Комиссары

«№ 1491 2/Х—18 г. Рейд Усть-Икское.

Москва, тов. Ленину, Свердлову…

1-го октября под Пьяным Бором в ожесточенном бою нашей флотилии с судами и береговыми батареями противника погиб вооруженный пароход «Ваня-коммунист», на нем нашел себе преждевременную кончину помощник командующего Волжской военной флотилии товарищ Маркин Николай Григорьевич, преданнейший член нашей партии, один из основателей и самых энергичнейших создателей нашей молодой флотилии на Волге и Каме. Его смерть является тягчайшей и абсолютно незаменимой утратой как для флотилии, так и для всей Советской Республики.

Вечная память отважному революционеру.

Комфлот».

Охваченная пламенем гражданской войны молодая Советская Республика жила событиями, происходившими на фронте. Она радостно приветствовала победы только что родившейся Красной Армии. Но как часто эта радость омрачалась скорбными вестями о павших в борьбе за правое дело сынах революции! Каждый день из самых разных губерний бескрайней России шли в центр телеграммы, сообщавшие о погибших… В первую очередь гибли те, кто был впереди, кто вел за собою других…

«Нам на каждом заседании приходится чтить память только что погибших товарищей, — получив телеграмму командующего Волжской военной флотилией, говорил на объединенном заседании ВЦИК, Московского Совета, представителей фабрично-заводских комитетов и профессиональных союзов Я. М. Свердлов, — и нам придется неоднократно призывать вас к этому, но едва ли мы часто будем говорить о гибели товарищей так, как о только что погибшем товарище Маркине. Несомненно, потеря его является незаменимой потерей… Честь и слава погибшему герою! Я предлагаю почтить его память вставанием».

На гибель Николая Маркина откликнулся Реввоенсовет республики: «Выражаем Волжской военной флотилии глубокое сочувствие по поводу гибели мужественного борца Николая Григорьевича Маркина. Предлагаем именем его назвать первый боевой корабль, который войдет в состав Волжской военной флотилии. Просим всех, кто знает, сообщить о семейном положении Маркина. Лица, близкие к Маркину, не могут не быть близкими Советской Республике».

Траурные митинги по доводу гибели Николая Маркина прошли на всех кораблях флотилии, в городах, где он жил и боролся.

Кто же он, Николай Маркин, чья гибель так всколыхнула страну? Какими делами, какими подвигами прославил он свое имя?

О детских и юношеских годах Маркина известно немного. Родился в мае 1893 года в селе Русский Сыромяс Городищенского уезда Пензенской губернии. Многочисленная семья (Николай был шестым ребенком) часто испытывала нужду. Поэтому с раннего детства Николай, как и все дети Маркиных, познал, что такое нелегкий труд. Он ухаживал за помещичьим скотом, помогал старшим во всех их занятиях.

Детство было нелегким. Но в нем были и свои праздники — походы за грибами, купанье в речке с таким причудливым названием — Айва. По воскресеньям в селе проходили ярмарки. И Коля со своими босоногими друзьями бродил но рядам, разглядывая причудливые товары, людей, вслушиваясь в разговоры, смысл которых еще далеко не всегда мог быть воспринят детским его умом. Мальчишечьи глаза разбегались. Гончары вовсю расхваливали изготовленную ими посуду или глиняные свистульки; плотники предлагали купить свои произведения — любовно сделанные сундуки, стулья, другую хозяйственную утварь; местные мастерицы развешивали на заборах домотканые половички и коврики, яркими красками игравшие на солнце; где-то в стороне Мужики приценивались к скотине — мяли вымя коровам, заглядывали в рот лошадям. Ярмарка гремела, божилась сотнями голосов, ругалась, спорила до хрипоты. Иногда приезжали артисты, давали представление — силачи и фокусники тешили публику как могли, а в конце обходили ее с фуражкой, благодарно кланялись на звяканье медяков.

Маленькому Коле очень нравилось бывать на ярмарках, и он считал, что интереснее, чем на ярмарке, могло быть только… в школе. Выучившись читать и писать от старших братьев (в семье Маркиных все были грамотны — по тем временам вещь удивительная!), он мечтал побыстрее пойти в школу. А когда наступил этот желанный день, Коле казалось, что время остановилось, что никогда не наступит та минута, когда под звон колокольчика войдет он за школьный порог. Не зря мальчик так рвался в школу. Учеба пришлась ему по душе, давалась легко. Трехклассную церковноприходскую школу он окончил с похвальным листом, да еще за две зимы!

Почти половину Городищенского уезда занимали леса. Густые дубовые и сосновые леса со всех сторон окружали Сыромяс, подступали прямо к домам и огородам. И хотя главным занятием местных жителей, как было написано в справочниках, являлось хлебопашество, го-родищенским крестьянам приходилось идти на отхожие промыслы. Годной к обработке земли было мало (да и та в основном принадлежала богачам Шуваловым, Куракиным, Столыпиным, Оболенским), так что, завершив свои сезонные дела, крестьяне шли работать на ближайшие ткацкие фабрики.

У Маркиных не было ни своей земли, ни своего скота. Григорий Андреевич и старшие его сыновья — Иван и Виктор — круглый год работали на суконной фабрике. Фабрика находилась в нескольких десятках верст от Сыромяса, отец и братья жили при фабрике, а домой приходили только на праздничные да выходные дни.

Для маленького Коли их приход всегда был большой радостью. Он очень любил отца, братьев, любил слушать их рассказы о фабрике, о тех, кто работает вместе с ними. Они же, зная, как терпеливо ожидает их Николай у околицы, старались каждый раз прихватить ему хоть какой-нибудь гостинец, порадовать шуткой, смешной историей.

Бедно, но очень дружно, трезво жила большая семья Маркиных.

На ткацкой фабрике, где работали отец и старшие братья Николая, условия были очень тяжелые, как, впрочем, и на других предприятиях царской России, Рабочий день длился по двенадцать и более часов, заработная плата была очень низкой, постоянные придирки мастеров влекли за собой бесконечные штрафы. Рабочие боролись за свои права — выдвигали справедливые требования, пытались найти правду у уездного и губернского начальства и, в конце концов отчаявшись, бастовали.

Хозяева с бунтарями не особенно церемонились — увольняли их. После одной из стычек с администрацией был выброшен за ворота фабрики и отец Коли Маркина. В документе говорилось: «Григорий Андреевич Маркин уволен за противоправительственную деятельность. Принимать его на работу опасно…»

Маленький Коля остро воспринимал события, происходившие вокруг. Его юная душа возмущалась несправедливым устройством мира. «Князья Оболенские ничего не делают, и у них все есть, — рассуждал он. — А мы всей семьей от зари и до зари трудимся, а беднее нас нет!» Особенно большую роль в формировании бунтарской натуры мальчика сыграл его старший брат Виктор. Он терпеливо объяснял Коле: «Чтобы лучше жить, нужно бороться!»

У Виктора слово с делом не расходилось. Однажды, мстя барину за издевательства над бедными, он поджег барскую ригу с хлебом. Естественно, после этого ему пришлось скрываться. К Маркиным нагрянула полиция. Уж как ни подъезжал урядник к Коле — и угрожал, и обещал конфет купить и даже саблю подарить — мальчик, глядя исподлобья, твердил: «Не знаю, где брат».

После того как отец был уволен с фабрики, петля нужды стала по-настоящему затягивать семью Маркиных. Не видя другого выхода, Маркины решили оставить привычные места и перебраться на Волгу, в Саратов. Как им представлялось, там много фабрик, заводов — где-нибудь да и возьмут на работу. Но в Саратове семья не прижилась. Фабрик и заводов было много, но почти на всех рабочие бастовали (началась первая русская революция), на улицах было неспокойно — происходили демонстрации, стычки рабочих с полицией, с казаками-черносотенцами, устраивавшими погромы. В такой обстановке трудно было с кем-то говорить о работе, а без работы прожить такой многочисленной семьей было невозможно.

На семейном совете решено было ехать еще дальше, на Кавказ. Там, во Владикавказе, жил Виктор. Он устро-плен наборщиком в типографию и слал письма, звал к себе. Вскоре вся семья, кроме одной из сестер, Агафьи, которая сумела получить место в одной из аптек Саратова, тронулась в путь.

Во Владикавказе с работой было легче. Отец стал работать в железнодорожных мастерских, а Колю определили «мальчиком» в писчебумажный магазин.

Во Владикавказе многое было для Маркиных непривычным: яркая южная природа, горячие и порывистые горцы, шумные восточные базары, перед которыми бледнели детские воспоминания о сыромятских ярмарках… Но очень скоро, освоившись с экзотикой, Маркины увидели, что в этом краю жизнь далеко не рай для рабочего человека.

Первым это почувствовал Григорий Андреевич. Оказалось, что на Владикавказской, как и на других частных железных дорогах, платят значительно меньше по сравнению с дорогами государственными. Здесь при найме, как правило, не учитывали ни стажа, ни квалификации рабочих, поэтому проработавшие десять-пятнадцать лет получали столько же, сколько новички.

В эпоху революционного подъема борьба пролетариата на Кавказе за свои права приобрела самый широкий размах. Григорий Андреевич Маркин активно включился в нее. Он посещал тайные сходки, распространял нелегальную литературу, выступал на митингах. Если Николай бывал свободен, он старался быть рядом с отцом или старшим братом Виктором, который также принимал участие в революционных событиях.

Между тем обстановка во Владикавказе постепенно изменялась. После революционного подъема произошел спад. Многие большевистские организации были разгромлены. На Северном Кавказе наступил период «махрового расцвета эсеровщины». Он нашел свое выражение в широко развернувшейся кампании террора. В мае 1907 года во Владикавказе был убит высокопоставленный чиновник Мамацев. Два убийства произошли в Пятигорске. Их жертвами стали одесский губернатор Карангозов и жандармский полковник Лупаков. Эхо этих выстрелов, по-видимому, определенным образом сказалось и на мироощущении юного Маркина. Он по-прежнему работал в писчебумажном магазине. Но ни сам магазин, ни хозяева не нравились нарню. Николай решил поступить «пореволюционному» и надумал поджечь магазин. Ему это не удалось. Но его арестовали.

При обыске полицейские обнаружили у Николая нелегальную литературу, которую оставил, уезжая в 1908 году в Баку, Виктор.

— Чьи? — полицейский пристав потрясал зажатыми в кулаке листками бумаги. — Где взял?

— Мои, — угрюмо говорил Коля.

— Врешь ведь, гаденыш, мал еще такие книжонки читать. Чьи?

— Мои, — стоял на своем Николай.

Восемь месяцев находился он в тюрьме. Здесь в полной мере понял, как нелегок и опасен удел революционера. Его били на допросах, сажали в карцер. Крысы, шмыгавшие по каменным полам, голод — все это перестало быть для него всего лишь впечатляющими рассказами товарищей.

Но недаром большевики называли тюрьму университетом. Здесь они находили время, чтобы углублять свои знания, заниматься самообразованием, овладевать основами наук. Прошел через этот университет и Николай Маркин. Его брат Виктор писал впоследствии, что за время сидения в тюрьме Николай «сошелся с политическими заключенными и приобрел там теоретические знания, столь необходимые в то время для пролетариата».

За недостаточностью улик Николай был выпущен из тюрьмы и переехал в Саратов, к сестре Агафье.

Увлечение Маркина политическими книгами не проходило, а, наоборот, крепло. Тем более что их у сестры оказалось немало. Он самостоятельно изучал труды Карла Маркса, Фридриха Энгельса, Владимира Ильича Ленина. И чем глубже вникал в суть этих произведений, тем больше понимал ошибочность своих представлений о методах борьбы. Нужно такой пожар разжечь, думал он, чтобы сгорел не только хозяин писчебумажного магазина или помещик, а все капиталисты. Маркин все чаще обращался к сестре с просьбой: сведи с подпольщиками, с революционерами…

Вскоре он получил от них первое задание — съездить домой, в Пензу, отвезти нужным людям нелегальную литературу. Поручение это Николай выполнил. Побывал он и в родном селе, привез и распространил среди надежных земляков большевистские газеты и листовки. Организовал в лесу сходку. Когда выдалось свободное время, прошелся по улицам Сыромяса, постоял у родимого двора, побывал на берегу Айвы. Защемило сердце, вспомнилось далекое босоногое детство, грибные походы, рыбная ловля, шумные ярмарки…

Родное село поразило его. Многие избы покосились, их окна и двери были забиты крест-накрест досками — люди нищали, продавали землю и, как в свое время Маркины, ехали искать лучшей доли.

…Для Николая началась жизнь революционера. С частыми поездками, опасными заданиями. Вскоре из Саратова он переезжает в Ростов-на-Дону. Работает на заводе слесарем, электромонтером. Выполняя партийные задания, он продолжает много времени уделять самообразованию. Чтение книг заполняет все его свободное время. Маркин с большим уважением относился к образованным, ученым людям и сожалел, что самому ему не удалось получить образование. Сохранилось письмо Николая Маркина к сестрам, в котором он писал:

«Дорогая Ганя, ты уж слишком меня превозносишь. Ну что тут такого удивительного, что я работаю, тружусь, — самое естественное дело. И это обязанность каждого человека. Так я считаю. Добиваться лучшего — это задача каждого индивидуума. Если бы этого не было… то человечество в настоящее время находилось бы на самом низком уровне культуры. Культура может идти вперед при условии, чтобы у каждого человека было стремление к более лучшему существованию, чем он находится. Я рад, Ганя, что ты гордишься мною. Но я этого не заслужил и постараюсь заслужить. Скверно только одно, что я не получил никакого образования, хотя бы среднего. Это имеет очень большое значение, чтобы быть хорошим человеком.

Итак, дорогая Ганя, надо трудиться, ума-разума набираться, чтобы легче дышалось, легче жилось и мысль была бы яснее и на все смотреть здравым умом».

Обращаясь к младшей сестре Нюре в том же письме, он писал: «Вот теперь ты начинаешь учиться. Желаю тебе успехов… Ученье много облегчает труд человека. Плохо жить неученому. Поверь мне, Нюрочка, я это испытал и хорошо знаю».

С такими принципами выходил на широкую жизненную дорогу Николай Маркин, девятнадцатилетний пролетарий.

1 августа 1914 года Германия объявила войну России. В считанные дни государства Европы, уже несколько лет медленно, но верно сползавшей к войне, схватились в ранее невиданном вооруженном конфликте. Грянула первая мировая война.

Весть об этом застала Николая в Ростове. Весь город как-то сразу изменился. По его улицам вдруг одна за другой прошли манифестации с хоругвями, с портретами Николая II. Студенты, ранее если и не отрицательно, то скептически относившиеся к трону, теперь кричали на площади о своей готовности воевать «за веру, царя и престол». Газеты сообщили о переименовании Петербурга в Петроград, о разгроме в столице немецкого посольства и немецких фирм. По всему городу на стенах домов пестрели лиловые и голубые листки с двуглавым орлом: «Призвать на военную службу…»

Еще более удивительным было то, что после объявления мобилизации на призывные пункты явились практически все подлежащие мобилизации. Этот взрыв патриотизма потряс даже военное начальство, которое рассчитывало на явку значительно меньшего числа призывников.

Что же случилось? — никак не мог понять Маркин. Почему многие крестьяне, рабочие, не говоря уж о служащих и просто мещанах, вдруг забыли о своей ненависти к царизму и готовы идти его защищать? Неужели в России действительно царит «вековая тишина», о которой так много пишут монархические газеты? Как же поступить ему самому?

Ответ на все вопросы он получил в Ростовском комитете партии: от призыва не уклоняться. Объяснили там позицию большевиков. Нужно идти в армию, вести работу среди солдат и матросов, нужно овладевать военными знаниями. Владимир Ильич Ленин указывал товарищам по партии: необходимо превращать империалистическую войну в гражданскую, нужно думать о поражении своего правительства и о том, что это «пораженчество» подразумевает одновременное свержение правительств, бросивших мир в кровавую войну. Необходимо «воспользоваться борьбой между разбойниками, чтобы свергнуть всех их». Эти ленинские слова стали программой для большевиков.

По законам Российской империи призыв на службу производился не по месту жительства, а по месту рождения. Поэтому Маркин выехал в Пензенскую губернию.

