Конец белого пятна. Повесть

НА «КОРАБЛЯХ ПУСТЫНИ»

Ранним летним утром небольшая зоологическая экспедиция отправилась от станции Чу к центру огромной пустыни Бетпак-Дала. Зоологом экспедиции был молодой ученый Виктор Алексеевич Селевин.

Впереди на горизонте в мутном мареве вырисовывались серовато-голубые очертания небольших возвышенностей. Туда, в загадочную даль пустыни медленно шагали тяжело нагруженные верблюды. На первом, большом белом верблюде, сидел проводник экспедиции старик Али и пел нескончаемую песню о том, что он видел за свою долгую жизнь и что ему попадалось сейчас на глаза. За вьючными верблюдами, глубоко увязая колесами в песке, тащились две брички. Селевин ехал вслед за проводником и что-то отмечал в своей записной книжке. Нечаянно под ноги упряжных верблюдов упал листок белой бумаги. Верблюды испугались и забились в оглоблях. Люди бросились к ним, начали успокаивать, но упрямые животные ревели, обдавая людей жвачкой… Едва успокоили и подняли упряжных, как заупрямился один из вьючных верблюдов. Он тоже повалился, сбив на сторону вьюки. Пришлось его переседлать и перевьючить.

Остановки следовали одна за другой. За день караван прошел не более десяти километров.

Прошло три дня. Вода кончилась и короткий дневной отдых под жгучими лучами солнца был невеселым. Решили продолжать путь ночью, когда не так жарко. По расчетам Али, экспедиция на другой день должна была достигнуть родника у подножия гор.

Караван шел всю ночь. Звезд не было видно. Мрак. Утром выяснилось, что ночью караван кружил по пустыне.

Чем выше поднималось солнце, тем тяжелее становился путь. Нагретый воздух лежал в котлованах еще со вчерашнего дня. Убийственный жар все нарастал. Ни малейшего ветерка. Радовало только то, что горы уже близко.

Селевин пошел вперед выбирать место для стоянки и водопоя. Али хриплым голосом напутствовал его, показывая рукой на горы:

— Иди прямо на желтую сопку. Это Сары-Булак. Там большой родник…

Селевин оставил позади себя караван, который тащился не больше двух километров в час, и под нестерпимо горячими лучами солнца, совершенно разбитый и усталый, через три часа добрался до Сары-Булака.

Вот уже хорошо видно русло родника. Но ни свежей зеленой травы, ни каких-либо признаков жизни. Мертвая тишина.

Ужас охватил Виктора Алексеевича: «Что делать, если в русле не окажется воды? Так и есть — ни капли. Всюду раскаленный песок и камни».

В изнеможении Селевин сел и опустил голову. Перед глазами поплыли светлые круги, в голове шумело, во рту пересохло.

С едва слышным жужжанием мимо пролетело какое-то насекомое. Селевин медленно поднял голову. Совсем рядом на глинистый обрыв сухого русла села крупная оса. Насекомое начало делать трубочку для своего гнезда.

«Такие трубочки осы делают из глины. Для этого они носят воду, подумал он, — значит, где-то близко есть вода! Надо проследить, куда полетит оса!»

Вскоре она взлетела, сделала небольшой круг над своей постройкой и мгновенно исчезла. Ее полет был так стремителен, что Селевин не успел заметить направления.

Вдруг над головой раздался знакомый мелодичный крик чернобрюхого рябка. Селевин взглянул вверх и долго следил за ним. Рябок летел вдоль подножья горы, постепенно снижаясь, и скрылся за поворотом.

Не прошло и десяти минут, как около горы показалась черная точка. Это рябок летел обратно.

— Конечно, он летал туда на водопой! — вырвалось у Селевина.

Он вскочил и чуть ли не бегом бросился к повороту горы.

Вот и поворот, за которым снизился рябок.

В нескольких стах метрах, у подножья скалы, зеленело яркое пятно сочной травы.

Последние десятки метров Селевин не бежал, а летел. Долго он умывался и пил чистую холодную воду, фыркая и наслаждаясь.

Вода, спасены!

Перед закатом солнца вдали показался, словно похоронная процессия, караван экспедиции. Селевин разжег большой костер из сухой травы. Караван пошел прямо на дым.

Вечером лагерь у родника напоминал праздничный той.

Около Сары-Булака экспедиция провела несколько дней. Производились почвенные разрезы, ботаник собирал растения и делал описания, зоолог добывал животных.

