Конец лета

Глава 7

Она знала, что у нее куча вредных привычек. Между восемнадцатью и двадцатью пятью она перепробовала почти все: экстази с колой по праздникам, шмаль и бензоадизепин – чтобы развеяться. Если честно, она потом так и не очистилась полностью. Но лишь начав учиться на психотерапевта, Вероника поняла, какой наркотик для нее самый сильный. Чужое горе.

Пятничная группа состояла из восьми человек. И по пятницам, и по понедельникам приходили примерно одни и те же, так что Вероника успела выучить имена большинства участников. На прошлой неделе, помимо группы по проживанию горя, были еще две группы для алкоголиков, одна для игроманов и одна – для депрессивных безработных. Этот вид печали – не то же, что чистая скорбь, и все-таки Вероника, наверстывавшая пропущенные месяцы, ощущала приток эндорфинов, даже когда работала и с такими участниками. Сейчас она почти полностью контролировала лед внутри себя. Могла открыть трещину настолько широко, чтобы члены группы приняли ее за свою, а потом быстро закрыть, не рискуя тем, что ее утащит на глубину.

Рууд продолжал маячить где-то на периферии, но контроль ослабил и пребывал теперь в основном у себя в кабинете. Веронику такое положение дел вполне устраивало. Больше возможностей сосредоточиться на своем.

Эльса, седая женщина со слезами-жемчужинами, снова говорила об умершей от рака дочери, и ее печаль заняла в блокноте еще полстраницы.

Слово как раз взял Стуре, пенсионер с жидким зачесом через лысину и шелушащейся кожей, когда дверь открылась и вошел светловолосый мужчина лет двадцати пяти. Он не стал неуверенно жаться у дверей, как другие, а неторопливо и уверенно прошагал по потертому ковру. Словно точно знал, куда направляется и зачем.

Стуре продолжал говорить о том, как скорбит по своему брату, но Вероника его больше не слушала. Что-то во вновь прибывшем притягивало ее внимание. Симпатичный, в этом ему не откажешь. Широкоплечий, стройный. Загорелая кожа, ярко-синие глаза; заметив ее взгляд, незнакомец улыбнулся. Один рукав футболки был подвернут, из-за отворота выглядывал четырехугольник сигаретной пачки. Наверное, подсмотрел такое в каком-нибудь фильме с Джеймсом Дином и, в отличие от других подражателей, не постеснялся выйти этак на люди.

Несколько секунд над диафрагмой у Вероники порхали бабочки, а сухой голос в голове подсчитывал, сколько месяцев у нее не было секса ни с кем, кроме самой себя.

Мужчина кивнул ей, взялся за раскладной стул и сел. Вероника заставила себя отвернуться, снова сосредоточиться на Стуре и его умершем брате. Принудить ручку впитывать его рассказ. Но это вдруг перестало приносить удовлетворение. Печаль не хотела больше неподвижно лежать на страничке блокнота; взгляд Вероники снова и снова возвращался к блондину. Тот сидел, чуть подавшись вперед, упершись локтями в колени, и, кажется, внимательно слушал Стуре. Аура незнакомца была настолько сильной, что других участников тянуло к нему, как ночных мотыльков к фонарю под окном ее квартиры.

Наконец даже Стуре понял, что происходит. Он замолчал и несколько секунд конфузливо моргал, словно не зная, что предпринять. Вероника пришла ему на помощь, не дав попасть в неловкое положение.

– Спасибо, Стуре.

Среди участников поднялся тихий ропот. Теперь слово должно было перейти к Мии, чей муж погиб в результате несчастного случая на работе и чья трагедия заняла уже в блокноте почти целую страницу. Но все, включая Мию, смотрели на молодого блондина, поэтому Вероника решила немного отступить от правил.