Он не узнал уездного центра. Совсем еще недавно это был тихий захолустный городок — с землистыми ликами угодников над вратами церквей, с острогом на выгоне, с запущенными подворьями монастырей. Летом его бесконечные овраги зарастали крапивой, а зимой он затихал, заваленный метровыми пластами снега. Нынче же город звенел протяжным пиликаньем гармошек, разухабистыми частушками. По улицам, волоча ноги, бродили пьяные рекруты, а за ними шли заплаканные матери, жены, невесты. Россия собиралась на войну…

В воинском присутствии появлению Маркина обрадовались. Еще бы, здоровый, грамотный. Защитник престола какой будет!

— Куда же мне тебя направить? — задумался горо-дищенский военный начальник.

— Прошусь на флот, господин штабс-капитан.

— Ну что ж, из тебя выйдет лихой матрос. Поедешь служить в Петроград. Ступай к доктору…

В Городище на него, как и на всех призванных, был заведен приемный формулярный список. В нем значилось: «1914. Маркин Николай Григорьевич… из села Сыромяса, Сыромясской волости. На службу принят 23 октября 1914 года. Начало службы с 1 января 1915 года. Время рождения 8 мая 1893 года. Рост 2 аршина 6 вершков. Объем груди 21 вершок. Вес 4 пуда и 19 фунтов… Православный. Холост. Грамотный… Электромонтер… На службу явился и на казарменное содержание поступил 31 октября 1914 года… На службу назначен в Балтийский флот города Петрограда…»

Через неделю Николай Маркин вместе с отрядом новобранцев прибыл в столицу. Пешком добрались до Крюковских казарм. Отворились черные железные ворота с начищенными до блеска медным орлом и якорями. «Заходи», — крикнул унтер-офицер. Все неловко столпились на плацу. Ворота бесшумно закрылись. Маркин с интересом огляделся вокруг: как тут, на флоте?

До войны прибытие новобранцев в Петроград было большим событием. Служить в столице направляли красивых, рослых мужчин. Самых высоких и крепких определяли в гвардейские экипажи. Курносые попадали в лейб-гвардии Павловский полк (император Павел был курносым), высокие и ловкие брюнеты — в лейб-гвардии Конный полк, и так, сообразно традициям, по всем частям. На эти своеобразные представления приезжали даже члены императорской семьи. Ритуал, получивший название «разбивка».

Но так было раньше. Тяготы начавшейся войны, ее жертвы до крайности упростили распределение новобранцев. Спросив, откуда Николай, чем он занимался раньше, какое имеет образование, писарь написал ему на груди мелом три большие буквы: БФЭ. Уловив недоумение, объяснил:

— Балтийского флота экипаж. Там мастеровые нужны.

Служить предстояло в Кронштадте. При этой вести у многих новобранцев дрогнуло сердце. Дрогнуло оно и у Николая. Из рассказов он уже знал, что по суровости службу в этой крепости можно было сравнить лишь с каторжными работами. Одетый в чугун, броню и камень Кронштадт воплощал в себе все те жестокости, которые царили в Российской империи. Тут был и свой царь — адмирал Вирен. «Зверь сущий» — называли его между собой моряки. Встречая моряка на улицах Кронштадта, Вирен осматривал его с головы до ног, и если вдруг ему казалось, что матрос одет в брюки неуставного образца, адмирал заставлял его прямо на улице расстегнуть брюки и показать метки. Если фамилия на штанах оказывалась ненаписанной, то матрос безо всяких проволочек получал тридцать суток ареста. Нижние чины да и офицеры были так затерроризированы, что отдавали честь даже пустому автомобилю Вирена. Случалось, что моряк, зазевавшись, не успевал встать во фрунт перед автомобилем, тогда адмирал сразу же посылал его под арест. Улицы в городе были разделены: по одной стороне («бархатной») ходили только офицеры, а по другой («суконной») — матросы. За нарушение этого правила Вирен строжайше наказывал виновных. Под стать Вирену были и его подручные: начальник штаба крепости адмирал Бутаков, комендант крепости адмирал Курат, командир 1-го экипажа Стронский…

Жить и служить в Кронштадте будет нелегко, понимал Маркин. Но он так же хорошо понимал, как важно для партии иметь в этой твердыне своих, преданных революции людей.

Служба началась с экзамена. Новобранцев завели в помещение, рассадили за столы. Выдали ручки и по листу бумаги. Продиктовали текст. Потом велели решить несколько арифметических примеров.

Для Николая, окончившего воскресную рабочую школу, оба эти задания показались очень несложными. Он отдал свой лист раньше других.

После проверки объявили, что успешно сдавших экзамены зачислили в учебно-минный отряд. Среди них был и матрос Маркин. Началась упорная учеба.

…С самого раннего утра над плацем слышно рявканье и рыканье унтер-офицеров. Из вновь прибывших «салаг» они куют «настоящих матросов» — учат почтению к начальству, учат ходить настоящим строевым шагом, учат…

Учат не только криком и командой. Иной раз суют кулаком (аж искры из глаз летят!) по скуле — называя это «персиком», «кубарем» или «банькой». А если не доходит, вешают на спину ранец, куда наложено побольше кирпичей, суют винтовку в руку: стой. Быстрее поймешь, чего от тебя хотят…

Да, недаром вздрагивали матросы при слове «Кронштадт».

Николай, привыкший все делать основательно и прочно, принялся за новые для него науки с особым старанием. Тем более что изучать военное дело было указанием партии, В. И. Ленина. Вождь пролетариата писал, что необходимо обучать трудящихся военному делу, умению «практически применить военные знания и военные орудия для решения всей дальнейшей судьбы русского народа, для решения первого, насущнейшего вопроса, вопроса о свободе». Но была и еще одна причина, заставлявшая Николая глубоко вникать в науку, — ему нравились занятия электротехникой, минным делом, по организации которого, кстати, русский флот не имел себе равных в мире.

Допоздна, уже после окончания занятий, просиживал оп над чертежами, схемами. Однажды ему показалось, что он сможет сам сделать мину для взрыва на расстоянии. Причем такую, какой еще нет в отряде. Вот будет сюрприз для всех! Он, матрос Маркин, — изобретатель! Еще раз проверив свои расчеты, Николай взялся за дело… Завершив работу, он обратился к командиру роты Белинскому. Тот, удивленно оглядев матроса с ног до головы — экий Кулибин выискался, — тем не менее попросил показать ему «мину Маркина».

Вскоре Николая вызвали в ротную канцелярию. Белинский говорил уже без иронических интонаций:

— Поздравляю. Мина действительно получилась, ее можно применять на море. Но, к сожалению, должен тебя огорчить. Такая мина уже, братец, изобретена…

Увидев, как покраснел матрос, смутился, командир роты одобрительно хлопнул его по плечу:

— Все равно молодец…

Сохранившийся послужной список Маркина запечатлел изменения, происходившие в жизни матроса. «На службу явился и на казенное содержание поступил 31 октября 1914 года. Определен на службу в 1-й Балтийский флотский экипаж 1914 года ноября 16. Переименован в матросы 2-й статьи 8 марта 1915 года. Циркуляром штаба начальника тыла и кронштадтского порта за № 859 зачислен в учебно-минный отряд Балтийского флота в класс электриков 27 апреля 1915 года. Приказом начальника учебно-минного отряда за К» 1 произведен в матросы 1-й статьи 1 января 1916 года. Приказом начальника учебного отдела и отдельного плавательного судна Балтийского флота от 27 марта с. г. за № 249 зачислен в электрики как выдержавший экзамен на это звание 15 марта 1916 года. Зачислен в класс электриков унтер-офицеров. Постановлением начальника всех морских частей г. Кронштадта за № 222 произведен в электрики унтер-офицеров 2-й статьи 5 мая 1917 года».

Но военная служба и учеба были лишь частью его жизни. Другая часть, скрытая от многих глаз, от флотского начальства, была связана с деятельностью большевика Маркина.

Гарнизон Кронштадта отличался от других гарнизонов не только жестоким режимом, который был установлен Виреном, но кое-чем и другим. В Кронштадте служили матросы, большинство которых происходило из пролетариев. Причем они едва ли не каждодневно общались с рабочими находившихся здесь же судоремонтных заводов. Эти особенности матросской массы очень хорошо знали и умело использовали большевики. В Кронштадте действовала глубоко законспирированная партийная группа.

Были большевики и в учебно-минном отряде. Один из самых опытных партийцев — Глухаченков работал в корабельной мастерской судна «Николаев». Здесь же вели свою работу Пожаров, Колбин, Юрков и другие большевики. Маркин, попав в отряд, включился в революционную пропаганду среди матросов.

…Однажды в учебно-минном отряде случился переполох — начальство нашло прокламацию. Небольшой листок бумаги, видно, был прочитан не раз и не два — хранил на себе следы многих рук. Интерес моряков к листовке, озаглавленной: «Когда же конец?» — объяснялся содержанием: она требовала мира, призывала к свержению царя, к революции.

Наблюдая, как матросы взволнованно обмениваются мнениями о прочитанном, Маркин лишь улыбался. Он был доволен, его план удался. Хотя поволноваться пришлось изрядно. А дело было так.

Увольнения моряков на берег были редкими, поэтому большевики использовали любой случай для доставки из города листовок. Узнав, что командир учебного судна «Азов» посылает матроса Павлова за какими-то деталями в Кронштадт, Маркин подошел к нему:

— Есть дело.

Принимавший участие в революционной работе, Павлов сразу понял, о чем речь:

— Что нужно?

— Слушай внимательно. Зайдешь в Кронштадте к матросу Савве Угрюмому, он живет на Владимирской улице. Возьмешь у него листовки, принесешь мне.

Павлов сделал, как сказали. Но, возвращаясь, на пристани попал в облаву. Обыскивали всех тщательно, до последнего рубчика. Павлов, положив листовки в один из ящиков с запасными частями, лихорадочно соображал: что же делать? Отойти от ящиков, будто они чужие? Но пшики сразу найдут хозяина. Еще какое-то мгновение, и все — провал, трибунал…

Выручил матроса находившийся здесь же, на пристани, офицер с «Азова» лейтенант Панцержанский. Неизвестно почему он вдруг сказал:

— Ящики мои. В них стекло. Прикажите не открывать.

Да, на большой риск пошли большевики учебно-минного отряда. Под угрозой провала неожиданно оказалась вся партячейка. Но не напрасны были их усилия. Прокламации, доставленные на учебные корабли, всколыхнули матросские сердца.

…Наступил февраль 1917 года. События Февральской революции начались с мощной забастовки питерских работниц и рабочих. С каждым днем революционное движение нарастало. 27 февраля восстали солдаты Петроградского гарнизона. 2 марта царь отрекся от престола.

Но в Кронштадте, находящемся от столицы на расстоянии тридцати километров, два часа хода на утлом пароходике, мало кто знал о происходивших в Петрограде событиях. Командование флота пыталось изолировать крепость от внешнего мира. Была прервана связь с Петроградом, вокруг крепости выставили дозоры, дороги строго охранялись.

Но все-таки сведения о событиях в Петрограде просочились и сюда.

28 февраля к Вирену — главному командиру порта и военному губернатору Кронштадта — обратились рабочие морского судоремонтного завода:

— Почему от всех скрывают правду о революции в Петрограде?

Вирен пообещал рассказать все 1 марта и пригласил рабочих явиться в этот день на Якорную площадь. Сам же начал готовить расправу. В зданиях вокруг площади были расставлены пулеметы.

Узнав о готовящейся расправе, большевики Кронштадта решили немедленно начинать восстание. Подниматься первым предстояло учебно-минному отряду: там во всех ротах были надежные люди.

…После вечерней поверки послышалась команда:

— Петь «Боже, царя храни».

Матросы молчали. Офицер, проводивший вечернюю поверку, спросил:

— Почему не поете?

Николай Маркин ответил:

— А зачем петь? Ведь царя теперь никто не спасет, даже бог! — И, выйдя из строя, крикнул: — Да здравствует революция! К оружию!

Вмиг были разобраны винтовки, офицеры арестованы.

К электрикам присоединились машинисты, возглавляемые Колбиным.

Матросы вырвались на улицу. В морозном воздухе отлично был слышен гром военного оркестра. Он играл «Марсельезу». К береговым подразделениям учебно-минного отряда присоединились команды учебных судов — «Николаева», «Рынды» и других. А потом и артиллеристы.

Заминка получилась в 1-м Балтийском флотском экипаже. Ворота оказались запертыми. Когда же их взломали, увидели выстроенных во дворе новобранцев экипажа. Подчиняясь требованиям офицеров, они ощетинились штыками на ворвавшихся матросов. Но через какое-то мгновение они опустили оружие.

Восстание разрасталось. К нему примкнули солдаты пехотных частей, рабочие…

На Николаевском проспекте вдруг вспыхнуло здание. Загорелась охранка — пшики спешили замести следы.

В Морском манеже стихийно возник митинг. Шумный, крикливый и радостный. Ораторы сменяли друг друга. Всех пьянил гром «Марсельезы». Революция! Свобода!

Начались выборы представителей в Петроградский Совет.

Людской гвалт покрыл голос большевика унтер-офицера Пожарова:

— Выдвигаю в Совет от учебно-минного отряда Николая Маркина. Знаю его как верного борца против царизма, рабочего, еще юношей сидевшего в тюрьме за революционную пропаганду, большевика-подпольщика…

— Знаем, знаем такого…

— Ставь на голосование…

Маркина единогласно избрали делегатом. Потом ему дали слово. Говорил Николай коротко, ярко и убедительно.

На митинге в Морском манеже было решено поручить 1-му Балтийскому флотскому экипажу обеспечить революционный порядок в городе — организовать патрулирование, сменять караулы. К утру на всех судах, стоявших на кронштадтском рейде, реяли красные флаги.

Наступил момент, когда восставшие двинулись к дому Вирена. Они попросили адмирала выйти к ним. Появился Вирен и вдруг закричал на всех: «Смирно!» Вокруг засмеялись… Недавний военный губернатор крепости, жестокий истязатель, ненавистный Вирен нашел свою смерть на Якорной площади, там, где сам он готовил зверскую расправу над рабочими.

…Революционное очищение. Его переживала вся истерзанная войной Россия.

Подхваченный вихрем революции, Н. Маркин отдавался ей всем сердцем. Большевики вышли из подполья. 4 марта был избран Кронштадтский комитет партии. В него вошел и Н. Маркин.

Кронштадт кипел митингами, демонстрациями. Представители различных партий агитировали матросов, каждый предлагал свою программу. Одни поддерживали Временное правительство, другие кричали об анархии.

Шла борьба за массы. Используя демагогические лозунги, прибегая к прямому обману, эсеры и меньшевики захватили большинство мест в Кронштадтском Совете. Они как могли старались подавить влияние большевиков, склоняли матросов к поддержке Временного правительства и его политики на продолжение войны.

18 апреля министр иностранных дел Милюков обратился к союзникам с нотой о готовности выполнять все договоры царского правительства, вести войну до «победного конца». Кронштадтский Совет, имевший эсеро-меньшевистское большинство, поддержал «ноту Милюкова».

Большевики выступили против резолюции. В Кронштадте состоялся двадцатитысячный митинг, который осудил позицию Временного правительства.

В те дни Маркину, как и всем большевикам, немало пришлось выступать. Он с радостью ощущал, что правдивые слова о мире и земле близки морякам.

— Вся власть Советам! Долой войну! — раздавалось на улицах.

Борьба с меньшевиками и эсерами шла остро и открыто. Когда Временное правительство предложило Кронштадтскому гарнизону и кораблям принять присягу на верность ему, в ответ Кронштадтский Совет по требованию большевиков послал телеграмму: «Свободному народу присягать не нужно. Не народ должен давать присягу верности Временному правительству, а Временное правительство — народу».

Контрреволюционеры хорошо понимали, какую огромную силу представляет собой Кронштадт. Началось паломничество различных эмиссаров в крепость. Кого только не пришлось повидать Маркину за это время — и члена Государственной думы октябриста Пепеляева, и «эсеровскую богородицу» Брешко-Брешковскую, и командующего Петроградским военным округом Корнилова. На какие только ухищрения не шли они, чтобы завоевать доверие моряков! Корнилов, например, став на колено перед морским собором, дал клятвенное обещание собравшимся на Якорной площади в том, что он будет честно служить революции.

Не матросы не верили:

— Врут они, собаки…

— Опять войны хотят…

— Давай большевика на трибуну! Пусть правду скажет…

— Маркина давай!

