Комедии

Бережкова Капитолина Максимовна — суфлер драматического театра, в прошлом актриса.

Паша Самоцветов — ее племянник, молодой зоотехник с Алтая.

Хлопушкин Аристарх Витальевич — главный режиссер театра.

Настырская Ангелина Павловна — его жена, актриса.

Ходунов Борис Семенович — и. о. директора театра.

Зигфрид — начинающий администратор.

Игнат Пузырев — драматург.

Инга Христофоровна — его жена.

Зонтиков Самсон Саввич — очередной режиссер.

Купюрцев — заведующий литературной частью.

Юля Трепетова }

Галя Леденцова }

Слава Кольчугин }

Валя Ребиков } — молодежь театра.

Корней Егорыч — бутафор.

Кресло № 16.

Дуся — буфетчица.

Товарищ Зыкин.

Почетные зрители, друзья театра, нужные люди.

Действие первое

Уголок театрального фойе. Зеркала. Колонны. Вдоль стен низкие диванчики, обтянутые алым бархатом. С фотографий, развешенных по стенам, вдумчиво смотрят четкие профили руководящего состава и приветливо улыбается растущая молодежь.

Слева большая массивная дверь с начищенными до блеска медными ручками, справа, на переднем плане, под портретами Чехова и Гончарова, круглый стол, покрытый зеленым сукном, кресла вокруг стола. Шторы на окнах опущены, и хрустальные люстры щедро разливают свет, как во время антракта.

Справа появляется Д у с я — буфетчица, у нее в руках поднос, уставленный стаканами чая и бутылками, за ней З и г ф р и д, в рыжем пиджачке, несет большое блюдо с бутербродами. Дуся со звоном и грохотом ставит поднос на стол.

З и г ф р и д (испуганно). Тшшш!.. Что вы делаете? Я вас умоляю — тише. (Показывая на дверь.) Там же все руководство!

Д у с я (протягивая ему счет). Вот, распишитесь. Значит, так: воды восемь бутылок — шесть минеральной, крем-соды две, восемь штук яблок, бутербродов двенадцать — четыре с брынзой, три с сыром, пяток с докторской колбасой. Чаю десять стаканов — шесть с лимоном, четыре без… Воду открывать?

З и г ф р и д. Постойте, постойте, Дуся, так нельзя. Я… я же принимаю от вас материальные ценности, я отвечаю за каждый бутерброд. Во-первых, почему с лимоном? Я же говорил, что бухгалтерия с лимоном не пропускает.

Д у с я. Не знаю… Борис Семенович распорядился.

З и г ф р и д. А они говорят, что у них на цитрусовые нет фондов. (Расставляя стаканы на столе.) Вы знаете, Дуся, я уже полгода работаю в театре, и до сих пор я… ничего не могу понять! Вот в прошлом месяце перед премьерой я перетаскал в кабинеты руководства сорок шесть бутылок минеральной…

Д у с я. Помню. Вы каждый час к нам в буфет бегали.

З и г ф р и д. …и когда вся эта вода хлынула в бухгалтерию, меня вызвали и сказали… что я должен заплатить. За что? Они пили, а я захлебываюсь.

Д у с я. Это бывает… В театре всегда так: пока новый спектакль, выпустят, столько воды утечет — страсть.

З и г ф р и д. Если б текла вода, а то ведь течет нарзан. А из какого источника? Где фонды?

Д у с я. А вы у директора спросите.

З и г ф р и д. Я ему докладывал, а он говорит: «На то вы и администратор, чтобы выдумывать то, чего нет». Откройте мне, Дусенька, вот эту бутылку, у меня последнее время что-то с нервами плохо.

Д у с я (наливая воду в стакан). Вы к театру еще непривычный, а на этом деле закалка требуется. Пейте!

З и г ф р и д. Да-да. Вы правы. Между нами говоря, Дусенька, с тех пор, как я здесь работаю, со мной происходит что-то очень странное…

Д у с я. Да ну?

З и г ф р и д. Честное слово. Мне все кажется, что я дрейфую в неизвестном направлении. Как вы думаете, это пройдет? Это нервы, да?

Д у с я (ободряюще). Пройдет. Это вас директор запугал. А вы не бойтесь! Если он когда и накричит, так не по злобе, а потому, что… сам боится. Распишитесь!

Зигфрид подписывает счет. Д у с я уходит.

