Конго

ГЛАВА 1. GORILLA ELLIOTENSIS

Когда рассвело, трупы убитых ночью двух горилл все еще лежали на земле; у них уже стали появляться первые признаки трупного окоченения. Эллиот потратил часа два на тщательное обследование животных. Оба они оказались самцами в расцвете сил.

Самой поразительной их особенностью был цвет шерсти: однотонно-серый с верхушки головы до ступней. Единственные два известных вида горилл, горная горилла из Вирунги и прибрежная равнинная горилла, были черными. У молодых животных на крестце часто наблюдались коричневые и белые пятна, но к пятилетнему возрасту и эти пятна обычно чернели. У самцов годам к двенадцати вдоль позвоночника и на крестце появлялась серебристая полоса знак половозрелости.

Как и люди, с возрастом гориллы седели: у самцов пряди седой шерсти появлялись сначала над ушами, а потом седина быстро распространялась по всему телу. Старые животные — около тридцати лет и старше — иногда были совсем седыми; и только на руках у них оставалась черная шерсть.

Однако, судя по зубам, этим самцам исполнилось не больше десяти лет. К тому же у них и кожа и глаза тоже были светлее. У обычных горилл кожа черная, глаза — темно-карие, а перед Эллиотом лежали животные с серой кожей и светлыми желто-карими глазами.

Именно светлые глаза горилл заставили Эллиота всерьез задуматься.

Потом он взялся за обмер убитых животных. Рост этих горилл — от ступни до макушки — оказался равным 139,2 и 141,7 сантиметрам. В научной литературе сообщалось, что рост самцов горной гориллы составляет от 147 до 205 сантиметров, в среднем — 175 сантиметров или пять футов и шесть дюймов. А эти животные доросли всего до четырех футов шести дюймов. Для горилл они были определенно низковаты. Эллиот взвесил трупы: оказалось 255 и 347 фунтов. В большинстве случаев горные гориллы весили от 280 до 450 фунтов.

Эллиот измерил и записал еще около тридцати характеристик убитых горилл, намереваясь позднее, по возвращении в Сан-Франциско, обработать все эти данные на компьютере. Теперь он был убежден, что стоит на пороге великого открытия. Простым ножом он рассек кожу на голове одного из животных, обнажил черепные мышцы и черепную коробку. Больше всего его интересовал сагиттальный гребень, начинающийся у самого лба и проходящий вдоль всего черепа почти до самой шеи. Сагиттальный гребень был тем характерным элементом, по которому можно было отличить гориллу от других человекообразных обезьян и от человека; именно он придавал гориллам „умный“ вид.

Оказалось, что у убитых самцов сагиттальный гребень недоразвит. Вообще, если судить по мышцам и костям черепа, эти животные были ближе к шимпанзе, чем к горилле. Эллиот еще раз тщательно промерил челюсть, коренные зубы и черепную коробку.

К полудню он окончательно убедился: напавшие на них животные — это в худшем случае новый вид горилл, не менее самостоятельный, чем горная и равнинная гориллы, а в лучшем — неизвестный человеку новый род человекообразных обезьян.

„С человеком, открывшим новый вид животных, творится нечто несуразное, — писала леди Элизабет Форстманн еще в 1879 году. — Он сразу забывает свою семью и друзей, всех, кто были близки и дороги ему, он забывает коллег, без которых его открытие, скорее всего, так бы никогда и не было совершенно; что хуже всего, он забывает даже родителей и детей; короче говоря, бессмысленная жажда славы бросает его в объятия демона, имя которому Наука, и он оставляет всех, кого знал прежде“.

Леди Форстманн сама пережила подобную трагедию: в 1878 году ее муж открыл норвежскую голубогрудую куропатку и вскоре бросил семью.

„Бесполезно, — вспоминала она, — спрашивать, что изменится в мире, если еще одну птицу или еще одного зверя добавить к гигантскому собранию созданий Божьих, которых и без того — если верить Линнею — насчитываются миллионы. На такой вопрос не может быть ответа, потому что тот, кто сделал открытие, обессмертил свое имя — или по крайней мере так полагает, — и уже не во власти простых смертных заставить его свернуть с выбранного пути“.