И поднимался над матросскими бескозырками Н. Маркин или другой большевик. Они рассказывали о программе своей партии — требовали мира, земли, равенства.

15 марта в доме бывшего комендантского управления начала выходить газета «Голос правды». Эсеры и меньшевики всеми силами старались не допустить ее издания; трудно было со средствами, не было помещения. Большевики организовали сбор денег в фонд газеты. Маркин принял в этом самое активное участие. Собирать приходилось буквально по копейке. Когда первый номер газеты увидел свет, «Правда» откликнулась на это событие: «Приветствуем нового собрата на поприще революционной борьбы…» Николай Маркин стал активным корреспондентом новой газеты — он писал для нее статьи, помогал создавать авторский актив.

…В Кронштадт пришла весть о возвращении из-за границы В. И. Ленина. На кораблях пробили боевую тревогу. Собрали митинг. Для охраны Ленина был выделен сводный отряд, в котором был и Н. Маркин. Вначале добирались ледоколом, а на Неве пересели в катера. Высадились у Литейного моста и почти бегом двинулись к Финляндскому вокзалу. Пробиваясь сквозь толпы народа, моряки прошли на перрон, мгновенно выстроились в две шеренги. Маркин стоял вместе со всеми и чувствовал, как тревожно и радостно бьется его сердце — свершилась его давняя мечта, он увидит В. И. Ленина!

К перрону подошел поезд. Из пятого от паровоза вагона вышел Владимир Ильич. За ним показалась Надежда Константиновна. Затаив дыхание, следил Н. Маркин, как В. И. Ленин идет вдоль фронта почетного караула. На середине он остановился, снял шляпу и обратился к ним с трогательными, простыми словами:

— Матросы, товарищи, приветствуя вас, я еще не знаю, верите ли вы всем посулам Временного правительства, но я твердо знаю, что, когда вам говорят сладкие речи, когда вам много обещают, — вас обманывают, как обманывают и весь русский народ. Народу нужен мир, народу нужен хлеб, народу нужна земля. А вам дают войну, голод, бесхлебие, на земле оставляют помещиков. Матросы, товарищи, нам нужно бороться за социальную революцию, бороться до конца, до полной победы пролетариата! Да здравствует социалистическая революция!

Овации, гром музыки, пение «Интернационала» не стихали над площадью, когда туда вышел В. И. Ленин. Владимир Ильич поднялся на броневик. Вспыхнули прожекторы. Их лучи прорезали мрак ночи…

Переполненные впечатлениями, возвращались моряки в Кронштадт. Н. Маркин не уставал рассказывать о встрече В. И. Ленина, о его выступлениях на площади перед Финляндским вокзалом, с балкона дворца Кшесинской. Вскоре в Морском манеже состоялось общее собрание партийной организации Кронштадта. Были заслушаны доклады о войне, об отношении к Временному правительству, к Советам рабочих и солдатских депутатов. По всем обсуждавшимся вопросам собрание приняло резолюцию в духе Апрельских тезисов. Через несколько дней, 22 апреля, по требованию большевиков, были проведены перевыборы Кронштадтского Совета. В его новый состав было избрано 93 большевика. К началу мая 1917 года Кронштадт превратился в опору большевистской партии, борющейся за социалистическую революцию.

Активное участие Н. Маркина в революционной борьбе принесло ему заслуженное уважение и доверие моряков. И когда в мае начались выборы делегатов на 1-й Общебалтийский флотский съезд, кандидатура Н. Маркина прошла единогласно.

В Гельсингфорс, где проходил съезд, прибыло 256 делегатов. Они, как говорилось в принятом съездом постановлении, ставили перед собой задачи, «связанные с преобразованием организации флота на широких демократических началах». Около одной трети делегатов были большевики и им сочувствующие, около одной четверти — эсеры, меньшевики и анархисты, остальные были беспартийными.

Николай Маркин, избранный на первом заседании товарищем (заместителем) председателя президиума съезда, сразу оказался в центре событий.

Споров, столкновений по идейно-политическим вопросам на съезде было много — большевики твердо держали свою линию, не давая меньшевикам и эсерам протаскивать свои мелкобуржуазные идеи.

Особенно острая борьба шла вокруг устава Центрального комитета Балтийского флота. Разработанный Центробалтом устав предполагал, что именно он, Центробалт, являющийся высшим органом для всех флотских комитетов, станет высшей инстанцией Балтики, что «ни один приказ, касающийся жизни флота, исключая чисто оперативную и связанную с ней техническую деятельность, не имеет силы без одобрения ЦКБФ».

Штаб флота и комиссар Временного правительства выдвинули проект своего устава, в котором права ЦКБФ урезались, он ставился в зависимость от командующего флотом.

Три дня шли дебаты. После бурного заседания 1 июня большинством голосов был принят первый вариант устава. Н. Маркин, активно отстаивавший его, был избран в состав делегации, которой съезд поручил добиться утверждения устава Керенским.

Прочитав устав, Керенский пришел в ярость: флот желал выйти из повиновения Временному правительству! Керенский затопал ногами, начал кричать на делегатов. Выбрав паузу, когда морской министр на мгновение смолк, переводя дыхание, Н. Маркин поднялся со стула:

— Вы, Александр Федорович, не кричите на представителей флота, не старые времена. В истории на шее народа сидели три Александра, а четвертому не бывать! Посмотрите, господин министр, что у вас за спиной!

Керенский оглянулся и недоуменно уставился на Маркина.

— За вашей спиной только стена! А за нашей, господин министр, сто тысяч моряков Балтийского флота, да столько же на других морях России.

8 июня Н. Маркин доложил съезду о своей поездке к Керенскому. С «угрюмой решительностью», кал писал один из участников событий, Маркин разоблачал Временное правительство, эсеров и меньшевиков. Он внес предложение утвердить устав и ввести его в жизнь, несмотря на отрицательную позицию Керенского.

Подавляющим большинством голосов съезд принял следующую резолюцию: «Устав Центрального комитета Балтийского флота вступает в законную силу и проводится в жизнь со дня утверждения его данным съездом, впредь до рассмотрения его Всероссийским флотским съездом…»

Пользуясь своим правом (на третьем заседании Николай был избран уже первым товарищем председателя президиума), Маркин послал телеграмму в Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Он запрашивал, могут ли представители Балтики послать своих делегатов на Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов.

Когда стало известно об этой телеграмме Маркина, меньшевики и эсеры обрушились на него, обвинили в самоуправстве, в нарушении демократии, в превышении полномочий и т. д. Но Маркин только улыбался: дело было сделано. Была получена ответная телеграмма — от моряков Балтики предлагалось избрать восемь человек.

— Молодец Маркин, — жали руку большевики. — Нашу линию здорово отстаиваешь…

Как ни противились эсеры и меньшевики, как ни клеймили Маркина соглашатели, моряки избрали его делегатом на 1-й Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов.

Здесь же, в Гельсингфорсе, состоялось собрание большевиков. Оно избрало делегатов на Всероссийскую конференцию фронтовых и тыловых военных организаций РСДРП(б). Страстная, энергичная борьба Маркина на 1-м съезде военных моряков Балтики была высоко оценена большевиками Гельсингфорса. Его выбрали делегатом на Всероссийскую конференцию фронтовых и тыловых военных организаций большевиков.

— Ты, братишка, — сказал ему председатель Центро-балта П. Дыбенко, — отлично поработал на съезде. Теперь плыви дальше.

…Всероссийский съезд Советов проходил на Васильевском острове, в здании бывшего кадетского корпуса. Большевиков было мало, всего десятая часть от общего количества.

Н. Маркин подошел к руководителю большевистской фракции Сталину:

— Почему так мало наших?

Тот улыбнулся:

— Вы от Балтфлота, товарищ? А сколько же у вас большевиков? Двое из восьми делегатов. Если даже революционный флот послал только двух большевиков, то чего ожидать от других?

— Да, трудновато будет, — покачал головой Н. Маркин.

— Февральская революция выплеснула наверх гигантскую мелкобуржуазную волну, — объяснил Сталин причину, — в ней на какое-то время растворилась партия. Но это явление временное.

Делегаты 1-го Всероссийского съезда Советов, в особенности солдаты и матросы, много спорили по поводу объявленного Керенским 11 мая «положения об основных правах военнослужащих». Оно вошло в историю под названием «Декларация прав солдат». О правах там говорилось мало. В основном речь шла о запретах. Декларация запрещала военнослужащим выбирать начальников, права офицеров в боевой обстановке ничем не ограничивались. Такие пункты были на руку контрреволюции. Не случайно большевики назвали ее «декларацией бесправия солдат». Но меньшевики и эсеры, ссылаясь на сложную обстановку на фронтах, требовали ее признания. Вокруг документа разгорелись острые дискуссии.

Выступая на заседании военной секции съезда, Н. Маркин подверг декларацию суровой критике.

— Я, представитель флота Балтийского моря, — говорил он, — и заявляю, что если декларация будет издана в том виде, как она теперь есть, или даже в измененном виде, но принцип ее будет оставлен, то она не будет принята в большинстве случаев солдатами и матросами… Чтобы эта декларация была действительно Декларацией прав солдата, она должна быть выработана самими солдатами, которые должны представлять большинство…

Рабочий вопрос должен всегда защищаться самими рабочими, солдатский — самими солдатами, а здесь среди присутствующих 40 офицеров. Ясно, что офицеры будут защищать свои права… Я предлагаю, — продолжал Маркин, — образовать комиссию из нашей среды, которая выработала бы Декларацию прав солдата, а не декларацию бесправия солдата!

Так же горячо, ярко и непримиримо он выступал и по поводу других проблем, которые рассматривались делегатами. В. И. Ленин, принимавший активное участие в работе съезда, высоко оценил деятельность Маркина. По его рекомендации Н. Маркин был избран членом ВЦИКа от большевистской фракции. А на Всероссийской конференции фронтовых и тыловых военных организаций большевиков, где Маркин выступил с отчетом от Гельсингфорсской организации РСДРП(б), он был избран еще и членом «Военки» — Военной организации при ЦК большевистской партии.

Облеченный высокими полномочиями и должностями, Н. Маркин оставался прежним. Все так же он был прост в общении, скор на слово, легок на подъем. Он много ездит, бывает на кораблях, в казармах и везде выступает — перед матросами, солдатами, рабочими. Н. Маркин эмоционально рассказывает о выступлениях В. И. Ленина, которые слышал, о задачах, стоявших перед партией. Особенно много сил требовала от него работа в Центрофлоте.

Это была выборная организация при ВЦИКе. Большинство в ней, как и в Исполнительном Комитете, принадлежало тогда меньшевикам и эсерам, которые хотели превратить Центрофлот в антипод революционного Центробалта. Центрофлот, например, заявил Временному правительству о своей готовности поддержать его лозунг: «Война до победного конца!»

Небольшая группа большевиков, вошедших в эту соглашательскую организацию, разоблачала политику эсеро-меньшевистского большинства Центрофлота. В протоколах Центрофлота очень часто встречается фамилия Н. Маркина. Он страстно откликался на происходившие события, умело отстаивал большевистскую линию.

Как только Временным правительством был издан приказ о введении смертной казни и ликвидации солдатских и матросских комитетов, Н. Маркин активно протестует, шлет телеграмму самому Керенскому. Деятельности большевиков на флоте во многом препятствовал заместитель морского министра, ярый монархист капитан I ранга Дудорев. Н. Маркин решительно требовал его замены…

Ожесточенная борьба в Центрофлоте разгорелась вокруг «Займа свободы». Заем был выпущен Временным правительством в конце марта 1917 года для финансирования империалистической войны. Буржуазия развила вокруг него «патриотическую» агитацию. Меньшевики и эсеры горячо поддержали эту линию, прикрыв свое соглашение пламенными лозунгами о любви к Родине…

Большевики, в свою очередь, выдвинули лозунг: «Ни копейки на продолжение империалистической войны!» На одном из заседаний Центрофлота против «Займа свободы» выступил Н. Маркин. Не обращая внимания на эсеро-меньшевистские реплики и обвинения («это непатриотично!»), он заклеймил соглашателей позором:

— Неужели вам мало пролитой крови? Долой войну! Долой «Заем свободы»!

Эсеро-меньшевистский Центрофлот имел в лице матроса Н. Маркина самого непримиримого противника. Соглашатели его боялись, ненавидели, мстили.

…«В бюро Центрального Исполнительного Комитета Советов рабочих и крестьянских депутатов.

Постановлением общего собрания Комитета от 21 сего августа член ЦИК тов. Маркин, входивший в состав Центрофлота как представитель флота, за неоднократные демагогические выпады, несовместимые с тем общественным положением, которое он занимает, и роняющее достоинство как Центрофлота, так избирателей, которых он представляет, исключен из числа членов Центрофлота.

Сообщая о сем, ЦК просит вместо Маркина командировать другое лицо. Предложить Маркину возвратить выданный ему Центре флотом мандат за № 92.

Председатель М. Абрамов. Секретарь В. Бобров».

Но даже этот подлый выпад не вывел Н. Маркина из себя.

— Еще посмотрим, кто победит, — сказал он. — Я буду апеллировать ко всему Балтийскому флоту и путем личной агитации на местах расскажу командам о неправильных действиях Центрофлота по отношению ко мне…

Он не складывал оружия.

В те дни, работая в «Военке», Центрофлоте, Н. Маркин часто встречался с В. И. Лениным. Общение с вождем российского пролетариата стало для него большой школой революционной борьбы.

…3 июля, поздним вечером, он получает задание идти в воинские части города разъяснять мирный характер назначенной на следующий день демонстрации. Н. Маркин выступает перед рабочими Выборгского района, матросами 2-го Балтийского флотского экипажа, прибывшими в Питер кронштадтцами:

— Товарищи, у нас еще мало сил для вооруженного восстания, — говорит он. — Завтрашняя демоцстрация носит мирный характер. Таково указание товарища Ленина…

В то тревожное, насыщенное бурными событиями время Н. Маркин старался быть в самом центре происходящего.

В дни ожесточенного разгула контрреволюции Н. Маркин, будучи членом ВЦИКа, максимально использует свои большие права. Помогает скрываться от ареста товарищам, активно содействует освобождению из «Крестов» — петроградской тюрьмы — арестованных делегатов Центро-балта.

В дни корниловского мятежа Маркин порой не спал по несколько суток. Корнилов, еще недавно заверявший Кронштадт в своей лояльности революции, теперь хотел затоптать ее копытами казацких полков. Его эмиссары готовились поднять мятеж в городе. Н. Маркин возглавил отряд матросов, который вылавливал скрывавшихся в Петрограде контрреволюционеров. Налеты производились ночью, внезапно. После каждой операции в Петропавловскую крепость препровождались бывшие офицеры и генералы. Вместе с другими большевиками Н. Маркин едет навстречу наступающим на Петроград войскам, выступает в «туземной» дивизии, убеждает горцев повернуть оружие против своих командиров.

Видевший Н. Маркина в те дни большевик Ф. С. Кузнецов-Ломакин писал: «Мне приходилось встречаться с Н. Г. Маркиным в июле — августе 1917 года. Меня поразила страстная энергия, с которой молодой матрос вел тогда борьбу с засилием соглашателей. Чувствовалось невольно, что вся его жизнь посвящена одной только цели — делу партии».

В Гельсингфорсе состоялся 2-й съезд моряков Балтийского флота. Он проходил под лозунгами большевиков. Маркина тут знали. Его появление и выступление встретили дружными аплодисментами…

В перерыве между заседаниями Маркин увидел в коридоре Н. Ховрина, с которым был дружен еще со времен первого съезда. Маркин рассказал ему о событиях последних недель.

— Воюю с меньшевиками и эсерами в Центрофлоте. Не выдерживают они моего большевистского духа, нашли повод, исключили из состава Центрофлота…

К ним подошел еще моряк — стройный, высокий. Отчаянные глаза весело смотрели из-под взбитого чуба.

— Николай, — позвал он Маркина. Тот оглянулся. Радостно воскликнул: — Анатолий, здравствуй! — Они обнялись.

Маркин познакомил Ховрина с товарищем:

— Викторский. Но это по документам. А настоящая фамилий — Железняков, Анатолий Григорьевич. Кронштадтец. Был арестован Временным, дней двадцать назад бежал из тюрьмы.

На одном из жизненных перекрестков встретились три революционных моряка. Три веселых парня во флотских бушлатах, посвятившие жизни свои партии, народу, революции. Чистые сердца, решительные, смелые люди! Они нашли в революции свое место.

