарищи бойцы, большинство из вас — добровольцы, старые солдаты. Мы знаем, что такое война, какие она приносит лишения. Мы бьемся за то, чтобы не пустить войну на нашу землю, бьемся против еще больших бед. Помощь нам от советской власти уже близка, она не за горами. И тот, кто колеблется в этот решительный момент схватки, тот помогает врагу!
— Товарищ комбриг! — раздались голоса. — С белыми нам не по пути. Для нас нет врага лютей. Прикажи только выдать нам валенки, шапки, полушубки!
— Дорогие товарищи бойцы! Скажу вам по секрету: нет сегодня в бригаде того, что вы просите. А вот у противника, по нашим данным, только вчера появились новые полушубки, шапки и валенки. Идите в бой и возьмите их у врага!
Несколько часов спустя батальон под покровом темноты достиг неприятельских позиций и внезапно атаковал их. На следующий день красноармейцы щеголяли в новых дубленых полушубках, шапках-ушанках, валенках, горделиво показывали друг другу трофейное оружие и боеприпасы. «Прав был комбриг. Теперь в бой не страшно идти: и тепло, и есть чем белых гадов бить!» — улыбались красноармейцы.
Дубовая Гора продолжала держаться. Часто положение казалось непоправимым, но каждый раз энергичными действиями комбриг организовывал отпор превосходящим силам противника. В одной из утренних атак белым все-таки удалось ворваться в Дубовую Гору. Когда Деткин прибыл на поле боя, белые буквально выжимали из деревни поредевшие красноармейские роты. Основная масса бойцов держалась стойко, но отдельные группы уже начали беспорядочный отход. Впереди всех прямо на комбрига рысцой бежали три рыжебородых мужика.
— Стой! Кто такие?! — гневно сверкнув глазами, закричал Деткин.
— Из третьей роты, товарищ командир, — отрапортовал за всех мужичок лет сорока в непомерно большой шапке.
— Третьей, говоришь? А где же твоя третья рота?!
— Вона, — обернулся боец, показывая на крайние дома деревни, возле которых кипела рукопашная.
— Вона, говоришь? А сам-то ты куда потек?
— Да я что… вот они, — кивок на товарищей, — заладили: «Помрем все едино, айда, бают, Осип…» Ну, я и…
— Кругом! — не дал договорить комбриг и с полуэскадроном 1-го Бирского полка устремился вперед.
Увлекая за собой дрогнувших пехотинцев, конники ворвались на улицы Дубовой Горы. Бой закипел с новой силой. Деткин появлялся в самых опасных местах. Он понимал, что в эти минуты решается судьба обороны на большом участке. Вдруг лошадь под ним споткнулась, круто пошла в сторону и, залетев в сугроб, упала. Комбриг еле успел сбросить стремена. Ординарцы окружили его. Кто-то подбежал к коню.
— В голову, разрывная!
Деткин погладил коня по гриве.
— Жаль вороного, хороший был друг…
— Разрешите доложить! Дубовая Гора полностью очищена от белых!
— Продолжать преследование! А коня все-таки жаль… Хотя я и матрос, море ты ясное, больше привык к вельботу, гичке, шлюпке и первоклассным кавалеристом, видимо, не стану, но с этим конем крепко сдружился…
В конце декабря 1918 года белая армия повела генеральное наступление на Кунгур и Пермь. В ходе боев дивизия Г. И. Овчинникова была включена в состав Второй армии. Бригада П. И. Деткина пополнилась к этому времени отрядом моряков под командованием И. К. Кожанова и 58-м Владимирским полком. Совместно с 28-й Железной дивизией В. М. Азина 1-я Бирская бригада участвовала в героическом контрнаступлении Второй армии, предпринятом для выручки Третьей армии, которая после падения Перми и Кунгура оказалась в трудном положении. Невзирая на свирепую стужу, не имея сил для прикрытия своих флангов, дивизии Азина и Овчинникова сорвали далеко идущие белогвардейские планы.
Части бригады таяли в непрерывных боях. Обстановка осложнялась тем, что деткинцы оборонялись на растянутой линии фронта, среди лесов и болот, занесенных глубоким снегом. Трудно было управлять частями в такой местности, еще труднее организовать сплошную линию обороны. Крупные силы белогвардейцев могли просочиться в любую щель и выйти в тыл частям бригады. Комбриг и работники штаба днями не покидали седел, стремясь оперативно реагировать на изменения в боевой обстановке.
