Комментарии к жизни. Книга первая

Страдание

Вниз по реке плыло большое мертвое животное. На нем сидело несколько стервятников, разрывающих на части этот труп. Они будут отгонять других стервятников, пока не насытятся, и только тогда они улетят. Остальные ждали на деревьях, на берегах или парили в вышине. Солнце только что поднялось, и роса на траве была тяжелой. Зеленые поля по другую сторону реки были туманными, и голоса крестьян так ясно доносились через воду. Это было прекрасное утро, свежее и новое. Детеныш обезьяны играл вокруг матери среди ветвей. Он, бывало, разгонится вдоль ветки, перепрыгнет на следующую и снова устремится назад или подпрыгнет вверх и вниз около матери. Ей надоедали эти проделки, и она, было, спустится с дерева и поднимется на другое. Когда она начинала спускаться вниз, детеныш подбегал и цеплялся за нее, запрыгивая ей на спину или качаясь под нею. У него было такое маленькое лицо, с глазами, которые были полны задора и пугающего коварства.

Как мы боимся нового, неизвестного! Нам нравится оставаться замкнутыми в наших каждодневных привычках, рутине, ссорах и неприятностях. Нам нравится думать по-старому, идти той же самой дорогой, видеть те же самые лица и иметь те же самые заботы. Нам не нравится встречаться с незнакомцами, и, когда так происходит, мы отчужденны и раздражены. И как пугаемся мы, когда сталкиваемся с незнакомым животным! Мы двигаемся в пределах стен нашей собственной мысли, и, когда мы действительно решаемся выйти, это все еще в пределах распространения тех стен. Мы никогда не имеем окончание, но всегда подпитываем продолжение. Изо дня в день мы несем бремя дня вчерашнего, наша жизнь — это одно длинное, продолжающееся движение, а наши умы отуплены и бесчувственны.

Он едва мог прекратить рыдание. Это не было управляемым или сдерживаемым плачем, а рыданием, которое сотрясало все его тело. Он был моложавым мужчиной, настороженным, с глазами, которые видели видения. В течение некоторого времени он не был способен говорить, и когда, наконец, заговорил, его голос задрожал, и он разразился сильным рыданием, не стыдясь и раскрепощенно.

«Я вообще не плакал со дня смерти моей жены. Я не знаю, что заставило меня вот так разреветься, но это было облегчением. Прежде я плакал с нею вместе, когда она была жива, но тогда плач был очищающим, как смех. Но с ее смертью все изменилось. Раньше я рисовал, но теперь я не могу касаться кистей или смотреть на картины, которые я нарисовал. Последние шесть месяцев, кажется, я тоже умер. У нас не было детей, но она ждала ребенка, а теперь ее нет. Даже теперь мне едва удается осознать это, потому что мы делали все вместе. Она была так красива и добра, а что теперь мне делать? Извините, что я так разрыдался, бог знает, что заставило меня сделать это. Но я знаю, что выплакаться — это хорошо. Но этого никогда не повторится снова. Что-то ушло из моей жизни. На днях я собрал щетки, и они были чужими для меня. Прежде я даже не чувствовал, что держал щетку в своей руке, но теперь она имеет вес, она тяжелая. Я часто ходил к реке, желая никогда не возвратиться, но я всегда возвращался. Я не мог видеть людей, поскольку ее лицо было всегда среди них. Я сплю, мечтаю и ем с нею, но я знаю, что это никогда не сможет повториться снова. Я трезво обдумал все это, пробовал разумом осмыслить и понять это событие. Но я знаю, что ее нет. Она мне снится каждую ночь, но я не могу все время спать, хотя я пробовал. Я не осмеливаюсь касаться ее вещей, и сам запах их почти сводит меня с ума. Я пробовал забыть, но что бы я ни сделал, это никогда не повторится снова. Я раньше слушал птиц, но теперь мне хочется уничтожить все. Я не могу продолжать вот так. Я не видел ни одного из наших друзей с тех пор, а без нее они ничего не значат для меня. Что мне делать?»

Мы молчали в течение долгого времени.

Любовь, которая оборачивается горем и ненавистью, — это не любовь. Мы знаем, что такое любовь? Разве это любовь, которая, когда прерывается, становится яростью? Есть ли любовь, когда есть приобретение и потеря?

«Когда я любил ее, все эти вещи прекратили существовать. Я полностью забыл о них всех, забыл даже о себе самом. Я познал такую любовь, и у меня все еще есть эта любовь к ней. Но теперь я осознаю и другие вещи, себя самого, мое горе, дни моих страданий».

