КОНАН И ДРУГИЕ БЕССМЕРТНЫЕ. ТОМ II

I

Соломон Кейн вздрогнул и раскрыл глаза в темноте. Первым его движением было подхватить оружие, неизменно лежавшее рядом с ним на куче звериных шкур, которые составляли его ложе. Что его разбудило? Уж во всяком случае не сумасшедшая барабанная дробь, которую выбивал тропический ливень по кровле хижины, крытой широкими листьями. И не раскаты грома, сливавшиеся в непрестанный грохот. Звуки, достучавшиеся до сознания Кейна, были совершенно иного свойства. Сквозь шум африканского ливня явственно доносились страшные крики мучительно умиравших людей и лязг стали. Что-то нехорошее происходило в туземной деревне, давшей ему приют на время грезы. И, судя по звукам, дело весьма смахивало на вооруженный набег.

Шаря в поисках верной рапиры, Соломон мимолетно задумался о том, кому могло взбрести в голову нападать на деревушку посреди ночи, да еще в этакую пропасть. Рядом с рапирой лежали и пистолеты, но Кейн оставил их на месте. Дождь хлестал сплошными потоками, и англичанин знал, что пистолеты окажутся бесполезными: ливень мгновенно промочит в них порох.

Укладываясь спать, Соломон не раздевался и снял только плащ да мягкую фетровую шляпу. Он не стал тратить время на то, чтобы их подхватить, и сразу кинулся к двери. Как раз в этот момент ветвистая молния располосовала над ним небо. Вспышка мертвенного света озарила силуэты людей, сцепившихся между хижинами в рукопашной. Отражения молнии на мечущихся стальных лезвиях нестерпимо резанули глаза. Рев бури не мог заглушить крики чернокожих жителей деревни... и еще чьи-то низкие голоса, выкрикивавшие нечто на незнакомом Кейну языке.

Выскочив из домика, пуританин сейчас же ощутил прямо перед собой человеческое присутствие; почти сразу небо снова с ужасающим грохотом разверзлось, залив все вокруг потусторонним синеватым светом. В этот краткий миг Соломон сделал стремительный выпад и... почувствовал, как рапира в его руке выгибается дугой, встретив препятствие. Он успел заметить тяжелый меч, опускавшийся ему на голову. Потом перед глазами фонтаном хлынули искры гораздо ярче любой молнии. А следом все затопила тьма — еще более непроницаемая, чем даже ненастная африканская ночь.

...Над насквозь промокшими джунглями занимался бледный рассвет, когда Соломон Кейн зашевелился и, приподнявшись, сел в луже, разлившейся перед хижиной. В волосах у него запеклась кровь, голова болела и слегка кружилась. Кейн усилием воли стряхнул дурнотное состояние и поднялся на ноги.

Дождь давно прекратился, небеса были ясными. А над селением распростерлась тишина, и Кейн, оглядевшись, увидел, что деревня в буквальном смысле слова вымерла. Повсюду валялись бездыханные тела мужчин, женщин, детей. Они лежали на улицах, на порогах жилищ, внутри хижин, многие из которых были разметаны и прямо-таки снесены: кто-то крушил их то ли в поисках спрятавшихся жертв, то ли из простой жажды разрушения. Кем бы ни были ночные налетчики, вряд ли они увели с собой много пленников. Еще более странно, что они не позарились ни на копья, ни на топоры, ни на кухонные принадлежности и пернатые головные уборы побежденных. Этот факт, казалось бы, говорил о том, что набег совершило племя, далеко превосходившее простодушных туземцев и ремеслом, и культурой. Так или иначе, они, как вскоре выяснил Кейн, утащили с собой всю слоновую кость, которая попалась им на глаза. Равно как и его оружие: рапиру, кинжал, пистолеты, пороховницу и кошель с пулями. Заглянув в хижину, в которой ночевал, Кейн не нашел там ни плаща, ни своей шляпы. Пропал и посох — остроконечный, покрытый странной резьбой, увенчанный головкой кошки посох, когда-то подаренный ему его другом и побратимом Н'Лонгой, колдуном вуду с Западного Побережья.

Кейн стоял посреди разоренной деревни, пытаясь осмыслить случившееся, и в голову ему приходили самые странные мысли. Он вспоминал свои разговоры с местными жителями вчера вечером, когда он вышел к деревне из джунглей, исхлестанных бурей Нет, ничего такого, что могло бы пролить свет на происхождение та-инственных грабителей, туземцы ему не сообщили. Они и сами еще как следует не освоились в здешних краях, потому что явились сюда, в общем, недавно и издалека, гонимые более могущественными враждебными племенами. Они были простым и добросердечным народом. Как гостеприимно они провели его, мокрого и усталого, под свой кров, как сердечно поделились всем, что составляло, их скромный достаток!..

Сердце Кейна горело гневом на их неведомых погубителей. Но едва ли не жарче гнева жгло Кейна ненасытное любопытство, это извечное проклятие думающих людей. Ибо минувшей ночью его глазам предстала тайна. Яркая вспышка молнии позволила ему на долю секунды увидеть свирепое чернобородое лицо — лицо белого человека. Здравый смысл, однако; утверждал, что на многие сотни миль окрест белого человека, кроме самого Кейна, не было и в помине. Даже арабских охотников за рабами. Разглядеть хоть сколько-нибудь подробно одежду чернобородого англичанину не удалось: память сохранила лишь смутное впечатление, что одет он был достаточно странно. А чего стоил меч, который вскользь, почти плашмя, обрушился на его голову и увлек его в небытие! Да он же ничего общего не имел с примитивным оружием местных племен!..

Кейн еще раз обвел глазами земляную стену, окружавшую деревню, и бамбуковые ворота, которые захватчики изрубили в мелкие щепки. Было похоже, что ливень унялся, как раз когда они двинулись в обратный путь:, уходившие оставили после себя широкий утоптанный след, что тянулся через проломленные ворота и далее в джунгли.

Соломон подобрал с земли туземный топорик, валявшийся неподалеку. Он еще посмотрел, не было ли где тел неизвестных людей, но не нашел ни одного. Если кто-нибудь из них и погиб в битве, видимо, павших унесли с собой их сотоварищи. Соломон Кейн набрал листьев и соорудил себе из них шляпу, чтобы безжалостное солнце не так пекло голову. А потом, миновав снесенные ворота, он углубился в джунгли, насквозь промоченные дождем. Неведомое властно манило его.

Под сенью гигантских, деревьев следы сделались четче. Кейн смог определить, что большинство неизвестных были обуты в сандалии, — правда, сандалий подобного типа он никогда еще не встречал, Соломон различил также следы босых ног, по-видимому оставленные пленниками.

Они вышли гораздо раньше него, так что теперь у них была хорошая фора. Кейн шел без остановок. Он был неутомимым ходоком и к тому же длинноногим, но даже и ему не удалось нагнать караван в течение дня.