Морозной февральской ночью Павел Иванович Деткин со своим неразлучным спутником начальником штаба бригады Павлом Николаевичем Треном и другими работниками штаба вынужден был остановиться в деревне Юшкур. Почти целые сутки ушли на объезд позиций 1-го и 2-го Бирских полков и принятие решений для дальнейшей обороны. К вечеру комбриг надеялся добраться до расположения 3-го Бирского полка, но никакая сила не могла заставить измученных лошадей продолжать путь.
Юшкур оказался бедной деревней, где все дома были крыты соломой. Деткин насчитал не более десятка пристроев и клетей, говоривших обычно хоть о малом крестьянском благополучии. Ночевать комбриг остановился у местного муллы, человека тихого и богобоязненного. Низко кланяясь, он провел нежданных гостей в ризницу, где отыскалось место лишь для Деткина и Грена. Остальные работники штаба и бойцы охраны разошлись по соседним домам.
Комбриг лег на топчан, пододвинув его к печке, накрылся овчинным тулупом. Но озноб, начавшийся еще днем, не отступал. В полудреме Деткин слышал, как на полати полез Грен, а двое ординарцев устраивались на тесной печи. Потом наступило забытье. Очнулся Деткин от непрерывных толчков.
— Слышь, начальник, — изо всех сил тряс его тщедушный мулла. — Проснись, начальник, плохо твое дело. Белый шайтан деревня гуляет. Поднимайся, пожалуйста, начальник. Кончат тебя в моем доме — на душе грех большой будет.
С улицы донесся близкий перестук пулемета. Сна как не бывало. Рот сам собой открылся для привычной команды:
— В ружье!
Спрыгнувшие с печи ординарцы схватили винтовки и бросились к двери.
Тревожные выстрелы хлопали с обоих концов деревушки. Деткину стало ясно, что бой с каждой минутой приближается к центру Юшкура. Молодцы караульные, не проспали опасность! Противник, как видно, многочислен. Надо вырваться из кольца. Но как?
— Выход только один, товарищ комбриг, — на лесную подстать, ту самую, о которой говорил вчера встречный татарин, — как бы читая мысли Деткина, сказал Грен.
Стрельба усилилась. Пулемет застучал совсем рядом. Трое бойцов бросились на его трескотню. Одна за другой разорвались гранаты, заставившие пулемет умолкнуть.
Комбриг с десятком бойцов укрылся за оградой покосившейся мечети. Надо было подождать, пока соберется весь взвод охраны. Но вот бегут и последние.
Красноармейцы открыли непрерывный огонь. Нападавшие залегли. Неожиданно огонь со стороны мечети прекратился. Белые тоже притихли, размышляя, что бы это могло означать.
Когда несколько минут спустя вражеские цепи окружили мечеть, там валялись только стреляные гильзы. Под покровом ночной темноты красные ушли в сторону леса. Им предстоял долгий путь по снежной целине в расположение 3-го Бирского полка.
Перед рассветом мороз стал невыносимым. Он яростно рвал промерзшие сучья, стволы деревьев. В лесу стоял непрекращающийся треск, подобный винтовочным выстрелам. При каждом таком «выстреле» сонно вздрагивали лапистые ели, кудлатые сосны и березки, стряхивая с себя серебристый иней.
Идущих впереди бойцов то и дело сменяли другие, самые выносливые. Шли долго и упорно, по пояс проваливаясь в занесенные снегом ямы и овражки. Пронизывающий злой ветер разбойничьи рвал одежду, хлестал по обмороженным лицам колючей крупой.
Лишь к исходу дня штаб бригады добрался до села Рождественского, где в это время находились сменившие позиции части 2-го полка. Иван Катаев повел обессилевшего комбрига в теплую избу. К ночи у Павла Ивановича поднялась температура, ломило все тело, кружилась голова. Но, превозмогая боль, комбриг созвал командиров частей. Он полулежал на широкой деревянной кровати, приблизив все еще онемевшие ноги к раскаленной добела железной печке. Выяснилось, что за последние сутки число обмороженных, больных и раненых достигло почти четверти личного состава бригады. На исходе патроны, снарядов нет совсем. И все- таки бригада держится.
— Товарищи! — слабым голосом заговорил Деткин. — Мы переживаем тяжелые дни. Но каждый боец и командир должен быть готов к новым трудностям и коварным маневрам врага. Надо усилить политическую работу среди бойцов, без прикрас объяснить обстановку, вселить в их души уверенность в победу. Со дня на день к нам должны подойти свежие части Красной Армии, и мы погоним проклятого врага. Главную свою задачу бригада выполнила. В срыве планов Колчака есть и наша заслуга. Наш переход в наступление — только вопрос времени.
