Конец операции "Переход"

Пролог

Война — очень страшная, однако при этом одновременно и очень интересная штука. Все знают, что когда-нибудь она начнется, все к ней готовятся, но… Она всегда начинается неожиданно, причем для всех. И самым неожиданным при этом оказывается, что не готова к ней не только сторона, на которую напали. Нападающий, как ни странно, тоже оказывается не готов. И в этом, в принципе, нет ничего удивительного, ибо готовятся всегда к одной войне — а получается совсем другая. И летят в корзину планы, на которых красиво, с точностью до минуты расписано, когда и где будет развернут тот или иной полк. И следуют следом за ними карты с каллиграфической точностью нарисованными стрелочками и кружочками. И начинают раскаляться телефонные трубки, и натужно сипит промышленность, и… Да много еще и, а все потому что еще ни одна война не проходила так, как хотелось бы многомудрым штабным генералам. Иногда отклонения всего лишь в деталях — ну, потеряли не двадцать самолетов, а двадцать два, или заняли стратегически важный холмик на пару дней позже. Иногда все идет вообще не так — взять хоть Вторую мировую, когда облажались все, кроме, пожалуй, адмирала Ямомото. Впрочем, никто из стратегов его не послушал, оставив талантливому адмиралу чисто тактические вопросы, которые тот решал с честью до самой своей гибели. Общим остается одно — что-нибудь да пойдет не так.

А когда нарушаются планы и приходится срочно искать выход всегда и везде происходит одно и то же — генералы, писавшие планы, вдруг оказываются неспособны командовать современной армией в стремительно меняющихся условиях. И потому, что они элементарно потеряли квалификацию, долгие годы занимаясь (и не всегда успешно) организационной работой, имеющей мало общего с войной, и потому, что карьеру делают не лучшие военные, а лучшие дипломаты, знающие, где, кого и как подлизнуть и с кем договориться. Это закон, универсальный для любой армии и исключения из него крайне редки, ибо на одного Рокоссовского приходятся десять Буденных. Или, на худой конец, Жуковых, умеющих воевать, заваливая пушечным мясом вражеские позиции.

И тогда начинают продвигаться наверх люди из низов — те, кого учила война. Майоры, становящиеся генералами, каперанги, дорастающие до командующих флотами — словом, те, кто не имел шансов в мирное время, но чьей стихией оказалась война. Они талантливо или не очень планируют операции, но при этом знают, что надо их солдатам, храбро воюют и, случись нужда, поднимают бойцов в штыковую и гибнут вместе с ними. Такие есть в любой войне. Вот только недостатком большинства из них является неумение делать то, что умеют штабисты — планировать на годы вперед, их предел — тактика, стратегов среди них, как правило, нет. И не их вина, что так вышло — их просто не учили этому. Но, тем не менее, именно они на своих плечах вытягивают войну, а рядом с ними идут комбаты, поднявшиеся из неглупых сержантов, и ротные, начинавшие войну рядовыми. Те, кто пережил и горечь поражений, и радость побед, те, чьей звездой была удача, а учителем — война.

То же самое произошло и в новой, третьей по счету мировой войне. Десятки лет мира приучили людей к мысли, что так будет всегда, но они же заставили забыть о том, какие ужасы приносит с собой война. Результат оказался вполне закономерен — люди потеряли осторожность. А потом полыхнуло…

Никто так и не понял, как это получилось — еще вчера президенты с премьерами договаривались о сотрудничестве и обсуждали экономику, армии постепенно сокращались, медленно и неуклонно теряя квалификацию, новые оружейные системы почти не разрабатывались. Всех волновал очередной экономический кризис, массовая гибель дельфинов в Австралии и права гомосексуалистов в России, американцы соревновались в боксе и поедании гамбургеров, немцы изобретали новые сорта пива, а французы придумали очередной сыр с плесенью, которым потом массово отравились. Евреи наезжали на палестинцев, те в ответ устраивали теракты, спецслужбы охотились за очередным неуловимым главой Аль-Каиды, а тот регулярно крыл их через Интернет и невозбранно общался с журналюгами. Словом, все как обычно, и никто не обратил внимания на очередную мелкую возню в Африке. А зря.

Ангола, окрепшая в последние годы, поднакопила силенок и напала на ЮАР. Смешно — всегда было наоборот, но за годы мира жестокие поражения забылись, а обиды остались, так что негры поперли в атаку неудержимой волной. Танков у них было просто невероятное количество — Россия и США при очередном перевооружении в массовом порядке задешево распродали старые арсеналы и теперь любая третьесортная страна могла обеспечить своей армии хорошее техническое оснащение. С одним маленьким нюансом — в ближайшие год-два, потом технику можно списывать в утиль. Непонятно почему, но руки у негров растут не из того места и грамотно обслуживать технику они просто не в состоянии. А может, тут вина в абсолютном отсутствии у местных даже зачатков образования? Кто знает, но правительство Анголы явно учло этот нюанс и, получив бронетехнику и кое-как обучив своих танкистов, решило не мешкать и тремя лязгающими гусеницами колоннами вломились на сопредельную территорию — отомстить за прошлые обиды, а заодно и пограбить слишком хорошо, по их мнению, живущих белых.

Надо сказать, местные встретили их с честью — и белые, и негры. Жили они неплохо и отнюдь не горели желанием делиться с полунищими соседями, да и армия у ЮАР традиционно была неплохой, поэтому блицкрига у Анголы не получилось. Более того, армия ЮАР, имея на вооружении отличные танки собственного производства, хоть и уступала нападающим в численности, но очень, очень сильно превосходила их в боевой выучке. А на вооружении их авиации стояли самолеты седьмого поколения, и тоже собственного производства. К слову, США только что поставила на вооружение восьмое, их и сделано-то было от силы штук десять, а Россия, как обычно, запаздывая, все еще испытывала прототип и строить серийные машины пока что даже не начинала.

Так что армия Анголы получила по зубам — быстро и резко. Особо усердствовали как раз те части армии ЮАР, которые традиционно комплектовались из чернокожей части населения (хотя черными многих можно было уже назвать только с натяжкой — за прошедшие годы различные расы, живя бок о бок, сильно перемешались) — они отнюдь не стремились перейти на сторону «братьев по крови», как утверждала Ангольская пропаганда, а напротив, испытывали к ним нескрываемое презрение, считая чуть ли не «недочеловеками». Этакая разновидность фашизма, несомненно, заслуживавшая бы порицания, если бы не тот факт, что сейчас они защищали свой дом и свою страну.

Авиация ЮАР буквально вымела противника с неба и обрушила на наступающие танковые колонны шквал огня. В небо было поднято все, что только могло летать, благо противостоять ВВС Южной Африки у наступающих было уже нечем, и обрушили на их головы море огня. Танки армии ЮАР с легкостью отрезали наступающих от тылов, окружили и даже не стали добивать — как только техника встала без горючего, Ангольские военные попросту побросали ее и разбежались. Словом, полный разгром.

Наверное, если бы на этом все и закончилось, то и дальнейшего продолжения происшедшие события бы не имели — сложившийся статус кво устраивал, в принципе, всех и очередной, уже традиционный разгром Анголы ничего, в принципе, не менял. Но преследующая разбегающихся врагов армия ЮАР уже сама с грацией носорога вломилась на территорию Анголы и, благо остановить ее было некому, двинулась дальше — генералы не без основания предположили, что раз уж все идет так здорово, то грех этим не воспользоваться. Вот тут уже многочисленные соседи не стерпели и решительно вмешались — не столько из сочувствия к Анголе, сколько из боязни того, что могут оказаться следующими в очереди. Ну и плюс свой кусок пирога хотели отхватить, конечно — только кто же им даст?

В завязавшейся свалке мощная, закаленная в боях армия ЮАР медленно, но неуклонно перемалывала аморфные войска обнаглевших соседей и явно намеревалась, раз уж пошла такая пьянка, по максимуму использовать результаты этой войны, желательно с большими территориальными приобретениями. Однако это не слишком устраивало весь остальной мир, имеющий в этом районе свои интересы — и политические и, в особенности, коммерческие. К тому же в войне оказались замешаны интересы многих крупных корпораций. К примеру, тому же де'Бирсу, активно кредитовавшему перед войной местные правительства, ясно дали понять, что после того, как ЮАР установит контроль над алмазодобывающими районами, ему там делать будет совершенно нечего. Вполне логичная, однако многим сильным мира сего не нравящаяся позиция. Так что вполне закономерным развитием ситуации стало появление в регионе очередных миротворцев.

Первыми, как всегда, заявились американцы, однако на сей раз ЮАР, обычно лояльна к ним относившаяся, проявила полное нежелание сотрудничать и выперла миротворцев куда подальше, благо те, увидев надвигающиеся танки, побросали оружие не хуже местных негров. Разъяренные генералы в Вашингтоне, не привыкшие к такому хамству, по привычке направили в регион пару авианосцев с кораблями сопровождения, однако они не сообразили сразу, что имеют дело не с запуганными арабами и не с пытающимися вписаться в Европу сербами, а с сильной и независимой страной, вдобавок получившей в последнее время реальный боевой опыт — как раз то, чего сами американские военные совершенно не имели. В результате американские самолеты буквально посыпались с неба, завязнув в сильной и грамотно построенной противовоздушной обороне, частью созданной на основе закупленных в разных странах ракетных комплексов, а частью опять-таки собственной разработки. А после отражения первой волны самолетов южноафриканские военные, памятуя о том, что сидя в обороне войну не выиграть, нанесли ответный удар. В результате флагман американской эскадры, новейший американский авианосец, считавшийся неуязвимым, получил не меньше двадцати противокорабельных ракет и опрокинулся раньше, чем команда успела хоть что-то предпринять. Вместе с кораблем на дно ушли почти две тысячи человек во главе с адмиралом. На втором авианосце от прямого попадания ракеты загорелось топливо для истребителей. Противопожарная система оказалась не на высоте, что, впрочем, тоже было заслугой ракетчиков, сумевших очень удачно разворотить нутро корабля. Авианосец два дня горел, заволакивая небо тучами черного маслянистого дыма, а потом пошел ко дну вслед за флагманом и двумя эсминцами, попавшими под раздачу вместе с ними.

