Конрад, или ребёнок из консервной банки

Глава пятая

В этот день больше ничего не произошло. Кити Рузика пришла за своими учебниками и очень разочаровалась, когда услышала от госпожи Бартолотти, что её сын отправился с отцом гулять. Девочка пробыла у неё полчаса, надеясь, что, может, этот сын скоро вернется. А когда она просидела эти полчаса в гостиной возле госпожи Бартолотти, читая и разглядывая книжку с картинками, разрисовывая кукле косы, в дверь снова позвонили. На этот раз пришла госпожа Рузика.

— Извините, что моя дочка так долго вам мешает, — обратилась она к госпоже Бартолотти сладким, как мед голосом. — Мы разрешили ей только сходить за своими книжками!

А потом сказала дочери другим голосом, горьким, как желчь:

— Идем уже, Кити, обед остывает. Так долго не сидят в гостях, когда приходят непрошеными!

Госпожа Бартолотти начала её уверять, что у неё каждый может сидеть сколько угодно, даже если он пришел без приглашения.

— Нет, нет, это невежливо, — сказала госпожа Рузика, снова сладким, как мед голосом.

Госпожа Бартолотти хотела подарить Кити куклу, но госпожа Рузика заявила, что таких дорогих подарков брать нельзя.

— Об этом не может быть и речи! — крикнула она дочери, которая уже протянула было руки к кукле.

— Да она же нам не нужна, — сказала госпожа Бартолотти.

Кити умоляюще попросила:

— Мама, разреши мне взять её!

Но госпожа Рузика стояла на своём:

— Так нельзя. Ну зачем бы я стала брать! Нет, правда, так нельзя.

Они долго торговались: раз тридцать одна предлагала куклу, а другая отказывалась. Наконец у госпожи Бартолотти лопнуло терпение:

— Да не вы её должны брать, а ваша дочка. А она хочет куклу!

Кити радостно подхватила:

— Да! Хочу! Правда!

Она схватила куклу и так крепко прижала к себе, что госпожа Рузика увидела: Кити не отдаст её назад. Тогда она сказала сладким, как мед голосом:

— Ну, так хорошенько поблагодари, Кити.

И Кити сказал:

— Очень благодарна.

После этого госпожа Рузика подтолкнула дочку к двери. Спускаясь по лестнице, она еще трижды буркнула:

— Право, без этого можно было обойтись!

Госпожа Бартолотти закрыла за гостями дверь и подумала, что с людьми бывает действительно очень тяжело, все нервы тебе повыматывают. Потом спохватилась, что надо готовить ужин, а его, собственно говоря, не из чего готовить, ведь ничего не куплено. Затем ей пришло в голову, что поужинать можно и не дома — заказать жаркое со сладким перцем и грибами, а к нему жареную картошку. И вспомнила, что ничего из этого не выйдет. Ведь ни в портфеле, ни в кожаной сумке, ни в пластмассовой коробке, ни в кошельке не осталось денег. К такому госпожа Бартолотти привыкла и совсем не горевала, если иногда оставалась без денег. Но теперь она вспомнила сто тысяч эгоновых слов и сказала сама себе:

— Деточка моя, ты должна приготовить Конраду приличный, питательный и вкусный ужин.

Госпожа Бартолотти села в гостиной в кресло-качалку и закурила сигару. После того, как она трижды затянется дымом, то ей наверно придет что-нибудь в голову. Так всегда было, надо только подождать. Она курила, качаясь в кресле-качалке. И только когда затянулась дымом пять раз по три, наконец, надумала, где взять деньги. «Бедняга Эгон, — рассуждала госпожа Бартолотти, — хочет быть отцом. Что ж, он теперь Конраду отец. А отец должен платить алименты, и сегодня же. Тогда у меня будет на что сходить куда-нибудь с Конрадом поужинать».

Вот что пришло на ум госпоже Бартолотти. И когда Эгон с Конрадом вернулись с прогулки, она немедленно поделилась с аптекарем своими соображениями. Услышав их, господин Эгон смешно скривился, потом запинаясь, сказал, что он к этому не готов и не имеет с собой столько денег.

