Конец Рублевки

Глава 10

Марка сидела на подоконнике открытого окна и взирала на поселок с высоты третьего этажа. Пятиэтажный кирпичный дом был единственной высоткой в округе. Районная администрация выделяла квартиры залетным гостям в надежде, что те задержатся и пополнят трудовые резервы. Маркина мать, Вера Ивановна, имела педагогическое образование. Устроилась работать в школу учителем истории, за что и была наделена трехкомнатными хоромами. Надумай она их приватизировать и продать, на вырученные средства в городе нельзя было бы приобрести даже самый убогий уголок в коммуналке. Поселок, расположенный в трехстах километрах от краевого центра, не котировался на рынке недвижимости.

Девушка кусала губу, вспоминая недавний диалог с преподавателем экологии. После того, как она обнаружила незаконную вырубку в заповедной зоне, Петр Сергеевич пообещал, что разберется с ситуацией и натравит на нарушителей инспекторов и контролеров. Несколько дней Мара жила в предвкушении торжества справедливости: рубка будет остановлена, а виновные наказаны. Забежала в школу поинтересоваться у учителя итогом его разбирательств. Каково же было ее удивление, когда Петр Сергеевич устало отмахнулся:

– Мы с тобой подняли бурю в стакане воды. Замеченная нами лесосека – легальная. На участок выдан лесорубочный билет, так что все в порядке. Мы зря паниковали.

– Погодите, – нахмурилась. – Вы сами видели этот билет?

– Конечно видел. Черным по белому – вырубке подлежит 200 кубометров древесины, – раздраженно ответил мужчина. Беседа его нервировала. – Я же сказал, беспокоиться не о чем. Иди, займись делом. Я занят.

Мара поплелась домой. По идее, следовало радоваться: тревожившая проблема оказалась пустым подозрением. И все же странное чувство не давало покоя. Весь вечер слонялась из комнаты в комнату, ощущая, будто упустила нечто важное. Мать изучающе посмотрела на дочь:

– Чего шляешься из угла в угол? Тебе же объяснил человек: волновались вы напрасно. И вообще, переключись на что-нибудь стоящее! Твои листочки, цветочки и козявочки не прокормят тебя в будущем. Ты должна подумать о выборе нормальной профессии. Впереди выпускной класс, а ты еще не решила, в какой вуз и на какой факультет поступать!

Девушка изумленно приподняла брови:

– Как это не решила? Я уже говорила, куда буду поступать!

– Это на эколога-то? Ты все шутки шутишь?

– Я предельно серьезна. Ты знаешь.

Женщина закрыла рот ладонью. Выкрутасы дочери стали приобретать опасные масштабы. Посещать кружок юного натуралиста в свободное от занятий время – еще куда ни шло. Но намереваться связать с этим свою дальнейшую жизнь – бред и ребячество. Юношеский максимализм – явление трудно управляемое. Но все-таки Вера Ивановна надеялась, что заявления дочери носят поверхностный характер, и не стоит придавать им значения.

– Пора бы заканчивать с легкомысленными фантазиями. Ты уже не глупое дитя. В 16 лет надо проявлять больше ответственности.

Марка хотела сказать, что она действительно не дитя и способна принимать взрослые решения. Ей интересно все, что связано с природой, и она уверена, что на этом поприще добьется многого. Ведь когда любишь свою работу, то делаешь ее качественно. Да, труд эколога низкооплачиваем, но разве это главное? Девушка вздохнула. Она могла бы долго и красноречиво объяснять маме, что сотню раз взвешивала все «за» и «против», и осознала, что нельзя предавать мечту. Но мама вряд ли бы поняла…

Мара поглядела вниз: дворник лениво подметал территорию перед домом. Вдалеке, за гаражами, виднелось голубое здание школы, а чуть правее – почты и детского сада. Широкая дорога вела в горку, за которой начиналась притока Амура. Можно было пойти на речку поплавать, но сейчас полно мошек и оводов. Едва вынырнешь – насекомые вгрызутся в мокрую кожу, испортив впечатление от купания. Лучшее средство спасения от мошкары и комаров – дым. Но не разведешь же костры вдоль всего берега. Идеальное время для водных процедур – раннее утро и поздний вечер.