Кейн торопливо перекусил едой, захваченной из разоренной деревни, и устремился вперед, не давая себе передышки, снедаемый гневом и необоримым желанием раскрыть тайну белого лица, увиденного в свете молнии. И что не менее важно, налетчики утащили все его оружие, — а в стране вроде той, по которой он путешествовал, оружие означало жизнь.

День клонился к закату. Ко времени захода солнца джунгли постепенно сменились редколесьем, а в сумерках Кейн выбрался на слегка всхолмленную равнину, заросшую высокой травой. Кое-где виднелись редкие деревья, а далеко впереди Кейн разглядел нечто вроде гряды невысоких холмов. Следы вели прямо через саванну, и Кейн решил, что туда-то, к этим приземистым одинаковым холмам, и стремились грабители.

Здесь Кейн помедлил, раздумывая, как быть. С равнины уже доносился громоподобный львиный рев, порождавший со всех сторон раскатистое эхо. Огромные кошки вышли на ночную охоту; путешествовать через саванну, имея в качестве оружия всего-то несчастный топорик, было бы чистым самоубийством.

Присмотрев себе громадное дерево, Кейн забрался наверх и со всем возможным удобством расположился в развилине могучих ветвей. Поглядев оттуда на равнину, он заметил вдали, среди холмов, крохотный мерцающий огонек. Потом он различил огоньки и на самой равнине: вереница светящихся точек, медленно извиваясь, подползала к холмам, едва различимым у горизонта на фоне звездного неба. Кейн сразу понял, что это отряд грабителей с пленниками. Они несли с собой факелы. И двигались очень проворно. Факелы, судя по всему, были предназначены для отпугивания львов. Кейн посмотрел на них еще и подумал: вероятно, цель путешествия была совсем близка, раз уж они отважились на ночной переход через кишевшую хищниками саванну...

Соломон видел, как мерцающие огоньки поползли вверх. Некоторое время они были еще видны среди холмов, потом скрылись.

Кейн так и заснул, размышляя о тайне, крывшейся за всеми событиями последних суток. Он спал, а ночной ветерок шептался с листьями дерева, рассказывая о древних тайнах Африки. И вею ночь, хлеща себя по бокам увенчанными кисточками хвостами и поглядывая жадными глазами наверх, под деревом ревели львы.

Kaк только рассвет разлил по саванне розово-золотой свет, Соломон спустился со своего насеста и вновь двинулся в^ путь. Сжевав на ходу последние остатки принесенной с собой еды, он запил их водой из ручья (благо тот выглядел достаточно прозрачным и чистым) и задумался о том, удастся ли ему найти себе пропитание в холмах. Если нет, его Положение станет не слишком завидным. Впрочем, Кейну и раньше случалось голодать. Равно как и замерзать, и уставать до предела. Именно поэтому его поджарое, без капли лишнего жира, тело было твердым и гибким, как сталь.

Широким шагом Кейн устремился через саванну, зорко высматривая затаившихся львов. Солнце над его головой постепенно поднялось к зениту, потом начало клониться к западу. Чем ближе подходил англичанин к невысокой гряде, тем больше подробностей различал его взгляд. То, что издали представлялось ему изломанными холмами, вблизи оказалось невысоким плато, ровным с виду и четко отграниченным от окружающей равнины. На кромке его виднелись деревья и высокая трава, но сам склон выглядел обрывистым и бесплодным. Другое дело, что высота утесов нигде не превышала семидесяти, самое большее восьмидесяти футов. Кейн не сомневался, что сумеет вскарабкаться наверх без большого труда.

Подойдя еще ближе, он рассмотрел, что скалы представляли собой сплошной каменный монолит, хотя и одетый толстым слоем почвы. Там и сям валялись скатившиеся валуны; несомненно, ловкий и сильный человек вроде него самого сумел бы подняться наверх почти в любом месте. А еще по крутому склону вилась наверх довольно широкая дорога. Кейн присмотрелся и увидел на ней те самые следы, по которым шел.

Дорога, несомненно, не была звериной тропой. И не туземцы протоптали ее. Кто-то весьма искусно врезал ее в склон, вымостил и даже оградил гладко обтесанными каменными блоками.

Волчья недоверчивая осторожность, свойственная Кейну, заставила его миновать стороной эту дорогу. Пройдя немного вперед, он облюбовал на склоне относительно пологое место и стал подниматься наверх. Почва под ногой не внушала доверия, к тому же валуны, как выяснилось, лежали весьма шатко и норовили скатиться прямо на него. Впрочем, подъем обошелся без происшествий, и спустя некоторое время Кейн уже стоял на макушке утеса.

Впереди открылся новый склон, на сей раз обращенный вниз, — неровный, усыпанный обломками камня. А чуть дальше простиралась широкая равнина. Глазам Кейна предстало плато, заросшее роскошной зеленой травой. А как раз посредине... Пуританин даже моргнул, тряхнув головой, полагая, что перед ним то ли мираж, то ли плоды разыгравшегося воображения. Но нет, «видение» рассеиваться не желало. На равнине стоял город, окруженный внушительными каменными стенами. Кейн отчетливо видел бастионы и башни, а на них — крохотные фигурки, двигавшиеся туда и сюда. С дальней стороны город выходил к небольшому озеру, по берегам которого раскинулись пышные сады и ухоженные поля, а за ними — луга. В лугах пасся скот.

Невероятное зрелище заставило пуританина на миг забыть обо всем остальном. Его вернуло к реальности: звяканье подкованного сапога о камень. Кейн быстро обернулся и оказался лицом к лицу с человеком, вышедшим из-за валуна.

Человек этот был широкоплечим и крепким, ростом почти с самого Кейна, но куда тяжелее. На обнаженных руках так и вздувались могучие мышцы, а ноги можно было уподобить узловатым железным колоннам. Физиономия же была точной копией той, что Кейн разглядел тогда при вспышке молнии, —- такая же свирепая и чернобородая. Лицо белого человека, с наглыми глазами и хищным крючковатым носом, Все его тело, от бычьей шеи и до колен, покрывала железная чешуйчатая броня, а на голове сидел железный же шлем. На левой руке висел щит, сделанный из твердого дерева и кожи и окованный по краю металлом. За поясом торчал кин-• жал, а в правой руке воин держал короткую, но тяжелую железную булаву.

Все это Кейн успел рассмотреть в одно мгновение. Потому что в следующее человек взревел и прыгнул вперед. Англичанин вмиг понял, что' никаких переговоров не будет: предстоял бой не на живот, а на смерть. Он метнулся на врага тигриным прыжком, одновремен-1 но занося топор со всей силой, на которую было способно его тело. Воин поймал удар щитом. Топорище раскололось у Кейна в руке, но и щит развалился на части.