– У нас новый участник. Добро пожаловать! Меня зовут Вероника Линд, я психотерапевт. – Она кивнула блондину и получила в ответ улыбку, которая показалось ей, с учетом обстоятельств, слишком веселой. – Возможно, вы уже и так знаете: каждый в этой группе потерял близкого человека. Делясь своим горем с другими, мы стараемся переработать его и жить дальше. Мы задаем друг другу вопросы, но не о подробностях несчастья, а только о чувствах. Мы проявляем уважение и сострадание.

Она замолчала, подсознательно ожидая, что улыбка погаснет, что блондин встанет, извинится и скажет, что ошибся или с группой, или со временем.

Однако новичок продолжал улыбаться своей чересчур уж очаровательной улыбкой, словно сообщая: я именно там, где и хотел оказаться. Вероника полистала блокнот, нашла чистую страницу. Огляделась – здесь ли Рууд? – но тот не появился; что ж, тем лучше.

– Хотите представиться, рассказать о своей печали?

Вероника выжидательно занесла над блокнотом ручку.

– Здравствуйте все. Меня зовут Исак… – Тут мужчина запнулся, словно не зная, должен ли раскрывать свою фамилию. – Когда мне было шесть лет, я потерял лучшего друга. Он пропал без вести, и я так и не узнал, что с ним произошло. После этого все пошло не так, и в моей семье, и во всем нашем поселке. Вокруг словно образовалась пустота, которую никто так и не сумел заполнить. Я все еще много думаю о нем. Думаю, что с ним могло произойти.

В речи Исака угадывался северный диалект, однако в интонации было что-то, что с ним не вязалось. Исак коротко глянул на Веронику, словно ему требовалось указание, продолжать или нет. Но Вероника сидела неподвижно. Благотворное влияние предыдущих рассказов улетучилось, и она услышала, как лед пришел в движение.

Исак еще немного подождал и уже хотел было заговорить снова, когда язвительный бородач по имени Ларс открыл рот.

– Что значит – ваш друг пропал без вести? – Тон был резким, но заинтересованным. Ларс еще никогда ни к кому не обращался; выпустив пар и стравив злость в свои фантазии о мести, он обычно замолкал.

Исак откинулся на спинку стула. Выражение его лица больше не было таким самоуверенным, а улыбка казалась теперь слегка беспокойной.

– Ну… Как-то вечером он вышел на улицу, поиграть. Когда мама позвала его, он не откликнулся. Жители поселка прочесывали местность целую неделю, но так и не нашли его. Он пропал… пропал бесследно.

Шорох льда усилился, поглотил остатки кайфа от предыдущих рассказов. Она хотела бы, чтобы слова просто текли дальше, но тут Ларс задал вопрос, который все изменил.

– Ты это про Билли Нильсона? – Ларс почти оживился; он повернулся к другим сидевшим кружком людям. – Вы же помните? Мальчик, который пропал без вести в начале восьмидесятых.

Участники группы тихо загомонили. Веронике явно пора было вмешаться, вернуть себе контроль над беседой. Но она не могла.

Ларс встал; его обычно пустые глаза ожили. Он шагнул в центр круга, ища поддержки у остальных.

– Исчезновение Билли Нильсона. Газетчики чуть роман не написали. Люди ни о чем другом тогда, считай, и не толковали. Билли должно было исполниться пять, он жил в каком-то захолустье в Сконе. Так ты про него говоришь? Это Билли – твой приятель?

Исак беспокойно заерзал, ища ее взгляда. Ларс нарушил правила. К тому же он подстрекал к этому других, и ей следовало остановить его. Но Вероника словно примерзла к стулу. Голова и тело стали неподвижными от стужи, пробравшейся в ее жилы.

– Его похитили, разве нет? – услышала она писклявый голос справа. Он принадлежал женщине лет пятидесяти, с лицом, испещренным шрамами от угрей. Анника… или, может, Анита. Имена вдруг вылетели у Вероники из головы.

Ларс энергично взмахнул руками, словно приглашая других к разговору. Раздалось одновременно еще несколько голосов; трещина в груди все ширилась.