З и г ф р и д (один). Кристальная душа. Ангел, а не буфетчица. Впрочем, надо проверить. (Смотрит по списку. Пересчитывает.) Раз, два, три, четыре, пять. Как в аптеке! С сыром три… Раз, два, три… Как часы! С брынзой четыре… Раз, два, три… (Застыл.) Раз, два, три… Что это? А… где четвертый? Спокойно! Всего должно быть двенадцать. Пять с колбасой и три с сыром — восемь, и три с брынзой — одиннадцать, один бутерброд в уме… Почему в уме, когда он должен быть на блюде? Дуся! Где она? Дуся, не хватает одного с брынзой! (Убегает.)

Несколько секунд сцена пуста. Потом справа из-за колонны выглядывают Ю л я и К о л ь ч у г и н.

Ю л я (шепотом). Никого… Еще читают. А ну-ка, Славка, подслушай, что там делается.

Кольчугин осторожно подходит к двери и, приложив ухо, прислушивается.

Ну?

К о л ь ч у г и н. Что-то очень тихо. Наверно, комедия. (Смотрит в замочную скважину.)

Ю л я. Кто читает?

К о л ь ч у г и н. Сам… Пузырев. (Прислушивается.)

Ю л я (тихо). Славка! А… о чем пьеса?

К о л ь ч у г и н. Гм… Как тебе сказать? Нужная тема…

Ю л я. Пусти, я послушаю!

К о л ь ч у г и н. Не могу — сюжет захватывает.

Ю л я. Все-таки это возмутительно! Почему нас не приглашают на читку, а? Почему, Славка?

К о л ь ч у г и н. Отстань! (Прислушиваясь.) Уу-а!.. Сильна пьеска! (Смотрит в скважину.)

Ю л я. А что?

К о л ь ч у г и н. Самсон Саввич спит. Это значит — действие накалилось до предела.

Ю л я (заметив сервированный в углу стол). Ой, Славка, смотри, что тут такое! Бутерброды, яблоки, чай…

К о л ь ч у г и н. Отлично! Как раз в данный момент я в прекрасной обеденной форме. (Подходит к столу и берет бутылку.)

Ю л я. Сию же минуту поставь — будет скандал. Это, наверно, для автора, понимаешь?

К о л ь ч у г и н (спокойно). Ну и что? Я угощаю. Ваше здоровье! (Наливает воду в стакан.)

Ю л я. Ты с ума сошел, Славка! Ты что, хочешь заработать выговор, да? (Вырывает у него из рук стакан.)

К о л ь ч у г и н. Я не Славка… Я Арбенин… (Наигранным тоном.) Тут был стакан — он пуст… Кто выпил лимонад?

Ю л я (отвечая репликой Нины).

К о л ь ч у г и н.

Ю л я.

К о л ь ч у г и н.

Ю л я.

К о л ь ч у г и н. Юлька, сюда идут. (Испуганно.) Арбенин и Нина скрываются, входит неизвестный… Бежим! (Поспешно убегает.)

Ю л я. Постой, куда ты? (Со стаканом в руке бежит за ним и у колонны наталкивается на Зигфрида, несущего папиросы и бутерброд. От неожиданности она роняет из рук стакан.) Ой, простите, пожалуйста! Я… то есть мы… Нет-нет, я… я одна… я не знала, я… (взволнованно) немножко воды…

З и г ф р и д. Юленька, что с вами? Воды? Успокойтесь, успокойтесь, сейчас будет вода.

Ю л я. Нет-нет, не надо… Я уже пила. Я не знала, что это… И вот — простите… разбила стакан.

З и г ф р и д. Я вас умоляю, Юленька, не волнуйтесь. Стакан — чепуха. Я заплачу. Но вы… вы разбили больше, чем стакан. Юленька, я давно хочу с вами поговорить, с первого дня. И вот — счастливый случай…

Ю л я. Только не сейчас… в другой раз. Там… (показывает на дверь) там пьесу читают.

З и г ф р и д. Я знаю, Юленька, но я хотел бы, чтоб вы прочитали то, что у меня на душе. Там — центральная роль для вас, Юленька. И есть роль несчастного человека. Вот уже полгода, как я играю эту роль, полгода я…

Ю л я. Нет-нет! Не надо сейчас. Потом. В другом месте, ладно? (Убегает.)

З и г ф р и д (мечтательно). Юленька! Боже мой, какая девушка, человек-артистка! (Устало опускается в кресло, вынимает из кармана перочинный нож и задумчиво очищает лежавшее перед ним яблоко.) Что такое театр? Загадка. Тысячу раз в день, с утра до ночи, здесь говорят о чувствах, о любви. А когда надо один раз по-настоящему раскрыть душу, так нигде нет места и… всегда не хватает времени. Что это такое? Загадка, честное слово. (Жует яблоко.)

Быстро входит Х о д у н о в.

