- Правильно, мисс Черрел. Они бы вам понравились.
Динни тускло улыбнулась:
- Никого нельзя безнаказанно вырывать с корнем, профессор.
- Верно, - поддержал ее сэр Лоренс. - Мой сын как-то поднял в парламенте вопрос о необходимости организовать эмиграцию, но убедился, что у народа крепкие корни, и бросил эту затею, как горячую картофелину.
- Прямо не верится! - воскликнул Халлорсен. - Когда я смотрю на ваших горожан - низкорослых, бледных, разочарованных, я всегда удивляюсь, какие у них могут быть корни.
- Чем ярче выражен у человека городской тип, тем крепче у него корни. Широкие просторы для такого - пустой звук. Улицы, жареная рыба, кино вот и все, что ему нужно. Не высадите ли меня здесь, профессор? Динни, а ты куда?
- На Оукли-стрит.
Халлорсен остановил машину. Сэр Лоренс вышел.
- Мисс Черрел, окажите мне честь, позвольте доставить вас на Оуклистрит.
Динни наклонила голову.
Сидя рядом с американцем в закрытой машине, она испытывала неловкость. Как он использует представившуюся возможность? Внезапно, не глядя на нее, он сказал:
- Как только решится судьба вашего брата, я отплываю. Собираюсь предпринять экспедицию в Новую Мексику. Я всегда буду считать большим счастьем знакомство с вами, мисс Черрел.
Он стиснул руки, на которых не было перчаток, и сдавил их коленями. Этот жест тронул девушку.
- Я искренне сожалею, профессор, что сначала, так же как мой брат, составила себе неверное представление о вас.
- Это было естественно. Когда закончу здесь свои дела и уеду, буду с радостью вспоминать, что заслужил ваше расположение.
Динни порывисто протянула ему руку:
- Да, заслужили.
Он взял руку девушки, медленно поднес к губам и осторожно опустил. Динни почувствовала себя глубоко несчастной. Она застенчиво прибавила:
- Вы научили меня по-новому смотреть на американцев, профессор.
Халлорсен улыбнулся:
- Это уже кое-что.
- Боюсь, что я очень заблуждалась. Я же, в сущности, их совсем не знала.
- В этом наша беда. Мы, в сущности, не знаем друг друга. Из-за какихто пустяков действуем друг другу на нервы. Но я всегда буду помнить вас как улыбку на лице вашей страны.
- Вы очень любезны, - сказала Динни. - Мне хочется, чтобы так было на самом деле.
- Если бы я мог получить вашу фотокарточку, я хранил бы ее, как сокровище.
- Разумеется, получите. Не знаю, найдется ли у меня приличная, но лучшая из всех - за вами.
- Благодарю. Если разрешите, я, пожалуй, сойду здесь. Я что-то не слишком уверен в себе. Такси вас довезет.
Халлорсен постучал в стекло и отдал распоряжение шоферу.
- До свидания, - сказал он и снова взял ее руку, подержал в своих, пожал и вышел из машины.
- До свидания! - прошептала Динни, откидываясь на спинку сиденья и чувствуя, как что-то сжимает ей горло.
Пять минут спустя машина остановилась у подъезда Ферзов, и Динни, подавленная, вошла в дом.
Когда она проходила мимо комнаты Дианы, дверь открылась и Диана, которую девушка не видела со вчерашнего дня, шепнула:
- Зайдите ко мне, Динни.
Голос был такой настороженный, что у Динни по коже побежали мурашки. Они сели на кровать с пологом, и Диана тихо и торопливо заговорила:
- Ночью он вошел ко мне и пожелал остаться. Я не посмела отказать. Он изменился. Я чувствую, что это опять начало конца. Он теряет контроль над собой. По-моему, надо отправить куда-нибудь детей. Хилери не согласится их взять?
- Разумеется, согласится. И моя мама тоже.
- Пожалуй, лучше второе.
- А не уехать ли и вам?
Диана со вздохом покачала головой:
- Это только ускорит развязку. Можете вы отвезти детей без меня?
- Конечно. Но неужели вы действительно думаете, что он...
- Да. Он опять пришел в возбужденное состояние. Я ведь изучила симптомы. Вы заметили, Динни, каждый вечер он все больше пьет. А это тоже признак.
- Если бы он мог преодолеть свой страх и начал выходить!
- Вряд ли это поможет. Здесь, что бы ни произошло, - пусть даже самое худшее, - мы хоть знаем, как быть. А случись это при посторонних, мы сразу же лишимся свободы действий.
Динни пожала ей руку:
- Когда увезти детей?
- Поскорее. Я ему ничего не скажу, а вы постарайтесь уехать как можно незаметнее. Мадемуазель приедет потом, если ваша мама не будет возражать.
- Я, разумеется, сразу же обратно.
- Динни, это было бы нечестно по отношению к вам. У меня есть горничные. Утруждать вас моими горестями просто недостойно.
- Ну что вы! Я, разумеется, вернусь. Я попрошу у Флер ее машину. Он не будет возражать против того, что детей увозят?
- Только если догадается, что это связано с его состоянием. Я скажу, что вы давно уже приглашали их погостить.
- Диана, - внезапно спросила Динни, - вы его еще любите?
- Люблю? Нет.
- Значит, просто жалость?
Диана покачала головой:
- Не могу объяснить. Тут и прошлое, и сознание того, что покинуть Роналда - значит помочь враждебной ему судьбе. А это страшная мысль!
- Понимаю. Мне так жаль вас обоих и дядю Эдриена!
Диана провела руками по лицу, словно стирая с него следы тревог.
- Не знаю, что будет, только ничего хорошего не жду. А вы, дорогая, ни в коем случае не позволяйте мне портить вам жизнь.
- Вы напрасно тревожитесь. Встряска мне полезна. Старая дева - все равно что лекарство: перед употреблением взбалтывать.
- Когда же вы найдете себе употребление, Динни?
- Я только что отвергла широкие бескрайние просторы и чувствую себя изрядной скотиной.
- Слева - широкие бескрайние просторы, справа - глубокие моря, а вы на распутье. Так?
- И, по-видимому, останусь на нем. Любовь достойного человека и прочие подобающие случаю слова - все это словно замораживает меня.
- Подождите. Цвет ваших волос не подходит для монастыря.
- Я их перекрашу в свой истинный цвет - светло-зеленый, как морская вода. Это цвет айсбергов.
- Я уже сказала вам - подождите!
- Подожду! - согласилась Динни.
Два дня спустя Флер в своем автомобиле подъехала к дому Ферзов. Детей и кое-какую поклажу погрузили без инцидентов, и машина тронулась.
Эта несколько бурная поездка - дети еще не привыкли к машинам - принесла Динни подлинное облегчение. До сих пор она не отдавала себе отчета, как сильно трагическая атмосфера Оукли-стрит уже отразилась на ее нервах, хотя после ее приезда в город из Кондафорда прошло всего десять дней. Краски осенней листвы стали темнее. Погожий октябрьский день заливал землю ровным мягким светом. Чем дальше от Лондона, тем чище и звонче становился воздух; из труб коттеджей поднимался пахнущий лесом дымок; над нагими полями кружились грачи.
Машина прибыла как раз к завтраку. Оставив детей с мадемуазель, приехавшей поездом, Динни свистнула собак и пошла прогуляться. Осевшая дорога привела ее к старому коттеджу. Динни остановилась. Дверь открывалась прямо в жилую комнату. У камелька, где горел слабый огонь, сидела старая женщина.
- Ох, мисс Динни! - вскрикнула она. - Я уж так вам рада. Весь месяц ни разу вас не видела.
- Я уезжала, Бетти. Как вы себя чувствуете?
Маленькая, в полном смысле миниатюрная старушка торжественно сложила руки на животе:
- Опять с животом плохо. Все остальное - лучше не надо, доктор говорит - прямо замечательно. Только вот животом маюсь. Он говорит, надо есть побольше. Аппетит у меня, слава богу, хороший, мисс Динни, а проглотить ничего не могу - сразу тошно. Истинная правда!
- Как мне вас жаль, милая Бетти! Живот - очень больное место. Живот и зубы. Не понимаю, зачем они нам. Нет у нас зубов - желудок не варит, есть - тоже не варит.
Старушка хихикнула.
- Он говорит, мне надо выдернуть все зубы, какие остались, да мне с ними неохота расставаться, мисс Динни. Вот у хозяина моего их вовсе нет, а он все-таки может жевать яблоко, ей-богу, может. Но в мои годы десны уж так не затвердеют.
- Но ведь вам, Бетти, можно сделать красивые вставные зубы.
- Ох, не хочу я вставных - один обман. Вы бы и сами не стали носить фальшивые зубы, мисс Динни. Ведь не стали бы, а?
- Конечно, стала бы. Теперь их чуть ли не все носят.
- Все смеетесь над старухой? Нет, это не по мне. Все равно что парик надеть. А волосы-то у меня остались густые, как прежде. Я ведь для своих лет замечательно сохранилась, есть за что бога благодарить. Только животом маюсь. Похоже, там что-то есть.
Динни увидела в ее глазах испуг и страдание.
- Как поживает Бенджамен, Бетти?
Взгляд старухи изменился. Глаза повеселели, хотя остались такими же рассудительными, словно она смотрела на ребенка.
- Ну, с отцом-то все в порядке, мисс. С ним, кроме ревматизма, никогда ничего не бывает. Он сейчас в огороде - пошел в земле покопаться.
- А как Голди? - осведомилась Динни, с грустью глядя на сидевшего в клетке щегла. Ей было невыносимо видеть птиц в клетках, но у нее не хватало духу намекнуть старикам на их маленького любимца, веселого даже за решеткой. Кроме того, они утверждали, что, если ручного щегла выпустить на волю, его сейчас же заклюют до смерти.
- Ох! - воскликнула старушка. - До чего же он заважничал, с тех пор как вы подарили ему клетку побольше. - Глаза ее загорелись. - Подумать только, мисс Динни! Капитан женился, а тут против него такое ужасное дело затеяли. Что они там думают? За всю жизнь такого не слыхивала. Чтобы одного из Черрелов таким манером потащили на суд, - это уж слишком!
- И все же это так, Бетти.
- Говорят, она славная молодая леди. А жить-то они где будут?
- Пока неизвестно. Надо подождать, - пусть сначала дело кончится.
Может быть, здесь; может быть, он получит место в колониях. Конечно, им придется туговато.
- Страхи какие! В старое время этого не бывало. Как теперь насели на дворянство, боже милостивый! Я все вспоминаю вашего прадедушку, мисс Динни. До чего он ловко четверкой правил! Я тогда еще совсем пигалицей была. Такой славный старый джентльмен - обходительный, можно сказать!
Подобные замечания о дворянстве всегда вызывали у Динни чувство неловкости, тем более в устах старушки, которая, как знала девушка, была одной из восьми детей работника с фермы, чье жалованье равнялось одиннадцати шиллингам в неделю, и которая, вырастив семерых детей, существовала теперь вместе с мужем лишь на пособие по старости.
- Бетти, милая, что вам можно есть? Я скажу кухарке.
- Большое вам спасибо, мисс Динни. Кусочек постной свинины вроде иногда могу съесть.
Глаза старухи потемнели, в них снова мелькнула тревога.
- Так ужасно болит! Иногда прямо рада была бы богу душу отдать.
- Ну, что вы, Бетти, милая! Просто посидите немножко на подходящей пище и сразу начнете чувствовать себя лучше.
Старушка улыбнулась:
- Тревожиться-то нечего - я для своих лет замечательно сохранилась.
А когда для вас зазвонят колокола, мисс Динни?
- Не стоит об этом, Бетти. Я знаю одно: сами по себе они не зазвонят.
- Да, теперь люди женятся поздно. Семьи стали маленькие, не то что в мое время. Вот моя старая тетка - та родила восемнадцать детей и вырастила одиннадцать.
- В наши дни для них не нашлось бы ни жилья, ни работы.
- Эх, изменилась страна!
- Наша, слава богу, еще меньше, чем другие.
Взгляд Динни обежал комнату, где эти двое стариков провели лет пятьдесят жизни. Все - от кирпичного пола до потолочин - было тщательно выскоблено и дышало уютом.
- Ну, Бетти, мне пора. Я гощу у приятельницы в Лондоне и до ночи должна вернуться. Я велю кухарке прислать вам кое-какой еды. Это будет повкуснее, чем свинина. Не вставайте!
Но маленькая старушка была уже на ногах. Взгляд ее стал задушевно ласковым.
- Я так рада, что повидала вас, мисс Динни. Храни вас бог, и пусть у капитана больше не будет хлопот с этими ужасными людьми.
- До свидания, Бетти, милая. Передавайте привет Бенджамену.
Динни пожала руку старушке и вышла к собакам, ожидавшим ее на вымощенной плитами дорожке. Как всегда после таких визитов, она испытывала умиление, и ей хотелось поплакать. Вот они, корни! Их не хватало ей в Лондоне, их не хватало бы ей и на широких бескрайних просторах. Она добралась до узкой, вытянутой в длину буковой рощи, толкнула незапертую расшатанную калитку, вошла и влезла на сырой поваленный ствол, от которого сладко пахло корой. Слева - иссиня-серое небо, расколотое искривленными стволами деревьев; справа - вспаханное под пар поле. Заяц, сидевший там на задних лапах, повернулся и пустился наутек вдоль живой изгороди. Под носом у одной из собак с пронзительным криком поднялся фазан и взмыл над макушками. Динни вышла из леска и остановилась, глядя вниз на свой длинный серый дом, полускрытый кустами магнолий и купами деревьев. Над двумя трубами курился дымок, на коньке крыши пятнышками белели трубастые голуби. Девушка глубоко вздохнула и простояла там целых десять минут, вбирая в себя живительный воздух, словно политое растение влагу. Пахло листьями, свежей землей и близким дождем. Последний раз Динни была здесь в конце мая. Тогда она дышала летним ароматом, и каждый глоток его был воспоминанием и надеждой, болью и радостью...
После чая они двинулись обратно. Флер снова вела машину, верх которой пришлось поднять.
- Должна признаться, никогда не видела большей глуши, чем Кондафорд, - объявила ее безжалостная молодая родственница. - Я бы здесь просто умерла. После него даже Липпингхолл не кажется деревней.
- Потому что здесь все так ветхо и запущено, да?
- Знаете, я всегда твержу Майклу, что ваша ветвь семьи - одна из наименее колоритных и наиболее интересных древностей, еще уцелевших в Англии. Вы совершенно незаметны, держитесь в самой глубине сцены.
