Конни и Карла

Глава четвертая

«Хэндлбар» находится в полуподвальном этаже дома, в котором живут Конни и Карла. Такое местоположение является его существенным преимуществом — здесь можно будет хорошенько напиться обеим, не задумываясь, как быть дальше: тянуть жребий, кому садиться за руль после веселого вечера, или платить последние деньги за вызов водителя. До сих пор девушки здесь еще не бывали; впрочем, проходя мимо, они как-то заглядывали внутрь, чтобы выяснить, что это вообще за заведение. Ничем особенным этот бар не выделяется: музыка громкая, но не оглушительная, народ всегда есть как у стойки, так и за столиками в зале, но при этом бар не переполнен. В общем, вполне подходящее местечко, чтобы утопить тоску и печаль в пучине алкоголя.

Девушки надевают прихваченные из дома платья и даже сооружают на головах какое-то подобие причесок. После многих дней, в течение которых они не вылезали из джинсов и футболок, Конни и Карла с особым удовольствием одеваются во что-то нарядное и приводят себя в порядок, как и положено перед вечеринкой. Зайдя в бар и оглядевшись, они понимают, что не зря потратили время, постаравшись выглядеть получше. Большинство мужчин здесь весьма привлекательны и, судя по их фигурам, немало времени проводят в тренажерных залах.

Девушки прямым ходом направляются к стойке и заказывают «Б-52» — убойную смесь из «Калуа», амаретто и ирландского ликера «Бейлис». Буквально через несколько минут они уже отплясывают на танцполе с двумя шикарными парнями. Фрэнк, Руди и Тибор, Эл и Майки, Наташа и квартплата — все это отступает куда-то в самые дальние уголки сознания. Девчонкам весело и легко, они так не оттягивались с тех пор, как уехали из Чикаго.

Во время танца Конни оказывается лицом к Карле, и обе девушки блаженно улыбаются. Они просто поражены тем, до чего приятны и милы здешние молодые люди. Однако еще больше они поражаются, повернувшись обратно к своим партнерам по танцу. Оказывается, пока Конни и Карла весело перемигивались друг с другом, мужчины тоже не теряли времени даром: крепко обнявшись, они обмениваются горячим и нежным поцелуем в губы.

«Что за?..»

Девушки быстрым взглядом окидывают помещение и публику и только теперь обращают внимание на то, чего не заметили, когда, бросив лишь беглый взгляд на посетителей, ринулись к стойке бара, сгорая от желания выпить. Так вот: многие мужчины целуются… друг с другом. Нет, некоторые мужчины целуются и с женщинами, но, когда Конни присматривается получше, она видит, что эти женщины — на самом деле мужчины в женских платьях. При этом одеты эти трансвеститы дорого и элегантно. Конни наблюдает, как один из них во время медленного танца снимает с себя ожерелье и надевает его на шею своего партнера. Другой мужчина — в мужской одежде — нежно убирает прядь волос, упавшую на лоб его бойфренда.

Люди в баре смеются, болтают и веселятся. Им явно хорошо. Да и вообще атмосфера здесь очень задушевная. Осознав, куда они с сестрой попали, Карла, повинуясь первому душевному порыву, делает попытку ринуться к выходу, но Конни хочет остаться. Они ведь не допили даже свой первый коктейль — за который, кстати, заплатили, — так что уходить просто глупо.

— Карла, ты посмотри на них: это же просто обычные ребята, и нам, если мы мужиков не ищем, нет дела до того, что они голубые, — говорит Конни. — И обрати внимание, как они себя ведут: не то что наши жлобы. Они забавные и милые. Так что нечего комплексовать: останемся и оторвемся на полную катушку.

Подумав, Карла соглашается с этими доводами и залпом выпивает свой «Б-52». Единственный способ перестать чувствовать неловкость в такой странной ситуации — это хорошенько напиться. Вдруг большая часть освещения в баре гаснет, а луч прожектора падает на небольшую сцену.

— Что это они затеяли? — спрашивает она, стараясь перекричать музыку и общий шум.

На сцену выходят четверо трансвеститов — в париках, шикарной бижутерии, выглядящей почти как настоящие драгоценности, и в платьях с облегчающими корсажами. Шевеля губами под фонограмму «It’s Raining Men», они исполняют танцевальный номер — отработанный очень хорошо, до полной синхронности.