Х о д у н о в. Я вижу, Зигфрид, что у вас фруктовый сезон в разгаре. Неплохое занятие для администратора, когда театр лихорадит!

Зигфрид мгновенно вскакивает с кресла и стыдливо прячет яблоко в карман.

Ничего-ничего, питайтесь. У нас одна забота — чтоб вы были здоровы и кушали витамины. Давно идет читка?

З и г ф р и д. Не очень… Все готово, Борис Семенович, вот на столе. Уже… можно обсуждать.

Х о д у н о в (возбужденно шагая по фойе). Обсуждать! Я не знаю, что мне сегодня обсуждать раньше — пьесу, ваше поведение или сегодняшнюю статью в газете. Можно сойти с ума!

З и г ф р и д. Какую статью? Я не читал…

Х о д у н о в. А вы вообще… читаете что-нибудь, кроме наших афиш? Вы же дремучая личность! Я взял вас в театр из мясо-молочной промышленности, я думал, что из вас выйдет администратор. Виноват, моя ошибка.

З и г ф р и д. Борис Семенович, это… о нашем театре статья? А что пишут?

Х о д у н о в. Вам, как малограмотному, даже не надо читать все — достаточно разобрать заголовок, чтобы понять, что это не статья, а траурный марш, почти вынос тела. Название? «Когда теряется профиль…». Устраивает?

З и г ф р и д. Ну… и что с того?

Х о д у н о в. Вы учтите, что это не первая статья, мы уже имеем такой букет названий, как «На ложном пути», «В тупике», «Голый схематизм», «Промахи и просчеты», «Замыслы и помыслы», «Вымыслы и домыслы», — все было! И вот… (Бросает на стол газету.) «Когда теряется профиль»!

З и г ф р и д. Выпейте воды, Борис Семенович, все уладится… Спокойно! Нельзя терять голову.

Х о д у н о в. Что вы понимаете… Кому нужна голова, когда нет профиля? Что может уладиться, когда… только начнешь выполнять план — теряется профиль, начнешь работать над профилем — заваливается план. Все тормошат, все вмешиваются, всем дело до театра… Каждый день совещания, и чем больше совещаний днем, тем меньше зрителей вечером. С ума сойти! (Пьет воду.)

З и г ф р и д. Звонила секретарша Платона Платоновича. Вызывают на завтра в пять. Будет совещание.

Х о д у н о в. Ну вот — вызывают. И на два вызывают, и на три вызывают. Как можно работать? Раньше в театре вызывали артистов, авторов… Последнее время вызывают только директора. Огромный персональный успех!

З и г ф р и д. Борис Семенович, я не понимаю, ведь вы же только исполняющий обязанности директора, у нас же главный режиссер есть. Почему он не беспокоится?

Х о д у н о в. Он не беспокоится потому, что у него уже все есть, кроме беспокойства. А беспокойства нет, потому что уже все есть. Вы что-нибудь поняли? Хотя… с кем я говорю? Вы же пещерный человек! Посмотрите, что вы устроили на столе? Так театр принимает ведущего драматурга? Это же дачный буфет на станции Клязьма!

З и г ф р и д. Борис Семенович, в бухгалтерии нет фондов, а у меня… уже нет сил.

Х о д у н о в. Я вам сказал, что это пойдет за счет «Валенсианской вдовы». Надо же соображать. Театр делает ставку на Пузырева, в нем наше спасение. Это человек из обоймы, один из тех, у которых выхватывают пьесу, когда она еще в задумке. Автор, который может создать театру если не лицо, то профиль, как пить дать.

З и г ф р и д. Может, сбегать в буфет за икрой?

Х о д у н о в (продолжая). Я делаю гигантские усилия, чтоб его заполучить, обещаю ему расширить театр на пятьсот мест, зачисляю в штат ассистентом его последнюю жену, и наконец он здесь, за этой дверью, читает нам пьесу… Победа? Победа. И что же?..

З и г ф р и д. Борис Семенович, я…

Х о д у н о в. Довольно! (Подходит к двери, заглядывает в щелку и быстро отбегает назад. Возмущенно.) Послушайте, Зигфрид, что это такое? Там… там сидит Бережкова. Как она просочилась на читку? Кто ее впустил? Это же… Это бич! При чем тут она?

З и г ф р и д. Борис Семенович, убей меня гром, я не знаю…

Х о д у н о в. Я вам даю команду — как только они выйдут сюда, немедленно возьмите ее за локоток и спрячьте в суфлерскую будку, уведите на колосники, куда угодно, но чтобы здесь ее не было. Слышите? Все! Об исполнении доложить.