«Искупаюсь после того, как вернусь с огорода», – переоделась в спортивный костюм, натянула кроссовки и вышла на улицу. Дачи жителей пресловутой пятиэтажки находились в шести километрах от поселка, возле Верхнего хутора. Нижний хутор – с тремя домами – располагался чуть ближе, у самого берега, и в один прекрасный момент был полностью затоплен в половодье. Пострадавшие обитатели вынужденно переселились в более высокое и безопасное место, откуда взирали с тоской на свои заброшенные лачуги.

Путь занимал около часа пешком. Ухабистая тропа вихляла между зарослей вековых деревьев, тишина лишь изредка прерывалась ревом мчавшегося мимо мотоцикла или грузовика. Марка шагала быстро, чтобы гнус (так называют уссурийскую мошку) не успевал примоститься на теле. После укуса открывается кровоточащая ранка, она распухает и ужасно зудит. Чесать ее нельзя – раздражение только увеличится. Когда мелкие крылатые твари усиленно атаковали, девушка срывалась на бег трусцой.

Добравшись до огорода, сразу же запалила костер, набросала сверху свежей травы. Густой сизый дым застелился над грядками, отгоняя противных насекомых. Схватила тяпку и принялась окучивать картофель. Закончила через три часа. Устала. Поплелась домой. Ради разнообразия вышла на дорогу, обогнув хутор с другой стороны. Возле одного из дворов лежали длинные массивные бревна. Рядом стоял пропитого вида мужик и дымил папиросой.

– Добрый день, дядя Сема.

– Здорова, здорова. С фазенды возвращаешься?

– Ага. Отработала.

– А мне вот только предстоит, – дядя Сема указал на бензопилу.

Мара понимающе закивала:

– Тут три дерева?

– Точно. Вот заказал шесть кубометров, привезли утром.

– Так вечер уже! Настраивались долго? Успехов! – хихикнула и направилась дальше. Через десять метров внезапно остановилась и повернула обратно.

– Дядь Сем! Получается, что в среднем дереве – порядка двух кубометров древесины?

От неожиданности мужик сплюнул. Затушил папироску о жестяную банку, надетую на колышек забора.

– Смотря, в каком среднем дереве…

– В зрелом кедре, например?

– Хм. С одного ствола кубометра два деловой древесины будет. Это без вершинника. А зачем тебе?

Марка замерла, производя вычисления. Петр Сергеевич заявлял, что лесорубочный билет был выдан на 200 кубометров. То есть максимум на сто деревьев. Но она своими глазами видела огромную поляну и беспомощное обнаженное небо посреди густой вечнозеленой тайги. Там явно вырубили не сто кедров, а не менее тысячи, – значит, было заготовлено около двух тысяч кубометров!

– Эй, – дядя Сема щелкнул пальцами, – ты в порядке? Так зачем тебе такие подробности?

– Для общего развития! – девушка со всех ног побежала к поселку.

Школа была закрыта. Тарабанила в дверь, пока уборщица не открыла:

– Чего ломишься, бестолочь? Нет никого, все разошлись давно! И чего неймется! Каникулы, отдыхайте! Нет же! Лезут, лезут, будто других занятий нет!

Преподаватель по экологии жил на окраине. Домчалась за десять минут. Постучала по калитке. Хозяин появился во дворе.

– В чем дело? – Петр Сергеевич был в линялых шортах и растянутой майке, и, завидев ученицу, смутился. – Ты? Подожди!

Нырнул в дом и вскоре появился снова, переодетый в брюки и рубашку. Вышел на улицу, смахнул со скамейки песок и листья, уселся.

– Что случилось?

Мара выдержала паузу. И высказала все, что думала о недобросовестном педагоге. Тот слушал молча, сосредоточенно разглядывая черное пятнышко на коре растущей рядом березы.

– Вы же сколько раз сами восклицали, что за последние пятьдесят лет в Хабаровском крае площадь кедровых лесов сократилась больше, чем в три раза! И вот когда нам предоставляется возможность повлиять на ситуацию, прижучив хотя бы одного вредителя, вы отступаете! Почему? – закончила пламенный монолог и воззрилась на мужчину.