Не приходится сомневаться, что Питер Эллиот возмутился бы, скажи ему кто-то, что в тот момент он походил на беспутного шотландского аристократа. (Сэр Энтони Форстманн запутался в карточных долгах и умер от сифилиса в 1880 году.) Тем не менее, он вдруг утратил всякий интерес к дальнейшему изучению Зинджа, ему надоели и поиски алмазов, и сны Эми, он хотел одного: скорее вернуться домой со скелетом невиданной человекообразной обезьяны и поразить зоологов всего мира. Внезапно ему пришло в голову, что он до сих пор не обзавелся смокингом. С другой стороны, его стали занимать проблемы таксономии. Вероятно, отныне во всех учебниках будет написано, что в Африке существуют три вида человекообразных обезьян: Pan troglodytes — шимпанзе, Gorilla gorilla — горилла, Gorilla elllotensis — новый вид, серая горилла.

Даже если такое название будет в конце концов отвергнуто, ему все равно удастся сделать намного больше того, на что мог надеяться любой приматолог.

Эллиот был ослеплен открывавшимися перед ним блестящими перспективами.

Позднее участники экспедиции признавались, что тем утром никто из них не был в состоянии рассуждать разумно. Эллиот заявил, что ему нужно срочно передать записанные на пленку звуки в Хьюстон. Росс возразила, что такие мелочи могут подождать. Эллиот не настаивал. Позже оба горько сожалели о своих решениях.

Даже когда утром того же дня они услышали громоподобные раскаты, напоминавшие далекую артиллерийскую канонаду, то не придали им большого значения. Росс решила, что это армия генерала Мугуру сражается с кигани.

Мунро возразил, что бои идут по меньшей мере в пятидесяти милях от Зинджа, а с такого расстояния до них не донеслось бы ни звука. Впрочем, более разумного объяснения он тоже не нашел.

Росс пропустила утренний сеанс связи с Хьюстоном, поэтому экспедиция не получила последних данных о сейсмической обстановке. Между тем такие данные могли бы не только объяснить звуки артиллерийской канонады, но и заставили бы обратить на них более пристальное внимание.

Сверхсовременная система защиты, столь великолепно выполнившая свою задачу последней ночью, придала членам экспедиции чувство собственного превосходства, уверенности в своих силах. Лишь Мунро был чем-то недоволен.

Он проверил, сколько у них осталось боеприпасов; результат оказался обескураживающим.

— Лазерная система превосходна, но она расходует боеприпасы, не заботясь о завтрашнем дне, — сказал он. — Этой ночью мы извели половину всех наших запасов.

— Что мы можем сделать? — спросил Эллиот.

— Я надеялся, что вы ответите на этот вопрос. Вы же изучали трупы этих животных.

Эллиот торжественно заявил, что, по его глубокому убеждению, они столкнулись с новым видом приматов. Он перечислил все факты, которые подтверждали такой вывод.

— Все это очень хорошо и убедительно, — сказал Мунро. — Но меня интересует не то, как они выглядят, а как действуют. Вы сами говорили, что гориллы обычно ведут дневной образ жизни, а эти нападают по ночам. Гориллы — мирные животные и избегают встреч с человеком, а эти звери агрессивны и нападают на людей. Почему?

Эллиоту пришлось признать, что ответов на эти вопросы у него нет.

— Учитывая, сколько у нас осталось боеприпасов, думаю, нам лучше постараться их поискать, — резюмировал Мунро.

ГЛАВА 2. ХРАМ

Казалось логичным начать поиски ответов с храма, в котором стоял гигантский монумент гориллы в угрожающей позе. После полудня исследователи вернулись в храм и позади монумента обнаружили множество крохотных комнатушек почти кубической формы. По мнению Росс, в этих комнатушках жили жрецы, служители культа гориллы.

У Росс было готово детальное объяснение:

— Гориллы жили в джунглях, окружавших Зиндж, и терроризировали население города. Чтобы умилостивить животных, горожане приносили им жертвы. Жрецы жили своим кланом, ни с кем не общаясь. Обратите внимание на эту небольшую комнату: к кубическим клетушкам можно пройти только через нее. Здесь стоял стражник, который не допускал горожан к жрецам. В Зиндже были очень сложные религиозные обряды.

Рассуждения Росс не убедили ни Эллиота, ни Мунро.

— Даже религия должна быть в какой-то мере практичной, — сказал Мунро.

— Она должна давать людям какие-то преимущества.

— Человек поклоняется тому, чего боится, — парировала Росс. — Таким образом он надеется сохранить контроль над предметом своих страхов.

— Но как жители Зинджа могли управлять гориллами? — спросил Мунро. Что они могли сделать?