Даже для писателей вы слишком несенсационны. Тем не менее вы существуете и будете существовать, хоть я и не понимаю - как. Против вас все начиная от налога на наследство и кончая граммофонами. Но вы все-таки упорно влачите свои дни в разных концах страны, занимаясь тем, чего никто не знает и до чего никому нет дела. У большинства таких, как вы, нет даже Кондафорда, куда можно вернуться умирать, и все же вы сохраняете корни и чувство долга. Вот у меня нет ни того, ни другого, - я наполовину француженка. У семьи моего отца, у Форсайтов, были корни, но отсутствовало чувство долга - по крайней мере в том виде, как у вас. Я хочу сказать - в смысле служения чему-то. Я восхищаюсь им, Динни, но оно нагоняет на меня смертную скуку. Это оно заставляет вас убивать молодость на историю с Ферзом. Чувство долга - это недуг, Динни, прекрасный недуг.
- Как же, по-вашему, я должна с ним бороться?
- Дать волю своим инстинктам. Трудно представить себе, что еще старит человека быстрее, чем то, что вы делаете сейчас. Диана - из той же породы: у Монтжоев в Дамфришире есть нечто вроде своего Кондафорда. Я восхищаюсь ее терпением, но считаю это безумием с ее стороны. Все равно - конец один, и чем дольше его оттягивать, тем будет тяжелее.
- Я понимаю, что она поступает так во вред себе, но, надеюсь, и сама сделала бы то же.
- А я так не поступила бы, - весело призналась Флер.
- Я не верю, что человек знает, как он поступит, пока дело не дошло до самого главного.
- Вся соль в том, чтобы до него не дошло.
В голосе Флер зазвенел металл, складка губ стала жесткой. Динни всегда находила, что Флер обаятельна именно своей таинственностью.
- Вы не видели Ферза, - сказала девушка, - а не увидев его, нельзя понять жалость, которую он вызывает.
- Все это сантименты, дорогая, а я бесчувственна.
- Я уверена. Флер, - прошлое есть и у вас, а тот, у кого оно есть, не бывает бесчувственным.
Флер быстро взглянула на нее, прибавила газ и бросила:
- Время включить фары.
Остальную дорогу она болтала об искусстве, литературе и прочих ничего не значащих предметах. Было около восьми, когда она высадила Динни на Оукли-стрит.
Диана была дома. Она уже переоделась к обеду.
- Динни, - сказала она. - Он ушел.
XXV
Простые и зловещие слова!
- Утром, когда вы уехали, он был очень возбужден. Видимо, вообразил, что мы сговорились все от него скрывать.
- Так оно и было, - прошептала Динни.
- Отъезд мадемуазель его еще больше расстроил. Вскоре после этого я услыхала, как хлопнула входная дверь. С тех пор его нет. Что будет, если он не вернется?
- Ох, Диана, я так этого хочу!
- Но куда же он ушел? Зачем? К кому? О господи, как это ужасно!
Динни с отчаянием смотрела на нее и молчала.
- Простите, Динни! Вы, должно быть, устали и голодны. Поедим, не дожидаясь обеда.
Тревожна была их трапеза в "берлоге" Ферза - этой комнате с панелями, отделанной в очаровательных зеленовато-золотистых тонах. Затененный свет мягко ложился на обнаженные плечи и руки двух женщин, на фрукты, цветы, серебро. Разговор касался лишь самых нейтральных тем. Наконец горничная вышла.
- Есть у него ключ? - спросила Динни.
- Да.
- Позвонить дяде Эдриену?
- Чем он поможет? Если Роналд вернется и застанет его здесь, будет еще опаснее.
- Ален Тесбери обещал мне приехать в любой момент, если понадобится,
- Нет, сегодня уж справимся как-нибудь сами, а завтра посмотрим.
Динни кивнула. Ей было страшно, но мысль, что Диана может это заметить, страшила девушку еще больше: она здесь для того, чтобы поддержать Диану своей твердостью и спокойствием.
- Пойдемте наверх. Вы мне споете, - предложила она наконец.
В гостиной Диана поочередно спела "Долину", "Хижину в Юрте", "Косьбу ячменя", "Ветку тимьяна", "Дроморский замок", и прелесть комнаты, песен и певицы сняла с Динни тягостное ощущение кошмара. Она погрузилась в мечтательную дремоту, как вдруг Диана остановилась.
- Дверь хлопнула!
Динни вскочила и встала подле клавикордов:
- Пойте, пойте! Ни слова ему не говорите и не подавайте вида.
Диана снова заиграла и запела ирландскую песню "Долго ль мне плакать, тебе рас певать?" Дверь распахнулась, и в зеркале, стоявшем на другом конце комнаты, Динни увидела Ферза, который стоял и слушал.
- Пойте, - шепнула она.
Долго ль мне плакать, тебе распевать?
Долго ль еще мне по милой страдать?
Ах, почему не могу я забыть
Ту, что не хочет меня полюбить?
Ферз по-прежнему стоял и слушал. Вид у него был такой, словно он до предела разбит усталостью или мертвецки пьян: волосы растрепаны, рот растянут, зубы оскалены. Наконец он шагнул вперед, явно стараясь не шуметь. Прошел в дальний угол к кушетке и опустился на нее. Диана умолкла. Динни, рука которой обвивала ее плечи, почувствовала, как дрожит Диана, стараясь совладать со своим голосом.
- Ты обедал, Роналд?
Ферз не ответил. Он смотрел на противоположную стену со странной и жуткой усмешкой.
- Играйте, - шепнула Динни.
Диана заиграла "Красный сарафан". Она вновь и вновь повторяла эту простую и красивую мелодию, словно гипнотизируя ею безмолвную фигуру мужа. Наконец она остановилась. Наступило трагическое молчание. Нервы Динни не выдержали, и она отрывисто спросила:
- На улице дождь, капитан Ферз?
Ферз провел рукой по брюкам и кивнул.
- Ты бы пошел переоделся, Роналд.
Он уперся локтями в колени и опустил голову на руки.
- Ты, наверно, устал, милый. Не пора ли тебе лечь? Принести тебе есть?
Ферз не шелохнулся. Усмешка сбежала с его губ, глаза закрылись. У него был вид человека, который заснул так же внезапно, как загнанная лошадь валится наземь между оглоблями перегруженной телеги.
- Закройте инструмент, - шепотом бросила Динни. - Идемте ко мне.
Диана бесшумно опустила крышку и встала. Они немного подождали, держась за руки. Ферз не шевелился.
- Он в самом деле заснул? - чуть слышно спросила Динни.
Ферз вскочил:
- Где уж там заснуть! Начинается! Опять начинается! И я этого не вынесу, видит бог, не вынесу!
На мгновение гнев преобразил его. Но тут же он увидел, как они отшатнулись, и упал на кушетку, закрыв лицо руками. Диана шагнула к нему.
Ферз поднял голову. Взгляд у него был дикий.
- Не подходи! - зарычал он. - Оставьте меня в покое! Убирайтесь отсюда!
У дверей Диана обернулась и спросила:
- Роналд, не вызвать ли врача? Он даст тебе снотворное и сразу уйдет.
Ферз опять вскочил:
- Никого мне не надо. Убирайтесь!
Женщины выскочили из гостиной, взбежали наверх, в комнату Динни, и остановились, обнявшись и дрожа.
- Горничные уже легли?
- Они всегда ложатся рано, если только одна из них не уходит в город.
- Диана, я спущусь вниз и позвоню по телефону.
- Нет, Динни, пойду я. А кому звонить?
Весь вопрос заключался в этом. Они зашептались. Диана считала, что нужно звонить прямо ее врачу, Динни предлагала попросить Эдриена или Майкла заехать за ним.
- Тогда, перед катастрофой, он был в таком же состоянии?
- Нет. Тогда он не знал, что впереди. Динни, я чувствую, что он может покончить с собой.
- У него есть оружие?
- Я отдала его служебный револьвер на сохранение Эдриену.
- Бритва?
- Только безопасная. Яда в доме нет.
Динни направилась к двери:
- Я должна пойти позвонить.
- Динни, я не допущу, чтобы вы...
- Меня он не тронет. Это вы в опасности. Заприте дверь, пока я хожу.
И, прежде чем Диана успела остановить ее, Динни выскользнула из комнаты. Свет еще горел. Девушка на мгновение задержалась. Спальня Дианы и комната Ферза - ниже, на одном этаже с гостиной. Придется пройти мимо них - иначе не попасть в холл и маленький кабинет, где находится телефон. Внизу все тихо. Диана отперла дверь и встала на пороге. В любой момент она может проскочить мимо Динни и спуститься. При этой мысли девушка кинулась вперед и побежала по лестнице. Ступеньки заскрипели, она остановилась и сняла туфли. Держа их в руке, на цыпочках прокралась мимо гостиной. Там - ни звука. Динни поспешила в холл, по дороге заметила пальто и шляпу Ферза, брошенные им на стул, вошла в кабинет, закрыла за собой дверь и перевела дух. Затем включила свет, взяла телефонную книгу, отыскала номер Эдриена и уже протянула руку к трубке, как вдруг чьи-то пальцы сдавили ей запястье. Она охнула и повернула голову. Перед ней стоял Ферз. Он рывком заставил ее обернуться и пальцем указал на туфли, которые девушка все еще держала в руке.
- Что, решили меня выдать? - прошипел он и, не отпуская девушку, вытащил из кармана складной нож. Откинувшись на всю длину вытянутой руки, Динни смотрела ему в лицо. Ей было гораздо менее страшно, чем раньше, и она не чувствовала ничего, кроме стыда за то, что держит туфли в руке.
- Глупо, капитан Ферз! - ледяным голосом процедила она. - Вы же знаете, что ни я, ни Диана не причиним вам вреда.
Ферз отбросил ее руку, открыл нож и одним яростным ударом перерезал шнур. Трубка упала на пол. Он сложил нож и спрятал его в карман. Динни показалось, что этот жест привел Ферза в несколько более уравновешенное состояние.
- Наденьте туфли, - приказал он.
Динни повиновалась.
- Запомните раз и навсегда: я не позволю соваться в мои дела и мешать мне. Я сделаю с собой что захочу.
Динни молчала. Сердце ее бешено колотилось; она боялась, что голос может ей изменить.
- Вы что, не слышите?
- Слышу. Никто не собирается ни соваться в ваши дела, ни раздражать вас. Мы желаем вам только добра.
- Знаю я это добро. Хватит с меня! - выкрикнул Ферз, подошел к окну, резко отдернул штору, посмотрел на улицу и проворчал:
- Льет как из ведра.
Затем повернулся и уставился на девушку, сжимая кулаки. Лицо его задергалось, он вертел головой из стороны в сторону. Вдруг он закричал:
- Убирайтесь из комнаты, живо! Убирайтесь! Убирайтесь!
Динни опрометью ринулась к двери, закрыла ее за собой и взлетела наверх. Диана по-прежнему стояла на пороге комнаты Динни. Та втолкнула ее туда, заперла дверь и упала на постель.
- Он вошел вслед за мной, перерезал шнур, - задыхаясь, заговорила она. - Он достал себе нож. Боюсь, что у него начинается приступ. Выдержит ли дверь, если он станет ломиться? Не придвинуть ли к ней кровать?
- Тогда мы не заснем.
- Все равно не спать, - возразила Динни и взялась за спинку кровати. Они подперли ею дверь.
- Горничные запираются на ночь?
- Да, с тех пор как он вернулся.
Динни облегченно вздохнула, - мысль о том, что нужно будет снова выйти и предупредить их, приводила ее в содрогание. Она села на кровать и взглянула на стоявшую у окна Диану.
- О чем вы думаете, Диана?
- О том, что я переживала бы, если бы дети остались здесь.
- Да, слава богу, что их нет.
Диана опять подошла к кровати и взяла руку Динни. Рукопожатие было таким долгим и крепким, что у обеих заломило пальцы.
- Что же нам предпринять, Динни?
- Может быть, он уснет и к утру ему станет лучше. Теперь, когда он опасен, я чувствую, что мне вполовину меньше жаль его.
- Я давно уже ничего не чувствую, - тяжело сказала Диана. - Меня беспокоит одно: знает он, что я не у себя в комнате? Не следует ли мне спуститься?
- Я вас не пущу.
Динни вынула ключ из замка и сунула за подвязку в чулок. Его холодное твердое прикосновение успокоило ее.
- Теперь ляжем - ногами к двери, - объявила она. - Не стоит зря изводить себя.
Охваченные странной апатией, они долго лежали, прижавшись друг к другу под одеялом, не бодрствуя, но и не засыпая. Когда, наконец, глаза Динни стали слипаться, ее неожиданно разбудил какой-то звук. Она взглянула на Диану. Та спала - по-настоящему, как мертвая. Свет снаружи полоской пробился под дверью, которая закрывалась неплотно. Динни приподнялась на локте и насторожилась. Дверная ручка повернулась и осторожно задергалась. Раздался тихий стук.
- В чем дело? - чуть слышно спросила Динни.
- Мне нужна Диана, - донесся приглушенный голос Ферза.
Динни подползла к замочной скважине:
- Диана нездорова. Она уснула, не надо ее тревожить.
Наступила тишина. Затем, к своему ужасу, девушка услышала долгий, страдальческий вздох, такой безысходный, словно он был последним. Еще немного, и Динни вытащила бы ключ. Ее остановил вид бледного, измученного лица Дианы. Нельзя! Что бы ни означал этот вздох, - нельзя! Она отползла, улеглась и стала слушать. Больше ни звука! Диана продолжала спать, но девушка уже не могла заснуть. "Буду ли я виновата, если он покончит с собой?" - думала она. Разве такой конец не лучше для всех - для Дианы, для детей, для него самого? Но каждый нерв девушки все еще отзывался эхом на этот долгий полувздох-полустон. Несчастный человек, какой несчастный! Динни переполняло теперь лишь одно чувство - беспредельная горькая жалость, возмущение против неумолимой природы, которая обрекает людей на подобную участь. Покориться неисповедимой воле провидения? У кого хватит на это сил? Как все бессмысленно и беспощадно! Динни лежала рядом с бессильно уснувшей Дианой, и дрожь била ее. Не сделано ли ими что-нибудь такое, чего они не должны были сделать? Нельзя ли было помочь ему больше, чем помогли они? Что можно будет предпринять, когда наступит утро? Диана шевельнулась. Неужели проснется? Но та лишь повернулась и снова погрузилась в тяжелый сон. Дремота медленно сковала Динни, и девушка уснула.
Ее разбудил стук в дверь. Уже рассвело. Диана еще спала. Динни взглянула на свои ручные часы. Восемь. Ее окликали по имени.
- Все в порядке, Мери! - отозвалась она. - Миссис Ферз у меня.
Диана села на постели, глядя на полураздетую девушку:
- Что случилось?
- Все в порядке, Диана. Уже восемь! Давайте встанем и отодвинем кровать. Вы по-настоящему хорошо выспались. Горничные уже встали.
Они накинули халаты и водворили кровать на место. Динни вытащила ключ из его необычного пристанища и отперла дверь:
- Ну, смелее! Пошли вниз!
На площадке лестницы они задержались и прислушались, затем спустились. В спальне Дианы царил порядок. Шторы были подняты, - горничная, видимо, уже побывала здесь. Они постояли у двери, которая вела в комнату Ферза. Оттуда не доносилось ни звука. Они вышли на площадку и приблизились к наружной двери. Опять ни звука.