Верблюды отдохнули. Можно было бы ехать дальше, но проводник Али неожиданно занемог. То и дело старик хватался за сердце. Он слег и не вставал. Нужно было отвезти больного в ближайший поселок на краю пустыни и срочно искать другого проводника.

До поселка, по словам Али, было не более трех дней пути.

Селевин сам отвез больного. Но поиски проводника затянулись. Никто не знал дороги к центру пустыни, куда должна была идти экспедиция.

Селевин объездил почти все поселки, но безрезультатно. Остался последний населенный пункт Сузак с низкими глинобитными постройками, пирамидальными тополями и воркованием горлинок в садах.

В поселке был довольно многолюдный и шумный базар, но и здесь Селевин не мог найти проводника. Никто не соглашался вести экспедицию в неведомые просторы пустыни.

Селевин привязал коня около сельсовета.

Председатель, пожилой полный казах в яркой тюбетейке, внимательно и немного удивленно выслушал русского ученого, который свободно объяснялся на казахском языке.

— Кажется, я могу помочь вам, — сказал он. — У нас в Сузаке живет один аксакал — Даукен Кисанов. Он всю жизнь был бедняком, не имел ни юрты, ни верблюда. Как и его отец, он еще мальчиком сделался зверовым охотником — мергеном… Он исколесил пустыню вдоль и поперек. Знает все колодцы. Много раз был и в центре Бетпака. Поговорите с ним, он, наверное, согласится быть вашим проводником. Живет Кисанов в самом последнем домике при выезде из Сузака. Вон там! — председатель встал и показал в окно на конец улицы.

Продолжая смотреть в окно, он задумался, а потом продолжил:

— Даукен первый взялся провести отряды Красной Армии через Бетпак-Далу, когда начались байские восстания и богачи укрылись в пустыне. Он много раз участвовал в боях с басмачами. Все колхозники знают и уважают его.

Долго еще председатель делился воспоминаниями о первых шагах советской власти в пустыне. Молодой ученый рассказал ему о планах освоения Бетпак-Далы. Расстались они как старые знакомые.

Маленький глинобитный домик на краю Сузака не имел ни одного окна на улицу, на воротах висели рога архара. Прямо за домиком начиналась безбрежная пустыня.

Навстречу Селевину вышел пожилой казах. Это был Даукен.

Селевин объяснил Кисанову, зачем приехал к нему. Старый мерген молча взглянул на ученого внимательным, изучающим взглядом, потом посмотрел на пустыню, качнул головой и сразу согласился быть проводником экспедиции.

— Я несколько раз проходил через всю пустыню. Дорогу туда знаю хорошо.

У Селевина камень свалился с сердца: ведь из-за отсутствия проводника экспедиция в пустыню могла сорваться…

Наступал вечер, возвращаться назад было поздно, и Селевин остался ночевать у Даукена.

Рано утром маленький Нагашибек, сын Даукена, подвел к крыльцу двух оседланных лошадей.

Вещи проводника легко уместились в небольших кожаных переметных сумах. Вот и сам он появился во дворе в одежде и обуви из сайгачьей кожи. В таком костюме охотнику легко подползать к пугливым животным по колючему баялычу. За плечами Даукена висело старинное ружье с сошками — подставкой, украшенной «для меткости» символическими перьями филина. Белая повязка на голове дополняла костюм мергена. В руках он держал лисий малахай.

Ничего не забыла припасти для него Шакарья, верная подруга жизни, десятки лет скитавшаяся с ним по безводной пустыне.

Мерген попрощался с женой и сыном и легко вскочил в седло. Шакарья долго стояла около домика, обняв Нагашибека, и оба они смотрели вслед всадникам, пока те не растаяли в пустынном мареве.

За время отсутствия Селевина участники экспедиции подробно обследовали пустыню на пятьдесят километров в стороны от Сары-Булака и начали уже беспокоиться. Лишь на исходе второй недели, вечером, далеко в пустыне показались две черные точки. Солнце опустилось за горизонт, но в бинокль на фоне вечерней зари были хорошо видны всадники.

Быстро сгустились сумерки, и темный полог ночи опустился над пустыней. В лагере запылал огромный костер.

Вскоре Селевина уже обнимали товарищи, и он им представлял нового участника экспедиции:

— Знакомьтесь, товарищи. Это наш проводник — Даукен Кисанов.

Утром следующего дня экспедиция двинулась в глубь пустыни. Новый проводник повел экспедицию туда, где еще не ступала нога ученого и исследователя. Без троп и дорог Даукен вел караван от колодца к колодцу.