Когда люди нашли ответ и на этот вопрос, они были просто поражены.

Оказалось, ответ лежал на поверхности, и они давно могли бы догадаться сами.

За рядами кубических комнатушек располагались длинные коридоры, украшенные барельефами. Росс собрала свою систему, и все снова приникли к экрану. Древние художники изобразили на барельефах несколько сцен в строгой смысловой последовательности — почти как в учебнике. Возможно, они и в самом деле когда-то служили учебником?

На первом барельефе были изображены гориллы в клетках. Рядом стоял чернокожий мужчина с палкой с руке.

На втором барельефе находились две гориллы с веревками на шее. Концы веревок держал в руках человек.

На третьем — чернокожий человек обучал горилл. Обучение происходило на знакомом исследователям дворе. Гориллы были привязаны к вертикально поставленным столбам с кольцами наверху.

Наконец, на четвертом барельефе были изображены гориллы, атакующие соломенных кукол, которые свешивались с каменного бруса.

Теперь не оставалось никаких сомнений в назначении тех сооружений, которые путешественники обнаружили в „гимнастическом зале“ и в „тюрьме“.

— Боже мой! — воскликнул Эллиот. — Они дрессировали горилл!

Мунро кивнул.

— Дрессировали как стражников для охраны алмазных копей. Элитные животные, беспощадные и неподкупные. Надо признать, чрезвычайно здравая мысль.

Росс еще раз осмотрела все здание. Итак, это не храм, а школа. Впрочем, тут же у нее зародились сомнения: этим барельефам сотни лет, дрессировщиков давно нет, а гориллы — обученные гориллы! — остались.

— Кто же дрессирует горилл сейчас?

— Гориллы, — ответил Эллиот. — Они обучают друг друга.

— Разве такое возможно?

— Вполне. Среди приматов случаи обучения в группе животных одного вида наблюдались не один раз.

Эта проблема давно волновала приматологов и неожиданно разрешилась почти сама собой, когда Уошу, первый примат, овладевший языком жестов, начала учить амеслану своего отпрыска. Вскоре выяснилось, что владеющие языком жестов приматы охотно учат своих сородичей, содержащихся в неволе.

Если уж на то пошло, то приматы могли бы обучать амеслану и людей, жестикулируя очень медленно и повторяя каждый жест до тех пор, пока его смысл не дойдет до глупого и необразованного человека.

Следовательно, то что язык и особенности поведения могли передаваться из поколения в поколение на протяжении сотен лет, в принципе не исключалось.

— Вы хотите сказать, — уточнила Росс, — что город мог обезлюдеть столетия назад, но гориллы, которых выдрессировали люди, живы до сих пор?

— Похоже, дело обстоит именно так, — ответил Эллиот.

— И гориллы пользуются каменными орудиями? — спросила Росс. — Каменными лопатками?

— Да, — ответил Эллиот.

Мысль об использовании животными орудий вовсе не так неестественна, как может показаться на первый взгляд. Известно, что шимпанзе способны применять довольно сложные орудия. В этом отношении наиболее показательна операция по „выуживанию термитов“. Обезьяна берет прутик, тщательно изгибает его в соответствии с формой термитных ходов и потом часами сидит возле термитника, выуживая личинок.

Натуралисты называли такое поведение „использованием примитивных орудий“ до тех пор, пока кому-то из них не пришла в голову мысль попробовать самому проделать эту операцию. Выяснилось, что изготовить хороший прутик и тем более зацепить им личинку совсем не так просто, как может показаться; во всяком случае, это оказалось не под силу тем натуралистам, которые пытались воспроизвести действия обезьян. Люди признали свое поражение, преисполнившись еще большим уважением к шимпанзе, а заодно узнали, что молодые шимпанзе целыми днями внимательно наблюдают, как их более опытные сородичи изготавливают прутики и крутят ими в термитных ходах. Молодые шимпанзе в буквальном смысле слова обучались охоте на термитов, и этот процесс обучения растягивался на несколько лет.

Такое поведение шимпанзе имело поразительно много общего с поведением человека. Обучение молодого Бена Франклина печатному ремеслу не многим отличалось от обучения молодых шимпанзе выуживанию термитов. Все они постигали основы мастерства, годами наблюдая за работой старших, все они на пути к успеху не раз совершали ошибки.

