Константин Заслонов

I

Алексеев не стал заходить в Дрыбино. Он знал, что товарищи, вышедшие из Орши ранним утром, не будут дожидаться его, а вместе с Константином Сергеевичем уйдут подальше, в Грязино. Туда направился и Анатолий.

Сегодня он шел быстрее, чем обычно. Чуть стемнело, а он уже входил в Грязино.

Хата Шеремета была полна народа.

Первый, кого увидел Анатолий, был хромой Куприянович. Старый железнодорожник стоял посреди хаты с трубочкой в руке и, конечно, рассказывал что то веселое, потому что все смеялись.

Увидев Алексеева, Куприянович круто на одном каблуке повернулся к нему:

— Гляди, у нас гостей — со всех волостей! — обвел он рукой вокруг.

Действительно, тут было несколько местных парней, давно записанных в отряд Заслонова, человек шесть окруженцев и все свои оршанцы. В красном углу на лавке сидел Заслонов. Голова у дяди Кости была повязана, но глаза смотрели бодро.

— Антон Куприянович, и ты с нами? — спросил Алексеев сбрасывая у порога сумку и котелок с плеч.

— А то как же? Старый конь борозды не портит. Ты не гляди, что я хромой. Я, браток, тебя из любого болота выведу! Я охотник! Сцепщиком уже быть не могу, но партизаном — за милую душу!

Алексеев подошел поздороваться с Константином Сергеевичем.

— Рассказывай! — усадил его рядом с собою Заслонов.

Анатолий рассказал последнюю оршанскую новость о том, что прошлой ночью из гестапо приходили к Соколовским за Константином Сергеевичем.

— Во-время ушел!

— Да, на этот раз уже не выпустили бы! — сказал Заслонов.

— Что и говорить, заиграли бы дьяволы человека! — махнул рукой Куприянович.

— А теперь — близок локоть, да не укусишь!

— Заслонов еще поставит фашистам добрый заслон! — усмехаясь, неторопливо сказал Норонович.

Большое оживление вызвал рассказ Алексеева о том, как мечутся по депо шеф и Фрейтаг, как рыщет всюду, подслушивая и подсматривая, Штукель.

— Забегали!

— Еще не так забегают!

Потешались над тем, какие слухи пошли распространять об исчезновении Заслонова.

— Это хорошо! Через день еще прибавят. Наплетут не такого! — смеялся Заслонов.

Выставив посты, спать легли пораньше.

Ночь прошла спокойно.

Весь следующий день решили готовиться к уходу в лес: надо было осмотреть одежду и обувь, наладить снаряжение, почистить оружие.

Утром Заслонов подал хороший пример, стал бриться: сбрил усы и черную бороду. Открылся его волевой, с ямочкой посредине, подбородок. Константин Сергеевич сразу же помолодел. Шеремет достал у кого-то в деревне для Заслонова новую пограничную фуражку с зеленым верхом, потому что кепка, которую носил Константин Сергеевич, была потрепана и стара.

— Вот теперь наш начальник — во всей форме! — одобрил Куприянович.

Заслонов вертел в руках обновку и о чем-то думал. Потом сказал улыбаясь:

— Вспомнилось, как однажды я ни за что загубил свою новую кепку.

— Подбросил, должно быть, вверх, а кто-либо ударил из ружья в лёт и разбил? — спросил Куприянович.

— Нет, сам постарался. Можно рассказать в назидание потомству. Было это в Витебске в 1932 году. Жил я на квартире у будущей своей тещи, Анны Захаровны. Собирался сделать предложение Раисе Алексеевне. Купил новую кепку. Помню, — такая коричневая с большим козырьком. Хорошая кепка. Надумал сначала поговорить не с Раисой, а с ее мамашей.

— Правильно: тешу задобрить — полдела свалить! — поддержал внимательно слушавший Куприянович, который любил рассказать, но зато умел и слушать.

— Пришел я на квартиру, вижу — момент подходящий: старуха одна. Я и начал. Веду речь исподволь, издалека. То да се. Говорю и не вижу, что руки теребят кепку.

— Заволновался, стало быть.

— Да, волнения хватило: парню двадцать два года, студент, до этого никогда не сватался, поволнуешься… Вертел, вертел, наконец благополучно завершил дело — договорился, успокоился, глядь — а козырек-то у кепки начисто оторвал. И сама кепка мятая, будто ее корова жевала!.. — окончил Заслонов и, как всегда, первый же рассмеялся. — Помните, ребята, — обратился он к молодежи, — будете свататься, кепок зря не рвать!

После завтрака комиссар отряда Алексеев, прихватив с собою комсорга Женю Коренева, пошел беседовать с колхозной молодежью. Они разъясняли положение на фронте и в советском тылу.

А все остальные партизаны принялись чистить оружие. Деревенские мальчишки, со вчерашнего дня не отходившие от партизан, притащили по приказу Куприяновича целый ворох тряпок и пакли.

Они заодно принесли и все свои запасы оружия: гранаты, тесаки патроны, — всё, что собрали по дорогам и в лесу, когда через деревню проходил фронт.

Хата превратилась в оружейную. Всем заправлял Куприянович. Старый охотник показывал, как надо чистить винтовку.

Мальчишки не уходили из хаты, жались по углам, готовые услужить партизанам — подать, принести что-либо. Приход заслоновцев был для них большим праздником.

Кое-кто из взрослых покрикивал на ребят: «Не лезьте под ноги!», «Уйдите прочь!» — но Заслонов заступился за них:

— Не гоните! Пусть присматриваются. Это наши самые надежные связные!

Хотя на обоих концах деревни были выставлены посты, но мальчишки бегали за околицу смотреть, — не идут ли, не едут ли.

И первые увидели:

— Мужик и баба идут!

К удивлению всех, это оказались муж и жена Птушки.

— Вот и Птушки прилетели! — пошутил Норонович.

Все обрадовались мастеру и его жене.

— Марья Павловна, как вы решились? — спросил Заслонов.

— А что же мне одной оставаться? Я пригожусь, Константин Сергеевич: одежду починю, постираю, сварю что-нибудь… Стрелять вот только не умею да и, по правде сказать, боюсь…

— Обойдетесь и без этого, — ответил Заслонов. — С вас, Марья Павловна, мы начнем нестроевой взвод.

II

Чуть рассвело, а Заслонов уже поднял партизан: «Довольно отдыхать, пора приниматься за работу!» Пора уходить на свою лесную базу, которую приготовили за два месяца Алексеев и Норонович.

Партизаны собирались на новые квартиры бодро.

Железнодорожники подшучивали друг над другом.

— Век ездил, а теперь походи, механик! — трунил Норонович над своим напарником Алексеевым.

— Думаю, что ты, Василий Федорович, согласился бы теперь ездить хоть на «овечке», — отвечал, улыбаясь Анатолий.

— Да, на своем ходу, пожалуй, похуже, чем на колесном…

Обоза у заслоновцев не было. Единственное имущество — котел для приготовления пищи — везла на детских саночках Марья Павловна. А провиант каждый партизан нес в заплечном мешке. Даже дядя Костя не согласился, чтобы кто-либо нес вместо него то, что приходилось на каждого человека по раскладке.

Из деревни тронулись гуськом — след в след.

Огородами спустились к лужку, а оттуда пошли в болото, приминая ногами маленькие кустики, чтобы оставлять поменьше следов.

Приказано было громко не разговаривать и не шуметь.

На базу добрались благополучно. Три землянки и небольшой склад припасов, которые приготовили Алексеев и Норонович, оказались в порядке.

Свежих человечьих следов на снегу не было, — базу никто не обнаружил.

Едва партизаны сбросили с плеч мешки, как дядя Костя приказал отряду выстроиться.

Заслонов еще раз объявил, что командовать отрядом будет он, начальником штаба назначается окруженец — лейтенант Лунев, а командиром разведки Алесь Шмель и что райком партии утвердил комиссаром отряда Анатолия Алексеева.

После этого Заслонов привел отряд к партизанской присяге.

Когда присяга была принята, дядя Костя сказал перед строем:

— Помните, мы — партизаны. Мы — помощники Красной Армии. Недаром товарищ Сталин, обращаясь к армии, всегда вспоминает и нас: «красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, п а р т и з а н ы и п а р т и з а н к и». Партия называет нас: «народные мстители». Мы должны быть достойными этого почетного имени! Мы должны оправдать доверие народа, доверие товарища Сталина!

Некоторые из вас говорят: «Зачем нам уходить в лес, а из лесу разыскивать врага? Фашист сам придет». Это неверно. Если мы будем сидеть дома, фашисты нас раздавят: партизанский отряд — не армия. Наше преимущество, наша сила — во внезапности нападения. И знайте: на время партизаном быть нельзя. «Сегодня воюю, а завтра — живот болит». Партизан должен воевать, воевать и воевать до полной победы над фашистскими захватчиками!

Железнодорожники видели, — в отряде у дяди Кости, как в депо, будет порядок!

Стали устраиваться на новом, необычном месте.

Очутившись в глубине густого бора, в десятке километров от жилья, как будто бы в полной безопасности, молодежь громко заговорила. Кто-то раскатисто рассмеялся, кто-то полным голосом окликнул товарища, как на прогулке.

Куприянович сразу же налетел на них:

— Чего орешь? Не за грибами пришел сюда. Фрица накликать хочешь?

Громкие разговоры и песни пришлось оставить.

Заслонов решил на следующее же утро начать партизанские действия.

Он отправил на шоссе две группы по три человека, а сам с Нороновичем, хорошо знающим местность, собрался сходить заминировать железнодорожное полотно.

— Константин Сергеевич, возьмите и меня с собой! — подошел Женя Коренев.

— А ты зачем? Мы вдвоем с Василием Федоровичем управимся.

— Я ведь ваш адъютант…

— Ну, ладно, — улыбнулся дядя Костя, — пойдем!

На базе с партизанами остались комиссар Алексеев и начальник штаба Лунев, молчаливый, небольшого роста человек с громадными усами.

III

Заслонов, Норонович и Женя долго петляли по лесу, путали следы, и наконец вышли к опушке.

Впереди сквозь кусты виднелась железная дорога.

Пошли еще осторожнее.

И вдруг по лесу гулко прокатился гудок паровоза и застучали колеса вагонов.

— Опоздали! — огорченно зашептал Женя.

— Эх ты! — усмехнулся Норонович. — Разве не слышишь? Идет в сторону Витебска. Порожняк. А нам нужно, чтобы шел на Смоленск и чтобы — с начинкой!

Когда стук колес замер вдали, партизаны, крадучись, вышли на опушку. Глянули из-за кустов.

Железнодорожная линия лежала, как на ладони, метрах в пятидесяти.

Дядя Костя хотел было шагнуть еще дальше, но Женя схватил его за рукав:

— Патруль!

Со стороны Орши медленно шел по полотну гитлеровец с автоматом на шее.

Партизаны притаились, замерли.

Томительно тянулись минуты, пока часовой до до поворота и скрылся. Выждали еще минуты может, фриц повернет назад. Но он не вернулся.

Проверили снова: кругом ни души.

— Оставайся здесь и смотри в оба! Если увидишь опасность, свистни! — приказал Жене Заслонов.

— Я закричу совой. Я умею, — ответил Женя.

Дядя Костя кивнул головой в знак согласия и, пригнувшись, побежал к насыпи.

Длинный Норонович, неуклюже ссутулившись, поспешил за ним.

Женя зорко смотрел в обе стороны, направо и налево.

Так хотелось бы видеть, как дядя Костя и Норонович закладывают мину! Но останавливаться на них взглядом можно было лишь на мгновение. Копают землю.

На железнодорожном полотне — никого.

Вот уже подкопали под шпалой.

На железнодорожном полотне — никого.

Вот достают из-за пазухи тол.

На железнодорожном полотне — никого.

Со стороны Витебска доносится гудок паровоза.

«Идет. Успеют ли?»

Норонович, пригнувшись, бежит назад.

«Успели!»

А дядя Костя еще лежит на месте, старательно заглаживает разрытую насыпь.

Хочется крикнуть: «Пусть так! Хорошо! Не заметят!»

Грохот поезда с каждой секундой всё слышнее.

— Скорее! Скорее!

В висках у Жени стучит.

Наконец дядя Костя спрыгивает с насыпи и бежит к ним. Он кивает Жене, и они трое бегут вперед, вправо. Ложатся в кустах и смотрят…

Ждут…

Поезд уже вынырнул из-за поворота.

Затормозит машинист или нет? Взорвется ли мина?

Паровоз все ближе, ближе…

И вот раздается взрыв, грохот. Паровоз валится на бок, и всё тонет в страшном треске, лязге, скрежете металла.

Вагоны наскакивают друг на друга, ломаются, летят откос. В дыму и столбах пыли мелькают какие-то машины, танки.

Дело сделано!

Заслонов поднимается и бежит назад, в лес. Норонович следует за ним. Они пробежали несколько шагов.

— А где Женя? — обернулся Заслонов.

Его нигде не было. Прислушались.

Сзади раздавались вопли, крик людей. По лесу прокатились выстрелы. Фашисты всполошились.

— Не случилось ли с ним чего? — встревожился Константин Сергеевич. — Он пошел назад, к опушке.

В это время из-за кустов вынырнул Женя. Его лицо сияло.

— Чего ты задержался? — строго взглянул на него дядя Костя.

— Я хотел посмотреть, что было в эшелоне.

— Чего же смотреть! Танки и автомашины.

— Но как перековеркало всё! В кашу! Хорошо! — ликовал Женя, шагая за товарищами.

IV

Отряд понемногу осваивался в лесу. Люди привыкали к новому положению и необычной обстановке.

Большинство партизан составляла молодежь, нетребовательная, легко переносящая всякие лишения.

Из стариков был только один Куприянович, но дед чувствовал себя здесь уверенно и свободно.

