Конев. Солдатский Маршал

Глава двенадцатая. ПЕРВЫЕ СРАЖЕНИЯ. ИТОГИ

Витебское и Смоленское сражения были для генерала Конева и его армии первыми сражениями в Великой Отечественной войне, и поэтому о них стоит рассказать подробнее. Будущий маршал, победитель Манштейна, начинал формироваться здесь, на позициях по Западной Двине и Днепру летом 1941-го.

Второй стратегический эшелон РККА, который, по первоначальным замыслам Ставки, должен был развивать успех армий, дислоцированных под Минском и Белостоком, вынужден был сдерживать натиск подвижных соединений группы армий «Центр» на линии Полоцк—Витебск—Жлобин—Адреаполь— Ярцево—Ельня. Западный фронт словно заново возродился.

Армии первого эшелона оказались частично разгромленными, частично окружёнными в Белостокско-Минском «котле». Они распались на группы численностью иногда до полка, иногда до батальона и меньше. Некоторые из этих групп, несмотря на полную обречённость на гибель или пленение, продолжали драться изолированно. Одним в ходе этих отчаянных боёв выпадала удача пробиться к своим, на восток. Они шли по дорогам и лесам, минуя немецкие заслоны. Такие группы, как правило, уже не представляли опасности для противника, а для своих зачастую были просто обузой. Сломленные морально, они, поставленные в оборону, не выдерживали очередного артналёта или появления вражеской авиации, бросали позиции и бежали дальше на восток. Вирус страха и паники действовал, как чума, угрожая распространиться и на войска второго стратегического эшелона. Катастрофа под Белостоком и Минском открыла путь противнику к Смоленску, историческим воротам на Москву

В число семи общевойсковых армий второго стратегического эшелона, который теперь, в соответствии с изменившейся ситуацией на фронте, должен был остановить врага, входила и 19-я армия генерал-лейтенанта Конева.

Именно она оказалась в самом невыгодном положении в момент немецкого наступления. Ставка не ожидала, что на западе дела пойдут настолько скверно, что Минский оборонительный район падёт так быстро, и поэтому фактически оказалась неготовой встретить немцев на рубеже Гомель—Могилёв—Орша—Витебск—Невель—Великие Луки. Только часть армий была развёрнута в боевой порядок, окопалась на своих рубежах, обеспечив себя тылами и подвозом. Но противник, наткнувшись на их твёрдую оборону, не стал упорствовать на этих труднопробиваемых участках и начал искать более слабые места.

Четвёртого июля были арестованы и отданы под суд командующий войсками Западного особого военного округа генерал Павлов, работники его штаба и командующий 4-й армией генерал Коробков. За катастрофу под Минском и Белостоком должен был кто-то ответить. По представлению посланного в войска Мехлиса виновных нашли быстро. Фронт перестал существовать.

Но в эти же дни, дни череды катастрофических неудач и поражений, виновных искали везде.

В архиве Министерства обороны РФ в Подольске хранится любопытный документ — «Справка о действиях 19 армии Западного фронта». Документ издан под грифом «Сов. секретно» 24 июля 1941 года и передан члену Военного совета Западного направления… Но вот кому? Дело в том, что именно 24 июля в штабе Западного фронта произошла смена караула: армейского комиссара 1-го ранга тов. Мехлиса Л.З., отозванного в Москву, сменил бывший первый секретарь компартии Белоруссии П.К. Пономаренко. И тот и другой фигуры в советской истории фактурные, большевики до мозга костей. Донесения на своих начальников в Москву строчили регулярно, за что, видимо, их и держали при высоких штабах всю войну. По всей вероятности, начальник штаба 19-й армии генерал-майор Рубцов подготовил справку по просьбе (приказу) Мехлиса. Но читал её уже Пономаренко. Этот был помягче своего предшественника, и некоторые заключения и выводы настоящего документа своего логического развития не получили. В любом случае Пантелеймон Кондратьевич узнал о произошедшем под Витебском и Рудней десять дней назад чуть больше, чем было изложено в боевых донесениях, поступавших оттуда. Вынужденно привожу обширные цитаты из этой справки — ведь, как говорили древние, чёрт в мелочах. Документ характеризует не только ход боевых действий, но и атмосферу, царившую в штабах. Стиль и орфографию документа даю в подлиннике, сопровождая некоторыми комментариями.

9.7.41 г. 19 армия получила задачу не допускать захвата Витебска противником, овладеть Витебском, отбросить противника на запад и выйти на западный берег р. Зап. Двина.

К моменту получения этой задачи командующий 19 А в своём распоряжении имел:

25 ск — штаб Яновичи.

162 сд — 501 сп и Уг 67 гап, сосредоточивающиеся в районе Колышки.

134 сд — 629 сп без одного батальона, 738 сп и 156 орб, сосредоточивающееся в районе Понизовье, Силуяново.

Управление 34 ск, сосредоточивающееся в районе Рудня.

1/5 35 гап 158 сд.

Таким образом, на Витебском направлении войск 19 армии не было вовсе.

В связи с этим армии был подчинён 23 мк, сосредоточившийся в районе Стасьев и имевший в качестве реальной силы одну 220 мед (фактически едва сформированное по штатам мед соединение без танков и машин при неполном оснащении артиллерией).

Около 17-18 час. 9.7 частям 25 ск и 23 мк было приказано форсированными маршами выдвигаться:

134 сд — Прудники, Татарские (от района сосредоточение Понизовье, Силуянова — 60 км),

220 емд — в район 5 км ю.-в. Витебск (30 км).

Войска в ночь с 9 на 10.7 были выдвинуты в район Витебск. Опергруппа штарма 19, двигавшаяся по шоссе Смоленск—Витебск, начиная ст. Рудня, наблюдала настоящую картину отхода войск. Всё то, что двигалось по шоссе, задерживалось заградотрядом у Рудня и опергруппой по пути движения. (Как видим, заградотряды, эта жестокая неизбежность в обстоятельствах хаоса и паники, были созданы значительно раньше знаменитой директивы Ставки ВГК от 5.9.1941 о формировании заградительных отрядов на Брянском фронте. — С. М.) Пехота приводилась в порядок и возвращалась обратно, артиллерия становилась на огневые позиции на месте или с продвижением в сторону Витебска, автомашины использовались для подвоза частей 220 мед и огнеприпасов, танки возвращались под Витебск.

Таким образом удалось усилить 220 мсб артиллерией, снабдить артиллерию огнеприпасами и ускорить выдвижение пехоты в сторону Витебска. Помимо нескольких огневых барьеров, поставленных на участке шоссе от Королёве до Витебска, 220 мсб удалось усилить полутора полками тяжёлой артиллерии.

В ночь с 9 на 10.7 восточная сторона Витебска оборонялась 150 вооружёнными рабочими и 10—15 танками. Жел.-дор. мост был захвачен и удерживался немцами. Западная часть Витебска горела. (Надо отметить, что, организуя наступление, немцы всегда особо заботились о сохранности мостов, о том, чтобы Красная армия, отступая, не успевала или не могла вывести мосты из строя. Захватом мостов занимались особые разведывательно-диверсионные команды из спецподразделения абвера «Бранденбург-800». Можно предположить, что подобным подразделением в Витебске был захвачен также и аэродром. — С.М.)

С 3.00 10.7 220 мсб завязала бой с противником и имела успех в центре, где ей удалось переправиться одним полком на западный берег р. Зап. Двина и разгромить штаб германского соединения (убито 6 офицеров и один генерал). (Упоминания о гибели немецкого генерала не обнаружено ни в отечественных, ни в немецких источниках. Не подтверждают факта гибели генерала и мемуары немецких солдат и офицеров, широко публикуемых в последнее время. Таким образом, данное утверждение начштаба можно отнести на счёт обычных приписок, широко распространённых в армии. — С.М.)

На флангах успеха не было. Противник держал Улановичи на правом фланге и аэродром на левом. В Улановичи противник форсировал р. Зап. Двина и занял Улановичи полком пехоты. На аэродроме бой вёлся за каждое здание.

Утром 10.7 с юга к излучине р. Зап. Двина подошёл полк 229 сд и упрочил левый фланг 220 мсд.

Однако это успешное продвижение войск продолжалось лишь до вечера. Во второй половине дня 10.7 появилась авиация, усилилась сопротивляемость войск противника, начались контратаки.

В ночь с 10 на 11.7 полк 229 мед отошёл от излучины на 1 — 1¹/₂ км, поставив под угрозу фланг 220 мед, которая, в свою очередь, отвела полк с западного берега на восточный. Назревала угроза правому флангу 220 мед со стороны Улановичей.

Командующий приказал 162 сд атаковать и овладеть Улановичи, и отбросить противника на зап. берег р. Зап. Двина.