Девушки не отрываясь смотрят на танцоров. На лице Конни появляется задумчиво-мечтательное выражение. Ей здесь нравится. Буквально с первого же шага она чувствует себя в этом баре как дома. Она еще раз оглядывает помещение, и ее взгляд задерживается на нескольких трансвеститах, болтающих неподалеку у стойки бара. Все они одеты в шикарные наряды, а некоторые явно копируют голливудских звезд.

Один из них, по-видимому, называющий себя Пэтти Ириска, обращается к дуэту, именующемуся «Персик и Сливки».

— Дорогуша! — говорит Пэтти.

— Да, милочка? — отзывается Сливки с филиппинским акцентом.

— Наши девочки отправляются со своим номером в Вегас. Говорят, их пригласили там выступать.

Услышав эту новость, вся компания синхронно издает коллективный — и полный зависти — вздох.

Персик поворачивается к Сливкам и восклицает:

— Вот бы нас взяли выступать здесь вместо них! Большего в этой жизни мне и не надо!

— А что, здесь любой может попробоваться? — спрашивает кто-то.

— Конечно, — отвечает Ириска.

Сливки хватает Персика за руку и трясет, приговаривая:

— Мы с тобой обязательно получим эту работу! Я уверена, выберут именно нас!

— Да успокойся, — отвечает Персик, пытаясь вырвать руку из цепкой хватки Сливок. — Ты особо губу-то не раскатывай. Нужно еще отбор пройти. А для этого репетировать…

Но Сливки уже не слушает.

— Ах-ах-ах! — восклицает она. — А что же мне надеть на просмотр?

У другого конца барной стойки двое трансвеститов, одетые и накрашенные под Арету Франклин и Селин Дион, перемывают кости конкурентам, не особо скрывая от постороннего слуха свои жестокие и бестактные комментарии.

— Ты только посмотри на этих бездарных клоунов, Селин, — говорит Арета. — Они всерьез думают, что у них есть шанс выступить здесь со своей убогой программой.

— Знаешь, лично я считаю, что мне еще обязаны платить за то, что я смотрю эту жалкую самодеятельность. Не меньше чем по десять центов за каждый их номер, — подхватывает Селин.

— Правильно. А потом все эти деньги можно отдать в фонд, который мы назовем «Собирайте Манатки и Тащите Свои Задницы Обратно в Айову, Бездарные Коровы». — Довольные, что их шутку услышали те, кому она предназначалась, Арета и Селин гогочут и присоединяются к танцующим.

Выслушав этот разговор и немного подумав, Конни улыбается, подмигивает Карле и пихает ее локтем в бок; потом, наклонившись, шепчет ей что-то на ухо, указывая на объявление.

— Ты что, с ума сошла? — вскрикивает Карла.

— А что? Почему бы нет? — с задорной улыбкой отвечает Конни.

Карла очень надеется, что явное помешательство ее сестры является лишь кратковременным следствием выпитого алкоголя, а не клиническим результатом нервного напряжения последних недель.

— Почему? Да потому что мы женщины! — кричит она так громко, что некоторые мужчины оглядываются и удивленно смотрят в их сторону.

Конни предупреждающе качает головой:

— А вот этого никто не должен знать. Особенно здесь.

— Нет, Конни, не выйдет, — сердито глядя на сестру, возражает Карла. Из всех ее безумных планов этот уже вообще… — Ни за что!

— И почему я вечно позволяю тебе уговорить себя участвовать во всех твоих выходках? — стонет Карла.

Они с Конни выглядят как положено настоящим трансвеститам. Через порог «Хэндлбара» они переступают, одетые в облегающие платья, в туфлях на высоких каблуках, с тоннами косметики на лицах и в париках, причесанных до того экстравагантно, что им позавидовала бы любая техасская девчонка с гривой до плеч.

— Тс-с, у меня есть план, — говорит Конни.

Карла сейчас меньше всего хотела бы услышать эти слова.

— Каждый твой «план» приносит нам кучу неприятностей, — бормочет она. Тем не менее, ввязавшись в очередную авантюру, Карла не может подвести сестру и плывет через бар вслед за Конни, поигрывая накладными бедрами и жеманно улыбаясь.