— Так дай мне хотя бы задаток, — сказала госпожа Бартолотти.

Господин Эгон расщедрился на двести шиллингов. Это её удовлетворило, ведь за эти деньги она могла заказать две порции жаркого со сладким перцем, грибами и жареной картошкой, да еще на десерт мороженого и яблочного сока.

Потом госпожа Бартолотти с Конрадом отправились в ресторан «У быстрой серны», а господин Эгон отправился домой.

Когда они вернулись домой, Конрад сразу лег спать, а госпожа Бартолотти довязала еще метр бахромы на ковре.

— Чтобы завтра снова в доме были деньги, — сказала она.

Больше в этот день ничего не произошло. Зато на следующий день, в понедельник, случилось много всего.

Утром госпожа Бартолотти проснулась в половине пятого, впервые в своей жизни так рано.

Она тихонько выбралась из кровати, потому что не хотела будить Конрада, но оказалось, что мальчик проснулся раньше.

— Я уже давно не сплю, — объяснил он, — потому что заранее радуюсь, что иду в школу.

Госпожа Бартолотти пошла в ванную комнату, глянула в зеркало и убедилась, что сегодняшний день для неё будет нелегким.

— Старая, дальше некуда, и гадкая, дальше некуда, — пробормотала она, глядя на свое отражение, и подумала: в школе не поверят, что она мать Конрада, посчитают, что она его бабушка или прабабушка.

Во время завтрака она разбила подставку для яйца и чашку, так у неё дрожали руки.

— Что с вами? — спросил Конрад. — Когда человек такой, как вы сейчас, то это означает, что он нервничает?

— Да, — сказала госпожа Бартолотти. — Она немного нервничает, потому что не знает, как объяснить в школе, что Конраду семь лет, а он еще не ходил в школу, но все равно хочет учиться во втором классе.

— В третьем, — сказал Конрад. — Я ночью думал об этом. Второй класс мне не подходит. Слишком уж мне было бы там скучно.

— Но тебе же нужно свидетельство за второй класс! Без него не возьмут в третий.

Конрад подошел к кухонному буфету и вытащил из ящика пластиковую голубую папку, в которой лежали его документы. В папке был карманчик, который госпожа Бартолотти раньше не заметила. Конрад достал из этого кармашка ярко-зеленую бумажку.

— Вот мое свидетельство, — сказал он.

— За какой класс? — спросила госпожа Бартолотти.

— Класс надо вписать самому, — объяснил Конрад и подал свидетельство.

На бумажке было написано толстыми черными буквами «СВИДЕТЕЛЬСТВО». А под ними — «Конрада Бартолотти». Еще ниже стояли оценки, одни пятерки — по гимнастике, пению, рисованию, поведению, чтению, письму, арифметике, природоведению и языку.

На обратной стороне ярко-зеленой бумажки было напечатано:

А чуть ниже снова неразборчивая подпись, наверно, та самая: «Гунберт» или «Гонберт», или «Монберт».

Под подписью стояла круглая печать, название учреждения на которой тоже нельзя было прочитать.

— А из какой школы это свидетельство? — спросила госпожа Бартолотти.

Она перевернула ярко-зеленую бумажку и над толсто напечатанной надписью «СВИДЕТЕЛЬСТВО» увидела другую, напечатанную еще более толстыми буквами:

— С ума сойти можно, — прошептала госпожа Бартолотти.

— Почему? Потому что там одни пятерки? — спросил Конрад.

— Ты же никогда не был в Конго! Или был? — сказала госпожа Бартолотти.

— К сожалению, не был, — ответил Конрад. — Но не волнуйтесь, свидетельство настоящее. Учебный отдел нашей фабрики — это филиал школы в Кайре. Значит, все будет хорошо. — Конрад кашлянул и продолжил: — И в Кайре начинают обучение с четырех лет, то есть, в моем возрасте идут в третий класс. С этим тоже все хорошо.

Однако его слова не совсем убедили госпожу Бартолотти в том, что все хорошо. Она была рада, что сможет показать в школе свидетельство, но все-таки немного волновалась.