501 сп (162) сосредоточился к 22.00 10.7 в районе Сеньки. Получив боевую задачу, два батальона 501 сп с похода двинулись на Улановичи и после 10— 12 км марша в 3.30 11.7 атаковали противника в Улановичи. Бой начался успешно, противник дрогнул и побежал, бросая на поле боя пулемёты и другое оружие. Улановичи были захвачены. Но с рассветом налетела авиация и наступление приостановилось. Батальоны залегли, а затем начали отход. До 1.00 11.7 батальоны, седлая шоссе, удерживали Кирп (5 км сев.-вост. Витебска на шоссе). Батальоны были усилены одной ротой из Сенькова. В 19.00 11.7 из района Витебск по шоссе на Велиж двинулась мотопехота немцев. До 22.00 501 сп вёл бой с противником и затем начал отход.

501 сп дрался без дивизионной артиллерии и противотанкового дивизиона, которые ещё не подошли. (О том, как офицеры штаба корпуса возвращали на боевые позиции бегущий 501-й стрелковый полк, рассказал в своих воспоминаниях комбриг Горбатов. — С.М.)

134 сд к началу боя у Улановичи частью сил переправилась на сев. берег р. Зап. Двина, частью сил осталась на южн. берегу. В таком положении она была атакована мотомехсоединениями противника при поддержке авиации. В результате всё то, что было на южном берегу, рассеялось, а из северной группы два батальона до сих пор дерутся в составе 22 армии.

Управление 162 и 134 сд выдвинулись на северный берег р. Зап. Двина и кружными путями перебрались в район Вязьма, где сейчас и находятся.

Штаб 25 ск подвергся атаке, был рассеян, потерял радиостанцию и в настоящее время его местопребывание установить невозможно.

Остальные части 25 ск — 720 сп в течение 12—13.7 вёл бой под Колышки, 515 сп — под Яновичи, два батальона 162 сд под командованием начарта 162 сд полковника Алексеева — под Демидовым.

Так, вводимые по частям с похода части 134 и 162 сд, были не столько разбиты, сколько рассеяны авиацией и мотомехчастями противника в течение 10—13.7.

Та же участь постигла 127сд 25 ск, 38,129 и 158 сд 34 ск. Начиная с 16.7. и по настоящее время, эти дивизии дерутся под Смоленском: 38 сд — 29 сп — под Смоленском, 48 сп — под Ярцево; 158 сд — пятью батальонами без артиллерии — под Смоленском; 129 сд — так же одним полком — под Смоленском; 127 сд — одним полком совместно с 158 сд — под Смоленском.

Переброска армии с Украины на Западный фронт затянулась на долгое время вследствие:

1. Медленности движения эшелонов благодаря загрузке железной дороги;

эшелоны двигались тремя потоками:

а) Киев, Брянск, Рославль, Смоленск;

б) Киев, Орёл, Курск, Вязьма;

в) Киев, Москва, Вязьма.

2. Вынужденным переносом районов выгрузки и всё большим удалением их от районов сосредоточения. Первоначально район выгрузки был установлен ст. Голынка, Лиозно. Постепенно ст. выгрузки относилась на восток. Последним районом выгрузки был Смоленск, Ельня, Починок, удалённый от первоначального выгрузочного района на 100—150 км.

Один полк 127 сд был сосредоточен в Рославле и сейчас, вероятно, дерётся в составе группы Качалова.

Отдельные части 34 ск выгружены и оказались за ст. выгрузки последнего выгрузочного района.

Первые эшелоны 19 армии появились на ст. Рудня 4—5.7, последние выгружались в двадцатых числах юго-вост. от Смоленска.

3. Развитием хода событий на фронте, повлекшим за собой необходимость немедленного ввода в бой частей 19 армии в том виде, в каком они были.

Таковы основные причины ввода в бой войск армии по частям.

1. Войска 25 ск были отмобилизованы к моменту выступления в поход.

Войска 34 ск находились лишь в состоянии усиленной боевой готовности. Дивизии были доведены лишь до состава 12 000,[29] но не отмобилизованы.

На походе дивизии 12-тысячного состава испытывали огромные трудности из-за отсутствия транспорта и были неманевроспособны. Они не могли поднять положенного им количества боеприпасов, не могли возить миномёты и т. д.

2. Артиллерия подошла поздно по той причине, что в район Киева артиллерия подошла первым эшелоном и первой заняла огневые позиции в районах будущего расположения войск. По этой причине артиллерия оказалась в хвосте при погрузке, так как районы её ОП[30] находились в большом удалении от ст. Артиллерия потратила много времени на подход к ж.-д. станциям.

Войска армии дрались частями, группами, без артиллерийского оснащения. Дрались неплохо, но быстро истощались в бою, не имея резервов. Бой под Витебском, под Улановичи, бои под Смоленском показали, что войска смело идут в бой, дерутся и уничтожают танки, атакуют штыком пехоту, одерживают первоначальный успех, но не имеют сил для развития и даже закрепления достигнутого успеха — это одна сторона.

Вторая — отсутствие тылов не позволяет питать бой огнеприпасами. Бой прожорлив, огнеприпасы истощаются быстро, особенно в том случае, когда к началу боя их имеется менее положенного. А отдельные полки вступили в бой, не имея при себе положенного боекомплекта. Вступили в бой с ¹/₂—¹/₄ боекомплекта, с малым запасом горючего. Потому боеприпасы истратились быстро, что парализовало наступательный порыв. Затруднение с горючим и боеприпасами — постоянное явление.

Воздействие авиации противника на боеспособность войск очень велико. Одно появление авиации буквально парализует боеспособность войск. С появлением авиации войска перестают драться и не остаются на месте, войска разбегаются в поисках укрытия, оставляют поле боя. Противник, пользуясь этим, продвигается вперёд (Смоленск — 129 сд, 29 сп 38 сд, 127 и 158 сд, Витебск — 220 мед, 501 сп и т. д.). Самое большое количество самолётов, коим располагала армия, это было 10 пб и 5 истребителей в боях под Витебском. Повлиять таким количеством самолётов на изменение воздушной обстановки, конечно, нельзя.

Войска не умеют бороться с авиацией противника, не умеют вести себя под ударами авиации. Войска не отдают себе отчёта в том, что потери от авиации при умелом поведении войск незначительны, минимальны.

1. Войска исключительно плохо владеют радиосредствами, управление по радио с помощью шифра — мука, а радиосигналами пользоваться не умеют. Лишь в самое последнее время, когда все убедились, что радио — основное техническое средство в бою, начинают появляться известные признаки радиокультуры. Кроме того, я заметил, что корпуса 34 и 25 к радио прибегают очень неохотно из-за того, что немцы будто бы очень быстро засекают рации и обрушиваются на районы расположения раций авиацией.

Практика работы штарма и корпусов это не подтвердила. Если противник штабы и обнаруживает, то не по рации, а по беспорядку, творящемуся в районе расположения штабов.

2. Частая и необоснованная смена командных пунктов без разрешения высшей инстанции и без извещения её о перемене П.К. Этот недостаток, вернее, это безобразие относится цели ком и полностью и в первую очередь к штарму 19.

Внезапный и к тому же необоснованный скачок 9.7. под Витебск из Рудни привёл к потере связи со штафронтом и поставил под угрозу связь с 25 ск.

Второй случай — скачок из Рудня на ст. Кардымово, приостановленный распоряжением штафронта, также на сутки прервал связь со штафронтом. Лишь малое расстояние позволило держать непрерывную делегатскую связь штарма 19 Б. Плоская с Гнездово.

Подобные скачки производили и штабы 34 ск, и штаб 7 мк.

3. Штабы дивизий, корпусов располагаются всё же очень далеко от войск. Поэтому штабы сд и ск не имеют непосредственных данных о положении войск, дерущихся на фронте. Эти данные доходят до них через вторые и третьи руки, теряют свежесть и правдивость, вследствие чего затрудняется быстрое вмешательство высших инстанций в ход боя.

4. В состав 19 армии последовательно включались 153, 186 и 50 сд. Однако, несмотря на самые добросовестные поиски, ни одной из этих дивизий найти не удалось. Как впоследствии оказалось, 186 сд была придана в момент, когда она уже частью сил отошла на север, а частью сил разбежалась.

153 сд была обнаружена лишь в виде отдельных групп. 50 сд в указанном пункте не оказалось.

5. В приказах продолжает иметь место неблагополучие с расчётом времени и пространства. Желание как можно быстрее выполнить поставленную задачу часто заменяет здравый смысл и войскам ставятся явно непосильные задачи.

