Комната

Впереди, среди недвижных остроконечных волн, виднелась железная спина кита-ангара. Воздух дрожал над металлической тушей, и в этом мареве, совершенно не замечая жары, стоял светловолосый мальчик. В глаза бросалась его футболка дикой пятнистой расцветки. Будто на белую ткань выплеснули все пузырьки с краской, что имелись под рукой, немного поводили кисточкой, дали хорошенько просохнуть и теперь с гордостью носили, являя миру нечто вроде клякс, созданных одним знаменитым швейцарским психиатром — только чересчур разноцветных.

Стиснутый со всех сторон пустыми складами, весь в стигмах ржавчины и с огромным замком на двери, ангар меньше всего годился для прогулок. Кое-где железо совсем проржавело — один неосторожный шаг, и неизбежно провалишься. А там, как повезет, бетонный пол или старый грузовик примут тебя в свои объятия.

Он смотрел на мальчика, мальчик смотрел на него.

Пятна расплывались в беспокойном знойном мареве и вроде как двигались. Он прошел немало тестов, но что сулит это движение, сказать бы не взялся.

Мальчика звали |||||||||||||||. Кто ж знал, что у него есть чертовски охрененная футболка?

Внезапный порыв ветра разорвал сонное оцепенение. Ударил в глаза пылью, точно морскими брызгами, всколыхнул недвижные кроны тополей на другой стороне улицы. Пестрая футболка затрепетала, как парус. Захлопало белье на веревках. Еще немного, и кит с мальчиком на спине, раздвигая скрипучие доски крыш, устремится к шоссе, прочь из города, чтобы влиться в поток машин — отсюда просто расплавленный солнцем ручеек стекла и хрома, — и отправится дальше на юг, к синеющим на горизонте холмам.

Он уже хотел крикнуть, чтобы мальчик спускался и проваливал куда подальше, пока цел, когда паренек и в самом деле того, провалился. На спине «кита» образовалась дыра с рваными краями, внутри которой возились, чертыхались и звали на помощь.

Он не стал подходить слишком близко, остался на крыше склада. Оттуда, словно тонущему, бросил конец веревки. ||||||||||||||| ухватился за него, пусть и не с первого раза. Его словно что-то держало там, внизу, не давая выбраться. Но вот из дыры показались кляксы, потом, отфыркиваясь и отряхиваясь, вылезло все остальное. Спустя пару минут паренек стоял перед ним, обняв себя за худые плечи, и только икал, словно и впрямь наглотался морской воды.

— Дай руки посмотрю.

||||||||||||||| послушно вытянул белые грабли. Ну как белые… С локтя вон клочок кожи свисает, словно на ниточке, исполосовано все, кровит и в грязище — где он нашел ее столько?! Мальчонка пару раз всхлипнул, но обошлось без сырости.

Он порылся в рюкзаке, достал йод, бинты, бутылку с водой. Стер грязь, обработал порезы. ||||||||||||||| только хлопал белесыми ресницами и терпел. Даже когда он закончил и сложил вещи в рюкзак, не проронил ни слова. Он помог пареньку спуститься и уже полез обратно, когда тот обрел дар речи.

— Там дом, — сказал |||||||||||||||.

Постоял немного, словно хотел добавить еще что-то, но так и не решился. Отвернулся и зашагал прочь. Скоро он скрылся за углом почты — мальчик с разноцветными кляксами и белоснежными марлевыми рукавами.

Осторожно, шаг за шагом, он приблизился к дыре. Идти пришлось зигзагом, обходя опасные места, изъеденные ржавчиной. Солнце пекло, а ведь нет и десяти. Что будет к полудню? Спина взмокла, футболка прилипла к коже. А все рюкзак. Но без него далеко не уйдешь.

Он заглянул в дыру. Внизу в самом деле был дом. Он увидел сложенную из красного кирпича печную трубу и покатый бок крыши. Словно кит проглотил коттедж. Он постоял, коснулся раскаленного железа ангара. Все казалось нереальным — и ангар, и |||||||||||||||, даже он сам словно превратился в призрак, который был способен только потеть. Ну и дом, конечно. Особенно дом.

Свет лился сквозь дыру, но края крыши тонули в темноте. Он включил фонарик. Луч наткнулся на ржавый флюгер. Стрела указывала на север. Он заглянул в печную трубу и увидел железные скобы. По ним можно было забраться внутрь, как делал один фольклорный персонаж. Только подарков нет. Но сначала стоит поискать дверь.

Он скинул рюкзак, достал веревку. Обвязал веревкой трубу и стал спускаться. Было душно и пыльно. Еще немного, и его ноги коснулись бетонного пола. Луч фонарика выхватил из темноты номер: 14. И название улицы: Зеленая. Был даже водосток. Не было только дверей. Ни одной.

Он провел ладонью по шершавым доскам. Дом был красный. Аккуратное крылечко с тремя ступенями, которые вели к глухой стене. Окон тоже не нашлось. Дом казался слепым и мертвым. Он заметил провода, что паучьими нитями уходили в черноту. Больше в ангаре не было ничего.

Он вскарабкался на крышу, заглянул в дымоход. Скобы казались прочными. Он встал на одну, держась за края трубы. Скоба держала. Тогда он начал спускаться.

Он исходил почти три десятка чердаков, но все, что удалось найти, это самодельный алтарь, сложенный из пивных банок и голубиных костей. Кто-то оставил на алтаре дохлую крысу и губную гармошку.

В другой день он наткнулся на удавленника. Кто знает, сколько он там провисел. И вот теперь дом. Третья говорила, что не стоит гоняться за химерами. Все ответы в голове, и следует только подобрать ключ. Не стоит доверять снам — неизвестно, куда они могут завести.

Интересно, что она скажет теперь?

Было темно и тесно. Фонарик лежал в рюкзаке, а рюкзак он держал в зубах — иначе было не протиснуться. Еще немного, и он выбрался из камина. Первым, что он увидел, был круглый стол, за которым сидели дети. На белой скатерти керосиновая лампа. Свет лампы превратил детей в деревянных кукол. Они напомнили ему того висельника. Дети смотрели, не мигая, а потом один, с черными как смоль волосами, сказал:

— Ты принес железную дорогу?

На столе лежала книжка, про ведьму из пряничного домика. Ведьма сажала детей в клетку и кормила сладостями, чтобы те как следует разжирели, а потом запекала в печи.

Он сразу вспомнил о похищениях. О странных объявлениях в газетах. О разговорах о том, что дети терялись в собственных домах. Месяц всем городом искали девочку, которая, по словам матери, не покидала детскую.

Дети поднялись со своих мест. В углу что-то завозилось, зашелестело, но потом все смолкло. Дети окружили его. Они были бледные и выглядели болезненно. Сколько времени они провели в этом доме? И где ведьма?

У одной девочки в переднем кармане платья была фляжка. На левой руке компас вместо часов.

Еще он заметил ключи. У девочки, что держала в руке комок фантиков, на шее висел хрупкий серебряный ключик. У той, с компасом, тоже был ключ. Медный и начищенный до блеска. А еще повязка на левой руке.

— Так что ты принес нам? — спросила Девочка-с-фантиками. — У меня кончились раскраски. И конфеты.

— Всегда ты про конфеты, — сказала Девочка-с-фляжкой. — От сладкого зубы гниют.

Дети теснее обступили его и засыпали вопросами. На ум пришел «Повелитель мух». Только остров сжался до размеров дома, и бежать некуда. И нет головы свиньи на палке.

Он расстегнул рюкзак. Может, что-нибудь и сгодится. Он брал только необходимое. Лекарства. Запасные батарейки. Нож. Еще — жестяная банка, для барахла с чердаков. На полу, под тем удавленником, распустился необычный цветок. Он сорвал его и положил между страниц книги. Книга называлась «Шахматный мальчик».

В книге шла речь о шахматных автоматах, механических куклах, которые умели играть в шахматы. Все они были фальшивками, внутри которых сидел человек — ребенок или карлик — он и двигал фигуры. В главе «Шахматный мальчик» рассказывалась история о парне, который мог бы стать шахматным гением, но вместо этого оказался в ящике размером метр на полтора, где провел всю свою жизнь.

Еще — самодельный кастет. Ничего такого, что заинтересует детей. Разве что…

— Вот, держи, — он достал из жестянки со всякой всячиной губную гармошку.

Девочка взяла ее и протянула фантик. Обмен. Он, не глядя, сунул фантик в карман.

— Можешь передать, что у нас все в порядке, — сказал бледный тощий парень, смахивавший на поганку. Ключ носил и он — захватанный пальцами и отмеченный ржавчиной. — И нечего так часто лазить сюда. Я не хочу снова переезжать.

Ему оставалось только кивнуть.

— Что это у тебя? — спросил Поганка. — Хлоргексидин? В самый раз, у нас почти кончился. Бинты и остальное тоже давай. Явился, глазами хлопает, все выпрашивать приходится, — ворчал Поганка.

— Как тебя зовут? — спросила Девочка-с-фантиками.

Знакомиться было сложнее всего. Вместо имен — провал, сплошная чернота. Вот так: |||||||||||||||. Он даже не мог прочесть имя с листа бумаги. И, разумеется, понятия не имел, как зовут его самого. Всегда приходилось отмалчиваться, словно не расслышал вопроса. Но Девочка-с-фантиками была до ужаса приставуча. Здорово помогали прозвища, но такое мало кому приходилось по нраву. В свою первую зиму в интернате он назвал Дохляка Дохляком и схлопотал в челюсть. Хорошо, удар был несильный.

Пришлось выдавить из себя нечто невразумительное, больше похожее на марку стирального порошка.

— Пора на Обход, — сказала Девочка-с-фантиками. — Хочешь с нами?

Поганка взял со стола керосиновую лампу и двинулся в темноту дома. Остальные потянулись следом. Только в углу опять что-то заворочалось, потом щелкнуло, и наступила тишина.

Дверей в доме не было. Только ширмы. Они отделяли кровати, отчего дом напоминал больничную палату. Разве что стоек с капельницами не было. Над каждой кроватью — светильник. Он словно рос из стены, подобно еще одному цветку.

Телевизор с видаком и кучей кассет. Еще в доме номер четырнадцать на Зеленой улице были душ, раковина и туалет — тоже разделенные ширмами, и никаких тебе дверей.

— Что мы делаем? — спросил он Девочку-с-фантиками.

— Считаем двери.

— Но здесь нет дверей.

— Вот именно! Здорово, правда?

Они обошли весь дом и вернулись в большую комнату. После чего Поганка включил свет.

Он заметил на полу фантики. Они вытянулись в неровную цепочку. Он понял, зачем это. Все как в книге о ведьме из пряничного домика. Только там дети кидали на тропинку сначала камешки, а потом хлеб.

В углу стоял приличных размеров сундук или ящик, черт его разберет. Крышка была откинута, и оттуда выглядывал еще один ребенок. Девочка в полосатом платье и с улыбкой до ушей.

Ему не понравилось это место. Если дети пленники, почему нет ни дверей, ни, что важнее, — замков? Если детей похитили, зачем оставлять лаз открытым? Они могли выбраться в любую минуту. Позвать на помощь. И они совсем не напуганы. Кроме той, в сундуке. Ее он прозвал Улитка.

— Можешь вылезать, — сказал Поганка. — Все кончилось.

Он еще раз осмотрелся. Детей он видел. Где же ведьма?

Из ящика вылезла худенькая девочка в длинном платье. Он заметил, что стенки ящика обклеены рисунками, а на шее Улитки тоже болтается ключ на цепочке.

Сверху донесся стук. Он оглянулся на зев камина. Сунул руку в карман, нащупал кастет. Кастет он сделал сам, набрав свинцовых аккумуляторных пластин, после того как четверо бывших интернатовских приятелей избили его и бросили на игровой площадке едва живого.

Девочка-с-фантиками подошла к Поганке и стала просить его сделать перевязку. Он сказал, что не прошло еще и часа, но она так просила, что пришлось уступить.

— Тогда и мне, — сказала Девочка-с-фляжкой.

Улитка пропищала, что тоже хочет перевязку.

Поганка положил на стол докторский саквояж. Раскрыл. Девочка-с-фантиками уже разматывала бинт. Он только сейчас заметил, что у каждого перевязана ладонь, шея или предплечье.

Поганка достал из шкафа склянку с прозрачной жидкостью. Дети выстроились в очередь. Поганка осторожно макал ватную палочку в раствор и экономно мазал болячки. Язвы напоминали формой замочные скважины и сочились черной, похожей на гной жидкостью.

Поганка заметил его удивление.

— Эй, — сказал вдруг Поганка. — Постой. Кто тебя прислал? Нам говорили, что до вечера никого не будет. Как там тебя зовут?

Он, не раздумывая, бросился к камину, не забыв про рюкзак. Отовсюду к нему потянулись тонкие руки с черными отметинами.

— Он не из наших! — крикнул Поганка. — Не дайте ему сбежать!

Он обернулся — всего на секунду — и увидел детей, которые ползли следом. Он с трудом протискивался вперед, держа путь наверх, к провалу в крыше, к солнцу, ветру и удушающей жаре, которой теперь был так рад.

Когда он вылез из трубы, посмотрел вниз. Он ожидал увидеть, как оттуда лезут дети с язвами на руках и ключами на шее, но увидел только темноту. За ним никто не гнался. И на крыше ангара никого не было. Он сунул руку в карман, проверить, не выронил ли кастет, но вместо кастета пальцы нащупали кое-что другое. Он извлек смятый фантик, на котором значилось: «Дом 14, Зеленая улица». Тот самый дом внутри огромного ангара. Он, щурясь, глядел на солнце. И что теперь?

В хорошие времена Развалину окружал сад. Теперь сада не было, вместо него — прямоугольник идеально скошенной травы, огороженной железной сеткой. Снаружи Развалина походила на церковь. Острые фронтоны, на каждом флюгер, вроде креста. Огромные окна. Зато внутри царили разруха и запустение. Обои, отстающие от стен, истертые полы, скрипучие лестницы с расшатанными перилами.

Внутри Развалина казалась ветхой. Сотрясаемая порывами ветра, дребезжащая всеми окнами, когда лил дождь, скрипящая многими дверями — постоянно, она целиком и полностью была верна своему прозванию.