Однако американцы не успокоились и направили в район конфликта эскадру вторжения — авианосцы, крейсера, подводные лодки, а главное — транспорты с пехотой. Их, видимо, ничему не научила судьба первой эскадры, хотя логика в их действиях, несомненно, была — показать себя слабыми, утереться после плевка от небольшой страны означало потерю международного авторитета, а этого Америка позволить себе ну никак не могла.

Конечно, ЮАР смяли бы — Америка все еще оставалась сильнейшей военной державой в мире, однако тут вмешались Россия и Китай, имеющие свои интересы в регионе и, главное, не желающие усиления США. Потом, сообразив, что в стороне отсидеться не удастся, подключилась расколовшаяся на два примерно равных лагеря Европа, всунулись вездесущие евреи, выползли из своих нор арабы — и понеслось!

Сначала в стычках участвовали шестерки — сателлиты крупных и сильных государств, однако уже через неделю в дело вступили регулярные войска Китая, затем Америки, потом России, а еще через неделю у кого-то не выдержали нервы, кнопка пуска ядерных ракет было вдавлена и вялотекущий конфликт перерос в полномасштабную войну.

Правда, ни одна баллистическая ракета цели тогда не достигла, а прорвавшихся тактических было ничтожно мало. Весь мир не зря столько лет совершенствовал системы ПРО и теперь это затратное и многими не воспринимавшееся всерьез мероприятие, как ни странно, принесло свои плоды, разом сделав бесполезными ядерные арсеналы. Даже новейшие гиперзвуковые ракеты перехватывались почти мгновенно, так что апокалипсиса не получилось — все участвующие в конфликте стороны почти одновременно лишились своих ядерных арсеналов. Потом пришел черед авиации — зенитные ракеты, как оказалось, все-таки обогнали в развитии самолеты. В результате очень скоро увидеть в небе истребитель или, тем паче, бомбардировщик, стало крайне затруднительно, так что войну пришлось вести по старинке — автоматы, пулеметы, гранатометы да разнотипная бронетехника на весь период войны стали основным аргументом. Разработанные с учетом современной войны тактические приемы пришлось отставить в сторону.

Нечто похожее творилось и на море. Колоссальные авианосцы оказались бесполезны — ведь самолеты, стоящие на их палубах, стали вдруг никому не нужны. Подводные лодки, уцелевшие в первые дни войны, лишившись своих ракет, вынуждены были теперь довольствоваться только торпедами, что отнюдь не повышало их боевые возможности. Вынужденные работать со сравнительно небольших дистанций, они оказались слишком уязвимы для оказавшихся очень уж эффективными противолодочных оружейных комплексов и гибли одна за другой. Зато, как ни удивительно, вновь возросла роль тяжелых надводных кораблей.

Незадолго до войны морские державы начали вновь строить линкоры и тяжелые крейсера — не столько для боевого применения, сколько для того, чтобы поддержать своего производителя. Нужны были рабочие места, надо было загружать верфи, а дорогостоящие проекты строительства крупных боевых кораблей давали все это в полном объеме. К тому же на артиллерийские корабли не распространялось ни одно международное соглашение, так что был шанс настроить их заранее, а потом, в нужный момент, быстро перестроить их в авианосцы или ракетоносцы. Ну и потом, эти громоздкие, внушительные и, благодаря отличной броне, малоуязвимые для противокорабельных ракет корабли оказались просто великолепным инструментом в локальных конфликтах. Достаточно было подогнать такого гиганта к побережью какой-нибудь Кореи — и любой политический вопрос решался дипломатами намного проще. Что, впрочем, неудивительно — современные орудия стреляют и далеко, и точно, поэтому спасения от них практически нет — разве что такие же орудия, стоящие на таких же кораблях. Поэтому именно такие корабли вновь, как и за столетия до этого, стали основой любого серьезного флота и именно на них сейчас легла основная тяжесть войны на море.

Даже космос не остался в стороне — как оказалось, многие державы имели на орбите не только спутники связи и разведки. Большинство имели и чисто военные спутники, которые незамедлительно были пущены в ход. Результатом оказалось практически полное взаимное уничтожение орбитальных группировок. Естественно, полноценно следить друг за другом противники уже не могли. Вдобавок несколько мощных ядерных взрывов на границе космоса и атмосферы (кто-то, а может, и все, протащил втихую на орбиту ядерное оружие) хотя и не причинили людям сколь либо заметных проблем, однако вызвали мощные магнитные бури, затянувшиеся на десятилетия и сильно ограничившие возможности использования радаров, так что возможности сражающихся армий скатились фактически до уровня второй мировой войны, а в чем-то и ниже.

Война, правда, начиналась довольно культурно — никто не собирался уничтожать русских за то, что они русские или евреев за то, что они понтуются своей богоизбранностью. Были определенные геополитические интересы, которых каждая из воюющих сторон стремилась достичь — и только. Так что воевали аккуратно, соблюдали всевозможные договоренности, эвакуировали раненых и хорошо кормили пленных. Первые месяца два, примерно — потом, как обычно, озверели.

Опять же, как обычно, наиболее серьезные потери на первых порах несли воюющие стороны, однако вскоре конфликт вышел из стадии локальной стычки. Непонятно зачем, но в него влезли арабы, частью на стороне американцев, частью — русских. Потом Индия схватилась с Пакистаном, схватилась всерьез, США бросились помогать союзнику, русские — индусам. Теперь в средствах уже не церемонились — в ход пошла химия, а потом и боевые бактерии. В результате очень скоро население ближнего востока сократилось примерно до полутора тысяч человек, а Африка и вовсе массово вымерла, за исключением все той же многострадальной ЮАР — их медицина оказалась на высоте.

Китай из войны вылетел птичкой — его население из за эпидемий сократилось на восемьдесят процентов. К тому же все воюющие приложили максимум усилий, чтобы загнать узкоглазых кроликов обратно в каменный век — что китайцев слишком уж много считали все. Следом за Китаем последовала Индия — непротивление злу насилием по заветам Ганди не сильно им помогло, когда пошла война на уничтожение. От полного разгрома их спасло только то, что кто-то из воюющих, не узнать уже, кто, решил применить сейсмическое оружие. Фактически единственный раз за всю войну оружие сработало. Правильно или нет — неизвестно, но что сработало — точно, потому как иначе ничем не объяснить несколько десятков вулканов, практически одновременно появившихся в самом центре Пакистана. Впрочем, индусов тоже зацепило.

Евреи, традиционно стригущие дивиденды с любого конфликта, на сей раз получили по полной. Хотя эпидемии обошли их стороной и никто вроде бы специально по ним не бил, но как-то одновременно рванули сразу все израильских АЭС. Естественно, постарались диверсанты, но чьи… Была версия умного человека, что тут постарались и Россия, и США, и кто-то еще, договорившись тишком на время прерваться и решить наконец еврейский вопрос, благо большая часть евреев собралась все таки в одном месте — грех не использовать такой шанс. Однако эта идея как-то подозрительно быстро заглохла, да и государство Израиль тоже. Поэтому принято стало считать, что все происшедшее — происки Аль Каиды. А может, так оно и действительно было.

В Европе страсти кипели, на первых порах, тоже не по детски, но досталось, в основном, маленьким и слабым, ибо всем известно: в любой заварушке хорошо быть большим и сильным, иначе съедят. Тезис полностью подтвердился и на Балканах, где сербы, получив много-много оружия и лишившись противодействия со стороны США, бодро резали албанцев, и в Прибалтике, где, при полном попустительстве оккупационных властей, нацменьшинства (русские, белорусы и прочие «малые» народы) тысячами ставили к стенке местных националистов. Венгры, поляки, румыны, молдаване и другие соседи России разбегались, как тараканы — гусеницы русских танков вращались спокойно, неторопливо и вполне предсказуемо, то есть не останавливаясь перед такой ерундой, как не успевшие разбежаться. Примерно то же самое происходило на Украине, с той лишь разницей, что в тамошнем политическом разброде никто даже не помышлял о сопротивлении. Большая часть украинской армии и вся их пародия на флот бодро и с песнями сложили оружие, чтобы завтра вновь его взять, но уже в составе армии Российской (все-таки почти родня, да и платили у русских неплохо), остальные попытались было сопротивляться, но почти сразу поняли всю бесперспективность этого занятия и просто разбежались. А вот с Грузией обошлись жестко, даже скорее жестоко — кто попытался сопротивляться был просто уничтожен, кто сдался — тех загнали в резервации в горах и наглухо отрезали от мира, подорвав мосты и тоннели. Выживайте, дескать, как хотите, но кормить мы вас не будем. Примерно то же самое происходило и по другую сторону фронта.

Однако, несмотря на убыль числа участников, любимый спорт людей под названием «Война» продолжал пользоваться популярностью. Враждующие стороны разделились на два лагеря — с одной стороны США, Великобритания, Франция, Канада и несколько менее значимых игроков, с другой — Россия, Германия, Япония и опять же куча стран поменьше и послабже. Некоторые, правда, попытались отсидеться в стороне — Австралия, например, или гордые латиносы в своей Южной Америке, однако ни к чему хорошему это не привело — в Австралии, например, США разместили лагеря для военнопленных, в результате чего континент стал регулярно подвергаться набегам русского и японского флотов не столько спасающих соотечественников, сколько громящих инфраструктуру побережья и попутно прихватывающих в качестве трофеев все, что плохо лежит. В Южной Америке и вовсе развернулись настоящие сражения — обе воюющие стороны стремились поставить под свой контроль этот континент с его удобным географическим положением и немалыми ресурсами. Словом, мало не показалось никому.