27 октября Ховрин выступил перед делегатами того самого реакционного Центрофлота:

— Объявляю ваше заседание закрытым. Центрофлот распускается!

— По какому праву?! — кричали оторопевшие меньшевики и эсеры.

— По праву сильных! — ответил балтийский моряк.

А в январе 1918 года матрос Железняк — друг Маркина, Анатолий Железняков, чье имя песней вошло в историю гражданской войны, будучи начальником караула Таврического дворца, произнес не менее историческую фразу. Обращаясь к депутатам Учредительного собрания, он сказал:

— Господа, караул устал. Предлагаю разойтись по домам…

Еще в августе 1917 года на своем VI съезде партия взяла курс на вооруженное восстание. В сентябре вопрос о взятии власти большевиками стал в повестку дня как практическая задача. Революция вступила в решающую фазу своего развития.

Н. Маркин каждый день выполняет задания штаба вооруженного восстания, сформированного 12 октября, — Военно-революционного комитета. Он весь в движении. Утром он снимает юнкерские посты у Троицкого моста, а вечером уже выступает перед кронштадтцами, призывает к свержению Временного правительства. Ставит конкретные задачи отряду моряков, отбывающих в Питер. Маркин доволен своими сослуживцами из 1-го Балтийского экипажа. Моряки горячо стоят за большевиков. Только его родное учебное судно «Николаев», переименованное после революции в «Народоволец», послало на помощь Смольному пятьсот человек.

А на следующий день Маркина уже можно видеть в Сайкином переулке в редакции газеты «Рабочий и солдат». Он часто бывает здесь. Сам пишет статьи, редактирует поступившие материалы. А кроме того, охраняет редакцию от вторжения милиции Керенского, который всячески пытается затруднить выпуск газеты.

24 октября в редакцию вновь нагрянули непрошеные гости.

— Именем Временного правительства… — привычно заговорил возглавлявший милиционеров инспектор, — редакцию газеты «Рабочий и солдат» арестовать… — Он начал отдавать приказания: — Стереотипы разбить, шрифты собрать, тираж уничтожить.

Но не тут-то было. «Рабочие, — как наутро описали это событие многие газеты, — сплотившись вокруг своих представителей, вместе с двумя матросами отбили уже нагруженный автомобиль…» Газету отправили в Смольный. Милиционеры исчезли, но работу пришлось приостановить. Менялся план следующего номера. В городе шло вооруженное восстание, и в редакцию поступали все новые и новые известия. Восставшими взяты мосты, вокзалы, Государственный банк. Каждой из этих новостей необходимо было найти место в газете…

В разгар работы из Смольного прибыл Бонч-Бруевич. Он привез воззвание В. И. Ленина «К гражданам России!».

Взяв привезенные листки бумаги, Н. Маркин пробежал текст глазами. Крикнул метранпажу:

— Снова будем переверстывать! Это пойдет на первую полосу!

Во втором часу ночи со свежими оттисками «Рабочего и солдата» Н. Маркин появился в Смольном. Он отнес их в Военно-революционный комитет.

…Н. Маркин спешит к Зимнему. Здесь людно. Подходят отряды рабочих, солдат и матросов, подъезжают броневики. По черным слякотным мостовым ветер гонит обрывки бумаг.

— Зимний окружен — мышь не проскочит, — говорит Николаю В. А. Антонов-Овсеенко. — Сил тут хватает. Берите отряд моряков и освобождайте штаб округа и министерство иностранных дел.

Штаб был освобожден короткой и решительной атакой. Сломив сопротивление юнкеров, разгоряченные матросы овладели зданием МИДа.

В ту же ночь штурмом был взят Зимний. Временное правительство было арестовано.

Утром 26 октября Н. Маркин находился в Смольном. Он слушал доклад В. И. Ленина на 2-м съезде Советов. В. И. Ленин говорил о самом наболевшем. Декрет о мире, первый акт пролетарской власти, объявил войну «величайшим преступлением против человечества», заявил о полном отказе Советского правительства от всяких захватнических договоров. В нем декларировалось, что Советское правительство выступает против тайной дипломатии вообще, выражает твердые намерения вести переговоры открыто перед всем миром и приступает к немедленному опубликованию тайных договоров, содержание которых отныне отменяется. Декрет предлагал всем воюющим народам и их правительствам приступить к переговорам и заключить всеобщий справедливый демократический мир. Присутствовавшие на съезде делегаты — солдаты, рабочие, крестьяне, матросы, уполномоченные трудовой России, — внимательно слушали В. И. Ленина.

А потом…

«Неожиданный и стихийный порыв поднял нас всех на ноги, и наше единодушие вылилось в стройном, волнующем звучании «Интернационала», — писал Джон Рид, американский журналист, автор книги «Десять дней, которые потрясли мир». — Какой-то старый седеющий солдат плакал, как ребенок. Могучий гимн заполнял зал, вырывался сквозь окна и двери и уносился в притихшее небо…»

Вместе со всеми, охваченный этим порывом, пел Николай Маркин.

…Власть перешла к трудящимся. Но враги революции не оставляли надежды на реванш. Керенский двинул свои войска на Петроград. Зашевелились контрреволюционеры, которыми в те дни кишел город. Подняли мятеж юнкера.

Назначенный командующим Петроградским военным округом Н. И. Подвойский вызвал Н. Маркина:

— Обстановка сложная. Все лучшие части выступили против войск Керенского и Краснова. Вот почитай, что пишет комендант Петропавловской крепости, — он развернул лист бумаги. — Из крепости выведены все матросы, остался старый гарнизон, в верности которого у меня нет полной уверенности. Оставить важнейший пункт без охраны нельзя…

И продолжал, круто обозначив перед Маркиным задачу:

— Бери матросов и красногвардейцев. Наведи там порядок.

Наводить порядок Н. Маркину пришлось не только в крепости. Он освобождал захваченный казаками особняк Кшесинской, арестовывал контрреволюционных офицеров на Васильевском острове, участвовал в аресте бывших жандармских офицеров, изымал в тайных игорных домах золото и драгоценности.

…Дворцовая площадь, 6. Министерство иностранных дел. Подойдя к огромному трехэтажному зданию, Николай на секунду замедлил шаги. Мелькнула мысль — вот отсюда выезжал на доклад к царю министр иностранных дел, здесь он принимал послов. Где-то там — взгляд его скользнул по окнам — хранятся тайные договоры царского правительства. «Тайные, — он улыбнулся, — скоро станут явными». Владимир Ильич, партия приняли решение опубликовать их. И это будет сделано во что бы то ни стало.

Николай понимал, какое непростое задание поручено ему выполнить на этот раз. Простой матрос, иностранных языков он не знал, в дипломатических делах, естественно, не разбирался. В министерстве иностранных дел его, конечно же, ждали не с распростертыми объятиями. Скорее наоборот.

Маркину было известно, что несколькими днями раньше для приема дел в здание МИДа прибыл член ВРК Ч. С. Урицкий. Его провели к Нератову — первому заместителю министра. Их беседа продолжалась около часа. Нератов ответил отказом на требование М. С. Урицкого передать в распоряжение новой власти тайные договоры. Из меньшевистской «Рабочей газеты» Маркин с знал формулировку этого отказа. «Договоры могут быть переданы только дипломату в ранге министра иностранных дел, а никак не «временному комиссару временного революционного комитета», — злорадствовала меньшевистская газетенка.

М. С. Урицкий понял, что с Нератовым ему не договориться, и обратился к рядовым служащим. Те тоже ответили уклончиво: «О тайных договорах не знаем…» Почти все шестьсот чиновников МИДа выразили по отношению к Советской власти, как писала буржуазная газета «День», «резкую и открытую оппозицию». Да, недаром МИД считался одним из мощных столпов царизма.

Ничего не изменилось в позиции МИДа, и после того, как его сотрудникам было разъяснено, что сформировано новое правительство — Совет Народных Комиссаров, в состав которого входил и Комиссариат иностранных дел. Казалось бы, формального повода не допускать представителя Советской власти к документам министерства иностранных дел не было. Но саботаж чиновников продолжался. Нератов и другие высокопоставленные чиновники скрылись и унесли с собою ключи и шифры от секретных сейфов. Им было известно, что Керенский, подняв конный корпус генерала Краснова, идет на Питер. Спрятавшись, они выжидали развязки событий.

«Вот и дождались, — подумал Маркин. — С Керенским покончено, с Красновым тоже. Теперь очередь за Нератовым и его компанией. Хоть и хитер бывший первый товарищ бывшего министра, хоть и слывет знатоком дипломатических и канцелярских дел, но придется ключи и шифры сдать».

Маркин подошел к стоявшему у входа в здание часовому. Молча подал пропуск. Тот, слегка запинаясь — видно, с грамотой мало знаком был, — прочитал: «Товарищу Маркину, секретарю Народного комиссариата иностранных дел, поручается проведение необходимых действий для организации работы Народного комиссариата…» Оторвал взгляд от мандата, посмотрел на Маркина, уважительно произнес:

— Моряки тут порядок наведут. Ничо, что молодые…

Н. Маркин обошел все здание министерства. В сияющих роскошью комнатах никого не было. Всюду царила тишина, веяло неожиданным спокойствием. В одной из комнат навстречу ему поднялся седой, подтянутый человек:

— А, Маркин прибыл. Ждем Вас, Николай Григорьевич.

Это был Иван Абрамович Залкинд. Восемнадцатилетним юношей связал он свою жизнь с революцией. В 1903 году стал членом партии большевиков. Участвовал во многих революционных выступлениях, в том числе в потемкинской эпопее. Много лет после очередного побега из тюрьмы Залкинду пришлось провести за границей, жить в Англии, Франции, Испании, Алжире. Он владел восемью иностранными языками, окончил Сорбонну, получил степень доктора биологии. Именно ему, старому большевику, поручалось окончательно покончить с саботажниками и принять в ведение Советской власти министерство иностранных дел.

Познакомив Н. Маркина с Е. Д. Поливановым (одним из немногих бывших сотрудников МИДа, пожелавшим сотрудничать с большевиками), И. А. Залкинд сразу обрисовал обстановку:

— Нератов и его приспешники пока еще в бегах. Вместе с Евгением Дмитриевичем я объехал квартиры всех видных чиновников министерства, каждому мы предложили явиться завтра, четвертого ноября, для решающих переговоров. Некоторые выдавали себя за больных, а когда мы настаивали на встрече, они залезали под одеяло прямо в костюме и ботинках. Смешно, право…

— Арестовать их надо, Иван Абрамович, — сказал Маркин. — Ив первую очередь Нератова…

— Решение Об этом уже принято. — Залкинд показал ордер на арест, подписанный М. С. Урицким. — Но ведь дело не только в нем и его подручных. Главное, чтобы основная масса служащих приняла нашу сторону.

— Ну что ж, завтрашний день покажет.

Увы, «решительные переговоры» результата не принесли. Чиновники ответили отказом на все предложения о сотрудничестве. Они лишь «великодушно» согласились охранять министерство и выполнять некоторые текущие дела. Без сомнения, это был сговор.

Ни увещевания, ни угрозы не помогали. Не подействовали и слова Е. Д. Поливанова, напомнившего, что своей забастовкой они обрекают на голодную смерть русских военнопленных в Германии и Австрии, прекратив им высылку денег.

Всем, что происходило в министерстве иностранных дел, постоянно интересовался В. И. Ленин. Он торопил события, требовал скорейшей публикации тайных договоров царского правительства. Это было очень важно для утверждения принципов мирной политики Советской России. С саботажем необходимо было покончить во что бы то ни стало.

По НКИДу был издан приказ об увольнении чиновников, отказавшихся признать новое правительство. «Служащие министерства иностранных дел, которые не явятся на работу до утра 13 ноября, — гласил приказ, — будут считаться уволенными с лишением права на государственную пенсию…»

Вскоре контрреволюционная газета «Новая жизнь» «скорбила» об увольнении тридцати таких чиновников. «Покинул казенную квартиру директор канцелярии министра Б. А. Татищев, — сокрушался «День». — Укладывает свои вещи товарищ министра А. М. Петряев».

Из высших чинов МИДа на сторону революции перешло лишь несколько человек. Новому руководству министерства пришлось опираться на младших служащих и технический персонал. Курьеры, швейцары, работники типографии стали потихоньку выполнять свои несложные обязанности. По просьбе Маркина ВРК направил сюда рабочих Трубочного, Путиловского, Военно-подковочного заводов, пришли и военные специалисты-шифровальщики. МИД как государственное учреждение понемногу начал работать.

Среди тех, кто появился в, те дни в здании № 6 на Дворцовой площади, был и Джон Рид. Он служил в Наркоминделе два месяца — с декабря 1917 года по февраль 1918 года.

Вместе с другими иностранными коммунистами он работал в Бюро интернациональной революционной пропаганды при наркомате. Бюро занималось распространением антивоенной литературы среди солдат Германии и бывших союзников России. Изданные бюро газеты и листовки забрасывались в окопы противника. Эту работу очень высоко ценил В. И. Ленин.

Джон Рид был дружен с И. А. Залкиндом, часто встречался он и с Н. Маркиным, выполнял его поручения. 4 января 1918 года, когда стало известно, что контрреволюционеры готовятся ночью совершить вылазку, Н. Маркин собрал митинг в большом зале. Он вызвал добровольцев для вооруженной защиты наркомата. Одним из первых поднял руку американский коммунист.

Джон Рид в своих очерках описал «изумительные перемены», происшедшие в министерстве иностранных дел:

«Дом № 6 по Дворцовой площади, напротив Зимнего дворца. Когда вы входите, унаследованный от старого режима швейцар в синей ливрее с медными пуговицами и красным воротником берет у вас пальто, шляпу и калоши; он делает это с тою же почтительностью, что и прежде, когда раздевал принцев крови и иностранных послов. Сейчас посетители в большинстве простые рабочие и солдаты, которые именуют швейцара «товарищ» и чувствуют себя здесь очень уверенно…

В кабинете сидит товарищ Залкинд, худощавый, быстрый человек с лицом итальянца и беспорядочной седой шевелюрой. Он в стареньком полувоенном костюме, на ногах — сапоги. Он долго жил в эмиграции… беседуя с вами, улыбается и настроен весьма революционно. За столом напротив сидит товарищ Маркин, его помощник, молчаливый матрос с суровым взглядом.

…В глубине несколько солдат попивают чай из побитого самовара. По стенам торчат крюки; на них висели портреты царских министров. По чьему-то недосмотру остался Горчаков, грудь у него в орденах, на шее крест с бриллиантами. Под Горчаковым висит простенькая репродукция с портрета Бебеля, а на стене напротив прибита открытка, с которой на нас взирает Карл Маркс. Над письменным столом Залкинда гравированное изображение Пекинского конгресса — собрание дипломатов со всех концов мира… Чья-то непочтительная рука начертала на раме: «Шайка контрабандистов…»

Когда большевики пришли к власти, чиновники и канцеляристы всех министерств объявили забастовку. Сейчас они просятся назад. Время от времени они попадаются мне на глаза, щеголеватые молодые люди в безукоризненно сидящих фраках, с несколько ошеломленным выражением лица. Неслыханная реформа новой власти состоит в том, что она требует от чиновников, чтобы они занимались делом. Вообразите, что кто-нибудь потребует того же от наших чиновников в Вашингтоне!»

…— Тайные договоры опубликованы!

— Покупайте газету «Известия»! В ней вы можете узнать все тайны царского правительства!

— Конец тайной дипломатии!

Н. Маркин остановился на углу улицы и наблюдал, как прохожие обступили продавцов газет. Те лишь успевали принимать деньги.

— А что, ведь большевики как сказали, так и сделали, — делились двое рабочих неподалеку от него. — Всю подноготную сковырнули!

«Не всю, к сожалению, — подумал про себя Николай. — Не такое простое дело публикация договоров. Мало того, что они запрятаны в бездонных шкафах, зашифрованы, они еще и не все написаны на русском языке. Тут работы и работы…»

Да, перед советскими дипломатами стояла нелегкая задача. Враги считали, что, даже получив ключи от сейфов, большевики не смогут проникнуть в мидовские тайны.