Но снаружи здание было другим. Развалина казалась высеченной из камня, может быть из целого утеса. Она выглядела прочной, незыблемой и вечной, окруженная железной сеткой, лужайкой и нелепыми слухами.

Развалина заключала в себе болезненный, бледно-тревожный мир, неспособный породить ничего нормального — все как с настоящим камнем: если его перевернуть, то увидишь, что под ним ничего не растет, только белесая трава и земля, в которой копошатся мокрицы и личинки жуков.

Самое дешевое жилье в городе. Каким еще оно могло быть? Когда он встречал соседей, они тотчас ускоряли шаг и стремились побыстрее скрыться в своих убогих квартирках. За годы, что он прожил в Развалине, он не смог свести ни с кем даже шапочного знакомства. Жильцы избегали смотреть ему в глаза, и ответом на приветствие всегда была тишина.

Развалина со всеми ее жителями считалась необитаемым островом, оторванным от остального мира. Здание планировали снести, но у городской администрации все не доходили руки. Здесь он и поселился с |||||||||||||||. Денег на другое жилье не было.

Сестра обижалась, что он никак не может выдумать ей кличку и все зовет «сестра» или «сестренка».

— Придумай, черт возьми, мне какое-нибудь классное прозвище! Например, там, Бритва, Акула-убийца, Бестия, Мисс Очаровательные Сиськи или Та-что-работает-по-шестнадцать-часов-в-день-и-никак-не-может-выспаться.

Она забрала его из приюта год назад. Было много бумажной возни, но Мисс Очаровательные Сиськи сражалась до последнего и добилась, чтобы ей доверили опеку. И почти сразу они перебрались из уютной, но совсем крошечной квартиры на окраину города.

||||||||||||||| приходилась ему двоюродной сестрой. Когда она уехала с родителями в другой город, ей едва исполнилось девять. Ему — четыре. После долгой разлуки ||||||||||||||| взбрело в голову найти родных. Нашелся только он. ||||||||||||||| был нужен ребенок, который знает сто два знака после запятой числа пи. Выбор был невелик.

Что случилось с его отцом и матерью, он не знал. Все его близкие — двоюродная сестра. Родителей сестры, которые в свое время отказались принимать его в семью, в расчет можно было не брать.

||||||||||||||| вставала ни свет ни заря и тащилась через весь город на работу. Являлась она только к вечеру, смертельно уставшая. Он готовил еду и делал все, что было в его силах.

Сестра мечтала, что он станет знаменитым на весь мир человеком — ученым, доктором каких-нибудь наук, и тогда прощай замороженная еда и полуфабрикаты. Она была единственной, кто верил в него, черт ее знает почему.

Он сидел в классе и маялся от жары. Класс был коррекционным. Туда директриса и педагоги ссылали совсем безнадежных учеников.

Вроде него.

На окнах густая сетка. Сегодня погожий денек, и у всех словно соты на лицах. Пугало бубнил себе под нос и водил мелом по доске. Ему было безразлично, слушают его или нет. Пугалом Пугало звал не только он, а вся школа. Одежда, которую носил Пугало, всегда оказывалась ему либо велика и болталась как на швабре, либо мала: из рукавов рубашки торчали длинные тощие руки, воротник намертво сдавливал шею. Как если бы у Пугала не было своей одежды и он донашивал какую придется.

Он думал о них всю неделю. О детях из Дома-без-дверей. Спустившись с ангара на землю, он явился в отделение и рассказал о доме номер четырнадцать.

Когда детей освободили, журналисты набросились на него с вопросами, точно свора бешеных псов. Его фото даже напечатали в газете. Будто целой книги было мало.

Непросто завести друзей, когда ты постоянно оказываешься в центре внимания. Люди начинают думать, что ты слишком высокого мнения о себе.

Полиция забрала Улитку и всех остальных из Дома-без-дверей и отправила в социально-реабилитационный центр, где было полно этих самых дверей и еще больше замков. Дети пропадали и раньше. Их искали. Привлекали полицию с собаками и волонтеров с листовками.

Дети пробыли в центре несколько дней. Все это время они не уставали повторять, что жили в доме номер четырнадцать на Зеленой улице. Их поселили в одну комнату. Даже вернули Улитке ее ящик — только тогда истерики прекратились.

Улитка и остальные не любили выходить из комнаты. Нужно, чтобы кто-то непременно шел впереди и открывал двери. Всякий раз, как надо идти на обед, ужин или в уборную, кто-нибудь из воспитателей превращался в швейцара. Это он узнал от Третьей.

Он перевел взгляд на доску. Пугало все бубнил. Вот ведь какая штука, учителей всегда интересуют имена. Например, имя человека, который изобрел паровой котел. Он мог бы рассказать о принципах работы котла, нарисовать его, если надо, но учителей интересовало лишь имя. Остальное оставим на потом. С литературой было сложнее всего. Имена героев, имена писателей, имена критиков и черт знает кого еще. Нет предмета кошмарней.

Он встал и пошел к двери. Пугало осоловело моргал ему вслед. Ученики не подняли голов. Он вышел в прохладный коридор и стал подниматься на второй этаж.

Третья ела яблоко и что-то писала в блокноте.

— На сегодня отучился? — спросила она с набитым ртом.

— Может, начнем с того места, где остановились в прошлый раз?

Ему нравилась Третья — потому что она правда хотела помочь, а не опубликовать очередную статью в научном журнале. Какой, интересно, окажется Четвертая?

— Не получится, — сказала Третья, доедая яблоко. — На меня столько всего повесили. А у меня компьютер сломался. — Она бросила огрызок в корзину для мусора.

— Узнала что-нибудь про детей?

— Ну, они все еще сильно напуганы. Психологи пытаются с ними разговаривать, но без толку. Сейчас покажу.

Третья положила на стол пачку рисунков.

— Запросила факсом. Все ради тебя.

Он взял рисунки.

— Детей попросили визуализировать страх, — сказала Третья. — Иногда это помогает. На контакт пошла только одна девочка, самая младшая. Та, что из ящика.

— Улитка?

Третья кивнула. Теперь она накручивала прядь волос на карандаш, которым пять секунд назад размешивала сахар в кофейной чашке.

Он просмотрел рисунки. На каждом была изображена дверь.

— И что страшного в дверях? — спросил он.

— Ты мне скажи.

О дверях он и правда кое-что знал.

Один журналист сравнил мозг с домом, а его с домовладельцем, у которого на связке не хватает ключей. Комнат прорва, и связка неподъемная. Есть комната, где хранится, к примеру, воспоминание о поездке на озеро всей семьей. В другой — как впервые поцеловал девушку. Напился.

В доме есть запертая комната, где спрятаны все имена. Туда никак не попасть, и причин тому может быть сколько угодно.

Сравнение было совершенно неверным, но чем-то ему нравилось. Об этом можно почитать в книге «Загадки мозга |||||||||||||||», после которой его все так полюбили.

В книге говорилось о том, что подобная избирательность, когда человек не может назвать ни одного имени, включая собственное, но при этом одарен феноменальной памятью, — единственный зарегистрированный случай в мировой психиатрии. Кроме того, он мог давать людям прозвища, что заводило врачей в тупик, в котором они пребывали до сего дня.

В газетах его ставили в один ряд с человеком, который принял жену за шляпу, и |||||||||||||||, в голове у которого уживались сразу двадцать четыре личности.

Также в книге шла речь о возможном медицинском вмешательстве, в частности психохирургии. Подробнее об этом можно было прочитать в пятой главе.

— Я потратила уйму времени и нашла информацию об одной пациентке с похожей проблемой.

— Она тоже рисует двери?

— Не двери, дверь. Всегда одну и ту же.

— И что это значит?

— Говорю — без понятия.

Скоро объявился отец Улитки и остальных. Он забрал детей в личный особняк, куда прессе было не попасть.

Зато он был у всех на виду. О нем написала каждая газета в городе, даже о язве в форме замочной скважины пронюхали: заметили повязку и давай расспрашивать.

Язву он обнаружил на второй день после визита в Дом-без-дверей. Язва, очертаниями похожая на замочную скважину, распустилась на предплечье. Из нее сочилось черное. Такие язвы были у Поганки и прочих. Вероятно, он заразился, другого объяснения быть не могло. Только этого не хватало.

Сестра сразу потащила его к врачу, хотя денег было в обрез. Врач осмотрел руку, выписал мазь и посоветовал пить больше витаминов. Он сказал, что это обычная язва, хоть и странной формы, и волноваться не о чем.

Отец Поганки и прочих обитателей Дома-без-дверей сказал, что детей украли два месяца назад и что похитители требовали не обращаться в полицию. Они назначили выкуп — миллион за каждого ребенка. ||||||||||||||| хотел заплатить, но детей чудом удалось найти.

||||||||||||||| был очень влиятельным человеком в городе. Местные газеты только и писали о чудесном спасении детей. Лицо ||||||||||||||| было бесцветным и напоминало лицо манекена, который слишком долго простоял на солнце. Впрочем, это было неудивительно: потерять сразу четырех детей, наверное, ||||||||||||||| места себе не находил от горя.

Ему даже пообещали награду за храбрость или что-то типа того — он не хотел вникать. Интереса к его скромной персоне и так хватало.

Он хотел разбить Боксеру челюсть кастетом, но промазал и попал по шее. Боксер отступил к раковинам, его одолел приступ кашля.

Сам он едва стоял на ногах. Всюду капельки крови. Ни разу после замеса он еще не уходил на своих двоих. Чуда не произошло и теперь. Его немного попинали, но больше для вида, и увели Боксера, который держался за шею и надсадно хрипел.

Вот что бывает с известными, но не слишком популярными людьми. А он частенько оказывался в центре внимания. Пусть и не по своей воле. Но когда все местные газеты хвалят, называют героем и на все лады превозносят твою скромную персону, это ли не повод избить тебя в туалете?

Человек, который сидел напротив, был до жути уставшим, с почерневшим от горя лицом. Несмотря на жару, его руки были затянуты в перчатки. Назвался |||||||||||||||. Сказал, что пару лет назад у него пропали две дочери. Принес их фотографии и отдал ему. Чтобы он не забыл, как они выглядят.

Забыл. Если бы это было так просто. У одной имелась особая примета — родинка в форме полумесяца на мочке уха. Мужчина продиктовал адрес, на случай, если произойдет что-нибудь странное.

— Все, что угодно, — сказал |||||||||||||||. — Особенно если дело касается комнат. И дверей. И пожалуйста, не звоните мне домой. Это очень важно. Прошу вас.

Но были и другие имена. Имена, которые он не мог забыть, даже если б захотел.

Анна, Виолетта, Кристина.

Он хранил их, как скряга хранит золотые монеты. Лишь иногда произносил вслух, чтобы почувствовать, как они звучат. Настоящие имена. Анна, Кристина, Виолетта. Тогда монеты вспыхивали на солнце и роняли в траву тяжелый медовый отблеск. Он любовался ими украдкой и, спохватившись, прятал в карман, чтобы кто-нибудь ненароком не позарился на его сокровище.

Было странно, что он помнил эти имена, но не мог выучить своего. Иногда они ему снились. Анна. Виолетта. Кристина. Не люди — имена. У каждого был свой цвет и что-то еще, что отличало Анну от Кристины, а Кристину от Виолетты, перепутать их было невозможно. Словно имена годились не для всякой девушки или женщины. Чем была вызвана подобная избирательность?

— Тебе письмо, — сказала ||||||||||||||| и бросила конверт на стол. — Ну и жара!

Он никогда не получал писем. Не от кого было получать. Он глядел на Первое в Своей Жизни Письмо, не решаясь вскрыть конверт.

||||||||||||||| направилась в ванную.

— Сегодня день рождения Куклы, твоей третьей лучшей подруги, — сказал он.

— Вот черт!

— Я отправил открытку от нас обоих.

— А подарок?

— Коврик для йоги. Продается в магазинчике рядом с домом. В прошлый раз Кукла говорила, что врач посоветовал ей заняться йогой, из-за болей в спине.

— Разве? Может, лучше коробку конфет? Денег — в обрез.

— Она пытается сократить потребление сахара. Врач…

— Ладно-ладно. Что еще?

— Завтра у тебя собеседования в книжном, библиотеке и магазине подержанных пластинок. В двенадцать, четырнадцать и пятнадцать часов. И очередное свидание.

— Это я помню.

— В шесть вечера в «Коробке».

— А не в семь?

— Хочешь поспорить?

— Черт возьми, может, хоть этот парень не окажется конченым засранцем? — сказала |||||||||||||||, выходя из ванной. — Напомни, сколько раз я так говорила?

— Считая этот? Двенадцать.

— Вот черт! — нахмурила брови ||||||||||||||| и пошла переодеваться в свою комнату.

Он все крутил в руках конверт, гадая, кто мог ему написать — обратного адреса не было.

— Как тебе платье? — спросила ||||||||||||||| десять минут спустя.

— Это платье, туфли и брошь ты надевала восемь раз за этот месяц. Первого, третьего, пятого, девятого, тринадцатого, пятнадцатого, семнадцатого и двадцатого мая. Три свидания и пять собеседований. Третьего мая брошь была другой — стрекоза вместо вишенок. А первого ты надела кулон. Серьги были разные, кроме третьего, девятого, пятнадцатого и семнадцатого. А туфель у тебя две пары, так что считай сама. И чертова прорва шорт, блузок и топиков.

— Хорошо, пусть будет зеленое платье с кедами.

— Не стоит.

— Это еще почему?

— У твоего нового кандидата в бойфренды стойкое отвращение к зеленому цвету. Ты сама мне об этом сказала неделю назад, после телефонного разговора с Рыжей. Зеленый напоминает ему о смерти матери.

— Серьезно? Тогда футболка и джинсы. Плевать! Это все?

— Пока тебя не было, звонили Толстый, Кролик и Герцог. Ты должна заплатить за разбитую тарелку и суп, который вылила на голову клиенту, что шлепнул тебя по заднице. А еще ты уволена. За расчетом можешь приходить в любое время. Кролик сказал, что его новая лотерейная схема исключает числа девять, пятнадцать, двадцать семь, восемь, тридцать три, сорок девять и пятьдесят. Будешь покупать билет, смотри, чтобы их не было, а у «Барахолки» теперь новый счет для пожертвований — 43432228990075. И Герцог от души надеется, что ты нарисуешь новый плакат. Что-нибудь на тему «Мать и дитя».