Как быстро любовь превращается в ненависть, ревность, горе! Как сильно мы теряемся в дыме и насколько отдаленным становится то, что было так близко! Теперь мы осознаем другие вещи, которые внезапно стали настолько важными. Мы теперь знаем, что мы одиноки, остались без подруги, без улыбки и знакомого острого словца. Мы теперь осознаем нас самих, а не только другого. Другой был всем, а мы ничем. Теперь другого нет, и мы являемся тем, что есть. Другой — это мечта, а действительность состоит в том, каковы мы. Был ли этот другой когда-либо реален или это была мечта нашего собственном творения, одетая в красоту нашей собственной радости, которая вскоре исчезает? Исчезновение — это смерть, а жизнь — это каковы мы есть. Смерть не может всегда охватывать жизнь, как бы мы ни желали этого. Жизнь сильнее, чем смерть. То, что есть, сильнее, чем то, чего нет. Как же мы любим смерть, а не жизнь! Отрицание жизни настолько приятно, так располагает к забвению. Когда есть другой, нас нет, когда есть другой, мы свободны, мы отсутствуем. Другой — это цветок, сосед, запах, воспоминание. Все мы хотим другого, мы все отождествлены с другим, важен другой, не мы сами. Другой — это мечта о нас самих, а, очнувшись, мы — это то, что есть. То, что есть, — бессмертно, но мы хотим положить конец тому, что есть. Желание покончить рождает продолжение, а то, что продолжается, никогда не сможет познать бессмертное.

«Я знаю, что не могу продолжать жить так, наполовину умершим. Я совсем не уверен, что понимаю, что вы говорите. Я слишком ошеломлен, чтобы принять что-нибудь».

Разве вы не часто обнаруживаете, что, хотя вы не уделяете полное внимание тому, что говорится, или тому, что вы читаете, однако слушание было, возможно, подсознательное, и кое-что проникло в вас без вашего ведома? Хотя вы преднамеренно не смотрели на те деревья, все же их образ внезапно возникает во всех подробностях, вы никогда не замечали, что это происходит? Конечно, вы ошеломлены недавним потрясением, но, несмотря на это, как только вы оправитесь от этого, то, о чем мы говорим, потом вспомнится и, возможно, поможет. Но что важно понять: когда вы оправитесь от удара, боль усилится, и вашим желанием будет избежать, убежать от вашего собственного страдания. Есть слишком много людей, которые помогут вам убежать. Они предложат любое возможное объяснение, умозаключение, которые они или другие постигли. Или же вы сами найдете некую форму ухода от себя, приятную или неприятную, чтобы утопить ваше горе. До настоящего времени вы были слишком близки к этому событию, но когда пройдут дни, вам ужасно захочется какого-нибудь утешения: религия, цинизм, общественная деятельность или любая идеология. Но любой вид спасения, в боге или в выпивке, только мешает пониманию горя.

Горе нужно понять, а не игнорировать. Игнорировать означает дать продолжение страданию, игнорировать значит убегать от страдания. Чтобы понять страдание, необходим оперативный экспериментальный подход. Экспериментировать — значит не искать определенного результата. Если вы ищете определенный результат, эксперимент невозможен. Если вы знаете то, чего вы хотите, погоня за этим — это не экспериментирование. Если вы стремитесь побороть страдание, что означает осудить его, то вы не понимаете его целостный процесс. Когда вы пытаетесь преодолеть страдание, ваша единственная задача — избежать его. Чтобы понять страдание, не должно быть никакого умственного действия, оправдывающего или преодолевающего его. Ум должен быть полностью пассивен, молчаливо наблюдателен так, чтобы он мог следовать без колебания за раскрытием горя. Ум не может проследить за историей горя, если он привязан к любой надежде, умозаключению или воспоминанию. Чтобы следовать за быстрым движением того, что есть, ум должен быть свободен. Свобода не должна появиться в конце, она должно быть там, в самом начале.

«В чем смысл всего этого несчастья?»

Разве несчастье — не признак противоречия, противоречия боли и удовольствия? Разве несчастье — не намек на невежество? Невежество — это не недостаток информации о фактах, невежество — это непонимание целостного процесса внутри вас самих. Страдание будет, пока нет понимания внутренних движений «я», а движения «я» можно обнаружить только во взаимоотношениях в действии.

«Но мои взаимоотношения закончились».

У отношения нет конца. Возможно, есть конец у каких-то определенных взаимоотношений. Но отношение никогда не может закончиться. Быть означает соотноситься с чем-то, ведь ничто не может жить в изоляции. Хотя мы пытаемся изолировать себя через определенные отношения, такая изоляция неизбежно породит печаль. Печаль — это ход развития изоляции.

«Может ли быть жизнь такой, какая она была?»

Может ли когда-либо радость дня вчерашнего повторяться сегодня? Желание повторения возникает только, когда сегодня нет никакой радости. Когда сегодня пусто, мы принимаемся за прошлое или за будущее. Желание повторения — это желание продолжения, а в продолжении никогда нет нового. Счастье есть не в прошлом или в будущем, а только лишь в движении настоящего.