З и г ф р и д. Есть, Борис Семенович! Только… Капитолина Максимовна — старый человек. Говорят, пятьдесят лет в театре, и вдруг за локотки… Как-то неудобно…

Х о д у н о в. Что это за постный разговор? Старуха… Пятьдесят лет… За пятьдесят лет в театре уже нужно что-то собой представлять или хотя бы быть представленной. Зачем мне здесь эта суфлерша? Я вас спрашиваю? Собрался узкий актив руководящих мастеров, ведущая головка, и вдруг… «Здрасте, я тетя Капа!» Это же конфуз! Жалкое зрелище!

З и г ф р и д. Вы… вы не волнуйтесь, Борис Семенович, я все сделаю, как вы сказали. Я только хочу спросить вас, вы не знаете, вот в этой пьесе, которую сейчас читают, есть какая-нибудь роль для… Юли Трепетовой?

Х о д у н о в. Вы меня уже седьмой раз спрашиваете про Трепетову, в чем дело? Имейте в виду, Зигфрид, я вас предупреждаю: если вы созрели для любви, ищите себе что-нибудь в подсобных цехах, в районе гардероба, но не смейте подходить к творческому составу! Вы лучше сбегайте к машинистке и продиктуйте ей договор с Пузыревым. Когда кончится обсуждение, надо с ним подписать, и все. Ну? Что вы стоите?

З и г ф р и д. А… что диктовать?

Х о д у н о в. Типовой договор. Запишите. С одной стороны, я, именуемый в дальнейшем «Театр», с другой стороны, он, именуемый в дальнейшем «Драматург». Он дает, а мы принимаем, под условным названием «Гололедица», остальное она знает. Идите! Стойте. Заскочите в бухгалтерию, пусть приготовят пятьдесят процентов. Все!

З и г ф р и д. Борис Семенович, я хотел сказать…

Х о д у н о в. Ну?

З и г ф р и д. Вот вы… очень часто меня ругаете. Я знаю — в театре это необходимо, и я все снесу… Только я вас прошу, когда вы будете меня ругать — не сейчас, а в дальнейшем, — умоляю вас, не при женщинах.

Х о д у н о в. Это все?

З и г ф р и д. Все.

Х о д у н о в. Хорошо. Я специально подберу мужской состав. Идите!

З и г ф р и д убегает.

И это — мой помощник. Редчайший болван! Гибрид тыквы и одуванчика!

За дверью слышны аплодисменты, голоса, шум отодвигаемых стульев.

Что это? Уже? Уже кончилась читка?

Распахнулась дверь. Из кабинета главного режиссера, продолжая оживленный разговор, выходят ведущие мастера. Впереди высокий, седоватый, подчеркнуто элегантный Х л о п у ш к и н ведет под руку П у з ы р е в а. За ними — Н а с т ы р с к а я, З о н т и к о в, И н г а Х р и с т о ф о р о в н а и К у п ю р ц е в. Последней вышла Б е р е ж к о в а, с большой хозяйственной сумкой в руках, и сразу же села на диванчик в углу фойе.

Х о д у н о в (подбегает к Пузыреву). Игнатий Игнатьевич, спасибо! Большое спасибо! (Долго трясет руку.) Поздравляю! В добрый час!

П у з ы р е в (усаживаясь в центре стола). Это что у вас? Пиво?

Х о д у н о в. Десертная водичка… Сейчас будет пиво. Зигфрид, пива!

Х л о п у ш к и н. Ну что ж, друзья мои, рассаживайтесь.

Все с шумом рассаживаются вокруг стола. Бережкова тоже берет кресло и садится рядом с Хлопушкиным.

Я полагаю, чтоб не утомлять Игнатия Игнатьевича, мы не будем долго дискутировать. Тем более, как мне кажется, все ясно!

Г о л о с а. Еще бы!

— Все ясно!

— О чем говорить?

Н а с т ы р с к а я. Не говорить надо, а драться за пьесу!

З о н т и к о в. Обязательно драться! Драться, драться… Тут без драки дело не пойдет. Позвольте мне. (Протягивает руку.)

Х л о п у ш к и н. Вы что, хотите сказать?

З о н т и к о в. Нет… Если позволите, я пока… с сыром. (Берет бутерброд.) А потом скажу, скажу.

Х л о п у ш к и н. Я предлагаю просто, по душам, как говорится, «за пуншевого чашею», обменяться первыми мыслями и, как сказал Борис Семенович, в добрый час!

Х о д у н о в. В час добрый!