— Ты так и будешь любоваться на марки? — спросила |||||||||||||||, без сил упав на диван.

Он вскрыл конверт. В конверте лежал фантик. Он развернул его и прочел: «Предатель».

Больше в конверте не было ничего.

Среди ночи его разбудил шум. Он открыл глаза и увидел мужчину в маске мультяшного героя: с большим желтым клювом. В руке мужчина держал шприц.

Он было рыпнулся, но его схватили и повалили на пол. Сдавили так, что не шевельнуться. В рот затолкали кляп. Потом в шею вонзилось острое. Он почти сразу вырубился, а когда очнулся, понял, что лежит на кровати. Слева и справа стояли дети.

Он никогда их раньше не видел. Бледный, чахоточного вида парень, девочка с компасом вместо часов на руке, и еще одна — совсем кроха с измазанным в шоколаде ртом. У каждого на шее висел ключ.

— Очнулся наконец, — сказал Чахоточный.

— Я |||||||||||||||, — сказала Девочка-с-компасом. — А это ||||||||||||||| и |||||||||||||||, — представила она Чахоточного и малютку. — Вон там в углу, — девочка указала на деревянный ящик, — |||||||||||||||.

— Приятно познакомиться, — сказал он, попытался сесть и тотчас пожалел об этом.

Голова закружилась, в глазах потемнело, виски сдавила боль. Он лег обратно на кровать и услышал, как что-то звякнуло. Он закрыл глаза, чтобы не видеть, как потолок меняется с полом местами.

Он помнил, как проверял фонарик и гадал, сколько еще протянут батарейки. Он куда-то собирался, скорее всего, бродить по чердакам. А после очнулся на кровати в незнакомом месте в окружении детей — с ключами на тонких шеях.

Его шея тоже была чем-то перехвачена. Он коснулся рукой металла, потом нащупал цепь. Он был прикован к стене или спинке кровати. Ужас захлестнул его. В этот раз он влип основательно.

— Где я? — спросил он, осторожно открывая глаза.

— В доме номер пятнадцать на Зеленой улице, — сказала Девочка-с-компасом и достала из переднего кармана платья фляжку. Отвинтила пробку, сделала глоток и убрала фляжку обратно.

В памяти что-то шевельнулось, словно некто приоткрыл дверь чулана, впустив немного света, и в серой тьме мелькнула тень, едва различимая среди других, точно таких же. Это чувство пропало так же быстро, как и появилось.

Он читал о похищениях и вот стал новой жертвой. Он еще раз оглядел детей. Повязки — на руках, шее. И тот ящик в углу наверняка обитаем.

||||||||||||||| пропала три месяца назад. Ей было пять. Мать уверяла, что дочь не покидала квартиры. Поиски продолжались несколько недель, но ничего не дали. В похищении (или убийстве) подозревали мать, но доказательств этому не нашлось.

— Как давно вы здесь? — спросил он.

Девочка-с-компасом пожала плечами.

Дети не были напуганы. Что бы с ними здесь ни творили, они не сломались. И «дом номер пятнадцать на Зеленой улице», где это, черт возьми? Улиц с такими названиями он не помнил. Впрочем, он много чего теперь не помнил.

— Ты голоден? — спросила Девочка-с-компасом. — У нас есть ветчина и сыр. И еще кола — хоть запейся. Ты можешь написать, что тебе нравится, и они принесут.

— Кто принесет?

Чахоточный одернул Девочку-с-компасом.

— Не рассказывай ему, — буркнул он. — Забыла, почему мы переехали?

— Да ладно тебе, |||||||||||||||, он ведь свой.

— Нам такие «свои» даром не нужны, — сказал Чахоточный.

Крышка ящика, который стоял в углу, приоткрылась, и он увидел девочку с улыбкой до ушей.

Когда он понял, что может встать с кровати и не облевать все вокруг, то решил осмотреться. Цепь надежно крепилась к стене. Без инструментов освободиться не получится. Ощупал ошейник. Замка нет. Вместо него — пара болтов, закрученных намертво.

В доме не имелось ни окон, ни дверей. Непонятно, как он попал сюда. И как в дом приходят «они». В карманах пусто, не считая фантика — он выбросил его в мусорное ведро под раковиной.

Пять кроватей, разделенных деревянными ширмами. Множество светильников. Раковина, душ и туалет. Холодильник, набитый продуктами. Телевизор. Шкаф с книгами. Камин. Он не скоро понадобится: на улице настоящее пекло. Еще немного, и асфальт начнет прилипать к кроссовкам. От этих мыслей скрутило живот. Сколько он здесь пробудет? До холодов? Если повезет.

Цепь была метра три. Хватало, чтобы добраться до холодильника и туалета.

Ключи на шеях у детей, зачем они? И почему прикован только он?

Больше всего он боялся увидеть камеру на штативе, матрас в бурых пятнах и цепи. Ничего подобного. Впрочем, «они» могли забирать детей из дома по одному, творить с ними бог знает что, а потом приводить обратно.

Может, есть потайная дверь? Он представил, что дом номер пятнадцать стоит себе на Зеленой улице, мимо проходят люди, едут машины, и никто не догадывается, что делается внутри.

Хотя нет: со стороны дом, пожалуй, выглядит необычно — ни дверей, ни окон. Но что, если он обнесен высоким забором? Или замаскирован под сарай, а дом, настоящий дом, в котором происходило все самое ужасное, стоит неподалеку. С окнами и дверями, весь из себя приличный и правильный?

На стене висели почтовый ящик и часы. Было три пополудни. Дети смотрели мультфильмы. Даже Улитка вылезла из своего убежища. Хотелось есть, но в еду могли что-нибудь подмешать. Например, такое, от чего тебе станет все равно, где ты находишься и почему.

В четыре дети сгрудились вокруг склянки с белесой жидкостью и принялись разматывать бинты. Он взглянул — из чистого любопытства. Черные язвы странной формы. У него была такая же. Он не помнил, когда появилась язва. Может, поэтому их прячут от мира? Он снова лег на кровать. Его била дрожь.

Дети выключили свет и столпились вокруг него. Все, кроме Улитки: она залезла в ящик и захлопнула крышку. Чахоточный держал в руке лампу.

— Пойдешь с нами? — спросила Девочка-с-компасом.

— Куда? — спросил он и не узнал своего голоса.

— Считать двери, разумеется.

Это было безумием, потому что никаких дверей в Доме-без-этих-самых-дверей быть не могло. Он закрыл глаза. Пусть все это окажется сном. Пусть он проснется на своей кровати в приюте, а в глаза ему светит лампой не ребенок с ключом на шее, а воспитатель, задумавший повесить на него уборку туалета.

Он открыл глаза. Чуда не произошло.

— Отвалите, — сказал он.

Так прошел первый день.

Ему снился сон.

Скребущий звук. Потом глухой стук. И снова этот звук, словно кто-то монеткой стирает защитный слой с билета моментальной лотереи.

Он приподнялся на локтях и увидел Девочку-с-компасом. Она сидела к нему спиной, а рядом на полу лежала гора книг. Она что-то делала с ними, он все никак не мог понять, что именно, а когда догадка почти настигла его — проснулся.

Проснувшись, он увидел на полу ежедневник. На обложке детской рукой было криво выведено: «Книга снов». Открыл, полистал.

Некто с угловатым почерком и буквами, теснившими одна другую, поведал книге о том, что ему приснилось, как в дом привели собаку — грязную и вонючую. Посадили на цепь, накормили объедками и оставили ночевать.

Это наверняка писал Чахоточный. Тоже мне, собаку нашел. Потом был сон о песочных часах и ногтях, что падали полумесяцами на столешницу темного дерева. Наверняка ногти и часы приснились Девочке-с-компасом. Только она могла написать «столешница темного дерева», для прочих обитателей Дома-без-дверей это пока что был недостижимый уровень писательского мастерства.

Почерк Девочки-с-компасом был летящим, он словно парил над линиями, которые разделяли строки, в то время как буквы Чахоточного старались утвердиться как можно прочнее, то и дело проваливались и цеплялись к строчке, словно боялись, что их вырвут с корнем.

Округлые буквы, полное отсутствие запятых и парочка орфографических ошибок с головой выдали девочку, чей рот постоянно был измазан шоколадом. Странно, он все не мог придумать ей прозвище. У девочки была губная гармошка, и она временами пыталась сыграть что-нибудь, чем жутко бесила Чахоточного. Но Девочкой-с-губной-гармошкой она почему-то становиться отказывалась. И эта гармошка. Что-то с ней было не так.

Еще имелись рисунки. Улитка, видимо, не умела писать и рисовала цветными карандашами все, что ей приснилось или взбрело в голову. Иногда она вторгалась в чужие сны и украшала их цветочками, человечками и завитушками.

Он полистал «Книгу снов», выискивая сны Девочки-с-компасом. Ей снились странные сочетания, вроде гниющих пионов и шахматной доски без фигур. А еще она написала про девочку со светлыми волосами, у которой на мочке уха было родимое пятно в форме полумесяца.

Он взял ручку, которая была привязана к «Книге», и написал, что ему приснилось, как пес сорвался с цепи и дал по морде бледной немочи, отчего у той под глазом появился здоровенный синяк. Стоит ли говорить, что некоторые сны бывают вещими?

Самая первая страница «Книги снов» оказалась вырвана. Остался клочок бумаги, на котором отчетливо можно было прочитать одно словно: дом.

Почерк был незнакомый.

Он решил поесть. Начал с плавленых сырков — в них отраву напихать сложнее — так он решил. Затем настал черед колбасы и хлеба. Колы в самом деле было полно, он взял одну бутылку, подумал и прихватил вторую. Стекло, железные крышки — так просто внутрь ничего не накачать. Хотя если постараться, то можно. Наверное.

Дети смотрели мультфильмы. Рядом с телевизором гора видеокассет. Девочка-с-компасом сидела на полу и читала.

— Привет, — сказала она. — Любишь книги?

Он покачал головой.

Как можно читать, если не способен отличить одного персонажа от другого? Все сливается, диалоги превращаются в монолог, и только картинки способны помочь.

— Не может быть, — сказала Девочка-с-компасом. — Я по взгляду могу понять, кто любит книги, а кто — нет. Ты любишь.

— У меня проблемы с именами, — начал он старую песню. Хоть бы раз помогло. — Понимаешь, не могу запомнить ни одного. Есть такой синдром. Очень редкий. Имена для меня все равно что китайские иероглифы.

Лучше перевести разговор на другую тему — пока не поздно.

— Та девочка, — сказал он, — часто тебе снится?

— Какая девочка?

— У которой родинка на мочке уха. Кажется, я где-то слышал о ней.

— Ты читал мои сны? — Девочка-с-компасом нахмурилась. — Нельзя лезть в чужие сны, это очень личное, совсем как письма.

Она снова взялась за книгу. Не обязательно видеть дверь, дабы понять, что та захлопнулась.

— Умеешь играть в шахматы? — раздался за спиной недружелюбный голос Чахоточного. — Могу научить.

Он обернулся. Чахоточный стоял с шахматной доской под мышкой. Повязка на плече немного съехала; виден край язвы и слизь.

— Умею, — сказал он.

Больше заняться все равно было нечем.

Иногда он поддавался, чтобы у Чахоточного загорелись глаза, а то после десятой партии он совсем скис. К ним подошли Улитка и та вторая, Безымянная. Похоже, Чахоточный был местным гроссмейстером, хотя с такими соперниками это неудивительно. Разве что Девочка-с-компасом могла с ним потягаться, но она сидела у шкафа с книгой и даже не поднимала головы, пропуская мимо ушей все восклицания Безымянной и злобное бормотание Чахоточного.

Когда-то ему в самом деле нравились шахматы. Он прочел колоссальное количество учебников и задачников, которые помнил наизусть и теперь. Его память хранила невероятное количество партий и комбинаций. Он знал, какой ход ведет к выигрышу, какой к поражению, и, почти не глядя на доску, переставлял фигуры. Его память была не в силах сохранить имена великих шахматистов, чьи ходы он безукоризненно копировал, и ловушки, которые он расставлял для Чахоточного, порой не имели названий, но игра от этого хуже не становилась.

Потом были карты, головоломки и пазлы. В конечном счете даже Чахоточный признал его превосходство. Это было совсем как в интернате, когда-то очень, очень давно. Восторги, аплодисменты, а потом люди отказывались садиться с ним за один стол.

Он все делал механически, с точностью автомата. Никаких промашек или зевков. Каким-то образом он лишал игру смысла, внезапности, незавершенности. Души, черт возьми. Он начал поддаваться интернатовским, но стало только хуже. Потом был покер со старшими, в память о котором у него остался шрам на виске.

— Добрый вечер, — сказал голос из камина. — |||||||||||||||, |||||||||||||||, |||||||||||||||, |||||||||||||||, вы знаете, что делать. Новичок — пока отдохни.

Он совсем забыл, где находится. Вместо того чтобы думать, как выбраться, весь день играл в настолки с детьми.

Девочка-с-компасом отложила книгу. На ее лице ни намека на испуг. Остальные тоже не волновались, а у него тряслись поджилки и в животе все переворачивалось от мысли о том, что сейчас будет.

Первой в камине скрылась Безымянная. Спустя минут пять она вылезла оттуда с увесистым кульком в руках. Он не понимал, что происходит. Дети один за другим забирались в камин и вылезали кто с чем. Перед тем как скрыться в камине, Чахоточный достал из почтового ящика письма и прихватил «Книгу снов». Вернулся он с железной дорогой в огромной коробке и еще одним ежедневником — «Книгой снов» номер два.

— Наконец-то, — сказал Чахоточный. — А то некоторые уже достали со своими шахматами.

Оставив железную дорогу, Чахоточный вновь полез в камин. Выбрался с рюкзаком. Очень знакомым рюкзаком.

Все разошлись по кроватям. Улитка пыталась втиснуть в ящик огромную куклу. Чахоточный отрывал липкую ленту от коробки с железной дорогой. Девочка-с-компасом разглядывала новые книги. Безымянная набила рот конфетами.