Чтобы сбить эту спесь и дать почувствовать серьезность намерений Советской власти, было решено опубликовать документ, обнаруженный Е. Д. Поливановым в одном из шкафов. Это был очень интересный документ. Он был предназначен для бывшего министра иностранных дел Временного правительства Терещенко. Новичок на дипломатическом поприще, он не был знаком с работой МИДа. Чтобы новый руководитель побыстрее вошел в курс дела, для него и подготовили своеобразный очерк, отражающий взаимоотношения России и союзников. В очерк этот вошли цитаты из многих важных договоров и комментариев к ним. Весь этот ценный материал и лег на страницы газет. Тайная дипломатия царизма, спекулировавшего интересами своей страны и народа, во всей своей неприглядности предстала перед миром. Большевики держали свое слово…

Публикация документов царского министерства иностранных дел происходила. под аккомпанемент раздраженных комментариев эсеро-меньшевистских и буржуазных газет. Они ставили под сомнение сами документы, пытались скомпрометировать новых руководителей ведомства, убедить читателей в полном их невежестве.

Но большевики публиковали все новые и новые материалы. «Известия» и «Газета Временного рабочего и крестьянского правительства» — официальные советские издания — напечатали по восемнадцать дипломатических документов. Кроме того, шесть появилось на страницах «Правды».

Подлинность документов подчеркивалась сопровождением соответствующих примечаний и пометок, указаниями: «шифр», «шифрованная телеграмма», «перевод с французского языка». Для полной достоверности воспроизводились все пометки, находившиеся в тексте: номера, подписи, шрифтовые выделения. Каждому документу был предпослан заголовок, подробно отражавший его содержание.

Все, что публиковалось в газетах, Н. Маркин предложил объединить воедино и издать в специальных сборниках. Ему, возглавлявшему в то время три отдела НКИДа — лекционный, контроля и типографский, — и была поручена данная работа.

Засиживаясь по ночам, Николай тщательно отбирал документы для первого сборника, сам написал введение. Вскоре вышла первая брошюра. На обложке значилось: «Сборник секретных документов из архива бывшего министерства иностранных дел. Издание народного комиссариата по иностранным делам. Дворцовая, 6». В этом сборнике был опубликован двадцать один документ — тайное соглашение России с Японией о совместной вооруженной борьбе против любой страны, которая попытается проникнуть с оружием в руках в Китай; переписка германского императора с русским царем; франко-русская военная конвенция и другие. Во введении Н. Маркин писал:

«Целью настоящего Сборника является ознакомление широких масс с содержанием документов, хранившихся в бронированных комнатах и несгораемых шкафах бывшего Министерства иностранных дел как одного из отделений буржуазии всех стран… Пусть знают трудящиеся всего мира, как за их спинами дипломаты в кабинетах продавали их жизнь. Аннексировали земли. Бесцеремонно порабощали мелкие нации. Давили, угнетали политически и экономически. Заключали позорные договоры… Каждый открытый секретный документ есть острейшее оружие против буржуазии».

Семь таких сборников вышли в свет. На их 320 страницах было обнародовано 130 различных документов. Почти все они публиковались впервые.

Н. Маркин был не только редактором, но и корректором, и выпускающим. Ему, конечно, приходилось нелегко. Сказывалось отсутствие необходимого образования, знаний. Но… «Более необыкновенного редактора не имело, конечно, ни одно издание дипломатических документов, — оценивал впоследствии деятельность Николая Маркина академик М. Н. Покровский. — И представьте себе… редактор был недурной. Для матроса архив должен был представляться столь же загадочной вещью, как для архивиста броненосец: наверное, ни один архивист не сумел бы извлечь из броненосца ни малейшей пользы, а вот матрос, хотя и хаотически, извлек из архива… такие ценнейшие вещи, как сербско-болгарская военная конвенция 1912 года, по мнению теперешних специалистов… являющаяся одним из исходных пунктов катастрофы 1914 года. Во всяком случае, агитационное впечатление «разоблачений» получилось от публикации Маркина полное. Конечно, он не сам все делал, но каково было в хаосе первых дней революции подобрать только необходимый персонал, начиная даже с машинисток, продолжая переводчиками и техническими редакторами. Теперь… можно оценить, какой гигантский сдвиг был произведен в свое время рукою революционного матроса».

Публикация тайных договоров произвела в буржуазных странах впечатление разорвавшейся бомбы. Имя русского матроса И. Маркина прогремело едва ли не на весь мир.

Во многих западных странах публикация договоров вызвала широкие антивоенные выступления. Под давлением народных масс вопрос о тайных договорах вынуждены были рассмотреть парламенты Великобритании, Франции. Свыше миллиона американцев под впечатлением мирной политики новой России подписали петицию в конгресс с призывом «создать истинно демократическую внешнюю политику».

Владимир Ильич Ленин в те дни отмечал, что действительно революционная борьба за мир была начата в России после победы социалистической революции. И первыми плодами этой победы были опубликованные тайные договоры.

На 1-м Всероссийском съезде военного флота, делегатом которого, конечно, был и Николай Маркин, вождь пролетарской революции сказал: «Мы опубликовали и впредь будем опубликовывать тайные договоры. Никакая злоба и никакая клевета нас не остановит на этом пути. Господа буржуа злобствуют оттого, что народ видит, из-за чего его гнали на бойню. Они пугают страну перспективой новой войны, в которой Россия оказалась бы изолированной. Но нас не остановит та бешеная ненависть, которую буржуазия проявляет к нам, к нашему движению к миру».

На VII съезде РКП(б) Владимир Ильич вновь возвращается к теме мира и вновь отмечает как большое событие публикацию тайных договоров: «…Мы все знаем, что порвали с империалистами не на словах, а на деле: разрушили тайные договоры, победили буржуазию у себя и предложили открытый честный мир, так что все народы могли увидеть на деле все наши намерения».

Намерения новой власти, нового дипломатического ведомства Советской России были ясны. Еще далеко на подходе к зданию Народного комиссариата иностранных дел был виден прибитый Н. Маркиным большой красный флаг с надписью «Да здравствует мир!». Именно борьба за мир, за прекращение войны стала главной задачей Наркомата иностранных дел.

8 ноября 1917 года Наркоминдел направил послам и посланникам шести стран — США, Англии, Франции, Италии, Сербии и Бельгии — официальные ноты, в которых просил рассмотреть Декрет о мире как формальное предложение перемирия на всех фронтах и открытия мирных переговоров. Через два дня последовало обращение к нейтральным странам с просьбой довести мирные предложения Советского правительства до населения этих стран.

Но все мирные инициативы молодого Советского государства были встречены буржуазией в штыки. Бывшие союзники России требовали продолжения войны и оказывали активное давление на возглавлявшего Ставку главнокомандующего генерала Духонина. По решению Совета Народных Комиссаров Духонин был отстранен от должности. На фронте начались переговоры революционных комитетов армии с войсками противника о перемирии. Перемирия подписывались между полками, дивизиями, корпусами, армиями. Это были «солдатские миры». К началу декабря 1917 года перемирия были заключены на всех фронтах.

Бывший в курсе всех этих событий и горячо болевший за них Н. Маркин немедленно рядом с красным флагом на фасаде НКИДа повесил, как выразился И. А. Залкинд, «колоссальный плакат» с аршинной надписью: «Перемирие подписано!»

А вскоре нкидовцы встречали германского посла. Это была первая ласточка заключенного перемирия.

Маркин активно участвовал во всех делах НКИДа, работал много и самозабвенно. И. А. Залкинд писал, что «каждый вечер можно было быть уверенным встретить у меня т. Маркина, то разбирающего груду писем, пришедших с какой-либо запоздалой к революции вализой, то пробующего найденную им модель нового пулемета, то чинящего диктофон…». Николай чутко ощущал политическую актуальность событий в стране, в мире и остро реагировал на них. Работа в НКИДе требовала оперативности, и Маркин быстро обретал навыки дипломатического работника. Как только в Наркоминдел поступило сообщение о затруднениях с возвращением из Англии Г. В. Чичерина (правительство Великобритании упрятало его в тюрьму), Н. Маркин срочно направляется в Совнарком. Оттуда он привозит в НКИД решение о невыдаче виз английским подданным, желающим выехать из России. Вскоре Г. В. Чичерин приезжает на Родину…

Бурные события революции едва ли не ежедневно давали Николаю уроки дипломатии, которая, казалось, остановится уже его повой профессией. Вот; например, инцидент на Румынском фронте. Войсками боярской Румынии был арестован выборный комитет 195-го полка, 194-й полк был разоружен. В ответ на это советские власти арестовали румынского посланника Диаманди и всех сотрудников посольства. Иностранные дипломаты дружно выступили против этой акции СНК. Они потребовали встречи с В. И. Лениным. Как представитель НКИДа молодой советский дипломат Николай Маркин принимал участие в подготовке этой встречи, необходимых для нее документов. И когда дипломатический корпус потребовал освободить румынского посланника, глава Советского правительства В. И. Ленин, являя образец дипломатической учтивости, вместе с тем непреклонно объяснил, что, с его точки зрения, «жизнь тысяч солдат дороже спокойствия одного, дипломата…».

На глазах Н. Маркина рождалась и уверенно действовала новая дипломатия, дипломатия, защищавшая интересы народов, а не монархий. И сам он, Николай Маркин, был ее участником, ее активным творцом.

В потоке сложных каждодневных дел Н. Маркин находил возможность уделять время учебе, чтению. Он часто встречался с Г. В. Чичериным и старался что-то перенять у него, обогатить себя новыми знаниями. Г. В. Чичерину очень нравился этот жизнерадостный матрос, они часто беседовали на самые различные темы. Секретарь Я. М. Свердлова Е. Я. Драбкина, свидетельница одного из их разговоров, вспоминала: «Когда я вошла в кабинет Чичерина, он показывал Маркину какую-то книгу. Подойдя, я увидела, что это «Божественная комедия». Видимо, заканчивая разговор, Чичерин сказал Маркину: «Седьмой круг ада предназначался для тиранов, которые жаждали золота и крови. Если бы Данте писал «Божественную комедию» сегодня, он наверняка поместил бы в седьмой круг прусских юнкеров с их закрученными вверх усами…»

…Мирная передышка, полученная Советской Россией ценою тяжкого Брестского мира, длилась недолго. Не прошло и одного месяца, как на молодую Республику Советов обрушились новые испытания. На помощь потерпевшей поражение внутренней реакции пришла мировая буржуазия. Боясь, по выражению В. И. Ленина, «как бы искры нашего пожара не перепали на их крыши», иностранные капиталисты развязали против нас настоящую войну.

Особую опасность представляло спровоцированное Антантой и контрреволюционным офицерством антисоветское вооруженное выступление чехословацкого корпуса. Этот корпус был сформирован еще до Октябрьской революции из находившихся в России в плену чехов и словаков — бывших солдат и офицеров воевавшей с Россией Австро-Венгрии. После заключения Брестского мира Совнарком РСФСР рассмотрел и удовлетворил просьбу командования корпуса о переброске его из России во Францию. Но обстановка в центре страны была сложной, враг наступал со всех сторон, поэтому бывших военнопленных было решено эвакуировать через Дальний Восток. До Владивостока им предстояло следовать эшелонами как частным лицам, оружие и боеприпасы необходимо было сдать органам Советской власти. Для несения караульной службы в пути разрешалось иметь в каждом эшелоне по одному пулемету и 168 винтовок.

Однако с первых же дней эвакуации это правило стало нарушаться. Если вначале кое-какое оружие для отвода глаз еще сдавалось, то в дальнейшем по корпусу был издан приказ — оружие не сдавать. Недавние военнопленные не пожелали быть «частными лицами».

Чехословацкий корпус — крупное вооруженное воинское формирование — растянулся эшелонами по железной дороге на протяжении семи тысяч километров — от Волги до Владивостока. По пути следования в эшелоны во множестве подсаживались белогвардейские и эсеро-меньшевистские агитаторы, делавшие все для того, чтобы поднять чехословаков на выступление против Советской власти.

Мятеж начался 25 мая в Челябинске, где на железнодорожной станции скопилось свыше десяти эшелонов с чехословаками. Здесь несколько белочехов совершили убийство стоявшего на посту красноармейца, венгра по национальности. Местный Совет арестовал убийц. Мятежники использовали этот случай в качестве предлога для того, чтобы занять вокзал, прилегающие к нему районы, и отвергли все предложения Челябинского Совета об урегулировании инцидента.

Вскоре начались вооруженные выступления других частей корпуса. В течение нескольких дней мятежники заняли Сибирскую железнодорожную магистраль и расположенные на ней крупные станции от Приволжья до Приморья. 8 июня пала Самара. Враг перехватил Волгу — главную водную артерию страны. Белочехи в контакте с эсерами образовали в Самаре «правительство». В него вошли оказавшиеся здесь же члены Учредительного собрания. Новоиспеченное, благословленное Антантой «правительство» начало спешно сколачивать собственную армию, установило на подвластной ему территории режим террора и насилия.

Захват врагами революции богатых сырьевых и продовольственных районов на Волге, Урале, в Сибири поставил под угрозу само существование Советской Республики. Сложилась обстановка, когда, по определению В. И. Ленина, «весь вопрос российской социалистической революции свелся к вопросу военному». Восточный — чехословацкий — фронт В. И. Ленин считал одним из самых главных.

…Поезд шел медленно, с трудом преодолевая небольшие подъемы. Казалось, что вот-вот на одном из них он остановится навсегда. Ленивый перестук вагонных колес раздражал Н. Маркина. Он спешил. Мыслями он уже был в Москве. «Что же случилось? — размышлял он. — Почему так срочно отозвали из Петрограда?» Ведь немногим более недели назад его назначили комиссаром особых поручений при коллегии Народного комиссариата по морским делам и командировали в Петроград, чтобы мобилизовать в городе все возможное для' организации речных флотилий. Он с головой окунулся в новую работу, встречался с работниками Центрального промышленного комитета, объезжал заводы, верфи, склады, пристани, отгружал оружие, боеприпасы. Работал с раннего утра до позднего вечера, иногда прихватывал ночь. За несколько дней он буквально перевернул Центральный промышленный комитет, заставил его работать с учетом новой тревожной обстановки. Действовал решительно. Встречая саботаж, призывал на помощь чекистов. В трудную минуту шел к рабочим, умел убедить их проявить сознательность и окончить намеченную работу в необходимые сроки. Из Питера пошли первые эшелоны для будущих военных флотилий. И вдруг получил телеграмму — срочно вернуться в Москву… Чутье и опыт подсказывали ему, что речь пойдет, наверное, о Восточном фронте. Оттуда революции грозила главная опасность, и именно туда он просил его направить.

Вокзал встретил привычной суетой. Отыскав извозчика, поехал в наркомат.

— Отправитесь в Нижний Новгород, — член коллегии наркомата И. И. Вахрамеев подвел Н. Маркина к висевшей на стене карте. — Учитывая ваши просьбы, мы решили поручить вам формирование флотилии на Волге. Положение там чрезвычайно сложное.

Из дальнейшей беседы Николай узнал, что в районе Среднего Поволжья действует белая флотилия. По данным разведки она насчитывает около сорока судов, в том числе семь канонерок и две плавучие базы. Плохо вооруженные, действующие разрозненно, наши суда не могут сдержать ее натиска. Чтобы подавить господство белых на Волге, помочь Красной Армии в форсировании реки, высадке десантов, подвозе продовольствия, обмундирования, боеприпасов, было решено создать несколько формирований судов: два отряда вооруженных кораблей и четыре флотилии. Астраханско-Каспийскую флотилию планировалось разместить в Астрахани, Военно-Волжскую — в Царицыне, Вольскую — в Вольске и самую большую, Волжскую военную флотилию, — в Нижнем Новгороде. Н. Маркина, учитывая его боевой опыт, направляли на самый ответственный участок работы…

Николай, внимательно слушавший Вахрамеева, почувствовал, как его охватывает волнение, желание побыстрее взяться за дело. Уловив его состояние, Вахрамеев улыбнулся:

— Не спеши, Николай. Зайди в секретариат, возьми свое предписание. А потом явись к Якову Михайловичу Свердлову, он хотел тебя видеть.

В переполненном, прокуренном секретариате матрос с лихим чубом одним пальцем отстучал на машинке документ. На бланке народного комиссара по морским делам значилось: «Товарищу Маркину. Согласно указанию Правительства, Вам надлежит:

1. В наивозможно скорейшее время организовать вооруженную флотилию на реке Волге для борьбы с контрреволюционными бандами.