Например, в приказе 19 армии 158 сд, связь с которой была только делегатами, была поставлена задача в 21.00 начать наступление и к утру достигнуть района, удалённого от исходного положения на расстояние 9 км.

В общем необходимо сказать, что управление осуществляется очень нервно, рывками.

Я это объясняю тем, что такой командной инстанции, как штарм 19, приходилось действовать вслепую. Отсутствие авиации и наземных средств разведки исключало возможность своевременного добывания данных о противнике, а следовательно, и осуществление заблаговременных боевых мероприятий на основе более или менее достоверных данных о противнике. В практике получалось, что события надвигались внезапно. Данные о противнике получались или от войск, уже вступивших в бой, или от органов местной власти или НКГБ, или от бежавших с поля боя бойцов и командиров. О Витебске первые данные были получены от бежавших командиров 186 сд.

Генерал-майор Рубцов. 24.7.41 г.».^{4}

Очевидно, начальник штаба 19-й армии счёл, что почва под ногами его непосредственного командира, генерал-лейтенанта Конева, зашаталась. Ещё бы, только что было арестовано и отдано под суд всё командование Западного фронта во главе с генералом армии Павловым, в том числе и начальник штаба фронта генерал Климовских. Это обстоятельство и побудило генерала Рубцова, на всякий-то случай, покритиковать и себя, и свой оперативный отдел, да и командующего, за то, что «управление осуществляется очень нервно, рывками».

Трудно не нервничать, когда приказы, исходящие из штаба фронта, рассчитаны на то, что их будут выполнять полнокровные дивизии, усиленные артиллерией и танками. А когда тебе якобы переподчиняют дивизию, а её невозможно найти ни в эфире, ни в поле…

К счастью, справка генерала Рубцова в руки Мехлису не попала. Бог миловал.

Документ, однако, прелюбопытный, даже в гигантском океане документов Великой Отечественной войны редкий, а самое главное, именно он, быть может, как никакие другие, отражает реальную картину событий периода Витебского сражения 1941 года. Читая его, невольно задумываешься: как наши отцы и деды вообще держались против танковых и моторизованных частей 3-й танковой группы Гота?! И ведь держались основательно! Жгли немецкие танки, уничтожали пехоту. Верно заметил кто-то из военных историков: Битва за Москву началась не в октябре и не под Нарофоминском, Можайском и Тулой. Она началась летом, здесь, на Белорусской и Смоленской землях. При этом документы и факты опровергают бытующую версию о тотальном беге Красной армии и массовой сдаче в плен. Не было такого. Были поражения, были окружения, пленение целых группировок, но — в ходе кровопролитных, упорнейших боёв, которые ослабляли вермахт, наносили ему, как впоследствии оказалось, невосполнимый урон и в живой силе, и в технике.

Об аресте руководства Западного фронта первого состава не забывал и Конев, и другие командиры. Приказ НКО № 02500 об обвинительном приговоре Павлову и его штабу был зачитан старшим офицерам от командира полка и выше 28 июля. Но и до этого в войсках знали об аресте штаба фронта. И понимали, чем это закончится в условиях военного времени. Понимали и то, что подобное может произойти и на их участке обороны, и с ними самими.

Много позже, когда закончится война, минует эпоха, маршал Конев будет листать дело Берии и обнаружит среди прочих некоторые документы, касающиеся непосредственно его самого, в ту пору командующего 19-й армией Западного фронта. Вот один из доносов:

«СПРАВКА

Командующий СКВО

генерал-лейтенант Конев Иван Степанович.

Конев Иван Степанович, 1897 года рождения… русский, из зажиточных крестьян, рабочий… В Красной Армии с 1918 года. Член ВКП(б) с 1918 года.

По имеющимся официальным материалам, И.С. Конев характеризуется как активный защитник и покровитель врагов народа…

Конев старался выдвигать и представлять к наградам и орденам впоследствии арестованных и разоблачённых органами НКВД врагов народа…

Конев в автобиографии скрывает, что его отец кулак, что его родной дядя Ф.И. Конев являлся долгое время урядником, издевался над крестьянами, был в 1929 году арестован органами НКВД, при аресте пытался покончить жизнь самоубийством.

Начальник 3-го управления НКО СССР майор безопасности Михеев

16 июля 1941 года».

Вот уж поистине — у каждого своя работа. Кто-то на передовой дрался с врагом, родную землю от иноземного завоевателя защищал. А кто-то, вдали от передовой, в тиши кабинета отыскивал врагов и писал на них бумаги, инициируя принятие действенных мер.

Разведка между тем доносила об отходе частей на флангах. Да что там отходе, офицеры связи рассказывали о бегстве войск. Не выдерживали казачки танковых атак и налётов пикирующих бомбардировщиков, когда позиции не были прикрыты достаточным количеством средств ПТО и ПВО.

Именно в тот период, когда Конев собирал по дорогам группы бойцов из разбитых под Минском частей, чтобы влить их в те немногочисленные батальоны, которые подходили из тыловых районов и со станций разгрузки, с ходу вступая в бой с целью отбить у противника Витебск, закрыть важнейшую коммуникацию, дорогу на Смоленск, — в это самое время на северном крыле 19-й армии произошла катастрофа.

В районе Сураж-Витебский оборону держали подразделения 25-го стрелкового корпуса. Командовал корпусом генерал-майор Честохвалов. Опасность, как известно, действует на людей по-разному: в одних она мобилизует способность быстро соображать и правильно действовать, у других отнимает остатки самообладания. Судя по воспоминаниям комбрига Горбатова, с командиром корпуса произошло последнее. Видимо, реальность войны, на которую попал генерал Честохвалов, настолько сильно подействовала на него, что заниматься боевой работой он попросту не мог, а затем и вовсе произошёл срыв, который повлёк за собой следующее.

Документы — самые красноречивые свидетели истории. И дело историка и исследователя их добывать и открывать для читателей. А уж оценить их искушённый читатель сможет сам. Так что мне остаётся всего лишь процитировать документ, хранящийся в Подольском архиве и озаглавленный очень обыденно-просто: «Письмо главного военного прокурора Носова В. на имя заместителя Наркома обороны СССР, армейского комиссара 1 ранга тов. Мехлиса Л.З.»^{5}. Письмо датировано 27 сентября 1941 года. В этот период (после расстрела Павлова и его штаба) всё, что предназначалось под расстрел, адресовалось исключительно Мехлису…

«10—20 июля сего года части 25-го ск, занимавшие оборону в районе города Витебск, Сураж-Витебский, позорно разбежались, открыли дорогу противнику для продвижения на восток, а впоследствии, попав в окружение, потеряли большинство личного состава и материальную часть.

Произведённым по поводу этого следствием установлено следующее: 25-й ск в составе 127-й, 134-й и 162-й сд в конце июня 1941 года из города Сталино — Донбасс был переброшен в район Киева, куда прибыл к 1 июля.

Из Киева по приказу командующего 19-й армией корпус переброшен в район Смоленска для занятия обороны по реке Западная Двина в районе города Витебска и города Сураж-Витебский, протяжением около 70 километров.

Погрузка и отправка частей по железной дороге из Киева проходила 2—4 июля. Руководство погрузкой и продвижением частей отсутствовало; в результате чего прибытие эшелонов не согласовывалось с предстоящим выполнением боевых задач, в связи с чем прибывающие части вводились в бой без организованного сосредоточения. 10 июля штаб корпуса расположился в лесу севернее города Витебска у села Мишутки. (Конев вспоминал: «Отдельные эшелоны 19-й армии загнали даже на Валдай; в связи с рассредоточением движения и разрушением железнодорожных узлов приходилось менять маршруты и перебрасывать эшелоны вместо Смоленска—Витебска к Валдаю». 6 июля 1941 года заместитель начальника 3-го Управления НКО СССР Ф.Я. Тутушкин докладывал В.М. Молотову: “Имеют место случаи направления эшелонов не по назначению. Эшелон со штабом 19-й армии и управлением 25 с.к. вместо следования на ст. Рудня через Конотоп был направлен на ст. Гомель. Виновники этого остались ненаказанными. 26 июня с.г. с Кировского (г. Ленинград) завода были направлены на ст. Орша два эшелона танков № 7/3016 и 7/3017. Эти эшелоны несколько дней перегонялись в треугольнике Витебск—Орша—Смоленск и не разгружались. 30 июня эшелон № 7/3016 был в Смоленске, а эшелон № 7/3017 — в г. Витебске. Где эти транспорты находятся в настоящее время, АБТУ сведений не имеет”». Вот такие истории происходили тогда сплошь и рядом. — С.М.)

На 11 июля в районе расположения корпуса находились: 442-й кап, 263-й отд. бат. связи, 515-й, 738-й СП и 410-й лап 134-й сд, 501-й СП 162-й сд, 1-й стр. батальон и дивизион гаубичного артиллерийского полка 127-й сд.