- Спустимся лучше вниз, - шепнула Динни. - Что вы скажете Мери?
- Ничего. Она все понимает.
Столовая и кабинет были заперты. На полу валялась телефонная трубка единственное напоминание о ночном кошмаре.
Вдруг Динни сказала:
- Диана, нет его пальто и шляпы. Они лежали вот здесь, на стуле.
Диана вошла в столовую и позвонила. Из подвального этажа поднялась пожилая горничная. Вид у нее был испуганный и встревоженный.
- Мери, видели вы сегодня утром пальто и шляпу мистера Ферза?
- Нет, мэм.
- Когда вы встали?
- В семь часов.
- Вы не были у него в комнате?
- Нет еще, мэм.
- Ночью мне нездоровилось. Я спала наверху у мисс Динни.
- Понятно, мэм.
Втроем они поднялись наверх.
- Постучитесь к нему.
Горничная постучала. Динни и Диана стояли рядом с ней. Ответа не последовало.
- Стучите еще. Мери. Сильнее.
Горничная стучала снова и снова. Никакого ответа. Динни отстранила ее и повернула ручку. Дверь открылась. Комната была пуста и в полном беспорядке, словно кто-то метался по ней и с кем-то боролся. В грелке нет воды, всюду рассыпан табачный пепел, кровать не постелена, но смята. Никаких признаков приготовлений к отъезду, из ящиков стола ничего не вынуто. Три женщины уставились друг на друга. Потом Диана сказала:
- Приготовьте завтрак. Мери, и побыстрее. Нам придется выйти.
- Слушаюсь, мэм. Там телефон...
- Поднимите трубку, вызовите монтера и никому ни о чем не говорите.
Отвечайте коротко: мистер Ферз уехал на несколько дней. Чтобы было на это похоже, приберите комнату. Идем скорей одеваться, Динни.
Горничная ушла вниз.
- Есть у него деньги? - спросила Динни.
- Не знаю. Можно посмотреть, здесь ли его чековая книжка.
Диана убежала. Динни ждала ее в холле. Наконец та вернулась.
- Здесь. Она на бюро в столовой. Живо, Динни! Одевайтесь!
Это означало... Что это означало? Надежда и страх боролись в душе девушки. Она помчалась к себе наверх.
XXVI
Торопливо завтракая, они совещались. К кому обратиться?
- Не в полицию, - сказала Динни.
- Конечно, нет.
- По-моему, прежде всего нам нужно выехать к дяде Эдриену.
Они послали горничную за такси и отправились на квартиру к Эдриену.
Было около девяти. Они застали его за чаем и одной из тех рыб, которые занимают тем больше места, чем дольше их едят, что и объясняет евангельское чудо с насыщением пяти тысяч человек.
Эдриен, еще более поседевший за последние дни, слушал их, набивая трубку; наконец он сказал:
- Предоставьте все это мне. Динни, можешь ты увезти Диану в Кондафорд?
- Разумеется.
- До отъезда разыщи молодого Алена Тесбери. Пусть он съездит в лечебницу и узнает, не там ли Ферз, но не говорит, что тот ушел из дому. Вот адрес.
Динни кивнула.
Эдриен поднес к губам руку Дианы:
- Дорогая, у вас измученный вид. Не волнуйтесь. Вы отдохнете в
Кондафорде с детьми, а мы постараемся держать вас в курсе дела.
- Эдриен, оно получит огласку?
- Если только этому можно помешать, - нет. Я посоветуюсь с Хилери, и мы сделаем все, что в наших силах. Вы не знаете, сколько при нем было денег?
- Последний раз он выписал чек на пять фунтов третьего дня. Но вчера он где-то пропадал до самого вечера.
- Как он одет?
- Синее пальто, синий костюм, котелок.
- Вы не знаете, где он провел вчерашний день?
- Нет. До этого он совсем не выходил.
- Он состоит еще членом какого-нибудь клуба?
- Нет.
- Кому из старых знакомых известно о его возвращении?
- Никому.
- Вы говорите, он не взял с собой чековой книжки? Динни, как скоро ты можешь разыскать этого молодого человека?
- Немедленно, если разрешите позвонить, дядя, ин ночует в своем клубе.
- Звони.
Динни вышла к телефону. Вскоре она вернулась и объявила, что Ален Тесбери уже выезжает и обо всем известит Эдриена. Он представится как старинный друг больного, сделает вид, будто не знает, что тот ушел из лечебницы, и попросит в случае возвращения Ферза сообщить ему об этом, чтобы он мог навестить его.
- Молодчина, - одобрил Эдриен. - У тебя есть голова на плечах, дорогая. А теперь отправляйся и присмотри за Дианой. Дай мне номер вашего телефона в Кондафорде.
Он записал его и усадил женщин в такси.
- Дядя Эдриен - самый хороший человек на свете, - сказала Динни.
- Никто не знает этого лучше, чем я, Динни.
Вернувшись на Оукли-стрит, они поднялись наверх и уложили вещи. Динни боялась, что в последнюю минуту Диана откажется ехать, но та дала Эдриену слово. Вскоре они уже были на вокзале. Полуторачасовой переезд прошел в полном молчании. Обе они настолько обессилели, что забились по углам купе и словно оцепенели. Только сейчас Динни поняла, какое напряжение пришлось ей выдержать. А ведь, в сущности, ничего особенного не было ни грубостей, ни покушений, ни даже простой сцены. Какая жуткая вещь помешательство, какой оно вселяет страх, как разрушает нервы! Теперь, когда встреча с Ферзом больше не угрожала девушке, он опять вызывал в ней одну жалость. Динни представляла себе, как он бродит по городу, теряя рассудок, не зная, куда преклонить голову, на чью руку опереться, стоя на грани - может быть, уже за гранью! О этот страх, вечный спутник самых трагических несчастий! Преступники, прокаженные, безумцы - все, чья судьба и недуг вселяют ужас в окружающих, безнадежно одиноки в напуганном ими мире. Теперь, после вчерашней ночи, Динни гораздо лучше понимала, почему Ферз с таким отчаянием говорил о порочном круге, в котором мечется умалишенный. Теперь она знала, что не вынесла бы общения с помешанным, - у нее недостаточно крепкие нервы и толстая кожа. Теперь ей стало ясно, за что так жестоко обращались с сумасшедшими в старину. Здоровые собаки кидаются на бешеную потому, что их собственные нервы не выдерживают. Презрение и грубость, которые обрушивались на слабоумных, были просто самозащитой. Здоровые мстили больным за свои измотанные нервы. Тем горше, тем мучительнее думать об этом! И по мере того как поезд подвозил девушку все ближе к ее мирному дому, она все больше разрывалась между желанием отбросить всякую мысль о несчастном отщепенце и жалостью к нему. Она посмотрела на Диану, полулежащую с закрытыми глазами в противоположном углу купе. Что же перечувствовала она, связанная с Ферзом воспоминаниями, узами закона, детьми? Лицо ее, прикрытое шляпкой, носило следы долгих испытаний: его тонкие черты стали суровыми. Губы Дианы еле заметно шевелились, - она не спала. "Какая же сила помогает ей держаться? - спрашивала себя Динни. - Она не религиозна, ни во что особенно не верит. На ее месте я бы все бросила и убежала куда глаза глядят. Так ли?" Видимо, в человеке живет сознание долга перед самим собой, и оно-то не позволяет ему ни отступать, ни сгибаться.
На станции их никто не встретил, поэтому они сдали вещи на хранение и двинулись в Кондафорд пешком по тропинке, ведущей через поле.
- Удивляюсь, - неожиданно заговорила Динни, - как плохо мы, современные люди, переносим волнение. Но была бы я счастлива, если бы провела тут всю жизнь, как наши старые фермеры? Вот Клер - той здесь не нравится. Ей нужно все время быть в движении. Наверное, в каждом человеке обязательно сидит какой-то чертик.
- Я не замечала, чтобы он выглядывал из вас, Динни.
- Жаль, что я была совсем маленькой во время войны. Когда она кончилась, мне едва стукнуло четырнадцать.
- Вам повезло.
- Не знаю. Вы, должно быть, испытали тогда много волнующего, Диана.
- Когда она началась, я была в вашем теперешнем возрасте.
- Замужем?
- Только-только обвенчалась.
- Он, наверное, прошел всю войну?
- Да.
- Это и послужило причиной?
- Вернее, поводом.
- Дядя Эдриен упоминал о наследственности. Дело в ней?
- Да.
Динни указала на крытый соломой коттедж:
- В этом домике живут двое стариков - мои любимцы. Эта пара провела здесь пятьдесят лет. Способны вы на такое, Диана?
- Теперь да. Я хочу покоя, Динни.
До поместья они дошли молча. Там их ожидало сообщение от Эдриена. Ферз в лечебницу не вернулся, но они с Хилери полагают, что напали на верный след.
Диана побыла с детьми и ушла к себе в комнату, а Динни отправилась в гостиную к матери.
- Мама, я должна об этом рассказать. Я молилась, чтобы он умер.
- Динни!
- Ради него самого, ради Дианы, ради детей, ради всех, ради меня самой, в конце концов.
- Конечно, если он безнадежен...
- Безнадежен он или нет - мне все равно. Это слишком страшно. Провидение - пустой звук, мама.
- Дорогая!..
- До него слишком далеко. Наверно, у творца был план, когда он создавал вселенную, но нам, как личностям, он уделил столько же внимания, сколько комарам.
- Тебе нужно выспаться, родная.
- Да. Но я и потом буду думать так же.
- Не позволяй таким мыслям укореняться, Динни. Это портит характер.
- Не вижу связи между убеждениями и характером. Я не начну вести себя хуже оттого, что перестану верить в провидение или загробную жизнь.
- Конечно, Динни, но...
- Нет, я начну вести себя даже лучше. Если я порядочная, то лишь потому, что быть порядочным - хорошо, а не потому, что я на этом выигрываю.
- Но чем же хороша порядочность, если бога нет?
- О дражайшая и нежная матушка, я ведь не сказала, что бога нет. Я только сказала, что до него слишком далеко. Представь себе, как творец вопрошает: "А что, этот шарик - Земля еще вертится?" И ангел ответствует: "О да, сэр, и вполне исправно". - "Надо взглянуть, не заплесневел ли он и не водятся ли на нем чрезвычайно беспокойные маленькие паразиты..."
- Динни!
- "Понятно, сэр. Вы имеете в виду людей?" - "Вот именно. Мне помнится, мы их так и назвали".
- Динни, это ужасно!
- Нет, мама, если я порядочна, то лишь потому, что порядочность завещана людьми на благо людям, как красота завещана людьми на радость людям. Я ужасно выгляжу, правда, дорогая? У меня такое состояние, словно я ослепла. Пойду прилягу. Не знаю, мама, почему меня все это так расстроило. Наверное, потому, что я видела его лицо.
Динни повернулась и вышла с подозрительной быстротой.
XXVII
Исчезновение Ферза было праздником для чувств того, кому его возвращение причинило столько страданий. Даже мысль о том, что он положил конец этому празднику, взяв на себя поиски Ферза, не мешала Эдриену испытывать облегчение. Он был исполнен почти энтузиазма, когда сел в такси и направился к Хилери, раздумывая по дороге, как разрешить задачу. Боязнь огласки закрывала для него такой прямой и естественный путь, как обращение к полиции, радио и прессе. Эти институты пролили бы чересчур яркий свет на судьбу Ферза. Размышляя о средствах, остающихся в его распоряжении, Эдриен чувствовал себя так, словно перед ним один из тех кроссвордов-головоломок, которыми он, как и все люди с развитым интеллектом, сильно увлекался в свое время. Рассказ Динни не позволял точно, в пределах нескольких часов, установить, когда ушел Ферз. Чем дольше откладывать опрос соседей по Оукли-стрит, тем меньше шансов наткнуться на тех, кто его видел. Не повернуть ли обратно в Челси? Эдриен, продолжая ехать к Лугам, подчинялся скорее инстинкту, чем разуму. Хилери был его вторым "я", а когда на человека возлагается такая задача, две головы бесспорно лучше одной. Он подъехал к дому священника, не наметив определенного плана и решив просто порасспросить людей на набережной и Кингз-род. Еще не было половины десятого, и Хилери сидел за своей корреспонденцией. Выслушав новость, он позвал в кабинет жену и предложил:
- Давайте подумаем три минуты и обменяемся выводами.
Все трое стояли треугольником перед камином. Мужчины курили, женщина нюхала октябрьскую розу.
- Ну, Мэй, надумала? - спросил наконец Хилери.
- Только одно, - ответила миссис Хилери, наморщив лоб. - Если бедняга действительно был в таком состоянии, как описывает Динни, следует поискать в больницах. Я позвоню в те, куда он мог скорее всего попасть, если с ним что-нибудь стряслось. Таких немного - три или четыре. К тому же сейчас так рано, что вряд ли туда успели многих понавезти.
- Очень мило с твоей стороны, дорогая. Полагаемся на тебя: ты сумеешь скрыть его имя.
Миссис Хилери вышла.
- Эдриен?
- У меня есть одно соображение, но я лучше сперва послушаю тебя.
- Я вижу две возможности, - объявил Хилери. - Во-первых, нужно выяснить в полиции, может быть, кого-нибудь вытащили из реки. Во-вторых, это вероятнее, - остается спиртное.
- Но где же он мог напиться так рано?
- А гостиницы? У него были деньги.
- Что ж, я готов попробовать, если не подойдет мой план.
- Какой?
- Я попытался поставить себя на место бедняги Ферза. Знаешь, Хилери, дойди я сам до такой крайности, я бежал бы в Кондафорд - вернее, не само поместье, а куда-нибудь поблизости, где мы играли мальчишками, - словом, туда, где жил, пока судьба не обрушилась на меня. Раненое животное ползет домой.
Хилери кивнул.
- Где был его дом?
- В западном Сэссексе, к северу от Меловых холмов, около станции Петуэрт.
- Да ну! Эта местность мне знакома. До войны мы с Мэй частенько ездили прогуляться в Богнор. Мы заглянем на вокзал Виктория и выясним, не садился ли в поезд кто-нибудь похожий на Ферза. Но раньше я все-таки справлюсь в полиции насчет реки. Скажу, что исчез один из моих прихожан. Какого роста Ферз?
- Примерно пять футов десять дюймов, коренастый, крупная голова, широкие скулы, твердый подбородок, темные волосы, синевато-стальные глаза, синие костюм и пальто.
- Понятно, - сказал Хилери. - Позвоню туда, как только Мэй кончит наводить справки.