– Мои родители долго потом не пускали меня на улицу одного.

– Заплатили какой-нибудь выкуп?

– Узнали в конце концов, кто его похитил?

Вероника отметила, что Исак смотрит прямо на нее. Выражение глаз было почти умоляющим, но в его взгляде таилось и что-то еще. Что-то, не поддающееся объяснению. Может, боль – или просто сострадание?

– Жуть какая.

– Бедные родители.

Трещина ширилась, сквозь нее уже проступила темная вода. Вероника открыла рот, глотнула воздуха, чтобы закричать. Велеть им всем заткнуться. Она не хочет идти через лед. Она не…

– Сядь, Ларс! – Решительный тон Рууда заставил какофонию голосов резко умолкнуть. Ларс остался стоять, упрямо глядя на медленно приближавшегося Рууда.

– Мы ведь имеем право задавать вопросы?

– Ты знаешь, какие. Спрашивать можно о чувствах, а не о подробностях.

– Ладно, сорри. – Ларс вскинул руки. Потом повернулся к Исаку и нацелил на него толстый мозолистый палец. – Что ты почувствовал, когда исчез твой приятель Билли? Ты знаешь, кто его похитил?

Вероника хотела вернуть себе контроль над телом, она пыталась сделать или сказать что-нибудь… что угодно. Но способна была только вместе с остальными зачарованно таращиться на Исака.

Рууд быстро шагнул в круг и встал между Ларсом и Исаком.

– Хватит.

Ларс зло глянул на Рууда. Глаза – в красных кольцах, прозрачная кожа походит на тесто. Щеки и кончик носа отливают розовым и голубым из-за сосудистой сетки, тонкие жилки там полопались.

Оба были примерно одного роста, но Ларс тридцатью годами моложе и гораздо спортивнее. И все же Рууд не выказывал перед ним никакого страха.

– Ларс, ты выпил, – сказал Рууд тихо, почти дружески. – Ты же знаешь, это запрещено. Я вынужден просить тебя уйти.

Ларс открыл рот, сжал кулаки и сделал полшага вперед. Какой-то миг казалось, что он сейчас ударит Рууда. Вероника затаила дыхание – и все остальные тоже. Рууд не двинулся с места. Просто не отрываясь смотрел на Ларса. Глаза у мужчины забегали. Он сердито глянул на Исака, потом снова на Рууда.

– Да пошли вы все!..

Развернувшись на каблуках, Ларс опрокинул два стула; круг нарушился. Стулья прокатились по полу, словно большие осенние листья по серой жести крыши.

Рууд подождал, пока за Ларсом захлопнется дверь.

– Правила созданы для того, чтобы все чувствовали себя в безопасности, – сказал Рууд. – Каждый сам выбирает, чем ему делиться с остальными. Никто не имеет права подвергать сомнению слова другого или устраивать перекрестный допрос. Это понятно?

Он посмотрел на каждого поочередно. Добился от каждого пристыженного и согласного кивка.

– Думаю, на сегодня достаточно. Что скажешь, Вероника?

Услышав свое имя, она очнулась. Выдавила утвердительное «угу». Глубоко втянула холодный воздух и механически добавила:

– До встречи на следующей неделе.

Она поднялась и сделала два неуверенных шага. Исак уже успел пройти половину расстояния до двери.

– Извини, Вероника. У меня всего один вопрос. – Стуре с зачесом, видимо, сообразил, что ему так и не дали договорить об умершем брате. Стуре задержал ее на пять долгих минут, и, так как Рууд наблюдал за ней, Вероника изо всех сил делала вид, что внимательно слушает. На самом деле она не разобрала ни слова из того, что говорил Стуре. Она слышала только певучий металлический звук, похожий на тот, что исходит от рельсов в метро за миг до того, как по ним промчится поезд. Звук толстого льда, готового треснуть.