Конни уже успела навести справки и узнала, что лысого человека за стойкой зовут Стэнли и он владелец заведения. Это немногословный мужчина в черном байкерском прикиде и с неизменной сигарой в зубах.

— Вам чего? — спрашивает он, не глядя на них, но тут же, подняв глаза, издает восторженное: «Ух ты!»

Конни наклоняется к нему так, что ее груди почти ложатся на стойку бара. Стараясь говорить как можно более низким голосом, она воспроизводит, как умеет, стиль поведения трансвестита, желающего очаровать собеседника:

— Мы слышали, вы себе новое шоу подыскиваете, дорогуша?

Она наступает на ногу Карле, и та подключается к разговору.

— Да вот, дошли до нас такие слухи. — Голос у Карлы слишком высокий для мужчины, и вообще она еще не овладела полностью особой манерой поведения, свойственной этой публике, несмотря на то что они с Конни часами репетировали и отрабатывали ее.

— Твои мольбы услышаны, куколка. Прямо у тебя на глазах свершается второе пришествие, — игриво заявляет Конни.

Карла подхватывает:

— Прямо у тебя на глазах.

— Честно, — снова вступает Конни. Она чувствует, что ей придется вытягивать это представление практически в одиночку, потому что от Карлы поддержки в виде убедительной актерской работы сегодня не дождаться. — Если тебе повезет, станешь свидетелем второго пришествия спасителей. — Она подмигивает Стэнли.

— Идите за кулисы, — говорит он тоном человека, повидавшего и не такое. — Там очередь на прослушивание.

Конни и Карла скрываются за сценой как раз в тот момент, когда из динамиков вырываются первые аккорды вступления к «It’s Raining Men». Здесь уже собралась целая толпа трансвеститов, дожидающихся своей очереди на прослушивание. Окинув «конкуренток» цепким взглядом, Конни понимает, что они с Карлой изрядно проигрывают большинству из них по крайней мере по одному параметру: размеру бюста. Ни один уважающий себя трансвестит не появится на публике с такой маленькой грудью. Конни утаскивает Карлу в укромный уголок, и они в срочном порядке пытаются исправить положение при помощи нескольких пачек реквизированных тут же в кладовой бумажных салфеток.

Конни слышит, как Стэнли подключает микрофон и объявляет, что прослушивание начинается. Она поправляет парик, гордо вскидывает голову, а затем бросает взгляд на Карлу в ожидании одобрительной реакции. К сожалению, Карла вовсе не горит энтузиазмом осуществить задуманное. Она с сомнением качает головой и недовольно кривится — словно от боли.

— У меня не получится, Конни, — говорит она.

Конни берет сестру за руки: ладони у той холодные и влажные.

— Давай-ка еще раз попробуем, — говорит Конни, а затем понижает голос на пару октав: — Привет, куколка.

— Привет, куколка, — говорит Карла, которой и самой понятно, что ее голос звучит слишком высоко.

— Ниже.

— Ну, «привет, куколка». — На этот раз у нее получается сносно: что-то похожее на грудной голос хрипловатого трансвестита.

— Теперь покачай бедрами. — Конни прохаживается взад-вперед по холлу, показывая Карле, как надо двигаться.

Это упражнение удается Карле гораздо лучше; другое дело, что на высоченных каблуках она по-прежнему держится плоховато.

— Господи, и как только мужики в этом ходят? — говорит она, снимая туфли и растирая пальцы ног. — А женщинам-то каково?

— Ладно, поехали дальше, — говорит Конни. — Попробуй следующую фразу: «Детка, что это ты на себя нацепила? Никак платьице с выпускного вечера?»

Карла старается изо всех сил:

— «Детка, что это ты на себя нацепила? Никак платьице с выпускного вечера?» — Получается у нее далеко не блестяще, и это понятно им обеим.

Даже Конни, закоренелая оптимистка, начинает подумывать, не выкинуть ли им к чертям свои бумажные груди и, собрав манатки, не свалить из бара подобру-поздорову прямо в свою квартиру. Еще вчера, еще даже сегодня утром она была на сто процентов уверена, что у них с Карлой все получится, что их возьмут на работу, что они смогут снова петь, а может быть, и выступать с собственной программой. Но рисковать тем, что в них опознают женщин, нельзя. Если у Карлы не выйдет отработать весь спектакль без сучка без задоринки, можно не сомневаться, что их караоке-карьера закончится, даже не начавшись.