Старый охотник хорошо ориентировался в лесу, умел бесшумно передвигаться, знал много такого, о чем молодежь даже и не подозревала.

Петрусь Белодед стоял на посту. Было холодно, и он притопывал на одном месте в настывших сапогах.

Куприянович проходил мимо.

— Что, ноги зашлись?

— Ага.

— А травицы сухой положил в сапоги?

— Нет.

— Трава помогает. Так замерзнешь. Надо найти способ погреться.

— Кабы костерок… — заикнулся Петрусь.

— Что ты, что ты! — накинулся на него старик. — И не думай! Сумей без огня обойтись!

Старый охотник огляделся. В нескольких шагах по елкой высился большой муравейник, засыпанный снегом. Куприянович подошел к нему, разгреб муравейник ногой и сказал:

— Становись, парень, сюда: как на печке будешь!

И ушел.

Петрусь хотя и не очень доверчиво и смело, но всё-таки полез в середину развороченной муравьиной кучи и был очень удивлен, что старик сказал правду.

В этот день заслоновцев навестил секретарь райкома Иван Тарасович Ларионов.

— С новосельем вас, товарищ Заслонов! — весело сказал он, крепко сжимая руку дяди Кости. — Дали копоти фашистам в Орше, теперь постарайтесь здесь…

— Приложим все усилия, товарищ Ларионов!

— Слыхали: гестапо назначило за вашу голову тридцать тысяч марок?

— Напрасен труд: нас миллионы. Всех не перебьют!

Партизаны окружили секретаря райкома.

День выдался теплый, и беседа прошла на открытом воздухе, — в землянке всем было бы не поместиться.

Ларионов рассказал последние новости с фронта, рассказал и о том, что́ происходит на «Большой земле»: как повсюду в оккупированных районах народ идет в партизанские отряды. Напоследок он сказал:

— Только не думайте, товарищи, что партизаны — всё. Не думайте: «Если б нам пушки да танки, мы бы прогнали со своей земли фашистов!» Это неверно. Самое главное не мы, а Советская Армия. Без нее нам не победить фашистов!

После обшей беседы секретарь райкома с Заслоновым, начальником штаба и комиссаром пошли в землянку поговорить о дальнейших планах.

— Товарищ Ларионов, как бы нам раздобыть рацию? — обратился комиссар. — Без нее мы как без рук.

— Постараюсь получить с «Большой земли». Всех сразу не удовлетворишь. Партизанские отряды растут день ото дня.

— Какие задания райком ставит отряду на ближайшее время? — спросил Заслонов.

— Надо разгромить фашистские продовольственные склады в нашем районе. Оккупанты награбили у населения много хлеба. В селе Будрине лежит две тысячи тонн зерна. Да и в бывшем совхозе Межево тонны две найдется. Всё это приготовлено для гитлеровской армии. Нужно сделать так, чтобы гитлеровцы не ели нашего хлеба!

— Сделаем! — уверенно ответил Заслонов. — Сначала, Иван Тарасович, я думаю покончить с мелочью — с Межевым.

— Хорошо. Не возражаю.

— С Межевым просто: там у нас есть свой человек — сторож Миша, двоюродный брат Марьи Павловны Птушка, — напомнил комиссар.

— Прекрасно.

— А что же делать с хлебом? — спросил Заслонов. — Раздать окрестным деревням?

— Конечно. Организуйте быструю раздачу.

— Это мы проделаем в одну ночь, — сказал комиссар.

— А склад в Будрине придется сжечь, — иного выхода нет! — продолжал секретарь райкома. — С Межевым расквитаться легко: в деревне, что против совхоза, стоит только полицейский пост в десять человек. А вот в Будрине — сложнее. Там на охране склада — целый гарнизон, сорок полицаев с четырьмя пулеметами. Склад обнесен колючей проволокой. И на вышке — часовой с пулеметом. Надо хорошенько обдумать, как сделать. В лоб ведь не возьмешь. Ну, да, впрочем, мне вас этому не учить, — улыбнулся секретарь райкома.

— Уничтожим! Враги нашим зерном не воспользуются! — сдвинул брови Заслонов.

— Вот это на ближайшее время… А там получим указания центра. Конечно, попрежнему ведите наблюдения за фашистскими перевозками по железной дороге.

— Мы, Иван Тарасович, постараемся с о к р а т и т ь эти перевозки! — улыбнулся Заслонов.

— Тем лучше! Начало уже положено, — я знаю. Итак, товарищи, укрепляйтесь, растите и держите с нами связь! Я буду рядом с вами, в отряде товарища Лойко, — закончил Ларионов поднимаясь.

V

Марья Павловна охотно отправилась в Межево к брату — выяснить обстановку и обо всем договориться.

Она принесла самые точные подробные сведения.

Директором в «земском хозяйстве», как оккупанты называли совхоз, служил бывший торговец из Орши. Оружие у него, вероятно, есть но вряд ли он окажет сопротивление. Муки в хозяйстве много. Полицейский пост, который стоит в соседней деревне, ночью никуда не показывает носа. Телефонной связи у директора с оккупантами нет.

Миша согласился помочь заслоновцам.

Условились, что партизаны нагрянут на Межево в субботу ночью и Мишу свяжут, чтобы гестапо не заподозрило его в пособничестве партизанам.

Отряд Заслонова выступал поздно вечером. Днем тщательно проверили всё оружие — оба пулемета и оба автомата «ППШ».

Командир отряда лично осмотрел, как снаряжен каждый партизан, не звенит ли у него что-нибудь на ходу. Заслонов на всю жизнь запомнил, как осенью при переходе через линию фронта у его людей на ходу что-то звякало и бренчало.

Он велел вынуть из карманов всё лишнее и проверить, чтобы не получилось так, как было у Нороновича: коробка от монпансье, в которой Василий Федорович держал махорку, лежала рядышком с зажигалкой.

Один из грязевицких парней простыл — надрывно кашлял. Заслонов оставил его вместе с Марьей Павловной и Куприяновичем на базе.

— Кого вдруг схватит кашель, суньте в рот кусочек хлеба, — посоветовал начальник штаба Лунев.

Иван Иванович Птушка повел отряд; здесь он знал каждый шаг.

Ночь была не совсем удобная — совершенно тихая. Но по дороге партизанам никто не встретился.

Когда они стали подходить к Межеву, где-то в стороне тявкнула чуткая собачонка.

Партизаны полукольцом охватили Межево. Пулеметчики залегли на дороге в засаде.

Заслонов с остальными побежал к амбару, конюшням и дому директора.

— Кто идет? — крикнул Миша, притворяясь испуганным.

— Молчи! Убью! Руки вверх! — кинулось к нему несколько партизан.

— Я Миша, товарищи, я свой! — шептал по-настоящему перепуганный сторож.

— Вяжи его!

Партизаны стали вязать Мишу.

— Не очень туго? — спросил Пашкович.

— Не, пусть так, а то еще не поверят! Хорошо!

Мишу положили у стены. В огромном кожухе и валенках он лежал, как гора.

Заслонов с группой товарищей взбежал на крыльцо директорского дома. В дверь застучали кулаки, ноги, приклады винтовок!

— Отворяй!

В доме проснулись, что-то загремело, должно быть, упал опрокинутый впотьмах стул; и из-за двери срывающийся голос испуганно спросил:

— Кто там? Что надо?

— Отворяй! — строго сказал Заслонов.

Рука, открывшая дверь, видимо, дрожала, никак не могла нащупать засов.

Дверь отворилась.

На пороге стоял полный лысый мужчина в валенках и накинутом на белье полушубке.

— Руки вверх!

На него наставились пистолеты и винтовки.

Отшатнувшись в сторону, директор поднял руки вверх.

— Кто в квартире? — спросил Заслонов.

— Ж-жена и т-теща…

— Вооруженных нет?

— Нет.

Вперед уже пробежали Алексеев и Женя.

Послышались испуганные женские голоса.

— Не бойтесь, вам ничего худого не сделаем! — сказал, входя в комнату Заслонов.

В одной руке он держал «ТТ», в другой — электрический фонарик.

— Забирайте ключи от амбара и пойдем! — приказал он директору.

Директор дрожащими руками достал из костюма ключи и пошел с партизанами.

— Из дома никому не выходить! — приказал Заслонов, выходя последним.

Норонович и несколько партизан уже выводили из конюшни лошадей и запрягали в розвальни. Им помогал разбуженный конюх хозяйства. Он всё приглядывался к партизанам, стараясь в свете зажженной «летучей мыши» разглядеть их.

— Ребята, откуда вы? Чьи вы? — попытался узнать он.

— Мамкины, — неласково ответил Пашкович.

— Вы из лыжного десанту! — понимающе сказал колхозник.

— Меньше говори, больше делай, борода! — прикрикнул на него Норонович.

Директор открыл амбар. Жолудь взял «летучую мышь» и первым вошел в амбар, освещая закрома.

— Горох.

— Хорошо! А там что? — шел за ним Заслонов.

— Муки немного… — поспешил директор.

— Чего врешь, — немного? Тут пудов пятьдесят! — поправил его Вася Жолудь.

— Крупа есть? — спросил Заслонов.

— Есть вот тут, — услужливо указал директор.

Он догадался-таки повязать лысину носовым платком и ходил, словно у него болели уши.

Партизаны быстро, весело грузили мешки на розвальни.

— Товарищ полковник (Заслонов приказал всем звать себя так, чтобы запутать межевцев), здесь еще масло есть! — крикнул шаривший по всем закоулкам Жолудь.

— Давай его сюда!

— И бидон с чем-то.

— Там творог, — заикнулся директор.

— Что, хотел скрыть? Фрицам припасал? — повернулся к нему Заслонов.

— Нет-нет, забыл, господин… това… полковник… Мне бы хоть маленькую расписочку, что взяли, а то не верят, — взмолился, чуть не плача, директор.

Он протянул Заслонову блокнот и карандаш.

— Напиши! — кивнул Алексееву Заслонов.

Анатолий взял блокнот и при свете «летучей мыши» стал писать расписку.

— Взято пшеничной муки килограмм…

— Пятьсот… — подсказал директор.

— Это с усушкой и утруской? — усмехнулся Норонович.

— Клянусь совестью, — пятьсот!

Партизаны потешались:

— Совесть!..

— Если будешь клясться своей совестью, ничего не напишем! — сказал Пашкович.

— Дальше! — нахмурился Заслонов. Директор диктовал:

— Гороху шестьсот сорок килограммов, крупы пятьсот пятьдесят, еще творогу и сметаны.

Заслонов взял блокнот и расписался:

Передал блокнот директору.

На дворе стоял целый обоз — восемь нагруженных добром подвод.

— А теперь все межевские — к директору! Возьмите и этого, а то еще до утра замерзнет тут, — указал Заслонов на связанного Мишу. Партизаны со смехом поволокли Мишу в квартиру директора. Туда же повели и конюха.

— Погостите у директора!

— Пусть он вас чайком попотчует! — хохотали партизаны.

— Товарищ старший лейтенант, входы и выходы заминированы? — спросил Заслонов у Лунева, когда пришли в дом директора.

— Заминированы, товарищ полковник, — не моргнув глазом, ответил Лунев, хотя ничего минировать и не собирались.

— Минами «сюрприз»?

— Точно так!

— До шести часов утра сидеть здесь! Кто попробует вылезть раньше, взорвет и себя и всех! В шесть разминируем! — сказал директору Заслонов, уходя с партизанами.

Подводы тронулись из Межева. На последней сидели пулеметчики.

— Высидят ли они до шести утра? — спросил, смея Лунев.

— Будут сидеть, как миленькие! — ответил Заслонов.

К утру все гитлеровские запасы Межева были развезены по окрестным деревням.

VI

У заслоновцев нашлось много работы.

Они ежедневно выходили на шоссе подкарауливать одиночные фашистские машины и жечь мосты. Громили полицейские и волостные управы и каждый день на каком-либо перегоне минировали железнодорожное полотно.

— Хоть одному фрицу голову сорвите! — напутствовал всегда Заслонов своих партизан, уходивших на задание.

И они твердо помнили этот завет.

После того как партизаны на линии Витебск — Орша пустили под откос несколько воинских эшелонов, оккупанты усилили охрану пути.

Тогда, чтобы усыпить их бдительность, дядя Костя приказал минерам временно перекинуться на линию Борисов — Орша.

Заслонова больше всего беспокоило задание райкома ликвидировать громадный склад зерна в Будрине.

Ларионов прислал к нему связного с просьбой ускорить операцию.

Райком получил сведения, что оккупанты хотят еще до весенней распутицы вывезти к железной дороге из Будрина все две тысячи тонн зерна. Потому надо было торопиться.

А тут, как назло, стали ясные лунные ночи.

В весеннюю, темным-темную ночь, когда не видно в двух шагах, легко можно подкрасться к складу и бросить бутылку с зажигательной смесью. Пусть даже устроена вышка и на вышке торчит с пулеметом полицай.

Каждый партизан вообще с ненавистью смотрел на луну. Она всегда была его врагом, а здесь еще более пришлась некстати.

Командир отряда ходил сумрачный.

Штаб придумывал разные варианты уничтожения склада, но не мог придумать ничего подходящего.

Так прошло два дня.

На третий ранним утром Заслонов умывался у своей землянки, когда к нему подошел адъютант — Женя Коренев. Его голубые глаза глядели по-мальчишески озорно. Женя был чем-то возбужден.

Сзади за ним стоял молчаливый и обычно угрюмый Леня Вольский. Но и он сегодня казался более оживленным и веселым, чем всегда.

Дядя Костя сухо ответил на приветствие друзей ждал, что последует дальше.

— Товарищ начальник! — начал официально Женя. Так называли дядю Костю рабочие в глаза. — Разрешите мне и товарищу Вольскому рассказать наш план..