Тяжело ехать на верблюдах в жаркие летние дни. Воздух настолько раскален, что трудно дышать. Вдали, в знойном мареве песков, мелькают миражи. Мерная верблюжья поступь укачивает до тошноты…

К удивлению исследователей, на необозримых просторах виднелась сизоватая полынь — буюргун и кустарнички баялыча. Они напоминали осеннюю засыхающую растительность и едва прикрывали почву. Тронутая первыми морозами полынь теряет эфирные масла, а вместе с ними и горечь, становясь лакомым и питательным кормом для овец, верблюдов и других животных. Полынь всю зиму сохраняет в себе жир и белок. Бескрайние просторы Бетпак-Далы, что в переводе на русский язык означает «голодная степь», оказалось, могут прокормить зимой огромное количество овец. Это открытие воодушевило путешественников. Оно в корне ломало представление о Бетпак-Дале, как о бросовой, ненужной земле.

На одной из остановок нашли редкий кустарник — кандым. Он был подлеском среди исчезнувших теперь древних лесов. Засушливый климат пустыни сильно изменил это когда-то плодовое растение.

Яркий солнечный свет с безоблачного неба и палящий жар, казалось, должны были высушить за лето все растения в пустыне. Но они приспособились. Мощные корни саксаула достают влагу с большой глубины. Маленький кустик жузгуна, меньше метра высоты, пустил свои корни до пятнадцати метров! Свежая осыпь раскрыла ученым этот «секрет». Конечно, небольшое растение такими огромными корнями может добывать достаточно влаги даже в пустыне. Этот же жузгун обладает способностью «ползти» по песку на своих длинных корнях: ветер выдувает из-под него песок — он пускает второй корень, сбоку. Новая песчаная буря оставляет его торчащим над песком уже на двух корнях, жузгун выбрасывает третий корень и так «путешествует» по пустыне! Часть его корней всегда ползет по песку и углубляется через несколько метров.

Каждый день приносил новые находки. Профессор Ташкентского университета Д. Н. Кашкаров неутомимо бегал по жаре и ловил быстрых пустынных ящериц: многие из них еще никем не были описаны.

Даукен сначала с нескрываемым удивлением смотрел на седого аксакала. Вечером у костра профессор объяснил мергену, зачем он собирает коллекции, как учит зимой студентов, зачем пишутся научные работы. Даукен внимательно слушал.

На другой день, когда караван только что отошел от колодца, где был ночлег, Даукен вдруг торопливо спрыгнул с коня и бросился вперед с шапкой в руках. Он принес профессору крупную шершавую ящерицу-агаму.[1] Для «устрашения» она открыла рот, и ярко-синий цвет залил ее шею, брюшко и передние лапы.

С этого дня мерген сделался ревностным помощником профессора в сборах зоологических коллекций и помог ему найти в пустыне несколько мелких животных, еще неизвестных в науке.

Безотрадна глинисто-щебнистая пустыня. Она угрюма и неприветлива. На сотни километров от Усть-Урта до Прибалхашья растянулись ее просторы, опоясывая Чуйскую долину с севера, и кажется, что ей нет конца-края.

Гробовое молчание царит в просторах пустыни. Но жизнь все-таки видна и здесь. Пустыня — это царство ящериц, жуков-чернотелок, жаворонков и тушканчиков. Безмолвно, словно куда-то спеша, пробегают по «своим делам» большеголовые ящерицы пустыни. Их видно только, когда они движутся. Остановятся и исчезнут. Окраска их удивительно сходна с окружающей почвой и потому хорошо укрывает пустынных ящериц от врагов. Поймать эту ящерицу не так-то просто: с поразительной быстротой она несется вперед, то и дело резко меняя направление, и, наконец, исчезает в какой-нибудь норке. Такое проворство спасает ящерицу не только от врагов, но и от полуденного зноя, когда песок накаляется до шестидесяти градусов: он не успевает обжечь ящерицу.

Насекомых видно мало. Чаще других встречаются жуки-чернотелки, черные, как сажа. Они почти не боятся жары и постоянно ползают по горячей поверхности почвы. У жуков-чернотелок есть крылья, но жесткие черные надкрылья не раскрываются — они срослись, и крылья бесполезно лежат под ними.

Целый день прячутся в тени под большими камнями и за чахлыми полукустарниками пустынные жаворонки. Передвигаются тени, а вместе с ними передвигаются целый день и птички. Только по утрам раздаются в воздухе нежные трели их песенок.