Эдриен, оставшись один у огня, грустно задумался. Он был любителем детективных романов и понимал, что решает задачу на французский манер индуктивным методом психологической догадки; Хилери с Мэй избрали английский путь - метод последовательного исключения. Он, конечно, превосходен, но до превосходства ли тут? Человек и без того теряется в Лондоне, как иголка в стогу сена, а они к тому же связаны необходимостью избежать огласки. Эдриен с тревогой ждал, что сообщит Хилери. Какая ирония судьбы - он, Эдриен, страшится, что несчастный Ферз утонул или попал под колеса и Диана стала свободна!
На столе Хилери он нашел расписание. На Петуэрт был поезд в 8.50, следующий в 9.56. Времени мало! И Эдриен, поглядывая на дверь, снова стал ждать. Торопить Хилери бесполезно - тот мастер экономить минуты.
- Ну? - спросил он, когда дверь открылась.
Хилери покачал головой:
- Все впустую. Ни в больницы, ни в полицию никого не доставляли, там ничего не знают.
- Тогда остается вокзал, - бросил Эдриен. - Поезд будет через двадцать минут. Можешь ты выехать немедленно?
Хилери взглянул на письменный стол:
- Не следовало бы, но поеду. Есть что-то греховное в том, как захватывают человека поиски. Вот что, старина, я предупрежу Мэй и возьму шляпу, а ты покамест ищи такси. Иди по направлению к святому Панкратию. Я догоню.
Эдриен крупными шагами пустился на розыски такси. Он поймал машину, съезжавшую с Юстен-род, велел шоферу развернуться и стал ждать. Вскоре он заметил худую темную фигуру бегущего к нему Хилери.
- Давно я не тренировался! - выдохнул тот и сел в автомобиль.
Эдриен заглянул в окно шоферской кабины:
- Вокзал Виктория. Гоните вовсю!
Рука Хилери сжала его локоть:
- Помнишь, как мы взбирались в тумане на Кармартен Вэн сразу после войны? Это была наша последняя прогулка с тобой, старина.
Эдриен вытащил часы:
- Боюсь, не поспеем. Ужасное движение.
Они сидели молча и подскакивали при каждом судорожном рывке такси вперед.
Вдруг Эдриен заговорил:
- Однажды во Франции я проезжал мимо maison d'alienes, [10] как их там называют. Никогда не забуду. Огромное здание вдоль железной дороги, по всей длине фасада решетка, и к ней прижался какой-то бедняга: руки подняты, ноги раздвинуты, вцепился в прутья, как орангутанг. Что такое смерть в сравнении с этим? Снизу - мягкая чистая земля, сверху - небо. Теперь я бы даже предпочел, чтобы Ферза нашли в реке.
- Это еще не исключено, так что наша попытка довольно безнадежна.
- Осталось три минуты. Опоздаем, - пробормотал Эдриен.
Однако в последний момент шофер, верный национальному характеру, развил противоестественную скорость. Машины, преграждавшие дорогу, словно растаяли перед такси, которое одним броском подкатило к вокзалу.
- Справься в первом классе. Я - в третий: священнику скорее скажут, бросил на бегу Хилери.
- Нет, - возразил Эдриен, - если он уехал, то в первом. Спроси там. В случае сомнений главная примета - глаза.
Эдриен увидел, как брат просунул худое лицо в окошечко и сейчас же отдернул голову.
- Он взял билет! - крикнул Хилери. - На этот поезд. До Петуэрта. Быстрей!
Братья ринулись вперед, но не успели достигнуть турникета, как состав тронулся. Эдриен рванулся вдогонку, но Хилери поймал его за руку:
- Брось, старина, все равно не поспеем. Он только заметит нас, и все будет испорчено.
Понурясь, они побрели к выходу.
- Потрясающая догадка, старина! - сказал Хилери. - Когда этот поезд прибывает туда?
- В двенадцать двадцать три.
- Тогда можно поспеть машиной. Деньги у тебя есть?
Эдриен пошарил в карманах и уныло ответил:
- Восемь шиллингов шесть пенсов.
- У меня тоже всего одиннадцать. Дело дрянь! Стой, придумал: берем такси и едем к юной Флер. Если ее автомобиль на месте, она нам не откажет. Отвезет нас или Майкл или она сама. Нам нельзя связывать себя машиной, когда приедем.
Эдриен, слегка ошарашенный верностью своей догадки, только кивнул.
На Саут-сквер Майкла не оказалось, но Флер была дома. Эдриен, который знал ее гораздо хуже, чем Хилери, был поражен той быстротой, с какой она оценила ситуацию и вывела машину. Через десять минут они уже были в пути. Флер сидела за рулем.
- Поедем через Доркинг и Пулборо, - объявила она, обернувшись к братьям. - За Доркингом можно дать скорость. А что вы будете делать, если найдете его, дядя Хилери?
Этот простой, но неизбежный вопрос заставил братьев переглянуться. Флер, казалось, затылком почувствовала их растерянность. Резко затормозив перед подвергавшейся опасности собакой, она повернула голову и посоветовала:
- Вы бы все-таки обдумали это, прежде чем двинемся.
Эдриен перевел взгляд с ее энергичного личика - подлинного воплощения спокойной, жесткой, уверенной в себе молодости - на длинное проницательное лицо Хилери, умудренное многим пережитым и все-таки не ставшее жестким, и промолчал: пусть отвечает брат.
- Едем, - отрезал Хилери. - Обстоятельства подскажут.
- Когда будем проезжать мимо почты, остановите, пожалуйста, - попросил Эдриен. - Хочу послать телеграмму Динни.
Флер кивнула:
- На Кингз-род есть почта. Мне тоже где-нибудь придется заправляться.
Автомобиль нырнул в поток машин.
- Что сообщить в телеграмме? - спросил Эдриен. - Писать насчет Петуэрта?
Хилери покачал головой:
- Телеграфируй просто: напали на верный след.
Когда они отправили телеграмму, поезду оставалось два часа ходу.
- До Пулборо пятьдесят миль, да за ним еще пять, - прикинула Флер. Не знаю, хватит ли горючего. Ну, рискнем, а в Доркинге увидим.
С этого момента она целиком отдалась езде и была потеряна как собеседница, несмотря на то что автомобиль, как известно, представляет собой небольшой закрытый салон.
Братья молчали, не сводя глаз с часов и спидометра.
- Не часто мне случается совершать загородные прогулки, - мягко заметил Хилери. - О чем задумался, старина?
- Решительно не понимаю, что мы будем делать.
- Если бы при моей работе я обо всем думал заранее, я не протянул бы и месяца. В трущобном приходе ты, как в джунглях, окружен дикими кошками и приобретаешь что-то вроде инстинкта, на который и остается полагаться.
- У меня нет твоей практики: я живу среди мертвецов, - ответил Эдриен.
- Наша племянница хорошо ведет машину, - вполголоса сказал Хилери. Взгляни на ее затылок: воплощенная жизнеспособность!
Затылок - круглый и коротко подстриженный - держался на белой шее изумительно прямо и убедительно доказывал, что тело пребывает под острым и точным контролем мозга.
Следующие несколько миль прошли в полном молчании.
- Бокс-Хилл, - бросил Хилери. - Здесь со мной случилось происшествие, о котором я тебе никогда не рассказывал, хотя не могу его забыть. Оно подтверждение того, что мы все удивительно близки от грани безумия. - Он понизил голос и продолжал: - Помнишь веселого священника Даркотта, нашего общего знакомого? Я ведь не сразу попал в Хэрроу - сначала учился в Бикере. Он там преподавал. Как-то в воскресенье он пригласил меня прогуляться на Бокс-Хилл. Возвращались поездом. В вагоне никого, кроме нас, не было, и мы немножко повздорили. Вдруг на него нашло какое-то бешенство, глаза стали голодными и дикими. Я, конечно, ничего не понял и страшно перепугался. Затем, так же внезапно, он овладел собой. Все это как гром среди ясного неба! Тут и подавленные желания, и краткий приступ безумия... Словом, ужас! Между прочим, очень хороший парень. Да, Эдриен, в нас всех живут какие-то силы!..
- Демонические. И как только они вырвутся... Бедный Ферз!
Голос Флер донесся до них:
- Мотор чихает. Пора заправляться, дядя Хилери. Здесь есть колонка.
- Чудно!
Машина остановилась у заправочной станции.
- До Доркинга всегда тащишься медленно, - сказала, потягиваясь, Флер. - Зато теперь нажмем. Осталось всего тридцать две мили, а времени еще целый час. Ну, подумали?
- Нет. Мы избегали этого, как чумы, - ответил Хилери.
Глаза Флер, сверкнув яркими белками, бросили на него один из тех быстрых проницательных взглядов, которые лучше всего убеждали окружающих в ее уме.
- Вы намерены увезти его обратно? На вашем месте я этого бы не делала.
И, достав сумочку, она подкрасила губы и попудрила свой короткий прямой носик.
Эдриен следил за ней с почти благоговейным любопытством: ему не часто приходилось сталкиваться с современной молодежью. На него произвели впечатление не лаконичные фразы Флер, а заключенный в них глубокий подтекст. Грубо говоря, вот что она хотела сказать: "Пусть он идет навстречу своей судьбе. Вы бессильны". Права ли она? Может быть, он и Хилери просто потворствуют свойственной им, как и всем людям, страсти вмешиваться не в свои дела и заносят святотатственную руку на самое Природу. И все-таки ради Дианы они должны узнать, что делает Ферз, что он задумал сделать. Ради самого Ферза они должны позаботиться, чтобы он не попал в дурные руки. Хилери чуть заметно улыбается. У него есть дети, думал Эдриен. Он знает молодежь или, по крайней мере, понимает, как далеко она может зайти в своей ясной и безжалостной философии.
Флер вела машину по нескончаемой улице Доркинга, пробиваясь сквозь суетливый поток автомобилей и пешеходов.
- Теперь уж ясно: вы его поймаете, если только действительно хотите поймать, - бросила она через плечо и дала полный газ. Следующие четверть часа они летели мимо пожелтевших рощ, полей и покрытых дроком пастбищ, где разгуливали гуси и старые клячи, мимо деревенских домиков, огородов и прочих атрибутов сельской жизни, все еще не желающей уйти в прошлое. А затем машина начала скрежетать и подскакивать, хотя до этого шла очень плавно.
- Баллон спустил, - объявила Флер, оборачиваясь к братьям. - На что-то напоролись.
Она остановила машину, и они вышли. Задняя шина была проколота.
- Не было печали! - воскликнул Хилери, сбрасывая пальто. - Поддомкрать машину, Эдриен, а я сниму запасное колесо.
Голова Флер исчезла в багажнике, где лежали инструменты, и оттуда донеслось:
- Слишком много нянек. Я лучше сама.
Познания Эдриена по части автомобилей равнялись нулю, - он был беспомощен во всем, что касалось машин. Поэтому он покорно отошел в сторону, восхищенно наблюдая за Флер и братом. Они работали хладнокровно, четко, споро, но и у них почему-то домкрат оказался не в порядке.
- Вот так всегда, когда торопишься, - заметила Флер.
Прошло двадцать минут, прежде чем они тронулись.
- К поезду мне теперь не поспеть, - объявила Флер. - Но при желании вы легко обнаружите следы Ферза. Станция - сразу за городом.
Они проскочили на полной скорости Биллингхерст, Пулборо и Стопхемский мост.
- Поезжайте прямо в Петуэрт, - попросил Хилери. - Если он со станции пойдет обратно к городу, мы его встретим.
- Остановиться в таком случае?
- Нет. Проезжайте мимо и сразу разворачивайтесь.
Они проехали Петуэрт и полторы мили, отделяющие город от станции, но так и не встретили Ферза.
- Поезд уже минут двадцать как пришел. Давайте спросим, - предложил Эдриен.
Носильщик действительно принял билет от джентльмена в синем пальто и черной шляпе. Нет, багажа у него не было. Он пошел к холмам? Когда? С полчаса будет.
Они вскочили в машину и направились к холмам.
- Насколько я помню, чуть дальше - поворот на Саттен. Вопрос в одном: повернул он или пошел прямо. Там, кажется, есть несколько домов. Мы наведем справки, - может быть, кто-нибудь его видел.
Сразу за поворотом оказалась почта, располагавшаяся в маленьком домике. Со стороны Саттена к нему приближался почтальон на велосипеде.
Флер остановила машину у обочины:
- Вы не встретили по дороге в Саттен джентльмена в синем пальто и котелке?
- Нет, мисс, ни души не встретил.
- Благодарю. Поедем дальше к холмам, дядя Хилери?
Хилери взглянул на часы:
- Помнится, отсюда до вершины холма, что около Данктен Бикон, примерно с милю. От станции мы проехали полторы. Значит, у него не больше двадцати пяти минут форы, и, поднявшись наверх, мы, видимо, нагоним его. С холмов видно далеко, так что он не скроется. Если не обнаружим его и там, значит, он пошел в обход. Но какой дорогой?
Эдриен понизил голос до шепота:
- Он держит к дому.
- То есть на восток? - спросил Хилери. - Поехали, Флер, только помедленней.
Флер повела машину к холмам.
- Залезьте в карман моего пальто, - скомандовала она. - Я захватила с собой три яблока.
- Что за головка! - восхитился Хилери. - Но они вам самой понадобятся.
- Нет. Я худею. Впрочем, оставьте мне одно.
Братья, жуя яблоки, внимательно следили за лесом, тянувшимся по обе стороны шоссе.
- Нет, заросли слишком густы, - решил Хилери. - Он должен держаться дороги. Если увидите его, Флер, жмите на все тормоза.
Но Ферза они не увидели и, все медленней преодолевая подъем, достигли вершины холма. Справа - купа буков: роща Данктен Бикон, слева - гряда Меловых холмов. Впереди по дороге - никого.
- Стоп! - бросил Хилери. - Что будем делать, старина?
- Послушайтесь моего совета, едем домой, дядя Хилери.
- Поедешь, Эдриен?
Эдриен покачал головой:
- Нет, буду продолжать поиски.
- Ладно. Я тоже.
- Смотрите! - вскрикнула Флер, протягивая руку.
Ярдах в пятидесяти слева от дороги на каменистой тропинке лежал темный предмет.
- Мне кажется, это пальто.
Эдриен выскочил из машины и побежал. Он возвратился с синим пальто в руках:
- Сомнений больше нет. Либо он сидел здесь и забыл его, либо устал нести и бросил. И то, и другое - плохой признак. Хилери, пошли!
Эдриен бросил пальто в машину.
- Какие инструкции мне, дядя Хилери?
- Вы молодчина, дорогая. Будьте еще больше молодчиной и подождите здесь часок. Вытерпите? Если мы не вернемся за это время, спускайтесь вниз и держите поближе к холмам. Поезжайте, не торопясь, на Саттен Богнор и Уэст Бартон. Если не обнаружите наших следов и там, выбирайтесь на шоссе и через Пулборо возвращайтесь в Лондон. Если у вас есть при себе деньги, можете одолжить нам.
Флер вынула портмоне:
- Три фунта. Хватит вам двух?