— Какой план? — удивленно повернул к Жене намыленное лицо Заслонов.

— План уничтожения склада в Будрине, — выступил вперед Леня.

Дядя Костя улыбнулся.

— А-а, старые поджигатели! — вспомнил он, как друзья прекрасно подожгли фашистский гараж. — Что ж, давайте послушаем.

И, вытираясь на ходу, он шагнул в землянку.

Здесь были: комиссар Алексеев, начальник штаба, Норонович и дед Куприянович.

— Товарищи, важная новость, — сказал Заслонов, входя в землянку. — Вот друзья пришли рассказать нам о своем плане поджога будринского склада…

— Послушаем, — пододвинулся к столу Алексеев.

Комиссар вставал рано и был уже одет и умыт.

Начальник штаба натягивал сапог.

— Я сейчас… Уже готов! — стукнул он последний раз в пол каблуком.

Норонович сидел с краю стола, недоверчиво сощурив свои кофейного цвета глаза. Ждал рассказа.

Непоседливый, хоть и хромой, дядя Куприянович топал на месте. Новость его заинтересовала.

— Теперь я понимаю, почему они — кивнул Куприянович на друзей, — с вечера до самой зари шепчутся в землянке и не дают другим спать. Уж я на них и покрикивал, признаться: «Спите вы, полуночники!»

Заслонов высунулся из землянки.

— Горохов! — окликнул он партизана-окруженца, который пристроился на пеньке брить двух товарищей: — Скажи, чтоб ко мне никто не входил! Ну, рассказывайте, орлы!

Женя подошел к столу, сбитому из досок, и на его сосновой столешнице стал рисовать карандашом план села Будрина:

— Вот лес. Он подходит почти к гумнам крайних дворов. С краю села — склад. Бывшее Заготзерно или Заготсено. Проволочный забор на столбах. Вышка, где часовой с пулеметом. Она устроена со стороны поля. Рядом со складом, шагах в тридцати, пепелище сожженной хаты. Двор спалили. Заборы разобрали на дрова. Против пепелища — через улицу — большой дом. Бывшая семилетка, казарма полицаев.

Женя на секунду остановился, собираясь с мыслями.

— Это всё мы и без вас знаем, — беззлобно сощурился Норонович.

— Так это еще не план, не план, а только, как бы сказать, обстановка, — подскочил с несвойственной ему живостью Леня.

— Погодите, товарищи! Не мешайте! — остановил их дядя Костя, внимательно слушавший Женю. — А ну, дальше!..

Женя сдвинул на затылок кепку, отчего стал виден его непокорный белокурый завиток на лбу, и продолжал:

— План наш такой: главное — отвлечь внимание часового от леса. Сделать так, чтобы он не смотрел на огороды, а только на дорогу, то есть в противоположную сторону. Чуть он отвлечется, тогда — не зевать: подбежать к забору, бросить бутылку с зажигательной смесью — и наутек по канаве, к лесу. Проволока на столбах натянута только кругом, без поперечных рядов. Немного раздвинуть — и бросать. — Женя показал, как надо бросить бутылку.

— Всё это хорошо, но нет главного: чем вы отвлечете часового? — спросил комиссар.

— Мы придумали! — быстро сказал Леня.

— Погоди, я скажу, — остановил друга Леня. — Мы придумали. В условленный час Леня. — кивнул он на Вольского, — медленно выедет из леса по дороге к Будрину. Часовой не может его не увидеть. Насторожится: кто это среди глухой ночи едет? Будет смотреть…

А на чем Леня поедет? — спросил дед Куприянович.

— На лошади.

— На какой?

— На одной из тех, что мы взяли в Межеве.

— Так я и дам вам коня, чтобы пропал! — возмутился дед, который заведовал хозяйством.

— Конь не пропадет! Я ж его не брошу! — живо ответил Леня.

— Постой, Антон Куприянович, пусть доскажут, а там видно будет, давать им коня или нет, — улыбнулся Заслонов.

— Ну, Леня поедет на лошади. А как — верхом?

— Нет. Запряжем в розвальни. На розвальни навалим хворосту, чтобы воз был побольше, пострашнее.

— И куда же он поедет?

— Медленно от кустарников по направлению к селу. Дорога там прямая, часовой издали увидит. Будет: ждать Леню, когда он подъедет ближе. А я из канавы увижу, когда полицай обернется. Как только он станет смотреть на дорогу, так я к забору — и будь здоров!

— Ну, часовой может вдруг посмотреть и назад, — возразил начальник штаба.

— Может, товарищ Лунев. А что из этого выйдет? С вышки же он не побежит. А если ударит в рельсу, — она висит на столбе; я кинусь назад, а Леня тоже умчится в лес. Только и всего. Риску никакого.

— Положим, риск есть. Особенно для тебя. Ведь случае тревоги придется отступать к лесу.

— Дядя Костя, а наши пулеметы зачем? Вы поможете мне отойти.

— Мне предложение ребят нравится! — одобрил дядя Костя. — Как, товарищи?

— При благоприятном стечении обстоятельств дел может выйти! — заметил начальник штаба.

— Принять их план, как говорится, за основу, — поддержал комиссар.

— А лед коня даст? — пошутил Норонович.

— Почему не дать? Дам, — ответил Куприянович. — А без риска в партизаны и ходить не надо.

Штаб решил не откладывать дела в долгий ящик и в эту же ночь провести операцию. Стали готовиться.

Заслонов обдумал и разобрал все детали.

Жене придется ползти минут сорок пять в халате. А где же будут бутылки с зажигательной смесью?

Лунев сказал:

— В таких случаях, когда разведчик имеет груз, удобнее всего переползать на боку.

— Э, на боку очень заметно! Ночь чересчур светлая, — возразил Заслонов.

Нашли выход: пришить на спине халата специальный карман для бутылок.

Настала ночь.

Морозило. Дул небольшой ветерок. Луна светила ярко, но, к счастью, по небу ползли рваные облачка, они на минуту закрывали луну.

Отряд выступил с вечера. Итти было удобно, почти без следов: наст хорошо держал человека, лишь кое-где проваливалась нога.

Заслонов шел с Женей. Он внешне был спокоен, но волновался за своего любимца.

— Смотри, не торопись! Действуй осмотрительно и осторожно. Если увидишь, что дело не выйдет, не лезь на рожон. Лучше отходи.

— А вы сами разве отошли бы? — посмотрел, улыбнувшись, Женя. — Опасность у нас всегда. Если что, — живым не дамся!

Женя не хотел признаваться, но сегодня его била лихорадка, как перед трудным экзаменом.

Подошли к рубежу.

Лес был хвойный, укрыться и замаскироваться было легко.

Заслонов отдал приказ — занять оборону, расположить пулеметы. Пулеметы смотрели прямо в окна казармы, в которой еще горел свет.

— Скоро ли потушат? — беспокоился Женя.

Леня должен был выехать из кустарников с возом хвороста ровно в два часа ночи.

На всякий случай его сопровождал Алесь с пятью разведчиками.

Кроме того, было условлено, что в случае какой-либо отмены Заслонов пустит для Лени зеленую ракету.

— Ветер от села — это хорошо! — шепнул Жене дядя Костя.

Медленно тянулось время.

Склад, обнесенный проволокой, похожий на громадную мышеловку, был как на ладони. Рядом с двумя большими амбарами высились стога сена.

«Сено — это великолепно: горючего больше!» — подумал Женя.

Ясно различалась вышка и силуэт полицая. Блестело дуло пулемета, глядевшее на дорогу, откуда должен был показаться Леня.

— Дядя Костя, я поползу. Уже час десять, — шепнул командиру Женя.

— В окнах еще огонь…

— Пока доползу, потушат!

Дядя Костя ничего не сказал, — молча прижал к себе Женю.

Коренев лег и пополз по-пластунски на лужок, отделяющий лес от гумен.

Волнение у него сразу же улеглось, исчезло.

Он полз, стараясь применяться к местности, укрываясь за кочками, кустиками.

Свет в окнах казармы, который больше всего беспокоил Женю, погас. Он ждал только того, чтобы доползти до канавы, которая шла по огородам, между двумя дворами: там безопаснее.

Женя знал, что десятки глаз с тревогой смотрят на него, стараются различить его на снегу, а два «максима» охраняют каждый шаг. Но помнил он и о том, что два вражеских глаза глядят с вышки.

Село спало. Не было слышно ни собаки, ни петуха: всех прикончили оккупанты.

Женя не хотел особенно вглядываться в полицая на вышке: ему казалось, что полицай поймает этот взгляд.

Фигура часового и ствол пулемета четко вырисовывались на фоне ночного неба.

И вдруг потемнело — облачко закрыло луну.

Женя воспользовался небольшим затемнением, пополз быстрее. Стало жарко.

«Скорее бы канава, скорей!»

Вот и она. А облачко еще держится одним краем за луну.

В канаве Женя почувствовал себя более уверенно. Пополз дальше. Продвинулся вперед, пока через канаву не легла тень трубы сгоревшего дома, которая торчала на огороде, как чья-то длинная шея.

Остановился. Замер. Прислушался.

Часовой на вышке что-то мурлыкал про себя, потом громко высморкался.

Женя осторожно высунулся из канавы, оттянул рукав и посмотрел на ручные часы: без трех минут два.

«Чуть не опоздал!»

Проклятый полицай вертелся на вышке во все стороны, видимо, согреваясь.

Женя терпеливо ждал. Заныли от неудобного положения руки, стал пробирать холод.

Но вот часовой остановился на месте, повернул голову на дорогу.

«Леня выехал!»

Терять времени было нельзя.

Женя встал и, пригнувшись, побежал к складам.

«Только бы добежать до забора!» — была одна мысль.

Часовой, видимо, услыхал его шаги, повернулся назад, испуганно крикнул:

— Кто там?

Слышно было, как он поворотил пулемет.

«Не торопись! Действуй хладнокровно!» — думал Женя, отстегивая пуговицы кармана, где лежали бутылки, но замерзшие пальцы не слушались его.

Не секунда, а целая вечность!

Но вот бутылки в руках. Ряды проволоки оказались реже, чем говорили разведчики.

Женя левой рукой немного приподнял верхнюю проволоку, размахнулся и с силой бросил бутылку в стену сарая.

Раздался сильный треск, вспыхнуло яркое пламя и резво потекло по сухой стене.

Он бросил вслед ей другую.

Пламя взметнулось еще выше.

Женя, пригнувшись, бросился к пепелищу. Зацепился за что-то и упал. Упал во-время: вслед ему с вышки посыпалась пулеметная очередь.

Но стрелять полицаю долго не пришлось — по вышке сразу ударили оба партизанских пулемета.

Кроме того, Женю заслонила стена дыма и огня. Он вскочил и бросился в канаву.

С вышки больше не стреляли. Только в казарме послышался шум и крики. Но партизанские пулеметы уже перенесли свой огонь на четыре окна казармы, обращенные к дороге.

Зазвенели, посыпавшись, стекла.

От пожара и луны стало светло, как днем. Три огромные склада и стога сена горели, как свечи.

Женя добежал до леса. Чьи-то руки подхватили его.

Женя поднял голову, — это был дядя Костя.

— Ты ранен? — встревожился командир. — На лице кровь.

Женя провел пальцами по лбу и щекам.

— Это я, дядя Костя, о проволоку, когда бросал бутылки…

— А Леня уехал?

— Ускакал.

— Отходить! Довольно зря терять патроны! — крикнул Заслонов.

Пулеметы смолкли. Партизаны стали поспешно отходить: каждую минуту можно было ждать, что из ближайших немецких гарнизонов примчится помощь.

— Пусть теперь полицаи греют руки! — усмехнулся, уходя, Норонович.

VII

Заслонов собирал силы.

Весь март ушел на пополнение и укрепление отряда.

Походив по деревням, заслоновцы увидали, какой любовью к Родине и ненавистью к фашистским захватчикам горит советский народ. Грабежи и насилия, виселицы и тюрьмы, угон молодежи в рабство в Германию — всё это звало к борьбе, к сопротивлению наглому врагу.

Народ поднимался. Сопротивление росло и крепло от день от дня. Из-под Витебска, Лепеля, Рудни — отовсюду шла молва о партизанских отрядах.

По рассказам местных колхозников, в лесах ближайших районов уже действовали отдельные, не связанные между собою, группы народных мстителей.

Там партизанами командовал какой-то «лейтенант с усиками», в другом месте — колхозник Денис, в третьем — районный киномеханик.

Секретарь райкома Ларионов предложил Заслонову объединить все эти партизанские группы под своей командой.

Отряд Заслонова рос.

Слух об отряде дяди Кости уже катился по Оршанскому, Сенненскому, Богушевскому районам.

Стояли теплые весенние дни. В канавах, не смолкая ни на минуту, шумела вода. Над оттаявшими, влажно-черными полями звенела ликующая песня жаворонка. Снег небольшими пятнами белел кое-где в кустах и лощинах. Проселочную дорогу окончательно развезло — ни пройти, ни проехать.

Женя Коренев и Леня Вольский шли в деревню Залужье к своему связному Остапу Крупене, бывшему колхозному бригадиру, за новыми данными о фашистских гарнизонах в Сенно, Смольянах и Богушевске.

Вся семья Крупени — жена, семнадцатилетняя дочь Галя и двенадцатилетний Юрка — помогала партизанам.

Немцы в Залужье не стояли. Но всё портил староста: он недолюбливал Остапа, чувствуя в нем врага.

Женя и Леня только к ночи едва дотащились по грязи до Залужья. Хата Крупени стояла на краю деревни.

Партизан здесь уже ждали: глиняный черепок, висевший на заборе, — условный знак — показывал, что в хату можно входить смело.

Узнав у Крупени все новости, партизаны хотели было пускаться в обратный путь, но хозяева уговорили их остаться переночевать.