Инерция прыжка между тем увлекла Кейна вперед, так что он всем телом врезался в противника; тот отбросил бесполезный, расколотый щит и, пошатнувшись, схватился с англичанином врукопашную. Тяжело дыша, они раскачивались взад и вперед. Кейн зарычал по-волчьи, в полной мере оценив могучую хватку врага. Его доспехи мешали англичанину вцепиться как следует. Воин же перехватил поудобнее свою булаву и изо всех сил старался высвободить руку, чтобы обрушить на непокрытую голову Кейна смертоносный удар. Пуританин, со своей стороны, старался этого не допустить. Все же его пальцы соскользнули, и булава опустилась на череп, едва не погасив сознание. Воин замахнулся опять... Перед глазами Кейна клубился огненный туман, но все-таки он инстинктивно извернулся, и удар пришелся в плечо. Рука почти отнялась, булава разорвала кожу, и хлынула кровь.

Яростным усилием Кейн рванулся вперед, вплотную прижимаясь к могучему торсу своего недруга, и его пальцы почти вслепую нашарили у него за поясом рукоять кинжала. Соломон сейчас же обнажил его и принялся наугад наносить удар за ударом.

Сплетясь в один рычащий, политый кровью клубок, они раскачивались и шатались. Один старался поглубже пырнуть соперника, другой — полностью высвободить руку, чтобы уж тогда-то нанести сокрушительный удар. Покамест ему не удавалось как следует размахнуться, и булава лишь вскользь била по голове и плечам Кейна, полосуя в кровь кожу. Боль алыми копьями пронизывала меркнувшее сознание англичанина. Увы! Его кинжал по-прежнему безобидно отскакивал от железных чешуй, укрывавших тело врага...

Он уже ничего не видел перед собой и бился, ведомый лишь инстинктом, — так, как дерется раненый волк. И настал миг, когда он, точно волк, еще раз рванулся вперед и... что было силы вцепился зубами в бычью шею воина, глубоко разорвав тело. Кровь хлынула потоком, противник Кейна взревел от боли и изумления. Разящая палица замерла в воздухе, рука дрогнула, воин откачнулся назад. А так как они в это время балансировали на краю небольшого обрывчика, это движение увлекло их обоих кувырком вниз. Ни один, ни другой не разжал вцепившихся рук. У подножия склона Кейн оказался наверху. Кинжал сверкнул на солнце, взвившись над его головой, и по рукоять погрузился в горло врага. На это ушли последние силы. Кейн шатнулся вперед и, лишившись сознания, свалился прямо на тело убитого противника.

Так они и лежали в луже растекшейся крови. Постепенно в небесной синеве начали появляться черные точки. Стервятники кружились, спускаясь все ниже...

Потом из теснин стали появляться люди, внешностью и убранством схожие с тем, что лежал мертвым, придавленный к земле неподвижным телом Кейна. Внимание воинов привлек шум поединка; подойдя, они собрались в кружок, обсуждая случившееся на резком, гортанном наречии. Поодаль, не смея проронить ни звука, стояли рабы.

Разъединив наконец противников, люди обнаружили, что один из них мертв, а второй, похоже, умирает. После короткого препирательства воины соорудили нечто вроде носилок из копий и перевязей мечей и велели рабам нести тела. После этого маленький отряд направился к городу, выглядевшему по-прежнему невероятным посреди травянистой равнины...

II

Сознание постепенно вернулось к Соломону Кейну. Он обнаружил, что лежит на ложе, устланном отменно выделанными мехами и шкурами, посреди обширного покоя, пол, стены и потолок -которого были из камня. Единственное окно перегораживала толстая решетка. Дверь тоже была всего одна, и за ней стоял воин — крепкий мужчина, определенно похожий на убитого англичанином.

Тут Кейн обнаружил еще кое-что. На его шею, лодыжки и запястья были надеты золотые цепи. Они сложным образом соединялись между собой и были прикреплены к вделанному в стену кольцу с помощью серебряного замка.

Раны Кейна были добротно перевязаны; пока он размышлял о том, что могло означать его нынешнее положение, вошел раб, принесший ему еду и какое-то пурпурное вино. Англичанин не стал пытаться заговорить с рабом, но с жадностью съел все, что ему принесли, и выпил вино. В вино, по-видимому, было подмешано какое-то зелье, так что Кейн вскоре заснул и проснулся лишь через несколько часов. За это время ему. успели переменить повязки на ранах, а у двери стоял уже другой стражник. Впрочем, он явно принадлежал к той же касте, что и его предшественник. Такой же мускулистый, чернобородый и в доспехах.

На сей раз, пробудившись, Кейн почувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Он сразу решил, что, когда снова придет раб, он попытается хоть что-нибудь разузнать об этом прелюбопытном месте, в которое занесла его нелегкая. Вскоре шорох кожаных сандалий по камню сообщил ему, что кто-то идет. Кейн приподнялся и сел на своем ложе, и тут же в комнату вошло сразу несколько человек.

Позади всех держался тот раб, что приносил Кейну еду, но на переднем плане гордо красовалось несколько мужчин в долгополых одеяниях, е непроницаемыми лицами. И подбородки, и черепа у них были выбриты. А чуть в стороне стоял человек, на котором невольно задерживался глаз. Он был высокого роста, в шелковом облачении, перехваченном чешуйчатым золотым поясом. Его иссиня-черные волосы и борода были странным образом завиты, крючконосое лицо носило печать хищной жестокости. Надменно-наглое выражение глаз, которое, как успел понять Кейн, являлось отличительной чертой неведомого народа, ему было свойственно еще в большей степени, чем остальным. На голове у человека красовался золотой обруч, покрытый удивительной резьбой, в руке он держал жезл, опять-таки золотой. Остальные держались в его присутствии с таким раболепным почтением, что Кейн сразу рассудил: уж верно, это был местный правитель, а может быть, верховный жрец.

Рядом с высоким стоял другой человек, поменьше и потолще, наголо выбритый. Его одежда была примерно того же фасона, что у людей из окружения властелина, но выглядела гораздо более дорогой. Он держал в руках плеть о шести кожаных хвостах, прикрепленных к украшенной драгоценными камнями рукояти. Все ремни были снабжены треугольными металлическими наконечниками, так что в целом плеть выглядела одним из самых зверских орудий истязания, какие Кейну доводилось видеть. У человека, державшего ее в руке, были маленькие и на редкость паскудные глазки, так и бегавшие по сторонам, а все его поведение было смесью льстивого угодничества по отношению к господину и деспотической нетерпимости к тем, кто стоял ниже его.

И все они смотрели на Кейна, а Кейн смотрел на них, силясь определить, почему ему упорно казалось, будто он все это уже где-то видел. В чертах лиц этих людей было нечто заставлявшее предполагать родство с арабами; и все-таки они решительно не походили ни ш каких арабов, виданных им доселе. Они заговорили между собой, и в их языке англичанину опять-таки почудилось нечто знакомое. Но вот что?.. В глубине памяти зашевелилась смутная мысль, но слишком нечеткая.