Война длилась восемь долгих лет. Гремели орудия, сталкивались танковые армады, линкоры и крейсера сходились на морских просторах, чтобы расползтись потом с пустыми погребами и порванной в клочья броней. Регулярные армии были выбиты в первые месяцы войны, а на место погибших пришли молодые, кое-как обученные волчата. У них особых принципов не было, как не было и подготовки кадровых военных. Ушел в прошлое легендарный спецназ, каждый боец которого стоил взвода обычных солдат. Исчезли ВДВ, потому что исчезла авиация, десантные части были быстро выбиты и обучать замену было некому и не из кого. Из элиты сохранились разве что морпехи, да и те… Ладно, не стоит о грустном.

Молодежь училась воевать непосредственно на войне, а она — суровый учитель. Выживали или удачливые, или талантливые, причем с обеих сторон. Но в конце концов все свелось к войне ресурсов. Большие сражения постепенно прекратились. Коалиция, сплотившаяся вокруг России, контролировала Европу, за исключением Англии и Ирландии, и нефтеносные районы Ближнего Востока. Могли бы контролировать и остальные, но делать там было, в общем-то, нечего — населения уже не осталось, разве что какие-нибудь племена в горах. Контроль над Азией был неполным — часть Китая все еще принадлежал собственно Китаю, а часть Индии — индусам, но на общем фоне это было мелочью. Более мелкие государства региона предпочли прикинуться ветошью и не отсвечивать — любой другой вариант был чреват, что не раз доказывали орудия русских и американских крейсеров, периодически наведывавшихся в те районы. Впрочем, это их не очень спасало — химии не жалела ни одна из участвовавших в конфликте сторон, сделать химический боеприпас было, в отличие от ядерного, не сложно, а ожидать от какой-нибудь Малайзии, что она сможет организовать противоракетную оборону, по крайней мере наивно.

США и их союзники, помимо Северной Америки, Австралии и Англии, контролировали почти всю Южную Америку, население которой тоже сильно поубавилось (примерно в разы), за исключением района Амазонки, ну да этот район никогда и никто всерьез не контролировал — тропические леса есть тропические леса. В Африку вообще никто не лез — боялись эпидемий, от которых континент практически вымер. И вообще, население планеты сократилось до несчастных двух миллиардов человек. В принципе, на этом можно было бы и остановиться, жизненного пространства людям хватало, но война продолжалась — никто не хотел уступать. Это тоже понятно — признать, что все зря и не достигнуть окончательной победы для любого правительства означает потерю лица, а дорвавшиеся до власти люди не слишком хотят с ней расставаться. В принципе был вариант, когда нет ни войны, ни мира — так, нечто вялотекущее, благо между противниками раскинулись океаны. Возможно, этим бы и кончилось, если бы одна из сторон не получила все же на море преимущества, и преимущества подавляющего. Это и привело, в конечном итоге, к ее победе в войне, а вместе с ней и к страшным и не слишком понятным для многих простых людей событиям…

Итак, Россия была разбита и разорена. Очередная война против всего мира, пусть и с немногочисленными союзниками, оказалась слишком тяжела для нее, и поражение в войне было равносильно гибели — сил подняться у страны уже не было, Россия потеряла почти все. Но из штаба флота в разрушенном Владивостоке пошел в эфир сигнал и, повинуясь ему, на самом дне Марианской впадины шевельнулся и двинулся к свету бронированный ужас морских глубин — подводный дредноут «Громобой».

Они стояли перед командующим, пять человек, весь экипаж сверхсекретного и сверхсовершенного атомохода, последняя непобежденная частица Российского флота — командир корабля, он же штурман, контр-адмирал Сенюков Виктор Анатольевич, невысокий, коренастый, как всегда в застегнутом на все пуговицы кителе, образец офицера и один из последних кадровых моряков довоенной формации; механик, доктор наук, специалист-ядерщик, создатель уникальной силовой установки «Громобоя», человек, в котором пятнадцать лет службы и звание капитана первого ранга не стерли штатского Васильев Николай Петрович; радист и электронщик, обаятельнейший человек, любимец всех женщин Владивостока, капитан третьего ранга Сергей Федорович Малинин, до войны полярник, зимовавший в Арктике аж трижды; артиллерист, спокойный как мамонт и такой же сильный, добродушный гигант, капитан третьего ранга Петр Ильич Сомов, которого все, и в экипаже, и на берегу, называли не иначе, как Ильич — в той, прошлой жизни талантливый математик; врач, капитан-лейтенант Степан Макарович Волков, чрезвычайно дисциплинированный в море и большой любитель крепко выпить и подраться на берегу. Весь экипаж корабля был молод — самому старшему, Васильеву, было тридцать семь, самому младшему, Волкову, двадцать пять, и погоны свои эти люди получили только благодаря себе самим, своей смелости и таланту. Идеальный экипаж военного времени, когда собирают людей с бору по сосенке. Даже, можно сказать, идеальные герои. Идеальные уже потому, что других, похоже, не осталось. Хотя этих, видимо, подбирали с умом, даже происхождение проверяли — фамилии говорят сами за себя.

После гибели под Владивостоком суперлинкора «Победа», больше года терроризировавшего американские корабли в Тихом и Атлантическом океанах, «Громобой» с честью занял его место, потопив в общей сложности пятьдесят восемь судов и нанеся единственный удачный в этой войне ядерный удар по базе вражеского флота в Перл-Харборе. За кораблем охотились, но у американцев просто не было аналогов «Громобою», они не представляли его возможностей, а потому подошли к охоте со старыми мерками. Результат был вполне закономерен — экипаж русской субмарины был жив и здоров.

Они не проиграли своей личной войны, и даже сейчас, когда была подписана капитуляция, они не сдались. По пути во Владивосток они засекли американский эсминец и, не имея уже торпед, потопили его артиллерией. «Громобой», надо сказать, был единственной в своем роде подводной лодкой, имеющей столь мощное артиллерийское вооружение — три выдвижные трехорудийные башни с восьмидюймовыми магнитодинамическими орудиями и шесть стомиллиметровок — предназначенное для уничтожения как вражеских кораблей, так и береговых укреплений. К этому прилагались дюжина скорострельных зениток, ракеты класса «корабль-воздух» и «корабль-корабль», тридцать две баллистические ракеты в шахтах, крылатые ракеты и два десятка торпед. Если прибавить к этому более чем трехсотметровый корпус, закованный в непроницаемую титановую броню и уверенно выдерживающий давление в самых глубоких океанских впадинах, и реактор, энергии которого с избытком хватило бы для обеспечения энергией такого города, как Москва, можно получить полное представление о мощи и величии этого океанского рейдера. А если к этому добавить эффективную систему маскировки и практически полную бесшумность… Словом, к идеальному экипажу прилагался идеальный корабль.

Понятно, что у эсминца не было никаких шансов. «Громобой» легко догнал его, благо аппаратура обнаружения эсминца была недостаточно совершенна, чтобы его обнаружить. На глубине двадцать метров, когда давление уменьшилось настолько, что не могло уже выдавить сальников, из корпуса выдвинулись огневые башни — две спереди, перед рубкой, и одна сзади, позади ракетных шахт. Дальнейшее было делом техники. Радиостанция «Громобоя» заглушила сигналы эсминца, дредноут всплыл, дал залп, а затем спокойно покинул место боя, не озаботясь вылавливанием из воды людей. Все было как всегда — через несколько часов шторм не оставит никаких следов…

— Господа офицеры, прошу садиться, — сказал командующий. Экипаж не заставил себя ждать — загремели придвигаемые стулья, Сомов задымил папиросой, Волков механическим жестом провел расческой по своей темно-рыжей шевелюре, Малинин отпустил плоскую шуточку насчет женщин, от которой все заржали, а Васильев сконфузился — здесь все тоже было как всегда, готовилось обычное сверхсекретное задание о котором во всей стране знало не больше десяти человек и разница в звании как-то стиралась.

Наконец все расселись и командующий приготовился начать свой рассказ. Говорил он всегда очень спокойно, но в его голосе чувствовалась сила, его авторитет на флоте был непререкаемым и отчасти именно поэтому за всю войну не было приказа, которое не выполнил бы экипаж «Громобоя». Для него не было сомнений, что и сейчас приказ будет выполнен любой ценой, хотя, если признаться честно, он вполне допускал, что приказ этот будет для собравшихся здесь последним.

И все же он медлил. Ему не нравилась ситуация как в стране в целом, так и на флоте в частности. Ему не нравился приказ, который он должен был отдать. А еще, его не слишком устраивали эти люди, полуштатские и не слишком дисциплинированные, хотя он и понимал, что выбирать не из кого. Этой великолепной пятерке он мог хотя бы доверять, зная, что предателей среди них нет — а это уже немало, и все же, все же…

С Сенюковым они когда то служили на одном корабле. Ничем не примечательный штурман, потом старпом на крейсере, никогда не собиравшийся переходить на подплав. Амбиции ограничивались на уровне командира корабля, да и не тянул он на большее, если честно — не было в нем того, что делает неплохого офицера адмиралом. Но человек предполагает, а Бог — располагает. Началась война, штурманов не хватало, хороших штурманов — тем более, а подготовить штурмана ох и сложно, особенно когда все сверхсовременные системы навигации вдруг оказываются бесполезны. На надводных кораблях проблему частично решили за счет штурманов с торговых и пассажирских теплоходов, а на строящиеся в лихорадочном темпе субмарины спешно переучивали немногих уцелевших после сражений первого года войны профессионалов.