— Переночуйте, отдохните — куда там итти! — убеждала хозяйка.

— Ночью по такой дороге какая ходьба! Только ботинки совсем разобьете да измучитесь понапрасну, — резонно говорил Остап.

Отправляя их на разведку, дядя Костя не ставил им условия обязательно к утру вернуться назад, — слишком тяжела была дорога по непролазной грязи.

И друзья заночевали.

Так приятно было лечь спать, хотя и не раздеваясь, но лечь на сено, а не на колючие еловые ветки! Так приятно чувствовать под головою не слежалый, пахнущий плесенью, жесткий ком старой соломы, а настоящую мягкую подушку!

Проснулись разведчики с солнцем. Их разбудил горластый хозяйский петух, каким-то чудом уцелевший от прожорливых фрицев.

Женя и Леня встали бодрые, полные сил и пошли умываться.

Хозяйка усадила их за стол подкрепиться на дорогу.

Друзья кончали завтракать, когда в хату вбежал перепуганный Юрка, которого отец послал узнать, что слыхать на другом конце деревни.

— Староста идет с двумя солдатами! Уже около Сымонихи! — залепетал испуганный Юрка.

Женя и Леня выскочили из-за стола, невольно хватаясь за пистолеты и гранаты.

— Товарищи, погодите! — кинулся хозяин.

Он открыл дверцу в подполье, которое было устроено с боку у печки.

— Лезьте сюда!

Раздумывать было некогда: отбиваться от фрицев — значит, провалить своего связного. Женя и Леня прыгнули в темную яму, где лежала картошка и другие овощи. Дверца захлопнулась над их головой.

— Попались! — плюнул с досады Леня.

— Ти-ише! — зашептал Женя.

В это время по полу что-то протащили, и над их головами какая-то вещь мягко стукнула о дверцу. Закрылись последние узенькие щелочки света. В подполье стало еще темнее, а голоса наверху — приглушеннее.

«Опрокинули мешок с зерном, закрыли подполье», — сообразил Женя.

Вслед за этим раздались шаги и послышались голоса.

— Пришли!

Они стали прислушиваться к тому, что́ происходит наверху.

— Ну, хозяин, подавай самогону! — глухо донесся чей-то низкий голос.

— Наверно, староста, — подумал Женя.

— Откуда у меня самогон? — спокойно ответил Крупеня.

— Давай по-хорошему, а то искать начнем, хуже будет.

«Сейчас всё перероют. Обнаружат нас. Придется рубануть их», — подумал Женя.

— Ищите, — ответил равнодушно Крупеня.

— Какой у нас самогон? — волнуясь, заговорила хозяйка.

Ее голос слышался отчетливее всех, — видимо, она сидела возле мешка.

— Вот что выдумали: «самогону»! Мы же не гнали!

— Не хотите угостить, сами найдем! — сказал тот же низкий голос.

И по хате заходили. Слышно было, как открывали шкапчик, как лазили на печь.

«Сейчас, сейчас»…

Что-то лопотали солдаты. Женя уловил только одно:

— Шнапс, шнапс!

Рука крепко сжала пистолет.

Крупеня отвечал всё тем же бесстрастным тоном.

Потом все вышли — очевидно, направились шарить в чулане и на чердаке.

Голоса на некоторое время затихли.

Но вот опять над головой затопали шаги — непрошеные гости вернулись в хату.

— У тебя самогонка бывала! — сказал низкий голос.

— А теперь нет.

— Когда была, мы в хате не держали, — вдруг прозвенел тоненький голосок Юрки.

— А где?

— На гумне, в стогу.

— А ну, веди посмотрим, не осталось ли там чего!

И опять наверху настала тишина.

«Молодец, Юрка: догадался увести проклятых!»

Женя провел рукою по вспотевшему лбу, шее. Впервые схватился: кепка-то осталась на лавке.

И вдруг над головой зашуршало, дверца поднялась, сверху посыпалось какое-то зерно, и друзья увидали бледное от испуга лицо хозяйки:

— Пошли на гумно. Лезьте скорее на чердак, — там уже смотрели!

Женя и Леня одним махом выскочили наверх, кинулись на чердак. В сенях, у маленького оконца, сторожила Галя, — она смотрела на гумно. Женя глянул из-за ее плеча. У небольшого стога сена стояли Юрка, отец, староста и два солдата. Фашисты ретиво кололи сено штыками.

Женя взобрался за Леней по лестнице на чердак. Тут было не то, что в тесном подполье, — есть где развернуться. Возле длинной печной трубы стояли прялки, разобранные кросна. На веревке висели сухие, прошлогодние веники.

Друзья легли на песок потолочного настила за лежак трубы, как за бруствер, и приготовились к бою.

С улицы донесся плач Юрки.

— Говори, щенок, где? — кричал всё тот же низкий голос.

— Я же сказал, что нет.

— А где?

— Нигде у нас нет!

«Вот подлюга, паренька трясет!» — стиснул зубы Леня.

Голоса стали приближаться к дому. Еще раз подошли к хате. Солдаты что-то недовольно говорили, но уже уходили прочь.

Бедный Юрка продолжал всхлипывать.

— Товарищи, где вы?

На лестнице показалась голова Крупени.

— Мы тут, — встали друзья.

— Ушли проклятые! Слезайте, будем кончать завтракать. Есть еще клецки с салом!

— Да ну их! — махнул рукой Вольский.

Когда спустились вниз. Женя обнял заплаканного, но сияющего Юрку.

— Молодец. Юрка! Сообразил!

— Откуда они взяли, что у нас самогон? — спросила Галя.

— Пьяницы. По всей деревне ищут, — ответил отец.

— У тебя же была одна бутылка, — почему ты им сразу не отдал, чертям этим? — сказала Остапу жена.

— Хватит им и сала, что взяли. Килограммов пять было. А самогонка есть, я бы ее отдал, — пропади они с ней вместе! — да бутылка стоит вот где! — топнул ногой по дверцам подполья Остап. — В углу за кадкой!..

— Как они наших шапок не увидали? — спросил Вольский.

— У Жени кепка — ее прятать не надо, а на вашей железнодорожной я сидела, — покраснела Галя и, смеясь, протянула Лене порядком измятую фуражку.

— Э, ничего, — она всякое видела! — ответил Леня.

К вечеру друзья благополучно вернулись в отряд.

VIII

Заслоновцы уже обстрелялись в мелких повседневных стычках с фашистами и приобрели кое-какой боевой опыт.

Дядя Костя решил, что настало время провести более значительную операцию.

Хотелось помериться силами с хорошо вооруженным военным гарнизоном, а не разрозненными группами фрицев или отрядами полицейских.

— А то получается, что мы бьем полицаев да отдельных офицеров. Совсем, как в фашистской считалке: «Айн-цвай — полицай, драй-фир — официр!» — шутил Константин Сергеевич.

Штаб остановил свой выбор на гарнизоне, охранявшем железнодорожный мост на пятьдесят втором километре линии Витебск — Смоленск.

Разведчики Алеся собрали о нем точные данные.

Гарнизон насчитывал тридцать фашистов с двумя станковыми пулеметами и одним минометом.

Мост с обеих сторон защищали дзоты. Земляные откосы были опутаны несколькими рядами колючей проволоки, на которую фрицы навесили пустых консервных банок и жестянок. При малейшем прикосновении к проволоке вся эта «посуда» поднимала неистовый трезвон.

На правом берегу реки, под откосом, стояла казарма гарнизона. От нее вверх на мост вела длинная деревянная лестница.

Заслонов подробно и точно разработал план атаки и познакомил с ним всех своих бойцов.

Прежде всего, партизаны прерывают связь с ближайшими станциями: Богушевской — с одной стороны и Стайками — с другой стороны.

И хотя фашистские поезда уже избегали ходить ночью, но, на всякий случай, партизаны минировали с обеих сторон железнодорожное полотно.

Затем десять партизан с одним пулеметом под командой Нороновича занимают опушку леса на левом берегу, против казармы гарнизона. Оттуда можно будет держать под пулеметным обстрелом лестницу, ведущую от казармы на мост.

Когда главные силы Заслонова начнут обстреливать мост, фашисты поспешат из казармы по лестнице на помощь караулу. Тут Норонович и преградит им дорогу пулеметным огнем.

Фашистский миномет, конечно, станет нащупывать пулемет Нороновича, и тогда Заслонов должен взбежать с остальными партизанами на мост и забросать миномет и дзоты гранатами.

В день, назначенный для атаки, партизанская разведка вела наблюдение за мостом с утра.

К своему исходному рубежу ушел заранее Норонович. Главные силы со вторым пулеметом выступили под вечер.

В лагере осталось четверо: Марья Павловна, двое больных партизан и дед Куприянович, которого дядя Костя назначил комендантом лагеря.

Уже было темно, когда группа со всеми предосторожностями подошла к мосту и расположилась справа от него.

Вечер был теплый. Где-то мирно квакали лягушки. Звенели и немилосердно жалили комары.

Заслонов волновался, как тогда, когда впервые взялся деповскими силами производить сложный подъемочный ремонт громадного «ФД».

Как-то будут держать себя в открытом бою его железнодорожники?

Он наблюдал за товарищами. Деповцы по виду бы спокойны.

В двадцать два часа фашистский патруль, хотя и не так беспечно, как проходил месяц тому назад, но всё-таки не чуя опасности, прошагал по полотну к мосту, возвращаясь с обхода.

В двадцать два часа двадцать минут обе подрывные группы должны были с двух сторон заминировать железную дорогу и порвать фашистскую связь.

В двадцать два часа тридцать минут начиналась атака.

Минутная стрелка дошла до шести.

Заслонов дал знак.

Партизаны начали перебегать от опушки к самой колючей проволоке и встали, скрытые насыпью. Затем на полотно полезли Коля Домарацкий и Леня Вольский. Они первые открыли стрельбу по часовым на мосту.

Заслонов не успел оглянуться, как мимо него наверх проскользнул Женя, — он не мог отстать от друзей.

Тишину апрельского вечера разорвали выстрелы.

На мосту поднялся переполох. Ударили в рельс — часовые били тревогу. И тотчас же заговорил фашистский пулемет: он бил по трем партизанам, укрывавшимся за рельсами.

В ответ на это с противоположного берега застрочил пулемет Нороновича. Видимо, гарнизон попытался бежать наверх, на выручку своим.

Фашистский миномет тоже вступил в дело — открыл огонь по группе Нороновича. Мины с воем неслись в лес.

Фрицы были введены в заблуждение: теперь они думали, что главные силы партизан наступают со стороны Богушевска.

— Пулемет наверх! — скомандовал Заслонов.

Пулеметчики вымахнули с пулеметом на насыпь и ударили по минометчикам с тыла.

Миномет смолк. Огрызался только пулемет.

Партизаны бросились вперед: «Ура-а!»

Заслонов узнал голос Жени, — адъютант был впереди.

Дядя Костя побежал вместе со всеми.

Фашистские пули свистели вокруг.

В дзот полетели гранаты, — он замолчал.

Пулеметный расчет второго дзота, который был обращен в сторону Богушевска, сам прекратил стрельбу, — фашисты кинулись наутек.

Гарнизону некуда было деваться. Проволочное заграждение, спускавшееся до самой реки, отрезало им дорогу.

Партизаны расстреливали фашистов сверху. Казарма горела.

Взвод Нороновича был уже на мосту. Партизаны собирали трофеи и минировали мост.

Гарнизон был истреблен.

Заслоновцы стали поспешно отходить, — мост должен был вот-вот рухнуть.

Дядя Костя прыгал с насыпи последним.

Вслед раздался сильный взрыв: вверх полетели какие-то доски, камни. Мост рухнул.

Партизаны Заслонова выдержали с честью первый бой с гитлеровской регулярною частью.

IX

Однажды утром к заслоновским постам прибежал связной Петька, мальчик из деревни, расположенной у самой железной дороги.

— Мне надо к дяде Косте! — запыхавшись, выпалил он.

Петьку привели к Заслонову.

— Дядя Костя, из Богушевска приехали на машинах. Будут прочесывать лес.

— Много приехало? — спросил Заслонов.

— Много-много. Полная деревня. Будут прочесывать.

— Так, так. Прочесывать, говоришь? — машинально переспросил Заслонов, думая чем-то своем. — Ну, молодец, Петрусь, спасибо! Беги, брат, домой! — хлопнул он по плечу расторопного паренька.

— Придется отойти? — вопросительно посмотрел на Заслонова Лунев.

— Это первая атака фашистов — и сразу отходить? — Черные брови Заслонова совсем сошлись у переносья. — Не резон! Запомните, товарищи: без боя не будем отдавать н и о д н о г о пункта! Пусть фашисты боятся нас, а не мы их! Подводы с припасами немедленно отправить в сторону Сенно. В Куповатский лес. Где Куприянович? Пускай дед командует обозом! А мы будем гостеприимными, — встретим гостей у порога!

Разведка тотчас же поспешила навстречу врагу. Сзади за нею цепью двинулись партизаны.

В лагере остался с обозниками Куприянович. Дед неторопливо, по-хозяйски укладывал партизанские пожитки, собираясь в дорогу.

Когда Заслонов, уходя, оглянулся, он увидал, как Марья Павловна Птушка, покраснев от натуги, тащила к подводам большой чугунный котел.

План Заслонова был такой: партизаны встречают фашистов в двух километрах от своей базы — у лесной прогалины. Завязывают с ними перестрелку, задерживают их, чем дают возможность Куприяновичу уехать подальше. Потом с боем, медленно отходят к лагерю. Хотя партизан вдвое, а может быть и втрое, меньше, чем фрицев, но на их стороне преимущество: здесь знакома буквально каждая тропинка, каждый кустик, а оккупантам всё внове.

Подходя к партизанскому лагерю, они невольно на какое-то время должны будут задержаться. В этот момент заслоновцам надо оторваться от врага.