Наконец тот высокий co скипетром повернулся и, сопровождаемый раболепной свитой, торжественно выплыл из комнаты. На некоторое время Кейн снова остался один. Потом возвратился толстый вельможа и привел с собой полдюжины воинов и слуг. Среди них был молодой раб, приносивший Кейну еду, и еще один тип, высокий, мрачный и почти голый, если не считать набедренной повязки. Здоровенный ключ свисал с его кушака. Воины встали кольцом кругом Кейна, держа дротики наготове, и человек с ключом отомкнул его цепи от кольца на стене. Воины взялись за цепи и жестом велели англичанину идти.

Окруженный стражей, Соломон покинул свою комнату, и его повели по широким извилистым галереям, тянувшимся внутри громадного здания. Поднимаясь с этажа на этаж, они добрались до комнаты, весьма похожей на ту, в которой Кейна держали вначале, и сходным образом обставленной. Здесь кандалы Кейна прицепили к кольцу, торчавшему в стене возле единственного окна. Длина цепей позволяла ему стоять выпрямившись, а также садиться и ложиться на устланное шкурами ложе. Но отойти в какую-либо сторону дальше чем на несколько шагов он не мог. Тюремщики оставили подле него пищу и вино и удалились.

Соломон сразу присмотрелся к двери и определил, что она не была заперта. Не оказалось при ней й охранника. Значит, предполагалось, что цепи достаточно надежны и смогут его удержать. Кейн немедля испытал их на прочность и убедился, что его тюремщики не ошиблись. Была, однако, еще причина для столь явной беспечности, и Кейн ее вскоре выяснил.

Оставшись один, англичанин выглянул в окно, благо оно было побольше прежнего, а решетка — не такая частая. Он смотрел на город, причем с порядочной высоты. Внизу виднелись узкие улочки и настоящие широкие проспекты, окаймленные колоннами и каменными статуями львов. И крыши — множество плоских крыш. В основном дома были каменные, но попадались и сложенные из кирпича, высушенного на солнце. Архитектура показалась Кейну слишком массивной, и это будило смутное отвращение. Массивность зданий была какой-то тяжелой и мрачной, как если бы их угрюмые строители были... бесчеловечны.

Город окружала стена, высокая и, видимо, толстая, и через равные промежутки над ней возвышались башни. Кейн рассмотрел воинов в доспехах. Они расхаживали туда и сюда по стене, как и полагается часовым, и пуританин подумал, что здешний народ, похоже, отличается немалой воинственностью.

Он снова посмотрел вниз, на улицы и торговые площади, запруженные пестрой толпой, и постарался определить, что же представляло собой здание, в котором его поместили. Из этого у него мало что получилось. Он видел только, что оно смахивало на гигантскую лестницу, ступеньками которой служили целые этажи. Прямо Вавилонская башня, которую, согласно легенде, строили подобным же образом!.. Нельзя сказать, чтобы Кейну очень понравилась эта мысль.

Отвернувшись от окна, пуританин занялся изучением комнаты. Стены были сплошь покрыты раскрашенными рельефами, причем краски были подобраны с замечательным вкусом. Вообще мастерство неведомого художника ничуть не уступало лучшим образцам, виденным Кейном в Азии и в Европе. Большинство сцен было посвящено войне и; охоте. Могучие мужчины с черными, нередко завитыми бородами, облаченные в доспехи, охотились на львов и побеждали врагов на поле брани, Враги эти частью были обнаженными чернокожими, но иногда весьма близко походили на самих победителей.

Кейн обратил внимание, что люди изображены гораздо менее живо, нежели звери. Фигуры их были весьма условными и оттого зачастую выглядели несколько деревянными. Зато львы так и дышали живым реализмом. Иные сцены изображали чернобородых любителей охоты едущими на колесницах, в которые были впряжены огнедышащие кони. И Кейн вновь испытал странное чувство. Ему упорно казалось, будто он видел раньше эти картины. Эти — или очень похожие. Он отомстил, что лошади и колесницы далеко уступали львам жизненностью изображения. И дело, тут было не в условности, просто художник не знал как следует того, что взялся рисовать. Иначе каким образом он мог Допустить ошибки, так не соответствовавшие общему уровню его мастерства?..

Занятый рассматриванием рельефов, Кейн не заметил, как прошло время. Но вот опять явился молчаливый раб и принес ему пищу и вино.

Когда он поставил поднос/ Кейн обратился к нему на диалекте лесных племен: он успел заметить шрамы на лице раба, означавшие его племенную принадлежность. С лица юноши сейчас же исчезло тупое безразличие, и он ответил на языке, который показался Кейну достаточно знакомым.

— Что это за город? — спросил англичанин.

— Нинн, бвана.

— А кто эти люди?

Раб с сомнением покачал головой:

— Они очень старый народ, бвана. Они уже очень, очень давно тут живут.

— Тот, что приходил ко мне со свитой, — это их царь?

— Верно, бвана. Это был царь Ашшур-рас-араб.

— А тот другой, с плетью?

— Это, бвана Перс, был Ямен, жрец.

— Бвана кто?.. — в замешательстве переспросил Кейн. — Как ты меня назвал? Почему?..

— Так хозяева называют тебя, бвана... э-э-э... — Тут раб шарахнулся прочь, и кожу его покрыла пепельная бледность: через порог пролегла тень очень рослого человека. Вошел полуголый бритоголовый гигант, и раб упал на колени, плача от ужаса. Могучие пальцы стиснули перехваченное страхом горло... Кейн видел, как глаза несчастного раба полезли из орбит, а из разинутого рта высунулся язык. Тело беспомощно билось и корчилось, скрюченные пальцы все слабее царапали железные запястья гиганта. Потом он затих и обмяк. Бритоголовый убийца разжал руки, и мертвое тело мешком свалилось на пол. Воин хлопнул в ладоши, и снаружи вбежали двое рабов.

При виде мертвеца у них посерели лица, но воин сделал знак, и они самым бессердечным образом ухватили своего мертвого товарища за ноги и поволокли вон.

Воин двинулся следом, но на пороге обернулся, и его темные, безжалостные глаза встретились с глазами Кейна, Словно бы предостерегая. У англичанина стучало в висках от ненависти, и такова была холодная ярость его взгляда, что. убийца не выдержал и отвернулся первым. Он вышел, бесшумно ступая, и оставил Кейна наедине с его мыслями...

Пуританину вновь принесли еду. На этот раз появился поджарый молодой раб с умным, располагающим к себе лицом. Однако Соломон даже не попытался заговорить с ним. Хозяева парня явно не желали, чтобы пленник хоть что-нибудь про них разузнал. Оставалось только гадать .почему.

...Кейн не знал, сколько дней ему довелось провести в этой тюрьме над крышами города. Каждый день в точности повторял предыдущий, так что он постепенно потерял им всякий счет. Несколько раз приходил жрец Ямен и созерцал его с таким удовольствием, что англичанина прямо-таки распирало кровожадное чувство. Иногда же бесшумно входил бритоголовый гигант-убийца и столь же бесшумно исчезал... Во время его посещений Кейн не спускал глаз с ключа, висевшего на поясе у молчаливого, великана. Если бы удалось дотянуться!.. Однако тюремщик неизменно держался вне его досягаемости. Он подходил близко, только когда Кейна окружали воины с дротиками наготове.