Он осмотрел рюкзак. Все на месте, кроме ножа. Он ждал, что раздастся голос, некто вызовет к себе Безымянную или Чахоточного, а может, спустится сам. Ничего подобного. Дети поужинали, смазали язвы и поменяли повязки. Выключили свет и начали считать двери.

Озарение пришло три дня спустя. Он проснулся и сел на кровати. Он вспомнил, как его похитили. Было темно, дети давно спали, горел только ночник справа. Свет пробивался из-за ширмы, чуть разгоняя мрак. Казалось, голова сейчас взорвется. Его накачали какой-то дрянью и запихнули в дом без единой двери, но с четырьмя детьми, которых, наверное, сейчас ищет весь город. И его заодно.

Если детей похитили, то зачем? Может быть, это эксперимент, цель которого — выяснить, как ведут себя дети, предоставленные сами себе, в замкнутом пространстве, изолированные от мира. У них был телевизор, но смотреть они могли только видеокассеты. Ни газет, ни журналов, никакой связи с родными. И за всем этим стоял Человек-с-лицом-манекена.

Чахоточный сказал, они здесь около года. Сколько же еще будет длиться эксперимент? И какие ответы «они» хотят получить? На ум приходил только тюремный эксперимент. Он был рассчитан на две недели, но прекращен раньше.

Припомнить эксперимент длиной в год он не мог. Как дети еще не сошли с ума в четырех стенах? Их определенно пичкают препаратами. И зачем было травить его дрянью, которая стерла из памяти целых три недели?

Он смотрел в пустоту перед собой, пока не услышал тихий плач. Кто-то плакал за ширмой справа. На той кровати спала Девочка-с-компасом, она же Девочка-с-фляжкой, она же просто девочка, запертая в странном доме, которая, должно быть, очень скучает по родителям и нормальной жизни.

Девочка-с-фляжкой сидела на кровати, обхватив колени руками. На полу валялась «Книга снов» обложкой вверх.

— Что случилось? — спросил он, но Девочка-с-фляжкой не ответила.

Словно почувствовав неладное, дети просыпались один за другим и шли на свет. Улитка крепко прижимала к груди куклу, которая в полумраке выглядела неестественно живой. Еще один пленник дома номер пятнадцать.

Поганка коснулся «Книги снов».

— Не трогай! — крикнула Девочка-с-фляжкой, и Поганка отдернул руку, словно книга его обожгла.

— Как давно? — кусая губы, спросил он.

Девочка-с-фляжкой не ответила.

— Надо было сразу сказать.

От слов Поганки Девочка-с-фляжкой расплакалась еще сильнее.

Он понял, если хочет узнать, что происходит, самое время спросить. Другой возможности не представится.

— Почему вас здесь держат? — спросил он Поганку.

— Ответь ему, |||||||||||||||, — сказала Девочка-с-фляжкой сквозь слезы. — Все равно нам переезжать.

— Будет только хуже, — косясь на «Книгу снов», сказал |||||||||||||||. — И он наверняка не поверит.

— Не поверю во что?

— Она вот-вот придет сюда, ты вызвала папу? — спросил |||||||||||||||.

Девочка-с-фляжкой кивнула.

— Опять уколы?

— Да, — сказал ||||||||||||||| и снова взглянул на «Книгу снов», словно она была гремучей змеей.

— А зачем?

— Чтобы сбить ее со следа, — сказал |||||||||||||||.

— Сбить со следа кого?

Улитка пискнула и закрыла уши руками. Кукла с глухим стуком упала на пол.

— Мы не говорим о ней, — ответил |||||||||||||||. — Таковы правила.

— Правила? Что еще за правила?

||||||||||||||| не ответил. Он включил свет и велел всем собираться. Подошел к холодильнику и принялся набивать пакет едой. В его движениях появилась деловитость, которой раньше не было и в помине. Больше не хотелось звать ||||||||||||||| Поганкой или Чахоточным. Кажется, только он знал, что делать.

В камине раздался шорох. Скоро оттуда выбрался человек в сером костюме и в маске. Маска была яркой и красочной — физиономия мультяшного героя с клювом. Он такую уже видел. Следом второй. У этого были огромные уши.

Ушастый притащил небольшой ящик с инструментами. Достал гаечный ключ и стал откручивать болты, крепившие ошейник. Его напарник надевал детям на головы черные мешки. Улитка протянула куклу, чтобы ей тоже достался мешок.

В Доме-без-дверей делать инъекции не стали, потому что пришлось бы тащить детей, да и его тоже через лаз в дымоходе, а это слишком долго и трудно. Дети один за другим исчезали в камине. Настал его черед.

Он полз вперед в кромешной темноте. Перед собой толкал рюкзак. Когда выбрался из трубы, ему помогли спуститься на землю. Некто стиснул его запястье и повел за собой.

Было холодно, дул легкий ветер. Он услышал стрекотание кузнечиков. Ноги утопали в высокой траве.

Они за городом.

Он прижался плечом к проводнику, будто случайно. Хотел понять, какого роста противник и где примерно находится его голова, чтобы знать, куда бить. Теперь их перевезут в дом номер шестнадцать на Зеленой улице, а его снова посадят на цепь. Надо сваливать. Неизвестно, когда еще подвернется случай.

Он ударил наугад, со всей силы и рванулся вперед, бросив рюкзак и на ходу сдергивая мешок. Он почувствовал, как под костяшками пальцев что-то хрустнуло. Кажется, это были очки.

После кромешной тьмы мешка глазам не нужно было привыкать к сумраку, и он увидел все необычайно отчетливо. Высокий человек с невероятно длинными руками уводил детей к машине, которая стояла на проселке у самого края поля. Человек сутулился, и поэтому его руки казались длиннее, чем были на самом деле. Он обернулся на шум, так что получилось разглядеть лицо: ничем не примечательное, словно у манекена, который слишком долго простоял на солнце, отчего его черты выцвели и теперь мало походили на человеческие.

Смотреть по сторонам было некогда. Проселок стелился по левую руку, по правую чернел лес. Туда он и кинулся. Вбежал под чахлые кроны деревьев и не останавливался, пока мог дышать.

Он прислонился к сосне, хватая ртом воздух, как загнанная лошадь. Легкие жгло огнем, на лице и руках царапины от веток. Он хотел понять, как далеко преследователи, но ничего не услышал. За ним никто не гнался. Ни звука.

Он бродил по лесу несколько часов. Наконец в просветах между деревьями показалась насыпь. Он вскарабкался по ней, хватаясь за ветки кустарника, и вышел на дорогу. Это была не грунтовая дорога, в ямах и рытвинах, по которой ездили разве что грибники и охотники, а добротная, асфальтовая. Хотелось от радости расцеловать ее.

В Развалину его привезли на полицейской машине три дня спустя. Только что сирену не включили, и на том спасибо. На все вопросы он отвечал, что жил в доме номер пятнадцать на Зеленой улице. И даже показал, как до него добраться. Толку-то?

Дом полицейские не нашли. Он сам побывал на том месте. Дома-без-дверей и след простыл. И, конечно, он рассказал, кто стоит за похищениями.

Манекеноголовый явил детей миру и непрозрачно намекнул, что у его персонального ангела-хранителя от всего пережитого случилось нервное потрясение и ему следует обратиться к специалисту. Все расходы Человек-с-лицом-манекена обещал взять на себя.

Сестра жутко перепугалась, и он как мог ее успокаивал. Еще она провалила все собеседования и пришла на свидание в зеленом платье. Куда хуже?

Он позвонил из кабинета Третьей. Номер телефона отыскал в телефонной книге. Он решил, что так безопаснее.

Трубку взяли почти сразу. Знакомый голос сказал:

— Слушаю.

Это был отец девочки с полумесяцем на мочке уха.

Голос прорвался сквозь треск и шипение помех, словно собеседник был на другой планете. Он торопливо стал рассказывать о Развалине, похищении, Доме-без-дверей, снах и девочке с необычной родинкой. Ему казалось, что связь вот-вот оборвется и придется звонить по новой, а так хотелось разделаться со всем поскорее, залечь на дно и не высовываться до самого Рождества.

— Это все, что мне известно.

Он хотел повесить трубку на рычаг, вернуться в Развалину или куда угодно, где никто не будет задавать вопросы и не верить каждому ответу, но куда там.

— Нам нужно встретиться, — сказал мужчина.

Он прижал холодный пластик трубки ко лбу. В кабинете Третьей было душно, но телефон оставался ледяным — Третья держала его в морозильнике. Его, ручки, листы бумаги, степлер, скрепки, яблоко и чашку кофе. Третья по-своему боролась с жарой и имела некоторый успех. Вот и гадай теперь, кто на самом деле ненормальный.

— Послушайте, — он снова приложил трубку к уху и закрыл глаза; пластик стал нагреваться. — Мне больше нечего вам сказать.

— Я прочитал о вашем случае в книге «Загадки мозга |||||||||||||||». Очень занятно.

— Какое отношение это имеет к нашему разговору?

— Прямое. Имена Кристина, Виолетта и Анна кажутся вам знакомыми?

Его пробил холодный пот. Он сильнее прижал трубку к уху, словно хотел расслышать эхо. Треск и шум. Ничего больше. Он не был уверен, что это не галлюцинация.

— Повторите, что вы только что сказали?

— Жду вас сегодня у меня. Адрес вы, надо думать, помните.

— Как вы…

— Это не телефонный разговор.

Помехи смолкли. Коротких гудков не было, просто настала тишина. Он повесил трубку.

Третья пыталась засунуть в морозилку компактную электрическую печатную машинку. Она даже не заметила, как он ушел.

Его трясло. Запертая дверь в комнату с именами выгибалась и была готова вот-вот слететь с петель. Все поиски, тесты, вопросы, гипноз, психотерапия, нейролептики не дали ничего. Дверь была заперта надежнее некуда. А теперь у него есть ключ.

Он не помнил, как оказался в интернате.

Провал, сплошная чернота, и вот он сидит на кровати и пялится на коробку, завернутую в красочную бумагу. Вокруг еще шесть или семь кроватей, и на каждой сидит мальчишка. Обрывки бумаги валяются на полу. У кого-то все лицо измазано в шоколаде, кто-то шелестит фантиками. Парень на соседней кровати уставился на его коробку.

Он посмотрел на свои руки. Они казались настоящими. Дети и кровати вокруг тоже были настоящими. Его коробка с подарками, чистая и нетронутая, все больше притягивала взгляды.

В книге «Загадки мозга |||||||||||||||» имена Кристина, Анна и Виолетта упоминались, но, когда их произносил вслух профессор или кто угодно еще, они превращались в белый шум. Но в телефонной трубке он разобрал их совершенно отчетливо. А еще он впервые услышал, как имена произнес кто-то другой. Словно некто залез ему в голову, вырвал с корнем три цветка, росшие среди сорняков и поганок, а потом швырнул в лицо.

Он сел на диван, втиснутый между шкафом и газовой плитой, и смотрел на двери. В квартире их было три, и с дивана он прекрасно видел каждую. Чтобы пересчитать, много труда не надо. За одной туалет и душ, за другой комната сестры, в которой она отсыпалась после ночной смены. Третья — выход, она же вход.

Он встал и открыл дверь в туалет. Убедиться, что там все по-прежнему. Потом с помощью маркера измерил расстояние от двери до стены. Он сам толком не знал, зачем ему это надо.

Он сидел, уставившись на белый прямоугольник. Как будто если смотреть на дверь, она останется там, где была. Потом вытащил из кармана маркер и провел тонкую линию чуть выше дверной ручки. Убрал маркер, лег. Затем поднялся, снова вынул маркер и оставил метки на унитазе и раковине. Чтобы наверняка.

В конце концов он распахнул дверь. Так он будет знать, что в комнате ничего не изменилось, пока дверь была закрыта. А раковина и унитаз не стали… чем-то еще.

Он думал, стоит ли отвечать на приглашение и отправляться на встречу. Его похитили из собственной кровати среди ночи, так что даже сестра не проснулась, а после посадили на цепь. Неизвестно, что с ним собирались сделать. Немного предосторожности не повредит. Может, обратиться в полицию? Что, если они найдут в доме у ||||||||||||||| вещи пропавших детей или что-нибудь в этом роде? С другой стороны, это мог быть единственный способ пролить свет на историю с именами.

Он оставил записку, рассказал, куда отправился и зачем. Если что случится, полицейские будут знать, кто главный подозреваемый.

Он вспомнил белый, с синеватыми прожилками, цветок. Увидев его впервые, он решил, что подобный цветок мог бы появиться и в Развалине. Прорасти, скажем, на чердаке, куда ветер случайно занес семечко, а после питаться, подобно раковой опухоли, соками дома, наливаясь ядовитой белизной.

Он любил сказку о Маленьком принце, потому что никто не знал настоящего имени принца. Во всяком случае, в книге оно не упоминалось. Да что там, во всей повести не было ни одного гребаного имени. Девочка-с-фляжкой в чем-то оказалась права.

Маленький принц оберегал единственный цветок — розу, — что росла на его планете, точнее, астероиде Б-612. «Шахматный мальчик» прятал другой цветок — распустившийся на досках под удавленником.

На полу была земля и осколки глиняных горшков. Наверное, при жизни висельник любил ухаживать за растениями. Из рассыпавшейся земли поднял голову цветок, который не стал бы есть ни один барашек. Цветок, который не нуждался ни в шипах, ни в стеклянном колпаке. А для хорошего роста ему был необходим лишь мертвец.

Дом, в котором жил |||||||||||||||, оказался хуже Развалины. Совсем шаткое строение. Дом наклонился вперед, как смертельно уставший человек, которому приходится идти против сильного ветра. В окошках кое-где горел свет; за каскадом перекошенных крыш вздымались печные трубы.

Он пропускал вечер телевикторины. Кролик и Герцог уже сидели на кухне с пачками билетов в кулаках. Сестра играла редко, зато чаще выигрывала, несмотря на распрекрасные схемы Кролика и талисманы Герцога. Пятница была их днем. Они занимали места перед телевизором размером с морозилку и сверяли числа.