Васильев — бывший профессор математики в заштатном ВУЗе. Талант, не гений, конечно, но все же несомненный талант. С группой энтузиастов, в основном аспирантов и студентов, спроектировал ядерный реактор, на пол века опередивший свое время. Настырного профессора никто не принимал всерьез, особенно маститые столичные академики, свято убежденные, что науку могут двигать они и только они. Толку от них, если честно, не так и много, зато понтов и самомнения… Когда-то они и в самом деле кое что сделали, но все заслуги в прошлом, и одни не хотели этого понимать, а другие, наоборот, понимали слишком хорошо. Вменяемых ученых всегда немного, а вот маразматиков всегда в избытке, поэтому уделом профессора Васильева было так и загнуться, преподавая основы математики тупицам-студентам и снося смешки за спиной с тем, чтобы те же концепции спустя десятилетия вновь (возможно, вполне самостоятельно и, возможно, случайно) открыло какое-нибудь столичное светило и (опять же, возможно, вполне заслуженно) получило какую-нибудь государственную или международную премию. Но — война, братцы, война. Строились новые надводные корабли и субмарины, им требовались мощные и дешевые силовые установки, а довоенные разработки оказались и дороги, и сложны. Словом, все как всегда — то, что годится и даже кажется идеальным в мирное время, зачастую совершенно неприемлимо в войну, а столичные светила… В общем, на гребне волны или, скорее, войны всплыла разработка провинциала. А потом и сам провинциал, вкусив славы и признания, внезапно заявился в штаб флота и потребовал взять его в море. То ли любопытство ученого взыграло то ли комплекс неполноценности, но он сам руководил испытаниями силовых установок на новых кораблях, потом доводил «Громобой», да как то незаметно и прижился на нем, стал его неотъемлемой частью. А комплекс-то никуда не делся, это ясно, все старается доказать, что он не хуже других, всем и каждому доказать, и в первую очередь самому себе.

Малинин… Да, Малинин. Самое, пожалуй, слабое звено в экипаже. Жена, пока муж зимовал, гуляла направо и налево. Ему доносили — он не верил. Ему смеялись в лицо — он считал, что клевета. Любил он жену. А в разгар войны, когда его крейсер встал в док, выпросив у командования отпуск, он приехал домой — и любовь кончилась, кончилась разом и страшно. Он вышиб мозги какому-то тыловому интенданту, но жену не тронул пальцем. Просто пришел в комендатуру и сдался. Чуть не загремел в штрафбат, а это — верная смерть, но повезло. Старый приятель-майор, по ранению заработавший инвалидность и не попавший на фронт, а оставшийся при штабе округа, раскопал на этого интенданта что-то. Ну, было на него когда-то начато вялотекущее расследование, ибо что за интендант, который не ворует? Но с другой стороны, если их всех сажать, то всех и посадишь. Поголовно. А так… Вот и пригодилось, смогли замять дело. Правда, улетела у Сергея одна звездочка с погон, но на фоне того, что ему грозило, это и не неприятность даже, а так, мелкая заморочка. Вот только с тех пор бабником стал радист, ох и бабником. Циничным и презирающим женщин как людей, а тыловиков — как класс.

Сомов — тоже математик. Ученик Васильева, лучший ученик. Сам преподавал уже, но сманил учитель флегматичного сибиряка и тот влюбился в море, как раньше любил, пожалуй, только свою тайгу. Математику в артиллерии самое место и Сомов стал идеальным артиллеристом. Вместе с Васильевым и Малининым разработал новую систему управления огнем, ввел в баллистический компьютер «Громобоя» оригинальное, собственного производства, никем не проверенное, но безотказное, как оказалось, программное обеспечение. В штабе потом не знали — снимать его с должности за самоуправство или награждать. Решили компромиссом — сначала наказали, задержав на пол года очередное звание, а потом наградили. Так, слегка, но все равно приятно. Единственная, пожалуй, слабость гиганта — охота. Ну да это у многих, простительно.

Ну и Волков. Самый молодой, самый невыразительный. Врач, терапевт, не успевший закончить последний курс медицинского — надвигалась война, всех дипломников в срочном порядке призвали. Дали авансом лейтенантские звездочки и обещание, что доучиться сможет как только — так сразу. Попал в морскую пехоту, немного поднатаскался в стрельбе, тактике и рукопашном бое, впрочем, на полулюбительском уровне во всем, кроме рукопашной. Ну, любил он это дело и потому морды бить научился действительно классно. А потом началась собственно война и посредственному терапевту пришлось стать классным хирургом, благо раненые шли непрекращающимся потоком и что не выучил в институте — то освоил на практике. И еще он люто ненавидел американцев, потому что вся его семья — отец, мать, младшие брат и сестра, бабушки, дедушки — все погибли во время прорыва американских войск. Совсем недавно, уже под конец войны. О справился, даже в запой не ушел, вот только как-то зло стал улыбаться, когда тонули торпедированные американские корабли, да приобрел скверную привычку расстреливать шлюпки со спасшимися. Впрочем, в той или иной степени этим грешили все, так что за пределы нормы это не вываливалось.

Командующий вздохнул и наконец начал:

— Я вызвал вас, чтобы сообщить неприятную новость.

— О том, что наши болтуны решили сдаться, мы и так знаем, — фыркнул Сенюков.

— Да, это уже старая неприятность, — согласился командующий. — Новая неприятность заключается в том, что по условиям мирного договора мы, похоже, лишимся права иметь армию.

— Как, совсем? — удивленно спросил Волков.

— Только полицейские силы, — подтвердил командующий. — Мы теряем армию, мы теряем флот.

— Этого нельзя допустить…

— Именно поэтому был разработан план под кодовым названием «Переход». Взгляните на карту.

Все склонились над огромной картой, расстеленной на столе. На ней было побережье Европы, часть Африканского побережья и восточное побережье Северной Америки. Вся остальная суша и большая часть Атлантики были сплошным белым пятном.

— Странная у вас карта какая-то, — задумчиво сказал Сенюков. Как штурман, он первым заметил многие странности и обратил на них внимание остальных. — Очертания Средиземного моря изменены, на Балтике неправильно проставлены глубины, может, и еще что-то не так, сразу не разглядишь. И этого острова здесь тоже нет, — ткнул он пальцем в обведенную красным карандашом точку милях в трехстах от Мексиканского залива.

— Ты совершенно уверен в этом?

— Разумеется, я ходил в этих водах еще курсантом.

— И все же ты не совсем прав. Остров этот есть, называется он Нежданный, и побережье изображено правильно. Все дело в том, что это не карта Земли.

Командующий невольно улыбнулся, рассматривая замерших с открытым ртом офицеров. Насладившись произведенным эффектом, он продолжил.

— Дело в том, что в свое время, пока мы еще были круче яйца и могли не жалеть денег на науку, нашими учеными были проведены успешные эксперименты по проникновению в параллельные миры. Точнее сказать, эксперимент был один, открыт был переход лишь в один мир, сопредельный нашему. Как показали исследования, миры в целом тождественны, отличия в основном в деталях. Немного отличаются очертания материков, есть несколько островов, которых нет у нас, и нет других, которые у нас есть. Уровень развития населения соответствует примерно нашему шестнадцатому — девятнадцатому веку, точнее пока сказать нельзя, но историю нашу их цивилизация в основном повторяет. Эксперимент не был доведен до конца — началась наша знаменитая Перестройка и все мы сели в глубокую лужу. Исследования были свернуты. К счастью, на фоне общего безобразия, эти работы сохранили в секрете.

— Сейчас у нас средств и возможностей не больше, чем тогда, — саркастически усмехнулся Васильев.

— Средств — да, а вот возможностей… Все дело в том, что для открытия каналов между мирами использовались сверхмощные лазеры. Как это все происходило не знаю, мне дали вот эту книжку — командующий показал присутствующим огромный пухлый том. — Здесь сплошная математика, я ее так и не понял. Возьмите, может быть на досуге разберетесь. Для нас важно что: переход возможен лишь в одной точке земного шара, прямо посреди Атлантики, и выход в параллельный мир происходит всего в каких-то пятистах милях от Нежданного. Именно поэтому на острове еще в советское время была сооружена база. Впоследствии базу забросили, но за несколько лет до войны эксперименты возобновились, базу частично восстановили, но потом вновь забросили — денег не нашли, ни до кого не дошло, что эту базу можно использовать в практических, а не только в чисто научных целях. Идиоты! К счастью, во время войны о ней вспомнил вице-адмирал Гаранин, командир «Победы». В свое время он принимал участие в экспедиции и даже пару месяцев командовал гарнизоном базы. На наше счастье, работы были в ведении флота, и тогдашний командующий сделал правильный выбор. Вне всякого сомнения, Гаранин был не только талантливым флотоводцем, но и незаурядным ученым. Вместе с профессором Вицкевичем им была создана аппаратура, позволяющая прокалывать пространство без использования лазерного оружия, силами одного корабля, оснащенного ядерным реактором. Гаранин оснастил «Победу» своей установкой и перед самой войной сумел вновь пробиться в параллельный мир. Он переоснастил базу на Нежданном и, когда началась война, перебазировал туда свой корабль. До сих пор непонятно, каким образом он смог удержать все в тайне, но это именно так, и секрет его побед заключался именно в неуловимости его линкора. Обратный прокол значительно менее энергоемок, и поэтому обратный переход можно осуществить в любой части океана, а возможно, и материка. Адмирал Гаранин просто выходил на позицию, включал свою аппаратуру и выскакивал в самом неожиданном месте.

— Неплохо, — задумчиво пробормотал Васильев. — Я бы попробовал разобраться в их записях. Жаль, что Гаранин погиб. Впрочем, Вицкевича я знавал. Он, наверное, тоже…

— Нет, он и сейчас живее всех живых, — одними губами усмехнулся командующий.

— Все это очень интересно, но какое это имеет отношение к нам? — не слишком вежливо перебил их Сенюков. Глупый вопрос, конечно, начальство ничего не говорит зря, да и ждать от начальства в такой ситуации чего-то хорошего наивно, но надежда умирает, последней…

— Самое прямое, — командующий чуть понизил голос. — Вам не приходило в голову, что ваш корабль слишком универсален для нашего мира?

— Иногда приходило. Мы редко можем использовать нашу огневую мощь полностью.

— Вот именно. «Громобой» был заложен еще в те дни, когда страна процветала и денег было много. Он — корабль-авантюра, именно он должен был быть использован для исследования неведомого мира и не его вина, что строили его слишком долго и что участвовал он совсем в другой войне.