Потом однажды вечером они пожаловали в его комнату вместе: жрец Ямен, бритоголовый тюремщик (звали его Шем) и еще около полусотни воинов и слуг. Шем отстегнул от стены Кейновы кандалы. Воины и жрецы выстроились в две колонны по обе стороны пленника, и англичанина повели по извилистым галереям. В стенных нишах и в руках у жрецов ярко горели факелы, освещавшие дорогу.

При свете пламени Кейн обратил внимание на резные изображения, неподвижно шагавшие по каменным стенам галерей. Многие изображения были сделаны в натуральную величину; иные уже несколько истерло и сгладило время. Большинство этих последних изображало мужей на колесницах. Кейн подумал и пришел к выводу, что творцы более поздних и столь несовершенных изображений колесниц и коней попросту копировали их с древних образцов. Видимо, к настоящему времени в городе уже не осталось ни колесниц, ни лошадей. Что же касалось человеческих фигур, то здесь хорошо прослеживались расовые различия. Во всяком случае, крючковатые носы и смоляные бороды главенствующего племени выделялись совершенно отчетливо. Те, с кем они сражались, были частью чернокожими, частью похожими на них самих, но попадались среди них и рослые, худощавые люди с внешностью несомненно арабской.

Кейн был немало изумлен, заметив на некоторых наиболее старых рельефах людей, чьи черты и снаряжение не имели ничего общего с присущими жителям Нинна. Присутствовали они исключительно в батальных эпизодах, причем, что немаловажно, отнюдь не всегда удирали без оглядки, Довольно часто они, наоборот, выглядели победителями. И сколько ни присматривался англичанин, он так и не нашел их изображенными в виде рабов. Зато, как это ни странно, их лица показались Кейну не просто знакомыми, но прямо-таки родными. Смотреть на них было,все равно что встретить друга в толпе чужестранцев. Они были одеты и вооружены на варварский лад, но, если не обращать на это внимания, могли бы сойти хоть за англичан. Внешность у них была совершенно европейская. А волосы — светлые.

Соломон сделал вывод, что некогда, очень, очень давно, предки ниннитов воевали с его собственными пращурами. Но когда это было? В каком краю?.. Во всяком случае, изображенные на стенах баталии происходили не в той стране, где нинниты жили сейчас. На заднем плане можно было рассмотреть тучные нивы, поросшие травой холмы и широкие реки. И еще города. Похожие на Нинн и в чем-то неуловимо отличные...

И вот тут-то до Соломона наконец дошло, где он видел похожие рельефы царей с завитыми черными бородами, убивавших львов с колесниц. Точно такие попадались ему в развалинах давно позабытого города в Месопотамии. Люди тогда рассказывали ему, что эти

руины составляли все, что осталось от... Ниневии Кровавой, проклятой Богом!..

Между тем англичанин и его тюремщики достигли подножия громадного храма и проследовали между очень толстыми приземистыми колоннами, сплошь покрытыми, как и стены, резьбой. Еще немного, и они вошли в обширное помещение с массивными стенами и колоннами. Здесь, вырезанный в скале, восседал чудовищный идол, и в чертах его неподвижного каменного лица содержалось не больше человеческой слабости и доброты, чем на морде какого-нибудь доисторического чудовища.

Лицом к идолу, на каменном троне под сенью колонн сидел сам правитель — царь Ашшур-рас-араб. Факельный свет так играл на его скульптурных чертах, что Кейн поначалу едва не принял его самого за изваяние.

У подножия божества, напротив царского трона, виднелся еще один, поменьше. Перед ним, на золотом треножнике, стояла жаровня. В ней тлели угли, и кверху ленивой спиралью поднимался дым.

Кейна обрядили в просторное одеяние из переливчатого зеленого шелка. Оно скрыло и его изодранную одежду, и золотые цепи, которых с него так и не сняли. Потом его жестом пригласили занять место на меньшем троне, и он повиновался, не проронив ни звука. Его лодыжки и запястья сейчас же хитрым способом прицепили к трону, но складки шелкового облачения скрыли и это.

Младшие жрецы и воины постепенно куда-то подевались, оставив в помещении лишь Кейна, жреца Ямена и восседавшего на троне царя. Кейн вгляделся в тени между колоннами и вскоре заметил то тут, то там отблески огня на металле, мелькавшие, точно светляки в темноте. Воины таились поблизости, оставаясь невидимыми. У Кейна создалось ощущение, будто свершается некое таинственное действо. Вот только ему почему-то казалось, что вся постановка отдавала фальшью.

Тем временем Ашшур-рас-араб поднял свой золотой скипетр и ударил в гонг, стоявший близ трона. Гонг прозвучал мощно и вместе с тем мягко: звук, разнесшийся по темному храму, напоминал отдаленный колокольный звон. Из затененного прохода между колоннами сейчас же появилась процессия, в которой, насколько понял Кейн, участвовали вельможи этого невероятного города. Все они были рослые, чернобородые, гордые и высокомерные с виду. Все были разодеты в сияющий шелк и мерцающее золото. А между ними шел юноша, закованный в золотые цепи, и в осанке его смешались вызов и страх.

Все собравшиеся склонились перед царем, коснувшись лбами пола. Потом, по его слову, повернулись лицом к англичанину и к каменному богу, возвышавшемуся у него за спиной. Вперед выступил Ямен; его бритый череп и злобные глазки поблескивали в факельном свете, делая его похожим на разжиревшего демона. Произнеся нараспев что-то вроде странного заклинания, он высыпал в жаровню пригоршню какого-то порошка. Сейчас же повалил зеленоватый дым, сквозь который Кейн с трудом видел происходившее. Англичанин едва не задохнулся: запах и вкус дыма были омерзительны до предела. Но хуже всего, дым одурманивал. Голова у Кейна пошла кругом, точно у пьяного. Лишь наполовину соображая, что говорит, он разразился яростной руганью, — чего обычно не делал почти никогда.

При этом он смутно видел, что Ямен, услыхав его ругань, что-то зло выкрикнул, а потом наклонился вперед, вслушиваясь. Наконец порошок догорел, мерзкий дым рассеялся, и ошалевший, ничего не понимающий Кейн остался сидеть на своем троне, медленно приходя в себя.

Ямен повернулся к царю и низко поклонился. Выпрямившись, он раскинул руки и повел торжественную речь. Царь столь же торжественно повторял за ним каждое слово, л Кейн увидел, как лицо знатного узника покрыла смертельная бледность. Потом тюремщики ухватили его за руки, и вся процессия медленно удалилась. Шарканье сандалий таинственно и жутковато отдавалось в полутьме громадного чертога...

Подобно бесшумным призракам, из потемок возникли воины и отсоединили цепи Кейна от трона. Вновь выстроившись вокруг него, они повели его полутемными галереями обратно в его комнату, и там Шем заново прикрепил его кандалы к кольцу в стене. Кейн уселся на свое ложе, подпер кулаком подбородок и глубоко задумался, пытаясь обнаружить скрытый смысл в том более чем странном представлении, свидетелем и невольным участником которого он только что явился... Однако довольно скоро его размышления были нарушены необычным шумом на улицах.

