Конрад, или ребёнок из консервной банки

Глава четвертая

По правде ей было не все равно. Во-первых, она не была уверена, что семилетнему мальчику непременно нужен отец. А во-вторых, подумала она, если и нужен, то не такая зануда, как Эгон. Приятелем два дня в неделю он еще может быть, но не отцом!

Впрочем, Конрад так радостно улыбался, что она снова сказала:

— Ну что же, мне все равно!

Спустя несколько минут Конрад лежал в постели и спал, словно ангелочек, как выразился господин Эгон. Госпожа Бартолотти сидела со своим гостем в гостиной.

— Завтра тебе придется пойти с Конрадом в школу и записать его туда, — сказал господин Эгон.

— Завтра воскресенье, — ответила госпожа Бартолотти. — В школе нет уроков.

— Ну, так послезавтра, — произнес господин Эгон.

И добавил, что он уже предчувствует эту огромную отцовскую радость, какую ему в будущем доставит Конрад, когда будет приносить домой одни пятерки. Госпожа Бартолотти ничего не сказала о своей материнской радости по поводу будущих оценок Конрада. Она хотела посмотреть по телевизору детектив, но господин Эгон не дал ей.

— Брось этот глупый телевизор! Мне нужно серьезно с тобой поговорить. Сказать тебе несколько слов.

Поэтому госпожа Бартолотти не включила телевизор, а слушала, что ей говорил аптекарь. А он сказал не несколько слов, а сто тысяч, и когда, наконец, закончил, то было уже за полночь. Госпожа Бартолотти зевнула и сказала:

— Бывай, Эгончик.

Она дала ему ключ, чтобы он закрыл за собой дверь, а сама тихонько легла на свою кровать — боялась разбудить Конрада. Но хоть она была очень уставшей, она не могла заснуть. В голове у неё звучали слова Эгона:

«Ты должна образумиться, стать совсем иной, серьезной, как и полагается матери! Ты должна заботиться о своей внешности, не мотаться по городу в таком чудном наряде!

Ты должна убираться в квартире, каждый день готовить еду, учитывать каждое свое слово, говорить только то, что можно перед семилетним мальчиком, что ему полезно слышать!

Ты должна, ты должна, ты должна…»

Когда эти поучения две тысячи раз прокрутились у неё в голове, все сто тысяч эгоновых слов смешались в кучу. Она заснула, но и во сне, в глубоком сне, громко стонала и бубнила: «Ты должна, ты должна…»

На другой день госпожа Бартолотти проснулась намного раньше, чем обычно. Она протерла глаза и посмотрела на кровать Конрада напротив. Она была пустой. Госпожа Бартолотти испуганно вскочила с кровати, — на миг ей показалось, что Конрад только приснился. Она помчалась в гостиную и увидела мальчика там в углу среди игрушек. Он уже умылся, причесался и теперь складывал кубики. Складывая их, он произносил:

— Это единицы, это десятки, это сотни.

— Что ты делаешь, Конрад?

— Учусь считать, — ответил мальчик. — Я ведь уже завтра иду в школу. Поэтому хочу подготовиться как следует.

— Как следует, как следует, — буркнула госпожа Бартолотти, идя на кухню, а когда убедилась, что Конрад её не услышит, добавила: — Терпеть не могу этих слов! Они такие же противные, как и «добросовестно», «ежедневно», «вежливо». Тьфу, черт бы их побрал!

Госпожа Бартолотти не любила многих слов. Кроме «прилично», «вежливо», «добросовестно», «ежедневно», он не выносила слова «целесообразно», «обдуманно», «неуклонно», «поучительно», «пристойно», «воспитано», «по-хозяйски», «подобает», «положено».

И вот госпожа Бартолотти возилась на кухне, готовила кофе, варила яйца, жарила специально для Конрада омлет с малиной и думала про все эти ненавистные, неприятные слова. Думала так же про сто тысяч слов Эгона, а сама тем временем убрала все с кухонного стола, застелила его розово-зеленой цветастой скатертью и принесла из шкафа в гостиной пластмассовый сервиз на двадцать четыре персоны. (Конечно, только его двенадцатую часть). Посреди стола, поскольку под рукой не было никаких цветов, она поставила в стакане с водой пучок зеленого лука и пучок петрушки. Потом оглядела стол и подумала: «Теперь даже Эгон похвалил бы меня. Лучшего завтрака ни одна мать не приготовит».

Конрад выпил кофе, съел омлет, булочку с маслом и булочку с ветчиной.

— Ты, видимо, очень голодный, — сказала госпожа Бартолотти.

— О нет, — ответил мальчик, — я уже объелся, с трудом ем.

— Так не ешь.