Еще реже показываются другие птички — пустынные чеканчики и славки. Посидят, посмотрят боком на людей то одним, то другим глазом и опять нырнут в заросли баялыча или в норку. Хищных птиц почти не видно — для них мало здесь добычи, только иногда пролетит пустынный сарыч. Изредка попадется на глаза маленькая пустынная дрофа-красотка с пестрым оперением и украшениями на голове. Питается она жуками-чернотелками и не нуждается в воде, довольствуясь влагой насекомых и растений.

Сгущаются сумерки, дневной жар спадает. Пустыня оживает. Из нор выбегает бесчисленное множество тушканчиков. Огромными прыжками носятся они взад и вперед, едва прикасаясь к земле только длинными задними лапами. Передние у них прижаты к груди. Присядут зверьки и начинают передними лапками быстро выкапывать сочные луковицы тюльпанов, которые дают им необходимую влагу и служат пищей.

Полдень. Воздух, поднимаясь от раскаленной земли, переливается струйками. Ни малейшего ветерка. Жар становится невыносимым. Все время хочется пить. Невероятно тяжело в таких условиях вести картографическую съемку.

И вот как раз в это время вдали показалась серебристая полоска воды. Кажется, что это большое озеро или река. Даже ясно видны отражения кустов на зеркальной поверхности воды. Наконец-то можно будет выкупаться и отдохнуть в тени!

Но это мираж!.. Он быстро рассеивается. Вместо водоема здесь небольшое понижение почвы. Вот и все. Такие видения повторяются ежедневно по нескольку раз.

Первое знакомство с миражом в самом начале экспедиции было курьезным. В полдень на привале около небольшого соленого озерка самый молодой из участников экспедиции Борис, студент второго курса Ташкентского университета, как ураган, ворвался в палатку, взволнованно крича:

— Виктор Алексеевич! Там на берегу ходит кулик на двухметровых ногах! Скорее!

К удивлению Бориса, его слова не произвели должного впечатления. Селевин улыбнулся и спокойно сказал:

— Это тебе кажется.

— Да уверяю вас…

— Нет, Боря, это мираж — обман зрения, подойди ближе к кулику и ты убедишься. Впрочем, возьми ружье и добудь этого кулика, он нам нужен для коллекции.

Борис бегом с ружьем в руках направился к озерку. Спустя немного, там раздался выстрел, а через некоторое время вернулся в лагерь смущенный Борис, с обыкновенным куликом-шилоклювкой.

Пустыня — это царство миражей. В ясную погоду небольшой куст солянки кажется издалека сказочным сооружением, а однажды был даже настолько похож на грузовую машину, что заставил наших путешественников свернуть в сторону и подъехать к этой «машине». Только тогда все убедились, что это был мираж. Даже бинокль не помогает обнаружить обмана.

Как-то громкий голос Бориса привлек внимание всех:

— Идите смотреть на поединок черепах!

Две крупные черепахи, вероятно, самцы, стояли друг против друга, упираясь ножками в песок. Они втянули в себя головы, шипели и, как по команде, раскачнувшись, громко стукали друг друга своими панцырями. Отшатнутся немного назад на ножках и что есть силы — раз, словно бодливые козлы.

Более крупная черепаха стала оттеснять назад своего противника. Перевес сил был явно на ее стороне. Вдруг побежденная черепаха с необыкновенным проворством повернулась и побежала в сторону, оставляя на песке следы, как от маленького игрушечного танка. Да, да, именно побежала, а не поползла.

Борис принес в палатку победителя. Селевин взял у него черепаху, внимательно рассмотрел и сказал, что ей тридцать пять лет.

— Как, Селебе, ты узнал это? — заинтересовался Даукен.

Он с первых дней путешествия стал так называть Селевина.

— У черепах легко узнать возраст: каждый щиток ее панцыря, ежегодно увеличиваясь, образует годичные полосы. Сколько полосок на щитке, столько и лет черепахе. Точно так же узнается возраст дерева на срезе ствола. В благоприятные годы черепахи растут быстрее, и тогда расстояние между полосками шире. Черепахи могут жить десятки лет.

— У нас никто не знает этого! — воскликнул Даукен. — Теперь я расскажу своим детям, а те передадут внукам! Спасибо тебе, Селебе, за науку.

Вечером Селевин пошел побродить по окрестностям лагеря.

Косые лучи низкого солнца освещали на щебнистой пустыне серебристо-белые пятна. Это были тенета пауков, натянутые у входов в брошенные норки грызунов или просто между камнями.