Герцог работал в благотворительном фонде, а где работал Кролик, не знал никто. Они до полуночи пили пиво, размышляя, кто что себе купит, когда сорвет джек-пот. За этой болтовней они могли просидеть до двенадцати ночи, пока сестра не выгоняла всех, потому что завтра ей было рано вставать на работу. Ей всегда было нужно на работу и всегда рано. А еще она постоянно была в поисках лучшего места, чтобы больше платили и меньше требовали, но получалось только наоборот.

Герцог с Кроликом, немного поворчав, сваливали, по пути выкидывая лотерейные билеты в мусорное ведро. Кролик хотел использовать его память, просил запоминать выигрышные комбинации, чтобы знать наверняка: не совпадают ли они время от времени, но комбинации всякий раз были другими, а еще он посоветовал Кролику завести ручку с блокнотом и самому заняться вычислениями, чем немного его обидел.

Нужный дом нависал над улицей; он смотрел на него, пересчитывая этажи. Четыре. Высоко под крышей горел свет. Анна, Кристина, Виолетта. Как ||||||||||||||| удалось осветить черные провалы, в которых таились имена, и вытащить их наружу? Скоро он это узнает.

Он открыл дверь подъезда и сразу ощутил невыносимый дух испарений, которые пропитали дом насквозь. Какие цветы могли вырасти в таком месте? И кто служил пищей для них? Он начал подъем по узким ступеням на самый верх шаткой лестницы. Некоторые двери были заколочены, похоже, там давно никто не жил. Развалина в сравнении с этим местом — настоящий дворец.

Он оказался на верхнем этаже. На лестничную площадку падал свет из настежь распахнутой двери. То есть это ему сначала так показалось, а потом он понял, что никакой двери нет. Он подошел ближе. Не переступая порога, заглянул в квартиру. Там на полу валялись обрывки газет, пустые бутылки, упаковки от замороженных обедов. Он не был уверен, что это нужная ему квартира, потому как номер обычно пишется на двери, а она куда-то подевалась.

Прочие двери были пыльными, в застарелых пятнах плесени. Номера двадцать четыре и двадцать три. Ему была нужна двадцать вторая квартира. Он заглянул в залитую тусклым светом прихожую. Без сомнения, он пришел по адресу. На стене сбоку висел звонок. Чувствуя себя человеком, который пытается есть песок, чтобы утолить жажду, он позвонил. Резкий звук — и тишина.

— Эй, есть кто дома?

Ему никто не ответил. Он переступил порог, подумав, что еще пожалеет об этом. Свет горел во всех комнатах. Сразу бросалось в глаза, что в квартире нет ни одной двери. Кто-то снял их с петель, выбросил или сжег, один бог знает почему. Еще были надписи на стенах. Одна и та же фраза повторялась из раза в раз:

считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери считай двери

Он заглянул на кухню. Дверца холодильника выломана. Внутри бутылки водки. Много бутылок. Пустые валялись на столе и полу. Здесь же баночки со снотворным. Выпотрошенные. Полно грязных тарелок. Россыпь оранжевых пилюль.

В ванной он обнаружил кровь. Кровью была забрызгана раковина, рядом лежали скальпель и шприцы. Кровь была необычной, с примесью черной дряни, похожей на гной. Бутылки с водкой и снотворное были даже здесь.

В гостиной погром, шкафы перевернуты, у некоторых выломаны дверцы. На стенах вырезанные ножом надписи с призывом считать двери. Он заглянул в спальню. Бутылки с водкой у кровати, на столике снотворное. Он бы не удивился, обнаружив хозяина мертвым, но комната была пуста. Под подушкой лежал револьвер — он заметил ребристую рукоять и часть барабана, торчавшие наружу. Рядом ключ на цепочке. Ключ был весьма вычурным. На одной стороне было выгравировано «Санрайз», на другой — «14». Он взял ключ и положил в карман, сам не зная для чего. Дверей там все равно не было.

Последняя комната служила кабинетом. Там стояла пустая доска для записей и царил еще больший беспорядок. Обгоревшие клочки газет и фотографий валялись под ногами. Надписи «Считай двери» в изрядном количестве имелись и тут. Два года ||||||||||||||| искал дочерей, надеялся, тратил последние деньги, переезжал с места на место, пока не оказался в этой дыре и окончательно не слетел с катушек.

В «кабинете» была собрана вся информация, которую удалось накопать отцу девочки с необычной родинкой на мочке уха. Большая часть уничтожена. Чтобы во всем разобраться нормальному человеку, понадобилась бы уйма времени. Вот только нормальных в этой квартире не осталось. Он начал приклеивать к доске обрывки фотографий и разорванные в клочья газетные вырезки, с пометками от руки. Одна заметка называлась «Прятки».

И еще двадцать статей подобного содержания. Родители не могли дозваться своих чад к обеду или ужину, а когда заходили к ним в комнату, та всякий раз оказывалась пустой.

Больше пятидесяти детей числились пропавшими.

Никто из них не покидал свой дом.

Многим похищенным детям было по два-три года. Они физически не могли сбежать. Кто-то забирался в дома и крал детей.

В двух заметках речь шла о детях из Дома-без-дверей.

Его фотографий на доске не было или хозяин номера их уничтожил. И этот револьвер под подушкой? Кого боялся |||||||||||||||?

В одной заметке говорилось о восьмилетней девочке: вот только она не пропала, а нашлась. Тело девочки было обнаружено в лесу на пустыре. Девочка была мертва, но что послужило причиной смерти, установить не удалось. Кто-то вырезал бритвой прямоугольник на лбу девочки и удалил все ногти.

От одной заметки к другой вела красная линия, начерченная маркером. Заметки были размещены в хаотичном порядке. Все это напоминало паутину сумасшедшего паука. Никакой системы в похищениях. Дети не знали друг друга и жили в разных частях города. Общая картинка не складывалась.

До тех пор, пока одних и тех же детей не похитили дважды.

И его в придачу.

Видно, ||||||||||||||| совсем рехнулся от горя. Сидел здесь, совершенно один, запивал снотворное водкой и глазел на заметки о пропавших детях.

Только каким образом ||||||||||||||| сумел произнести имена Анна, Виолетта и Кристина так, что он смог их услышать? ||||||||||||||| намекал, что знает такое, о чем лучше не трепаться по телефону. Может, имена связаны с похищениями? Ведь он не помнил ничего из детства и не знал, как оказался в приюте. Долго не мог поверить, что ||||||||||||||| его сестра. Даже теперь она иногда казалась ему совершенно чужой.

На полу валялась телефонная трубка. Он думал, провод окажется оборван, но ошибся — из динамика неслись короткие гудки. Телефон был оснащен электронной записной книжкой. Он просмотрел номера. Последний звонок — в час сорок. Сразу после того, как они поговорили и ||||||||||||||| пригласил его в гости. Он набрал номер, слабо веря в успех. ||||||||||||||| мог звонить кому угодно. Может, это телефон службы поддержки для любителей срывать двери.

— Слушаю, — раздалось на другом конце провода.

Он растерялся.

— Мне бы… я… я хотел спросить, не знаете ли вы мужчину, что звонил по этому номеру? Около двух часов дня?

— Разумеется, знаю, молодой человек.

Отлично. Может, еще не все потеряно?

— Как его найти? Мне нужно с ним поговорить.

— Тогда вам придется немного прогуляться.

— Куда ехать?

— Садитесь на седьмой автобус и выходите на предпоследней остановке. Рядом будет проселочная дорога. Идите по ней, никуда не сворачивая, и скоро вы окажетесь на месте.

— А номер дома?

— Не волнуйтесь, вы его ни за что не пропустите.

В самом деле, пройти мимо этакой громадины было сложно. Имелся даже указатель:

Это была гостиница, знававшая лучшие времена. Три ряда пыльных окон, и ни огонька внутри. Он поднялся по скрипучим ступеням крыльца к главной двери. Здесь его поджидала пара табличек:

и

Звонка не имелось, и он воспользовался дверным молотком. Скоро раздались шаги, и дверь распахнулась. На пороге стояла высокая женщина в синем платье. Платье было таким длинным, что едва ли не полностью скрывало носки старомодных туфель. Сколотый брошью высокий воротник туго облегал шею хозяйки. Волосы были собраны в пучок на затылке и закреплены костяными заколками-спицами.

Лицо женщины было словно вылеплено из воска. Не сразу он понял, что дело в огромном количестве косметики. Кисти рук затянуты в перчатки из тонкой кожи. В правой женщина держала керосиновую лампу, в левой — большую связку ключей. От женщины исходил странный цветочный запах, непохожий на аромат обычных духов.

— У нас часто отключается электричество, а блуждать в потемках неблагоразумно, — сказала она. — Меня зовут |||||||||||||||, а как величать вас, молодой человек?

Он закашлялся и выдавил из горла название одной микстуры, иногда это работало.

– |||||||||||||||? — переспросила женщина.

Ему оставалось только кивнуть и сказать, что это он звонил по телефону сорок минут назад.

— Не припомню такого, — сказала женщина. — Никаких звонков не было. Гостиница переполнена, и я не представляю, чем еще могу вам помочь.

— Мне нужно поговорить с одним человеком, он остановился у вас.

— Как его зовут?

Он замешкался и не отвечал так долго, что женщина уже собиралась закрыть дверь, но потом вдруг спросила:

— Что у вас на руке, молодой человек?

Бинт был пропитан красно-черной дрянью. Чертова язва опять потекла.

— Так, ничего особенного. Это не заразно, не беспокойтесь.

— Думаю, пора сменить повязку. Проходите в дом, сегодня прохладно. Заварить для вас чаю?

— Спасибо, но мне бы хотелось поговорить с мужчиной, он искал дочь. Девочку с полумесяцем на мочке уха. Разве он не приходил к вам?

— Кажется, я поняла, о ком вы.

— Он еще здесь?

— Вы разминулись буквально на пять минут. Он очень спешил, должно быть, что-то срочное.

Только этого не хватало.

— Давайте я осмотрю руку, — сказала Ветхая Леди.

Вот так, и пяти минут не прошло. И откуда только берутся все эти прозвища?

Ветхая Леди осторожно срезала бинт. Язва выглядела скверно. Крови и гноя стало еще больше. Но Ветхую Леди это ничуть не смутило. Она обработала язву и наложила повязку.

Он поблагодарил хозяйку гостиницы. Зуд и боль утихли. Надо обязательно спросить у нее название мази.

— Так он не сказал, куда направляется? Тот мужчина.

— Боюсь, что нет. Но он оставил вещи здесь, так что непременно вернется. Его комната расположена дальше по коридору, номер одиннадцать «б».

Если ||||||||||||||| вправду остановился в гостинице «1000 дверей» и скоро придет, не лучше ли подождать его? Только денег, чтобы снять номер, не хватит, придется торчать на улице. Тут ему вспомнилась вывеска «Требуется помощник».

— Вам еще нужен рабочий? — спросил он Ветхую Леди.

Та подняла керосиновую лампу повыше, чтобы лучше рассмотреть его, хотя света в холле гостиницы было предостаточно.

— Вы хотите подождать своего друга здесь, но у вас не хватает денег снять номер, верно? Просить меня об одолжении вы считаете неприемлемым и предлагаете вместо платы за номер услуги в качестве подсобного рабочего. Что ж, на свете еще остались достойные юноши. Я нанимаю вас на работу, молодой человек. Детали обговорим завтра. Вы, должно быть, голодны? Идемте на кухню, надеюсь, у меня найдется что-нибудь. Считайте это авансом за хорошую службу.

Ветхая Леди поставила перед ним тарелку гречневой каши с куском бекона и двумя яйцами всмятку.

— Ешьте, набирайтесь сил, они вам пригодятся.

Когда он расправился с ужином — на десерт был крепкий травяной чай и кусок пирога, — Ветхая Леди проводила его в комнату. Щелкнула выключателем, и он увидел небольшой, но уютный номер с огромной кроватью и древним камином. На полированной двери вырезано «11 а». В комнате была еще одна дверь.

— За ней ванна и туалет. Зубную щетку, мыло и туалетную бумагу вы найдете там же. И постарайтесь не выходить из комнаты после десяти вечера, это небезопасно. Свет может внезапно выключиться — всему виной старая проводка, — и вы рискуете заблудиться. Доброй ночи.

Ветхая Леди вышла, закрыв за собой дверь.

Наверное, стены были очень толстыми, потому как он не слышал других жильцов. Если верить вывеске, гостиница была забита до отказа. Но ни бормотания, ни скрипа половиц, кашля, звука спускаемой воды — ничего.

Он проснулся в восемь, нашарил выключатель и зажег ночник. Пока вел ладонью по старомодным, чуть влажным обоям, ему показалось, что он коснулся чьих-то пальцев, но, когда вспыхнул свет, в комнате никого не было. Он умылся, почистил зубы и вышел в коридор. Он рассчитывал встретить кого-нибудь из жильцов, спешащих бог знает куда; услышать крики и смех детей, топот, хлопанье дверей, но ничего этого не было и в помине. Может, еще слишком рано, жильцы валяются в постелях и не спешат начинать день? Сомнительно. Если в этой гостинице тысяча дверей и она забита до отказа, постояльцев должна быть прорва. И где они все?

— Уже проснулись? — По лестнице с керосиновой лампой в руках и связкой ключей спускалась Ветхая Леди. — Идите на кухню, я подам завтрак. А потом — за работу. Признаться, ее накопилось изрядно.

Ветхая Леди поставила перед ним тарелку с яичницей и положила два куска хлеба, после чего села пить чай. Руки у нее были все так же затянуты в перчатки, на лице толстый слой косметики.

— Тот мужчина из номера одиннадцать «б» не приходил?

— Боюсь, что нет. Налить еще чаю?

Ему хотелось спросить про других жильцов, но он удержался. Он никогда не жил в гостинице и не знал, как там все устроено. Но внутренний голос настойчиво нашептывал, что не так.

— Можно мне позвонить? — спросил он.

Сестра ненавидела, когда он звонил ей на работу, но еще больше она не любила, когда он пропадал на сутки или двое без веских причин. Во всяком случае — на ее взгляд.

Телефон висел в комнатке, похожей на чулан. Он снял трубку, набрал номер и скоро услышал знакомый голос.

— Ладно, — сказала |||||||||||||||. — Только возвращайся поскорее, а то тебя, чего доброго, отчислят. И ты станешь первым, кого удостоят такой чести в этом вашем Хогвартсе. Пока!