— Но надо же есть все, что лежит на столе, а особенно то, что положили на тарелку, — объяснил Конрад.

Госпожа Бартолотти быстро убрала со стола остаток булочек, большой кусочек ветчины и сыр, и положила все в буфет. Теперь на столе не было ничего съедобного, и Конрад с облегчением вздохнул.

Конечно, госпожа Бартолотти в воскресенье работала. Но сегодня подумала: в воскресенье семилетнему мальчику, наверно, лучше побыть на свежем воздухе. Погулять или поиграть в мяч. Может, Конрад захочет пойти в парк развлечений или в зоопарк.

Однако Конрад не захотел никуда идти. Ни в зоопарке, ни парк развлечений, ни на свежей воздух. Он заявил:

— Я хотел бы сегодня подготовиться к школе. Я уже умею считать, писать и читать. У нас был хороший подготовительный курс. Но, конечно, я не знаю, что успели усвоить дети моего возраста в местной школе. — И он попросил господин Бартолотти: — Пойдите, пожалуйста, к какому-нибудь семилетнему школьнику и одолжите у него школьные учебники, чтобы я мог их просмотреть.

— Так ты не хочешь идти в первый класс? — спросила госпожа Бартолотти и объяснила: — Первый класс наверно далеко не ушел, потому что учится всего лишь один месяц. За такое время много не успеешь!

Конрад покачал головою и сказал, что и мысли не было идти в первый класс. Он значительнее умнее средних детей, поэтому жалко было бы не использовать как следует его умственные способности. Он пойдет, по крайней мере, во второй класс.

Госпожа Бартолотти снова вздохнула. Потом спустилась на второй этаж — сама она жила на третьем — и позвонила в дверь, которая была под её дверью. Там жили Рузики. Их дочке Кити было семь лет и она ходила во второй класс. Дверь открыл господин Рузик. За ним стояла Кити и смотрела на гостью с интересом. За ним стояла госпожа Рузика и смотрела на гостью с еще большим интересом. Госпожа Бартолотти никогда до сих пор не разговаривала с ними, хотя Рузики проживали в этом доме, потому что они не очень хотели разговаривать с нею. Жители дома считали госпожу Бартолотти странной особой. Из-за её чудаковатой одежды. И из-за того, что она слишком ярко разрисовывала лицо. И из-за того, что на лестнице часто разговаривала сама с собою.

Госпожа Бартолотти и мысли не допускала, что жители дома считают её странной, но когда все трое Рузиков заинтересованно вытаращились на неё, она почувствовала, что её просьба будет звучать довольно странно. Ведь какая взрослая женщина придет просить школьные учебники.

— Вы что-то хотели? — спросил господин Рузик.

В голове у госпожи Бартолотти завертелись мысли: она старалась что-нибудь придумать. Может, сказать: «Ко мне приехал в гости племянник и хочет что-нибудь почитать». Или: «Я должна соткать ковер, на котором было бы что-нибудь из книги для чтения». Или: «На двадцать третьей странице «Арифметики» есть очень красивый рисунок, мне надо посмотреть на него».

— Вы что-то хотели? — снова спросил господин Рузик.

Все враки, которые приходили ей на ум госпоже Бартолотти, казались ей бессмысленными. Поэтому она сказал правду:

— Мой сын завтра идет в школу и хотел бы сначала посмотреть учебники. А ваша дочка тоже ходит во второй класс, и я подумала: не одолжите ли вы ему эти книжки сегодня до вечера. А вечером я их верну.

Господин Рузик и госпожа Рузика были воспитанными людьми и, как полагается воспитанным людям, удержались от вопросов. Правда, на лицах у них проступило выражение безграничного удивления и озадаченности, но они ответили в один голос:

— Конечно же, одолжим, с радостью.

Кити Рузика тоже была очень воспитанным ребенком, но, конечно, еще не такая воспитанная, как взрослые. За семь лет, прожитые на свете, она еще не успела овладеть всеми тонкостями воспитания, поэтому спросила:

— У вас есть сын, госпожа Бартолотти?

— Цыц, — прошептала госпожа Рузика, а потом добавила еще тише: — Об этом не спрашивают!

Кити кивнула головой и побежала в комнату за книгой для чтения и учебником по арифметике. Госпожа Бартолотти взяла у неё книжки, поблагодарила и побежала по лестнице вверх. Господин Рузик закрыл дверь.

— Они совсем не удивились, — сказала сама себе госпожа Бартолотти, открывая свою дверь. — Да и почему бы они должны удивляться? Разве странно, что у женщины есть сын?

Но если бы госпожа Бартолотти могла видеть сквозь пол, то заметила бы, что она и её сын все-таки вызвали немалое удивление. Потому что Рузики до сих пор стояли в прихожей за входной дверью. И все трое смотрели на дверь и переговаривались:

— У неё есть сын! Семилетний сын! Я сойду с ума. У неё есть сын!