«Каких же мух ловят эти хищники? — подумал Селевин. — Ведь здесь их почти нет». Виктор Алексеевич сел на землю около одной особенно крупной паутины. Он успел написать несколько страниц дневника, но ни одно насекомое за это время не попало в тенета.

На обратном пути к лагерю ему повезло: из-под ног его выскочила кобылка и угодила прямо в паутину, раскинутую между камнями. На глазах у Селевина тут же из-под камня выскочил небольшой паук, укусил кобылку за заднюю ногу и отскочил в сторону, на край тенет. Укушенная ножка насекомого сразу отпала от тела: «сработали» особые ножички, отсекающие ножки кобылок.

Паук немного помедлил: за это время его яд должен убить жертву. Затем спокойно подполз к кобылке, схватил за укушенное место и унес в глубь своего подземелья, под камень… одну ногу!

Пока не стихли колебания паутины, кобылка вела себя, как мертвая, а затем вдруг резко щелкнула оставшейся ногой и выскочила из паутины. Она была спасена!

Селевин медленно шел к лагерю, размышляя над инстинктом насекомых, который руководит их поведением иногда с удивительной целесообразностью, как, например, у этой кобылки, и с поразительной «глупостью», как у паука, схватившего только сухую ножку.

Кругом чернела щебнистая пустыня. В стороне Селевин увидел Бориса, который старательно переворачивал камни и укладывал их нижней, светлой стороной вверх.

Борис заметил Селевина только тогда, когда тот остановился за его спиной. Студент растерянно поднялся, и румянец смущения выступил на его загорелом лице.

— Что это вы делаете? — спросил Селевин и тут же увидел на черном фоне щебня слова:

— «Привет лю…»

Селевин улыбнулся:

— Ладно, ладно, никому не скажу… пусть это будет и тайной столетий, ведь пустынный загар на щебне образуется тысячелетиями. Солнце выпаривает из камней марганцево-железистые окиси, и камни темнеют, покрываясь пустынным загаром. Вы это здорово придумали! Перевернув камешки светлой, незагорелой стороной вверх, вы написали эти слова в века! Надо на всех остановках в щебнистой пустыне «писать» даты прохождения нашей экспедиции и вообще «переписываться» с будущими исследователями и жителями пустыни.

Однажды вечером на привале зашел разговор о городе.

Даукен сказал, что знает одного ученого, который живет в Алма-Ате.

— Кто он, может быть и мы знаем его? — спросил Селевин.

— Начальник музея, я был проводником в его экспедиции по реке Чу.

— Что же ты раньше не сказал об этом?

— Но ведь ты не спрашивал, Селебе.

— А я-то думаю, откуда мне знакома твоя фамилия! — воскликнул Селевин. — Теперь я вспомнил: перед самым выездом в пустыню я получил письмо от директора музея с ответом на мои вопросы о подробностях его последнего путешествия по Чу. В этом письме он упоминает о проводнике Кисанове. Так, значит, это ты и был! Письмо со мной. Оно интересное. Сейчас я его найду и прочту. Боря, подбрось в костер.

«…Тяжелы, изнурительны три дня пути по пескам. Сделав привал в развалинах старой кокандской крепости Тасты, мы поспешили дальше, так как запас пресной воды в бурдюках иссякал, а до новой воды далеко. Товарищи уехали к родникам Тогуз-тума, а я и два проводника решили померяться с пустыней…

Распределили уменьшенный паек воды, палящее солнце крало у нас последние капли… Шли долго. Животные двигались с понурыми головами, а люди, мучимые жаждой, с трудом произносили слова. Мы впадали в полусонное состояние, переходящее в галлюцинации. Вот вы слышите журчание ручейка, вот уже видите его с кристально чистой и холодной водой и с жадностью тянетесь к нему, но приходите в себя. Вот при таких-то условиях мы, наконец, очнулись от громкого возгласа проводника Кисанова:

— Вода!

К ужасу нашему, из трех найденных колодцев не оказалось ни одного с питьевой водой. С сильным запахом сероводорода, горько-соленая и тухлая вода едва позволила нам смочить губы и сполоснуть во рту. Но проводник оказался хорошим следопытом. Глядя на землю, он, по непонятным для нас соображениям, заявил: «Здесь близко есть люди». Сев на лошадь, он исчез, оставив нас с верблюдами. И, действительно, люди были найдены, а вместе с ними — прекрасная вода и замечательный айран.

Гостеприимство казахов оказалось свыше всяких ожиданий! Нас наперебой угощали! Мы напились айрану, сколько могли, а нам все предлагали пить его еще.