Все пулеметы Заслонов сосредоточил на своем левом фланге, потому что справа партизан защищало болото.

Заслонов шел с пистолетом в руке. Старая ватная куртка была распахнута, пограничная фуражка сдвинута на затылок.

Подошли к прогалине. Залегли.

Вскоре вернулась разведка. Алесь доложил командиру:

— Идут!

Но уже и без доклада было ясно, что фашисты близко: в лесу стоял шум и треск, слышались голоса фрицев, свистели одиночные пули. Фашисты, не видя врага, палили в белый свет, как в копеечку.

Они довольно беззаботно высыпали на прогалину. И в ту же минуту заслоновцы ударили по ним из автоматов и винтовок. Несколько солдат упало. Фашисты отхлынули назад и залегли.

И тотчас же, словно заикаясь, но всё-таки быстро-быстро залопотал пулемет. Началась перестрелка.

Фашисты засы́пали пулями. Весенний лес дрожал от выстрелов.

Партизаны стреляли реже, — приходилось беречь патроны.

Заслонов стоял за вывороченным корневищем громадной сосны. Женя Коренев лежал неподалеку за толстым пнем. Он неторопливо стрелял, старательно прицеливаясь.

Однажды, перезаряжая винтовку, Женя мельком взглянул на дядю Костю. Заслонов увидал: лицо у Жени было возбужденное, голубые глаза глядели весело, без страха.

«Молодец, не робеет!» — подумал Константин Сергеевич.

Перестрелка продолжалась около часу. Куприянович с его мешками и горшками ушел уже очень далеко.

Фашисты попытались обойти левый фланг Заслонова, на котором был комиссар, но партизанские пулеметы отбили их.

Наконец Заслонов приказал отходить — нечего было зря терять патроны. Партизаны, отстреливаясь, отходили.

Вот и знакомые, обжитые шалаши, мятая, истертая солома, ломаные розвальни, потухший костер.

Пока фашисты палили по пустым шалашам, покрытым побуревшей хвоей, несмело приближались к ним, ожидая засады, заслоновцы быстро оторвались от врага.

X

Под вечер отряд Заслонова подошел к условленному месту — Великому Селу.

Не доходя до деревни, заслоновцев встретила Марья Павловна. Она сама попросила у Куприяновича выйти навстречу отряду. Марья Павловна очень беспокоилась за мужа. Иван Иванович никогда не держал в руках ружья: в армии не служил, охотником не был; а тут нате — пошел в бой! Увидев мужа живым и невредимым, Марья Павловна расцвела.

— Немцев ближе Смольян нет. Мы стоим туда дальше, в лесочке, вон там, возле Рая, — говорила она Заслонову.

— Только возле Рая? А мы поведем вас в самый рай, — пошутил Заслонов.

Отряд, минуя деревни Великое Село и Рай, вошел в большой Куповатский лес и расположился в нем. Дорог в лесу не было. Только на противоположной его стороне через деревни Утрилово — Куповать — Кузькино проходила проселочная.

Принялись обживаться на новом месте.

Весной устраиваться в лесу значительно проще, нежели зимой. Не надо рыть землянки: тепло и в шалаше. Не надо опасаться следов.

В Куповатский лес пришли из Орши Шурмин с несколькими железнодорожниками.

Заслоновцы с радостью встретили товарищей.

После первых приветствий Шурмин вынул из рюкзака новые, защитного цвета галифе и протянул их Константину Сергеевичу:

— Вот вам подарок от оршанцев!

— Спасибо, спасибо. Пригодятся нам, — сказал Заслонов.

Вечером он позвал к себе в шалаш Нороновича, которого назначил командиром одного из отрядов. У машиниста совершенно износились брюки: заплата на заплате.

— Возьми, Василий Федорович! — Заслонов протянул ему галифе, которое принес Шурмин.

— Дядя Костя, зачем? Так это ж вам… — замялся Норонович.

— Не разговаривай, бери! У меня еще целые, видишь, — указал он на свои железнодорожные черные штаны, вправленные в сапоги. — А ты — командир отряда, а ходишь в рваных! Бери, — приказал дядя Костя.

Нороновичу пришлось подчиниться.

Сюда же, в Куповатский лес, Иван Тарасович Ларионов прислал со своим связным радиста и рацию, доставленные через фронт.

Перед Заслоновым стояла высокая русая девушка лет восемнадцати.

Она четко отрапортовала, что прислана в распоряжение полковника Заслонова.

— Вот и чудесно! — просиял дядя Костя. — Наконец-то мы будем иметь прямую связь с «Большой землей». Получим взрывчатку, боеприпасы…

— Будем регулярно слушать сводки Информбюро. Сможем своевременно обо всем оповещать население, — развивал свои планы комиссар Алексеев.

— Вас как зовут? — спросил Заслонов.

— Валя.

— Вы будете у нас с Марьей Павловной. Марья Павловна! — позвал Заслонов.

Марья Павловна поспешила на зов командира.

— Вот познакомьтесь — наша радистка, Валя. Поступает на ваше попечение.

— Здравствуйте, Валечка! — пожала ей руку Птушка. — Вы, вероятно, хотите покушать, отдохнуть?

— Нет, спасибо! Прежде всего я хочу посмотреть, как наша рация…

— Правильно! Дело прежде всего! — похвалил дядя Костя.

Ему хотелось поскорее связаться с «Большой землей».

— А ну, ребята, помогите!

Женя и Леня только и ждали этого.

— На месте они помогут, а вот как будет в походе, когда по болоту шлепать придется? Кто понесет всю эту музыку? — пошутил Норонович.

— А что в походе? Никого просить не станем, донесем куда надо! — откликнулся с елки Леня.

С их помощью Валя быстро натянула антенну и через несколько минут уже выстукивала позывные.

С этого дня у Заслонова наладилась регулярная связь с «Большой землей». Теперь Заслонов получал задания от штаба и мог согласовать свои действия с операциями Советской Армии.

А комиссар мог своевременно распространять среди окрестного населения сводки Информбюро и чаще проводить беседы о том, что делается на «Большой земле» и как вся Советская страна дает отпор гитлеровским захватчикам.

XI

После теплого, благостного апреля настал холодный май. Куда девались и солнце и тепло! Грязно-серые тучи затянули небо, полил дождь, стало холодно и неуютно.

— «Май, май — коню сена дай, а сам на печь удирай!» — ежась под холодным ветром, вспоминал старую белорусскую поговорку дед Куприянович.

— Когда цветет черемуха, всегда холод, — прибавил Птушка.

Но от этих верных народных замечаний партизанам не становилось легче. Все ходили нахохлившись, в сырой, непросохшей одежде.

В один из таких непогожих дней вернулись из разведки Алесь и Сергей Пашкович.

Вместе с ними явился на базу молодой курносый парень в плащ-палатке и лихо сидящей на голове пилотке. Был он среднего роста, чуть повыше Алеся.

С обоих разведчиков текло. Зимняя шерстяная кепка Алеся утратила всякие очертания — сморщилась, как старый обабок. Брюки были мокрехоньки, ботинки — в грязи.

Не в лучшем виде предстал перед командиром соединения и Сергей. Сухими у них обоих оставались лишь автоматы.

А курносый паренек производил впечатление сухого, хотя и пилотка и плащ-палатка почернели от дождя.

Заслонов с комиссаром и начальником штаба стояли у землянки.

По выправке курносого, по его твердому шагу всем было ясно, что это кадровый военный. Заслонов нашел еще одно подтверждение: сапоги у незнакомца были чисты.

— Товарищ командир, разрешите доложить, — как-то особенно по-военному начал сегодня Алесь, останавливаясь перед Заслоновым.

Пока отряд состоял из одних железнодорожников, которые работали под начальством Константина Сергеевича не первый день и в представлении кого Заслонов так и остался командиром, дисциплина поддерживалась сама собою. Как и в депо, слово дяди Кости было для железнодорожников законом.

Но с тех пор, как в отряд начали поступать посторонние люди, для которых командир отряда Заслонов был совершенно незнакомым человеком, Константин Сергеевич стал строить свои взаимоотношения с подчиненными на военный лад.

В первые дни Заслонову, хотя по натуре и дисциплинированному и собранному, но всё-таки сугубо гражданскому человеку, были смешны все эти «разрешите обратиться», «есть» и прочее. Но очень скоро Заслонов понял, что в военной обстановке всё это является неотъемлемой частью дисциплины и что так удобнее и легче.

И теперь, слушая Алеся, Заслонов думал: «Молодец! Ишь навострился!»

— По вашему приказанию товарищ Коноплев доставлен! — браво доложил Алесь и отошел в сторону.

Курносый стоял перед Заслоновым.

Несколько дней назад один из связных передал Заслонову, что к нему хочет перейти небольшая группа партизан, базирующихся у них в лесу. Заслонов приказал вызвать к себе на базу командира этой группы. И вот теперь он стоял перед Заслоновым.

С первого взгляда Коноплев понравился Константину Сергеевичу; его открытое лицо располагало к себе.

«Бравый хлопец, не кисель! Не струсит, не сдаст».

Заслонов любил таких боевых.

Коноплев сделал шаг вперед, четко приставил ногу и, приветствуя, отрубил:

— Товарищ командир, старший лейтенант Коноплев прибыл в ваше распоряжение!

Заслонов протянул руку:

— Очень рад! В армии где служили?

— Командиром разведки.

— Добро!

Заслонов подошел к своим разведчикам, которые стояли в стороне.

— Что это, хлопцы, вы такие мокрые, а вот товарищ старший лейтенант вроде сухой? — улыбаясь, спросил Заслонов.

— Как не вымокнуть, когда целыми днями — из куста в куст? — нахмурился Сергей. — Это ведь, Костя, не на паровозе!…

— Константин Сергеевич, важно, чтоб разведчик вышел сухим из дела, а что у него брючонки мокрые, — это разведчику по штату положено! — бодро ответил Алесь, выжимая свою кепку. Из кепки текло что-то бурое. — По крайней мере хоть мазут деповский с себе смоем!

— А поглядите-ка, — не унимался Заслонов, — у товарища Коноплева сапоги и те блестят.

— У меня голенищ нет, нечему блестеть, — поднял ногу, обутую в солдатский ботинок, Алесь.

— А ведь и на старшего лейтенанта, поди, дождь лил. Не так ли? — обернулся Заслонов к Коноплеву.

— Точно товарищ Заслонов, кропил. Мои ребята вторую неделю под дождем мокнут, всё на ходу, нигде не приземлились окончательно. Но мокнем и как-то все не промокаем. Сами смеемся: настоящая «шестнадцатая непромокаемая дивизия…»

Все рассмеялись.

— А почему шестнадцатая? — спросил комиссар.

— Нас всего шестнадцать: пятнадцать бойцов и я, — ответил старший лейтенант.

— Ну, пойдемте, товарищ Коноплев, потолкуем чутеньки, — пригласил к себе в землянку Заслонов.

Алексеев и Лунев пошли вслед за ними.

Группа Коноплева была принята в заслоновское соединение. Коноплев к ночи привел своих молодцов в Куповатский лес.

Утром Заслонов поговорил с каждым из них.

У такого бравого командира и бойцы оказались соответствующие. Они были разных родов оружия и из разных мест: калининские, полтавские, московские, томские, ленинградские.

— Ну, располагайтесь, товарищи! — сказал Заслонов и пошел вместе с начальником штаба к себе.

К Коноплеву подошел командир заслоновской разведки — Алесь Шмель — со своим помощником Сергеем Пашковичем.

— Мы хотим попросить вас, товарищ Коноплев, побеседовать с нами. Вы разведчик старый, а мы еще мало опытные…

— Давайте! Давайте! — охотно согласился лейтенант.

Шмель привел его к шалашам разведчиков. Их тотчас же окружили партизаны.

— Ну что же сказать? Идя в разведку, прежде всего проверить оружие, снаряжение и собственные карманы, — начал Коноплев.

— Чтоб ничего не бренчало, — догадался один из разведчиков.

— Да, верно! Подходить к деревне…

— Не с концов, а с середины, — подсказал другой.

— Еще до того, как входить, — поправил Коноплев: — слушай, — лают ли собаки. Если лают, — значит, в деревне чужие люди…

— Фрицы приехали: «яйка, масло», — вполголоса, но так, что все услышали, вставил Сергей Пашкович.

Алесь недовольно покосился на товарищей.

— Но нехорошо, если уже не тявкает ни одна собачонка, — значит, нарочно всех собак заперли. Входить в деревню — тут уж правильно говорили — надо с середины, а к хате — со стороны огородов, где нет окон.

— Само собою!

— Конечно!

— Знаем! — раздались голоса.

— Входя в деревню вечером, держи винтовку или автомат как можно ниже к земле, чтоб издали не было, видно, что несешь. А войдешь в хату, не спеши закрывать дверь: а вдруг увидишь такое, что надо немедля назад. Пока нашаришь в полутьме в незнакомой хам щеколду, тебя и стукнут! Если понадобится где-либо у знакомого человека спросить дорогу, сразу не спрашивай ту, которая тебе нужна…

— Насчет этого мы уже ученые!

— Три-четыре спросишь…

— Верно!

— А вот, товарищ, скажи мне, — как надо итти по лесу, чтоб тихо было? — спросил подошедший Куприянович; не стерпело старое охотничье сердце.

— Итти мелкими шагами, — ответил Коноплев.

— Так, так. И главное, ребятки, идучи, не хватайтеся за сухой валежник и не трогайте пней. Пень часто гнилой. Тронешь его, а он и рассыплется, затрещит… А по болоту как? — хитро смотрел на лейтенанта дед.

Коноплев улыбнулся:

— В болоте надо итти с кочки на кочку.