С минуту все молчали, обдумывая услышанное, потом Малинин, не встревавший все это время, мрачно заметил:

— Если вы хотите использовать наш корабль по назначению, то ничего не получится. Мы способны пройти в любую часть Мирового океана и нас никто не заметит, но ваши лазеры туда не протащить.

— И не надо. Ваш корабль будет оснащен лично профессором Вицкевичем, аппаратура уже доставлена. Потребуется неделя для переоснащения ею вашего корабля, загрузки продовольствия и боеприпасов. Мы собрали здесь все, даже ядерные ракеты.

— Можем не справиться с базой, — задумчиво пробормотал Васильев. — «Победа», как-никак, имела полторы тысячи человек экипажа, а нас только пятеро.

— Открою вам страшную тайну, — улыбнулся командующий. — База действует, на ней тридцать тысяч человек, все постройки расположены под землей, все полностью автоматизировано. Туда перед самой капитуляцией успели перевести несколько военных заводов и остатки нашего флота.

— Что за остатки?

— Ударная авианесущая группировка, в том числе атомные «Варяг» и «Нахимов». Ракетные крейсера «Петр Великий», «Ураган» и «Москва», эсминцы, субмарины, катера, транспорты. Гарнизон — дивизия морской пехоты. Кстати сказать, они там не очень и нужны. Для функционирования базы достаточно двух человек.

— Как это так?

— Представьте себе что-либо, стократ более автоматизированное, чем ваш «Громобой». Трудно? Тем не менее это так. На базе когда-то внедряли последние достижения науки и техники.

— Тогда на фига там нужны мы? — удивленно спросил Волков, и остальные согласно зашумели.

— Открою вам еще одну тайну, — помрачнел командующий. — Связь с базой потеряна три недели назад и до сих пор все попытки восстановить ее успеха не имели. Вас посылают разобраться. Кроме того, с вами пойдут профессор Вицкевич и новый комендант базы генерал-лейтенант Кирильчук.

— А они что там забыли?

— Профессор должен проверить свою аппаратуру. Возможно, связь прервалась из-за этого. А генерал… Он зять самого, — командующий многозначительно поднял палец, — и поэтому вне нашей компетенции. По правде сказать мужик он говнистый, связываться не советую. Впрочем, переход — штука сложная и неизученная. Всякое может случиться…

— Не учите нас, шеф, — Волков потянулся и громко хрустнул пальцами, — если что, то сразу, — он сделал выразительный жест рукой. — Не в первый раз замужем.

— Вот и ладушки. А теперь, ребята, у вас неделя отдыха. Можете съездить в город, расслабиться. Только не сравняйте мне его с землей.

— Простите, но мы останемся, — ответил ему Сенюков. — Нам на этом корабле служить, значит, нам и руководить ремонтом.

— Хорошо. Господа офицеры, не смею больше вас задерживать.

— У меня тут вопрос возник, — поднял вдруг голову молчавший до того Сомов. — А не могли там америкосы отметиться? Может, из-за этого и проблемы?

— Сомневаюсь, — задумчиво отозвался командующий. — Я слышал, что до войны они не смогли выйти в параллельные миры, хотя и занимались чем-то подобным. А в войну… С ресурсами у них тоже был не густо. Да что там, не было у них лишних ресурсов. А от внедренцев у нас контрразведка есть.

Уже на борту «Громобоя, в боевой рубке, где их никто не мог услышать, Сенюков сказал:

— Ребята, не хочется думать о своих плохо, но это задание для смертников. И контрразведчикам нашим я не слишком доверяю — они не один раз уже ошибались, да так, что… А, да что там. На всякий случай возьмите из арсенала автоматы и из своих кают без оружия — ни шагу. Петя, особенно это тебя касается.

— Да ладно тебе… — чуть смущенно прогудел Сомов.

— Не ладно, а выполняй. Это ко всем относится, ясно?

— Так точно! — дружно рявкнула команда.

В город они все-таки выбрались. Произошло это через девять дней, в последний вечер перед отплытием, когда все было погружено, установлено, сто раз проверено и перепроверено. В конце концов, они были сейчас никому не подконтрольны, на суше не были давно, а когда в следующий раз удастся отдохнуть — и вовсе неизвестно. Поэтому, взяв катер с «Громобоя», бравый экипаж бодро преодолел восемьдесят миль и в полном составе десантировался в порту, где стояли у причала иностранные военные корабли и уже налаживался мирный быт, то есть разрешали ходить по улицам ночью и, при наличии денег, покупать все, что заблагорассудится.

Первой жертвой отдыхающих подводников стал частный ларек у входа на пристань. Ларек уже закрывался, но Ильич громогласно пообещал хозяину, что если тот сейчас же не выдаст им требуемое, то «они ему такое устроят…» и в доказательство взял ларек левой рукой за угол и слегка приподнял. После этого им были немедленно выданы две бутылки водки и какая-то колбаса на закуску. Приняв на грудь по сто пятьдесят и рассудив, что водка неплохая, а они, в конце концов, не варвары какие-нибудь, экипаж решил оплатить водку по справедливой цене. Получив примерно треть от указанного на ценнике, хозяин начал было протестовать, но его пыл быстро охладили вид адмиральских погон Сенюкова и его железный кулак, оставивший большой, быстро темнеющий синяк на скуле горе-предпринимателя.

Прикончив водку, слегка пошатываясь и горланя на всю улицу непристойную песню, они пошли гулять по городу. Редкие патрули связываться с ними не рисковали — здесь еще не разучились уважать офицерские погоны.

Возможно, выход в город закончился бы самой обычной пьянкой, если бы не три слегка подвыпивших матроса с французского корвета, тоже не ко времени решившие поискать развлечений в ночном городе. Две компании, уставшие от дисциплины и долгого плавания и жаждавшие приключений, неумолимо сближались, пока не столкнулись нос к носу на пустой и пыльной улице засыпающего города. Французы, сильнее других пострадавшие в этой войне, решили хотя бы на словах продемонстрировать, кто сейчас хозяин в городе, и это решило все дело…

— Слушай, Серега, ты французский изучал, тебе и переводить, — вынес вердикт Сенюков.

Малинин задумчиво пожевал губами и перевел, в точности воспроизводя обороты чужой речи.

— Та-ак, — протянул разом протрезвевший Волков, — они что же, обозвали нас всех пассивными гомосексуалистами?

— Да, ты правильно понял, всех козлами, а тебя, Степа, еще и рыжим козлом.

— Мужики, да что же это делается? Меня оскорбляют, а все молчат? Чья сегодня очередь безобразия нарушать?

— Моя, — просто ответил ему Сомов.

— Слышь, Ильич, уступи очередь, а? Ты ведь уже ларек тряс.

Сомов секунду подумал, а потом ответил:

— Но ты вместо меня три раза дежуришь по камбузу.

— Годится. Ну, я пошел.

Волков снял фуражку, отдал ее Васильеву и не торопясь, вразвалочку двинулся к ожидавшим его французам. Подойдя к ним на три шага, он остановился, поглядел на них сверху вниз (его рост был метр девяносто два) и совершенно спокойно, на сносном английском высказал им, кто они такие и, не мелочась, кто такие французы вообще. После этого, не давая им опомниться, он подпрыгнул и в прыжке с разворота достал самого рослого из противников по голове тяжелым ботинком. Того отшвырнуло в сторону, прямо на одного из товарищей, а Волков тем временем пнул второго ниже пояса и повернулся, чтобы лицом к лицу встретиться с третьим, только-только освободившимся от упавшего на него тела.

Щелкнуло лезвие открывающегося ножа, но воспользоваться им француз не успел — Волков аккуратно ударил его левой ногой в коленную чашечку и, когда француз нырнул вниз, хватаясь за ушибленное колено, не теряя даром времени перехватил руку с ножом. Мягкое движение обоими руками, и кости чуть слышно хрустнули. Впрочем, для француза этот звук слабым не показался. Страшно закричав, он попытался ударить Волкова здоровой рукой, но получил короткий удар в челюсть и растянулся на асфальте.

— Как врач, гарантирую одному перелом нижней челюсти, второму — перелом запястья, третьему — отсутствие в будущем детей. Вечер начался славно.

— Стоило ли калечить людей? — укоризненно покачал головой Васильев.

— Стоило, Николай Петрович, стоило, а то совсем обнаглели, гады.

— Ну, тогда чего уж мелочиться — пошли «Казбек» громить.

— Пошли.

И экипаж решительно двинулся в направлении сияющего огнями ресторана «Казбек».

Этот ресторан открылся совсем недавно и уже был облюбован местной мафией. Он был тихим местом с сильной охраной, которая вполне профессионально обыскивала посетителей на предмет оружия и могла оторвать головы тем, кто смел не подчиниться этому правилу. Ни милиция, ни военные патрули здесь не появлялись — хозяин платил им немалую мзду. Впрочем, он мог себе это позволить, ведь цены в ресторане были, мягко говоря, запредельными. Впрочем, в «Казбек» редко ходили ради еды — здесь, на нейтральной территории, встречались представители криминальных группировок, ссорились и мирились, заключали миллиардные сделки, а бдительная охрана следила за тем, чтобы никто не вздумал изменить такое положение вещей. Впрочем, «все приходяще и уходяще», как выразился Васильев, примеряя на руку тяжелый медный кастет.

Швейцар в шикарном мундире, как обычно стоящий у входа, сразу отметил, что люди, приближающиеся к ресторану, не только не входят в число постоянных клиентов, но и вообще не должны здесь появляться. Поэтому он загородил своей громоздкой двухметровой тушей вход и, напустив на себя грозный и в то же время важный вид, громогласно объявил:

— Закрыто!

— А почему люди внутри? — вежливо поинтересовался Сенюков.

— Не ваше дело. Закрыто.

— Мужик, отойди с дороги.

— Вы что, не поняли? — швейцар коротко свистнул и рядом материализовались трое парней с могучими фигурами и наглыми рожами. — Валите отсюда.

— Да ты что, офонарел? — вмешался Малинин. — Не видишь, мы только с моря, хотим поужинать в хорошем ресторане…

— Поужинать! Нет, вы слышали, поужинать! — швейцар расхохотался. — Да твоего месячного заработка не хватит здесь на одну котлету. Слушайте, идите-ка вы отсюда, а?