Они решили, что в качестве пробного номера выступят под фонограмму самих себя, исполняющих заглавную песню из «Кабаре». Карле чем дальше, тем меньше нравится вся эта затея. То, что вчера вечером казалось безобидным розыгрышем, который в случае удачи дал бы им шанс снова выступать на сцене, сегодня представляется рискованной игрой с непредсказуемыми последствиями.

— А как же с нашими голосами в записи? — говорит Карла. — Любому ведь сразу ясно, что они слишком высокие для парней.

В ответ Карла достает из сумки кассету с фонограммой для выступления и осторожно, дюйм за дюймом, начинает растягивать пленку.

— Это понизит звук, — поясняет она. — Не забудь только, когда выйдем, прибавить басов на магнитофоне.

— О боже мой! — бормочет Карла. — По-моему, Эл и Майки были правы. Мы с тобой просто жалкие фантазерки. Боюсь, Конни, что местная публика нас быстро расколет, и тогда в лучшем случае нам будет перед ними ужасно неудобно. А что будет в худшем — я даже думать боюсь.

В ответ Конни только отмахивается. Многозначительно прищурившись и постаравшись, чтобы ее голос звучал как можно ниже, она, откинув голову, наклоняется к сестре и произносит:

— Нам нужно продать себя подороже, милая. Выше головы, грудь вперед — шоу начинается!

Девушки повязывают на шеи тонкие шелковые шарфики. Эта изящная деталь туалета на самом деле призвана укрыть то место, где у мужчин положено быть кадыку.

Пение — их жизнь. Это занятие захватило их еще в раннем детстве, когда они обнаружили под кроватью у матери Карлы коллекцию пластинок, оставшуюся от ее отца. Петь они любят и, возможно, все-таки умеют. По крайней мере, это получается у них лучше, чем что бы то ни было другое. Карла нежно обнимает сестру и слабо улыбается. Шоу должно продолжаться в любой ситуации, при любых обстоятельствах, даже если голос одного из мужчин-солистов нельзя определить иначе чем сопрано.

Перед Конни и Карлой на сцену поднимаются «Персик и Сливки». Выступают они из рук вон плохо. Такого убожества сестрам не доводилось слышать уже давно. Кроме того, они абсолютно не готовы к нештатным ситуациям. Стоило их компакт-диску дать сбой, как это совершенно выбило их из колеи и смутило настолько, что они больше не смогли попасть в такт и до конца номера так и пели мимо фонограммы. Со сцены они уходят под несколько жидких жалостливых хлопков.

Стэнли, исполняющий роль конферансье, поднимается на сцену и говорит в микрофон:

— Как насчет подобающих аплодисментов для наших старых знакомых, наших очаровательных «Персика и Сливок»?

Публика игнорирует его, лишь несколько шутников свистят и завывают, когда он произносит имена «артистов».

Стэнли держится невозмутимо. Его волнует не судьба кого-либо из претендентов, а то, чтобы прослушивание, заменяющее сегодня шоу-программу, прошло гладко и без эксцессов.

— А теперь перед нами выступит еще один дуэт. Я сам его еще ни разу не слышал, так же как и вы. Поэтому прошу продемонстрировать все наше гостеприимство. — С этими словами он сурово смотрит в сторону компании тех самых шутников, словно давая им понять, что им лучше или заткнуться, или убираться. — Они приехали в наш город из… — он заглядывает в бумажку с данными, — из Виннипега. Они не похожи на других, они шикарные, загадочные, чертовски обаятельные и…

— Проваливай наконец со сцены! — кричит на весь бар один из посетителей.

Стэнли краснеет до ушей, но держится молодцом.