На следующий день в Рождественское вошли две роты третьего батальона 1-го полка под командованием военкома полка Рукавишникова. Только две. Третьей роты батальона не было. Она полностью погибла в последнем бою. Чтобы перехватить инициативу, Рукавишников инсценировал отступление двух уцелевших рот. Он заманил неприятеля на стиснутую снегами зимнюю дорогу и, не отрываясь от преследования, приказал вести усиленную перестрелку. Дорога, замысловато петляя по дну лощины, уходила за увал. Когда колчаковцы, стремясь настигнуть красные роты, ускорили движение, в тыл им разом ударили четыре пулемета. Белые бросились с дороги к спасительному лесу, стараясь уйти от огня пулеметов, но тут их встретил дружный залп укрывшихся красноармейцев. Более двухсот беляков остались лежать в лощине.
Внезапный разгром крупного отряда привел командование противника в замешательство, и оно на несколько дней отказалось от активных действий на этом участке фронта. Затишье позволило укрепить оборону бригады, дать бойцам отдых.
Особенно необходим был отдых самому комбригу Деткину. Нет, не отдых. Самое настоящее лечение. Девять месяцев труднейших боев подорвали его здоровье, и организм не мог справиться даже с простудой. Нужны бы лекарства, но где они? Нет рядом даже верного друга Софьи. Она в лазарете бригады, переправленном за Каму.
Оставалось только потеть под большим овчинным тулупом у жарко натопленной печки, выгоняя так некстати появившуюся хворь крепким настоем малины. Дважды ходил он в баню, до изнеможения хлестал себя пропаренным березовым веником, но болезнь не отступала.
Хозяйка дома бабка Авдотья хотела было по старому обычаю «сбрызнуть» комбрига «святой водицей», вымыла пыльные, замусоленные лики святых в колодезной воде и, зная постояльца как безбожника, дождалась минуты, когда Деткин дремал, да малость не успела, очнулся больной.
— Что это ты задумала надо мной сотворить?
— Как что, сынок? Хворь твою выгнать намереваюсь.
— И чем же, если не секрет, море ты ясное?
— Водичкой, сынок, божьей водичкой. Помогает. Всех, родимый, так пользую, коль хворь приключится.
— Что же это за «святая водичка», мамаша?
— Вот те раз! Да неужто ты, сынок, не слыхивал? Колодезная, чистая. Макнешь в нее лико святых, особливо если Миколы-угодника, и все как рукой снимет, родимый!
Деткин испуганно вскочил с постели, потому что бабка, набрав «святой водицы» в свой шепелявый, беззубый рот, без лишней церемонии направилась к больному, чтобы «выгнать нечистика из постояльца».
Комбриг уж и не чаял спастись от бабки, когда дверь отворилась и в белых клубах морозного воздуха в горницу вошли двое. За адъютантом комбрига Ивановым стоял незнакомый, саженного роста детина в белом овчинном полушубке.
— Товарищ комбриг, разрешите доложить. Вам пакет от командарма Шорина.
Павел Иванович сломал сургучную печать и прочитал приказ, датированный 10 марта 1919 года: «Командиру 1-й бригады 5-й Уральской дивизии тов. Деткину. С получением сего вам надлежит отправиться в г. Москву для поступления в академию генерального штаба, где явиться начальнику последней (Шереметьевский пер., дом № 2). Командарм-2 Шорин». Бригаду предписывалось сдать командиру 6-го Сводного Смоленского полка 28-й Железной дивизии Северихину.
«Сдать бригаду!..» Деткина ошеломил этот приказ. Он еще раз быстро пробежал глазами машинописный текст и, не замечая присутствующих, долго стоял молча, растирая широкий лоб ладонью левой руки. Сдать бригаду? Его бригаду, которую он с потом и кровью создавал, крепил, ставил на ноги? Что бы это могло означать? Недоверие? Нет, командарм Шорин всегда хорошо отзывался о действиях бригады. И в приказе ясно сказано — направляют учиться. В самом деле, бригада — не рота, не батальон, а он, Деткин, даже в школе прапорщиков не учился.
Павел Иванович расписался в получении пакета и приказал Иванову:
— Зовите командиров.
Первым пришел Иван Катаев.
— Что случилось, товарищ комбриг? Ведь сегодня уже совещались.
— Правильно. Только новое дело не терпит отлагательств. Читай!
Катаев взял со стола хрустящую бумагу и, медленно шевеля губами, начал читать.