— Ты, орел! — вскипел внезапно еще не остывший от драки Волков. — Ты где был, когда мы воевали? Дома сидел? Или зэков охранял? С дороги, сволочь!

— Вы что, обнаглели? — швейцар шагнул назад. — Ребята, объясните им…

Объяснить «ребята» ничего не успели — Сомов внезапно схватил двоих за горло и резким движением ударил друг о друга головами. Пока они медленно оседали на землю, Васильев с неожиданной для ученого ловкостью врезал третьему кастетом в солнечное сплетение и добавил другой рукой по лицу. Тем временем Волков неторопливо придвинулся к ошалело глядящему на побоище швейцару.

— Ну что, гнида, хочешь узнать, что чувствует мясо, подвешенное на крюке? — и, не дожидаясь ответа, поддел его двумя пальцами под ребра и резко потянул вверх. Швейцар тихо взвыл, дернулся, пытаясь освободиться, но получил кулаком под дых, тихо охнул и присоединился к первым жертвам драки.

— Вперед, — скомандовал Сенюков и все пятеро, миновав огромный пустой холл, где пришлось вырубить еще двоих томящихся от безделья охранников, вошли в сияющий огнями зал. Неторопливо оглядевшись, адмирал махнул рукой и они направились к свободному столику.

Официант с лицом знающего себе цену холуя подскочил почти сразу.

— Господа, этот столик заказан.

— Ну и что? Ты лучше принеси нам шампанского и, пожалуй, всего остального, только по первому разряду. Шевелись.

— Но, товарищ адмирал…

— Два года уже адмирал. Неси, сказано!

Официант убрался, но спустя минуту вместо него подошли пятеро громил, сопровождающие невысокого пузатого человека в строгом сером костюме. За его локоть цеплялась красивая, но, на взгляд Сенюкова, излишне накрашенная женщина лет тридцати.

— Господа, этот столик заказан, — заявил один из громил.

— Кем, если не секрет?

— Мной, — толстяк нагло усмехнулся, — и если вы не освободите его немедленно, вас сейчас выкинут вон.

— Нас многие пытались… — начал было Сенюков, но Волков, имевший хорошую память на лица, внезапно перебил его:

— Вить, погоди, ты его не узнаешь?

— Нет, а что?

— Да ведь это майор Шевченко. Помнишь, он был комендантом склада снабжения?

— Кажется, припоминаю…

— Да помнишь, помнишь. Это ведь с его легкой руки мы получили пятьсот банок консервированной кеты, от которой у нас у всех во время похода был жуткий понос. Помнишь, когда мы из гальюнов вылезти не могли?

— Так это он?

— Конечно, кто же еще? И ведь живой до сих пор.

— А почему?

— Не знаю. Впрочем, это можно исправить.

Волков медленно поднялся из-за стола, совершенно спокойно взял с него правой рукой бутылку минералки, подбросил ее, ловко поймал за горлышко и внезапно разбил ее о голову Шевченко. Потом посмотрел на опешивших охранников, кивнул им на лежащего майора и с усмешкой бросил:

— Так будет с каждым, кто посмеет спереть что-то, принадлежащее нам. И с тем, кто нам угрожать посмеет, тоже.

Вместо ответа охранники бросились на него. Без сомнения, они были крепкими парнями, кое что смыслившими в драке, но сейчас они нарвались на того, кто был им не по зубам — до того, как попасть на «Громобой», Волков служил в разведроте морской пехоты и то, чему его учили, забывать пока еще не собирался. Поэтому двое из нападавших сразу отлетели назад, прямо на соседние столики, где, не растерявшись, их приняли в кулаки сидящие там блатные. Еще одного Волков перебросил через себя, крепко приложив головой об пол. Остальных уработали его товарищи, вовремя повскакавшие со своих мест.

На помощь павшим «героям» поспешили их товарищи со всех концов зала, но их постигла та же участь. При этом перевернулись прямо на посетителей еще несколько столов и через какую-то минуту в зале началась всеобщая потасовка. С треском ломалась мебель, летали по воздуху тарелки, визжали женщины, а виновники всего этого не слишком торопясь покинули зал через громадное, во всю стену, окно, предварительно выбив стекло каким-то не в меру решительным блатным, попробовавшим почесать о них кулаки.

Решив, что с «Казбека» на сегодня достаточно, они двинулись обратно в порт, но по дороге Малинин сумел их убедить, что длительное воздержание, сопутствующее дальнему походу, может вредно сказаться на здоровье, и потому пришлось сделать еще одну непредвиденную остановку — на сей раз в публичном доме. Там побыли часа полтора и ушли не заплатив, благо вышибал вырубили еще когда заходили. Больше приключений по пути не было и в порт прибыли благополучно.

Катер исправно ждал их у причала, мягко покачиваясь и демонстрируя всему порту довольно бездарно намалеванную на корпусе эмблему — карточную колоду с пиковым тузом сверху. Эмблему придумал и нарисовал все тот же неугомонный Малинин, решивший однажды с похмелья, что грешно такому кораблю, как «Громобой», не иметь своего фирменного знака. Остальной экипаж был в тот момент не в лучшем состоянии, поэтому идею одобрили — лишь бы отвязался побыстрее. К счастью, было это недавно и пиковый туз не успел еще примелькаться в этих водах, а то пришлось бы соскребать перед каждым визитом.

— Ну что, кому вести катер? — спросил Сенюков.

— А кто меньше всех принял, тому и карты в руки, — ответил Васильев.

— Так поровну же наливали, — робко заметил Сомов.

— Все верно, но ты, Ильич, тяжелее всех, а значит, на единицу массы…

— Ну вот, как морды бить, так Степан, а как развозить всех, так Ильич, — обиженно прогудел великан.

— Ладно, я поведу, — заявил Малинин, — только если что — не взыщите.

— Решено, — подвел итог адмирал, — поехали.

Малинин напялил на голову шлем управления, надел электронные перчатки и включил двигатель. Обычно такими катерами управляли втроем — один пилотировал, второй был у двигателей, а третий — у пульта управления огнем, управляя при необходимости четыремя огневыми башнями со спаренными тридцати семи миллиметровыми пушками, две из которых были расположены на носу, а две по бортам, чуть выше. При атаке все башни могли вести огонь прямо по курсу, при отступлении две бортовые башни прикрывали катер сзади. Кроме того, на катере были четыре противокорабельные ракетные установки, по две с каждого борта.

Сейчас, надев шлем и перчатки и задействовав тем самым уникальное, как и все на «Громобое», оборудование, Малинин переключал на себя одного все управление катером, связываясь напрямую с бортовым компьютером и становясь как бы его частью. Он действительно сравнительно мало пьянел, поэтому, подняв катер на воздушной подушке, достаточно легко вывел его из порта и привел на базу, лишь один раз едва не выскочив по дороге на берег. Лихо подрулив к «Громобою», он подал сигнал компьютеру субмарины, и в борту корабля, чуть позади третьей башни, поднялся громадный люк, впуская катер в ангар. Едва не зацепившись бортом, катер мягко вошел внутрь и люк закрылся, наглухо отрезав их от внешнего мира.

Как оказалось, торопились они зря — Вицкевич, конечно, прибыл вовремя, минута в минуту, наверное, служба вместе в Гараниным приучила его к так не свойственной крупным ученым точности, а вот генерал со своей охраной задержался изрядно. Почему, правда, никто выяснять не стал — субординация не позволяла, да и, по большому счету, не интересовало это никого.

В результате, в море вышли с опозданием на сутки, ранним утром, когда на сопках еще стелился туман и солнце только-только показалось из за моря. Не было оркестра, не было торжественных речей, лишь тяжко взревел на прощание ревун «Громобоя», тускло блеснул мокрый пиковый туз на рубке, и последний корабль Российского флота вышел в море, навстречу неведомому…

Первые три дня пришлось таиться, вести корабль на больших глубинах, чтобы не быть замеченными с американских судов, рыскавших в этих водах. Сенюков почти не вылезал из рубки, хотя с самого начала вахты несли по очереди, но не стандартные четырехчасовые, а свои собственные, шестичасовые, дающие больше времени для отдыха. Вообще в экипаже все достаточно квалифицировано могли подменять друг друга, но Сенюков предпочитал в этих опасных водах все контролировать сам.

Выбравшись на просторы Индийского океана, они могли не беспокоиться больше о возможности обнаружения, и потому, не теряя даром времени, они дали полный ход. И тут-то уж «Громобой» показал, на что он способен.

«Громобой» был своего рода рекордсменом — при необходимости он мог разгоняться до сорока узлов — больше, чем любая другая субмарина и даже больше, чем большинство надводных кораблей. Правда, при такой скорости он терял свое главное преимущество — бесшумность. Теперь любой корабль, оснащенный простейшей акустической аппаратурой, мог обнаружить его, но курс «Громобоя» пролегал вдали от торговых путей, а вероятность встречи с рейдерами в конце войны была невелика.

Обогнув мыс Доброй Надежды, «Громобой» развернулся на северо-запад. Теперь его курс был прямым как стрела и заканчивался непосредственно в точке перехода. На борту корабля все было спокойно — экипаж по очереди дежурил в боевой рубке, почти всю работу брала на себя автоматика и вмешательство человека требовалось крайне редко. Генерал, шесть солдат его личной охраны и профессор почти не выходили из своих кают, благо все удобства были прямо там, и появлялись лишь для приема пищи. В рубку они не совались, потому что идентификационных браслетов, открывающие экипажу доступ во все помещения корабля и, как оказалось, базы, у них не было — судя по сему, они и не предполагали, что генералу такой браслет по должности положен, а никто в экипаже не захотел утруждать себя, объясняя ему это, и тем более не стал бы выдавать ему браслет, хотя в сейфе имелось несколько запасных. Вообще, ни от кого не было секретом, что власть Кирильчука на Нежданном будет чисто номинальной — нынешний комендант был уважаемым на флоте адмиралом и в случае конфликта между ним и генералом на его стороне выступят и команды кораблей, и морская пехота, да и экипаж «Громобоя» тоже. С шестью увальнями из тылового подразделения против эскадры не попрешь, так-то, генерал.