— Ну, а если тебя спросят о школе в Кайре? Что ты им скажешь? — сказала она.

Конрад заверил её, что о школе в Кайре знает больше любого среднего местного учителя. На его взгляд он подготовлен очень хорошо.

— Если так, то идем, — решилась госпожа Бартолотти.

Она спрятала свидетельство, медицинскую справку и метрику в сумку и надела заячью шапку и заячью шубу.

— Минуточку, мама! — попросил Конрад. — Дайте-ка мне свидетельство.

Госпожа Бартолотти достала из сумки свидетельство.

— И ручку, — попросил Конрад.

Госпожа Бартолотти дала ему свою ручку.

Конрад написал после своей фамилии с другой стороны, где были точки, — «отлично», после слова «материал» — «второго», а перед последним словом — «третьего». Теперь в свидетельстве стояло:

Конрад подождал, пока высохнут чернила, и вернул свидетельство госпоже Бартолотти. Она снова убрала его в сумку. Конрад надел голубую шапку со звонком и курточку из кусочков.

На лестнице, почти уже внизу, их догнала Кити Рузика с ранцем на спине. Она заинтересована взглянула на Конрада и спросила:

— Ты тоже будешь ходить во второй класс?

Конрад покачал головою.

— Я передумал, — ответил он. — Пойду в третий.

Этот ответ так удивил Кити Рузику, что она остановилась, как вкопанная. Она стояла на лестнице и смотрела вслед Конраду и госпоже Бартолотти, пока они не вышли на улицу.

Чтобы попасть в школу, надо было пройти улочку, где жила госпожа Бартолотти, потом свернуть на главную улицу, пройти семь блочных домов и снова свернуть на узенькую улочку.

Когда они шли по главной улице, госпожа Бартолотти сказала:

— Слушай, Конрад, по-моему, не надо было говорить Кити Рузике, что ты…

Конрад перебил её:

— Знаю, я уже заметил. Больше я не буду таким опрометчивым.

Когда они дошли до седьмого дома и свернули на узенькую улочку, Конрад сказал:

— Понимаете, мама, мне, собственно говоря, не очень приятно быть таким, таким… — он поискал подходящее слово и нашел его, только, когда они очутились перед школьными воротами, — таким скрытным. Я бы хотел говорить всем правду, но чрезвычайные обстоятельства требуют чрезвычайных мер, так нам всегда говорил руководитель отдела окончательной обработки.

— И он был прав, — сказала госпожа Бартолотти.

— А я же и сам чрезвычайное обстоятельство, — продолжал Конрад, — потому что появился на свет не так, как большинство людей. Поэтому, наверно, в моем случае чрезвычайные меры оправданы.

— Конечно, — согласилась госпожа Бартолотти, открывая ворота. — Конечно. Только я вот что тебе скажу, Конрад. Не сердись, но мне кажется, что ты должен предпринять еще одну чрезвычайную меру — разговаривать у директора не так по-взрослому.

— А я разве разговариваю по-взрослому? А как надо разговаривать по-детски?

— Я и сама не знаю, ведь почти не общаюсь с семилетними детьми, — пробормотала госпожа Бартолотти, поднимаясь по лестнице на второй этаж. — Но мне кажется, что семилетние дети говорят проще, они еще не знают столько слов, как ты.

— Каких слов?

Госпожа Бартолотти не успела ответить, потому что они уже стояли перед дверью с табличкой «ДИРЕКТОР».

А возле дверей их ждал аптекарь Эгон в черном костюме, в черном галстуке и черной папкой под мышкой.

— Эгон, Эгончик, а ты зачем тут? — воскликнула госпожа Бартолотти.

— Цыц! — попробовал утихомирить её господин Эгон и шепотом пояснил: — В конце концов, я же отец. Если возникнут какие-нибудь трудности, я буду вам нужен. Должен же я вас защищать!

Госпожа Бартолотти вздохнула так громко, что он снова цыкнул на неё.

— Эгон, прошу тебя, иди домой или в аптеку, — прошипела она. — Иди куда угодно, но иди!