И все же изготовление прутика принципиально отличалось от изготовления каменных орудий. Если бы не единственная работа одного натуралиста, опрокинувшая установившиеся каноны, то и до сего дня считалось бы, что каменные орудия способен сделать только человек. В 1971 году британский ученый Р. В. С. Райт решил научить обезьяну изготавливать каменные орудия. В качестве ученика он выбрал пятилетнего орангутана Абанга, жившего в бристольском зоопарке. Райт дал ему перевязанную веревкой коробку, в которой находилась еда, и показал, как острым ребром камня можно перерезать веревку и достать еду. Эту операцию Абанг усвоил в течение часа.

Потом Райт показал Абангу, как, разбивая голыш о большой булыжник, можно сделать острый осколок. Эта задача оказалась сложнее, но через несколько недель, затратив на обучение в общей сложности три часа, Абанг научился зажимать булыжник ногами, ударом о булыжник разбивать голыш, выбирать острый осколок и потом доставать еду.

Конечно, этот эксперимент не доказывал, что человекообразные обезьяны и раньше использовали каменные орудия, но он достаточно убедительно показал, что для обезьян изготовление каменных орудий непосильной задачей не является. Исследования Райта дали еще один повод поразмышлять на тему об уникальной сущности человека: стало очевидным, что человек все же не настолько уникальное создание, каким он привык себя считать.

— Но почему же Эми твердила, что эти животные — не гориллы?

— Она была права, — ответил Эллиот. — Эти животные не похожи на горилл ни внешне, ни своим поведением. Они отличаются от горилл и физиологически и бихевиористски.

И Эллиот впервые высказал вслух уже давно возникшие у него подозрения, что напавшие на них серые гориллы были не только выдрессированы, но и выведены: возможно, скрещиванием горилл с шимпанзе или — насколько нелепым это ни покажется на первый взгляд — с человеком.

Росс и Мунро решили, что Эллиот шутит. Но факты говорили иное. Уже первое количественное изучение белков крови, проведенное в 1960 году, показало, что человек не так уж многим отличается от человекообразных обезьян. Биохимически к человеку ближе всего шимпанзе; с этой точки зрения между гориллой и человеком гораздо больше различий. В 1964 году была успешно осуществлена пересадка почек шимпанзе человеку; возможно и взаимное переливание крови.

Однако степень родства оставалась невыясненной вплоть до 1975 года, когда биохимики сравнили ДНК шимпанзе и обезьян. Оказалось, что лишь один процент ДНК шимпанзе отличается от ДНК человека. В то время почему-то никто не захотел признавать очевидность важнейшего факта: при современных методах гибридизации ДНК и имплантации эмбрионов наверняка возможно скрещивание различных видов человекообразных обезьян, и даже скрещивание человека с приматом тоже представляется вполне реальным.

Разумеется, в четырнадцатом веке жители Зинджа не умели гибридизировать нуклеиновые кислоты различных организмов. Однако Эллиот подчеркнул, что и он сам и Росс явно недооценили мастерство жителей Зинджа, которым еще пятьсот лет назад удалось разработать те сложнейшие методики дрессировки животных, которые западные ученые смогли повторить лишь в течение последнего десятилетия.

Не стоило забывать и тот факт, что у жителей Зинджа хватило смелости дрессировать тех самых животных, которые у человека всегда вызывали чувство страха.

— Мы должны смотреть фактам в лицо, — сказал Эллиот. — Когда Эми подвергли обычному для людей тесту, ее коэффициент умственных способностей оказался равным 92. Почти во всех отношениях Эми не глупее среднего человека, а кое в чем даже его превосходит: она более восприимчива, более понятлива. Она способна манипулировать нами по меньшей мере не хуже, чем мы ею.

Серые гориллы, — продолжил Эллиот, — в своем умственном развитии не уступают Эми, но их намеренно и односторонне превратили в зомби царства приматов — агрессивных служебных животных, хитрых, коварных, злобных и, что самое главное, чрезвычайно умных и изобретательных. Следовательно, они продолжат свои атаки до тех пор, пока им не удастся уничтожить нас всех до единого — как они уничтожили всех, кто осмелился появиться здесь до нас.

ГЛАВА 3. ВЗГЛЯД ЧЕРЕЗ ПРУТЬЯ РЕШЕТКИ

В 1975 году математик С. Л. Беренски, изучая опубликованные данные о языке приматов, пришел к поразительным выводам. „Не приходится сомневаться, — заявил он, — что по своему интеллектуальному развитию человекообразные обезьяны намного превосходят людей“.