Один-единственный конфликт между моряками и генералом, правда, произошел — обладатель длинного и острого языка, Малинин сумел довести одного из солдат до белого каления своими насмешками, кстати, ничем не обоснованными, и солдат, не долго думая, не без успеха попытался набить Малинину морду. Видимо, не сообразили, что перед ними офицер — в походе весь экипаж ходил в простых рабочих комбинезонах, понятных для солдат знаков различия в виде погон на корабле во время похода не носили и звания своего противника солдат не знал. К счастью, в отсек вошел возвращавшийся к себе в каюту с вахты Васильев и, не долго думая, одним ударом сломал солдату ключицу. После этого Кирильчук пошел жаловаться Сенюкову, но это ни к чему не привело — во первых, за своих Сенюков стоял горой, а во вторых, как открытым текстом было объяснено генералу, неприятности были бы у солдата, напавшего на офицера. Тыловой генерал, похоже, только сейчас сообразил, что рядовых здесь нет, и заткнулся, решив не нарываться на скандал.

В точку назначения они прибыли ночью. Дредноут всплыл на перископную глубину и довольно долго маневрировал, занимая позицию для перехода. Профессор Вицкевич, впервые почтивший рубку своим посещением, требовал как можно более точной ориентации корабля в пространстве, видимо, радуясь возможности покомандовать, но в конце концов даже требовательный профессор был удовлетворен и, убрав перископ, субмарина застыла на месте.

— Всем занять места по боевому расписанию, — скомандовал Сенюков, но это была чистая формальность — все и так уже находились на местах, пристегнутые к креслам на случай теоретически возможных сотрясений.

— Профессор, программа перехода задействована, приступаем по вашему сигналу.

— Хорошо. Всем приготовиться… Старт!

Палец профессора вдавил кнопку на пульте. В недрах дредноута загудел реактор, впервые после испытаний развивая полную мощность. Гигаватты энергии, которые ранее никогда не требовались «Громобою» в таком количестве, теперь поглощались аппаратурой перехода без остатка. Корабль дрогнул, на всех, даже самых стойких, накатил мгновенный приступ морской болезни. Из всего экипажа лишь Волков, как врач готовый к самому худшему и надевший кислородную маску, сдержал приступ рвоты, да профессор, уже бывавший в ином мире, ничего кроме легкого головокружения не почувствовал. Легко можно было представить, что происходит в каютах непривычных к морским походам солдат и генерала. Раскачиваясь и дрожа, «Громобой» стремительно проваливался сквозь, как любили говорить полузабытые фантасты древности, «пространственно-временной континуум».

А в воздушной системе дредноута в момент начала перехода автоматически открылся тайком присоединенный туда баллон с отравляющим веществом…

Качка прекратилась так же внезапно, как и началась. Почувствовав это, Волков с омерзением стянул с лица влажную от пота кислородную маску и глубоко вздохнул. Тут же его лицо перекосилось, он поспешно натянул маску обратно и часто-часто задышал, вентилируя легкие. Поднявшись с кресла он, шатаясь, добрался до шкафа с лекарствами.

Благодаря своей профессии врача он очень хорошо знал, как спастись от отравления различными ядами, а благодаря немалому жизненному опыту он мог определить многие яды с ходу, по вкусу или запаху. Теперь это умение пригодилось. Яд, который присутствовал в воздухе, имел уже чрезвычайно малую концентрацию и только поэтому Волков не умер сразу. Это был мгновенно действующий нервно-паралитический яд, но время жизни его составляло лишь пять-шесть минут после распыления, после чего он распадался на три абсолютно безвредных компонента. Сразу же приняв противоядие, Волков отделался сильнейшей головной болью, но боль была не самое страшное. Самым страшным была мысль о том, что остальные-то противоядия не имеют, а значит…

Как только истекло время распада газа Волков снова содрал с лица маску. К тому времени он был уже нагружен лекарствами и находился в машинном отделении. Однако он опоздал — Николай Петрович Васильев, добрейший человек и талантливый ученый, был уже мертв. Вероятно и он, и остальные члены экипажа даже не почувствовали, что умирают, настолько быстро это произошло. Лишь Сомов, чей могучий организм дольше всех сопротивлялся яду, успел встать и умер уже в коридоре. Он лежал животом на высоком комингсе, тело в коридоре, а ноги в отсеке, и не было силы, которая вернула бы его к жизни…

— Эй, смотри, дохтер-то живой, — раздался сзади удивленный голос. Волков обернулся и увидел двух солдат из охраны Кирильчука. Видимо, встреча оказалась неожиданной для обеих сторон. Только этим и можно объяснить, что умерли именно они, одетые в бронежелеты и вооруженные до зубов, а не Волков, имеющий при себе лишь кортик. Впрочем, в тот момент Волков не думал об этом. Рефлексы, намертво вдолбленные в него еще в морской пехоте, сработали раньше, чем у уступающих ему по подготовке солдат. Он стремительно шагнул вперед и влево, на ходу выхватывая кортик, и очутился лицом к лицу с одним из солдат. Их пули еще выбивали искры из бронированной переборки там, где он только что стоял, а Волков уже оказался в точке, где его мог достать только один из стрелков оказавшийся между Волковым и своим товарищем. Закрываясь солдатом как щитом Волков точным движением ударил его кортиком в глаз и толкнул труп, а это был уже труп, на второго и, пока тот освобождался, вновь скользнул вперед и вбок, на этот раз вправо, и достал его кортиком в горло.

Вернувшись в свою каюту, надев бронежилет и прихватив «Стечкин» с глушителем, Волков бегом направился в рубку. Тремя выстрелами свалив двоих ничего не подозревающих часовых у входа, он как буря ворвался внутрь.

В рубке явно не слышали почти бесшумных хлопков за толстой переборкой. Двое последних солдат, один с рукой на перевязи, были убиты сразу. Генерал, склонившийся над пультом, обернулся и лапнул было рукой кобуру, но точный удар в висок опрокинул его на палубу. Оглушив генерала, Волков обернулся к Сенюкову с профессором.

С первого взгляда было ясно, что они мертвы. Профессор лежал на палубе лицом вниз в неестественной позе, его труп уже успел окоченеть. Сенюков остался в кресле, его левая рука была отрублена — генералу нужен был браслет-ключ, но он не знал, как его снять и прибегнул к самым радикальным мерам. Крови почти не было, значит, браслет снимали уже с трупа.

Волков подошел к пульту, осмотрел его и зло улыбнулся — браслет не помог генералу. Пульт нельзя было активизировать, не зная кода. По видимому, генерал считал иначе, но «Громобою» было наплевать, что о нем думают его пассажиры, и теперь уже сам Кирильчук, связанный, лежал в боевой рубке.

Когда генерал пришел в себя, он обнаружил, что связан по рукам и ногам и лежит на верхней палубе дредноута. Вокруг, куда ни глянь, простиралось море, а над генералом нависал Волков, только что похоронивший товарищей и жаждущий крови. Увидев, что Кирильчук пришел в себя, Васильев нагнулся, приподнял его и резко встряхнул.

— Ну что, гнида, очнулся? Молодец! — он похлопал генерала по щеке. — А теперь ты скажешь мне, на кого ты работаешь…

Вначале генерал пытался гордо молчать, но Волков знал много способов развязывать языки и уже через пять минут генерал говорил так быстро, что пришлось включить магнитофон. Закончив допрос Волков спокойно скрылся в рубке, не обращая внимания на отчаянные вопли Кирильчука. Почти сразу же подводная лодка погрузилась.

После этого была сумасшедшая гонка в незнакомых водах. За бортом ревела вода, а Волков вел корабль к острову по проложенному еще Сенюковым курсу. Напряженная работа всегда помогала ему отвлечься от мрачных мыслей и этот случай не был исключением. И всего через четырнадцать часов в перископ уже виден был остров Нежданный, пристанище русских кораблей в этом мире. Идеальная база, если вдуматься, просто подарок для любого флота.

Если смотреть по карте, остров больше всего напоминал вытянутый желудь с большими выщеребинами с обоих концов. Эти выщеребины были ничем иным как хорошо защищенными от ветра бухтами, в которых и размещались корабли. Остров, весь заросший лесом, был вытянут на добрых сорок километров почти точно с севера на юг. Подойти к нему можно было только через эти бухты — с запада и с востока берега представляли из себя неприступные скалы, а вдоль них протянулась сплошная полоса рифов, через которые невозможно было перебраться ни шлюпке, ни пловцу, которые грозили гибелью не только местным судам, но и современным крейсерам, рискни они приблизиться.

Северная бухта была много больше южной, в ней и была основная стоянка и корабли набились туда, как сельди в бочку. Между стоящими борт о борт кораблями были переброшены трапы, но даже сильная оптика перископа не позволяла разглядеть на кораблях ни одной живой души.

Южная бухта была не столь удобна, зато имела одну оригинальную особенность — нависшая над берегом скала не доставала до дна, образовывая гигантскую подводную пещеру, уходящую вглубь острова почти на три мили. Высокий купол пещеры был заполнен воздухом и имел многочисленные выходы на поверхность. В пещере была устроена вторая стоянка, тайная, невидимая снаружи, и стояли там три подводных ракетоносца типа «Сталин», выведенные с баз Северного флота перед захватом их врагом, и подводный крейсер типа «Барс» с Тихого океана. В южную бухту и направил Волков свой корабль.