- Принято с благодарностью, - ответил Хилери. - У нас с Эдриеном никогда не бывает денег. Мы, по-моему, самая бедная семья в Англии. Благодарю, дорогая, и до свидания. Пошли, старина!
XXVIII
Помахав Флер, которая стояла у машины и ела яблоко, братья направились по тропинке, уходившей в холмы.
- Иди первым, - распорядился Хилери. - Зрение у тебя лучше и костюм не так бросается в глаза. Если заметишь Ферза, остановись - решим, что делать.
Вскоре они натолкнулись на длинную высокую изгородь из колючей проволоки, тянувшуюся через холмы.
- Она кончается вон там, налево, - сказал Эдриен. - Обогнем-ка ее лесом. Чем ниже мы спустимся, тем лучше.
Они двинулись в обход по склону холмов. Трава здесь была грубее и не такая ровная. Они шли, как альпинисты, - высоко поднимая ноги, словно опять совершали длительный и трудный подъем. С одной стороны, они боялись, что им не удастся нагнать Ферза, несмотря на все усилия; с другой - понимали, что их, может быть, ожидает встреча с буйным маньяком, и это придало их лицам то выражение, которое отличает солдат, моряков, альпинистов, - словом, людей, привыкших зорко смотреть вперед.
Они спустились в неглубокий заброшенный меловой карьер и уже выбрались на его противоположный край, высотой всего в несколько футов, как вдруг Эдриен прыгнул обратно и потянул за собой Хилери.
- Он здесь! - шепнул Эдриен. - До него ярдов семьдесят.
- Он тебя заметил?
- Нет. Он без шляпы, растрепан и жестикулирует. Что делать?
- Следи за ним из-за этого куста.
Эдриен опустился на колени и высунул голову из-за прикрытия. Ферз перестал жестикулировать, сложил руки на груди и опустил непокрытую голову. Он стоял спиной к Эдриену. Эта неподвижная настороженная поза была единственным признаком, выдававшим его состояние. Вдруг он опустил руки, замотал головой и быстро пошел вперед. Эдриен выждал, пока Ферз не исчез за кустами, покрывавшими склон, и поманил Хилери за собой.
- Не давай ему слишком опережать нас, иначе мы не увидим, если он свернет в лес, - пробормотал Хилери.
- Бедняга вынужден держаться открытых мест - ему необходим воздух. Осторожней!
Эдриен пригнул брата к земле. Пологий склон неожиданно перешел в откос, который круто спускался к заросшей травой ложбинке. Фигура Ферза отчетливо виднелась на полпути к ней. Он шел медленно - очевидно, не заметил преследователей. Время от времени он подносил руку к непокрытой голове, словно отгоняя что-то докучающее ему.
- Боже! Нет сил смотреть на него! - простонал Эдриен.
Хилери кивнул.
Они лежали и следили за Ферзом. Перед ними широко раскинулась холмистая местность, залитая светом погожего осеннего полудня. Трава еще пахла после обильной утренней росы; неяркое небо было прозрачно-голубого цвета, а над гребнями Меловых холмов казалось почти белым. Было тихо, как будто день затаил дыхание. Братья молча выжидали.
Ферз спустился на дно ложбинки, затем тяжело зашагал по каменистому полю к рощице. У него из-под ног поднялся фазан. Братья увидели, как Ферз вздрогнул, словно пробуждаясь от сна, и остановился, следя за полетом птицы.
- Я уверен, ему здесь знакома каждая пядь земли, - сказал Эдриен. Он был заядлым охотником.
Неожиданно Ферз вскинул руки, как будто прицеливаясь. В этом жесте было что-то до нелепости успокоительное.
- Теперь бежим! - бросил Хилери, когда Ферз исчез в рощице. Они устремились вниз по откосу, выскочили на каменистое поле и помчались по нему.
- А если он задержится в рощице? - задыхаясь, спросил Эдриен.
- Рискнем. Теперь осторожно, пока не увидим подъем.
Ярдах в двадцати за рощицей Ферз медленно взбирался на следующий холм.
- Покамест все идет хорошо, - шепнул Хилери. - Сейчас выждем, пока не кончится подъем и Ферз не скроется из виду. Странное у нас занятие, старина! Недаром Флер спросила: "А что вы будете делать, если найдете его?"
- Мы должны узнать, что с ним, - отозвался Эдриен.
- Он уже исчезает. Дадим ему еще пять минут. Засекаю время.
Пять минут показались братьям целой вечностью. С лесистого склона донесся крик сойки; откуда-то выскочил кролик и присел на задние лапки прямо перед людьми; в рощице потянуло ветерком.
- Время! - сказал Хилери. Они встали и в хорошем темпе одолели травянистый склон.
- Лишь бы он не повернул обратно!
- Чем скорей мы столкнемся с ним, тем лучше, - возразил Эдриен. - Если же он заметит, что его преследуют, он бросится бежать и мы его потеряем.
- Медленней, старина. Подъем кончается.
Они осторожно выбрались наверх. Холм понижался влево, в сторону меловой тропинки, пролегавшей над буковым леском. Следов Ферза не было видно.
- Либо он спустился в лесок, либо решил забраться еще выше и пошел направо, вон через те кусты. Идем быстрей и проверим.
Они бежали по тропинке, которая шла по довольно глубокой выемке, и уже собирались свернуть в кусты, когда впереди, в каких-нибудь двадцати ярдах от них, послышался голос. Они остановились, спрятались в выемке и затаили дыхание. Где-то в зарослях Ферз разговаривал сам с собой. Слов было не разобрать, но тон их пробуждал жалость.
- Бедняга! - прошептал Хилери. - Может быть, нам пойти и успокоить его?
- Слушай!
До них донесся хруст сломавшейся под ногой ветки, бормотание, похожее на проклятие, и затем жуткий в своей неожиданности охотничий крик. Братья похолодели. Эдриен сказал:
- Да, страшно. Но это он просто вспугнул дичь.
Они осторожно вошли в заросли. Ферз бежал к следующему холму, который возвышался там, где кончались кусты.
- Он не видел нас?
- Нет. Иначе он бы оглядывался. Подожди, пусть скроется из виду.
- Мерзкое занятие! - неожиданно вскипел Хилери. - Но нужное - согласен с тобой. Что за кошмарный крик! Однако пора все же решить, что мы будем делать, старина.
- Я уже думал, - сказал Эдриен. - Если удастся убедить его вернуться в Челси, уберем оттуда Диану и детей, рассчитаем горничных и наймем ему специальных служителей. Я поживу с ним, пока все не наладится. По-моему, единственный его шанс - это собственный дом.
- Я не верю, что он согласится.
- Тогда один бог знает! Пусть его прячут за решетку, но я к этому руку не приложу.
- А если он попытается покончить с собой?
- Тут уж тебе решать, Хилери.
Хилери помолчал.
- Не очень полагайся на мое облачение, - сказал он наконец. - Трущобные священники - люди не из жалостливых.
Эдриен схватил брата за руку:
- Он скрылся из виду.
- Пошли!
Они почти бегом пересекли ложбину и начали подниматься по склону. Наверху растительный покров изменился. Холм был усеян редкими кустами боярышника, тисом и куманикой, кое-где попадались молодые буки. Все это обеспечивало надежное прикрытие, и братьям стало легче идти.
- Мы подходим к перекрестку над Богнором, - бросил Хилери. - Того и гляди потеряем его: он может найти тропинку, ведущую вниз.
Они опять побежали, потом круто остановились и притаились за тисом.
- Он не спускается. Смотри! - шепнул Хилери.
Ферз бежал к северной стороне холма по открытому, поросшему травой пространству, минуя то место, где сходились тропинки и был вкопан столб с указателями.
- Вспомнил! Там есть еще одна тропинка вниз.
- В любом случае медлить нельзя.
Ферз пошел шагом. Опустив голову, он медленно поднимался по склону. Братья наблюдали за ним из-за тиса, пока он не исчез за бугром, вздымавшимся над плоской вершиной.
- Живо! - скомандовал Хилери.
Расстояние составляло добрых полмили, к тому же обоим было за пятьдесят.
- Помедленней, старина! - задыхаясь, попросил Хилери. - Как бы наши мехи не лопнули.
Упорно продвигаясь вперед, они достигли бугра, за которым исчез Ферз, и обнаружили травянистую тропинку, которая вела вниз.
- Теперь можно и потише, - шепотом объявил Хилери.
Этот склон холма также был усеян кустами и молодыми деревьями, и они сослужили братьям хорошую службу, прежде чем те не наткнулись на заброшенный меловой карьер.
- Давай приляжем на минутку и отдохнем. Он еще не спустился с холма, иначе мы заметили бы его. Слышишь?
Снизу донеслись звуки песни. Эдриен приподнялся над краем карьера и выглянул. Ферз лежал на спине невдалеке от тропинки, чуть ниже братьев. Слова, которые он пел, были слышны совершенно отчетливо:
Долго ль мне плакать, тебе распевать?
Долго ль еще мне по милой страдать?
Ах, почему не могу я забыть
Ту, что не хочет меня полюбить?
Песня смолкла. Ферз лежал, не издавая ни звука. Затем, к ужасу Эдриена, лицо его исказилось, он потряс сжатыми кулаками, выкрикнул: "Не сойду... не сойду с ума!" - и приник лицом к земле.
Эдриен отпрянул:
- Это ужасно! Я должен спуститься и поговорить с ним.
- Лучше давай вместе... Обойдем по тропинке. Тише! Не спугни его.
Они пошли по тропинке, огибавшей меловой карьер. Ферз исчез.
- Спокойней, дружище! - бросил Хилери.
Они шли с поразительной неторопливостью, словно отказались от погони.
- Кто после этого поверит в бога? - уронил Эдриен.
Кривая улыбка исказила длинное лицо Хилери:
- Я верю в бога, но не в милосердного, как мы понимаем это слово. Я помню, на этой стороне холма ставились ловушки. Сотни кроликов претерпели здесь все муки ада. Мы обычно вытаскивали их и добивали ударом по голове. Если бы мои убеждения стали известны, я лишился бы духовного сана, а кому от этого польза? Сейчас я все-таки хоть что-то делаю для людей. Смотри - лиса!
На мгновение они задержались, проводив взглядом небольшого красновато-рыжего хищника, кравшегося через тропинку.
- Замечательный зверь! Раздолье здесь для всякой твари земной - голубей, соек, дятлов, кроликов, лисиц, зайцев, фазанов: в этих крутых лесистых оврагах их никто не потревожит.
Начался спуск. Вдруг Хилери вытянул руку, - внизу по ложбине, вдоль проволочной изгороди шел Ферз.
Они увидели, как он исчез из виду, затем, обогнув угол изгороди, опять появился на склоне.
- Что теперь?
- Оттуда ему нас не видно. Подойдем поближе, потом окликнем. Иначе он просто убежит.
Они пересекли откос и под прикрытием кустов боярышника обогнули изгородь.
- Загон для овец, - сказал Хилери. - Видишь? Они пасутся по всей возвышенности. Это южные Меловые холмы.
Они опять выбрались на вершину. Ферза нигде не было видно.
Держась поближе к проволоке, братья взобрались на следующий холм и осмотрелись. Чуть дальше влево холм круто переходил в ложбину. Впереди была луговина, за нею - лес. Справа от них вдоль пастбища все еще тянулась проволочная изгородь. Внезапно Эдриен сдавил руку брата. Ферз лежал, уткнувшись лицом в траву, ярдах в семидесяти по ту сторону проволоки. Рядом паслись грязновато-серые овцы. Братья спрятались за куст, откуда можно было наблюдать, оставаясь незамеченным. Оба молчали. Ферз лежал не шевелясь, овцы не обращали на него внимания. Жирные, коротконогие, курносые, они щипали траву с невозмутимостью, свойственной сэссекской породе.
- Как ты думаешь, он уснул?
Эдриен покачал головой:
- Нет, но по крайней мере успокоился.
В позе Ферза было что-то, хватавшее за сердце: он напоминал малыша, который прячет голову в коленях матери. Казалось, что трава, которую он ощущал лицом, телом, раскинутыми руками, дарует ему успокоение. Он словно искал возврата к незыблемой безмятежности матери-земли. У кого хватило бы духу потревожить его в такую минуту?
Солнце уже перевалило к западу и светило братьям в спину. Эдриен повернул голову и подставил лучам щеку. Всей душой влюбленного в природу сельского жителя он тянулся к этому теплу, запаху травы, песне жаворонков, синеве неба. Он заметил, что Хилери тоже повернул лицо к солнцу. Было так тихо, что если бы не пение жаворонков да глухое чавканье жующих овец, природа казалась бы немой. Ни голоса людей, ни рев скота, ни шум машин не доносились сюда с равнины.
- Три часа. Вздремни, старина. Я покараулю, - шепотом предложил
Эдриен брату.
Похоже, что Ферз уснул. Его больной мозг несомненно отдыхает. Если воздух, форма, цвет действительно обладают целительными свойствами, то где же последние проявляются сильнее, чем здесь, на этом зеленом прохладном холме, где уже больше тысячелетия нет ни людей, ни их суеты? В древности человек жил на нем, но с тех пор по нему скользят только ветры и тень облаков. А сегодня не было даже ни ветра, ни облачка, которое отбросило бы на траву свою безмолвную беглую тень.
Жалость к несчастному, лежавшему так неподвижно, словно ему никогда больше не придется встать, охватила Эдриена. Он не думал о себе и даже не сочувствовал Диане. Поверженный Ферз пробудил в нем глубокое и невыразимое, стадное и родственное чувство, которое испытывает человек к человеку перед лицом судьбы, чьи удары кажутся ему незаслуженными. Да! Ферз спал, цепляясь за землю, как за последнее прибежище. Цепляться за вечное прибежище - землю - это все, что ему оставалось. И те два часа, которые Эдриен провел, наблюдая за распростертым телом, сердце его переполнялось не бесполезной и строптивой горечью, а странным, печальным изумлением. Древнегреческие поэты понимали, какую трагическую игрушку сделали бессмертные из человека. На смену эллинам пришли христиане с их учением о милосердном боге. Милосердном ли? Нет! Хилери был прав. Что же делать, когда сталкиваешься с таким вот Ферзом и его участью? Что делать, пока в нем еще остается хоть проблеск разума? Когда жизнь человека сложилась так, что он не может больше выполнять свою долю работы и становится жалким, обезумевшим пугалом, для него должен наступить миг вечного успокоения в безмятежной земле. Хилери, по всей видимости, думал так же. И все-таки Эдриен не знал до конца, как поступит его брат в решающий момент. Он ведь живет и работает с живыми, а тот, кто умирает, для него потерян, так как уносит с собой возможность послужить себе. Эдриен ощутил нечто вроде тайной признательности судьбе за то, что его собственная работа протекает среди мертвых: он классифицирует кости единственную часть человека, которая не подвержена страданиям и век за веком пребывает нетленной, принося потомкам весть о чудесном древнем животном. Так он лежал; срывая травинку за травинкой, растирая их пальцами и вдыхая аромат.