Шипение и треск. Коротких гудков не было, и он подумал, что сестра скажет что-нибудь еще, но кроме помех расслышать ничего не смог. Он вернул трубку на рычаг. Видно, у ||||||||||||||| хорошее настроение. С другой стороны, сегодня суббота, и он пропускает дополнительный урок истории, на который, кроме него, все равно никто не ходит.

Ветхая Леди открыла дверь, что вела во двор. Он увидел большой сарай, котельную и сад, которые примыкали к дому.

— Как видите, сарай нуждается в покраске, — сказала Ветхая Леди.

Тут она угодила в точку. Краска крошилась от одного прикосновения. В сарае хранились садовые инструменты, шланги, бочки, лейки, цепная пила, испорченная газонокосилка и много чего еще.

— Сначала нужно соскоблить всю старую краску, потом обработать доски от гнили. Затем можно красить. Впрочем, к чему это занудство, вы и так все знаете. Инструменты найдете в сарае. А я пока приготовлю для вас вкусный обед. — С этими словами Ветхая Леди оставила его в одиночестве.

Фасад гостиницы пестрел от окон; задняя стена была глухой, не считая единственного окошка над дверью, через которую они с Ветхой Леди вышли во двор. Ему показалось, что он видит, как Ветхая Леди следит за ним из окна, чуть наклонив голову. Наверное, боится, что он украдет инструменты. Пожилые люди всегда такие подозрительные.

Стараясь не обращать внимания на силуэт в окне, он принялся за дело. Скребком сдирал с досок старую краску, и она тонкими лепестками падала вниз. Очень скоро футболка была в пыли, досталось и джинсам. К полудню он весь взмок, солнце палило нещадно.

Обернувшись, он кинул быстрый взгляд на дверное окошко. Ветхая Леди стояла на прежнем месте, все так же склонив голову. Он стер ладонью пот со лба и вернулся к работе. Может, это игра света или вроде того? Не могла же она три часа стоять без движения и пялиться на то, как он орудует скребком?

К полудню Ветхая Леди явилась с кувшином воды и стаканом.

— Наверное, следовало позаботиться об этом раньше, но сегодня столько дел навалилось, — сказала она.

Он осторожно спустился с лестницы. Пот заливал глаза. Футболку он снял и повесил на железный штырь садовой ограды. Он выпил два стакана, чувствуя, как от ледяной воды немеет лоб. Третий стакан он вылил на голову. Ветхая Леди стояла под палящим солнцем в своем длинном синем платье с высоким воротом и затянутыми в перчатки руками. Солнцепек был ей нипочем.

Он хотел спросить про мужчину из номера одиннадцать «б», но не знал, как лучше подступиться. Он ведь ни разу не назвал его по имени. Это могло показаться странным. И все же он задал вопрос, выкручиваясь, как только можно, но все было зря, потому как ||||||||||||||| не объявлялся.

Спустя час Ветхая Леди пригласила его на обед. Он снова сидел на кухне и прислушивался к звукам, которые издавал дом. Его интересовало, где едят остальные жильцы. Не на кухне ведь. Она совсем крошечная. Людям пришлось бы долго ждать своей очереди. И завтрак, обед и ужин стали бы тем еще приключением. А может, все постояльцы едят в номерах? Сомнительно. Должна быть большая столовая. Может, стоит ее поискать?

После обеда он принялся за работу. Кувшин с водой поставил в тень. Раз или два в час он прикладывался к нему, не утруждаясь пользоваться стаканом. На дверное окошко старался не смотреть. К тому же стекло изукрасили солнечные зайчики, и понять, следит за ним Ветхая Леди или нет, было нельзя.

К вечеру он страшно устал, но не выполнил и половины работы. Сарай был огромный, а краска кое-где пристала намертво, и он понятия не имел, стоит ее соскабливать или оставить как есть.

За ужином, когда Ветхая Леди, не снимая перчаток, резала стейк, он вспомнил, что по второму этажу ночью кто-то бродил. Он готов был поспорить, что это хозяйка гостиницы обходит владения с керосиновой лампой в одной руке и связкой ключей в другой.

После ужина он ушел к себе в номер — сказал, что вымотался и хочет лечь спать пораньше. Но сначала решил позвонить сестре. Ветхая Леди стояла рядом, словно боялась, что он наговорит лишнего; он специально еще раз упомянул, в какой гостинице остановился. Осторожность не повредит.

— За работой вы испачкались, — сказала Ветхая Леди, входя к нему в номер. — У меня есть одежда — постояльцы иногда бывают до ужаса рассеянными. Не волнуйтесь, все вещи тщательно выстираны и выглажены. Может, вам что-нибудь да подойдет.

Он принял душ и вытерся большим махровым полотенцем, которое предусмотрительно дала ему Ветхая Леди. Потом осмотрел язву на предплечье. Она выглядела скверно; с черными краями, слизью и кровью. Хотелось взять бритву и вырезать ее под корень. Он завязал предплечье носовым платком и решил еще раз показаться доктору. Когда свалит отсюда.

Натягивать чужие вещи было неприятно, но не разгуливать же по дому в трусах? Он выбрал футболку и джинсы. Они были велики, но надевать клетчатые фланелевые рубашки и серые шерстяные брюки, также любезно предложенные Ветхой Леди, хотелось еще меньше — уж больно нелепо они выглядели.

Он подумал, что у Ветхой Леди есть ключ от каждого номера. Что, если среди ночи она заглянет к нему? И будет, чуть склонив голову, смотреть, как он спит.

В десять часов свет погас. Он пощелкал выключателем, но лампочка не загоралась. Ветхая Леди предупреждала, что с электричеством бывают проблемы. Повинуясь необъяснимому порыву, он заблокировал дверь стулом, поскольку задвижки в номере не имелось.

Ночью он слышал странный шорох за стеной. Может быть, крысы? Еще — он был уверен — среди ночи Ветхая Леди пыталась попасть в номер. Ручка повернулась, но стул не дал двери открыться. А утром он обнаружил на предтопочном листе сажу, принесенную ветром.

С девяти утра зарядил дождь, загнав его в дом, так что остаток дня он безвылазно просидел в гостинице, читая старые журналы. Он пожалел, что снял вчера футболку. Кожа на спине сильно обгорела и чесалась. В двенадцать курьер привез продукты и свежую газету.

Потом были два дня удушающей жары, которые он провел, возясь с сараем. Иногда он оглядывался, но больше Ветхая Леди в окошке не появлялась.

||||||||||||||| так и не пришел. Давно было пора сваливать, но так он потеряет единственную зацепку. Он должен выяснить, что постояльцу номера одиннадцать «б» известно об именах Анна, Кристина и Виолетта. Если он сейчас уедет, все пойдет прахом.

||||||||||||||| звонила в гостиницу каждый день и спрашивала, когда он вернется. Он не знал, что ответить.

Он решил устроить небольшую экспедицию. Стало совершенно ясно, что в гостинице они с Ветхой Леди совершенно одни.

Он вышел в черноту коридора, как только вырубился свет — словно по мановению волшебной палочки. Сначала на ощупь добрался до кухни. Там в ящиках должны быть спички. Ему повезло, он нашел не только коробок спичек, но и несколько свечей. В доме, в котором случаются перебои с электричеством, такой запас не повредит.

Первым делом он направился к номеру одиннадцать «б». Дверь была заперта, как ей и полагалось.

В комнате двенадцать «а» было две двери, не считая входной. За одной ванна и унитаз, а куда ведет вторая? Может, это кладовка? Он повернул ручку и оказался в другом номере. Здесь тоже было пыльно, а от воздуха запершило в горле. Плохая вентиляция. Наверное, дело в этом.

В стене справа имелась дверь, а слева обнаружились еще две. Он прислушался. Шорох. Едва различимый. Он смотрел на новые двери, выкрашенные белой краской, и не знал, какую выбрать. Похоже, огромный дом перекроили на свой лад, сделав из больших, просторных комнат анфиладу каморок, увеличив таким образом количество номеров, которые можно сдать.

Должно быть, некогда здесь царила жуткая путаница. В поисках выхода люди врывались к другим постояльцам, то и дело ошибались дверьми и вместо туалета попадали черт знает куда. Побродив с час, обязательно заблудишься. Он бы не удивился, встретив «дорожные указатели» со стрелками, подсказывающими, как пройти в столовую. Но указателей не было. Тут пригодились бы камешки, чтобы отмечать пройденный путь. Или хлебные крошки. Или фантики. Двери были пронумерованы хаотично, по понятной одной лишь Ветхой Леди методе.

Он представил, как по комнаткам бродит давно одичавшее племя жильцов, что когда-то сбились с пути, ошиблись дверью или поворотом и теперь рыскали в поисках тех, кто не сдает ключи вовремя или устраивает беспорядок в номерах.

В одной комнате он обнаружил камин — этакая махина, которая занимала изрядную часть номера. Он опустился на корточки и заглянул в дымоход, чтобы проверить, нет ли там скоб, за которые можно ухватиться и выбраться наружу. Скоб не было. Зато на пепле обнаружился отпечаток — след узкой туфли.

Каминами давно не пользовались — в каждом номере змеились трубы отопления, выкрашенные в уродливый зеленый цвет. На стенах и потолке он заметил лепнину. Когда-то это был красивый особняк, который доживал свой век изуродованным и перекроенным по странной прихоти новой хозяйки.

Дом слишком велик для Ветхой Леди, и одной ей со всем не управиться. Где же прислуга? И неужели здесь в самом деле тысяча дверей? Он насчитал девяносто восемь. Некоторые были заперты. И ни одной живой души.

В сорок шестом номере он обнаружил кукольный домик и ящик с игрушками. Еще там имелась цепь с кожаным ошейником и деревянное кресло. С подлокотников кресла свисали ремни. Вне всяких сомнений, в этой комнате держали детей. Сразу вспомнились Поганка и Девочка-с-фляжкой. От одного вида цепи ему сделалось плохо. Зачем Ветхой Леди понадобилось красть детей? И что она с ними делала?

Свеча почти догорела, и он счел за лучшее вернуться. На сегодня хватит. А завтра ночью он устроит экспедицию номер два.

Ветхая Леди приготовила на завтрак тосты с медом. На улице стояло пекло. Ночью он долго не мог уснуть, все прислушиваясь к бормотанию дома, и теперь клевал носом.

Ветхая Леди намазала медом груду тостов и принесла целый кофейник. Он почти ничего не съел, только выпил две чашки кофе и принялся за работу. К полудню Ветхая Леди пришла с кувшином апельсинового сока. Он поблагодарил и залпом осушил стакан.

Как бы между делом он осмотрел сарай. В ящике под верстаком нашелся фонарик. Стекла не было, зато лампочка осталась цела. Лучше сегодня воспользоваться им — пропажа свечей могла насторожить хозяйку гостиницы.

Вечером все повторилось. Звонок сестре, сытный ужин и никаких вестей о человеке из номера одиннадцать «б». Он зашел к себе в комнату и, не раздеваясь, лег на постель. Ровно в десять электричество вырубилось.

Комнаты, которые встречались на пути, были обжиты еще меньше. На стенах плесень, штукатурка отваливалась, а в одном номере он увидел, как полупрозрачные грибы на тонких ножках заключили кровать в ведьмино кольцо.

Он пересек комнату и оказался у двери, затянутой чем-то мерзким, вроде слизи. Он взял со стула полотенце, чтобы не касаться ручки. За дверью была лестница. Ступени уводили на второй этаж.

Наверху были все те же крохотные номера и двери, двери, двери. Он насчитал сто пятьдесят семь. Не похоже, чтобы название гостиницы себя оправдывало. Кое-где в полу были прорезаны квадратные люки непонятного предназначения. Открыть хотя бы один он не смог.

Спустя полчаса бесплодных скитаний он обнаружил на ковре тонкую, полупрозрачную перчатку. Перчатка была длинная — хватило бы скрыть руку до плеча. Она была разорвана и напоминала сброшенную змеиную кожу. Он решил не прикасаться к ней.

В соседнем номере раздались шаги.

Он залез под кровать и выключил фонарик. Секунд десять спустя дверь отворилась. Комнату озарил свет керосиновой лампы. Стук каблуков. Ветхая Леди обошла комнату, наклонилась и подобрала перчатку. Положила в карман платья. Он старался не дышать. Ему казалось, что Ветхая Леди сейчас заглянет под кровать, увидит его и…

Что? Что она с ним сделает? Может быть, то же, что и с постояльцем номера одиннадцать «б», который до сих пор не вернулся за чемоданами? То же, что делала с туристами, имевшими несчастье остановиться здесь на ночлег?

Ветхая Леди пересекла комнату и скрылась за дверью. Он вылез из-под кровати и посмотрел в замочную скважину. Он увидел свет лампы, который затем погас — Ветхая Леди зашла в другую комнату. Кажется, ту, что была справа. Он выбрал левую.

Скоро он нашел дверь на третий этаж. Он ходил из комнаты в комнату, то и дело замирая и прислушиваясь. Комнаты здесь казались совсем заброшенными. Если постояльцы выбирали для ночлега третий этаж, то это было очень давно.