Медленно, осторожно, кормой вперед, чтобы в случае нужды не тратить время на разворот, «Громобой» проник в пещеру. Подняв перископ, Волков огляделся и отметил, что волнения в пещере нет совсем, хотя снаружи море было неспокойным и даже в бухте гуляли волны. Не обнаружив никакого движения он пошел на всплытие и воды пещеры с шумом расступились, выпуская наружу ощетинившееся огневыми башнями чудовище. Теперь любой, рискнувший устроить засаду, рисковал напороться на огонь девяти крупнокалиберных орудий, но все было спокойно. Выждав с полчаса, Волков вышел на палубу и огляделся. Вокруг не было ни души, лишь мощные прожектора освещали пещеру мертвым белым светом. Вздохнув, он хотел уже выводить катер, но в последний момент у самого дальнего причала взревел мотор и легкая шлюпка, в стремительном броске преодолев пещеру, лихо подрулила прямо к вежливо спущенному Волковым трапу. Три человека почти бегом поднялись по нему и направились к капитан-лейтенанту, придерживая кортики. На одетом в десантный камуфляж Волкове не было знаков различия и это, по видимому, ввело встречающих в заблуждение.

— Где генерал Кирильчук? — спросил старший, в погонах капитана третьего ранга.

— Там, — неопределенно мотнул головой Волков и шагнул в сторону. Офицеры один за другим исчезли в люке, а Волков, вынув из кобуры старый, но безотказный «Стечкин», бесшумно шагнул следом.

Через два часа он уже сидел в узле связи базы и вызывал штаб. На это у него ушло еще час, но вот по экрану пробежала рябь и перед Волковым возникло лицо командующего, похудевшее от недосыпания. Посмотрев на Волкова, командующий удивленно вскинул брови.

— А где Сенюков?

— Контр-адмирал Сенюков убит при попытке захвата «Громобоя» американской спецслужбой.

— Какой спецслужбой? — не понял командующий.

— ЦРУ. Экипаж мертв, база мертва, — и Волков коротко, не вдаваясь в подробности, описал все, что произошло на «Громобое». В заключение он сказал:

— На базу были внедрены трое агентов, — он назвал фамилии. — Ваши идиоты из особого отдела лопухнулись, как всегда… Против базы было применено бактериологическое оружие, наше оружие, с наших складов. Это штамм легочной чумы, крайне активный, убивающий человека в течении двух-трех дней, но полностью вырождающийся за две недели. Очень эффективное оружие, вычищающее огромные территории и не дающее для завоевателя вредных последствий, мы что-то подобное в Египте применяли, помните? Когда я прибыл, база была не только мертва, но и очищена от трупов. Уцелели только заранее вакцинированные агенты, но… — Волков развел руками, — после допроса я их, гадов, расстрелял. Генерал признался, что уже семь лет работал на ЦРУ и должен был передавать вам дезинформацию и ждать американского флота. Показания я на видео записал, а генерала, уж извините, того… Можете хоть под трибунал отдавать — ваше право. В целом база полностью дееспособна и готова принять гарнизон.

— Гарнизона не будет. Точку перехода контролирует американский флот.

— Тогда я возвращаюсь. Буду во Владивостоке через…

— Степан, — командующий вздохнул, — пойми, пожалуйста, эта база — наша последняя надежда. Ее нельзя оставлять, ни в коем случае. Я не могу тебе приказывать, но и я, и весь штаб, просим тебя: прими командование базой. Через несколько лет мы, возможно, оправимся и сможем послать помощь, а сейчас, если согласишься, ты назначаешься главнокомандующим нашей группировкой в этом мире и получаешь звание, — тут он повернулся к кому-то стоящему сбоку и невидимому Волковым и кивнул, — контр-адмирала.

— Но смогу ли я…

— База автоматизирована полностью, в сейфе «Громобоя» полный пакет кодов для компьютера базы. Ты справишься. В крайнем случае, ты всегда можешь вернуться. А если не будет другого выхода, можешь даже нанять себе в помощь местных… Не объясняя им как управлять базой, конечно.

— Постараюсь обойтись без этого, — Волков вздохнул. — Хорошо, я согласен. Когда следующий сеанс связи?

— Я сам выйду на связь. Дело в том, что нам сейчас придется уйти в подполье, ничего не поделаешь, мы проигравшая сторона. Аппаратура сейчас не только в узле связи, но и на «Громобое», разберешься. Прости, и удачи тебе, адмирал!

Связь прервалась и, посидев с минуту перед экраном, Волков вздохнул, потер усталые, слезящиеся глаза и отправился на «Громобой» спать. На завтра у него было много дел.

Прошло четыре года. Нельзя сказать, что это были самые лучшие годы в жизни контр-адмирала Волкова. Вначале он работал, как каторжный, пытаясь освоиться на базе, понять, как и что на ней работает, но в конце концов бросил это неблагодарное занятие. Принципы управления он понял, с центральным компьютером базы разобрался, а в остальное лучше было не лезть — системы авторемонта обеспечивали базе практически бесконечную автономию. Не совсем бесконечную, конечно, но пока есть энергия, база будет функционировать, а реактор оказался рассчитан на триста лет — более чем достаточный, на взгляд Волкова, ресурс. Так что с этой стороны все было закрыто достаточно плотно и надежно. Единственной неприятностью, кроющейся в невозможности справиться со всей этой машинерией для Волкова была еще одна добавка к куче и так имеющихся у него комплексов, однако комплексом больше, комплексом меньше… Какая разница?

Гораздо хуже была ситуация с кораблями. Корабли — не база, даже в законсервированном виде долго им не простоять — сгниют. Реакторы кораблей заглушены, но если какой-нибудь крейсер или там авианосец затонет — мало не покажется, достойно бороться с радиоактивным загрязнением человечество так и не научилось, поэтому Волков всерьез ломал голову над тем, как бы в случае нужды в одиночку отбуксировать аварийный корабль подальше в море.

Ну и наконец сам Волков. Одиночество, даже на таком шикарном острове, можно сказать, райском уголке с пальмами и попугаями — вещь сама по себе тяжелая. А когда могил на острове больше, чем деревьев — еще хуже. Волков, как врач, прекрасно понимал, что рано или поздно у него съедет крыша, а поселяться в доме с высоким забором и мягкими стенами ему категорически не хотелось. Пока было много работы — еще ничего, но появилось свободное время — и пришли мысли. Тяжелые мысли. А главное, не с кем было даже поговорить. Сеансы связи были редкими и короткими, передал, что все в порядке, получил бодрое «одобрям» — и сиди дальше, кури бамбук. Иногда Волкову казалось, что ничего нет, ни центра, ни родины, ничего. Что он остался один, и это было первым шагом к безумию.

Нет, он не терял времени зря — и самообразованием занимался, и на катере в море выходил, на рыбалку. С берега не ловил, брезговал — часть трупов, как он знал, сбросили в море и, хотя на фронте ему довелось повидать всякого, но ловить рыбу, разжиревшую на человечине… Это, знаете ли, не совсем то, что надо для успокоения нервов.

Однако всего этого было мало, поэтому Волков, после долгих размышлений, решил выйти в море и добраться до ближайшего оплота местной цивилизации, благо карта глубин у него была — предшественники постарались. Они, кстати, неплохо постарались, даже несколько спутников на орбиту вывести успели — и картографические, и для связи. Не всю планету охватили, конечно, но и то хлеб. Из их записей Волков четко уяснил, что уровень местной цивилизации соответствует примерно началу восемнадцатого века на земле, да и по летоисчислению первая половина восемнадцатого столетия идет. Вообще, история здесь повторяла земную почти один в один, не присматриваясь специально отличий и не увидишь — это многое упрощало. Еще больше упрощали дело звонкие дублоны с пиастрами, сиречь местные денежные знаки, которых на складе, вместе с прочими золотыми побрякушками, нашлось неожиданно много. То ли пару золотых галеонов ребята в свое время подняли, то ли ограбили кого ненароком. Волков в подробности вдаваться не стал, да и спросить было не у кого, а в абсолютно ненужных записях рыться было лень. Главное в это деле что? То, что золото в кошельке, пистолет в кобуре и шпага на поясе во все времена облегчали контакты с аборигенами.

Первый бросок Волков совершил к берегам местной Северной Америки — и недалеко, и меньше вероятности, что нарвешься на неприятности. Если рвануть в вечно воюющую Европу, то можно и нарваться. Получилось неплохо — оставил «Громобой» в море, благо шторма в ближайшую неделю не ожидалось, на десантном катере подошел к берегу, а последние пять миль пешочком, пешочком. Рисковал, конечно — места незнакомые и практически дикие, мало ли что случится, но, к счастью, обошлось. Если вдуматься, наверное, у него все же немного поехала крыша, однако, как известно, дуракам везет. Добрался до ближайшего города и неделю оттягивался — вино, драки, бабы, а главное, живые люди вокруг. Конечно, жуткое нарушение дисциплины и, с учетом ситуации, непростительный риск, но… Невозможно же и дальше терпеть одиночество. На базу Волков вернулся усталый, с фингалом под левым глазом и царапиной от чьей-то рапиры на плече, но довольный. Хотел щенка взять, но не рискнул — мало ли как повернется жизнь, а оставлять, случись что, собаку в одиночестве на острове будет совсем не по человечески. Говорят, чем больше человек узнает людей — тем больше он любит собак. Волков считал, что людей он знает.

Потом такие броски-рейды стали регулярными. Волков облазил побережье Северной Америки, Европы, Средиземного моря. Прочие места его не слишком интересовали, индусов, китайцев и прочих корейцев с неграми он не слишком жаловал, да и интересовали его больше всего здешние оплоты цивилизации. Он не старался навербовать людей, хотя и имел вроде бы на это право — не стоило, по его скромному разумению, допускать на базу чужаков. А вот агентурную сеть создать стоило, что он и старался сделать. И информация была нужна, и, главное, обеспечить возможность для будущей вербовки рекрутов. Как Волков не без основания считал, несколько наемных дивизий лишними в грядущей войне никак не будут, а что будет сама война, он нимало не сомневался. Несколько раз его пытались перехватить боевые корабли, пару раз Волков даже обратил на них внимание, но все это были мелочи, не более. И так продолжалось до тех пор, пока не случилась одна из тех мелких неприятностей, которые иногда переворачивают мир.