Поднявшись, англичанин подошел к окну и высунулся наружу. Он увидел, что на торговой площади горели громадные костры, а между ними туда и сюда сновали человеческие фигурки, несообразно укороченные оттого, что он смотрел на них сверху. Они что-то делали кругом человека, находившегося посредине площади, причем сгрудились так плотно, что Кейн не мог толком ничего рассмотреть. Всю эту группу кольцом окружали воины; пламя так и играло на их блестящих доспехах. Снаружи живого кольца гомонила и что-то выкрикивала беснующаяся толпа.

Потом всеобщий гам прорезал вопль нечеловеческой муки. Выкрики на мгновение прекратились, чтобы сейчас же возобновиться с удвоенной силой. Кейну подумалось, что большинство голосов звучало протестующе. А впрочем, к ним примешивались и насмешки, и улюлюканья, и дьявольский хохот. И снова вопли, исторгнутые болью, — невыносимые, жуткие...

Тут за спиной Кейна послышался топоток босых ног по каменным плитам. В комнату вбежал молодой раб — звали его Сула — и, подлетев к окошку, тоже высунулся наружу. Он тяжело дышал от волнения и быстрого бега. Свет костров озарял его искаженное, перекошенное лицо.

— Люди дерутся с копейщиками! — выкрикнул он, в возбуждении позабыв строгий приказ ни под каким видом не разговаривать с узником. — Многие в народе любили молодого принца Бел-ладрата... Ох, бвана, да не было же в нем ничего дурного! Зачем ты велел царю живьем содрать с него кожу?..

— Я?!.. — ужаснулся Кейн, едва не потеряв от изумления дар речи. — Ничего я никому не приказывал! Я и знать-то не знаю вашего принца!.. Я его ни разу даже не видел!..

Сула повернулся к Кейну и прямо посмотрел ему в глаза.

— Вот я и убедился в том, что втайне подозревал с самого начала, — проговорил он на языке банту, который Кейн хорошо понимал. — Ты не бог и не пророк, устами которого говорит бог. Ты простой человек из племени, которое мне доводилось раньше видеть, — еще до того как мужи Нинна взяли меня в плен. Когда-то, когда я был совсем маленьким, я видел твоих соплеменников. Они пришли со своими туземными слугами и стали убивать наших воинов оружием, извергавшим пламя и гром...

— Воистину я всего лишь человек, — отвечал вконец ошарашенный Кейн. — Но погоди... что-то я не пойму. Чем они заняты там на площади?

— Они сдирают кожу с принца Бел-ладрата, — ответствовал Сула. — Я слышал, на базаре в открытую говорили, что царь и Ямен ненавидят молодого принца, ибо в его жилах течет кровь Абдулая. Но в народе у него было слишком много сторонников, особенно среди арбиев, и потому-то даже сам царь не отваживался приговорить его к смерти. Но когда тебя привели в храм — это было сделано тайно, так, что никто в городе не знал, — Ямен объявил тебя пророком богов. По его словам, Баал открыл ему через тебя, будто Бел-ладрат прогневал богов. Тогда они привели принца на суд оракула...

Кейн выругался, ощущая дрожь в коленках и тошноту.

Невероятно и жутко было думать о том, что его чистосердечная английская брань стала смертным приговором ни в чем не повинному юноше да еще навлекла на него такую жуткую смерть!.. Ну конечно же! Хитрец Ямен «перевел» его слова так, как ему было угодно. И вот теперь бедняга принц, которого Кейн никогда даже не видел, корчился под ножами палачей на базарной площади, посреди вопящей толпы...

— Сула, — сказал англичанин, — как называет себя здешний народ?

— Ассирийцами, бвана, — ответил молодой раб, навряд ли осознавая, что говорит. Он не мог оторвать завороженных и полных ужаса глаз от сцены жуткой расправы, происходившей внизу...

III

И вновь дни потянулись за днями, только теперь Сула время от времени находил возможность перекинуться с Кейном словечком. Увы, он немногое мог поведать англичанину о происхождении ниннитов. Он знал только, что некогда, очень, очень давно, они явились с востока и выстроили на плато могучий каменный город. Легенды его собственного племени, повествовавшие о тех временах, были весьма туманны. Его народ обитал на холмистых равнинах далекого юга и воевал с городскими в течение многих веков.

— Наше племя, - сказал он, — называется сулаи, ибо мы сильны и воинственны.

Время от времени они совершали на ниннитов набеги, и нинниты платили им той же монетой, хотя вооб-щегто они не очень любили удаляться с плато. В одной из таких вылазок Сула и угодил в плен. Племена, жившие поблизости, в свою очередь сторонились зловещего плато и с течением поколений старались переселиться прочь, так что последнее время ниннитам волей-неволей приходилось отправляться в поисках рабов все дальше и дальше.

Еще Сула сказал, что участь невольника в Нинне была весьма незавидной, и Кейн вполне верил ему. Благо своими глазами видел на теле юноши следы кнута, дыбы и каленого железа. Было похоже, что быстротекущие века ничуть не смягчили нрава ассирийцев и не убавили их свирепости, ставшей притчей во языцех еще на древнем Востоке.

Кейну оставалось только гадать, какими ветрами занесло в глубь неизведанного континента столь древний народ, и тут Сула ничем ему помочь не мог. Давным-давно явились с востока — вот и все, что он знал. Что ж, спасибо и на том, что теперь хоть стало понятно, отчего их лица и речь показались англичанину смутно знакомыми. Их черты были чертами предков семитов, которые еще и теперь прослеживались в современном Кейну населении Месопотамии; по той же самой причине многие слова и целые фразы были так схожи с оборотами древнееврейского языка...

Соломон узнал от Сулы и о том, что не все здешнее население было одного корня. Кстати сказать, они не заводили общего потомства с рабами; если такой ребенок все же рождался, его немедленно умерщвляли. Насколько было известно Суле, наибольшим влиянием пользовались ассирийцы; но часть народа, и простолюдины, и знать, назывались «арбиями». Они были вполне подобны ассирийцам, но кое-чем все же отличались от них.

Была и еще группа людей, именуемых «калдеи», — ее составляли волшебники и предсказатели, пользовавшиеся огромным почитанием среди чистокровных ассирийцев.

— А вот Шем и подобные ему — они эламиты, — сказал как-то Сула, и Кейн даже вздрогнул, услыхав библейское слово. Эламитов было немного, но они были орудиями, исполнявшими волю жрецов, — убийцами и палачами, совершавшими самые страшные и противоестественные деяния. Суле, как и всем прочим храмовым рабам, довелось уже пострадать от их рук.