Солнце клонилось к западу и опустилось уже почти до уровня его глаз; овцы кончили пастись, сгрудились и медленно двигались по склону, как будто ожидая, чтобы их загнали в овчарню. Из нор вылезли кролики и принялись грызть траву. Жаворонки один за другим стремительно падали с высоты. В воздухе потянуло холодком; деревья внизу на равнине потемнели и застыли; в побелевшем небе вот-вот должен был вспыхнуть закат. Трава перестала пахнуть, но роса еще не выпала.
Эдриен вздрогнул. Через десять минут солнце зайдет за холм и станет холодно. Как Ферз будет чувствовать себя, когда проснется? Лучше? Хуже? Нужно рискнуть. Он дотронулся до Хилери, который все еще спал, поджав колени. Тот мгновенно проснулся:
- Хэлло, старина!
- Тс-с... Ферз еще спит. Что делать, когда он проснется? Может, подойти к нему сейчас и подождать?
Хилери дернул брата за рукав. Ферз был на ногах. Они увидели из-за куста, как он бросил вокруг затравленный взгляд, словно зверь, почуявший опасность и решающий, куда бежать. Он не видит их, - это ясно, - но почуял чье-то присутствие. Ферз подошел к проволоке, пролез через нее, остановился и выпрямился, обернувшись к багровому солнцу, которое, как огненный мяч, подпрыгивало теперь над самым дальним лесистым холмом. Отблески падали на лицо Ферза, и, неподвижный, словно жизнь уже покинула его, он стоял с непокрытой головой, пока солнце не закатилось.
- Живей! - прошептал Хилери и вскочил. Эдриен увидел, как Ферз внезапно ожил, с диким вызовом взмахнул руками, повернулся и побежал.
Потрясенный, Хилери воскликнул:
- Он в бешенстве, а там, у шоссе, - меловой карьер! Скорей, старина, скорей!
Братья ринулись вперед. Но они окоченели и не могли поспеть за Ферзом, с каждым шагом набиравшим дистанцию. Безумец бежал, размахивая руками; преследователи слышали его крики. Хилери, задыхаясь, бросил:
- Стой! Он все-таки бежит не к карьеру. Тот остался справа. Видишь? Он берет к лесу. Пусть лучше думает, что мы отстали.
Братья смотрели, как Ферз сбегает по склону, затем, когда он все так же бегом достиг леса, потеряли его из виду.
- Вперед! - крикнул Хилери.
Они помчались вниз к лесу и вбежали в него, держась как можно ближе к месту, где исчез Ферз. Лес был буковый, кустарник рос только на опушке. Братья остановились и прислушались. Ни звука! Свет здесь стал уже сумеречным, однако полоса леса оказалась узкой, и они вскоре выскочили на ее противоположную сторону. Внизу виднелись коттеджи и службы.
- Давай спустимся на шоссе.
Братья ускорили шаг, неожиданно очутились на краю глубокого мелового карьера и в ужасе замерли.
- Я не знал о его существовании, - выдавил Хилери. - Обойдем его по краю. Ты иди вверх, а я влево.
Эдриен начал подниматься, пока не достиг верхнего края карьера.
Внизу, на дне, до которого было футов шестьдесят крутого спуска, он различил какой-то темный, неподвижный предмет. Он не шевелился, никаких звуков оттуда не доносилось. Неужели это конец? Неужели Ферз очертя голову прыгнул в полутьму? Эдриен почувствовал, что задыхается, и на мгновение оцепенел, не в силах ни двинуться, ни крикнуть. Затем торопливо побежал назад по краю карьера, пока не достиг места, где стоял Хилери.
- Ну что?
Эдриен махнул рукой и побежал дальше вниз. Они пробрались через кустарник, окаймлявший карьер, спустились и по травянистому дну направились к дальнему концу ямы, под самый высокий край обрыва.
Темный предмет оказался Ферзом. Эдриен опустился на колени и приподнял ему голову. Безумец сломал себе шею. Он был мертв.
Прыгнул ли он умышленно, стремясь покончить с собой, или сорвался в бешеной спешке? Они не могли на это ответить и молчали. Хилери опустил руку на плечо брата.
Наконец он сказал:
- Тут неподалеку есть сарай. Там можно достать телегу. Но, помоему, лучше его не двигать с места. Останься с ним, а я схожу в деревню и позвоню. Мне кажется, надо вызвать полицию.
Эдриен, склоненный над распростертым телом, кивнул, не вставая с колен.
- Почта в двух шагах. Я не задержусь.
С этими словами Хилери торопливо ушел.
Эдриен одиноко сидел на дне тихой темнеющей ямы. Он скрестил ноги, на коленях у него покоилась голова мертвеца. Он закрыл ему глаза, набросил на лицо носовой платок. Наверху, в кустах, приготовляясь ко сну, суетились и чирикали птицы. Выпала роса, в синих сумерках над землей поплыл осенний туман. Контуры предметов расплылись, но высокие откосы карьера белели по-прежнему отчетливо. Несмотря на то что до шоссе, по которому шли машины, не было и пятидесяти ярдов, место, где Ферз обрел вечный покой, казалось Эдриену жутким, всеми забытым и далеким от мира. Хотя он понимал, что должен был радоваться - за Ферза, за Диану, за себя, он не испытывал ничего, кроме беспредельной жалости к человеку, который вынес такие муки и был сломлен во цвете лет, и чувства постепенного и все более глубокого слияния с природой, окутавшей саваном таинственности и покойника и место его последнего отдыха.
Чей-то голос вывел Эдриена из этого странного состояния. Старый усатый фермер стоял перед ним со стаканом в руке.
- Я слыхал, тут несчастье приключилось, - сказал старик. - Джентльмен священник велел снести вам вот это. Бренди, сэр.
Он подал стакан Эдриену.
- Он свалился, что ли?
- Да, упал.
- Я давно твержу - здесь загородку поставить надо. Джентльмен велел вам передать, что доктор и полиция уже едут.
- Благодарю, - сказал Эдриен, возвращая пустой стакан.
- Тут неподалеку есть хороший, удобный сарай для телег. Может, перетащим его туда.
- Его нельзя трогать до приезда властей.
- И то верно, - согласился старик. - Я читал, есть такой закон на случай убийства или самоубийства.
Он нагнулся:
- Вид-то у него спокойный, правда? Часом не знаете, сэр, кто он такой?
- Знаю. Некий капитан Ферз. Он родом отсюда.
- Ну? Один из Ферзов с Бартон Райз? Боже ты мой, да я ж у них работал мальчишкой: я ведь в этом приходе и родился.
Он опять нагнулся - на этот раз еще ниже:
- Уж не мистер ли это Роналд, упаси господи, а?
Эдриен кивнул.
- Скажите на милость! Теперь, значит, никого из них не осталось. Дед его рехнулся и помер. Скажите на милость! Мистер Роналд! Я знавал его, когда он еще парнишкой был.
Старик попытался заглянуть мертвецу в лицо, воспользовавшись последними угасающими лучами, затем выпрямился и горестно покачал головой. Для него, - Эдриен ясно видел это, - было важно, что покойник - не "чужой".
Внезапно треск мотоцикла разорвал тишину. Сверкая фарой, он спустился вниз по тропинке, и с него сошли две фигуры. Они робко подошли к группе, освещенной фарой их машины, и остановились, глядя на землю:
- Мы слышали, случилось несчастье.
- Д-да! - протянул старый фермер.
- Можем мы быть чем-нибудь полезны?
- Нет, благодарю, - ответил Эдриен. - Врач и полиция уже вызваны. Остается ждать.
Он увидел, как молодой человек открыл рот, видимо собираясь еще о чем-то спросить, но тут же закрыл его, не проронив ни слова, и обнял девушку за плечи. Как и старик, пара стояла молча, устремив глаза на тело, чья голова и сломанная шея покоились на коленях Эдриена. Мотор мотоцикла, который позабыли выключить, стучал в тишине, и свет фары придавал еще более жуткий вид кучке живых, окружавших мертвого.
XXIX
Телеграмма, прибывшая в Кондафорд как раз перед обедом, гласила:
"Бедный Ферз умер упал меловой карьер тчк Перевезен Чичестер тчк Эдриен и я поехали покойником расследование состоится там Хилери".
Телеграмму принесли прямо в комнату Динни, и девушка опустилась на кровать с тем чувством стеснения в груди, какое испытывает человек, когда горе и облегчение борются в нем и не находят выхода. Произошло то, о чем она молилась, но Динни помнила сейчас лишь об одном - о последнем вздохе несчастного, который она слышала, о его лице, когда он стоял в дверях, а Диана пела. Девушка сказала горничной, подавшей ей телеграмму:
- Элен, приведите Скарамуша.
Когда шотландский терьер с блестящими глазами и видом, исполненным сознания собственной важности, вбежал в комнату, Динни обняла его так крепко, что тот чуть не задохнулся. Сжав в руках это теплое упругое волосатое тело, девушка вновь обрела способность чувствовать. Все ее существо ощутило облегчение, но на глаза навернулись слезы жалости. Такое странное поведение оказалось выше понимания ее пса. Он лизнул Динни в нос, завилял хвостом, и ей пришлось отпустить его. Наспех одевшись, она направилась в комнату матери.
Леди Черрел, уже переодетая к обеду, расхаживала между отпертым платяным шкафом и выдвинутыми ящиками комода, размышляя, с чем ей будет легче всего расстаться ввиду приближения благотворительного базара, который призван был пополнить перед концом года приходский фонд помощи бедным. Динни, ни слова не говоря, вложила ей в руку телеграмму. Леди Черрел прочла и спокойно заметила:
- Вот то, о чем ты молилась, дорогая.
- Это самоубийство?
- Думаю, что да.
- Сказать мне Диане сейчас или подождать до утра, чтобы она выспалась?
- Лучше сейчас. Если хочешь, могу я.
- Нет, нет, родная. Это моя обязанность. Вероятно, она будет обедать у себя наверху. Завтра мы, наверно, уедем в Чичестер.
- Как все это ужасно для тебя, Динни!
- Мне это полезно.
Девушка взяла телеграмму и вышла.
Диана была с детьми, которые изо всех сил затягивали процесс отхода ко сну, так как не достигли еще тех лет, когда он становится желанным. Динни увела ее к себе в комнату и, по-прежнему ни слова не говоря, подала ей телеграмму. Хотя за последние дни она очень сблизилась с Дианой, между ними все-таки оставалось шестнадцать лет разницы. Поэтому девушка не сделала соболезнующего жеста, который могла бы позволить себе с ровесницей. Она никогда не знала, как Диана воспримет то или иное известие. То, которое принесла ей Динни, Диана встретила с каменным спокойствием, как будто оно вообще не было для нее новостью. Ее лицо, тонкое, но потускневшее, как изображение на монете, не выразило ничего. Глаза, устремленные на Динни, остались сухими и ясными. Она проронила только:
- Я не спущусь вниз. Завтра в Чичестер?
Динни подавила первое душевное движение, кивнула и вышла. За обедом, сидя вдвоем с матерью, она сказала:
- Хотела бы я владеть собой так, как Диана.
- Ее самообладание - результат того, что она пережила.
- В ней есть что-то от леди Вир де Вир.
- Это не так уж плохо, Динни.
- Чем будет для всех нас это расследование?
- Боюсь, что ее самообладание скоро ей пригодится.
- Мама, а мне придется давать показания?
- Насколько известно, ты была последней, с кем он разговаривал. Так ведь?
- Да. Должна я рассказать о том, как он подходил к двери прошлой ночью?
- По-моему, если тебя спросят, ты должна рассказать все, что знаешь.
Румянец пятнами выступил на щеках Динни.
- А по-моему, нет. Я этого не сказала даже Диане и не понимаю, в какой мере это может касаться посторонних.
- Я тоже не понимаю, но в данном случае мы не имеем права на собственное мнение.
- Ну, а у меня оно будет. Я не собираюсь потакать отвратительному любопытству бездельников и причинять боль Диане.
- А вдруг кто-нибудь из горничных слышал?
- Никто не докажет, что я слышала.
Леди Черрел улыбнулась:
- Жаль, твой отец уехал.
- Мама, не говори ему, что я тебе сказала. Я не желаю обременять этим совесть мужчины - довольно одной моей. У нас, женщин, она растяжимей, но это уж от природы.
- Хорошо.
- Я не стану терзаться угрызениями, если сумею что-нибудь скрыть, не подвергаясь опасности, - объявила Динни, у которой были еще свежи воспоминания о лондонском полицейском суде. - Вообще, к чему затевать следствие, раз он умер? Это отвратительно.
- Я не должна ни поощрять, ни подстрекать тебя, Динни.
- Нет, должна, мама. Ты в душе согласна со мной.
Леди Черрел промолчала. Она действительно была согласна.
На другой день с первым утренним поездом прибыли генерал и Ален Тесбери, и через полчаса они все вместе выехали в открытой машине. Ален сидел за рулем, генерал рядом с ним; леди Черрел, Диана и Динни кое-как разместились сзади. Поездка была долгая и невеселая. Полулежа на сиденье, так что из мехового боа высовывался только нос, Динни размышляла. Понемногу ей становилось ясно, что на предстоящем расследовании она до некоторой степени окажется в центре внимания. Она выслушала исповедь Ферза; она увезла детей; она спускалась ночью вниз к телефону; она слышала то, о чем намеревалась не рассказывать; она - и это главное - вызвала Эдриена и Хилери. Только вмешательством ее, их племянницы, которая заставила Диану обратиться к ним за помощью, можно было замаскировать дружеские чувства Эдриена к миссис Ферз. Как все, Динни читала газеты и не без любопытства следила за горестями и неприятностями ближнего, которые там предавались гласности; как все, она возмущалась газетами, как только там печаталось нечто такое, что могло оказаться тягостным для ее родных и друзей. Если выплывет наружу, что ее дядя - старый и близкий друг Дианы, ему и ей начнут задавать самые разнообразные вопросы, которые возбудят самые разнообразные подозрения у падкой до всего сексуального публики. Возбужденное воображение девушки закусило удила. Если раскроется давняя и тесная дружба Эдриена с Дианой, как помешать публике заподозрить ее дядю в том, что он столкнул Ферза в меловой карьер? Ведь неизвестно, был с ним Хилери или нет: девушка и сама покамест не знала подробностей. Мысль ее опережала события. Сенсационному объяснению всегда верят охотнее, чем прозаическому и правдивому! И в Динни крепла почти злобная решимость обмануть публику, лишив ее тех острых ощущений, которых так жаждет толпа.
Эдриен встретил их в холле чичестерской гостиницы, и Динни, улучив минуту, отозвала его в сторону:
- Дядя, можно мне поговорить с вами и дядей Хилери наедине?
- Хилери пришлось уехать в Лондон, дорогая, но к вечеру он обязательно вернется. Тогда поговорим. Расследование назначено на завтра.