— Брэд, можешь считать, что скидки для тебя больше нет. Итак, прошу приветствовать…

Карла за кулисами слышит, как Стэнли представляет их дуэт: «Они приехали в наш город из Виннипега», и ее начинает трясти от страха. В Виннипеге, в этом городе с полумиллионным населением, лежащем посреди канадских равнин, где снег выпадает уже в октябре и где зимой температура воздуха настолько низкая, что люди порой даже не глушат на ночь мотор автомобиля, чтобы он не замерз за ночь, у них с Конни действительно есть родственники. Неужели Конни не придумала ничего лучше, чем назвать Стэнли именно Виннипег? А вдруг этот город окажется той ниточкой, дернув за которую на них сможет выйти Руди?

— Надеюсь, ты хоть не назвала ему наши настоящие имена? — опасливо осведомляется она, нервно кусая ногти.

— Не беспокойся, я все продумала, — хитро улыбаясь, отвечает Конни.

— Прошу приветствовать: Эл и Майки! — объявляет Стэнли по другую сторону занавеса.

Конни нажимает на кнопку «воспроизведение», и помещение наполняется первыми аккордами щемящей мелодии из «Кабаре».

Публика разочарована.

— У-у-у-у, «Кабаре», — фыркает один из трансвеститов. — Надо же, как оригинально!

Свет прожектора выхватывает из темноты Карлу, одетую под Лайзу Миннелли.

— Ага, ну вот и Лайза, — растягивая слова, подхватывает приятель первого трансвестита. — Всегда одно и то же!

Оба синхронно поднимают руки, чтобы «дать пять» друг другу по возможности с громким хлопком. Вдруг оба замирают и опускают руки. «Дорогуша, мы же с тобой девочки, — написано у них на лицах, — а воспитанным девочкам „давать пять“ не полагается».

За много лет Карла привыкла выступать под пьяные крики и комментарии скучающей публики. Но на этот раз язвительные замечания ранят ее больше, чем обычно. Может быть, виной тому общее настроение уже изрядно подуставшего зала, который потерял всякий интерес к происходящему на сцене, прослушав столько бесталанных исполнителей. Люди говорят в полный голос, громко заказывают выпивку, ходят из угла в угол — в общем, у Карлы нет никаких шансов по-настоящему привлечь к себе их внимание. Она, конечно, человек опытный, и ее кредо — шоу должно продолжаться при любых обстоятельствах, но то, что сейчас происходит в баре, едва ли можно описать как просмотр шоу: сцена и зал существуют абсолютно независимо друг от друга. Карла вдруг отчетливо понимает, что две девушки среди желающей поорать под караоке толпы трансвеститов вряд ли имеют какое-либо отношение к проекту шоу-ресторана.

Что-то в ней ломается, и она бросается к кулисам, где ее перехватывает Конни. Секундное замешательство, Конни берет сестру за руку, и та вроде бы приходит в себя. Все в порядке, все в порядке. Конни делает шаг на сцену, чтобы подхватить знаменитую песню Салли Боулз из «Кабаре», в которой оптимизм так смешан с горечью, как раз с того места, на котором Карла ее оборвала.

Проходит всего полминуты, и в баре все смолкает. Все как один оборачиваются к сцене и слушают — слушают с полным вниманием, — этого одетого женщиной щуплого паренька с высоким, словно специально по-женски поставленным голосом.

— Дорогуша, это что? Никак она и впрямь сама поет? — шепчет трансвестит, который только что иронизировал по поводу Карлы.

— Да, дорогуша, — подтверждает его приятель.

Конни действительно поет от всей души, вкладывает всю себя в слова, словно стараясь отыграться за все те дни после их побега из Чикаго, когда им так не хватало выступлений перед публикой.

Собравшиеся в баре мужчины потрясены. Эта «девушка» не только умеет петь, она может превратить всем знакомую песню в чертовски захватывающее шоу! Зрители приходят в еще большее изумление, когда на сцену, собравшись с духом и вдохновленная примером Конни, выходит Карла и присоединяется к сестре. Конни взглядом и выразительным жестом руки предостерегает ее: «Ниже! Слишком высоко взяла!» Карла переходит на октаву ниже и продолжает в этой же тональности.

Девушки поют в унисон, как в лучшие дни. Поют так, будто это выступление — последнее в их жизни. Заканчивается песня на сильной, эффектной ноте, которая, словно пронзив пространство, отделяющее их от публики, улетает куда-то вдаль и резонирует в космической бесконечности.