Х л о п у ш к и н (вынимает из кармана часы, кладет на стол). Друзья мои! Нынче у нас с вами действительно большой день. К нам в театр пришел художник, талант которого, яркий… самобытный… смелый, мы все знаем, любим, чтим. Надо сказать, что мы, мастера театра, давно ждали этой встречи. Ждала ее общественность, критика, наш зритель. И вот мы… дождались.

Б е р е ж к о в а (с места). Да. Дождались.

Х л о п у ш к и н. Простите, я… не люблю, когда меня перебивают.

Х о д у н о в (наклоняясь к Бережковой). Капитолина Максимовна, вас, кажется, вызывали к телефону… срочно.

Б е р е ж к о в а. Не могу, голубчик. Видите, сейчас занята.

Х л о п у ш к и н (продолжая). И хотя сегодня Игнатий Игнатьевич только фрагментарно познакомил нас со своей «Гололедицей» — значительная часть пьесы еще в дымке эскиза, — но уже сейчас мы с предельной ясностью различаем контуры его смелой, взволнованной, я бы сказал, проблемной драматургии. Да! Мы с вами прослушали только полтора акта, но в них такой… динамит страстей, такая… глубина мысли, такой тончайший, как скрипичный ноктюрн, психологический рисунок характеров, в них такое… ммм… м… как совершенно правильно отмечает наша печать, смелое вторжение в действительность, что мы, мастера театра, мы не можем спокойно ждать от художника последующих двух с половиной актов. Мы уже сейчас, сегодня говорим — да! Мы берем! Мы зажжены!

Х о д у н о в (с места). Мало сказать, — мы горим!

Х л о п у ш к и н. Пьеса наша, и ни-ко-му мы ее не отдадим!

Н а с т ы р с к а я. Надо драться за пьесу!

З о н т и к о в. Обязательно драться… Тут без драки не пойдет.

Х л о п у ш к и н. Я полагаю, что выражу общее мнение, если скажу, что эта пьеса… стучится в наши сердца, она рождает чувства, она будит мысль и…

Х о д у н о в (с места). …будет делать дела.

Х л о п у ш к и н. Это меня не заботит. Я — не делец. Вот когда вы, Игнатий Игнатьевич, читали у меня в кабинете, я слушал, закрыв глаза, и мучительно искал этот… заветный ключик к авторскому замыслу. Я подумал: гололедица — это… это же огромно! И, вы знаете, мне представилось: ранняя мартовская капель… Воздух напоен этим неповторимым ароматом арбузных корок; скользко… Очччень скользко! Идут люди… Одни идут робко, глядя под ноги, выискивая дорожки, посыпанные желтым песком, другие падают, но… Андрей и Ольга — ваши Андрей и Ольга, — гордо запрокинув голову к плывущим над ними облакам, идут смело, уверенно, твердо. И мы знаем, знаем с первого акта, они не поскользнутся, не упадут, не свернут с дороги!

П у з ы р е в. Здорово. Ухватил. По-моему, ухватил, а?

Х л о п у ш к и н. И мне кажется, что вот здесь где-то нужно очень тонко и бережно, не разрывая авторской ткани…

П у з ы р е в. Это зачем же — рвать? Рвать я не дам.

З о н т и к о в (жуя). Нет-нет… Ни в коем случае не рвать.

Х л о п у ш к и н. Вот я и говорю — тонко и бережно… взрыхлить глубочайшие пласты подтекста. И… если роль Ольги мы доверим Ангелине Павловне, я убежден, что образ нашей современницы мы раскроем взволнованно, страстно, а главное, выпукло… выпукло… очень выпукло. В общем, я предлагаю без промедления сесть за стол! Что скажет Ангелина Павловна?

Н а с т ы р с к а я (встав из-за стола). Я скажу так: Игнатий Игнатьевич! Дорогой вы наш автор, теперь вы уже наш и… не думайте сопротивляться! Мы все работаем с Аристархом Витальевичем не первый день, и мы знаем, что его зажечь почти невозможно. Последние несколько лет он вообще не зажигается. Но уж если он зажегся — это… этапный спектакль!

З о н т и к о в (жуя). Ну! Фейерверк! Каскад!

К у п ю р ц е в. Эпический размах!

Н а с т ы р с к а я. Да-да-да! И вот мы видим, что ваша «Гололедица» его зажгла. Не скрою от вас, и я… увлечена Ольгой. Мне кажется, я… я чувствую, я вижу ее. Вот она сидит у окна и готовится к семинару, вот, не дождавшись Андрея, она быстро набрасывает платок и бежит к нему, в конструкторское бюро, тяжело дыша, она спрашивает его на пороге: «Ну что? Как… ролики?» И думает: «Милый, милый ты мой…