— И по кустикам, сынок! Вот то-то! — гордо обвел всех глазами Куприянович. — Я, брат, — старый охотник, все знаю. Кабы мне годков полсотни скинуть, я бы пошел в дело…

— А если придется переходить речку или озерко, где надо, чтобы не услышали, — знаете, как итти по воде? — продолжал Коноплев.

— Э, товарищ дорогой, у нас озер и речек много! Под Лепелем тут все скрозь рыбаки, знают, как ходить по воде. Не раз с бреднем таскались. Идешь и ноги суешь по дну вот так, — показал Куприянович.

— Верно, дедушка. Как на лыжах идешь, так надо итти и по воде.

— Ну, на лыжах я, хромой, не ходок! — замотал головой Куприянович.

— Товарищи, а по компасу вы ходить умеете? — быстро спросил Коноплев, оглядывая всех.

Разведчики потупились.

— Как мышь по цимбалам, — ответил за всех Алесь.

— Зачем нам компас, если мы тут до самого Лепеля всё знаем! — сказал один из колхозников.

— А карту читать?

— Слабо ориентируемся, — признался Пашкович.

— Ну так вот, давайте и займемся компасом и картой. Это азбука разведчика, ее надо обязательно всем знать!

Куприянович не стал слушать дальше, шагнул в сторону.

— Антон Куприянович, куда же ты? — окликнул его Алесь.

— Вы молодые, учитесь. А старику зачем компас, если солнце есть? А карта — мне его карта больше голову закрутит! — махнул рукой дед и отошел от разведчиков, которые тесным кольцом окружили лейтенанта Коноплева.

XII

Слух о бесстрашном командире партизан-железнодорожников дяде Косте, который проводил в Орше, на виду у фашистов, дерзкие операции в самом депо, а теперь из лесу бьет оккупантов, катился всё дальше и дальше.

К дяде Косте потянулись одиночки и группы народных мстителей.

Заслонов собирал вокруг себя эти разобщенные силы.

Боевые дела на железнодорожных линиях шли полным ходом.

Чаще всего доставалось фашистским поездам на излюбленном, хорошо изученном заслоновцами перегоне Стайки — Богушевская. Как ни патрулировали оккупанты железную дорогу, партизаны всё-таки ухитрялись минировать ее.

И не раз летели под откос немецкие танки, орудия, автомашины, а с живой силой получалось так, как пелось в партизанской частушке:

Заслоновские разведчики зорко следили за передвижениями на железной дороге по всем линиям, идущим из Орши на Витебск, Смоленск, Могилев и Минск.

И особенно наблюдали за линией Витебск — Орша. По ней в мае фашисты перебрасывали громадное количество военной техники и солдат.

Все полученные данные немедленно передавались по рации на «Большую землю».

Заслонов, наконец, добился того, о чем мечтал: в результате постоянных действий на линии Витебск — Орша значительно сократилось движение поездов: фашисты уже боялись ездить ночью, и поезда шли только днем.

— Погодите, голубчики, мы добьемся того, что вы по всем магистралям сможете передвигаться только днем, да и то с опаской! — говорил Заслонов.

Не забывал дядя Костя и фашистские «земские хозяйства». Заслоновцы изымали на мельницах запасы муки и зерна. Несколько раз — по старой памяти — наведывался Заслонов в Межево.

Связные из ближайших к Межеву деревень сообщили Заслонову, что на складах хозяйства фашисты собрали двадцать тонн зерна, награбленного у населения разных деревень. Зерно приготовлялось для снабжения гитлеровской армии.

Заслонов решил захватить эти запасы. Он окружил Межево, выставил на всех дорогах, ведущих к нему, заставы с пулеметами, а сам поехал раздавать зерно крестьянам окрестных деревень: Межево, Шемберево, Мальжонки.

Дядя Костя стоял у амбара, наблюдая, как разбирают добро. В деревнях жили впроголодь, питались одной картошкой, и люди не помнили себя от радости.

У амбаров было похоже на ярмарку: толпились женщины, старики и дети. Комиссар и командиры отрядов Шурмин и Норонович смотрели за раздачей зерна.

Толпа весело гудела:

— Вот и дожинки[8] у нас!

— Тетка Агата, что так мало насыпала?

— Взяла, сколько донесу.

— Петрок, тебе не тяжело? — спрашивал паренек у младшего братишки, который чуть тащил свою непосильную ношу.

— Не-е, донесу!..

Смущенные переглядывались между собой, несмело подходили к амбару молодые девчата.

— Не робей, девки! За своим идете! Подходи смело! — подбадривал комиссар, стоявший в дверях амбара.

— Что с таким мешочком пришла, не могла большого взять? С таким только за перцем итти, а не за житом.

Вот от амбара с большим мешком за плечами идет старушка. Мешок у нее тяжелый, льняной, а зерна в нем насыпано только в одном уголке.

— Почему так мало взяла, бабуся? — окликнул ее Заслонов. — С пустым мешком ворочаешься домой.

— Сыночек, больше не подыйму. Силы нет!..

— А прийти было некому?

— Некому. Одна осталась: дочку проклятые угнали, а сын — в армии.

Старуха опустила мешок на землю и беззвучно заплакала, вытирая слезы концом головного платка.

— Кто знает, может, и того уже нет…

Заслонов обернулся. Женя без слов понял дядю Костю. Он подбежал к старухе и осторожно взял из ее рук мешок.

— Погоди, бабуся, я досыплю и снесу к тебе. Погоди!

И Женя скрылся в толпе.

Старуха повернулась к амбарам.

Через минуту Женя, сгибаясь под тяжестью мешка, шел назад.

— Ну, бабушка, показывай, куда нести!

— Ах ты, мой родненький! — всплеснула руками старуха. — Вон туда, стежечкой, напрямик, — указывала она. — Спасибо, товарищи! — проходя мимо Заслонов благодарила она, смеясь и плача. — Если бы не вы, с голоду пришлось бы…

— Не нас благодари, а советскую власть!

— А кто же вы? Вы же наша советская власть! Вы нас в обиду не даете! — продолжала старуха, а по потом, увидев, что Женя уже далеко, побежала вслед за ним.

Когда весь амбар опустел, Заслонов сказал директору «земского хозяйства», который уже хорошо знал полковника дядю Костю:

— Если вздумаете у кого-либо из этих крестьян отнять хоть сто граммов, — расстреляю! А хозяйство всё сожжем!

Директор забожился, прикладывая руки к груди, но Заслонов, не слушая его уверений, пошел прочь.

XIII

В июле Заслонов получил радиограмму Центрального штаба партизанского движения свести все отряды в одно крупное соединение.

Заслонов быстро произвел реорганизацию. Комиссаром остался Алексеев, начальником штаба — Лунев.

Заслоновцам была дана весьма ответственная задача: нарушить движение фашистских поездов в треугольнике железных дорог Орша — Витебск, Орша — Смоленск, Витебск — Смоленск. Этот «треугольник» имел для фашистов большое значение: по дорогам перевозились подкрепления гитлеровским армиям, наступающим на Сталинград.

Заслонов перешел из Сенненского района в «треугольник». Лесов здесь было еще больше, чем в прежнем месте расположения партизан.

Готовясь к ответственному заданию, надо было подтянуть дисциплину: кое-кто из недавно пришедших в отряды чувствовал себя слишком свободно.

В заслоновские отряды влилось много самых различных людей. Все они патриоты своей Родины, каждый был готов отдать голову за советскую власть, за народ, но некоторые из них неправильно думали, что партизан — вольная пташка и что воинская дисциплина в партизанской, лесной, жизни — ни к чему.

Выходя после задания из полосы немецкого расположения, такой партизан не прочь был пальнуть в воздух, несмотря на то, что патроны нужно было беречь.

Появилась некоторая беспечность: мол, народу много, пусть сделает кто-либо другой, а не я.

Железнодорожники всегда считались со своим ТЧ, уважали его. Все они помнили, что дядя Костя не любит, когда при нем рассказывают пошлые анекдоты, хотя вообще дядя Костя и любил посмеяться. И если как-либо в обеденный перерыв Алесь собирался рассказывать веселую историю, он опасливо оглядывался по сторонам: а нет ли поблизости дяди Кости?

Заслонов приказал выстроить бригаду.

Он стоял перед строем, нахмуренный и злой. Из-под козырька надвинутой на лоб пограничной фуражки сурово глядели карие глаза. Железнодорожники видели: сегодня командир не помилует!

Заслонов хорошенько отчитал за беспечность, за бесцельное ухарство.

Вскоре после этого произошел случай, который показал, что командир Заслонов не зря заговорил о дисциплине.

Летом партизаны питались очень плохо: не было ни хлеба, ни соли. Один паренек, стоявший на дальнем посту, в секрете, самовольно ушел в деревню поесть. Этот факт обнаружился случайно.

Заслонов велел расстрелять его за уход с поста.

Бесшабашная «удаль» некоторых улеглась. Крепкая рука Заслонова чувствовалась, как когда-то в оршанском депо.

XIV

Заслонов с успехом выполнял задание Центрального штаба: каждый день на железных дорогах «треугольника» происходили крушения поездов.

К 1 августа заслоновцы пустили под откос более тридцати вражеских эшелонов. Исполнялась давнишняя мечта Заслонова: правильное движение фашистских поездов на важнейших линиях Орша — Смоленск, Орша — Витебск и Витебск — Смоленск было нарушено. Гитлеровцы уже боялись ездить ночью.

Заслонов получил по рации новое указание — начать разгром фашистских экономических баз. До этого уничтожались волостные управы и полицейские посты, а теперь было приказано ударить по деревенским маслозаводам.

Разгром маслозаводов преследовал двоякую цель: с одной стороны, уничтожался аппарат фашистского принуждения и срывались поставки гитлеровской армии, а с другой — улучшалось продовольственное положение населения. Маслозавод выходил из строя, и крестьяне могли сами пользоваться молоком, вместо того чтобы сдавать его оккупантам.

Когда же фашистские власти допытывались, почему не выполнен налог, у каждого крестьянина был готов благовидный ответ: сдал бы, да некуда сдавать.

Ближайший к заслоновским базам маслозавод был расположен в деревне Горбово. Горбово — большая, в полтораста дворов, деревня лежала в центре «треугольника», и ее гарнизон давно мешал операциям Заслонова. Теперь предстояло разделаться и с ним и с горбовским маслозаводом.

По донесениям разведки партизаны знали, что фрицы выселили из Горбова жителей. Гарнизон состоял из двухсот фашистов с двумя минометами, двумя станковыми и девятью ручными пулеметами. На южной стороне деревни гитлеровцы вырыли окопы и устроили два дзота.

Заслонов перешел со своим соединением поближе к Горбову, в лес, у деревни Драгали. Штаб разработал план разгрома гарнизона.

Решили ударить на Горбово с юга, потому что здесь к деревне очень близко подходил лес.

Всю операцию должны были выполнить Шурмин, Норонович и Коноплев, они же высылали взводы в виде заслона на дороги, ведущие в Горбово из Бабинович, Добромысля и Любавич, чтобы не позволить тамошним гарнизонам прислать подкрепления.

За полгода «лесной» деятельности заслоновцев им не раз приходилось отбивать сильные атаки фашистов, нападавших на партизанские базы. Не один раз они сами громили волостные управы и полицейские гарнизоны и участвовали в стычках на железной дороге, но предстоящий бой должен был быть самой крупной боевой операцией.

Атаку Горбова Заслонов назначил на восемь часов 13 августа.

К ночи заслоновцы, которые должны были атаковать фашистский гарнизон, сосредоточились в горбовском чесу, где уже целый день, наблюдая за деревней, укрывались разведчики.

Алесь доложил командиру, что в Горбове никаких перемен, — фашисты, видимо, не догадывались о грозящей опасности.

Не разжигая костров, без шума улеглись партизаны спать под открытым небом.

Утром комиссар пошел с Женей обходить отряды. В каждом из них они говорили о большом значении сегодняшней операции, призывали коммунистов и комсомольцев возглавить атаку Горбова.

А Заслонов, собрав командиров отрядов, прикидывал еще раз по карте.

— Пойдемте, товарищи, посмотрим, как это выглядит на местности, — сказал он.

Заслонов не сомневался в благоприятном исходе боя. Он шел давать последние указания командирам так уверенно, словно собирался говорить с комплексной бригадой перед промывкой обыкновенной «щуки».

Вышли на опушку леса. За ольховыми кустиками виднелось Горбово. До него было не более километра.

— Товарищ Коноплев, вы ударите с юго-запада, овладеете центральной улицей и подавите минометы. Они вон там, где группа деревьев. Ты, — обратился Заслонов к Шурмину, — атакуешь с противоположного конца, с юго-востока. Обезвредишь дзот, очистишь две следующие улицы и выйдешь к маслозаводу. Вон видишь, — новая крыша. А тебе, Василий Федорович, придется бить с фронта. Уничтожишь дзот и соединишься с товарищами. Я сам буду с Луневым при отряде Нороновича, а комиссар где хочет? — обернулся он к подошедшему Алексееву.

— Я пойду с Чебриковым.

— Дело! Место сбора известно, связные от отрядов есть, часы сверены, можно двигаться! До восьми часов — ни звука!

Коноплев и Шурмин повели партизан к исходному положению. Норонович подтянул своих к опушке.

Партизанам-железнодорожникам, привыкшим действовать под покровом темной ночи, было как-то странно. Томительно тянулись последние минуты.

Заслонов, прислонившись к дереву, смотрел на ручные часы.

Но вот дядя Костя опустил руку и сказал Нороновичу:

— Ну, Василий Федорович, пошли!

Норонович дал знак партизанам. Отряд, прикрываясь кустами, стал приближаться к деревне. Впереди шли коммунисты.

Уже до ближайших построек оставалось метров сто, когда из дзота застрочил пулемет. Партизаны кто ползком, кто пригибаясь, перебегали от куста к кусту. Один Заслонов шел, не сгибаясь. Женя Коренев не отставал от дяди Кости.