2. Организовать охрану водного речного транспорта на реке Волге от нападений разного рода злоумышленников.

Для выполнения указанных поручений вам надлежит:

а) по соглашению с Главводом реквизировать подходящие пароходы и иные плавучие средства на реке Волге;

б) по выяснении на месте вооружать эти суда мелкой артиллерией, каковая будет дана из запасов Морского комиссариата;

в) для технического выполнения указанного в п. «б» в ваше распоряжение командируется корабельный инженер Олигер и будут командированы другие техники и специалисты;

г) для сформирования личного состава вам представляется по соглашению с Самарским Совдепом, использовать личный состав воздушной бригады особого назначения Морского ведомства, ныне находящегося в Симбирске;

д) вам представляется право пользоваться прямыми проводами и междугородными телефонами.

Все советские, военные и военно-морские власти, а равно общественные организации обязаны оказывать Вам возможное содействие к выполнению возложенного на Вас поручения».

Поблескивая стеклами пенсне, Председатель ВЦИКа встретил Маркина теплой улыбкой. Сказал, что много слышал о нем как о преданном работнике, человеке настойчивом и трудолюбивом. Подчеркнул, что Владимир Ильич лично знает о задании Н. Маркина и просил оказывать ему всяческое содействие.

21 июня 1918 года, получив последние инструкции, Н. Маркин выехал на Волгу.

…Улицы Нижнего Новгорода выглядели пустынно. Казалось, что все жители этого большого волжского города покинули его, уехали на природу, в лес, чтобы не глотать густую, поднимаемую ветрами пыль. Лишь изредка мелькали фигуры спешивших людей, ехали неторопливые повозки. Налетавшие с Волги порывы ветра яростно набрасывались на валявшиеся повсюду обрывки плакатов, различных объявлений, приказов и упорно гнали их вдоль домов и заборов.

Но город только внешне выглядел безлюдным. Здесь шла борьба, ход которой можно было проследить по тем объявлениям, которые висели на заборах и афишных тумбах. Одни из них сообщали о национализации частного речного транспорта, о создании новой организации «Центроволга», которая должна объединить все бывшие фирмы Волжского пароходства. Другие же, по всей видимости, противились этому, агитировали за нейтральную Волгу: «Пароходы должны свободно плавать но реке с нейтральным флагом!» «Вот он, голос меньшевиков и эсеров, — отметил про себя Н. Маркин. — Да. Борьба предстоит нелегкая».

Первые живые впечатления Маркина в Нижнем оказались полными и точными. Это подтвердили сразу же беседы в губкоме партии и губисполкоме.

— В городе активно действуют меньшевики и эсеры, — рассказывали ему местные партийцы. — Они проникли в Управление водного транспорта, на некоторые заводы, работающие на оборону. Они не только ведут активную агитацию против создания флотилий, но и саботируют распоряжения Советской власти. Втихую в отдаленные затоны угоняются самые лучшие пароходы. Враги противодействуют мобилизации лоцманов и капитанов, подбивают рабочих на забастовки. Пусть, дескать, комиссары сами ремонтируют суда. Часть рабочих и служащих попала под их влияние.

Непосредственно углубившись в работу, Николай еще более убедился в чрезвычайной сложности обстановки. В городе не хватало хлеба — купечество прятало его, ожидая прихода белых. Все больше и больше досаждали меньшевики и эсеры. Они всячески препятствовали Маркину. Им даже удалось с помощью Троцкого, ставшего с апреля наркомом по военным и морским делам, добиться отстранения Маркина от работы. Однако ЦК партии это распоряжение отменил и восстановил Николая в правах комиссара.

Каждый день, полный тревог, волнений, забот, подтверждал дальновидность, правильность решения Советского правительства организовывать флотилию именно в этом городе. Ведь Нижний Новгород был крупнейшим на Волге центром судостроения, паровозостроения и машиностроения. Он был мощным водным узлом, имел большую железнодорожную службу. Расположенный здесь порт был первым в России по приемке грузов и вторым (после Астрахани) по их отправке. Нижний был городом рабочих. Большинство многочисленной армии пролетариев, несмотря на происки эсеров и меньшевиков, твердо поддерживали власть Советов. Именно на них, а также на беднейших крестьян, на моряков-волжан сделал свою ставку Н. Маркин. Он знал, что они откликнутся на призыв большевиков.

…Вскоре после прибытия Н. Маркина в самых оживленных местах Нижнего появились объявления:

«Бывшие моряки Российского Военного Флота всех специальностей призыва с 1910 по 1917 гг. приглашаются для записей в целях поступления на службу во вновь формируемый воеппый морской отряд.

Заявления и записи будут приниматься ежедневно от 10-ти час. утра до 3-х час. дня с 25-го сего июня 1918 года в Коллегии Управления Всероссийского Военно-Морского Порта (Канавино, Сорокинское Подворье). От желающих поступить в отряд требуется признание платформы Советской Власти и безукоризненная честность как по отношению к Начальству, так и к своим товарищам. Не имеющих этих качеств, просим не беспокоиться.

Комиссар Волжской Военной Флотилии Н. Маркин».

Прохожие, привлеченные строгим и четким языком объявления, останавливались, читали.

— Это ж кто таков, этот Маркин?

— Моряк, с Балтийского.

— Ну раз с Питера, порядок наведет.

Вскоре по Окской набережной, по Нижнему базару, по ярмарочным улицам и площадям замелькали подтянутые матросские фигуры. Моряки шли к небольшому трехэтажному зданию бывшего Сорокинского подворья. Здесь и встречал их комиссар Волжской флотилии, в сшитом из байки бушлате, в соломенной шляпе, из-под которой улыбчиво глядели синие глаза. Он с пристрастием расспрашивал добровольцев. Ведь приходили не только моряки. Призыв о необходимости защиты великой русской реки нашел отклик в сердцах многих людей. Сюда, в Канавино, шли бывшие пехотинцы, кавалеристы, авиаторы, бывшие гвардейцы, уланы, артиллеристы.

Первыми моряками Волжской флотилии стали пулеметчики Н. Карташов, Е. Орехов и В. Реаторский. Н. Маркина радовало не только то, что они были отменными специалистами, главное — они твердо стояли на позициях Советской власти. Карташов прежде служил пулеметчиком в кавалерии, возглавлял даже пулеметную команду. Реаторский тоже воевал пулеметчиком, по только в пехоте. Орехов был добровольцем рабочей дружины. Н. Маркин охотно принял их, решив, что эти парни смогут обучить пулеметному делу других моряков. Он вызвал флаг-секретаря А. Прохорова и приказал зачислить пулеметчиков на все виды довольствия. Прощаясь с моряками, комиссар сказал:

— Что ж, дорогие товарищи, вы родились и выросли на Волге. Вам придется быть в первых рядах, защищать и освобождать матушку-Волгу. Завтра же примите пулеметы, которые будем устанавливать на боевые суда, и приступайте к обучению моряков пулеметному делу.

Количество добровольцев неизмеримо выросло, когда в Нижний прибыли моряки-черноморцы. Выполняя приказ В. И. Ленина, они затопили свои корабли в Новороссийске. Но служба матросская для них не закончилась. Моряки нужны были Советской Республике, и она направила их на Волгу. Разместились черноморцы на территории Нижегородской ярмарки, заняли несколько гостиниц. Штаб расположился в маленькой комнате на втором этаже гостиницы «Россия». Здесь с ними и вели беседы комиссар и его помощники.

Всем зачисленным во флотилию выдавалось соответствующее удостоверение. «Предъявитель сего, — было написано в нем, — есть матрос Рабоче-Крестьянского Красного Флота… Находится в составе Волжской Военной флотилии в качестве… с…. по… Настоящий документ считается недействительным, если матрос будет находиться в десяти верстах от судна без надлежащего отпускного свидетельства…»

Такое строгое правило было применено Н. Маркиным с целью пресечь в формируемой им флотилии разброд, шатания, дезертирство. К себе в подчинение он брал только надежных, проверенных людей. Тех же, о ком у него еще не сложилось мнение, он направлял в так называемую «переходную роту», где они проходили испытательный срок.

Зачисленные во флотилию моряки, со своей стороны, должны были давать письменное обязательство служить не менее шести месяцев, строго соблюдать дисциплину, не жалеть себя при защите Советской власти.

Мир тесен. И. Маркин, принимая добровольцев, встретил в Нижнем многих своих старых знакомых — по Петрограду, Москве, Кронштадту.

С эшелоном черноморцев прибыл Иван Колбин. Его Николай знал еще по Балтике. Вместе входили в Кронштадтский комитет партии, вместе сотрудничали в большевистской газете «Голос правды». Вместе поднимали моряков против царизма, против Временного правительства. Крепко обнялись старые большевики (а им-то обоим вместе еще и полсотни не набралось) и принялись за дело. Колбин был назначен помощником начальника штаба флотилии. Позже он стал начальником ее политотдела.

Среди черноморских моряков находился и матрос Всеволод Вишневский. Бросив гимназию, он убежал на фронт, когда ему было четырнадцать. Воевал. Заслужил боевые награды. Потом вернулся в гимназию. Окончив ее, В. Вишневский, как он позже вспоминал, пошел добровольцем на службу в Красный флот — «тяга к морю у меня была всегда, а беззаветная храбрость матросов и их преданность революции окончательно решили мой выбор». В. Вишневский позже тепло писал о своей первой встрече с Н. Маркиным: «Меня принял организатор флотилии — легендарный комиссар товарищ Маркин и назначил пулеметчиком на военный корабль «Ваня». Смышленый юноша, уже три года воевавший на фронтах, понравился Н. Маркину. Комиссар не боялся поручать ему ответственные задания. Здесь же, в Волжской флотилии, В. Вишневский стал коммунистом.

Однажды, шагая по улице, Николай обратил внимание на моряка, который внимательно наблюдал за ним. Присмотрелся сам и узнал — Георгий Корягин. Старый знакомый еще по учебно-минному отряду. Начались расспросы, что и как. Григорий удивился:

— Ты ведь из Пензы? Что же делаешь в Нижнем?

Н. Маркин коротко рассказал о своей работе, об организации флотилии. Потом они вспомнили учебно-минный отряд и то, как во время экзамена оба корпели над письмом и арифметикой, вспомнили и марксистский кружок в Кронштадте.

— Ну так что? — прервал Николай воспоминания. — Идешь в Волжскую флотилию? — И, получив утвердительный ответ, сказал: — Назначаю тебя старшиною электриков.

Так, с легкой руки комиссара флотилия пополнилась еще одним верным защитником Советской власти. Георгий Николаевич Корягин всю свою жизнь посвятил борьбе за ее высокие идеалы. После Волжской флотилии воевал в отряде моряков на Украине, работал в ЧК, участвовал в войне с белофиннами, в Великой Отечественной войне. Куда бы ни бросала судьба моряка, он всегда в трудную минуту жизни вспоминал Н. Маркина, своего любимого комиссара. «Замечательный человек нашей эпохи» — так написал о Н. Маркине Г. Н. Корягин спустя сорок лет.

…Дни летели. На громадное количество дел не хватало времени. Наряду с набором экипажей Н. Маркину приходилось заниматься и подготовкой судов, их оснащением, экипировкой. Он сразу определил «слабые места» имевшихся пароходов: корпус тонкий — пуля пробивает насквозь; на многих из них машины и котлы были подняты выше палубы, что тоже делало их очень уязвимыми; кроме того, пароходы по сравнению с морскими судами были неповоротливы. Но тем не менее из этих разномастных мирных «купцов», барж, пароходов и катеров необходимо было создать грозные боевые корабли, способные противостоять вражеской флотилии.

Первые же шаги Н. Маркина по переоборудованию судов натолкнулись на жесткий отпор бывших хозяев, а также эсеров и меньшевиков. Лучшие пароходы приводились в негодность, угонялись в дальние затоны — «ушли, мол, в низовье, за хлебом». Но комиссар был готов к такому повороту событий. С помощью нижегородских коммунистов он обследовал все те места, где могли быть запрятаны пароходы. Было обнаружено шестнадцать судов. Но шесть из них Н. Маркин забраковал сразу же. «Не подходят, старые, маломощные, тихоходные». Остальные десять были обследованы, а затем переправлены на завод «Теплоход». Предстояло оснастить их оружием, дооборудовать.

И здесь, на заводе, Н. Маркину опять пришлось вступить в нешуточную схватку с меньшевиками и эсерами. Несколько инженерно-технических работников «Теплохода» заявили, что не будут руководить работами. Дескать, комиссар хочет попросту уничтожить пароходы, которые не приспособлены и не могут быть приспособлены к ведению военных действий, а потому неизбежно погибнут в бою. На этом основании они отказались вооружать суда. «Хотим плавать по нейтральной Волге!» — это было лозунгом тех, кто стоял на платформе меньшевиков и эсеров, лозунгом всех саботажников, яростное сопротивление которых приходилось преодолевать Н. Маркину.

Там же, на заводе «Теплоход», Н. Маркин собрал митинг. Собранный, напряженный, как пружина, он выступил перед рабочими:

— Лозунг о нейтральной Волге — самый предательский лозунг, — горячо говорил Николай. — Меньшевики и эсеры в лицо нам кричат о нем, но за этим внешним нейтралитетом мы видим белогвардейцев, расстреливающих рабочих. Белые занимают на Волге все новые города, а мы, видите ли, должны оставаться нейтральными! Нет! Рабочие Нижнего не должны безучастно смотреть на то, как белогвардейцы идут к Москве. За работу, товарищи! Время не ждет!

Меньшевики и эсеры, пытавшиеся сорвать митинг, просчитались. Нижегородские рабочие, испытавшие на себе гнет богатеев-заводчиков, поддержали комиссара.

— Выходим все на работу!

— Вооружим пароходы…

— Не допустим белых в Нижний…

С одобрением было встречено решение комиссара об аресте эсеро-меньшевистских саботажников. И уж совсем успокоительной музыкой для Маркина прозвучали слова, сказанные кем-то из рабочих:

— За пароходы, Маркин, теперь будь спокоен. Наше слово крепкое!

Рабочие «Теплохода» под руководством инженера Оли-гера в самые короткие сроки покрывали броней буксирные пароходы, устанавливали на палубе орудия. Работы велись быстро, но время требовало работать еще быстрее. Н. Маркин решил снова поговорить с рабочими.

— Товарищи, предлагаю обедать и ужинать не дома, а на заводе. Сэкономим время на этой ходьбе. Есть же можно на месте, как делают это моряки. Те, кто останется на сверхурочную работу, будут получать дополнительное питание…

Ремонтники согласились с предложением комиссара. И это дало свои результаты. Производительность труда в следующие дни заметно повысилась. Коммунисты, передовые нижегородские рабочие трудились по шестнадцать и более часов в сутки.

Н. Маркин внимательно следил за ходом работ. Он вникал во все детали — как лучше сделать крепеж, как удобнее располагать помещения, каюты, размещать вооружение. Возникали заминки — и Маркин тут же старался устранить их. Не оказалось чего-то под рукой — Маркин шлет телеграмму в наркомат, требует помощи. «В первую очередь, — подчеркивал он, — необходимо абсолютно срочно: 4 пушки 4-х дюймовые или 120-мм морские со станками и снарядами; 20 пушек 47-мм со всеми принадлежностями и снарядами; 10 пушек 37-мм с тумбами и снарядами. Обмундирование на 500 человек…» И вскоре от петроградских и московских оружейных, судостроительных, металлургических заводов, с центральных складов приходит необходимое оборудование и снаряжение.

…Неожиданно упала производительность труда у ремонтников завода «Нижегородский пароход». Н. Маркин выяснил причину — и сердце его сжалось. Рабочие были истощены, они получали всего по четверти фунта хлеба в сутки. Нужно было принимать срочные меры. Он обращается в Нижегородский Совет рабочих и крестьянских депутатов с просьбой отпустить муки для рабочих. Когда же выяснилось, что в городе муки нет, Н. Маркин отправляет своего помощника с отрядом краснофлотцев добывать продукты у кулаков и торговцев хлебом. Понимая, как непросто приходится комиссару Волжской флотилии, Я. М. Свердлов 22 июля 1918 года направляет телеграмму Нижегородскому губкому партии: «Предлагаю оказывать всяческое содействие всех учреждений т. Маркину порученной ему работе». А вскоре Совет Народных Комиссаров постановил ассигновать в распоряжение Наркомата по морским делам 25 миллионов рублей на формирование Волжской военной флотилии.