Потом госпожа Рузика возмущенно шмыгнула носом и сказала:

— Чтобы я провалилась на этом месте, если у неё есть сын!

А господин Рузик добавил:

— А если есть, то где его учебники? И если ему семь лет, то почему он только завтра пойдет в школу?

А Кити Рузика спросила:

— Можно мне будет потом побежать и посмотреть на её сына?

— Просто так нельзя, ведь она тебя не приглашала, — ответила госпожа Рузика.

— Я могу пойти за своими книжками, — сказала Кити.

— Это важная причина, — ответил господин Рузик, — Но не надо идти слишком рано. Чтобы не сложилось впечатления, что ты слишком любопытна. А после обеда можешь сбегать.

Конрад страшно обрадовался, когда получил книгу для чтения и учебник по арифметике. Но немного испугался, увидев, что Кити нарисовала на полях учебника арифметики много человечков и цветов. А в книге по чтению все большие буквы «О» были разрисованы яркими цветами.

— Разве детям такое позволено? — спросил он.

Госпожа Бартолотти не знала наверняка, позволено ли это детям. И сказала, что когда она сама была ребенком, детям точно не разрешали.

— Но это было так давно! — добавила она. — Может, с тех пор в школах все изменилось.

— Наверно, да, — с облегчением сказал Конрад.

Госпожа Бартолотти принесла ему карандаш, шариковую ручку и много бумаги в линейку и в клетку. Он принялся считать, листать учебники, читать вслух и про себя, писать слова и предложения. Прочитав какое-нибудь предложение или сделав подсчет, он каждый раз кивал. Госпожа Бартолотти увидела, что она тут лишняя, и решила довязать бахрому на зеленом ковре. Этот ковер она должна была отдать заказчику две недели назад. Но ей так скучно было вязать бахрому, что она откладывала эту работу со дня на день и с недели на неделю. Она всегда откладывала скучную работу, до тех пор, пока не чувствовала, что ей крайне необходимы деньги. А теперь ей деньги были очень нужны. Ведь она истратила все свои сбережения на одежду для Конрада.

Госпожа Бартолотти вытащила моток зеленых шерстяных ниток и доску. Она намотала нитки на доску, потом ножницами разрезала их. Так у неё получился толстый пучок одинаково длинных ниток.

— А теперь, деточка моя, возьми крючок и начинай вдевать бахрому! — сказала сама себе госпожа Бартолотти.

— Сейчас, мама, — отозвался Конрад.

Прошла целая минута, пока госпожа Бартолотти растолковала мальчику, что «деточка моя» относится не к нему, а когда он, наконец, понял это, зазвенел звонок. Конрад побежал открывать дверь. Пришел господин Эгон.

— Это ты? — удивилась госпожа Бартолотти. — Что тебе надо?

— Как это? — спросил аптекарь. — Может, я вам мешаю?

— Нет, не мешаешь, — ответила госпожа Бартолотти, — Но суббота была вчера, а вторник будет послезавтра.

— Теперь это не имеет уже значения! Я же ведь уже стал отцом, — объяснил господин Эгон.

— Вот что! Выходит, ты поэтому появился, — пробормотала госпожа Бартолотти. И, кашлянув, спросила: — А сколько раз в неделю, по-твоему, должен приходить отец?

— Сколько может, — ответил аптекарь. Госпожа Бартолотти подумала, что, хоть господин Эгон и сидит восемь часов в день в аптеке, потом у него полно свободного времени. У него нет ни жены, ни приятелей, нет детей, — кроме Конрада, — он не играет в теннис, не ходит на футбол, не читает книжек, не смотрит телевизор, не выбирается на прогулки и не играет в шахматы.

— Ты сможешь приходит часто, — сказала госпожа Бартолотти. Голос у неё был не очень веселый.

— Конечно же! — воскликнул господин Эгон, и голос у него был очень веселый. — Мы теперь будем вместе каждую свободную минуту. Конечно, если Конрад не спит. Ведь когда он спит, отцу не обязательно быть с ним.

Госпожа Бартолотти затягивала крючком одну за другой нитки бахромы по краю толстого ковра и от чистого сердца желала, чтобы сон у Конрада был крепкий, сладкий, и, прежде всего, очень долгий.

Тем временем господин Эгон начал проверять, как мальчик знает арифметику. И не только задачи с первых страниц, а и трудные, с последних страниц. Конрад решал их все. И большинство даже быстрее господина Эгона. Читать он так же умел, как взрослый, и писал без ошибок.