В это время с флангов откликнулись Шурмин и Коноплев. Кусты ожили, ожило Горбово, ожил лес.

Откуда-то из середины деревни стали бить по опушке леса минометы. Мины с пронзительным воем летели через головы. Лес наполнился громом и треском — это летели обрубленные осколками ветки.

Но минометы не причиняли партизанам вреда, — их в лесу давно уже не было.

Коноплев со своей «шестнадцатой непромокаемой» раньше всех ворвался в Горбово. Минометы растерянно переносили огонь с одного места на другое, а потом и совсем смолкли. Зато не переставали ни на секунду трещать пулеметы.

В Горбове в двух местах загорелись дома.

Партизанам Нороновича удалось-таки зажечь дзот, из него повалил дым. И пулемет смолк.

В этот момент Вася Жолудь метко швырнул в него гранату. Полетели комья земли, обломки дерева. Кто-то из партизан вслед бросил вторую гранату. С дзотом было покончено.

Норонович пробился на улицу.

Теперь огрызнулся пулеметными очередями последний дзот, на который шли партизаны Шурмина.

В самой деревне на улицах кипел жаркий рукопашный бой.

Заслонов, подбегая к первой горбовской хате, на секунду остановился и взглянул на часы: прошло немногим больше часа.

Фашисты упорно защищались. Они стреляли с чердаков и подвалов. Пожар в деревне разрастался. Партизаны перебегали от дома к дому, выбивая врагов отовсюду.

Шурмин наконец тоже подавил дзот и продвигался к маслозаводу.

К четырнадцати часам с фашистским гарнизоном в Горбове было покончено, а маслозавод сожжен. Свыше пятидесяти фрицев валялись на улицах, огородах и в хатах. Остальные в панике разбежались, куда кто мог.

Потери партизан были: шесть раненых и девять убитых.

Заслоновцы захватили два миномета, пулемет и большое стадо коров и овец.

— Ишь, сколько награбили по деревням скота! Дерут наших овец не хуже волков! — указал комиссар на отбитое у фашистов стадо.

— Скот раздать в окрестных деревнях! — приказал Заслонов.

XV

После разгрома горбовского гарнизона Заслонов отвел свои силы назад, к Драгалям.

Два отряда поместились в Драгалях, два — в соседней деревне Шарково, а штаб вместе с партизанами Шурмина и Нороновича расположился в лесу, в шести километрах юго-западнее Драгалей.

Константин Сергеевич каждый день ждал, что оккупанты пошлют против него войска, чтобы выбить Заслонова из «треугольника», где он совершенно парализовал движение фашистских поездов. А теперь, после того, как он среди бела дня разгромил крупный горбовский гарнизон, враг, по его мнению, конечно, ускорит нападение.

И Заслонов не ошибся.

Партизанская разведка не спускала глаз с ближайших фашистских гнезд — Добромысля и Любавич, откуда прежде всего можно было ждать наступления.

Фашисты могли также нанести удар и с юга, со стороны Красного, но за этим направлением следили разведчики партизан соединения Смирнова, стоявшего в деревнях Зорчин — Волково — Мохначи, в километрах шести от Драгалей.

Смирнов со своими партизанами пришел в «треугольник» в день разгрома Горбова. Он тотчас же связался с Заслоновым, и они условились, что Смирнов будет наблюдать за Красным.

Разведчики Алеся принесли Заслонову тревожные вести: в Горбово вместо двухсот человек пришел целый батальон, а Любавичи переполнены пехотой, бронемашинами и танками. И всё это были отборные части врага.

Заслонов несколько дней назад узнал о том, что в «треугольник» с фронта отводятся якобы на отдых три эсэсовские дивизии. Он так и сообщил тогда по рации Центральному штабу.

Кроме того, было достоверно известно, что фашисты со вчерашнего вечера стали патрулировать шоссе Витебск — Орша на участке река Лучеса — совхоз «Высокое».

А в полдень круг замкнулся совсем: к Заслонову неожиданно приехал со своим комиссаром Смирнов, — он привез последние новости.

Заслонов давно слыхал о партизанском отряде Смирнова, действовавшем на Витебщине, но с его командиром не встречался ни разу.

Смирнов был высокий, осанистый мужчина лет сорока пяти, с громким, начальническим голосом и видом заправского, лихого «рубаки».

Комиссаром у него был скромный молодой человек, учитель.

Когда приехали гости, Заслонов и Норонович сидели в шалаше у Шурмина. Смирнова и его комиссара встретили Алексеев и Лунев. Они вместе шли к палатке командира.

Увидев гостей, Заслонов и командиры вылезли из шалаша. Заслонов стоял между высокими Шурминым и Нороновичем.

— Вот и товарищ Заслонов, — подходя, сказал Смирнову Алексеев.

— Здравия желаю! — козырнул Смирнов и протянул руку Нороновичу.

В карих глазах Заслонова мелькнул смех. Норонович оторопело отстранился.

— Я не Заслонов. Вот Заслонов! — указал он на Константина Сергеевича.

— Ах, простите, товарищ Заслонов, — не смутился Смирнов, оборачиваясь к Константину Сергеевичу: — Простите, — обознался!

Он жал руку Заслонова и с интересом смотрел на этого небольшого и по виду совершенно не воинственного человека.

Когда все перезнакомились, Смирнов начал:

— Что ж, оказывается, фрицы нас окружают? Сегодня утром в Красном высадился целый полк эсэсовцев. Они так и хвастаются: мы, мол, приехали уничтожить всех витебских партизан! Партизан — капут!

Смирнов, видимо, был не на шутку встревожен.

— Мои хлопцы на такую фашистскую брехню вот что всегда говорят: «Не перейдя леса, не кажи гоп!» — усмехнулся Заслонов. — Пусть-ка сунутся сюда!..

— А всё-таки что-то надо предпринимать, товарищ Заслонов!

— Сейчас обмозгуем!

Константин Сергеевич спокойно вынул из планшета карту, разостлал ее тут же, на земле. Все сели вокруг карты.

Лунев привычно нарисовал карандашом три большие стрелки, идущие к партизанским базам из Красного, Добромысля и Любавич.

— Несомненно одно — нас блокируют, — уточнил начальник штаба, хотя и без этого всё было ясно.

— Да, мы завтра же будем окружены, — сказал Алексеев.

— Нужно выходить из мешка, пока не поздно! — категорически отрубил Смирнов и стал вытирать платком вспотевший лоб.

Заслонов сосредоточенно смотрел на карту, тихонько посвистывая.

Смирнов не выдержал:

— Что же всё-таки будем делать, товарищ Заслонов?

— Драться! — поднял на него глаза дядя Костя.

— Слишком большое неравенство сил: у нас какая-либо тысяча человек, а у него вон сколько! А если еще он бросит на нас танки и авиацию…

— Вы что, под самолетами ни разу не были? — удивленно посмотрел на него дядя Костя. — А мы — столько раз!.. Ну, лягух драгалевских в болоте перебьет — это верно, а партизан — никогда! А с танками пускай попробует сюда сунуться!..

— И всё-таки, товарищ Заслонов, выходить из мешка придется, — осторожно вставил Смирнов.

— Выйти всегда успеем!

— Ой ли?

— Ручаюсь! — Заслонов приподнялся и сел. — Я берусь вывести в любой момент оба наши соединения.

— Вы, товарищ Заслонов, возьмете на себя ответственность за всех нас? — переспросил, оживившись, Смирнов.

— Возьму! — твердо ответил Заслонов.

«Дядю Костю задело. Сказал — докажет!» — подумал Алексеев, глядя на Заслонова. Анатолий знал характер Константина Сергеевича.

— Командуйте, я согласен! — ответил Смирнов, взглянув на своего комиссара.

Это предложение устраивало Смирнова.

— Да, да, пусть товарищ Заслонов временно… — поддержал его комиссар.

— Конечно, временно. Но завтра я всё-таки обо всем радирую Центральному штабу, — сказал Заслонов.

— Само собою!..

— А теперь давайте подумаем сообща, где и как мы будем драться, — взялся за карандаш Заслонов.

Все нагнулись над картой.

Весь главный удар Заслонов принимал на себя. Он решил боем привлечь к себе и те фашистские силы, которые могут направляться из Любавич. А Смирнов должен был удерживать врага, идущего из Красного, на своем рубеже Мохначи — Волково.

— А пока всем нам надо немедленно рыть окопы и делать дзоты, — сказал напоследок Заслонов.

Смирнов и его комиссар тотчас же уехали к себе.

Когда заслоновцы остались одни, Норонович подошел к Заслонову:

— Дядя Костя, чего это он меня за вас принял?

— О, он еще не знает? — ударил Нороновича по плечу приковылявший дед Куприянович. — На твои пригожие штаны глядючи!

— Да ну тебя! — недовольно отмахнулся Норонович.

Заслонов улыбался:

— Плох тот солдат, Василий Федорович, который не думает быть генералом! Погоди, дождешься: дадут и тебе соединение!

XVI

Женя сладко спал, несмотря на то, что на его груди лежала голова Коли Домарацкого, а с другой стороны в плечо уперся лбом, словно собирался бодаться, Вася Белодед.

Жене снился великолепный сон: деповцы играли с минским «Динамо».

Счет был 3 : 0 в пользу оршанцев. Женя вырвался вперед, красиво обвел двух защитников и оказался один на один с вратарем.

Он хочет ударить по мячу, но его ногу кто-то дергает в сторону. Он делает последнее усилие — и просыпается.

Комиссар Алексеев тормошит всех ребят:

— Подъем! Подъем! Комсомол, вставай!

Сна как не бывало.

Проклятые фашисты! Если бы не они, если бы не война, — спали бы до первого гудка и играли бы в футбол, хотя и не с минским «Динамо», но играли бы!

Но ничего. «Разобьем врага, тогда заживем!» — всегда говорит дядя Костя.

Женя проворно вылезает из шалаша, встряхивается, поправляет кобуру пистолета, который во время сна съехал на живот.

В лесу темновато, солнце еще не взошло.

Из шалаша один за другим показываются ребята. Поеживаются от утренней свежести. Кто-то, кашляя, закуривает, кто-то уже смеется.

Заторопились к ручью умываться.

Сегодня предстоит большая работа: надо вырыть окопы, сделать дзоты. Фашисты могут нагрянуть в любую минуту.

Жуя на ходу корку хлеба, вареную картошку, яблоко, — что у кого нашлось, — собирались на лесной опушке.

Дядя Костя с комиссаром и начальником штаба уже стоят там, указывая, где рыть окопы, где сделать дзот.

Сразу стало ясно: не хватает лопат, топоров и прочего инструмента.

— Пусть двое сбегают в Драгали, — обернулся к Жене Заслонов.

Алесь и Коля охотно побежали в деревню.

Прошло минут пятнадцать, а ребята всё не возвращались. Командир ходил по опушке, то и дело поглядывая на дорогу.

— Что они там, — молочко пьют? — буркнул Норонович.

— Не может быть, не таковские! — ответил комиссар.

— Идут! — первым увидал Женя, не спускавший глаз с деревни.

Алесь и Коля возвращались не одни, — их окружали парни и девушки; обгоняя взрослых, спешили к лесу ребятишки, — каждый нес что-нибудь: пилу, лопату, топор.

Вся деревня шла помогать партизанам.

Карие глаза Константина Сергеевича засветились.

— Говорят, сила партизан — в лесах. Не в лесах, а в народе! — сказал он.

XVII

В этот день на условленный лесной аэродром прилетел самолет Центрального штаба.

Он привез боеприпасы, литературу, а от партизан взял раненых.

Заслонов передал пилоту письмо, прося его отправить на «Большой земле» по адресу.

Константин Сергеевич писал жене:

XVIII

15 августа проработали спокойно, — фашисты еще не наступали. На следующий день утром Заслонов только что кончил передавать по рации данные для Центрального штаба партизанских действий, как со стороны Горбова затрещали выстрелы.

Лес удесятерил их.

На «Большую землю» оставалось лишь передать всегдашнюю партизанскую просьбу относительно присылки боеприпасов. Просьба кончалась энергичным заверением:

Константин Сергеевич протянул радистке текст этой телеграммы.

— Успеешь, — передай! — и заторопился к опушке, леса, где расположились партизаны.

Гул в лесу рос.

Женя взял автомат наизготовку и пошел сзади за Заслоновым.

В бою он всегда поворачивал кепку козырьком назад. И теперь он шел так, словно собирался вместе с дядей Костей лететь на «жар-птице»…

С этого момента весь день промелькнул, как одна минута.

Ни присесть, ни поесть, ни напиться воды — некогда.

От Горбова на отряд Чебрикова двигался батальон пехоты. Чебриков укрыл в густом ельнике вдоль дороги пулеметы и автоматчиков. Он пропустил мотоциклистов-разведчиков, а когда на дорогу вышла колонна эсэсовцев — «мертвая голова», он так ударил по ней, что на дороге действительно осталось мало живых голов.

Фашисты пошли в наступление со всех сторон.

С севера двигались два батальона, из Любавич — целый полк с шестью броневиками и семью танками.

На этом центральном направлении оборону держали Норонович и Коноплев. Два разных командира: один нетороплив, другой горяч. Но оба одинаково успешно отбивали врага.

Заслонов, конечно, был там, где жарче. Партизаны знали эту привычку дяди Кости. Он появлялся в самых опасных местах, подбадривая товарищей:

— Рубай фашистов!

Партизаны Смирнова тоже сдерживали натиск целого эсэсовского полка.

Но в полдень от Драгалей прибежал связной. Командир их отряда Верин был убит, партизаны смешались, и фашисты захватили высоту с кладбищем в метрах трехстах от деревни.

Известие было неприятное: партизаны потеряли весьма выгодный пункт.

— Домарацкий, ко мне! — позвал Заслонов..