…Не хватает рабочих рук. И комиссар обращается к морякам — помогите ремонтникам. Те с готовностью откликаются на просьбу. В. Вишневский вспоминал впоследствии: «Принимается решение всем идти на суда работать вместе с рабочими. Идет непрерывный боевой субботник, хотя до появления известных субботников было еще далеко. На «Сереже» стук и скрежет молотков и сверл. Орудия громыхают по железной палубе. Разгоряченный и опьяненный делом, работает наш механик товарищ Федоров. Маркин — всюду».

Да, Маркин был всюду. Его надвинутую на глаза соломенную шляпу можно было видеть то в заводских цехах, то в штабе флотилии, то в губпарткоме, то в авиаотряде, то на кораблях. Тут, на кораблях, Маркин появлялся все чаще и чаще. Предстояло важное событие — испытание изготовленных судов. Волновался комиссар, волновались специалисты. Выдержат ли пароходы, баржи и катера орудийные установки?

Артиллерийские пробы решили провести на реке, в отдалении от населенных пунктов. Зарядили орудия. От их замков на берег протянули длинные шнуры. Все спрятались. Команда «огонь!». Гремят выстрелы трехдюймовых орудий. Пароход только вздрагивает. Выскочившие из укрытий люди кричат «ура!» и бросают вверх фуражки, бескозырки. В массе головных уборов взлетает и соломенная шляпа комиссара.

Маркин всюду. Чем уже сжимается кольцо белогвардейских войск и чехословацких мятежников, тем больше осложняется обстановка в городе и губернии. Все чаще приходят известия о действиях кулацких банд. Для их подавления флотилия направляет специальные отряды в Вязовку, Дальне-Константиново, Борисово-Покровск и другие города. Отряды эти иногда возглавлял сам комиссар. В июле он докладывал наркомвоенмору:

«Сейчас мой отряд оперирует в Арзамасском уезде в составе 80 человек.

Большое моральное впечатление производит на белогвардейцев матросская форма, белогвардейцы бегут в панике, все бросая, правда, наши пощады не дают».

Маркин всюду. Он работает, забывая про отдых, сон, еду.

….Катер шел из Моховых Гор в Нижний. Выдался момент, когда Маркин позволил себе минуту отдыха, сел, задумался. Подошел старшина пулеметчиков Карташов.

— А, первый доброволец Волжской флотилии, — улыбнулся комиссар. Отодвинулся к борту: — Садись, рассказывай, как житье-бытье.

Присев рядом, Карташов вдруг спросил:

— Николай Григорьевич, когда же вы спите и едите? Все видят вас занятым целыми днями и ночами…

Маркин снова улыбнулся и пошутил:

— В военное время спать не положено. — Потом добавил: — А есть… Есть надо по-походному.

Он достал сверток, развернул. Разделив хлеб, масло и сахар, отдал одну часть Карташову, а сам принялся за другую. Поев, Маркин налил кружку кипятка, выпил ее и сказал:

— А сейчас, пожалуй, я действительно немного отдохну. — И пошел в кубрик. У порога остановился, попросил: — Когда будем швартоваться, прошу разбудить…

К концу июля силы белых преобладали как на воде, так и на суше. Красная Армия с боями отходила правым берегом по направлению к Казани. Вечером 5 августа с кораблей противника, захватившего казанские пристани, высадился на берег десант чехословацких мятежников. Два дня продолжались жестокие бои — и белогвардейцы полностью овладели городом. Падение Казани создало непосредственную угрозу Нижнему Новгороду.

Изменение обстановки на фронте сразу почувствовали притаившиеся в городе враги — бывшие золотопогонники, кулачье, купечество. По городу поползли обывательские слухи:

— Белые вот-вот будут, уже на подходе…

— Нечего оборонять Нижний, а то жертв будет много.

— Пусть комиссары бегут, а мы объявим Волгу нейтральной.

Обеспокоенный серьезностью ситуации в Нижнем Новгороде, В. И. Ленин 9 августа пишет письмо председателю Нижегородского губисполкома. В нем он обозначил необходимость экстренных мероприятий.

Для Н. Маркина это письмо стало программой действий. Он собрал на митинг матросов и командиров флотилии:

— Город мы не сдадим. Враг должен получить здесь такой отпор, которого не встретил ни под Самарой, ни под Симбирском, ни под Казанью.

Созданный по указанию В. И. Ленина военно-революционный комитет, куда вошел и Н. Маркин, взялся за наведение порядка в городе. Были раскрыты несколько заговоров, арестованы их организаторы. В самые короткие сроки все имевшиеся в распоряжении большевиков силы были мобилизованы на защиту города. Чтобы предупредить прорыв, командующий Восточным фронтом, которому была подчинена и Волжская флотилия, издал приказ: отправить к месту боев все суда.

…Погожим августовским днем флотилия уходила из города. Провожавших было много. Состоялся короткий митинг.

— Спасибо, дорогие товарищи, за работу, — от имени моряков благодарил Н. Маркин ремонтников. А те в ответ напутствовали уходящие суда:

— Бейте контру насмерть!

— Счастливого пути!

— Ждем с победой!

Корабли Волжской военной флотилии двинулись вниз по реке. Их путь долго еще можно было проследить по густым клубам дыма, стлавшегося по реке. Десятки, сотни глаз с надеждой и тревогой смотрели им вслед.

Комиссар флотилии Николай Маркин «держал флаг» (хотя флага на своих кораблях ни он, ни командующий флотилией не поднимали) на «Ване». Это был низко осевший и широкий, почти круглый пароход; напоминавший сковородку, спущенную на воду. Он бодро шлепал колесами по воде. Кожухи колес были не по корпусу высоки и громадны, а низкая и толстая труба, расширявшаяся наверху, походила на башню шестидюймового орудия. Но «Ваня», этот корабль, совсем недавно бывший собственностью волжского миллионера Сталеева, при всей нелепости своего внешнего вида был построен прочно и надежно. Он хорошо слушался руля, неплохо маневрировал.

«Ваня» шел вслед за сторожевым катером «Олень». За ним на буксире следовал плавучий форт «Сережа», переоборудованный из нефтеналивной баржи и вооруженный, кроме двадцати двух орудий, еще двадцатью пулеметами. Н. Маркин с гордостью поглядывал на «Сережу». Ведь именно по приказу Н. Маркина была реквизирована эта только что спущенная на воду заводом Курбатова громадная железная баржа, вмещавшая 125 тысяч пудов груза. Этот речной дредноут имел много преимуществ. При полной загрузке, например, он оседал только на один аршин, что позволяло ему проходить любые мели. «А если залить водою некоторые отсеки, — говорил Маркин, — на нем можно будет свободно выходить в Каспий!» Николай ни на минуту не сомневался, что именно там и очень скоро окончат свой поход волжские корабли. Чувство гордости, которое он испытывал, глядя на «Сережу», омрачалось, однако, одним обстоятельством. Комиссар видел, что тяжелая баржа существенно замедляет движение не только «Вани», но и всей флотилии.

— Для него необходим специальный буксирный катер, — размышлял вслух Маркин. — Может быть, этот подойдет?

Флотилия проходила мимо затона, где стоял двухтрубный буксир.

— «Мария», — кто-то в бинокль прочитал название судна.

— Поженим «Сережу» с «Марией», — сразу же пошутили на «Ване».

— Пожалуй, подойдет, — оценивающе осмотрев буксир, сказал Н. Маркин. И скомандовал: — Взять пароход для флотилии!

Переговоры с капитаном и командой закончились успешно. «Мария» взяла «Сережу» на буксир. «Ваня», а вслед за ним и все корабли флотилии увеличили скорость.

Встреча с кораблями, ушедшими из Нижнего несколько раньше, произошла у Свияжска. Радостно приветствовали моряки прибытие главных сил. И. Дойников, командир парохода «Ольга», прямо на капитанском мостике пустился в пляс. Сами собой сложились немудреные матросские частушки:

…Волжская военная флотилия готовилась к серьезным боям, к освобождению Казани. В конце августа в ее составе уже были три миноносца, девять вооруженных пароходов, две плавбатареи, четыре катера и свой авиаотряд, состоящий из четырех самолетов.

Были произведены и организационные изменения. 23 августа вместо не справившегося с руководством флотилией Р. Бернгардта командующим был назначен Ф. Раскольников. Помощником командующего и комиссаром военной флотилии стал Николай Маркин. Вместе с новым командующим приехала его жена журналистка Лариса Рейснер. В своих очерках и корреспонденциях, которые публиковались потом в газете «Известия», она эмоционально и красочно рассказала о боевых действиях флотилии, о героизме ее матросов.

Новое командование приняло активные меры для повышения организованности и дисциплины личного состава. Моряки-балтийцы, влившиеся в состав Волжской флотилии, принесли с собой дух революционного оптимизма, боевой задор, готовность к борьбе. Настроение рвавшихся в бой моряков в те дни было можно выразить одним лозунгом: «Даешь Казань!»

Командование флотилии не стало дожидаться наступления белых и решило нанести несколько мощных ударов по противнику. Первая серьезная стычка произошла в районе Верхнего Услона. Здесь красные моряки применили неожиданный для белых тактический прием. Открыв огонь, несколько судов сразу же в начале боя стали отходить. Ощущая свое превосходство, флотилия белогвардейцев бросилась в погоню и… попала под удар стоящего в засаде плавучего форта «Сережа». Маркин был доволен. Это его «детище» точными залпами своих многочисленных орудий сбило спесь с противника. Суда белых в панике заметались. Многие их корабли получили серьезные повреждения и поспешно отошли вниз по Волге. На следующий день морякам удалось отбить у врагов баржу с продовольствием и боеприпасами.

Первый успех воодушевил всех. Весть о победе в речном бою, подобно птице, облетела войска 5-й армии, с которой взаимодействовала флотилия.

В течение двух дней флотилия вела почти беспрерывные бои. Одновременно была произведена детальная разведка, получены данные о созданной белогвардейцами системе обороны, о позициях их артиллерии.

Первые победы принесли с собой и первые потери. Гибли люди, выходила из строя техника. Проанализировав ситуацию, Н. Маркин приходит к выводу: необходимо продолжать укреплять суда. Он едет к ремонтникам, выступает перед ними, убеждает в необходимости установить на «Ване» и других судах специальные щиты для палубных команд, находившихся у орудий. Как виделось Маркину, именно это позволило бы надежно защитить комендоров от пулеметного огня противника. Рабочие согласились быстро выполнить заказ моряков.

Последовавшие затем бои были чрезвычайно жестокими и упорными. Никто, ни красные, ни белые, не желал отступать. В этих условиях нужна была особая твердость духа, выдержка и смелость. «Все ли моряки флотилии обладают такими качествами? — задавался вопросом комиссар. — Все ли выдержат это тяжкое испытание, не дрогнут ли в бою? Ведь дальше будет еще труднее…»

Перед началом новой операции он выстроил команду на палубе:

— Мы идем на поединок с головным судном белой флотилии, — начал комиссар свое выступление. — Кто боится смерти, пусть честно выйдет вперед, чтобы в бою не сеять панику. Трусость в решающий момент подобна смерти!

Над палубой нависла тишина. Потом вперед вышли два матроса.

— Сходите на катер, — зло сказал им Маркин. — Катер вас спасет, в бой не пойдете.

Моряки стоявших рядом с «Ваней» судов начали свистеть, кричать:

— Трусы!

Немного потоптавшись на месте, оба матроса вдруг заявили:

— Мы не хотим уходить. Мы решили — пойдем вместе с вами в бой.

— Не сдрейфите? — спросил их Маркин.

— Нет, — твердо заявили те. — Будем сражаться до последней капли…

…И снова бои. Сутками продолжались схватки. В одной из них сошлись «Ваня» и белогвардейский корабль «Ливадия». Суда сблизились на расстояние винтовочного выстрела. Вот как описал впоследствии этот бой В. Вишневский:

«Снова выходим за поворот. Снарядов мало, очень мало. Приходится надеяться на пулеметы. Противник крепко встречает, идет быстро на сближение. Дистанция уменьшается со страшной быстротой. Комендоры входят в азарт. Выстрелы частят. Стоит непрерывный грохот и звон падающих гильз… Подана команда: взять ручное оружие! Мы ждем абордажного боя. Какой редкий случай! Наконец время вмешаться и нам, пулеметчикам. Стоя и лежа на открытом мостике, мы четверо — Штуц, Рябчинский, я и еще один — открываем огонь из четырех «максимов». Ленты с нервными подергиваниями опустошаются одна за другой. Из пароотводных трубок хлещет пар. Маркин впился глазами в приближающийся белогвардейский корабль «Ливадия». Еще немного, и корабли будут таранить друг друга. Рулевые неподвижны. Лоцман — бородатый волгарь — бледен и жалок… Стреляю в боевом упоении, одной рукой нажимая спуск, другой подтягивая узкие патронные ящики… Белые дрогнули. «Ливадия» покатилась в сторону. Мы уже не имеем снарядов, но преследуем, не можем остановиться. Палуба пожелтела от патронных гильз. Надульники матового цвета от порохового налета… Все страшно возбуждены. Нам что-то кричат с палубы — грубое, задорное. Вероятно, наша стрельба пришлась по вкусу…»

…31 августа из штаба Восточного фронта прилетела страшная весть: правые эсеры совершили злодейское покушение на вождя пролетарской революции В. И. Ленина. Во флотилии, как и во всех частях Красной Армии, люди стихийно собрались на митинг. Выступавших было много, все хотели высказать свой гнев, свою ненависть к врагам Советской власти:

— Мы возмущены дерзким покушением!

— Раны Владимира Ильича — наши раны. Его боль жжет наши сердца больше, чем вражеская пуля!

— Каждая капля его крови будет отомщена!

Весь Восточный фронт жил призывом: за одну рану Ильича отбить его родной город Симбирск, а за вторую — освободить Самару!

Красноармейцы и моряки шли в наступление, горя стремлением разделаться с врагом, отомстить за раны вождя революции.

…День за днем — уже целую неделю флотилия вела жестокие бои. Энергия, натиск, рождавшийся в боях опыт заставляли вражеские суда отступать. Волжская флотилия приближалась к Казани. Но сдавать ее просто так враг не собирался. В те тревожные и напряженные дни комиссар флотилии всегда был там, где кипел самый жестокий бой, где решалась судьба сражения.

…Бригада полковника Каппеля внезапно ударила в тыл 5-й армии. Под угрозой захвата оказался ее штаб. Положение сухопутных войск у Свияжска стало критическим. Командование флотилии решило помочь им десантом моряков. Н. Маркин набирает добровольцев. И вот уже форт-баржа «Сережа» высаживает их на берег, и десант сразу вступает в бой. При виде черных бушлатов и полосатых тельняшек белогвардейцы в панике отступили.

…Необходимо разведать позиции белой артиллерии, прикрывающей подходы к Казани. В тыл врага направлена группа добровольцев. Возглавляет ее Н. Маркин. В «вольном платье», в шляпе он совсем не похож на моряка-комиссара. Под стать ему экипируются другие разведчики. Группа проникает далеко за передовую цепь противника. Сквозь бинокли моряки внимательно изучают берег реки. Есть! Батареи обнаружены! Разведчики уходят назад. «Сережа» заставляет замолчать белогвардейские батареи.

…Маркин вызывает к себе командира авиаторов бывшего балтийца летчика Э. Столярского:

— Нужно узнать, что делается в тылах белых, где их резервы, склады. Хочу слетать с вами на разведку.

— Высоты не боитесь?

— Нет.

И вскоре один из гидросамолетов, на котором находились Столярский и Маркин, облетает тылы белых…

Ради достижения цели, которая стоит перед ним во всей своей определенности, — ради победы революции Н. Маркин готов выполнить любую задачу. При этом в круговороте больших дел, в каждодневной суете Николай не забывает о главном, о том, что он комиссар, на котором лежит ответственность за политическое воспитание моряков. Коммунистов в экипажах судов и среди рабочих-ремонтников было мало. Это очень осложняло работу. Через Нижегородский губком партии Николай подбирает надежных, преданных людей, которые были назначены комиссарами судов. Опираясь на них, Маркин и проводил партийно-политическую работу.