Несколько правее от штаба корпуса в районе села Прудники располагался штаб 134-й сд, в составе которой здесь находились два батальона 629-го СП, два батальона 738-го СП, батальон связи, зенитный арт. дивизион, один дивизион гаубичного арт. полка.

По приказанию штакора два батальона 501-го сп 162-й сд заняли оборону на западном берегу реки Западная Двина, севернее города Витебска. Части 134-й сд в составе 2-х батальонов 629-го сп и одного батальона 738-го сп заняли оборону по западному берегу Западной Двины в районе села Прудники, между городами Витебском и Сураж-Витебский. Остальные части находились на восточном берегу реки Западная Двина.

Днём 11 июля на участке обороны, занимаемой двумя батальонами 501-го СП, мотомехчасти противника неизвестной численности (разведка отсутствовала) прорвались через Западную Двину на шоссе Витебск—Смоленск и Витебск—Су-раж. Указанные два батальона 501-го СП, не имея надлежащего руководства, в панике разбежались. Охваченный паникой “окружения”, в ночь на 12 июля начал менять своё месторасположение штаб корпуса.

К 16.00 12 июля командир корпуса генерал-майор Честохвалов с группой штабных командиров и батальоном связи, бросив часть автомашин, прибыл на КП 134-й сд в село Прудники. Их прибытие сразу внесло панику в части дивизии, так как прибывшие, в том числе и сам Честохвалов, панически рассказывали о якобы нанесённых немцами потерях частям 162-й сд, бомбёжке их с воздуха и т. п. К 17.00 в тот же день генерал-майор Честохвалов сообщил, что мехчасти противника прорвались в районе Витебска и движутся по шоссе Витебск—Сураж, “штаб окружён”. Приказал корпусным частям отходить на восток, бросив на произвол находившиеся в обороне на западном берегу Западной Двины части 134-й сд. Только командир 134-й сд комбриг Базаров и комиссар дивизии Кузнецов, вопреки указанию командующего корпусом, остались на месте в районе села Прудники и руководили находившимися в обороне частями 629-го и 728-го сп, помогая им обратно переправиться через реку Западная Двина, а затем выходить из окружения. (К счастью, всегда находились храбрые и умные командиры, которые не терялись в самых тяжелейших ситуациях и «вопреки указанию командующего» спасали положение, людей и удерживали порученный им участок фронта. Но чаще всего они погибали, по сути дела, преданные своим командованием, брошенные на произвол судьбы и на растерзание противнику. Правда, при этом дорого брали с противника за свою гибель. А нам, их сыновьям и внукам, есть одно утешение, что они умерли честными людьми, солдатами, не бросившими оружия и не потерявшими самообладания перед лицом смерти. До сих пор поисковые отряды ищут в тех местах следы комбрига Базарова и комиссара Кузнецова, которые числятся без вести пропавшими. — С.М.)

После указания командира корпуса Честохвалова об отступлении началось паническое бегство на восток. Первыми побежали штаб корпуса и 2-й эшелон штаба 134-й сд, возглавляемый начальником штаба дивизии подполковником Светличным, который с 9 июля на КП отсутствовал — “отстал” и только к моменту отхода 12 июля прибыл в село Прудники. Автомашины без руководства в панике неслись на восток в направлении Яновичи. Паническое бегство штабных командиров губительно отразилось на частях и местных советских органах, которые бросали всё и бежали на восток, ещё не видя никакого противника и даже не слыша стрельбы.

13 июля штаб корпуса остановился у местечка Яновичи, но 14 июля переехал в лес у села Понизовье, бросив всякое управление частями корпуса и потеряв связь со штабом армии. По примеру штаба корпуса разбегались воинские части, не оказывая никакого сопротивления противнику, бросая материальную часть и снаряжение. 14 июля, боясь дальше двигаться без прикрытия и охраны, командир корпуса Честохвалов выделил несколько командиров и приказал собрать хотя бы небольшую группу войск, разбросанных в окружности по просёлочным дорогам, чтобы под их прикрытием организовать дальнейшее отступление на восток.

К исходу дня 14 июля в лесу были сосредоточены: 515-й СП, 410-й лап, батальон 738-го сп 134-й сд, два дивизиона 567-го лап 127-й сд, один батальон 395-го сп 162-й сд и мелкие подразделения других частей, всего около 4000 человек, вооружённых винтовками, пулемётами, фанатами, артиллерией, миномётами с запасами боеприпасов.

В штабе корпуса находились: 1) командир корпуса генерал-майор Честохвалов; 2) военком бригадный комиссар Кофанов; 3) начальник политотдела полковой комиссар Лаврентьев; 4) начальник штаба полковник Виноградов; 5) помощник начальника штаба полковник Стулов; 6) начальник особого отдела старший лейтенант госбезопасности Богатько и другие, около 30 человек.

Из штаба 134-й сд — начальник политотдела батальонный комиссар Хрусталёв, начальник артиллерии подполковник Глушков и другие. Сюда же в лес 14 июля вечером прибежал переодетым в гражданское платье, без личного оружия, начальник штаба 134-й сд подполковник Светличный. (Удивительный документ! Одна только фраза о «гражданском платье» подполковника Светличного чего стоит! Да, по-разному воевали в этой войне. И не всегда верной была фраза: кому какая судьба… Судьбу на фронте, как это ни странно, некоторые могли и выбирать. Комбриг Базаров и комиссар Кузнецов судьбу не выбирали. Она выбрала их и поставила руководить людьми в трудный момент и на самом трудном участке. Как они погибли, какой смертью, установить пока не удалось. В.К. Базаров имел звание комбрига. Известно, что перед войной по разным причинам не были аттестованы 196 комбригов. 41 из них был репрессирован. 15 освобождены перед самой войной или в первые дни войны. По аттестации 1940 года комбриг мог получить звание генерал-майора или полковника. Среди сидевших Базаров не числится. Известно, что в период боёв на оз. Хасан и Халхин-Гол он в звании полковника командовал 4-й стрелковой дивизией в составе 39-го стрелкового корпуса 1-й Приморской армии. Там у него произошёл серьёзный конфликт с Мехлисом. Базаров был арестован. Но вскоре освобождён. Судя по биографии, офицер он был боевой и человек бесстрашный, раз не побоялся повздорить с Мехлисом. 134-й стрелковой дивизией командовал с сентября 1939 года, так что дивизию знал хорошо. — С.М.)

Командир корпуса Честохвалов принял решение: не ожидая подхода остальных частей корпуса, продолжать отходить на восток, продвигаясь только лесами и только ночью, не входя в соприкосновение с противником, категорически запрещая стрелять в немцев. Трусость командования корпуса доходила до крайности. По приказанию командира корпуса полковник Виноградов пытался застрелить водителя одной из автомашин колонны, у которого случайно произошёл гудок от замыкания. Тут же лично побил сигнальные рожки во всех автомашинах, чтобы не повторился случайный гудок и не выдал противнику местонахождение колонны штаба. Так двигались 14, 15 и 16 июля. Пройдя 60—70 километров, сосредоточились в лесу у села Букино.

16 июля в этом лесу командир корпуса Честохвалов провёл совещание начсостава и приказал бросить всё имущество, оставить только носимое при себе. Были брошены: личные вещи начсостава, две рации, смазочные материалы, масса противогазов, пулемётные диски и коробки, документы, часть обоза, лошади и другое имущество. Здесь же Честохвалов объявил дальнейший маршрут отступления на восток по направлению на село Овсянкино. Движение из Букино намечалось двумя колоннами в 20.00 16 июля, причём колонна 10—12 легковых автомашин штаба корпуса вместе с броневиком охранения должна была двигаться в хвосте правой колонны. Для разведки по намеченному маршруту в 18.00 был выслан конный отряд в 25 человек. Однако командир корпуса не стал ждать результатов разведки, изменил своё прежнее решение и в 19.00 приказал колоннам двигаться по намеченному маршруту, а сам с колонной штабных автомашин бросил части позади и уехал по направлению на село Овсянкино. При въезде в село Рыпшево в 23.00 колонна штаба была встречена окриками: “Стой!” и беспорядочной стрельбой незначительного отряда немецкой разведки, по словам очевидцев, разведчиков было около 10 человек.