Коля поднялся и живо побежал к нему.

— Примешь отряд Верина: он убит.

— Есть принять отряд! — ответил Коля и уже хотел итти но Заслонов задержал его.

— Постой! Кладбище занято фашистами. Мы ударим на кладбище с тылу. Тогда поможешь выбить оттуда.

Заслонов осматривался. Женя сразу понял: надо послать, а кого, — дядя Костя еще не решил: народу мало.

— Дядя Костя, я пойду! — попросил он.

— Ладно! — согласился Заслонов. — Возьми из разведки человек восемь. Ступайте!

— Будет сделано! — ответил Женя и побежал за людьми.

А Коля Домарацкий со своим связным поспешил к Драгалям. Женино задание было не из легких, но пришлось разведчикам по душе. Они охотно пошли пробираться кустами в обход Драгалей.

Наконец, подползли к кладбищу.

Где-то вверху визжали редкие партизанские пули, — это по кладбищу стрелял отряд Домарацкого.

На кладбищенском холме окапывались около тридцати фашистов. Среди березок устанавливали пулемет.

— Выскочим, забросаем гранатами пулеметчика, а потом — на ура! — сказал Женя.

Так и сделали.

На эсэсовцев неожиданно сзади полетели гранаты, а потом раздалось «ура!» Разведчики бежали, стреляя из автоматов. Отряд Домарацкого со своей стороны кинулся на приступ.

Эсэсовцы растерялись и покатились с кладбища в поле.

На холме среди нескольких вражеских трупов остался исправный пулемет. К нему подбежали двое партизан поворотили пулемет в сторону фашистов.

Домарацкий тотчас же занял высоту.

— Спасибо, Женька! — крепко обнял он друга.

Партизаны очень обрадовались цинкам с патронами.

— Теперь есть чем палить, а то выстрелишь и смотришь в подсумок: много ли осталось патронов? — радовался Домарацкий.

Женя с разведчиками вернулся к Заслонову и доложил о том, что задание выполнено.

— Молодчина! — похвалил своего адъютанта командир.

За день заслоновцы отразили по всей линии пять атак. Августовский день пролетел незаметно.

Когда стало вечереть и с лугов потянуло ночной свежестью, Заслонов отдал приказ: на ночь всем отойти в глубь леса.

К лесу со всех сторон стягивались партизаны.

Отходили не только партизаны, но и драгалевские колхозники, кому удалось уйти от врага. Шли и гнали скот.

Заслонов приказал не задерживаться на лесной опушке, — она у фашистов была хорошо пристреляна, а в глубине леса минометный и артиллерийский обстрел не мог причинить большого вреда.

Партизаны заняли круговую оборону по лесным просекам.

На землю спустилась густая, теплая августовская ночь. Звездное небо окрасилось зловещим отблеском пожара, послышались одиночные выстрелы и крики: это эсэсовцы, наконец, заняв Драгали, в бессильном злобе расправлялись со стариками, женщинами и детьми, которые не успели уйти с партизанами.

XIX

В штабную землянку Заслонов приказал поместить раненых, а сам расположился под ветвями густой ели, как в шалаше.

Вокруг него сидели старшие командиры — Алексеев, Лунев, Смирнов со своим комиссаром и начальником штаба.

Дядя Костя собрал товарищей, чтобы обсудить создавшееся положение и наметить план дальнейших действий. Оставаться на месте в драгалевских лесах было уже нельзя: фашисты блокировали партизан, а с рассветом постараются еще больше сжать кольцо. Приходилось думать о том, куда передвинуть партизанские соединения.

Мнения всех сходились на одном: надо сегодня же ночью оторваться от фашистов.

Смирнов предлагал отходить на запад, в лесистый Сенненский район.

Заслонов категорически возражал против этого: он не хотел так скоро и просто уступить фашистам важнейший «треугольник» железных дорог: Орша — Витебск — Смоленск.

— Только денек подрались с фашистами и оставлять им «треугольник»? Ни за что!

В ночной темноте не было видно лица дяди Кости, но по голосу чувствовалось, что он возмущен.

— А что же делать? Драться здесь? — спросил Смирнов.

— Нет, отойти.

— Куда?

— Не на запад, конечно. Фашисты только и ждут, чтобы мы двигались в том направлении. А мы спутаем их расчеты: отойдем, но на север.

— На север? — удивился Смирнов.

— Да. На запад мы уйти всегда успеем. А пока потаскаем фрицев по белорусским болотам. У нас ни обозов, ни пушек. Мы всюду пройдем, а вот посмотрим, как они будут прыгать с кочки на кочку…

— А куда на север? — спросил Лунев.

— К озерам Верхита — Казенное. Кликните командира разведки.

— Я здесь, — подошел Алесь Шмель.

— Возьми одного человека и сейчас же сам посмотри, что делается у фашистов на дороге Горбово — Драгали!

— Константин Сергеевич, я с ним пойду. Можно? — попросил Женя.

— Ступай! Только осторожнее!

Алесь и Женя с большими предосторожностями пробрались к лесной опушке.

Фашистов вблизи не оказалось. К ночи они обычно уходили подальше от леса.

Разведчики подползли к дороге и легли, притаившись в кустах. Всматривались в темноту августовской ночи, прислушивались…

У Драгалей было тихо: фашисты закончили расправу с населением. Деревня догорела.

От Горбова доносился гул моторов.

На дороге же не было ни души. Очевидно, фашисты спали спокойно в населенных пунктах, где расположились воинские части с танками, минометами, орудиями. Оккупанты считали, что партизанам всё равно не вырваться из окружения.

Алесь и Женя решили пройти немного кустами по направлению к Горбову. Они подошли к пригорку, когда услыхали впереди гул мотора и грохот гусениц.

— Танк! — шепнул Алесь.

Друзья поднялись на пригорок и выглянули.

В темноте ночи где-то там вдалеке грохотал по дороге танк. А впереди него шла легковая машина. Свет ее фар падал яркой полосой на дорогу.

— Впереди легковая! — удивился Женя.

— В ней одет кто-то важный.

— Откуда ты знаешь, что важный?

— Танк охраняет легковую, — объяснил бывалый разведчик Алесь.

— Вот бы забросать этого важного гранатами, — вырвалось у Жени.

— А мы посмотрим, близко ли за автомобилем пойдет танк, — ответил Алесь, снимая с пояса гранату.

Танк как-то натужно затарахтел, затрещал и вдруг смолк, а легковая машина продолжала нестись вперед.

— Танк отстал. А ну, давай забросаем! — взволнованно сказал Алесь и прыгнул из кустов в канаву.

Женя последовал за ним.

Они притаились в ожидании машины.

Свет фар уже залил сосны на откосе и телеграфный столб с оборванными проводами.

Автомобиль легко взлетел на пригорок.

Алесь поднялся и швырнул в него гранату. Женя бросил вторую.

Яркая молния на мгновение осветила дорогу, сосны, телеграфный столб, а потом еще большей чернотой всё покрыла ночь.

Фары потухли. Автомобиль лежал бесформенной массой.

Алесь выскочил на дорогу.

Шофер, очевидно, был убит при взрыве. Из кабины опрокинутого автомобиля вылезала, крича, какая-то фигура. Алесь дал по ней очередь из автомата. Фашист упал.

Женя, пригнувшись, бежал вслед за товарищем к машине, хотя и не знал, зачем Шмель бежит к автомобилю.

Алесь зачем-то нырнул в машину и через секунду кинулся назад, закричав:

— Женя, бежим!

Медлить в самом деле не приходилось: танк, остановившийся было на дороге, уже мчался полным ходом к месту происшествия.

Он поливал пулеметным огнем всё вокруг. Пули летели в придорожные деревья, в песок.

Алесь и Женя скатились по канаве с пригорка и кустами бросились к лесу.

Очутившись в безопасности, запыхавшийся Женя спросил у товарища:

— Чего ты копался в машине? Что там нашел?

— Эх ты, разведчик! В машине я нашел портфель!

И он взмахнул перед носом Жени каким-то большим предметом.

Партизанские посты были начеку.

Алесь и Женя пошли с донесением к своему командиру.

Заслонов сидел всё там же, под елкой.

— Ну, что вы там подняли такой тарарам? Разве нельзя было тихо? — сначала накинулся он на разведчиков. Но, узнав все обстоятельства, остался очень доволен разведкой.

В портфеле оказались бумаги.

Лейтенант Лунев знал по-немецки. Его накрыли плащ-палаткой, и он при свете электрического фонаря перевел найденные документы.

Убитый был генерал-майором, комендантом Смоленска.

Он доносил командованию о том, что витебские партизаны окружены в драгалевских лесах и есть основание полагать, что они попытаются прорваться на юго-запад в район Стайки — Орша.

— А, что? Кто прав? — сказал Заслонов. — Нас будут ждать там, а мы вынырнем вон где. Подымайте понемногу народ. Идем на север! — приказал он.

XX

Только через день фашисты напали на след Заслонова. Теперь эсэсовцы шли за партизанами по пятам. Каждый день они считали, что уже окончательно окружили партизан, но Заслонов снова ускользал от них.

Пока было светло, он отбивал все многочисленные атаки и не допускал врага проникнуть в глубь леса, а как только наступала ночь, снова выходил из окружения.

В борьбе с превосходящими силами фашистов Заслонову помогала повсеместная поддержка населения и прекрасное знание многими его партизанами-колхозниками своих лесов и болот.

Партизаны всё несли на себе и потому могли проходить такими болотами и звериными тропами, куда не решались соваться эсэсовцы.

С севера Заслонов неожиданно спустился снова на юг, в урочище «Денисов мох».

На третий день этого маневрирования и беспрерывных боев Заслонов устроил фашистам ловушку.

Впереди, в намеченном маршруте, лежала широкая поляна. С двух сторон она упиралась в болото.

Заслонов выслал вперед три отряда. Они заняли оборону на противоположной опушке леса.

Замыкающим отступавших был отряд Коноплева.

Эсэсовцы шли следом. Им казалось, что наконец-то они настигли партизан.

Когда коноплевцы, не отстреливаясь, кинулись через поляну, фашисты, распаленные погоней, забыли о предосторожности, хлынули за ними из леса и очутились на открытом месте.

Партизаны скосили их из пулеметов и автоматов. Вся поляна покрылась трупами.

В конце концов Заслонову удалось пробиться к Ордышевскому озеру, и на восьмой день скитаний «треугольник» и все три эсэсовские дивизии остались позади.

Проходя через железнодорожную линию Витебск — Орша, на которой Заслонов спустил под откос столько поездов, он приказал и в этот раз заминировать обе колеи.

Голодные, измученные беспрерывными боями, неспавшие по целым суткам, партизаны с радостью стали на короткий отдых в знакомом лесу между Богушевской и Стайками.

Когда выставили посты и расположились, Заслонов вызвал радистку Валю и приказал ей наладить рацию.

Надо было немедленно связаться с командованием и донести обо всех многодневных боях с тремя эсэсовскими дивизиями, о том, что эсэсовцы ликовали преждевременно: разгромить витебских партизан им не удалось.

Они сами понесли большие потери: у партизан убито не более пятидесяти человек, а у эсэсовцев — около батальона.

Необходимо было отправить на «Большую землю» раненых.

Разведчики Алеся нашли лесную поляну, удобную для посадки самолета.

Валя с помощью Жени натянула антенну и наладила связь.

Она передала телеграммы и переключилась на прием.

— Самолет будет завтра в четыре ноль-ноль, — продиктовала она Жене, который помогал ей записывать.

Дальше шла телеграмма штаба, поздравляющая Заслонова с награждением его орденом Ленина.

Женя сразу бросился к палатке командира.

Константин Сергеевич, худой и черный, сидел со Смирновым и командирами на земле.

— Дядя Костя! — крикнул издали Женя. — Новость!..

— Что такое? — нахмурился Заслонов, поднимая голову от карты.

— Вы награждены орденом Ленина! Поздравляю!..

Краска залила щеки Константина Сергеевича. Он поспешно встал:

— А ты, часом, не сочиняешь?

— Честное слово!.. Радиограмма. Валя только что приняла!

К ним бежала с листком бумаги радостная Валя. Сомнений не оставалось.

К дяде Косте со всех сторон потянулись руки. Его обнимали, поздравляли.

К командирской палатке отовсюду бежали партизаны: новость мгновенно облетела весь лагерь.

— Качать дядю Костю! — крикнул Куприянович. Дед уже не думал о том, что в лесу нельзя громко говорить.

Партизаны подхватили Заслонова на руки и стали подбрасывать его вверх, крича «ура!».

XXI

После того как самолет увез раненых и оставил какое-то количество боеприпасов и литературу, Заслонов собрал штабы обоих соединений, чтобы подытожить совместную операцию и потолковать о планах на зиму.

— Ну, вот видите, товарищ Смирнов, я говорил: «выведу» — и вывел! Ушли и фрицу хвост наломали. Пусть не хвастается, что уничтожит партизан. Жили и жить будем! Теперь нам придется разойтись. Близится, зима, надо рассредоточиться, легче будет укрываться и легче прожить!

— Я думаю, товарищ Заслонов, что на зиму лучше перейти за фронт. Дождемся весны, черной тропы и тогда опять нагрянем сюда! — высказал свое мнение Смирнов.

— А осень и зиму что ж? Предоставить всё «новому порядку»? Новый лад — петля да кат? — усмехнулся Заслонов. — Нет, из этих районов я никуда не уйду. Наших пять районов — Орша, Сенно, Богушевск, Толчин, Лезно — по населению равны европейскому государству. Народ поднялся на фашистов, видит в нас свою защиту и опору, — а мы уйдем за фронт? Нет, я останусь здесь и буду вместе с народом бороться против оккупантов! Буду помогать Красной Армии гнать фашистов с родной земли! — горячо сказал Заслонов.