По мнению Беренски „…главнейший вопрос, который невольно возникает у каждого посетителя зоопарка, можно сформулировать следующим образом: кто на самом деле находится за решеткой, кто в зоопарке сидит в клетке, а кто свободен?.. И по ту и по другую сторону решетки можно видеть приматов, которые смотрят друг на друга и гримасничают. Проще всего отделаться утверждением, что здесь хозяин — человек, потому что он построил зоопарк.

Однако при этом мы почти подсознательно выражаем свой страх перед клеткой как формой наказания среди особей нашего вида и без каких бы то ни было оснований допускаем, что и другие приматы испытывают к клетке такие же чувства“.

Беренски привел сравнение человекообразных обезьян с послами соседних государств. „На протяжении столетий многим человекообразным обезьянам удавалось существовать в обществе людей как послам своего биологического вида. В последние годы они даже научились общению с человеческими существами посредством языка жестов. Но обмен дипломатическими миссиями оказался односторонним, ибо ни один человек не пытался жить в обществе приматов, овладеть их языком и обычаями, питаться их пищей, принять их образ жизни. Обезьяны научились говорить с нами, но мы так и не выучили их язык. Кто же в таком случае интеллектуально более развит?“

Далее Беренски взял на себя смелость утверждать: „Придет время, когда обстоятельства вынудят человека вступить в связь с обществом приматов на условиях последних. Только тогда люди поймут, с каким самодовольством, с какой самовлюбленностью они взирают на других животных“.

Теперь с похожей проблемой столкнулась и экспедиция СТИЗР, изолированная в самом сердце конголезского тропического леса. Ее члены должны были найти подход к общению с новым видом человекообразных обезьян в условиях, когда превосходство явно было на стороне животных.

Вечером Эллиот передал записанные ночью на пленку звуки в Хьюстон, а оттуда они были переданы в Сан-Франциско. Последующий обмен мнениями оказался на удивление кратким.

Симанз сообщил:

ЗПСЬ ПЛЧЛ. ДЛЖНА ПМЧЬ.

В ответ Эллиот набрал:

ВНМНИЕ ПРВОД НЖН СРЧНО. КГДА БДТ ГТВ?

КМПТРН АНЛЗ ЗТРДНЕН — ПРБЛМ БЛШЕ ЧМ ПРВДЕ КЯЖ/ЯЯЖ.

— Что это значит? — не поняла Росс.

— Он говорит, что перевод вздохов сложнее, чем перевод с китайского или японского языка жестов.

Росс никогда не приходило в голову, что на свете существуют китайский и японский языки жестов. Эллиот объяснил, что в любом распространенном языке имеется и свой язык жестов, составленный по своим правилам. Например, британский язык жестов (БЯЖ) не имеет ничего общего с американским амесланом, или АЯЖ, хотя в письменной или устной форме эти языки практически идентичны.

В разных языках жестов используются различные правила грамматики и синтаксиса, и часто один и тот же жест в двух языках означает взаимоисключающие понятия. Так, направленный от говорящего средний палец в китайском языке жестов может означать „через две недели“ или „брат“, а в амеслане этот жест вообще неприемлем, поскольку он приравнивается к нецензурному ругательству.

— Но здесь мы столкнулись с разговорным языком, — сказала Росс.

— Да, конечно, — ответил Эллиот, — но от этого наша задача не упрощается. Маловероятно, чтобы звуки вздохов были переведены достаточно быстро.

К вечеру были получены дополнительные данные. Росс связалась с Хьюстоном и ввела в компьютерную модель новейшую информацию. Компьютер ответил, что с достаточно высокой вероятностью они смогут найти алмазы через три дня; стандартное отклонение решений оказалось равным двум дням.

Значит, не исключалось, что им придется провести в Зиндже еще пять дней.

Еды у них было достаточно, проблема заключалась в боеприпасах. После долгих размышлений Мунро предложил воспользоваться слезоточивым газом.

Участники экспедиции предполагали, что серые гориллы могут изменить тактику. И не ошиблись: на этот раз гориллы напали сразу после наступления темноты. Поздним вечером 23 июня разразилось очередное сражение, в нем преобладали разрывы баллончиков и свист вырывавшегося из них газа. Для борьбы с гориллами слезоточивый газ оказался эффективным средством: животные ушли и этой ночью уже не возвращались.

Мунро был доволен. Он сказал, что слезоточивого газа у них хватит на неделю, если не больше. Пока что проблемы экспедиции вроде бы были разрешены.