– Полагаю, врать тебе бессмысленно, – вздохнул он. – Больно ты умная, не по годам. Директор лесхоза, выдавший подрядчику разрешение на незаконную операцию, действует с ведома районной администрации. Лес – источник солидного дохода, даже для тех, кто призван его защищать… Тут задействованы госорганы, и бороться с ними бесполезно. Я обращался и в районную прокуратуру, и в местное отделение Росприроднадзора. Мне четко дали понять, чтобы я не совался. Неприятно говорить тебе это.

Марка слушала и ушам своим не верила. Этот человек, жалобно гримасничающий и беспомощно разводящий руками, некогда был для нее кумиром, олицетворением благородного стремления спасать землю от варварства. Не он ли внушал ей, что даже один в поле воин? Что преступно ждать у моря погоды? Что нельзя пускать все на самотек, ибо последствия могут быть ужасны? И вот теперь, столкнувшись с проблемой, Петр Сергеевич вещает о тщетности борьбы. Мол, ладно бы это был произвол частной организации, так тут же – администра-а-ация! Поэтому: отставить ропот и изображать неведение.

Наверное, она еще слишком неопытна и горяча, и здравый смысл не занимает в ее сознании главенствующее место. Черт возьми! Девушку не волнует, что мудрые взрослые назовут ее глупым ребенком. Она все равно попытается что-нибудь сделать, иначе перестанет себя уважать.

– Я вас правильно поняла: вы больше ничего предпринимать не собираетесь? – презрительно улыбнулась.

– Хотел бы, да не могу. Когда ты вырастешь, то поймешь, что умнее принимать некоторые вещи как данность.

– Единственная данность – это малодушие. Все остальное можно изменить, – Мара готова была разрыдаться от злости.

– Пойми. Жизнь – не кружок юного натуралиста. Жизнь гораздо серьезнее.

– Да-да. Нечто подобное я сегодня уже слышала, – горькая усмешка исказила ее симпатичное лицо, обрамленное каштановыми волосами. – Знаете, в эко-лагере я больше не принимаю участия.

– И кого ты этим накажешь? Только себя, – Петр Сергеевич пригладил волосы на висках и встал, намереваясь окончить беседу. – Зря ты так остро реагируешь. Мне тоже противно от происходящего, и еще как! Но иногда приходится наступать на горло собственной песне.

– Может быть. Но почему-то мне кажется, что сейчас не тот случай, – девушка сморгнула выступившие слезы и пошла домой.

Хотела завернуть к подруге Варьке, пожаловаться, но почувствовала, что надо выплакаться. Возле детского сада серел бревенчатый домик – такой крошечный, что в нем поместилось бы от силы два человека. Немудрено. Домик предназначался для детворы. Марка залезла внутрь и устроилась на низенькой лавочке, вмонтированной в стену. На песчаном полу валялась пустая бутылка из-под пива и многочисленные окурки. Издалека донесся раскат грома. Скоро ливанет дождь – как обычно в этих краях – недолгий.

На душе скреблись кошки, прогнать их было невозможно. Мара стиснула зубы, чтобы не закричать. В этот момент она ненавидела всех людей на планете. Злоба бурлила где-то в районе горла, вызывая тошноту. На секунду девушке даже померещилось, что она вырвет. Потрогала лоб – очевидно, поднялась температура.

Тяжелые капли застучали по деревянной крыше. Сначала редко, как бы нехотя, потом интенсивнее. Наконец, устав ласкать землю стыдливой прелюдией, небо обрушилось вниз упругим холодным ливнем. Сплошная пелена дождя затянула видневшиеся в дверном пролете очертания поселка. Отчаянные капли залетали внутрь в попытке намочить укрывшегося в домике человека. Мара представляла себя тупой улиткой, которая спряталась в хрупком панцире и упивается ложным ощущением безопасности. Ничего не изменится, если она продолжит здесь сидеть, плача над мировой несправедливостью. Надо отбросить обиду и напрячь мозги. Из любого тупика есть выход. И она его найдет. Девушка поднялась и вышла наружу. Дождь полоснул ее горячее лицо прохладной бритвой. Стало легче.