Конни и Карла могут наконец взглянуть на публику. Мужчины не аплодируют. В баре повисает тишина, и девушки принимают это за проявление полного безразличия. Решив, что провалились, девушки поворачиваются и направляются к кулисам.

Вот тут-то зрители словно с цепи срываются. Единый восторженный рев чуть не сметает Конни и Карлу со сцены.

— Еще! — орут мужчины. — Бис! Браво! Бис!

— Спасибо, спасибо вам! — Карла посылает публике воздушные поцелуи и аплодирует ее энтузиазму.

Конни настолько потрясена происходящим, что некоторое время не в силах ничего сказать, а потом слова сами срываются с ее языка, минуя «внутреннего цензора»:

— Спасибо! Спасибо вам! С вами были Конни и Карла!

Карла с ужасом глядит на нее. «О нет! Только не это!» Переволновавшись и расчувствовавшись от теплого приема местной публики, Конни сама не заметила, как назвала их настоящие имена. Девушки понимают друг друга без слов и осознают, что случилась беда. Конни не столько испугана, сколько рассержена на себя за невнимательность; Карла же боится до смерти и на все лады ругает себя за то, что позволила сестре втянуть себя в очередную рискованную авантюру. Обе опасливо косятся на входную дверь; похоже, они бы нисколько не удивились, если бы прямо сейчас, в эту минуту в бар ворвались Руди с Тибором и нацелили на них взведенные пистолеты.

«Титаник» девушки смотрели, наверное, раз тридцать, и обе, конечно, без ума от Леонардо Ди Каприо. Но больше всего поразило их в этом фильме то, что, когда корабль уже тонул, музыканты оркестра все еще продолжали играть. Что ж, хороший пример для подражания. Их собственный корабль, возможно, вот-вот пойдет ко дну, но это еще не повод, чтобы перестать петь. Что сделано, то сделано, в пробоину хлещет вода, но кассета крутится, музыка звучит, и сестры принимают единственно возможное для себя в этой ситуации решение: они продолжают петь.

Конни очень забавно, в слегка пародийном ключе исполняет песню «Я всего лишь девчонка, которая не умеет говорить „нет“» из «Оклахомы». Вообще-то она не собиралась поправлять прямо на сцене свой чрезмерно разросшийся бюст, но когда в этом возникает необходимость, она подает это как заранее заготовленный элемент шоу. Когда наступает очередь Карлы, та поет песню Тевье из «Скрипача на крыше» — знаменитый «Рассвет, закат». Она просто в ударе, и голос звучит великолепно, только вот, пожалуй, никому из исполнителей роли Тевье-молочника еще не приходилось во время пения сдувать с лица растрепавшиеся пряди парика.

Взметнув руки в воздух, они исполняют «Не плачь по мне, Аргентина» из «Эвиты» в версии «поем вместе».

— «Так случилось со мной, мне пришлось измениться», — поют Конни и Карла. Не планируя заранее и не сговариваясь, они одновременно опускают руки, чтобы поправить свою «упаковку». Публика в восторге.

Сидящие у стойки Персик и Сливки, они же Роберта и Леа, они же Роберт и Ли, глядя на девушек, скорбно воздевают очи к небесам, понимая, что этот дуэт свел их шансы на победу к нулю.

— Ну вот, мы опять не прошли творческий конкурс, — сообщает Роберта своей кружке пива.

— Роберта, мы не просто конкурс проиграли, мы опять без работы остались, — поправляет ее Леа.

Роберта направляется к другому концу стойки и готовит напитки для клона Элизабет Тейлор и двух ее поклонников.

— Я еще никогда не видела, чтобы здесь кто-нибудь сам исполнял свои песни, а вы? — спрашивает она, смешивая для Лиз очень сухой мартини и добавляя пару оливок.

— Самым лучшим шоу, которое я видела, была говорящая собака, но я тогда была в хлам пьяная, — сообщает Леа. Вообще-то Роберта давно привыкла к странностям ассоциативного мышления Леа, но на этот раз даже она озадачена.

Все собравшиеся в баре трансвеститы, которые когда-либо мечтали выступать на сцене — а кто из них не мечтал? — разрываются между двумя противоречивыми эмоциями: восхищением перед новым дуэтом и завистью.