— Этому ребенку не место ни в первом классе, ни во втором! — восхищенно воскликнул господин Эгон. — Ему надо в третий или в четвертый класс!

— Семилетний мальчик не может ходить в четвертый класс, — возразила госпожа Бартолотти и зло дернула шерстяную нитку, которая никак не затягивалась в ковер.

— Если он такой способный, как мой Конрад, то может!

Госпожа Бартолотти отпустила нитку.

— Твой Конрад? Как это твой?

— Извините, я хотел сказать: наш Конрад.

— А я говорю: мой Конрад! — крикнула госпожа Бартолотти. Голос у неё был сердитый.

— Не надо нам ссориться, Берточка, да еще при ребенке, — сказал господин Эгон.

Госпожа Бартолотти кивнула, схватила нитку и протянула её сквозь край ковра.

— Однако даже такой способный семилетний мальчик не может ходить в четвертый класс. Его просто не примут!

— Тогда его нужно водить на специальные лекции. Должны где-то давать такие лекции для особенно одаренных детей!

— Прошу вас, — вмешался в их спор Конрад, — Прошу вас, не надо мне никаких специальных лекций. Так будет только хуже. Я уверен, что во втором классе буду чувствовать себя хорошо. Ведь в школе учатся не только читать, писать и считать, а и привыкают к коллективу, учатся петь, рисовать, делать гимнастические упражнения. Этого всего я еще не умею. И с радостью буду учиться.

— Ну, если ты так хочешь, — сказал господин Эгон, — то пускай!

В книге для чтения Конрад нашел такие вещи, о каких не имел никакого представления. Он не знал, что такое подснежники, не знал, кто такой святой Николай и маленький Иисус, как выглядят розы и гвоздики. О церкви он тоже ничего не слышал.

Господин Эгон прежде всего прочитал мальчику целую лекцию о святом Николае и маленьком Иисусе. Конрад внимательно выслушал его. А когда господин Эгон закончил, он пробежал взглядом по бумажке, на которой все время что-то записывал, и сказал:

— А теперь я расскажу то, что услышал от вас. Маленький Иисус имеет крылья, появляется с неба, летает везде и одаривает детей. Богатым детям дает много, бедным мало, а совсем бедным не дает ничего. Святой Николай не имеет крыльев, у него есть только золотой посох. Он приходит на три дня раньше маленького Иисуса и всем раздает подарки. Так?

Госпожа Бартолотти фыркнула, а господин Эгон, запинаясь, произнес:

— Видишь ли, Конрад, это… наверно, я не так… не совсем правильно… видишь ли, я…

— Не валяй дурака, Эгончик, — перебила его госпожа Бартолотти, а потом обратилась к Конраду: — Все то, что он наговорил, — неправда, абсолютно все! Нет никакого маленького Иисуса, нет святого Николая, и нет никакого зайца, что передает детям гостинцы.

— Кого нет? — переспросил Конрад.

— Зайца! — воскликнула госпожа Бартолотти. — Это все выдумки, которые родители и бабушки рассказывают своим детям и внукам.

— А зачем?

Госпожа Бартолотти пожала плечами.

— Откуда я знаю! Наверно, взрослым очень приятно забивать детям головы всяким враньем, им тогда кажется, что они очень остроумные и разумные.

— Ну, Берточка, я прошу тебя… — попробовал было встрять господин Эгон.

— Дай мне закончить! — крикнула госпожа Бартолотти. — Я же говорю правду. Взрослые все время обманывают детей. Все время твердят: только смотри, какие мы сильные, сообразительные, какие мудрые и добрые…

— Ну, Берточка, прошу тебя! Такое не говорят детям, — прошептал господин Эгон. — Берти, прошу тебя, воздержись!

— Что правда, то правда! — сердито сказала госпожа Бартолотти. — И для детей тоже правда!

— Хватит, Берточка, не надо нам ругаться, — умоляюще произнес господин Эгон.

— Ты меня нервируешь! — крикнула ему госпожа Бартолотти.

Господин Эгон вздохнул и решил, что лучше пойти погулять с Конрадом.

— Сначала мы посмотрим на церковь, потом пойдем на цветочный базар; может, найдем там розы и гвоздики. Беги, Конрад, возьми шапку, и идем. Мама сегодня не в духе!

Конрад взял шапку.

— Я готов, пап, — сказал он, — потом обратился к госпоже Бартолотти. — До свидания, мама.

И вышел вместе с господином Эгоном. Госпожа Бартолотти смотрела им вслед, и лицо её исказилось от гнева. Когда дверь за ними закрылась, она сказала:

— Ну, хорошо, если уже есть ребенок, то пусть будет. Против него я ничего не имею. Но отец меня раздражает. Он мне совсем ни к чему. Я его не заказывала!