— Как?! — воскликнул он, не дочитав приказ до конца и оборачиваясь к входящим командирам. — Кто посмел?.. Вы понимаете, товарищи, нашего комбрига отстранили!
— На каком основании? Кто посмел? — посыпались вопросы. — А нас спросили, наше мнение узнали, отпустим ли мы своего комбрига?
— Товарищи командиры, — более спокойно заговорил начальник штаба Грен. — Весь наш разговор ни к чему. Во-первых, приказ штаба армии — закон. Во-вторых, комбрига никто не отстраняет. Наоборот, ему оказано большое доверие. Он едет учиться в Академию генерального штаба.
Но командиры не унимались.
— Мы будем жаловаться в Москву, самому товарищу Ленину!
— Если надо учиться, то только тогда сядем за парты, когда последние белые гады будут выгнаны с нашей земли, в озеро их башкой! — заключил Катаев.
— Все, наговорились! — властно сказал комбриг. — Теперь слушайте приказ: завтра в двенадцать ноль-ноль выстроить бригаду на площади, приду прощаться…
К утру бушевавшая несколько суток пурга наконец утихомирилась. Лишь временами ветер налетал с Камы и юлой крутил снежную крупу. Потом ветер умчался в поднебесье, разорвал плотные облака, и на сельскую площадь брызнули яркие лучи солнца.
— Хорошая примета, товарищ комбриг! — воскликнул Грен из группы командиров, встретивших Деткина у крыльца. — В добрый час мы вас провожаем.
— И вам, други-товарищи, самого наилучшего, — улыбнулся Павел Иванович, окинул взглядом длинные шеренги бойцов, молодцевато взбежал на пригорок.
— Смирно! Товарищ комбриг! 1-й Бирский полк по вашему приказанию построен!
— 2-й Бирский… построен…
— 3-й… построен…
Деткин еще раз оглядел сотни знакомых лиц. Доведется ли встретиться с этими людьми снова? Если и доведется, то уже не со всеми. Кого он видит в последний раз, кого надо особенно сохранить в памяти? Если бы знать это наперед, то комбриг, конечно же, постарался бы лучше запомнить верного своего друга Ивана Катаева, которому суждено погибнуть под Новороссийском, вот этого пожилого ротного, знакомого еще с Бирска, двух лихих братьев-разведчиков и еще многих, многих…
— Товарищи бойцы, земляки! — дрогнувшим голосом начал комбриг. — Вот и наступил час нашей разлуки. Все вместе, дорогие товарищи, мы создавали свою 1-ю Бирскую стрелковую бригаду, устанавливали в селах и деревнях нашу родную Советскую власть. За девять изнурительных, тяжелых месяцев мы плечом к плечу, с оружием в руках прошли сотни верст, громя ненавистных врагов революции. Вместе вступили в первые бои, познали в них радость побед и горечь отступления. Закалялись и крепли в жестоких битвах с умелым и коварным врагом, теряли на тернистом пути наших дорогих товарищей.
Я счастлив и безмерно горд тем, что знал вас стойкими, верящими в победу пролетарской революции, в нашу победу! Знал вас проникнутыми единым сознанием ненависти к гнету капитала. И теперь, когда мне приходится покидать вас, вы вправе спросить, почему я оставляю вас? Я ухожу от вас, товарищи, лишь для того, чтобы пополнить свои знания, набраться новых сил, овладеть передовой тактикой Красной Армии и снова окунуться в бои с белой сворой. Помните, товарищи, я всегда и везде мысленно буду с вами, буду жить вашими радостями, вашими победами, горячо переживать боль ваших утрат.
В этот час расставания мне от души хочется вынести горячую благодарность всем бойцам бригады, своим боевым помощникам товарищам Грену, Катаеву, Воробьеву, Пожилову, Ласкову, Чиркову за кипучую, неутомимую энергию и честное служение делу революции. Я видел, как нелегка была ваша задача, но вы честно трудились как преданные сыны Советской власти, беспощадно сражались с белыми бандами и выстояли в борьбе. Хочется отметить весь командный и политический состав и вынести ему революционную благодарность за ту кропотливую работу, которая помогла нам сплотить и довести до самосознания нашего деревенского мужика, превратив его в железного бойца Красной Армии, защитника пролетарской революции.
Надеюсь, что 1-я бригада не уронит своей чести, приумножит свою славу в боях с врагом и придет к долгожданной победе. Желаю вам, дорогие товарищи-земляки, победы в грядущих боях!