Так этот тяжелый день закончился радостью».

Однажды, когда пустыня еще отдыхала в предрассветной прохладе, Даукен отправился на охоту за джейранами. Все участники экспедиции спешили провести работу до наступления жары. Селевин остался в лагере один со своими дневниками. Палатки были раскинуты у колодца около древней могилы какого-то бая. День наступал жаркий, утомительный.

Первыми возвратились ботаники, за ними вернулись и остальные.

Даукен пришел последним, утомленный, изнемогающий от жажды и без добычи…

— Джейранов нет, — сообщил он упавшим голосом.

Для мергена неудачная охота — самое большое огорчение.

— Утро было жаркое, — рассказывал Даукен, — джейраны раза два только показались вон за тем такыром. Наверное, они залегли на отдых. Жажда стала томить меня. Я повернул к лагерю. Завтра утром до рассвета пойду к Колодцу старух.

— Я принес тебе обещанное, Селебе, — продолжал Даукен, немного помолчав, — стрелу, черепки, огневые камни. Помнишь, я рассказывал тебе, что находил их раньше в Бетпаке. А ты еще не верил мне.

И Даукен достал из кармана кожаных штанов каменный наконечник стрелы, осколки посуды и кремней. Участники экспедиции с удивлением рассматривали их. Ученым они были дороже всех джейранов, ибо наталкивали их на величайшее открытие. Ведь раньше считали, что эта пустыня никогда не была заселена людьми.

Несмотря на жар, все сейчас же отправились к месту находки. У небольшой горы Даукен остановился и сказал, показывая на полузасыпанный вход в пещеру.

— Вот аул диких людей.

Пещера была очень мала. С трудом в ней могло поместиться несколько человек в сидячем положении. Передвигаться там можно было только на четвереньках.

Целый день прошел в очистке пещеры. Труды не пропали даром. На полу было найдено много каменных наконечников стрел, копий, каменных скребков для очистки шкур и кремневых пластин, заменявших ножи.

Измученные жарой, пылью и работой, все собрались у входа в пещеру, когда солнце стало опускаться за горизонт. В том, что пустыня в прошлом была населена людьми, теперь не было никакого сомнения. Это было ценным научным открытием. Даже не хотелось уходить из пещеры. Утром решили перенести сюда лагерь и продолжать исследования.

Борис полез в пещеру взять забытую фуражку и оттуда раздался его голос:

— Виктор Алексеевич! Скорее сюда — все стены пещеры разрисованы!

В самом деле, когда лучи заходящего солнца осветили пещеру, стало видно, что на стенах, вероятно, острыми обломками камней, были высечены примитивные изображения диких животных и охота на них.

Большинство рисунков очень схематичны, но все же можно понять, что хотели изобразить художники древности много тысяч лет тому назад.

Утром лагерь экспедиции перенесли к пещере и целую неделю изучали окрестности. Недалеко от первой пещеры нашли еще две, совсем маленькие, но тоже со следами пребывания в них первобытных людей и с рисунками на стенах.

«У нас теперь имеются драгоценные документы далекого прошлого, записал Селевин в своем дневнике. — Наши находки являются свидетелями тех времен, когда в Бетпак-Дале жили люди. Этого никто из ученых не предполагал. Теперь у нас есть доказательства! Как ни странно, но о более ранних временах жизни Бетпак-Далы известно ученым гораздо больше. Известно, что несколько десятков миллионов лет тому назад пустыни здесь вовсе не было. В тысяча девятьсот двадцать девятом году профессором Коровиным в северо-западных отрогах Кара-Тау были обнаружены остатки вымершей флоры. Судя по ним, на этой территории были богатые субтропики с разнообразным растительным и животным миром.

Установлено, что на месте юго-западной Бетпак-Далы находилось теплое море. Его заливы были окружены песками, топями и болотами с влажными тенистыми лесами из пальм, ликвидамборов, секвойи и других деревьев. Лес напоминал картину современных субтропических лесов южного Китая и Японии, Среди разнообразного и богатого растительного мира вокруг озер бродили вымершие теперь животные. Это были длинноногие, с уродливо вздернутой кверху мордой, примитивные носороги-эпиацератериумы, массивные бранхотериумы на коротких толстых ногах, гигантские млекопитающие моропусы на высоких передних ногах, с вытянутой шеей, с тяжелыми массивными конечностями и маленькой головой. Кости всех этих животных давно найдены учеными.