— Ну куда нам с ними тягаться, подружка? — слезливо говорит Барбра Стрейзанд Лайзе Миннелли. — Надо же, сами поют и сами всю программу составили. И вообще, наши конкурентки год от года становятся все моложе и смазливее.

— И не говори, Барбра! Помнишь ту маленькую сучку, которая одновременно изображала Бритни Спирс и Шакиру? — Лайза засовывает палец в рот и издает клокочущий звук.

Барбра хихикает и сообщает:

— Она уже копыта отбросила. От передоза.

— Туда ей и дорога, — произносит Лайза, закатывая глаза, обрамленные невероятно длинными, густыми и острыми черными ресницами.

Карла и Конни взяли сцену приступом, как военный плацдарм, и, похоже, теперь их отсюда никакой силой не выбить.

— Лучше всего про это сказала Дебби Рейнольдс в «Непотопляемой Молли Браун», — говорит Карла.

Барбра оборачивается в сторону сцены и неотрывно, в упор пялится на нее и на Конни.

— Чего это ты? — интересуется Лайза.

Псевдо-Стрейзанд делает еще один глоток виски и продолжает сверлить девушек взглядом.

— Пытаюсь испепелить их. Если сосредоточиться и сильно постараться, то, пожалуй, получится.

Огня пока еще нет, но искры так и летят во все стороны. Как бы не пришлось дорогуше вызывать пожарную команду. Ничто так не возбуждает Лайзу, как мужчина в форме с длинным шлангом.

Атмосфера такая, как в каком-нибудь бродвейском театре на премьере, вызвавшей восторженные отзывы критики. Встав с мест, публика устраивает девушкам долгую овацию и продолжает аплодировать, даже когда Конни и Карла окончательно покидают сцену. Роберта и Леа под каким-то надуманным предлогом ухитряются пробраться в гримерку. Они просто умирают от желания познакомиться с ними поближе. Не успевают девушки переступить порог, как Роберта набрасывается на них с расспросами:

— И откуда вы только свалились на нашу голову?

— От песни из «Кошек» я просто разрыдалась, — говорит Леа, у которой до сих пор в глазах стоят слезы.

— От песни из «Кошек» даже я разрыдался, — сообщает Стэнли, появляясь на пороге. Он пришел в гримерную, чтобы сделать своим новоявленным звездам предложение, от которого нельзя отказаться: — Со среды до воскресенья, две сотни в неделю.

Девушки обалдело смотрят на него, затем друг на друга. Это гораздо больше, чем когда-либо платил им Фрэнк. Карла вопросительно смотрит на Конни: «Здорово! Соглашайся скорей! Не вздумай торговаться!» Конни же быстро успевает сообразить, что если Стэнли сам готов предложить им две сотни, то на самом деле можно развести его и на большее.

— Триста долларов в неделю плюс десять процентов от выручки в те дни, когда вход платный, — говорит она, делая вид, что обсуждение условий контракта — самое привычное для нее дело. В действительности она держит за спиной крепко сжатые кулаки, и Стэнли не догадывается, как она боится переусердствовать и упустить работу, которую они с Карлой уже отчаялись найти.

Стэнли задумывается и что-то подсчитывает в уме. Решение дается ему нелегко.

— Нет, не пойдет, — для начала сообщает он. Три сотни — деньги немалые, но, с другой стороны, упустить их — это просто безумие. Народ в зале все еще продолжает хлопать и вопить. Мысленно вознеся молитву к небесам, он принимает условия Конни. — Ладно, идет. Договорились.

— Посмотрим, сколько продержится это заведение, если он будет платить такие бабки новичкам, — фыркнув, заявляет Роберта.

— У меня и вправду дела сейчас идут не лучшим образом, — неохотно признается Стэнли. — Ну да ладно, это не впервой. Будем надеяться, что с вашим появлением что-то изменится к лучшему… Так что завтра увидимся, Конни и Карла. — Он на несколько секунд задерживается, словно хочет еще что-то добавить. Встретившись взглядом с Конни, он вдруг краснеет и поспешно выходит из гримерки, предоставив девушкам гадать, что же было у него на уме.