Возглавлявший автоколонну на первой машине начальник штаба корпуса полковник Виноградов, не останавливая машины, проехал и выскочил за село. Следовавший за ним во второй машине командир корпуса генерал-майор Честохвалов остановил автомашину, бросил личное оружие, поднял руки и пошёл к немцам. Находившийся с ним в машине начальник инженерной службы штаба корпуса подполковник Егоров выскочил из машины и бросился в другую сторону, через огороды в лес. То же сделали остальные командиры и политработники штаба корпуса; и стрелок автоброневика, и водители, следовавшие на своих машинах, бросили машины, документы и всё, что было, без единого выстрела разбежались по кустам. (Конечно, стрелок бронеавтомобиля в этой ситуации должен был открыть огонь. Но поведение его по-человечески можно понять. Если командиры не приняли бой и начали разбегаться, да к тому же машины комкора и других начальников запечатали со всех сторон дорогу, ни проехать вперёд, ни развернуться, и уж если генерал побежал к немцам с поднятыми руками, что делать простому бойцу? Бежать следом за генералом? Стыдно. Присягу Родине принимал. Да и в плен идти страшно. Так что осталась одна дорога — в лес. Вот почему нельзя бегать от противника ни генералам, ни офицерам. Офицер побежал — за ним вся рота, батальон. Генерал побежал — за ним дивизия, корпус, армия… — С. М.)

Полковник Виноградов, проехав 1 — 1,5 км за село, побоялся ехать дальше, бросил машину и с шофёром ушёл в лес, а оттуда одиночным порядком пробирался в сторону частей Красной Армии из так называемого “окружения”. Разбежавшиеся от машин комиссары Кофанов и Лаврентьев, полковники Виноградов и Стулов и другие штабные командиры, зная, что по этой дороге движутся части корпуса и могут попасть в засаду немцев, не предупредили об этом командиров частей. (В марте 1942 года Особый отдел Западного фронта вернулся к событиям полугодовой давности и провёл тщательное расследование причин поражения под Смоленском летом—осенью 1941 года. Под следствием оказались генералы и старшие офицеры 16-й, 19-й и 20-й армий, в том числе, кстати, и командир 34-го стрелкового корпуса Рафаил Павлович Хмельницкий, на которого ещё в конце августа 1941 года Конев оформил представление главкому Западного направления Тимошенко. 14 июля 1942 года военный трибунал Западного фронта вынес приговор, по которому почти все, находившиеся под следствием командиры дивизий и полков, были осуждены по ст. 58-1-Б УК РСФСР и расстреляны как изменники Родины. Лишь Рафаил Павлович выскользнул из-под расстрельной пули. Он снова ушёл в порученцы к маршалу Ворошилову. Так что, как можно предположить, большинство из тех, кто указан в этом документе, свою военную биографию закончили во рву перед дулами винтовок комендантского взвода. Комбрига Базарова и его верного комиссара Кузнецова давно уже не было в живых. Вот и подумай, где лучше умереть? В бою с врагом или во рву с колпаком из мешковины на голове… — С. М.)

17 июля, когда части подошли к указанному месту, немцы, подтянув силы, встретили их сильным огнём. (Можно предположить, что не все из кортежа комкора Честохвалова «разбежались по кустам». Кто-то всё же сдался или был захвачен немцами в плен и допрошен. Ведь откуда-то они узнали, что следом за колонной легковых штабных машин следует основная колонна корпуса. Для того чтобы подтянуть силы, противнику требовалось время и, самое главное, точная информация о том, кто, в каком количестве и в каком направлении движется следом за штабной колонной. — С. М.) Командиры соединений по своей инициативе вступили в бой, длившийся 2—3 часа, потеряв 130 человек убитыми и ранеными, под прикрытием артиллерии 410-го и 567-го лап, вывели свои части обратно в лес.

18 июля группа командиров штаба корпуса, разбежавшихся у села Рыпшево от немецкой разведки, в количестве 12—13 человек под руководством помощника начальника штаба корпуса подполковника Стулова, подошла к находившимся в лесу частям корпуса. Эти части возглавлял помощник начальника штаба 134-й сд подполковник Светличный и начальник политотдела дивизии Хрусталёв. Подполковник Светличный обратился к Стулову и находившимся с ним командирам штаба корпуса с предложением присоединиться к частям и возглавить руководство по выводу их из окружения. Полковник Стулов и находившиеся с ним командиры штаба корпуса отклонили это предложение и заявили, что меньшей группой им легче будет пробраться на сторону советских войск, и через пару дней ушли одиночным порядком. (К вопросу о полемике вокруг имени генерала армии Павлова. Правильно ли поступил Сталин, приказав, по сути дела, казнить штаб Западного фронта и других генералов, допустивших гибель армий под Минском и Белостоком. Паника в войсках — болезнь заразная. Как с ней бороться? В это время бежал не только 25-й корпус, но и 34-й. Генерал-лейтенант Хмельницкий тоже «наступал» на восток впереди своих войск. Но ему повезло. Его кортежу не встретились десять немецких разведчиков и не крикнули: «Стой!» Бегущие войска, парализованные страхом, надо было как-то останавливать. Так появлялись жестокие приказы и самый известный из них приказ № 227. Так появлялись заградотряды. Добрых генералов на войне не было. И быть не должно. Потому что чем добрей генерал, тем больше льётся крови в его войске. Судя по вялой реакции на доклад комбрига Горбатова по поводу бездействия артиллерии, Честохвалов был добрым генералом. Правда, потом это душевное качество не помешало ему приказать своему начальнику штаба застрелить ни в чём не повинного водителя автомашины. В отношении офицера штаба он, должно быть, не посмел бы требовать немедленной казни. А кто для него, не бывшего ни солдатом, ни командиром роты, солдат? Да никто, фронтовая дорожная пыль, не больше. Так что жестокие приказы были соразмерной обстоятельствам того времени необходимостью, тоже, разумеется, жестокой. Другое дело, что иногда под колесо военного трибунала попадали и те, кто вдруг поддавался общей панике и не находил в себе сил преодолеть мгновение ужаса и противостоять обстоятельствам так, как предписывал Устав. Такие офицеры могли бы воевать, обрести веру в свои силы в последующих боях. Но, к несчастью, не пережили лета 1941-го. — С. М.)

Находясь в окружении, под влиянием трусости, некоторые командиры и политработники, чтобы скрыть свою принадлежность к командному составу Красной Армии, посрывали знаки различия и петлицы, обменяли своё воинское обмундирование на гражданские костюмы, а часть из них даже уничтожила личные и партийные документы. Начальник политотдела корпуса полковой комиссар Лаврентьев уничтожил партийный билет, обменял своё комсоставское обмундирование на рваный костюм “заключённого”, отпустил бороду, повесил котомку за плечи и, как трус и бездельник, несколько дней двигался за частями, ничего не делая, деморализуя личный состав своим внешним видом. Когда ему предложили военное обмундирование, он отказался и одиночным порядком в своём костюме “заключённого” пошёл на восток. (Трудно осуждать малодушных. Но можно представить, какими глазами он смотрел на своих бойцов, которым только вчера читал передовицы из «Правды» и «Красной звезды», которым делал замечания и журил на партийных собраниях. И — как смотрели на него они. Что говорили между собой. Что думали. Вид комиссара, переодетого в зэка, сил им на той страшной дороге не прибавлял. — С.М.)

Также одиночным порядком пробирались военком корпуса бригадный комиссар Кофанов, полковник Стулов, начальник особого отдела корпуса старший лейтенант госбезопасности Богатько. Последний вместе со своей машинисткой, переодевшись в костюмы колхозников, выдавая себя за “беженцев”, пробирались в город Вязьму. (Ну, этот хотя бы машинистку свою не бросил. Если вывел её, то уже многое ему можно простить. — С.М.)

Подполковник Светличный, возглавивший части 134-й сд после бегства работников штаба корпуса, несмотря на наличие достаточного количества огневых средств и людей, продолжая преступную “тактику” командования штаба 25-го ск, вёл части только ночью и только лесами. Категорически запрещал вступать в соприкосновение с противником. (Рассказы фронтовиков, побывавших в окружении, свидетельствуют о том, что в данном случае подполковник Светличный поступал совершенно правильно. Ведь для него главным было — вывести людей из окружения. Ввязываться в драку с заведомо сильнейшим противником в тех обстоятельствах было равносильно самоубийству. — С.М.) Всё время восхвалял мощь немецкой армии, утверждая о неспособности Красной Армии нанести поражение немцам. Боясь, чтобы стук повозок не демаскировал местонахождение частей дивизии, и столкнувшись с трудностями ночных передвижений, Светличный 19 июля сего года приказал бросить в лесу повозки, лошадей, другое имущество, как “ненужное”. (С точки зрения интенданта, для которого повозка и противогаз дороже человеческой жизни, прокурор Носов, конечно же, прав, сгущая краски вокруг брошенного имущества. Что же касается восхваления мощи немецкой армии, то, скорее всего, подполковник, не сдержавшись, материл командование и всю Красную армию за то, что происходило вокруг. В любом случае видно, что подполковник Светличный действовал как мог, выводил людей, не поддался ни синдрому генерала Честохвалова, ни синдрому комиссара Лаврентьева. Позор таких командиров заключался не в том, что они срывали петлицы и переодевались в рваньё, чтобы скрыть свою принадлежность к РККА, — хотя с этого и начинается предательство, — а в том, что они бросили своих солдат, отреклись от обязанностей командовать своими подчинёнными, а значит, отвечать за них. Подполковник Светличный, даже в этом тенденциозном документе, который явно подводит его под действие приказа № 270 от 16 августа 1941 года, предстаёт всё же стойким командиром. Но беда в том, что именно такие, потом, по выходе из окружения, и попадали под дуло военного трибунала. — С.М.)