В двести третьем номере было три двери, неотличимых друг от друга. В двести девятом имелась одна. В двести восьмом номере было четыре двери, у каждой большая стеклянная ручка. В двести четвертом три двери, все разных цветов: зеленая, красная и синяя. В двести шестом номере было три двери. Одна коричневая, с до блеска отполированной ручкой. Другая темно-красная, а на месте ручки морская раковина. Третья — сиреневая, с глазком и цепочкой. В двести седьмом — две. Красная и желтая. Красная подходила к скатерти, а желтая не подходила ни к чему. Три двери в двести восьмом. В двести втором три двери, одна украшена цветами — высохшими, безжизненными, роняющими лепестки на старый паркет. В двести двенадцатом три двери. Двести двадцать второй номер — три двери. Двести двадцать пятый — три. Двести двадцать седьмой — одна. Двести девятнадцатый — сразу четыре, по всем сторонам света. Все двери были белыми. В двести двадцать четвертом все четыре двери были синими. В двести тридцатом пять дверей. Каждая вела в отдельный номер. Ни раковины, ни туалета, ни душа. В двести сорок седьмом три двери, причем одна заколочена досками. Двести сорок восьмой — три. Двести сорок девятый — четыре. Двести пятидесятый — три двери. Одна заколочена. Двести семьдесят пятый «а» — четыре. Двести шестидесятый — две. Двести шестьдесят второй «а» — три. Двести шестьдесят первый — одна. Потеки краски. Дверь несколько раз перекрашивали. Если как следует поскрести ножом, обязательно обнаружится зелень или белизна. Двести семьдесят первый номер — три двери. На обеих узор — спираль. В двести шестьдесят пятом «б» три двери. Медные пластины замков, дверные молоточки. В двести шестидесятом оказалось три двери; обе коричневые, с дверными ручками в форме львиных голов, с кольцами в пасти. Двести семьдесят пятый «а» — две двери. В двести семьдесят втором дверь имелась всего одна, ярко-зеленая, с замысловатым узором. В двести тридцать четвертом — три, все с дверными молотками. На одной висел почтовый ящик. Двести сороковой номер — пара дверей, ничего особенного, ни орнамента, ни дверного молотка. Двести пятьдесят второй «б» — одна дверь. Двести пятьдесят четвертый — две. В двести шестидесятом — четыре. Столько же в двести семидесятом, двести семидесятом «а» и двести семидесятом «б». Двести семьдесят девятый номер порадовал двумя дверьми. Двести восьмидесятый — тремя. Далее были двести пятьдесят первый, двести пятьдесят четвертый и двести пятидесятый номера. В двух было по две двери. В двести пятидесятом имелась одна дверь.

Он подумал, что неплохо бы обзавестись блокнотом для записей, и лишь тогда понял, что, сам того не желая, пересчитывал все двери, которые оказывались на пути. Он решал, не повернуть ли назад, когда распахнул дверь двести восемьдесят седьмого номера.

Это была спальня Ветхой Леди. Перед зеркалом столик, на нем косметика и пузырьки с мазью. Пучки сухих трав, баночки и флаконы. Он почувствовал, как ожила язва на предплечье. Хотелось закатать рукав и скрести язву ногтями до тех пор, пока она не превратится в кровавое месиво.

Он осмотрел бюро. Квитанции, счета за электричество. Пачка кремовой бумаги, стопка конвертов. Журнал регистрации постояльцев — огромная книга, распухшая от имен и фамилий, совершенно бесполезных. Во всяком случае, для него. Медицинская карта больного, результаты анализов, заключения врачей. Судя по записям, Ветхая Леди была больна, и очень серьезно. Если верить врачам, у Ветхой Леди был рак желудка третьей степени. Он взглянул на дату. Диагноз поставлен семь лет назад. Осмотрел бумаги еще раз, но никаких сведений об операциях не нашел.

Он принялся один за другим открывать маленькие ящички. В одном обнаружил стопку фотографий. На каждой изображены двери номеров. В самом нижнем ящике лежал конверт. Внутри фото светловолосой девочки, снятой в профиль. На мочке уха родинка, напоминающая серп растущей луны. Он посмотрел обратный адрес — престижный район, самый центр. Зачем кому-то отправлять снимок пропавшей два года назад девочки в паршивую гостиницу? Но как бы то ни было, девочка стояла между ним и дверью в комнату с именами. Ее отец что-то узнал. Имена были как-то связаны с похищениями. Возможно, если удастся поговорить с отправителем письма, он узнает больше. Конверт с фото перекочевал в задний карман.

За дверью раздались шаги. Вне всяких сомнений, это была Ветхая Леди. Он осмотрел комнату в поисках укрытия. На глаза попался шкаф — огромный, и как только рабочие сумели его сюда втащить? Он открыл дверцу и забрался поглубже. В нос ударил запах трав — им была пропитана вся одежда Ветхой Леди. Он не стал плотно закрывать дверцы шкафа. Не только потому, что боялся скрипа давно несмазанных петель: ему было важно узнать, куда Ветхая Леди спрячет ключи.

Хозяйка гостиницы поставила керосиновую лампу на бюро и стала разглядывать себя в зеркале. Из шкатулки на столе она достала кусок ваты и медленно, слой за слоем принялась стирать с лица косметику. Скоро он увидел на лице Ветхой Леди черные пятна и был готов поспорить, что это язвы, похожие очертаниями на замочные скважины. Затем Ветхая Леди принялась расстегивать многочисленные пуговицы и крючки платья. На шее Ветхой Леди висела цепочка с ключом, на теле была россыпь язв. Она принялась обрабатывать язвы одну за другой и накладывать марлевые повязки. Ее руки обладали незаурядной гибкостью и словно могли удлиняться. Закончив, Ветхая Леди вытащила из кармана платья странного вида перчатку и аккуратно убрала ее в ящик бюро. Положила на стол блокнот. Она не стала вешать платье в шкаф, а бросила его в плетеную корзину — несмотря на повязки, оно наверняка было пропитано гноем.

Ключи, как и перчатку, она положила в ящик — он не успел заметить, в какой именно. Потом Ветхая Леди выключила свет, и комната погрузилась во тьму. Он дождался, когда спокойное, размеренное дыхание наполнит комнату. Потом включил фонарик, прикрыв и без того тусклую лампочку ладонью. Осторожно вылез из шкафа и направился к бюро. Какой же это был ящик?

Он стал открывать все ящики подряд, пытаясь на ощупь определить их содержимое. Скоро пальцы коснулись чего-то сухого и тонкого. Он чуть не чертыхнулся, поняв, что это та самая «перчатка», которую Ветхая Леди подобрала с пола. Ключи обнаружились в самом нижнем ящике. Теперь блокнот. Блокнот его тоже заинтересовал.

Он вышел из спальни Ветхой Леди.

Страницы блокнота были испещрены цифрами и пометками. На последней странице стояло сегодняшнее число и было указано количество дверей: двести восемьдесят восемь.

Он спустился вниз к номеру одиннадцать «б», но прежде заглянул на кухню за свечами: фонарик светил слабо, а волноваться, что Ветхая Леди обнаружит пропажу, теперь не имело смысла. Сегодня ночью он покинет гостиницу.

Все ключи на связке были пронумерованы, хоть надписи и поистерлись. Он выбрал нужный и открыл дверь. Номер одиннадцать «б» оказался пуст. Никаких вещей, чемоданов, одежды и прочего — одна мебель. Было похоже, что он первый, кто вошел сюда за несколько недель. Ветхая Леди все это время лгала ему.

В номере имелось еще две двери. Одна вела в туалет, а другая была заперта. Он выбрал нужный ключ. Пустая ваза на столе, давно остановившиеся часы на каминной полке. Он снова заглянул в дымоход: никаких скоб или штырей, зато в изобилии отпечатки туфель.

Он быстрым шагом обошел весь первый этаж, не забыв проверить каждый камин, попадавшийся на пути. Каминов было уж чересчур много, но больше его волновало, что не встретилось ни единого окна.

Пора было сваливать. И, кстати, Ветхая Леди ошиблась. Дверей было не двести восемьдесят восемь, а двести восемьдесят девять. Одну она пропустила.

Стоя у выхода, он перебирал ключи. Ни один не подходил. Больше двухсот ключей, которые отпирали больше двухсот замков, оказались абсолютно бесполезными.

Он направился к черному ходу. Та же история. С отчаяньем он взглянул на узкое окошко, сквозь которое за ним наблюдала Ветхая Леди в первый день. В такое ни за что не протиснуться. Разве что голова пролезет.

Вспомнился ключ на шее Ветхой Леди. Наверняка он отпирает главную дверь. Или дверь черного хода.

Оставался телефон. Можно позвонить и вызвать помощь. Наплести что-нибудь полиции, пусть приедут и вызволят его.

Телефон висел на стене в маленькой комнатке, на первом этаже. Поворот ключа, щелчок, дверь открылась. На столике телефонный справочник и кипа газет. Он мельком взглянул на газеты и уже собирался снять телефонную трубку, но кое-что заставило его присмотреться внимательнее. Сначала он решил, что ему померещилось, и поднес язычок пламени к газетному листу совсем близко, рискуя устроить пожар.

Никаких сомнений — с третьей полосы глядел парень, которого он каждый день видел в зеркале. Номер телефона, по которому нужно звонить, и короткая заметка о том, что сестра ищет брата, пропавшего около недели назад.

С кем же он тогда разговаривал? Он смотрел на черный бок телефона. На диск с цифрами. Если он снимет трубку и позвонит домой, кто ему ответит?

Этот раунд за Ветхой Леди. Ничего, матч выиграет он. Только… только для начала придется вернуться на третий этаж и положить ключи на место, чтобы хозяйка гостиницы ничего не заподозрила.

Он взглянул на часы: четыре утра. Вряд ли Ветхая Леди просыпается так рано. С другой стороны, она могла встать, чтобы выпить воды или пойти в туалет. Обнаружила, что связки с ключами нет на месте, и сразу обо всем догадалась.

Ветхая Леди знала, что из дома ему не выбраться. И рано или поздно он вернется с ключами. И она будет ждать его. Возможно, притворится спящей или… или что? Он сильнее, быстрее, и, даже если она его схватит, он легко сможет отбиться. Она всего лишь старуха с навязчивой идеей считать двери и древней керосиновой лампой.

А |||||||||||||||? Здоровый крепкий мужчина. Как насчет него? Что стало с ним?

— Может, тот тип и не приезжал в гостиницу, — сказал он себе. — Может, она просто хотела заманить меня. Чтобы… чтобы я бесплатно покрасил чертов сарай!

Это его развеселило и даже заставило улыбнуться. Он улыбался до тех пор, пока не понял, что произнес последние три фразы вслух.

Он отправился на третий этаж. Батарейки в фонарике сели окончательно, и он снова зажег свечу. Света от нее не хватало, чтобы осмотреть всю комнату разом. Спит Ветхая Леди или нет? Он поднял свечу повыше. Может, кровать пуста и хозяйка гостиницы бродит по коридорам и комнатам?

Или стоит в темном углу и ждет, когда он повернется спиной?

Он сделал еще шаг. Ветхая Леди спала, укрытая простыней. Он убрал ключи в ящик бюро, вернул на место записную книжку.

Остаток ночи он глаз не сомкнул и все смотрел на часы.

Наутро Ветхая Леди как ни в чем не бывало приготовила ему завтрак — французские тосты и кофе. Он пытался понять, известно ли хозяйке гостиницы о его ночных похождениях, но та вела себя совершенно обычно. Чтобы не вызвать подозрений, он съел все до крошки, пусть кусок и не лез в горло. Встал из-за стола и сказал, что самое время приняться за дело. Осталось совсем чуть-чуть, и сарай будет как новенький.

И только Ветхая Леди откроет дверь, он тут же смоется. Главное, выбраться из дома.

Хозяйка гостиницы сказала, что с покраской ничего не выйдет. На улице льет дождь, небо затянули тучи, и работу лучше отложить.

— Может, я тогда наведу порядок в сарае? — спросил он.

— Не стоит. Вы так славно потрудились, что заслужили денек отдыха.

Раздосадованный, он вернулся в свой номер. А когда Ветхая Леди вымыла посуду и ушла наверх, направился к черному ходу. В единственное окошко «Дома 1000 дверей» весело светило солнце.

Около трех часов дня раздался телефонный звонок. Телефон не умолкал, пока Ветхая Леди не спустилась вниз и не сняла трубку.

— Это твоя сестра, — постучав в дверь номера, сказала Ветхая Леди. — Хочет поговорить.

На негнущихся ногах он направился к чулану. Ветхая Леди, улыбаясь, протянула трубку.

— Слушаю, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал буднично.

Взгляд упал на пачку газет и журналов. Вчерашней заметки с его портретом не было.

— Я ужасно соскучилась, — донесся из динамика знакомый голос. — Когда ты вернешься?

— Думаю, через пару дней. — Он сам поразился, как фальшиво это прозвучало.

— Я испеку в честь твоего возвращения пирог. Какой ты хочешь?

— Вишневый, пожалуй.

— Ты ведь ненавидишь вишню, забыл?

— Да, ты права. Из головы вылетело.

Голос в трубке был неотличим от голоса сестры. И он в самом деле терпеть не мог вишню.

— Тогда прощаемся до завтра, братик! Жди звонка и веди себя хорошо, ладно?

— Само собой, сестренка.

Ночь он провел, прислушиваясь к звукам, что доносились из камина. Он решил, что дождется, когда придет разносчик еды или кто-нибудь еще, и сбежит. Главное, вести себя как обычно. Почему-то казалось, что, если Ветхая Леди догадается, как много он успел узнать, она его убьет. Абсурд, но эта мысль не давала ему покоя.

Прежде чем идти завтракать, он внимательно изучил свое отражение в зеркале. Вид был усталый, сказывалась вторая бессонная ночь. Он умылся ледяной водой, надеясь немного прийти в себя.

На завтрак была яичница. Ветхая Леди суетилась у плиты и была необычайно разговорчива. Он заметил, что сегодня она нанесла тональный крем второпях и на щеке проступил черный гной. Ветхую Леди это совсем не волновало. Он подумал, что это очень плохо, раз она больше не притворяется, что с ее кожей все в порядке. Но потом Ветхая Леди сказала, что на улице прекрасная погода и, если его боевой настрой еще сохранился, самое время закончить начатое.

Это была прекрасная новость.

Он с аппетитом съел яичницу, залпом выпил чай и сказал, что готов приступать. Ветхая Леди кивнула и пошла открывать дверь.

В маленькое окошко били капли дождя. Ветхая Леди стояла рядом и смотрела на него. По ее щеке текла черная слизь.

Он понял, что лежит на полу, но вовсе не на истертом ковролине, устилавшем коридор, а на паркете. Было темно, наверное, уже больше десяти вечера, и свет в гостинице отключен.

Для начала он решил выяснить, в каком номере оказался. Он встал и водил руками в темноте, пока не нащупал стол. Бахрома скатерти, уродливая, даже на ощупь, гипсовая ваза с цветами. Цветы из воска; один лепесток упал, словно в номере наступала осень. Все так. Значит, это двести второй номер.

Как он помнил, в двести втором номере было еще три двери. И камин. Придется пройти весь третий этаж, к номеру сто девяносто три. Там будет ход вниз.