— Ну что ж, девочки, примите наши поздравления с заключением выгодного контракта, — говорит Роберта, спрятав свой сарказм. Они с Леа тоже выходят. Но эти новенькие так понравились им, что симпатия побеждает зависть и вместо того, чтобы красноречиво хлопнуть дверью, Роберта и Леа посылают девушкам воздушные поцелуи.

Оставшись наконец в гримерке вдвоем, сестры молча, без музыкального сопровождения, исполняют короткий победный танец.

— Вот только они теперь знают, как нас по-настоящему зовут, — вспоминает Карла, и ее эйфория сразу же испаряется.

Конни скидывает с плеч боа из пурпурных перьев и подбрасывает его в воздух.

— Ну и пусть. Кому какое дело? Главное, что у нас теперь свое шоу.

Даже вернувшись в свою квартиру и сбросив прямо на пол в одну кучу парики, обтягивающие платья и туфли на высоких каблуках, девушки все не могут прийти в себя и поверить в свою удачу. Они заваливаются на диван и поднимают тост, чокаясь друг с другом банками диетической кока-колы.

— До сих пор не верю: неужели получилось? — в очередной раз говорит Карла.

— Люди видят то, что хотят видеть, — отвечает Конни, у которой в ушах до сих пор не стих гром аплодисментов, сопровождавший финал их сегодняшнего шоу.

Карла хватает сестру за руку и спрашивает:

— И даже если этот психопат Руди и его русский громила нас найдут, они ведь все равно не смогут нас узнать, правда?

— Ни за что! — кивает Конни. Подняв телефонную трубку, она набирает номер спа-салона Наташи. — Алло, это автоответчик «Салона для Худеющих Женщин, Которые Ненавидят Свое Тело»? Я хочу оставить сообщение для хозяйки. — Она подмигивает Карле. — Алло, Наташа? Мы увольняемся. — Она напевает в трубку песню Барбры Стрейзанд из «Смешной девчонки»:

Карла придвигается ближе к Конни и присоединяется к сестре. Допев песню вдвоем, они швыряют трубку и от души хохочут.

— Ну ладно, а дальше-то что делать? — спрашивает Карла, к которой неожиданно возвращается серьезность. — Нам что, теперь все время придется одеваться как мужчинам, обряженным в женские тряпки?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что, пока мы живем здесь и здесь же работаем, мы не можем одеваться нормально, даже если понадобится просто выйти жвачку купить. Так что давай определимся для себя: мы женщины или мужчины? — спрашивает Карла.

Да, действительно, этот вопрос оказывается непростым. Конни перебирает в уме разные варианты и наконец говорит:

— Ладно, давай с этого дня считать себя мужиками-трансвеститами. Так оно безопаснее. А что касается нас настоящих, то это придется оставить где-то там, в прошлом.

На некоторое время воцаряется тишина. Девушки всерьез обдумывают ситуацию, в которую попали.

— И сколько времени мы так сможем выдержать? — спрашивает Карла.

Конни не слышит беспокойства в ее голосе. Мысленно она опять там, в баре, одетая в маскарадный костюм трансвестита, поет что есть сил, купаясь в восхищении публики.

— Ой, Карла, но разве сегодня наше шоу не было потрясающим?

— Так-то оно так, но…

— Я тебя понимаю, но ты только подумай: трансвеститы мы или еще кто — какая разница? Сестренка, мы снова на сцене! — изливает она свой восторг.

Конни спрыгивает с дивана, кружится по комнате и поднимает руки, словно знаменитая дива, выходящая на поклоны после триумфального концерта.

— О’кей, — с сомнением в голосе говорит Карла. Все как всегда: ей кажется, что стакан наполовину пуст, а Конни считает его наполовину полным. Карла переживает, как бы не скисло молоко, а Конни пьет шампанское и вообще не задумывается о том, что в жизни существует такая прозаическая вещь, как молоко.

Карла закрывает глаза и пытается представить себе, как она сама пьет шампанское, не беспокоясь ни о чем на свете. Но ей такого вообразить не удается. Шампанское кажется ей противно теплым и выдохшимся, без пузырьков. Она, Карла, не трансвестит, она даже не гей. Она просто обычная чикагская девушка, которая ужас как скучает по своему парню и больше всего на свете мечтает о том, чтобы ее жизнь стала такой, какой была всегда.