С этого самого Шема, когда он появлялся, Кейн прямо-таки не спускал алчного взгляда. Ибо на поясе у него висел золотой ключ, обладание которым означало свободу. Однако Шем, по-видимому, правильно понимал убийственное выражение холодных глаз англичанина и вел себя осторожно, — этакий угрюмый смуглый гигант с мрачным лицом, точно вырезанным из камня. Если он и переступал невидимую границу, за которой его могли достать длинные и крепкие, как сталь, руки пленника, то не иначе как в сопровождении вооруженной охраны.

И каждый Божий день Кейн вынужден был слышать резкие хлопки плети и отчаянные крики рабов под пыткой кнутом, раскаленным железом или ножом для сдирания кожи. Нинн, похоже, был сущей преисподней, и правил ею истинный демон — Ашшур-рас-араб со своим хитрым и похотливым приспешником, жрецом Яменом. Сам повелитель, как и его царственные предки в древней Ниневии, тоже являлся жрецом. С течением времени Кейн понял, почему его, англичанина, прозвали здесь Персом. Нинниты видели в нем потомка тех воинов из диких тогда арийских племен, которые некогда спустились со своих гор, чтобы смести Ассирийскую империю с лица земли. Нинниты и попали-то сюда, в

Африку, не иначе как отступая перед светловолосыми победителями-ариями!..

Время шло, Кейн оставался пленником в Нинне. Но в храм его больше не водили и в качестве оракула выступать не принуждали.

Однажды в городе случился переполох. Кейн слышал, как ревели на городской стене трубы, как гремели внизу литавры. На улицах лязгала сталь, и даже в его, так сказать, мансарду доносился топот марширующих вбйнов. Кейн выглянул наружу и увидел на равнине, за стенами, нагое чернокожее воинство, подступавшее к городу. Горели На солнце наконечники копий, колыхались на ветру головные уборы из страусовых перьев, доносился ослабленный расстоянием боевой клич...

Сула влетел в комнату, глаза у парня горели.

— Там мой народ!.. — выкрикнул он. — Они пришли воевать против Нинна! Мой народ — воины! Катайо — наш царь, а Богага — военный вождь! Честь военных вождей сулаев заключена в мощи их рук, ибо вождем становится муж, убивший своего предшественника голыми руками! Так и Богага завоевал свое место, но еще немало дней пройдет, прежде чем кто-нибудь сумеет его одолеть! Потому что он — самый могучий!..

Окошко в комнате Кейна предоставляло наилучший обзор происходившего за стенами, поскольку помещалось на самом верхнем уровне в храме Баала. Вскоре в комнату явился жрец Ямен со своими угрюмыми стражниками, Шемом и еще одним столь же сумрачным эламитом. Они встали возле другого окна, устроившись так, чтобы Кейн не мог до них дотянуться.

Вот распахнулись громадные ворота: ассирийцы выходили из города навстречу врагам. Кейн прикинул, что там было не менее пятнадцати сотен вооруженных солдат. Значит, в городе оставалось еще около трехсот: царские телохранители, часовые на стенах и домашние войска знатных вельмож.

Кейн видел, что ассирийская рать выстроилась четырьмя отрядами. Центр, численностью примерно в шестьсот душ, выдвинулся вперед. Фланги состояли из трехсот воинов каждый. Остальные триста плотным строем следовали за центром, замыкая фланги сзади.

Все вместе выглядело наподобие трапеции, развернутой узкой стороной вперед.

Воины были вооружены дротиками, мечами, булавами и короткими тугими луками. На спинах висели колчаны, щетинившиеся перьями стрел.

Нинниты вышли на равнину в строгом боевом порядке и остановились, по-видимому занимая позицию в ожидании атаки. И она последовала незамедлительно. Кейн оценил число нападавших примерно в три тысячи, и даже на таком расстоянии бросались в глаза их воинское мужество и телесная мощь. Беда только, сулаи воевали каждый сам по себе, без какого-либо строя и системы. Они бросились вперед беспорядочной толпой... и были встречены ливнем смертоносных стрел, которые пронизывали их щиты из буйволиной кожи с такой легкостью, как будто те были сделаны из бумаги.

Ассирийцы повесили щиты на шею и выпускали стрелу за стрелой. Они не делали залпов, как стрелки Креси и Аженкура, но тем не менее стреляли плотно и без перерывов. Черные воины с отчаянным мужеством бросались вперед, в самую гущу убийственных стрел. Кейн видел, как умирали целые ряды нападавших, как мертвые тела усеивали равнину. Но уцелевшие бежали и бежали вперед, с потрясающей легкостью отдавая свою жизнь. Кейн только дивился безукоризненной дисциплине семитских воинов, стрелявших с полным хладнокровием, словно на учебном плацу. Их фланги выдвинулись вперед и несколько развернулись, встав в одну линию с центром. Те же, что двигались сзади, остались на своем месте. Они не двигались с места: им еще не довелось принять участия в битве.

Наконец нападавшие растратили свой пыл и откачнулись назад: смертному человеку не по силам было устоять под таким ураганом стрел. Неровный полумесяц, который поначалу образовали чернокожие, распался на части. В центре и на правом фланге сулаи отступали в полном беспорядке, догоняемые пернатой смертью, которую нинниты посылали им вслед. А вот на левом фланге сотни четыре осатаневших дикарей все-таки прорвались, несмотря на ужасающую стрельбу, и с несусветными воплями врезались в строй ассирийцев. Но еще прежде, чем они скрестили копья в ближнем бою, Кейн увидел, как резервный отряд развернулся на месте и скорым шагом направился на выручку левому флангу. Оказавшись перед лицом двойной стены в шестьсот воинов, закованных в броню, атакующие не выдержали, покачнулись и отступили назад.

Засверкали мечи и копья. Кейн видел, как чернокожие воины падали, подобно спелым колосьям под серпом, только вместо серпов были дротики и мечи ассирийских жнецов. Конечно, не все мертвые тела принадлежали соплеменникам Сулы; но на каждого убитого ассирийца приходилось по меньшей мере десять чернокожих...

Теперь нападавшие отступали уже по всему фронту. Железные ряды наконец сдвинулись с места, быстро, но в полном порядке. Они пошли через равнину, стреляя на каждом шагу и добивая кинжалами раненых. Пленных не брали. Из сулаев получались весьма скверные рабы... в чем Соломону и выпало тотчас же убедиться.

Все пришедшие в комнату Кейна не отрывались от окон, не в силах отвести глаз от кровавого зрелища. Сула стоял позади, и его грудь неистово вздымалась. Крики гибнущих соплеменников будили жажду вражеской крови, всегда дремавшую в сердце храброго воина, обращенного в рабство. И наконец, издав вопль, достойный взбешенной пантеры, Сула прыгнул прямо на спины своих хозяев. Прежде чем кто-либо из них успел сделать хотя бы движение, он выдернул кинжал из ножен на поясе Шема и по рукоятку всадил его между лопаток Ямену. Жрец завизжал, как раненая женщина, и, обливаясь кровью, упал на колени. Оба эламита бросились на восставшего раба. Шем попытался перехватить его руку, но не успел. Сула и второй эламит уже сплелись в один клубок, и ножи обоих моментально окрасились кровью.