В тот же день он разбил оставшиеся части на три отряда: 1-й отряд — из состава 515-го сп с батареей полковой артиллерии и артиллерии 41-й лап под командованием капитана Цулая; 2-й отряд — из состава 378-го сп с полковой артиллерией и дивизионом 567-го лап, командир отряда капитан Соловцев. В 3-й отряд вошли остальные части дивизии с двумя батареями 410-го лап под командой подполковника Светличного.

По приказанию Светличного в ночь на 20 июля отряды выступили по намеченному им маршруту на восток: 1-й и 2-й отряды левой колонной под общим командованием начальника артиллерии дивизии подполковника Глушкова, а 3-й отряд под руководством Светличного — справа. Никакой разведки и связи между отрядами во время движения организовано не было. (Документ явно составлен так, чтобы на убой отправить всех — и виновных, и тех, кому можно было доверить воевать дальше, пусть с понижением в должности и звании. Видимо, в тот период нужны были козлы отпущения. С Честохвалова не спросишь. Базаров и Кузнецов, скорее всего, погибли. С таких, как Хмельницкий, как оказалось, тоже не спросишь… Подполковники Светличный и Глушков ответят за всё и за всех. — С.М.)

Пройдя 10—12 километров, правая колонна, заметив впереди выпущенную противником ракету, по приказанию Светличного повернула обратно к исходному положению. Сам подполковник Светличный уехал от частей.

Началась паника и бегство.

Весь день 20 июля части 3-го отряда находились без руководства и без связи с 1-м и 2-м отрядами. Только к вечеру из лесу явился подполковник Светличный и начали подходить одиночные бойцы и командиры из 1-го и 2-го отрядов без оружия. (Вот чем заканчивается попытка дневного марша. — С. М.)

По выяснении оказалось, что во время движения в ночь на 20 июля руководители 1-го и 2-го отрядов, услышав вдалеке шум моторов, посчитали их за танки противника. В испуге начальник артиллерии 134-й дивизии подполковник Глушков приказал бросить материальную часть отрядов, а людям спасаться, кто как может. (Значит, связь между 1-м и 2-м отрядами всё же была. Либо они двигались вместе. Бумага, составленная прокурором, очень противоречива, похожа больше на комиссарское донесение. Оно и понятно, ведь адресован документ товарищу Мехлису. — С.М.)

21 июля была выделена группа бойцов, одно орудие — вручены Глушкову, и приказано забрать оставленную им материальную часть. («Приказано…» Значит, кто-то приказывал в колонне, командовал, наводил порядок. Прокурор, заметьте, это опускает как несущественное. А это-то как раз и важно для восстановления полной картины событий. — С.М.) Однако и на сей раз он струсил, бросил людей и лошадей, а сам скрылся в лесу и больше к частям не подходил.

В результате преступной трусости подполковников Светличного и Глушкова в ночь на 20 июля сего года части 134-й сд, находившиеся в окружении, потеряли: около 2000 человек личного состава (разбежавшиеся из 1-го и 2-го отрядов), часть из них попала в плен к врагу; два дивизиона артиллерии, две батареи полковой артиллерии, много артиллерийских снарядов, более 10 пулемётов, около 100 лошадей и вооружение — оставлено немцам.

27 июля сего года подполковник Светличный с небольшой группой 60—70 человек прорвался на сторону частей Красной Армии, оставил в окружении 1000 человек личного состава, раненых и остатки имущества 134-й сд, которые возглавил начальник 5-го отдела (Служба тыла. — С. М.) штаба 134-й сд капитан Баринов, и находился с ними в лесу до прибытия генерал-лейтенанта Болдина, под руководством которого они вышли из окружения 11 августа…»

Цитируемый документ — произведение уникальное. К тому же оно напрямую связано с биографией нашего героя. Во-первых, речь идёт о подразделениях 19-й армии. Во-вторых, группа генерала Болдина, так называемая «лесная дивизия», вышла из окружения 11 августа 1941 года в полосе обороны 19-й армии, и, судя по мемуарам И.В. Болдина, командарм 19-й тепло встретил вырвавшихся из окружения.

Уже через несколько дней имя генерала Болдина Конев прочитал в знаменитом приказе № 270 от 16 августа. Приказу этому суждено было стать одним из самых знаменитых и, как теперь говорят, судьбоносных, своего рода символом 1941 года. Как и многие другие циркуляры, которые числятся по этой категории, он теперь, на расстоянии лет и поколений, кажется противоречивым и спорным. Действительно, сегодня трудно подсчитать, сколько судеб он унёс на тот свет, а скольким бойцам и командирам сохранил жизнь, совесть и честь. Как это ни странно, но глубинную суть его выразил генерал Карбышев, который перед смертью сказал таким же, как и он, пленным красноармейцам и командирам: «Помните о родине, и мужество вас не покинет».

Приказ читался во всех штабах и подразделениях. И касался он больше командиров и комиссаров, чем рядовых бойцов. В нём есть такие слова: «Зам. командующего войсками Западного фронта генерал-лейтенант Болдин, находясь в районе 10-й армии около Белостока, окружённой немецко-фашистскими войсками, организовал из оставшихся в тылу противника частей Красной Армии отряды, которые в течение 45 дней дрались в тылу врага и пробились к основным силам Западного фронта. Они уничтожили штабы двух немецких полков, 26 танков, 1049 легковых, транспортных и штабных машин, 147 мотоциклов, 5 батарей артиллерии, 4 миномёта, 15 станковых пулемётов, 3 ручных пулемёта, 1 самолёт на аэродроме и склад авиабомб. Свыше тысячи немецких солдат и офицеров были убиты. 11 августа генерал-лейтенант Болдин ударил немцев с тыла, прорвал немецкий фронт и, соединившись с нашими войсками, вывел из окружения вооружённых 1654 красноармейца и командира, из них 103 раненых». Но это в констатирующей части приказа. Пункт первый содержит следующее: «Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров. Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава». Текст приказа № 270 рождался, по всей вероятности, из таких документов, как «письмо» главного военного прокурора Носова на имя товарища Мехлиса. А само письмо, как нетрудно понять, родилось по тем же известным мотивам, которые во времена уже послевоенного поколения рождали письма «по просьбе трудящихся».

Дело в том, что военные историки, краеведы и поисковики, которые тщательным образом исследовали тему «лесной дивизии», утверждают, что на самом деле это подразделение сформировал не генерал Болдин, а заместитель по политчасти командира 91-й стрелковой дивизии 52-го стрелкового корпуса 24-й армии (третий стратегический эшелон) полковой комиссар Николай Алексеевич Шляпин. 24—25 июля дивизия неудачно контратаковала противника в районе Ярцева на реке Вопи, понесла большие потери и вынуждена была отойти на восточный берег Вопи. Часть дивизии осталась за рекой. С ними остался и полковой комиссар Шляпин. Именно он собрал по лесам по ту сторону фронта разбежавшихся красноармейцев, сплотил мелкие группы, пробивавшиеся на восток, превратив сброд в подразделение РККА с твёрдой дисциплиной.