Или можно заглянуть в номер Ветхой Леди и потребовать объяснений. До него куда ближе. Он вспомнил черную слизь на щеке, множество язв, которые покрывали ее тело. То, как она лгала о постояльце из номера одиннадцать «б». Не выпускала на улицу. Она догадалась, что он хочет сбежать. Подмешала в чай какой-то дряни, а потом притащила наверх. И как ей только это удалось? Он весил около семидесяти килограммов. Не многовато для женщины в возрасте, страдающей прорвой недугов?

Пожалуй, с ней лучше не встречаться. Нужно спуститься вниз, найти спички и устроить пожар. И когда приедут тушить огонь, у него появится шанс на спасение.

Но кое-что не давало ему покоя. Зачем подмешивать в чай снотворное? Почему не сыпануть чего похуже? Выходило, он нужен ей живым.

Он осторожно вел ладонью по стене, пока не коснулся двери. Нашарил ручку, повернул, дверь открылась. Во всяком случае, Ветхая Леди не хотела замуровать его в гостинице заживо. За это «Дом 1000 дверей» заслуживал одну звездочку.

Номер двести три был точной копией двести второго. И тоже обесточен. Общий распределительный шкаф был снаружи. Он видел его, когда сдирал краску. Вне всяких сомнений, Ветхая Леди добралась до шкафа и вырубила свет во всей гостинице.

Комнаты мало чем отличались. Кровать, шкаф для одежды. Стулья или кресло. Телевизор. Они и при свете казались совершенно безликими. Но он помнил не только внутреннее убранство номеров. Он помнил маршрут, по которому шел. Нужно всего лишь повторить его в точности.

Он коснулся очередной ручки. Она была холодной и липкой. Как он помнил, за дверью его поджидал номер с двумя кроватями, журнальным столиком и картиной на стене. На полотне были изображены лес и ручей. Открывая дверь, ведущую на лестницу, он услышал шорох за стеной. Крысы? Может быть. Только какие-то уж слишком большие.

В номере на втором этаже он едва не уронил напольные часы. Все из-за спешки. Ему не терпелось выбраться из гостиницы. Надо быть осторожнее.

Чтобы пройти весь второй этаж, ему понадобилось где-то полчаса. Зато по дороге он больше ничего не уронил. Еще он старался передвигаться потише и не хлопать дверьми. Вряд ли Ветхая Леди обрадуется тому, что он хочет превратить в груду обгоревших обломков ее детище.

На первом этаже он почувствовал себя увереннее. Самое сложное позади. Теперь нужно попасть на кухню и взять спички. Он открыл дверь и увидел Ветхую Леди. Она сидела на стуле; рядом зажженная керосиновая лампа. Платье Ветхой Леди было сильно испачкано.

— Признаться, я поражена, — сказала Ветхая Леди. — Исключительное везение. Наверное, в карты с тобой лучше не играть.

Сам того не замечая, он прикоснулся к шраму на виске.

— Я не могу тебя отпустить, но знай — ты первый, кто прошел весь путь до конца. Вот ключ от главного входа, — Ветхая Леди указала на подставку для цветов.

В горшке, до краев наполненном землей, железным цветком рос ключ.

— Можешь забрать его, ты заслужил. Все по-честному.

Так просто? Он сделал шаг, чтобы взять ключ. Ветхая Леди с фантастической быстротой, не поднимаясь со стула, выбросила вперед правую руку. Он отступил на шаг, но слишком поздно: ладонь обожгло огнем. В правой руке Ветхая Леди сжимала длинный разделочный нож. Он бросился бежать. Коснулся окровавленной ладонью первой попавшейся дверной ручки, чтобы сбить Ветхую Леди с толку, и скрылся за дверью номера четырнадцать «б». Пусть попробует его поймать, здесь, в темноте, в лабиринте комнат. Он хотел увести Ветхую Леди вглубь номеров, сделать круг, а потом вернутся на кухню. Забрать ключ из цветочного горшка и убраться из этого места куда подальше.

Он разорвал футболку, чтобы перевязать ладонь, и тут по глазам ударил свет. Ветхая Леди не хотела играть в прятки в темноте. Ладно, правила устанавливает не он. Но это не значит, что выиграть нельзя.

Он миновал шесть номеров, когда понял, что за ним никто не гонится. Он прислушался — ни звука. Ветхая Леди что-то задумала. И скоро он понял, что именно.

Он вернулся в номер двенадцать и отчетливо услышал, как поворачивается в замке ключ. Ветхая Леди одну за другой закрывала двери, отрезая пути к спасению. Она загонит его в угол и прикончит.

Дверь, что вела к лестнице на второй этаж, уже была предусмотрительно заперта. Он повернул назад. Места для игры в догонялки оставалось все меньше. Он кружил по номерам, не зная, что предпринять. Попасть к главному входу невозможно, все двери, которые ведут к нему, заперты.

Он принялся вытаскивать ящики столов и комодов. Ему нужно что-нибудь, чем можно вскрыть замок. Или проломить Ветхой Леди череп. Большинство ящиков были пусты, в других ничего дельного.

На столе в сорок шестом номере он заметил ножницы с тонкими лезвиями и синими пластиковыми кольцами для пальцев. Положил в карман, не представляя, на что они могут сгодиться.

Он вбежал в очередной номер, когда дверь напротив отворилась. На пороге стояла Ветхая Леди, в синем платье, со связкой ключей и керосиновой лампой в левой руке и ножом в правой. Он повернул назад. Пройдя три номера, оказался в комнате с древним пианино. Камин. Пара дверей. Одна заперта. А вторая… он не помнил, чтобы она была здесь раньше.

Дверь выглядела обычнее некуда. Белый прямоугольник, с захватанной пальцами ручкой. Наверное, ее открыть тоже не получится. Но проверять, так ли это, не хотелось. Не хотелось, потому что раньше ее здесь не было, и он твердо это знал.

Что теперь? Возвращаться обратно? Ветхая Леди, сумасшедшая старуха с мясницким ножом, совсем близко. Он попытался открыть замок ножницами. Замок хрустнул и не поддался.

Нужно забаррикадировать двери. Может, ему удастся выбраться из западни, но для начала нужно выиграть немного времени. К двери, через которую он попал в номер, было решено прислонить шкаф и трюмо. Посмотрим, как она с ними справится.

Затем он попытался сдвинуть пианино с места, налег всем телом, и пианино медленно, оставляя царапины на паркете, поползло к двери. Ветхая Леди вставила ключ в замочную скважину. Еще секунда, и она откроет дверь. Он все толкал пианино, хотя знал, что уже слишком поздно, что время игры подошло к концу и победителем ему не выйти. Но дверь не открывалась. Ключ бессильно скрежетал в замке. Наверно, пытаясь вскрыть замок, он что-то повредил. Каким-то чудом ключ все же повернулся, но пианино благополучно достигло двери, намертво ее заблокировав. Победа!

Дверь сотряс чудовищный удар. Удар был такой силы, какой Ветхая Леди не могла обладать. Он отступил на шаг. Осталась последняя дверь, заблокировать которую было нечем. Он стиснул в кулаке ножницы.

Ветхая Леди вот-вот должна была открыть дверь, но почему-то медлила. Потом он услышал шорох, какой могло издавать целое крысиное семейство, если закрыть его в коробке, полной газетных обрезков — только писка не слышно. Ему представилась разветвленная сеть дымоходов, которая соединяла фальшивые камины и пронизывала всю гостиницу, подобно кровеносной системе. Наверно, можно было создать нечто подобное, хоть и пришлось бы изрядно повозиться. И раскошелиться.

Ветхая Леди могла перестраивать «Дом 1000 дверей» как угодно. Понаделать из просторных номеров тесные комнатки. Но ей ни за что не пролезть по каминной трубе. Понадобились бы невероятные сила и ловкость, а суставы должны и вовсе иметь сверхъестественную гибкость.

Сначала он увидел руку в перчатке. В руке была зажата связка ключей и лампа. Тут же появилась вторая, с ножом. Еще пара секунд, и Ветхая Леди стояла на предтопочном листе во весь рост.

Больше бежать некуда. Он оказался в ловушке, которую создал собственными руками. Он отступил в дальний угол. Там стояла хлипкая тумбочка и висел на стене ночник. Времени на раздумья не было. Он выдернул вилку ночника и сунул в розетку лезвия ножниц, держа их за пластмассовые кольца. Посыпались искры, и свет погас, оставив его с Ветхой Леди в кромешной темноте.

Он замер, а потом осторожно пошел вдоль стены, стараясь ступать как можно тише, и скоро оказался у двери, заблокированной пианино.

— Где ты, дрянь?! — крикнула Ветхая Леди. — Тебе больше негде прятаться!

Он услышал, как чиркнула спичка. Слабый огонек осветил лицо Ветхой Леди. Она пыталась зажечь керосиновую лампу. Спичка догорела, и Ветхая Леди зажгла новую. Он увидел платье, нож и лицо Ветхой Леди с язвой в форме замочной скважины на щеке. Потом спичка погасла. Когда Ветхая Леди чиркнула о коробок в третий раз и лампа, уступив, осветила комнату, он бросился на хозяйку гостиницы. Впился зубами в руку, державшую нож, и попытался завладеть связкой ключей.

Тело Ветхой Леди было словно вырезано из дерева. Она отшвырнула его, как если бы он ничего не весил. Сражаться с ней? Немыслимо. Ножницы вылетели из руки и пропали в темном углу. Кажется, он услышал, как они ударились о ночник. Ветхая Леди поставила керосиновую лампу на стол. Поправила выбившиеся из прически бесцветные локоны, не выпуская ножа из пальцев. И двинулась к нему. Он бросился в сторону, в нелепой попытке сбежать из-под носа у Ветхой Леди, но та схватила его за ногу. Сейчас она ударит его ножом, и все будет кончено.

Ветхая Леди поволокла его к двери. Той самой, которой неоткуда было взяться. У двери она остановилась и воткнула нож в стену. Повесила на него связку ключей. Обернулась.

— Не откроешь эту дверь для меня? — спросила Ветхая Леди.

Так Пряничная Ведьма интересовалась у детей, что попали к ней в логово, хорошо ли натоплена печь и можно ли сажать туда хлеба. Нужно ответить, что он не знает, как открывать двери, и тогда Ветхая Леди сама возьмется за ручку, повернет и скажет: «Видишь? Ничего сложного». И он вернется домой к сестре, чтобы жить долго и счастливо.

— Разве ты не хочешь уйти отсюда? — спросила Ветхая Леди.

Она нагнулась к нему, словно раздумывая, что предпринять, дабы он внял просьбе. И, судя по всему, нож для этого ей не требовался. Он протянул руку, вытащил костяную заколку-спицу из пучка на затылке Ветхой Леди, а после ударил хозяйку «Дома 1000 дверей» спицей в лицо.

На секунду Ветхая Леди разжала пальцы, и он тут же поднялся. Ветхая Леди прижала правую руку к лицу. Между пальцами торчала спица, на платье падали черные капли, которые казались слишком тягучими, чтобы сойти за кровь.

Не до конца понимая, что делает, он схватил со стола керосиновую лампу и бросил ее в Ветхую Леди. Вспыхнуло пламя. Ветхая Леди попыталась сбить его ладонями, но это не помогло. Тогда она принялась срывать с себя горящую одежду. Пуговицы и крючки полетели в разные стороны. Вместе с пуговицами на пол упал и ключ, с которым Ветхая Леди так не любила расставаться.

Он взял ключ и сжал в кулаке. Ветхая Леди была объята пламенем. Она опустилась на колени и закрыла лицо руками, словно убитая горем плакальщица. От нее исходил обжигающий жар. Он кое-как обошел ее, чтобы завладеть связкой ключей, а после рванул к выходу. Сдвинул шкаф, чтобы между дверью и косяком образовалась щель, в которую можно протиснуться. Свет вырубился в одном номере. В остальных лампочки горели исправно. Он стал распахивать двери одну за другой и скоро оказался у нужной.

Ключ на удивление легко повернулся в замке, и дверь открылась. На улице было ветрено и шел мелкий дождь. Прежде чем окончательно покинуть «Дом 1000 дверей», он подошел к окну. Шторы были плотно задернуты. Отчаявшись рассмотреть что-либо внутри, он взял камень и разбил стекло. Убрал осколки и раздернул шторы. За ними обнаружилась глухая стена.

Все окна «Дома 1000 дверей» были фальшивыми.

Он решил наведаться в квартиру |||||||||||||||. Возможно, он успел вернуться. Или удастся повстречать кого-нибудь из соседей и расспросить их. Он хотел отдать мужчине конверт с фотографией. Может быть, вместе они поймут, что случилось с девочкой. С той самой, светловолосой, у которой была родинка на мочке уха.

На улице совсем рассвело. Вот и нужный дом. Кажется, он еще больше ссутулился; наверху, в квартире ||||||||||||||| горел свет. Прочие окна были слепы.

Он стал подниматься. Скорее всего, квартира опечатана. Прошла неделя, и кто-нибудь обязательно вызвал полицию. Квартира без единой двери не может не привлечь внимание. Но когда он поднялся на последний этаж, все выглядело в точности как в прошлый раз. Пустой дверной проем, свет в прихожей. Немного помедлив, он переступил порог.

В комнатах по-прежнему творился жуткий бардак. ||||||||||||||| дома не оказалось. Если он и правда отправился в «Дом 1000 дверей», участь его была незавидной.

Зато в квартире было полно гостей. Все они спали, кто на диване, кто на полу. Вокруг пустые бутылки, упаковки снотворного, использованные презервативы. За неделю квартира превратилась в притон. Он направился в спальню, чтобы забрать револьвер.

На кровати оружия, разумеется, не было. Он стал обыскивать лежащие вповалку тела. Пара ножей. Немного мелочи. Ключи. Когда он обыскивал очередную обдолбанную девицу, она открыла глаза и ткнула стволом револьвера ему в подбородок. А затем спустила курок и сказала: «Бах!»

Вместо выстрела раздался сухой щелчок. Он вырвал оружие и ударил девку по лицу, отчего та засмеялась. Он слышал ее смех, даже когда вышел из квартиры и начал спускаться по лестнице.