— И не подумаю, — прошипел в ответ господин Эгон. — Я отец и останусь тут.

И он постучал в дверь.

— Прошу! — послышался изнутри женский голос.

Господин Эгон открыл дверь и вошел в кабинет директора. Конрад и госпожа Бартолотти двинулись за ним. Конрад схватил её за руку.

— Вы ко мне? — спросила довольно старая и довольно полная женщина.

Она не сидела за столом, а стояла перед ним, держа в руках стопку тетрадей.

— Мы хотели бы записать в школу своего сына, — ответил господин Эгон.

Довольно старая и довольно полная женщина положила тетради на стол.

— Записать? Теперь? Как это? В первый класс? Надо было записываться в начале года. Теперь дети уже учатся! А, кроме того, без минуты восемь. Моя коллега, госпожа Штайнц, заболела, и я должна заменить её в третьем «А» классе, сейчас будет звонок!

— Он идет не в первый класс, а во второй, — объяснил господин Эгон.

— В третий! — воскликнула госпожа Бартолотти, умоляюще глядя на аптекаря. — В третий! Во второй он уже ходил. — Она взглянула на аптекаря еще более умоляюще. — В Кайре, в Кайре! В Кайре он ходил во второй класс!

Хотя господин Эгон не понял, что у госпожи Бартолотти на уме, но понял, что ему надо молчать.

Раздался звонок. Госпожа директорша была просто в отчаянии.

— Ну что мне с вами делать? — сказала она. — Третий «А» одних оставлять нельзя надолго, ведь это ужасный класс. Я должна идти на урок!

Госпожа Бартолотти заметила, что записать мальчика в третий класс — не такое трудное дело. Госпожа директорша сказала, что надо заполнить множество бланков, а затем села к столу и попросила у госпожи Бартолотти бумаги, медицинскую справку, метрику и свидетельство за предыдущий класс. Господин Эгон заворожено глядел на свидетельство «немецкой школы в Кайре». Госпожа директорша тоже заворожено смотрела на него. Она очень обрадовалась, что получает такого хорошего ученика и из такой далекой школы, поэтому заявила:

— Правда, это не такое сложное дело. Ведь у вас есть все необходимые документы. А то было бы много мороки.

Потом госпожа директорша повела Конрада в третий «А», даже одолжила ему тетрадь, шариковую ручку и карандаш, потому что у Конрада не было ничего.

Госпожа Бартолотти и госпожа Эгон смотрели вслед Конраду, пока он поднимался с директоршей на третий этаж. У госпожи Бартолотти, которая боялась, что мальчика не так просто будет записать в школу, полегчало на сердце. Но господин Эгон тихонько постанывал. У него болел большой палец на левой ноге, ведь госпожа Бартолотти в кабинете трижды наступила на него. Наступила нарочно, когда госпожа директорша называла его «уважаемый господин Бартолотти», и господин Эгон хотел на это сказать: «Извините, моя фамилия не Бартолотти». После слов «Извините, моя…» — госпожа Бартолотти и наступила ему на палец, и господин Эгон закрыл рот.

— Как ты смеешь оттаптывать мне пальцы! Это неслыханная дерзость! — раздраженно сказал господин Эгон, когда они спускались по лестнице.

— Жалко, что пришлось их оттаптывать, но другого способа не было, — ответила госпожа Бартолотти.

В действительности, ей совсем не было жалко. Она бы с радостью еще раз наступила на пальцы господина Эгона, так как считала, что он слишком вмешивается в их с Конрадом жизнь. Господин Эгон был обижен и похромал в аптеку.

«Может, он такой обиженный, что сегодня больше не явится», — сердито подумала госпожа Бартолотти. Но она ошиблась.

В полдень, в двенадцать часов, госпожа Бартолотти пришла в школу за Конрадом.

Перед воротами стоял господин Эгон. Все еще обиженный, он объяснил госпоже Бартолотти, что не знал, придет ли она за мальчиком или нет.

— Ты ведь никогда не бываешь точна, — сказал он.