Писатель Василий Гроссман сохранил в своём журналистском блокноте 1941 года запись рассказа самого комиссара Шляпина, которая была недавно опубликована. В ней история создания «лесной дивизии» записана из первых уст сразу после прорыва из окружения. Когда дивизия отступила за Вопь, оставшиеся на позициях артиллеристы и бойцы стрелковых рот пытались организовать прорыв в районе деревни Мамоново. Но были окружены танками, которые быстро разделались с орудиями. Оставшиеся в живых ушли в лес. Шляпин собрал около 120 человек. Начал движение не на восток, где их поджидали немецкие заслоны, а на запад, вглубь лесов, чтобы там «лучше организоваться». По пути встретили ещё несколько разрозненных групп. Одна из них была довольно многочисленной. Как оказалось, это были части 134-й стрелковой дивизии (25-й стрелковый корпус) 19-й армии. До 7 августа, когда с запада подошла группа генерала Болдина, насчитывавшая до 100 человек, «лесная дивизия», разбитая на батальоны (их было пять), роты и взводы, совершила несколько боевых операций. Был сформирован штаб, политотдел, прокуратура, создана партийная организация. Когда в «лесной дивизии» появился генерал — заместитель командующего Западным фронтом, комиссар передал командование ему. А дальше произошла обычная история — имя настоящего героя было отодвинуто в сторону и на первый план выступила случайно оказавшаяся в нужном месте нужная фигура… Предполагаю, что генерал Болдин и сам в первый момент не понял, что произошло. Но потом с подменой смирился. А после, в мемуарах, следуя сюжету героической части приказа № 270, рассказал о подвигах «лесной дивизии», уже не упоминая своего боевого товарища комиссара Шляпина. Он знал, что тот не схватит его за рукав: в октябре 1941-го под Брянском Н.А. Шляпин в звании бригадного комиссара погиб, когда выводил из окружения группу бойцов и командиров. Многие из этой группы вышли к своим.

Выход группы Болдина—Шляпина из окружения зафиксирован донесением политотдела 19-й армии от 12 августа 1941 года: «10 августа 1941 г. в штаб армии явились 2 представителя от группы генерал-лейтенанта т. Болдина, находящейся в тылу противника. Командующий 19-й армией генерал-лейтенант т. Конев принял решение — перейти в наступление, прорвать оборону врага и соединиться с группой т. Болдина…»^{6}

В своих мемуарах генерал Болдин пишет о том, что Конев об этой операции не проронил ни слова. Действительно, ни в надиктованных воспоминаниях, ни в интервью, ни в разговоре с боевыми товарищами и с теми, кому доверял, маршал о Болдине и его группе даже мельком не упомянул. А ведь генерал Болдин вскоре станет заместителем Конева, когда того назначат командующим войсками Западного фронта и Болдин будет играть некоторую роль в прорыве из Вяземского окружения в октябре 1941-го. Значит, не стоило упоминать. Иногда, особенно когда изучаешь советский период истории, значение имеет не только то или иное слово, но и молчание.

О Хмельницком же Конев упоминает несколько раз. Когда обстановка под Витебском осложнилась до предела и штаб 19-й армии из Рудни распоряжением штаба фронта был перебазирован в район станции Кардымово, по пути в 34-й стрелковый корпус Конев встретился с генералом Ерёменко, который в то время был заместителем командующего войсками Западного фронта и отвечал за Витебское направление. «Он сказал, что уже побывал в 34-м корпусе и недоволен действиями комкора Хмельницкого, — вспоминал Конев. — В резкой форме Ерёменко совершенно необоснованно обвинил меня в том, что я лично не сумел остановить противника, который прорывается к Смоленску, обходя Витебск северо-западнее и одновременно обходя Оршу. Разговор был неприятный. Я дал Ерёменко отпор, заявив, что, если он считает необходимым, чтобы я лично пошёл в атаку, в этом отношении затруднений не будет, но для меня сейчас важно взять в руки управление прибывшими частями».

На той дороге они, два генерала, посмотрели друг другу в глаза и заговорили уже спокойнее. Они прекрасно понимали, что происходит вокруг. А через несколько минут на дороге появились немецкие танки и штабные машины были накрыты их огнём.

Здесь уместно предоставить слово самим свидетелям и участникам этой истории. А.И. Ерёменко вспоминал: «Мы с командующим армией выехали в передовые части. Он — под Витебск, я — на правый фланг, под Сураж, где действовала одна стрелковая дивизия. Связи с этой дивизией уже не имелось, так как она вела бой в окружении. В районе Колышки я встретил стрелковый и артиллерийский полки другой дивизии, которые имели приказ выдвигаться на Сураж. Гитлеровцы тем временем уже захватили этот населённый пункт, продвинулись к городу Велиж и заняли его. Правый фланг 19-й армии оказался открытым. Я приказал стрелковому и артиллерийскому полкам прикрыть рубеж Понизовье, Колышки, чтобы не допустить удара противника по открытому флангу армии, сам же вернулся в штаб, чтобы выяснить, как подходят войска.

Генерал-майор Рубцов доложил мне, что получен приказ, в котором для развёртывания 19-й армии указывался новый рубеж, отнесённый вглубь на 50—60 км. Приказ вносил страшную путаницу в управление войсками, так как некоторые дивизии уже вступили в бой, а теперь их нужно было отводить.

Я был удручён этим непонятным решением. Без всяких на то оснований врагу оставлялась территория в 50—60 км глубиной.

Телефонной связи со штабом фронта не было, и я, не медля ни секунды, выехал туда. Ещё не взошло солнце, как я уже был у маршала Тимошенко. Он только что лёг спать, но я его разбудил и доложил о странном приказе.

— Андрей Иванович, — сказал маршал, — видимо, произошло какое-то досадное недоразумение, прошу вас, поезжайте быстрее обратно и восстановите положение.

Я немедленно выехал в район Рудни…

Передвижение штабов, да частично и войск, происходило главным образом по магистрали Витебск—Смоленск, поэтому перехватывать части было легко.

Однако штаб 34-го стрелкового корпуса мы перехватить не сумели. Командир корпуса, оставив части под Витебском, отошёл со штабом на 60 км, как и было приказано. (Обратите внимание, как мудро писали свои мемуары маршалы. Даже такой прямой человек, как Ерёменко. Имя Хмельницкого, командира 34-го стрелкового корпуса, он не называет. Почему? Хмельницкий с лёгкостью, без последствий, вышел сухим из воды. Андрею Ивановичу дорогу он не переходил. Дело прошлое… А может, маршал Ерёменко, да и наш герой хорошо знали, к примеру, что Хмельницкий успешно служит по другому ведомству? Никудышный вояка и армейский генерал, он прекрасно выполнял приказы Лаврентия Павловича Берии… Вот тогда всё встаёт на свои места. — С.М.)

Мы выбрали свой передовой командный пункт в одном километре северо-западнее Рудни, в 150 м от шоссейной дороги на Витебск. Оперативная группа 19-й армии находилась в стороне от Смоленска на удалении 18—19 км.

…Солнце уже стояло совсем низко над горизонтом, когда в районе Рудни появились немецкие танки. Шли они по дороге в направлении города, вблизи которого был мой командный пункт. Услыхав стрельбу, не похожую на стрельбу полевой артиллерии, я послал офицера связи на легковой машине вперёд, чтобы выяснить, что там происходит. В 3 км от моего командного пункта на повороте шоссе он столкнулся в упор с немецкой танковой колонной, впереди которой на легковой машине ехали три фашистских офицера.

Офицер связи, будучи находчивым человеком, выскочил из машины, бросил ручную фанату в машину фашистов и, нырнув в высокую рожь, бегом направился обратно, чтобы предупредить нас об опасности.

Танки противника на некоторое время задержались возле подбитой машины, затем снова двинулись в Рудню.

Пока офицер связи добрался до нас, вражеские танки вышли в район командного пункта. Они обстреливали дорогу и обочины. Над нашими головами то и дело проносились немецкие самолёты, бомбившие и обстреливавшие местность, лежащую на пути движения танков.

Мы находились в густом кустарнике в ложбине, в стороне от дороги. Машины и люди были отлично укрыты густой рожью, а выезд с командного пункта на шоссе был сделан далеко в стороне.

Когда вражеские танки оказались в полукилометре от Рудни, из города навстречу танкам, не подозревая об опасности, выехали две военные легковые машины. Сидевшие в них люди, заметив танки, вышли из машины и побежали к позициям противотанковой батареи, расположенным на подступах к городу. Несколько пушек немедленно открыли огонь по танкам. Головной танк остановился, следовавшие за ним танки стали разворачиваться вправо и влево, открыв огонь по нашей батарее, но она продолжала стрелять, задерживая их продвижение. Люди, организовавшие борьбу артиллерии с танками, сели в машины и, свернув с шоссе, поехали по просёлочной дороге.

Позже выяснилось, что в машинах ехали командующий 19-й армией генерал-лейтенант И.С. Конев и начальник политотдела армии бригадный комиссар А.М. Шустин, который был в этом бою ранен. Они направлялись в передовые части, попутно предполагая заехать и на наш командный пункт. Выехав из города и неожиданно натолкнувшись на вражеские танки, И.С. Конев быстро организовал отпор танкам.

На подступах к Рудне головные танки вновь задержались, открыв прицельный огонь по станции и городу. Остановилась и развернулась следовавшая за танками колонна мотопехоты. Заработали станковые пулемёты. Немецкие автоматчики двигались прямо на нас.