В середине третичной эпохи море стало усыхать и отступать на юго-запад. Климат становился холоднее и суше. Началось горообразование в разных частях материка Евразии, особенно в глубине Центральной Азии. Это еще более изменило климат. В лесах стали развиваться холодостойкие растения, кое-где леса исчезли вовсе, появились новые животные.

На Иртыше, у Павлодара, найдена эта более поздняя, как ее называют, «пикермийская» фауна: трехпалая лошадь — гиппарион, первобытный верблюд, газель, жирафа, ряд хищных зверей, из птиц — страус. Эти животные обитали уже в открытых местах, может быть, с пятнами перелесков.

В то время, когда угасали леса, усыхало море, крупные травоядные из-за отсутствия пищи и воды стали вымирать.

Наконец, воды стало совсем мало. Ее окружили топи, вязкие пески и илистые грязи. Стремясь к источникам воды, животные шли и гибли на берегах. Их засасывал ил с жидким песком.

Так хоронила природа третичных гигантов и сберегала их остатки миллионами лет.

Геолог Яковлев в урочище Бор-оба обнаружил на протяжении сорока километров сплошное кладбище гигантских животных, погибших, вероятно, в одно время в трясине на берегу еще уцелевшего небольшого водоема. Это место назвали «кладбищем богатырей». А благодаря нашим изысканиям теперь все узнают, что уже тысячи лет тому назад здесь жили люди».

Наступила холодная осень. В начале октября поблекла даже выносливая солончаковая растительность. Над пустыней проносились стаи перелетных птиц. Ласточки, завидя караван экспедиции, подлетали совсем близко, кружились, а иногда даже садились на вьюки.

На рассвете Селевин сильно замерз в своем спальном мешке. Пришлось накрыться сверху полушубком. Спать больше не хотелось. Он лежал на спине и смотрел, как меркли последние звезды.

Где-то далеко ухал филин, и было странно слышать эту птицу здесь, в пустыне, а не в лесу. Заря разгоралась все ярче, освещая безоблачное небо.

«День опять будет ясный», — подумал Селевин, вылезая из спального мешка и поеживаясь от легкого утреннего морозца. На земле серебрился иней, вода в ведре подернулась льдом. Остальные участники экспедиции еще крепко спали.

Два стакана горячего чая из термоса с вчерашними лепешками, вареным мясом — и завтрак окончен. Надо торопиться. Сегодня намечена дальняя экскурсия на соленое озеро, затерянное среди барханов.

Только когда Виктор Алексеевич отошел от лагеря несколько километров, из-за горизонта блеснули первые лучи солнца. Они стали приятно согревать лицо и руки.

На песке не было обычных в пустыне следов ящериц и жуков: они залегли в зимнюю спячку. Только норки пустынных грызунов — больших песчанок имели жилой вид, хотя самих зверьков еще не было видно.

Селевин подошел к большому высохшему весеннему озеру, голое дно которого, так называемый такыр, было влажно после недавнего дождя. Дикий кот оттиснул четкие следы своих лап на гладкой поверхности по направлению к песчаному островку на середине такыра.

«Кот, конечно, там», — подумал Селевин, осторожно идя к барханам на островке и ожидая, что кот может выскочить в любую минуту из-за какого-нибудь бугорка.

Невдалеке несколько песчанок бойко рыли песок. Селевин подошел к ним ближе. Зверьки с большой неохотой скрылись в норки при его приближении. Оказалось, что они зарывали большую дыру среди выходных норок своего «общежития». Следы на песке ясно говорили, что дикий кот ночью увеличил один из ходов, забрался внутрь и, вероятно, плотно поужинал сонными песчанками, а сейчас спит где-то в глубине их подземного дома. Селевин нигде не нашел выходных следов кота.

Присев на песок, он стал наблюдать.

Песчанки вскоре выскочили из норок и опять энергично начали засыпать песком ход, проделанный котом. Селевин отправился дальше.

Скоро он был у цели своего похода — соленого озерка среди барханов. Оно походило на яркий бирюзовый камень в белой оправе из соли на берегах. На озере пусто. Только стайка куличков вспорхнула с берега и стала летать над водой, то и дело резко меняя направление. Селевин залюбовался слаженностью движений птиц: они летели тесной стайкой, и ни один не задевал крылом соседа. Словно по команде, в один миг все кулички резко поворачивали, опускались, взмывали вверх. Вот они стремительно понеслись вдаль, к югу, сразу растаяв в воздухе.

Солнце хорошо грело, но за барханами лежал еще иней. Селевин положил в тень градусник. Он показал два градуса ниже нуля. А через метр, на солнце — двадцать пять градусов тепла! Это был яркий пример одного из осенних климатических контрастов пустыни.