Госпожа Бартолотти просто осатанела. Ведь она всегда была точна. Когда дело касалось чего-то важного, всегда была точна.

— Такие люди, как ты, — закричала она, — все валят на других. Только потому, что я не замужем, тку ковры и сильно крашу лицо, ты заявляешь, что я не точна! Это неслыханное нахальство!

— Не кричи, прошу тебя, не кричи, на нас уже смотрят! — сказал аптекарь. Потом вынул из кармана несколько ассигнаций и протянул: — Вот остаток алиментов. Первого числа следующего месяца ты снова получишь от меня деньги.

Госпожа Бартолотти спрятала деньги и попробовала улыбнуться. Хотя ей не так легко было улыбаться. В школе прозвенел звонок.

— Сейчас он выйдет, — сказал господин Эгон.

— Хоть бы ему там понравились, — сказала госпожа Бартолотти.

— Он наверно в первый же день получил пятерку, — сказал господин Эгон.

— Мне его оценки безразличны, — сказала госпожа Бартолотти.

Из школы сначала высыпалась толпа мальчишек, потом толпа девочек, затем толпа девочек и мальчиков, и только после них появился Конрад.

Он увидел госпожу Бартолотти и господина Эгона и направился к ним. Вслед ему кто-то крикнул:

— Бартолотти в болоте, Бартолотти в болоте!

Конрад не оглянулся.

— Хорошо тебе было в школе? — спросила госпожа Бартолотти.

— Ты получил пятерку? — спросил и господин Эгон.

Конрад покачал головою.

— Нет? Почему? — разочарованно спросил господин Эгон. — Может, лучше пойдем во второй класс?

— Не, предок, — ответил Конрад. — Нет, правда, нет. Эта муть, которой здесь учат, одинакова, и скучная до безумия. Я не получил пятерки, потому что не еще не раскрывал рта.

— Конрад, как ты говоришь?

Господин Эгон был так потрясен, что на лбу у него проступило семь морщин.

— Говорю по-детски, — ответил мальчик. — Именно так, как другие дети. — Он повернулся к госпоже Бартолотти. — Мне кажется, я понял, что вы имели в виду, когда утром говорили о моей взрослой речи, и кажется, я уже немного научился говорить по-детски. — Конрад снова повернулся к господину Эгону. — Я сегодня ничего не отвечал на уроках, потому что сначала хотел освоить правильное произношение. Завтра… — мальчик улыбнулся господину Эгону, — завтра я уже буду отвечать и наверно получу пятерку. Если она вас так радует!

Конрад шел по главной улице между госпожой Бартолотти и господином Эгоном.

— Мне очень трудно еще различать, что означает говорить по-детски, а что означает говорить невежливо. Мне надо еще хорошо изучить это различие.

Когда они повернули на улочку, где жила госпожа Бартолотти, то заметили, что за ними бежит Кити Рузика и машет рукой. Госпожа Бартолотти остановилась.

— Эта не та невежливая девочка, что живет под тобой? — спросил господин Эгон, а когда госпожа Бартолотти кивнула, добавил: — Я не хочу, чтобы Конрад общался с ней. Это девочка не раз показывала мне язык!

Кити Рузика сразу показалась госпоже Бартолотти еще приятнее.

— Мой сын будет общаться с этой девочкой сколько захочет! — воскликнула она.

— А мой нет! — воскликнул господин Эгон. Кити была уже совсем близко, поэтому Конрад спросил:

— Что мне теперь делать? Общаться с ней или нет?

— Ты должен… — начал господин Эгон, потом крикнул: «Ой!» — потому что госпожа Бартолотти снова наступила ему на ногу.

— Слышишь, что говорит отец? Ты должен общаться с нею, — улыбаясь, сказала госпожа Бартолотти.

Кити уже подошла к ним.

— Добрый день, госпожа Бартолотти, — сказала она. Господину Эгону девочка только поклонилась, а Конраду улыбнулась. — Сегодня у меня день рождения, — продолжила она, — и ко мне придут дети. Я была бы очень рада, если бы и ты пришел. Мы собираемся в три! Бывай! До трех!