Оставалась единственная возможность: выбраться на север. Впереди было открытое пространство метров 150—200. Я сказал шофёру Демьянову, чтобы он сделал несколько резких поворотов в сторону, пока мы не въедем в рожь. Со мною ехали Хирных и Пархоменко, остальные тоже приготовились к отходу, кто на машинах, кто на мотоциклах, кто пешком.

Фашисты никак не думали, что у них под носом находится командный пункт заместителя командующего фронтом. Орудия танков и пулемёты не были повёрнуты в нашу сторону, и наш манёвр удался. Вслед нам раздалось несколько автоматных очередей. Спаслись все. Генерал Конев, считая меня погибшим, донёс об этом в штаб фронта…»

Наблюдавший дуэль между танками и артиллеристами, которыми командовал командарм 19-й армии, Ерёменко, в свою очередь, доложил в штабе фронта о вероятной гибели генерала Конева.

«У шоссе, идущего от Витебска на Рудню, — вспоминал Иван Степанович, — я увидел брошенную 45-мм пушку с несколькими снарядами, а возле неё артиллериста. Чтобы поставить орудие на более выгодную позицию, мы вытянули его с обочины прямо на шоссе. Пока мы эту операцию проводили, подполковник Чернышёв, мой адъютант для поручений, вёл наблюдение в бинокль, и он вдруг докладывает: “Товарищ командующий, из леса выходят на шоссе немецкие танки”.

Смотрю, действительно, танки с крестами и свастикой. Тогда я встал к орудию, прицелился за первого номера, а тому парню-артиллеристу скомандовал: “Огонь!” Пальнул из пушки — и попали в передний танк. Облако дыма… Немцы, однако, быстро пришли в себя и стали разворачивать танки. Пришлось ретироваться, сперва на машине, она была под рукой, а когда машина, как назло, застряла у деревни Рудни на огороде, — бросить её и перебегать, укрываясь от огня за домами. Начальника политотдела, бывшего со мной, ранило в руку… Перемахнули через забор, по овражку вверх, а за ним на высотке стоял наш бензовоз. Откуда-то подоспела легковая машина, в неё мы втащили раненого и под огнём по шоссе отправили его в штаб армии. Сам я на бензовозе перевалил через высотку, нашёл ещё какую-то машину и к вечеру добрался в свой штаб армии, находившийся на станции Кардымово. Приехал, а мне докладывают: “Получено донесение, что вы убиты… Сообщил генерал Ерёменко. Он видел, как немецкие танки развернулись и вели огонь по командарму Коневу”».

Как видите, два генерала вспоминают один и тот же случай по-разному. Но, скорее всего, Конев в деталях точнее. Посудите сами, почему «противотанковая батарея, расположенная на подступах к городу», не открыла огонь до того, как к ней подбежали офицеры штаба армии и сам командующий? Так что вряд ли соответствует действительности картина, нарисованная заместителем командующего Западным фронтом, — «несколько пушек немедленно открыли огонь по танкам». Противотанковые пушки, скорее всего, были брошены своими расчётами. Конев, старый артиллерист, конечно же, умел обращаться с «сорокапяткой» — самой распространённой в наших войсках пушкой. Из описания последовательности событий, произошедших в тот день на шоссе Витебск—Смоленск, следует, что Конев успел всех своих офицеров расставить по местам в орудийном расчёте. При этом он знал, что лучше его никто выстрелить по танку не сможет, поэтому обязанности наводчика принял на себя. Обстоятельства, в которых оказались командарм и его офицеры, подтверждают, что артиллеристов в тот момент рядом не было, вернее, был только один.

Эпизод можно комментировать с разных точек зрения. С одной стороны, не дело командарма стрелять из ПТО по немецким танкам. Его дело организовать свою армию так, чтобы по танкам палили те, кому это положено по штату. Как говорил Наполеон, храбрость генерала и храбрость ротного фельдфебеля не одно и то же. Но это был 1941 год. На шоссе была не горстка автоматчиков, которая, как мы помним, до смерти смутила командира 25-го стрелкового корпуса генерала Честохвалова, при том что за его спиной ехал бронеавтомобиль с пулемётом, — дорогу автомобилю командарма 19-й армии преградила танковая колонна. И Конев сработал за первого номера расчёта «сорокапятки» не хуже штатного артиллериста. Это и в генерале надо ценить.

Витебское сражение научило Конева многому. И не только управлению войсками, но и управлению генералами. Уже под Смоленском он написал представление главкому Западного направления маршалу Тимошенко: «Командир 34 СК (стрелкового корпуса) генерал-лейтенант Хмельницкий в бою показал неустойчивость, плохо руководил войсками, снят с занимаемой должности. Предан суду. 27.07.1941»^{7}.

К сожалению, командиры корпусов 19-й армии показали полную неспособность руководить войсками в условиях военных действий. Можно предположить, что имел в виду Конев под словом «неустойчивость». Цену слову он знал и, видимо, только в последний момент сдержал себя, и в документе, таким образом, не появилось слово «трусость».

Первые бои научили Конева ценить хороших, толковых командиров, которые не боялись передовой, хорошо знали, в каком состоянии пребывают их батальоны, роты и взводы, на что способны и не способны.

За годы войны через все пять фронтов с Коневым пройдут его боевые товарищи, генералы, полковники, которые к концу войны тоже станут генералами. Среди них генерал Н.Ф. Лебеденко. В августе 1941-го Лебеденко командовал 91-й стрелковой дивизией, которая входила в состав 19-й армии. А в начале января 1944-го генерал Лебеденко, командуя 50-й стрелковой, которая тоже из бывшей 19-й, коневской, смоленского состава, одним из первых ворвётся в Кировоград. 50-я дивизия в то время будет драться в составе 7-й гвардейской армии 2-го Украинского фронта. Генерал П.А. Курочкин, стоявший с ним плечом к плечу на витебском рубеже (20-я армия), в период завершающей фазы Великой Отечественной войны будет командовать 60-й общевойсковой армией 1-го Украинского фронта. Генерал П.С. Рыбалко, командующий 3-й гвардейской танковой армией. На завершающем этапе войны в дни Берлинской наступательной операции именно его танки, смяв глубоко-эшелонированную оборону, первыми ворвутся в логово врага. Генерал А.С. Жадов, командир 5-й гвардейской общевойсковой армией. Они станут добрыми и преданными друзьями. После войны, оставшись уже не у дел, маршал и генерал будут вспоминать своих молодцов-гвардейцев, храбро дравшихся на Днепре и во время Львовско-Сандомирской наступательной операции, под Берлином и Прагой.

Генерал Честохвалов пропал без вести. Останки его до сих пор безуспешно пытаются отыскать поисковые отряды. Послужной список Честохвалова, где мелькают такие записи, как «сотрудник информационного отдела штаба…», «делопроизводитель штаба армии…», «военком автомотополка…», «помощник военкома 14-й сд…», показывает, что будущий генерал пошёл в гору сразу, как только в стране начали расстреливать военных: командир стрелковой дивизии (1937 год), а затем командир стрелкового корпуса (1938-й). Нетрудно сделать вывод, что командование такой довольно крупной войсковой единицей, как стрелковый корпус, после должности делопроизводителя и помощника военкома было ему не по плечу.

Таким же воином, как мы уже убедились, оказался и другой генерал — Хмельницкий. В его послужном списке тоже мелькают записи вроде: «агитатор в Харькове…», «секретарь члена РВС Первой конной…», «порученец наркома по военным и морским делам…», «порученец наркома обороны СССР». На должность командира самого сильного и многочисленного в РККА 34-го стрелкового корпуса он попал, видимо, случайно. Надо же было как-то оправдать доверие: в 1940 году его аттестовали сразу генерал-лейтенантом. Случай не рядовой. Судьба прищучила его под Витебском в 1941-м. Командарм, в подчинение которого поступил корпус, оказался человеком сугубо военным, требовательным, не из придворных ворошиловцев. Правда, и Рафаил Павлович сумел в критический момент сгруппироваться: от ответственности каким-то непостижимым образом всё-таки отвертелся. По всей вероятности, помог богатый опыт, приобретённый за годы безупречной службы в Красной армии и, конечно же, связи. Неудавшегося командира корпуса спас его патрон и покровитель маршал К.Е. Ворошилов. Генерал Хмельницкий стал его порученцем и в Центральном штабе партизанского движения вскоре занял должность снабженца. Потом снабженца сделали генералом для особых поручений при заместителе наркома обороны СССР. Была и такая должность. В конце войны Рафаил Павлович занимался (ну чем мог заниматься в конце победной войны такой расторопный и удачливый?!) трофеями. Вот уж воистину: кому война, а кому мать родна…

Война очищает. И под Смоленск Конев прибыл уже без Честохвалова и Хмельницкого.