Они катались по полу со сверкающими глазами и пеной на губах, нанося удар за ударом. Шем все пытался схватить Сулу за руку, но сам попал под удар катящихся тел и был отброшен в сторону. Не удержавшись на ногах, он растянулся у самого ложа Кейна...

Подняться он уже не успел. Закованный в цепи англичанин прыгнул на него сверху, словно большая и очень свирепая кошка. Настал-таки миг, которого он так долго ждал!.. Наконец-то он добрался до Шема!.. Эламит попробовал встать, но колено Кейна врезалось ему в грудь, проломив ребра. Железные пальцы пуританина сомкнулись на его глотке. Соломон почти что не обращал внимания на отчаянные усилия эламита, который бился, как дикий зверь; пытаясь вырваться из его хватки. Глаза англичанина застлал багровый туман. Он видел только, как ужас все больше наполнял безжалостные зрачки Шема. Вот они, наливаясь кровью,, выкатились из орбит... вот из раскрытого рта вывалился язык... Бритая голова все сильнее запрокидывалась назад, и наконец его шея хрустнула под пальцами Кейна, словно переломленный сук, и мускулистое тело безжизненно обмякло.

Мгновенным движением англичанин сорвал с пояса мертвого заветный ключ. Еще мгновение — и он избавился от цепей, и вместе с ощущением свободы хлынул невероятный восторг. Он оглядел комнату, превращенную в побоище... Ямен испускал дух, растянувшись на каменных плитах. Суда и второй эламит лежали мертвыми. Оба они буквально изрезали один другого на куски, но ни один так и не разжал рук, закостеневших в железной хватке...

Кейн во весь дух кинулся вон из комнаты. Никакого плана действий у него не было; он хотел только поскорее выбраться из храма, который успел возненавидеть хуже ада. Он промчался по галереям, не встретив на пути ни души. Похоже, все храмовые прислужники столпились на стенах и наблюдали за битвой. Только на самом нижнем этаже Соломону пришлось столкнуться носом к носу с каким-то стражником. Пока воин с глупым видом таращил на него глаза, стремительный кулак Кейна разнес челюсть, заросшую смоляной бородой, и отшвырнул его, без сознания, прочь. Не теряя времени, Кейн завладел тяжелым дротиком воина. Неожиданная мысль посетила его: а что если на улицах окажется так же пусто, как и в храме? Что если все население занято созерцанием битвы? Чего доброго, еще и удастся незамеченным пересечь город и перелезть стену у озера...

Он пробежал через лес колонн, загромождавших храм, и выскочил наружу сквозь величественный портал. Небольшая группа людей, стоявших там, с криками разбежалась при виде растерзанной и весьма странной фигуры, неожиданно вылетевшей из храма. Кейн со всех ног помчался по улице, что вела прочь от ворот, где происходило сражение. Немногие попадались ему на пути. Думая сократить дорогу, пуританин свернул в какой-то переулок... и услышал за углом громовой рев.

Как раз впереди он увидел четверку рабов, несших разукрашенные носилки вроде тех, в которых здесь путешествовали по улицам вельможи. В носилках сидела молодая девушка: наряд, разукрашенный самоцветами, выдавал в ней знатную и богатую даму. Вновь послышался рев, и из-за угла прыжком выскочил громадный бурый зверь. Лев!.. Лев на городских улицах!..

Рабы выронили носилки и с воплями припустили наутек. Жители,: заполонившие крыши домов, испуганно кричали. Закричала и девушка, всего один раз. Поднявшись на ноги, она оказалась как раз на пути у чудовища. Ужас сковал ее: она могла только стоять и смотреть на приближающуюся смерть...

В первое мгновение, услышав рык зверя, Соломон Кейн исполнился яростного восторга. Так ненавистен был ему Нинн, что мысль об опасном хищнике, бродящем по улицам и пожирающем его бесчеловечных обитателей, доставила пуританину истинное наслаждение. Но при виде несчастной девчонки, готовой вот-вот отправиться в пасть людоеда, в его сердце пробудилась жалость и подвигла Кейна к немедленным действиям.

Лев уже взвился в последнем прыжке, когда пуританин метнул дротик, вложив в этот бросок всю силу своего закаленного жилистого тела. Острие ударило как раз под могучую лопатку зверя, насквозь пронизав рыжевато-бурую тушу. Из глотки чудовища вырвался оглушительный рев. Оно словно бы натолкнулось в полете на стену, и стена отбросила его в сторону. Раздирающие когти не впились в хрупкое девичье тело, — зверь в. своем падении лишь зацепил ее тяжеловесным мохнатым плечом, отшвырнув далеко в сторону...

Начисто позабыв всю опасность своего собственного положения, Кейн подоспел к девушке и подхватил ее на руки, пытаясь понять, не ранена ли она. Это последнее оказалось легче всего, благо ее одежда, как и у всех знатных ассириек, состояла в основном из украшений и открывала куда больше, чем прятала. Девушка была перепугана до полусмерти, но отделалась лишь несколькими синяками.

Соломон осторожно поставил ее на ноги и обнаружил, что их уже окружил любопытный народ. Кейн стал решительно проталкиваться наружу, и никто даже не попытался его остановить. Внезапно, откуда ни возьмись, появился жрец и закричал что-то, указывая на него пальцем. Народ шарахнулся в стороны, но к месту происшествия уже спешила дюжина воинов в доспехах и с дротиками наготове. Кейн повернулся к жрецу, в душе его клокотала бешеная ярость. Он уже собирался броситься на стражников и умереть, но прежде нанести им какой-никакой урон, хотя бы и голыми руками.,. Однако в это время на улице гулко отдались шаги марширующих воинов, и из-за угла появился отряд. Похоже, эти люди только что вернулись с поля брани: наконечники их копий все еще были красны от крови.

Девушка, спасенная Кейном, вскрикнула и метнулась вперед, чтобы повиснуть на крепкой шее молодого военачальника, шагавшего во главе отряда. Она стала что-то быстро-быстро говорить ему — что именно, Кейн, естественно, разобрать не сумел. Выслушав девушку, военачальник отдал короткий приказ, и стражники отступили. Сам же он приблизился к Кейну, показывая ему пустые ладони и улыбаясь. Он держался исключительно дружелюбно, и англичанин понял: молодой воин старался как мог отблагодарить его за спасение девушки, без сомнения приходившейся ему сестрой либо возлюбленной. Жрец бушевал и бранился, но юный вельможа ответил ему лишь несколькими краткими словами и жестом пригласил Кейна следовать за собой. Англичанин заколебался, не в силах заставить себя вот так сразу довериться неизвестно кому. Тогда молодой военачальник вытащил из ножен свой собственный меч и протянул его Кейну рукоятью вперед. Соломон подумал и взял оружие. Почем знать, может, местные правила хорошего тона предписывали отказаться. Однако у Кейна не было никакой охоты рисковать, а с оружием в руках он сразу почувствовал себя увереннее...