Заниматься нужно было всем. Вот, например, на «Добром», как эпидемия, вспыхнуло повальное увлечение игрой в карты. Комиссара, который пытался пресечь эту картежную стихию, никто не слушал: «Играли и играть будем». Необходимо было жесткое решение. Разговор Н. Маркина с инициаторами-картежниками был короток: с корабля — вон! Зачинщики, не ожидавшие такого крутого поворота, переполошились. Лишь взяв с них честное революционное слово, Н. Маркин оставил их на судне. Свободное время отныне экипаж стал проводить за… чтением. Особенно всем нравилось повествование Демьяна Бедного о попе Панкрате. Правда, ради такого увлекательного занятия кое-кто махнул рукой и на службу… Сам очень любивший книгу, Н. Маркин деликатно сумел повернуть дело так, что именно те, кто воевал лучше других, получили преимущественную возможность посвящать свой досуг чтению.

Н. Маркин видел, как в ходе боев мужают его боевые товарищи. Он всячески поддерживал складывавшиеся в коллективе хорошие традиции и, напротив, пресекал любые отступления от революционной морали.

…Под Морквашами группа моряков была послана в разведку. Возвращаясь обратно, матрос Карташов захватил в одном из оставленных хозяевами домов несколько томов энциклопедии. Ходивший вместе с ним пулеметчик матрос Вишневский взял граммофон с пластинками. Пусть, дескать, команда музыку слушает!

С этими трофеями Карташов и Вишневский прибыли на корабль. У трапа их встретил Н. Маркин:

— Вы что же мародерством занимаетесь?!

Матросы остановились. Карташов чистосердечно рассказал, где что взяли. И попросил комиссара:

— Может, оставим эти книги? Будем читать на досуге. Ведь они очень интересные. У нас на корабле книг мало!

Немного подумав, Н. Маркин распорядился:

— Карташова с книгами на борт принять, а Вишневскому граммофон вернуть и положить туда, откуда взято.

Обескураженный матрос пошел обратно.

В начале сентября войска 5-й армии, соединение В. Азина, суда Волжской военной флотилии начали наступательные действия под Казанью. 7 сентября были освобождены Верхний и Нижний Услоны, Почище…

10 сентября корабли флотилии под орудийным огнем противника пришвартовались у казанской пристани. «Ваня» шел головным. За ним в кильватере — «Добрый», «Ольга, «Коновод», «Олень» и «Пересвет».

Маркин отдает приказ:

— Десант — на берег! — И первым спускается с корабля во главе отряда в сто человек.

— Вперед! Освободим Казань! — увлекает он моряков.

Огнем пушек и пулеметов суда поддерживают десантников. И вот, сбив в Коротком бою белогвардейские цепи, моряки идут по улицам Казани.

Маркин доволен ходом боя, оперативностью, доволен темпами наступления. Белые бегут. Николаю доложили, что обнаружен брошенный белогвардейский штаб. Комиссар приказал осмотреть его. В штабе нашли документы, печати. Все это Маркин взял с собою. Кроме того, приказал погрузить на корабль стоявшие у штаба две 37-мм скорострельные английские пушки и запас снарядов к ним.

Днем отряд стройными рядами с красными знаменами прошел по городу. А вечером на пристани состоялся митинг. Команде канонерской лодки «Ваня», первой ворвавшейся в город, было вручено Красное знамя. И. Маркин объявил благодарность личному составу всех кораблей, вручил памятные подарки лучшим воинам. Машинист «Вани» Петр Попов был награжден гитарой с надписью: «От Реввоенсовета республики. За штурм Казани. 10 сентября 1918 г.».

Владимир Ильич Ленин И сентября направил в Казань телеграмму: «Приветствую с восторгом блестящую победу…» Через несколько дней вождь пролетарской революции обратился с письмом ко всем войскам, участвовавшим в этой операции:

«Товарищи! Вам уже известно, какое великое значение приобрело для всей русской революции взятие Казани, ознаменовавшее перелом в настроении нашей армии, переход ее к твердым, решительным победоносным действиям. Тяжелые жертвы, понесенные вами в боях, спасают республику Советов. От укрепления армии зависит прочность республики в борьбе с империалистами, зависит победа социализма в России и во всем мире. От всей души приветствую геройские советские войска, армию авангарда эксплуатируемых, борющихся за свержение эксплуатации, и желаю дальнейших успехов.

С товарищеским и коммунистическим приветом

В. Ульянов (Ленин)».

Это письмо было с воодушевлением встречено моряками Волжской военной флотилии. На митингах его читали и перечитывали.

В те же дни в штаб флотилии поступила телеграмма от Революционного военного совета республики: «Моряки Волжской военной флотилии. В боях под Казанью ваша флотилия покрыла себя славой. Все суда соревновались в героизме и преданности рабочему классу. Славные моряки показали, что они остаются тем, кем были: красной гордостью революции… Братский привет, товарищи моряки. Вперед! Задушите гадину!»

Реввоенсовет предложил заменить старые названия судов, «унаследованные от царской и купеческой эпохи», новыми, соответствующими эпохе революционной. Во флотилии так и поступили. Боевое судно «Ольга» легко переименовалось в «Авангард революции», катер «Олень» стал «Борцом за свободу», «Пересвет» — «Борцом за коммуну». Но когда очередь дошла до «Вани», дело застопорилось. Разгорелись споры. Морякам полюбилось название судна — простое русское имя. Большинство не хотело его менять. Тогда слово взял Н. Маркин. Он предложил к имени «Ваня» прибавить слово «коммунист».

— Ведь все моряки вели себя в бою, как коммунисты, — обосновал он свое предложение.

Корабль стал называться «Ваня-коммунист». Именно под этим именем он вошел в историю флота, в историю гражданской войны.

18 сентября основные силы Волжской военной флотилии были направлены на Каму для поддержки 2-й армии. Эта группа войск имела задачу подавить ижевско-воткинский мятеж, основными движущими силами которого были эсеры и находившиеся в подполье белогвардейцы.

Двигаясь вверх по Каме, флотилия участвовала в освобождении Чистополя, Елабуги, других городов.

Н. Маркин в это время по распоряжению Реввоенсовета находился в Нижнем Новгороде. Вновь занимался оснащением и переоборудованием судов для флотилии. В условиях напряженных боевых действий эта работа была бесконечной, и воистину один только Маркин, энергичный, деятельный, мог добиться необходимой четкости и оперативности в ходе ремонтных и монтажных работ на судах. Пока Николай ездил по заводам, команда ремонтировала «Ваню-коммуниста». Он все больше и больше обретал черты боевого судна. На корабле установили дальномер, противоаэропланную пушку. Ряд усовершенствований коснулся и машинного отделения.

29 сентября у Набережных Челнов «Ваня-коммунист» соединился с главными силами флотилии, которая настойчиво преследовала белогвардейские суда. Продвижение наших кораблей было таким стремительным, что они на несколько десятков километров обогнали сухопутные части Красной Армии.

30 сентября флотилия оказалась в нескольких километрах от села Пьяный Бор. Разведка донесла, что правый высокий и лесистый берег Камы занят белогвардейцами, они его укрепляют, а левый — свободен. Белогвардейские корабли находились в районе Пьяноборского острова, который делил русло Камы на два рукава.

Исходя из обстановки, Н. Маркин принял следующее решение. Утром 1 октября он высадил на берег десант — 25 человек во главе со старшиной пулеметчиков Карташовым. Моряки получили приказ разведать местность, а затем открыть огонь по противнику, заставить его раскрыть систему огня. Десант был усилен двумя пулеметами и двумя пушками с «Вани-коммуниста».

Матросам повезло. На лугу им встретились двое крестьян на телегах и согласились помочь перевезти пушки и пулеметы. Проследив в бинокль, как моряки исчезли в прибрежных кустах, Н. Маркин начал готовиться к предстоящему бою. Он еще раз прошелся по кораблю, заглянул в машинное отделение, побеседовал с моряками.

Вскоре на «Ване-коммунисте» был поднят сигнал: «Всем с якоря сниматься и следовать за мной». Канонерская лодка комиссара первой пошла вверх по Каме.

Маркин внимательно всматривался в берега. Приближенные окулярами, спокойно, в такт порывам ветра, качались деревья. Вспомнилось, как лоцман объяснял, почему село называется «Пьяный Вор» — сосны на ветру качаются, словно от вина…

Его интересовал правый берег. Именно там укрепились белогвардейцы. Где-то там, у пристани, притаились вражеские корабли. Николай не сводил глаз с прибрежной полосы. Скоро должно появиться село. Нужно только обойти выступающий, поросший лесом мыс Малиновского. Корабль уже начал огибать этот мыс, когда до слуха моряков долетели звуки выстрелов. Это действовали десантники. Они заставили сняться с места корабли белых, вызывали их огонь на себя.

«Нужно увеличить ход», — решил Маркин, но вдруг наблюдатель доложил:

— Белые! На мысу!

В бинокль Маркин увидел на берегу сарайчики и сложенные в штабеля дрова. За ними мелькали неясные серые фигуры. Комиссару стал понятен план противника: пропустить красные суда, а когда они вступят в бой — громить их с двух сторон, с флангов.

— По поленницам! Огонь!

Носовое орудие, круто повернувшись, начало обстрел замаскированной батареи белых. Полетели вверх дрова, стала видна опрокинувшаяся пушка.

— Огонь! Огонь! — командовал комиссар.

В машинное отделение он передал приказ — подготовиться к десанту. Корабль направился к мысу. Орудия бьют по уже не маскирующейся артиллерийской батарее белых. Маркин за штурвалом, он сам ведет корабль. Все ближе берег. Все ожесточеннее стрельба. Еще мгновение, и десантники ринутся в бой…

Но матрос, делавший промер глубин, доложил:

— Глубина три фута.

Этого мало. К берегу подойти нельзя. Маркин отменяет десант. Матросы разбегаются по местам.

Теперь «Ване-коммунисту» приходится вести бой уже на два фронта. Носовое орудие комендора Овсейчука продолжает обстреливать берег, а кормовое орудие комендора Палланго ведет огонь по появившимся судам противника. Положение «Вани-коммуниста» становится сложным. Командующий флотилией с «Прыткого» передает:

— Немедленно отойти.

Но не мог Маркин отойти. «Нет, Маркин, — вспоминала свидетельница этого боя Лариса Рейснер, — командовавший лучшим пароходом «Ваня-коммунист», привыкший к опасности, влюбленный в нее как мальчик, не мог со стороны наблюдать воинственную игру этого утра».

«Ваня-коммунист» продолжал вести свой неравный бой. Вражеские снаряды ложились все ближе и ближе к кораблю. Один из них разорвался над рубкой. Многие матросы были ранены. Взрывной волной Маркина отбросило от штурвального колеса. Он добрался до переговорной трубы и скомандовал машинному отделению:

— Дать полный задний!

Машинисты, матросы Кулик и Попов, мгновенно перевели кулису и дали задний ход. Но вдруг и в машинном отделении разорвался снаряд. Осколки перебили паропровод, исковеркали кулису. Судно потеряло управление, закружилось на месте…

Теперь белогвардейцы спокойно вели по нему прицельный огонь. Снаряды рвались все гуще. Пламя охватило корабельные надстройки. Орудия были повреждены…

На помощь «Ване-коммунисту» пытались пробиться другие корабли флотилии — «Прыткий», истребитель № 23, канонерские лодки «Товарищ» и «Авангард революции». Но и они попали в плотную завесу огня. Снаряд ударил в нефтяную цистерну «Товарища», подача топлива в топку котла прекратилась, судно на буксире увели с поля боя. Отошли также «Прыткий» и «Авангард революции». Только истребитель № 23 (один из шести доставленных по железной дороге с Балтики быстроходных катеров) подошел к «Ване-коммунисту» и спасал оказавшихся за бортом.

Лучший корабль Волжской военной флотилии, насквозь прошитый пулями, «Ваня-коммунист» продолжал бой. Огнем пулеметов, выстрелами из винтовок встречали моряки приближавшиеся белогвардейские суда. Окровавленные, израненные матросы заделывали пробоины, тушили пожар, выбрасывали за борт находившуюся в трюме взрывчатку. А враг наседал. Взрывы снарядов, дым, гарь… «Ваня-коммунист» охвачен огнем… Маркин приказывает команде оставить корабль, плыть к левому берегу.

Верный старому морскому правилу (капитан сходите корабля последним!), комиссар лег за пулемет и стал прикрывать отход товарищей.

Еще один снаряд попадает в горящее судно. Взрывом сорван дальномер. Он зацепился за трос сирены, и сирена пронзительным воем покрыла звуки боя.

Борис Лавренев писал: «Ваня-коммунист» умирал в неравной борьбе и страшным голосом бьющего в сирену пара прощался с жизнью и взывал о мести».

В том бою погибло около сорока матросов. Погиб и комиссар флотилии Николай Григорьевич Маркин.

«…Маркина ждали всю ночь — Маркин не вернулся, и о нем грустили, стоя у руля, молчаливые штурвальные, и наводчики у орудий, и наблюдатели у своих стекол, которые вдруг казглись мутно-водянистыми от непролитых слез.

Погиб Маркин с его огненным темпераментом, нервным, почти звериным угадыванием врага, с его жестокой волей и гордостью, синими глазами, крепкой руганью, добротой и героизмом».

Это строки из воспоминаний Ларисы Рейснер.

Весть о гибели Николая Маркина облетела все Поволжье, печалью отозвалась на всех кораблях. Чтобы увековечить память погибшего комиссара, командование приняло решение присвоить его имя одному из пароходов флотилии. Героический «Добрый» стал называться: «Товарищ Маркин». Моряки не хотели считать погибшим и любимое детище Н. Маркина пароход «Ваня-коммунист». Именно поэтому первое же влившееся в состав флотилии судно получило имя героически погибшего корабля — «Ваня-коммунист». На этом судне были установлены снятые с погибшего «Вани-коммуниста» две 37-мм скорострельные пушки, которые Н. Маркин в свое время захватил при освобождении Казани.

16 октября корабль вышел из Нижнего. 20 октября он проходил место гибели своего предшественника, место, где вел он свой последний бой. На канонерской лодке моряки приспустили флаг. Весь личный состав построился вдоль борта. Раздалась команда: «Смирно! Вечная память героям!» С трепетом и волнением смотрели матросы на стоявшее у берега обгоревшее судно.

Моряки отомстили белым за гибель любимого комиссара. Смелыми и мощными ударами они уничтожили несколько судов противника, отбили баржу с 522 пленными партийными и советскими работниками, оттеснили флотилию противника в реку Белую.

С именем Николая Маркина моряки громили белогвардейцев. Лариса Рейснер писала о том, как сражались они под Царицыном в 1919 году: «Когда совсем близко падают снаряды, когда над мачтами кружится аэроплан, высматривая добычу, то кажется, что со дна реки, из дыма, пены и брызг, поднятых всплеском, подымается грозное и искаженное лицо Маркина и его непобедимые руки и голос, сильный, как гроза, хранят от гибели братьев… отражающих убийц народа».

Овеянный романтикой образ героического комиссара продолжает жить. В годы Великой Отечественной войны имя и жизнь Николая Маркина были в ряду тех героических примеров, которые вдохновляли советских моряков на беспощадный отпор фашистским захватчикам. «Маркин как бы шагал в одном строю с наследниками своей боевой славы», — писала газета «Красный флот» в 1947 году. В наши дни имя Н. Г. Маркина носит один из кораблей Военно-Морского Флота СССР. Моряки верны памяти славного комиссара. Большинство членов экипажа корабля «Николай Маркин» — классные специалисты, отличники боевой и политической подготовки. Каждый владеет рядом смежных специальностей и только на «отлично» выполняет боевые упражнения. Именем Н. Г. Маркина названы площадь в Горьком, село Русский Сыромяс, тут установлен памятник герою-моряку.

Двадцать пять лет прожил Николай Григорьевич Маркин. Он прожил мало, погиб совсем молодым. Но как много успел сделать для революции, партии, нашей Отчизны.

Николай Маркин — матрос, большевик, комиссар!

Иллюстрации

Н. Г. Маркин. Снимок до 1917 г.

Мать и сестра Н. Г. Маркина.

Н. Г. Маркин с племянницей Верой.

Группа моряков с канонерской лодки «Ваня-коммунист». 1918 г.

Гибель «Вани-коммуниста». Рис. неизвестного художника.

Скульптурный портрет Н. Г. Маркина. Работа скульптора К. С. Чеботарева.