Знакомый крик птички привлек внимание зоолога. На вершине песчаного бархана и на кустиках молодого саксаула сидела стайка обыкновенных лесных вьюрков. Наблюдать этих северных птичек в пустыне, на первый взгляд, было так же странно, как верблюда в тундре или белого медведя в Сахаре. А удивительного тут ничего не было: стайка села отдохнуть во время перелета над пустыней на зимовку. Птички прыгали по песку, что-то клевали, а некоторые объедали почки саксаула.

Несколько часов Селевин провел на берегах озерка, собирая осенних насекомых и семена прибрежных растений. Между барханами бегали песчанки. Селевин пошел взглянуть на их норы. Зверьки усиленно занимались заготовкой зеленых веточек саксаула, которые служили им пищей. Саксаульник около нор на несколько десятков метров был поврежден ими, словно кто-то тщательно обстриг ножницами все свежие кончики ветвей. Некоторые песчанки сидели у входов в норы «столбиками», рассматривая человека. Они, попискивая, то приседали, то выпрямлялись, как на вертикальных пружинах. У одной из норок были ясные отпечатки лап пустынного сыча — два пальца впереди и два сзади. Следы были хорошо знакомы Селевину: ловя капканами песчанок у нор, он уже поймал двух пустынных сычей. Оказалось, что ночные пернатые хищники смело забираются в норы песчанок и там под толщей песка расправляются с ними. Сычи, пойманные в капканы около нор, были перепачканы кровью песчанок и всегда имели набитые зобы. Селевин не мог догадаться, почему у пустынных сычей так сильно вытерто и обтрепано оперение. Теперь он понял, что это объясняется ночными путешествиями сычей по узким норам.

Селевин расположился за барханом на солнышке позавтракать.

Свист утиных крыльев заставил его быстро поднять голову. Совсем близко на воду опустилась стайка уток-чирков. Они не заметили его. Едва сев, утки сразу же засунули головы под крылья и заснули. Только три чирка, очевидно, старых и более осторожных, несколько раз оглянулись по сторонам, но и они через минуту крепко спали. Ни одна голова больше не поднималась. Стайка спящих уток была теперь похожа на бурые лепешки, лежащие на воде. Перелет над пустыней утомил птиц и сейчас им нужен был отдых. Селевину стало жаль тревожить их. Он тихонько пошел к лагерю, издалека еще раз посмотрев в бинокль на озеро, — утки спали…

Через два дня экспедиция свернула свой лагерь. Проезжали мимо места, где песчанки закапывали ход, проделанный котом. Селевин остановил машину и пошел посмотреть, ушел ли кот.

К его изумлению, вход оставался забитым и самые тщательные поиски не обнаружили других следов, кроме входных, уже еле заметных. Значит, кот погиб, не сумев выбраться наружу из сыпучего песка!

Получилось совсем как в сказке, в которой мыши кота хоронили!

Обратный путь экспедиции был тяжелее. Верблюды отказывались идти не только в бричках, но и с вьюком. Некоторые из них хромали — угловатая щебенка и баялыч изранили им подошвы. Пришлось делать кошемные «туфли», чтобы предохранить ноги верблюдов от колючих растений и щебня.

Последняя ночевка. По словам Даукена, завтра караван экспедиции придет в первый населенный пункт на краю пустыни.

Когда на мутном горизонте потух последний луч зари и сумерки сгустились, путешественники собрались у костра.

— Итак, друзья, подведем предварительные итоги нашей первой экспедиции, — сказал Селевин. — Мы первые изучили природу небольшой пока части огромного белого пятна на карте Казахстана. Нами описаны почвы, геологическое строение, растительность и животный мир. Установлен рельеф, климат, историческое прошлое этой местности. Мы нашли в пустыне остатки живших здесь некогда людей. И самое главное: мы установили, что обследованные нами районы имеют все данные для развития в них животноводства. Во многих местах подпочвенная вода залегает от поверхности всего в нескольких метрах. Там легко выкопать колодцы. Будет вода — можно пасти скот. Здесь возможны хорошие урожаи зерновых, огородных и бахчевых культур.

Но поход нашей экспедиции показал, что на верблюдах трудно преодолевать огромные расстояния. Маршруты в тысячи километров требуют другого, более надежного и быстроходного транспорта.

Дадим же друг другу слово продолжать наши исследования до тех пор, пока белое пятно на карте Казахстана не будет стерто!