Этим ей и пришлось удовольствоваться.
Когда Эдриен закончил свой рассказ, Динни, решив, что вести Диану взглянуть на тело Ферза следует не ему, объявила:
- Дядя, с Дианой отправлюсь я. Только объясните, как пройти.
Эдриен кивнул. Он понял.
Диана вошла в покойницкую одна. Динни ожидала ее в коридоре, пропахшем карболкой. Муха, удрученная приближением зимы, уныло ползала по окну, которое выходило на глухую боковую улочку. Динни смотрела через стекло на тусклое холодное небо и чувствовала себя глубоко несчастной. Жизнь казалась ей мрачной и безысходной, будущее - зловещим. Это расследование, угроза, нависшая над Хьюбертом... Нигде ни света, ни отрады! Даже мысль о нескрываемой привязанности к ней Алена не утешала девушку.
Она обернулась, увидела стоящую рядом Диану и внезапно, забыв о собственном горе, обняла ее и поцеловала в холодную щеку. Они молча вернулись в гостиницу. Только Диана уронила:
- Он выглядит умиротворенным.
После обеда Динни сразу же ушла к себе в номер и в ожидании дядей взяла книгу. Было уже десять, когда подъехало такси Хилери. Несколько минут спустя он и Эдриен вошли к Динни. Она заметила, что вид у обоих измученный и мрачный, но в выражении лица есть что-то успокоительное: оба были из тех, кто держится до тех пор, пока стоит на ногах. Эдриен и Хилери с неожиданной теплотой расцеловали племянницу и уселись по обе стороны постели. Динни, стоя между ними в ногах кровати, обратилась к Хилери:
- Речь пойдет о дяде Эдриене, дядя. Я много думала. Если мы не примем мер, следствие будет ужасным.
- Да, Динни. Я ехал сюда с кучей журналистов, не подозревавших, что я имею касательство к этой истории. Они побывали в психиатрической лечебнице и страшно возбуждены. Уважаю газетчиков: они добросовестно делают свое дело.
Динни повернулась к Эдриену:
- Позволите говорить откровенно, дядя?
Эдриен улыбнулся:
- Позволяю, Динни. Ты - честная плутовка. Валяй!
- В таком случае, - начала она, взявшись за спинку кровати" - мне кажется, что самое важное - не впутывать сюда дружбу дяди Эдриена с Дианой. По-моему, просьба разыскать Ферза, с которой я к вам обратилась, должна быть всецело отнесена на мой счет. Как известно, я была последней, с кем он разговаривал, когда перерезал телефонный шнур. Поэтому, когда меня вызовут, я могу вбить судье в голову, что это я предложила прибегнуть к вам, моим дядям, которые к тому же так ловко умеют решать всякие головоломки. В противном случае чем объяснить наше обращение к дяде Эдриену? Только тем, что он близкий друг Дианы. А тогда публика сразу начнет делать всевозможные предположения, особенно если услышит, что капитана Ферза не было дома целых четыре года.
Наступило молчание. Потом Хилери сказал:
- Она умница, старина. Четырехлетняя дружба с красивой женщиной в отсутствие мужа означает для публики многое, а для присяжных - только одно.
Эдриен кивнул:
- Согласен. Но я не понимаю, как можно скрыть мое длительное знакомство с обоими.
- Все зависит от первого впечатления, - вмешалась Динни. - Я скажу, что Диана предложила обратиться к ее врачу и Майклу, а я переубедила ее, помня, как хорошо, в силу вашей профессии, вы умеете анализировать ход событий и как вам легко позвать на помощь дядю Хилери, большого знатока людей. Если мы с самого начала направим следствие на нужный путь, я уверена, что вашему знакомству с Ферзами не придадут никакого значения. По-моему, страшно важно, чтобы меня вызвали одной из первых.
- Это значит многое возложить на тебя, дорогая.
- О нет! Если меня не вызовут раньше, чем вас и дядю Хилери, вы оба скажете, что я пришла к вам и попросила о помощи, а я потом вдолблю присяжным то же самое.
- После доктора и полиции первым свидетелем будет Диана.
- Пусть. Я сговорюсь с ней, так что мы все будем твердить в один голос.
Хилери улыбнулся:
- Думаю, что нам так и следует поступить: это вполне невинная ложь. Я сам вверну, что знаком с Ферзами так же давно, как и ты, Эдриен. Мы встретились с Дианой впервые, когда она была еще подростком, на пикнике в Лендз Энд, который устроил Лоренс, а с Ферзом - на ее свадьбе. Словом, дружили домами. Так?
- Посещение мною психиатрической лечебницы неминуемо выплывет наружу, - заметил Эдриен. - Главный врач вызван свидетелем.
- Что в этом особенного? - возразила Динни. - Вы ездили туда как друг Ферза и человек, интересующийся психическими расстройствами. В конце концов, дядя, предполагается, что вы - ученый.
Братья улыбнулись, Хилери сказал:
- Ладно, Динни. Мы потолкуем с судебным приставом - он очень приличный парень - и попросим вызвать тебя пораньше, если можно.
С этими словами он вышел.
- Спокойной ночи, маленькая змея, - попрощался Эдриен.
- Спокойной ночи, милый дядя. У вас ужасно усталый вид. Вы запаслись грелкой?
Эдриен покачал головой:
- У меня нет ничего, кроме зубной щетки, - сегодня купил.
Динни вытащила из постели свою грелку и заставила дядю взять ее.
- Значит, мне поговорить с Дианой обо всем, что мы решили?
- Если можешь, поговори, Динни.
- Послезавтра солнце взойдет для вас.
- Взойдет ли? - усомнился Эдриен.
Когда дверь закрылась, Динни вздохнула. Взойдет ли? Диана, видимо, мертва для чувства. А впереди еще дело Хьюберта!
XXX
Когда на другой день Эдриен с племянницей входили в здание следственного суда, они рассуждали примерно так.
Слушать дело в следственном суде - это все равно что есть в воскресенье йоркширский пудинг, ростбиф или иную будничную пищу. Раз уж люди стали тратить дни отдыха на спорт и такие забавы, как присутствие при разборе несчастных дел о насильственной смерти или о самоубийстве, жертв которого давно уже не хоронят на перекрестках дорог, вне кладбищенской ограды, значит все обычаи утратили свой первоначальный мудрый смысл. В старину правосудие и его слуги почитались врагами рода человеческого, и поэтому было естественно рассматривать такие дела в суде присяжных этом гражданском средостении между законом и смертью. Но не противоестественно ли предполагать в век, именующий полицию "оплотом порядка", что она неспособна к здравому суждению в тот момент, когда ей нужно безотлагательно действовать? Итак, ее некомпетентность не может явиться основанием для сохранения устарелого обычая. Этим основанием является другое - боязнь публики остаться в неведении. Каждый читатель и каждая читательница газет убеждены, что чем больше они услышат сомнительного, сенсационного, грязного, тем будет лучше для души. Между тем известно, что там, где нет разбирательства в следственном суде, подробности чьей-то нашумевшей смерти могут не получить огласки и доследование вряд ли состоится. Когда же вместо этого молчания производится судебное следствие, а иногда и доследование, публике гораздо приятнее! Каждому индивидууму в отдельности свойственна неприязнь к людям, всюду сующим нос; но как только индивидуумы соединяются в толпу, оно исчезает. Ясно, что таким людям в толпе особенно привольно. Поэтому чем чаще им достаются места в следственном суде, тем горячее они благодарят господа. Псалом "Хвала всевышнему творцу, подателю всех благ" нигде не звучит так громко, как в сердцах тех, кто имел счастье получить доступ туда, где расследуются обстоятельства чьей-то смерти. Последнее всегда означает пытку для живых, а значит, как раз и рассчитано на то, чтобы доставлять публике наивысшее наслаждение.
Тот факт, что зал суда был полон, подтверждал эти выводы. Дядя с племянницей прошли в тесную комнату для свидетелей. Эдриен на ходу бросил:
- Ты пойдешь пятой, Динни, - после меня и Хилери. Не входи в зал, пока тебя не вызовут - иначе скажут, что мы сговорились и повторяем друг друга.
Они сидели в тесной пустой комнате и молчали. Полицейских, врача, Диану и Хилери должны были допрашивать раньше.
- Мы словно двенадцать негритят из песенки, - пробормотала Динни. Глаза ее были устремлены на противоположную стену. Там висел календарь. Девушка не могла разобрать букв, но ей почему-то казалось страшно необходимым это сделать.
Эдриен вытащил из внутреннего кармана пиджака бутылочку и предложил:
- Дорогая моя, отпей пару глотков - не больше. Это пятидесятипроцентный раствор летучих солей - он тебя подкрепит. Только осторожно!
Динни глотнула. Жидкость обожгла ей горло, но не сильно.
- Выпейте и вы, дядя.
Эдриен тоже сделал осторожный глоток.
- Ничто так не взбадривает, когда попадаешь в передрягу, - прибавил он.
Они снова замолчали, выжидая, пока организм усвоит снадобье. Наконец Эдриен заговорил:
- Если душа бессмертна, во что я не верю, каково сейчас бедному Ферзу смотреть на этот фарс? Мы все еще варвары. У Мопассана есть рассказ о клубе самоубийц, который обеспечивал легкую смерть тем, кто испытывал в ней потребность. - Я не верю, что нормальный человек может покончить с собой - кроме разве редчайших случаев. Мы обязаны держаться, Динни, но я хотел бы, чтобы у нас устроили такой клуб для тех, кто страдает умственным расстройством, или тех, кому оно угрожает. Ну как, подбодрила тебя эта штука?
Динни кивнула.
- Порции тебе хватит примерно на час.
Эдриен встал:
- Кажется, подходит моя очередь. До свидания, дорогая, желаю удачи. Не забывай иногда вворачивать "сэр", обращаясь к судье.
Увидев, как выпрямился дядя, входя в двери зала, Динни почувствовала душевный подъем. Она восхищалась Эдриеном больше, чем любым из тех, кто ей был знаком. Девушка помолилась за него - коротко и нелогично. Снадобье, несомненно, подкрепило ее: прежняя подавленность и неуверенность исчезли. Она вынула зеркальце и пуховку. По крайней мере, нос не будет блестеть, когда она встанет у барьера.
Однако прошло еще четверть часа, прежде чем ее вызвали. Она провела их, по-прежнему устремив взгляд на календарь, думая о Кондафорде и воскрешая в памяти лучшие дни, проведенные там, далекую невозвратную пору детства - уборку сена, пикники в лесу, сбор лаванды, катание верхом на охотничьей собаке, пони, подаренного ей после отъезда Хьюберта в школу, веселое новоселье в перестроенном доме: девушка хоть и родилась в Кондафорде, но до четырех лет кочевала - то Олдершот, то Гибралтар. С особенной нежностью она вспоминала, как сматывала золотистый шелк с коконов своих шелковичных червей, которые пахли так странно и почемуто наводили ее на мысль о беззвучно крадущихся слонах.
- Элизабет Черруэл.
Как скучно носить имя, которое все произносят неправильно! Девушка встала, чуть слышно бормоча:
Один из негритят пошел купаться в море,
Попался там судье и был утоплен вскоре.
Она вошла. Кто-то взял ее под свое покровительство и, проводив через зал, поместил в ложу, отдаленно напоминавшую клетку. К счастью, Динни незадолго до того побывала в таком же месте. Присяжные, сидевшие прямо перед нею, выглядели так, словно их извлекли из архива; вид у судьи был забавно торжественный. Слева от ложи, у ног Динни сидели остальные негритята; за ними, до голой задней стены - десятки и сотни лиц, словно головы сардин, напиханных хвостами вниз в огромную консервную банку. Затем девушка поняла, что к ней обращаются, и сосредоточила внимание на лице судьи.
- Ваше имя Элизабет Черрел? Вы дочь генерал-лейтенанта сэра Конуэя Черрела, кавалера орденов Бани, Святого Михаила и Святого Георгия, и его супруги леди Черрел?
Динни поклонилась и подумала: "По-моему, он ко мне за это благоволит".
- И проживаете с ними в поместье Кондафорд, в Оксфордшире?
- Да.
- Мисс Черрел, вы гостили у капитана и миссис Ферз до того дня, когда капитан Ферз покинул свой дом?
- Да, гостила.
- Вы их близкий друг?
- Я друг миссис Ферз. Капитана Ферза до его возвращения я видела, если не ошибаюсь, всего один раз.
- Кстати, о его возвращении. Вы уже находились у миссис Ферз, когда он вернулся?
- Я приехала к ней как раз в этот день.
- То есть в день его возвращения из психиатрической лечебницы?
- Да. Фактически же я поселилась у нее на другой день.
- И оставались там до тех пор, пока капитан не ушел из дома?
- Да.
- Как он вел себя в течение этого времени?
При этом вопросе Динни впервые осознала, как невыгодно не иметь представления о том, что говорилось до вас. Кажется, ей придется выложить все, что она знает и чувствует на самом деле.
- Он производил на меня впечатление абсолютно нормального человека, если не считать одного - он не желал выходить и видеться с людьми. Он выглядел совершенно здоровым, только глаза были какие-то особенные: увидишь их и сразу чувствуешь себя несчастным.
- Точнее, пожалуйста. Что вы имеете в виду?
- Они... они были как пламя за решеткой - то вспыхивали, то гасли.
Динни заметила, что при этих словах вид у присяжных стал менее архивный.
- Вы говорите, он не желал выходить? И так было все время, пока вы там находились?
- Нет, один раз он вышел - накануне ухода из дома. По-моему, его не было целый день.
- По-вашему? Разве вы отсутствовали?
- Да. В этот день я отвезла обоих детей к моей матери в Кондафорд и возвратилась вечером, перед самым обедом. Капитана Ферза еще не было.
- Что побудило вас увезти детей?
- Меня попросила миссис Ферз. Она заметила в капитане Ферзе перемену и решила, что детей лучше удалить.
- Можете вы утверждать, что и сами заметили эту перемену?
- Да. Мне показалось, что он стал беспокойнее и, вероятно, подозрительнее. Он больше пил за обедом.
- Кроме этого - ничего особенного?
- Нет. Я...
- Да, мисс Черрел?
- Я хотела рассказать о том, чего не видела лично.
- То есть о том, что вам рассказала миссис Ферз?
- Да.
- Вы можете этого не рассказывать.
- Благодарю вас, сэр.
- Вернемся к тому, что вы обнаружили, после того как отвезли детей и вернулись. Вы говорите, капитана Ферза не было дома. А миссис Ферз?
- Она была дома и одета к обеду. Я тоже быстро переоделась, и мы пообедали вдвоем. Мы очень беспокоились.
- Дальше.
- После обеда мы поднялись в гостиную и я, чтобы отвлечь миссис Ферз, попросила ее спеть. Она очень нервничала и волновалась. Спустя некоторое время мы услышали, как хлопнула входная дверь. Потом капитан Ферз вошел и сел.
- Он что-нибудь сказал?
- Ничего.
- Как он выглядел?
- Мне показалось, что ужасно. Он весь был такой странный и напряженный, словно у него в голове засела какая-то страшная мысль.
- Продолжайте.
- Миссис Ферз спросила, обедал ли он и не пора ли ему лечь. Но он не отвечал и сидел с закрытыми глазами, как будто спал. Наконец я шепотом спросила: "Он в самом деле заснул?" Тогда он внезапно закричал: "Где уж там заснуть! Опять начинается, и я этого не вынесу, видит бог, не вынесу!"
Когда Динни повторила эти слова Ферза, она впервые по-настоящему поняла, что означает фраза: "Оживление в зале суда". По какому-то таинственному наитию девушка восполнила нечто, чего не хватало в показаниях предыдущих свидетелей. Динни никак не могла решить, разумно поступила она или нет, и взгляд ее отыскал лицо Эдриена. Тот кивнул ей - еле заметно, но одобрительно.
- Продолжайте, мисс Черрел.
- Миссис Ферз подошла к нему, и он закричал: "Оставьте меня в покое! Убирайтесь отсюда!" Потом она, кажется, сказала: "Роналд, не вызвать ли врача? Он даст тебе снотворное и сразу уйдет". Но капитан вскочил и неистово закричал: "Никого мне не надо! Убирайтесь!"
- Так, мисс Черрел. И что же дальше?
- Нам стало страшно. Мы поднялись ко мне в комнату и стали советоваться, что предпринять, и я сказала, что нужно позвонить по телефону.
- Кому?
- Врачу миссис Ферз. Она хотела пойти сама, но я опередила ее и побежала вниз. Телефон находился в маленьком кабинете на первом этаже. Я уже назвала номер, как вдруг почувствовала, что меня схватили за руку. Капитан Ферз стоял позади меня. Он перерезал шнур ножом. Он все еще не отпускал мою руку, и я сказала ему: "Глупо, капитан Ферз! Вы знаете, что мы не причиним вам вреда". Он выпустил меня, спрятал нож и велел мне надеть туфли, потому что я держала их в другой руке.
- Вы хотите сказать, что сняли их?
- Да, чтобы сойти вниз без шума. Я их надела. Он сказал: "Я не позволю мне мешать. Я сделаю с собою что захочу". А я сказала: "Вы же знаете, мы желаем вам только добра". Тогда он сказал: "Знаю я это добро! Хватит с меня". Потом посмотрел в окно и сказал: "Льет как из ведра, - повернулся ко мне и закричал: - Убирайтесь из комнаты, живо! Убирайтесь!" И я снова побежала наверх.
Динни остановилась и перевела дух. Она вторично пережила сейчас эти минуты, и сердце ее отчаянно колотилось. Она закрыла глаза.
- Дальше, мисс Черрел.
Она открыла глаза. Перед нею снова были судьи и присяжные, рты которых, казалось, слегка приоткрылись.
- Я все рассказала миссис Ферз. Мы не знали, что делать и чего ждать. Я предложила загородить дверь кроватью и попытаться уснуть.
- И вы это сделали?
- Да, но мы долго не спали. Миссис Ферз была так измучена, что, наконец, заснула. Я тоже, кажется, задремала под утро. Во всяком случае, разбудила меня горничная, когда постучалась.
- Вы больше не говорили ночью с капитаном Ферзом?
Старая школьная поговорка: "Если уж врать, то всерьез", - мелькнула в голове Динни, и она решительно отрезала:
- Нет.
- Когда постучалась горничная?
- В восемь утра. Я разбудила миссис Ферз, и мы сейчас же спустились вниз. Комната капитана Ферза была в беспорядке, - он, видимо, лежал на кровати не раздеваясь, но в доме его не оказалось, его пальто и шляпа исчезли со стула, на который он их бросил в холле.
- Что вы предприняли тогда?
- Мы посовещались. Миссис Ферз хотела обратиться к своему врачу и еще к нашему общему родственнику мистеру Майклу Монту, члену парламента. Но я подумала, что, если застану дома двух моих дядей, они скорее помогут нам разыскать капитана Ферза. Я убедила ее отправиться со мной к моему дяде Эдриену, попросить его съездить к моему дяде
Хилери и выяснить, не могут ли они вдвоем разыскать капитана Ферза. Я знала, что оба они очень умные и тактичные люди...
Динни заметила, что судья сделал легкий поклон в сторону ее дядей, и заторопилась:
- ...и старые друзья семьи Ферзов. Я подумала, что если уж они не сумеют разыскать его без лишнего шума, то другие и подавно. Мы отправились к моему дяде Эдриену" тот согласился позвать на помощь дядю Хилери, и тогда я отвезла миссис Ферз в Кондафорд к детям. Это все, что мне известно, сэр.
Следственный судья поклонился ей и сказал:
- Благодарю вас, мисс Черрел. Вы дали чрезвычайно ценные показания.
Присяжные неуклюже задвигались, словно намереваясь тоже отдать поклон; Динни сделала над собой усилие, вышла из клетки и заняла место рядом с Хилери, который положил на ее руку свою. Девушка сидела не шевелясь. Она чувствовала, как слеза, словно последняя капля летучей смеси, медленно скатывается у нее по щеке. Апатично слушая дальнейшее - допрос главного врача психиатрической лечебницы и обращение судьи к присяжным, Динни страдала от мысли, что, желая быть честной по отношению к живым, казалась нечестной по отношению к мертвому. Как это ужасно! Она дала показания о ненормальности человека, который не мог ни оправдаться, ни объясниться. Со страхом и любопытством увидела она, что присяжные вновь занимают места, а их старшина встает, готовясь огласить вердикт.
- Мы полагаем, что покойный скончался вследствие падения в меловой карьер.
- Это означает смерть от несчастного случая, - пояснил судья.
- Мы выражаем наше соболезнование вдове.
Динни чуть не захлопала в ладоши. Итак, эти извлеченные из архива люди оправдали его за недостатком улик. Она подняла голову и с неожиданной, почти задушевной теплотой улыбнулась им.
XXXI
Динни наконец опомнилась, подавила улыбку и заметила, что Хилери лукаво смотрит на нее.
- Нам можно идти, дядя Хилери?
- Пожалуй, даже нужно, пока ты окончательно не соблазнила старшину присяжных.
Выйдя на улицу и глотнув сырого октябрьского воздуха - был типичный английский осенний день, девушка предложила:
- Пройдемся немного, дядя. Передохнем и дадим выветриться запаху суда.
Они повернули и быстро пошли вниз, к видневшемуся вдали морю.
- Дядя, мне страшно интересно, что говорилось до меня. Я ни с кем не впала в противоречие?
- Нет. Из показаний Дианы сразу стало ясно, что Ферз вернулся из психиатрической лечебницы, и судья обошелся с ней очень деликатно. Меня, к счастью, вызвали раньше Эдриена, так что его показания лишь повторили мои, и он не привлек к себе особого внимания. Жаль мне журналистов: присяжные не любят констатировать самоубийство и смерть в припадке безумия. В конце концов, никто не знает, что произошло с Ферзом. Там было глухо, темно - он легко мог оступиться.
- Вы действительно так считаете, дядя?
Хилери покачал головой:
- Нет, Динни, он задумал это с самого начала и выбрал место поближе к своему прежнему дому. И, хоть не следовало бы, скажу: слава богу, что он это сделал и обрел покой.
- О да! А что теперь будет с Дианой и дядей Эдриеном?
Хилери набил трубку и остановился, чтобы прикурить.
- Видишь ли, моя дорогая, я дал Эдриену один совет. Не знаю, воспользуется ли он им, но ты поддержи меня при случае. Все эти годы он ждал. Пусть подождет еще один.
- Дядя, я с вами целиком согласна.
- Неужели? - удивился Хилери.
- Диана просто не способна ни о ком думать - даже о нем. Ей нужно пожить одной с детьми.
- Интересно, - протянул Хилери, - не готовится ли сейчас какая-нибудь экспедиция за костями? Его надо бы на год удалить из Англии.
- Халлорсен! - воскликнула Динни, всплеснув руками. - Он же опять едет. Дядя Эдриен ему нравится.
- Чудно! А он его возьмет?
- Возьмет, если я попрошу, - просто ответила Динни.
Хилери опять бросил на нее лукавый взгляд:
- Какая опасная девица! Не сомневаюсь, что кураторы предоставят Эдриену отпуск. Я напущу на них старика Шропшира и Лоренса. А теперь мне пора обратно, Динни: тороплюсь на поезд. Это огорчительно - воздух здесь хороший. Но Луга чахнут без меня.
Динни взяла его руку:
- Восхищаюсь вами, дядя Хилери.
Хилери воззрился на девушку:
- Я что-то не улавливаю ход твоих мыслей, дорогая.
- Вы знаете, что я имею в виду. Вы сохранили старые традиции - служение долгу и все такое, - и в то же время вы ужасно современный, терпимый и свободомыслящий.
- Гм-м! - промычал Хилери, выпуская клуб дыма.
- Я даже уверена, что вы одобряете противозачаточные меры.
- Видишь ли, по этой части мы, священники, - в смешном положении. Было время, когда мысль ограничить рождаемость считалась непатриотичной. Но боюсь, что теперь, когда самолеты и газы ликвидировали нужду в пушечном мясе, а число безработных неудержимо растет, непатриотичным становится скорее отказ от противозачаточных мер. Что же касается христианской догмы, то во время войны мы, как патриоты, уже не соблюдали одну заповедь: "Не убий". Сейчас, оставаясь патриотами, мы логически не можем соблюдать другую: "Плодитесь и размножайтесь". Противозачаточные меры большое дело, по крайней мере для трущоб.
- И вы не верите в ад?
- Нет, верю: он как раз там и находится.
- Вы стоите за спорт в воскресные дни, верно?
Хилери кивнул.
- И за солнечные ванны в голом виде?
- Стоял бы, будь у нас солнце.
- И за пижамы, и за курящих женщин?
- Нет, с сигаретами я не примирюсь - не люблю дешевки и вони.
- По-моему, это недемократично.
- Ничего не могу с собой поделать. На, понюхай!
Динни вдохнула дым трубки.
- Пахнет хорошо - сразу чувствуется латакия. Но женщинам нельзя курить трубку. Впрочем, у каждого свой конек, о котором человек не умеет судить здраво. Ваш - отвращение к сигаретам. За этим исключением вы поразительно современны, дядя. В суде я разглядывала присутствующих, и мне показалось, что единственное современное лицо - у вас.
- Не забывай, дорогая: Чичестер держится древним своим собором.
- По-моему, мы преувеличиваем степень современности в людях.
- Ты живешь не в Лондоне, Динни. Впрочем, в известной мере ты права. Мы стали откровеннее в некоторых вещах, но это еще не означает серьезной перемены. Вся разница между годами моей юности и сегодняшним днем - в степени сдержанности. Сомнения, любопытство, желания были и у нас, но мы их не показывали. А теперь показывают. Я сталкиваюсь с кучей молодых универсантов: они приезжают работать в Лугах. Так вот, их с колыбели приучили выкладывать все, что им взбредет в голову. Они и выкладывают. Мы этого не делали, но в голову нам взбредало то же самое. Вся разница в этом. В этом и в автомобилях.
- Значит, я старомодна, - совершенно не умею выкладывать разные вещи.
- Это у тебя от чувства юмора, Динни. Оно служит сдерживающим началом и порождает в тебе застенчивость. В наши дни молодежь редко обладает им, хотя часто наделена остроумием, но это не одно и то же. Разве наши молодые писатели, художники, музыканты стали бы делать то, что они делают сейчас, будь у них способность посмеяться над собой? А ведь она и есть мерило юмора.
- Я подумаю над этим.
- Подумай, Динни, но все-таки юмора не теряй. Для человека он то же, что аромат для розы. Ты едешь обратно в Кондафорд?
- Собираюсь. Дело Хьюберта назначат к вторичному слушанию не раньше, чем прибудет пароходом почта, а до этого еще дней десять.
- Передай привет Кондафорду. Вряд ли для меня снова наступят такие же славные дни, как те, что мы прожили там детьми.
- Я как раз думала об этом, когда ожидала своей очереди в качестве последнего из негритят.
- Динни, ты молода для такого вывода. Подожди, влюбишься.
- Я уже.
- Что, влюбилась?
- Кет, жду.
- Жуткое занятие быть влюбленным, - сказал Хилери. - Впрочем, никогда не раскаиваюсь, что предавался ему.
Динни искоса взглянула на него и выпустила коготки:
- Не предаться ли вам ему снова, дядя?
- Куда уж мне! - ответил Хилери, выколачивая трубку о почтовый ящик. - Я вышел из игры. При моей профессии не до этого. К тому же первого раза мне хватает до сих пор.
- Да, - с раскаянием в голосе согласилась Динни, - тетя Мэй такая милочка.
- Замечательно верно сказано! Вот и вокзал! До свидания, и будь здорова. Вещи я отправил утром.
Хилери помахал девушке рукой и скрылся.
Динни вернулась в гостиницу и поднялась к Эдриену, но его в номере не оказалось. Несколько расстроенная этим, девушка отправилась в собор. Она уже собиралась присесть на скамью и насладиться успокоительной красотой здания, как вдруг увидела своего дядю. Он прислонился к колонне и разглядывал витраж круглого окна.
- Любите цветное стекло, дядя?
- Если оно хорошее - очень. Бывала ты в Йоркском соборе, Динни?
Динни покачала головой и, видя, что навести разговор на нужную тему не удастся, спросила напрямик:
- Что вы теперь будете делать, милый дядя?
- Ты говорила с Хилери?
- Да.
- Он хочет, чтобы я убрался куда-нибудь на год.
- Я тоже.
- Это большой срок, Динни, а я старею.
- Поедете с Халлорсеном в экспедицию, если он вас возьмет?
- Он меня не возьмет.
- Нет, возьмет.
- Я поеду, если Диана скажет мне, что ей так угодно.
- Она этого никогда не скажет, но я совершенно уверена, что ей на какое-то время нужен полный покой.
- Когда поклоняешься солнцу, трудно уйти туда, где оно не сияет, чуть слышно произнес Эдриен.
Динни пожала ему руку.
- Знаю. Но можно жить мыслями о нем. Экспедиция на этот раз приятная и полезная для здоровья - всего лишь в Новую Мексику. Вы вернетесь обратно помолодев, с волосами до пят, как полагается в фильмах. Вы будете неотразимы, дядя, а я так этого хочу. Требуется только одно - дать улечься суматохе.
- А моя работа?
- Ну, это уладить просто. Если Диана сможет целый год ни о чем не думать, она станет другим человеком, и вы начнете казаться ей землей обетованной.
Эдриен улыбнулся своей обычной сумрачной улыбкой:
- Ты - маленькая змея-искусительница!
- Диана тяжело ранена.
- Иногда мне кажется, что рана смертельна, Динни.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги