Конструктор боевых машин

Юность конструктора

Жозеф Яковлевич Котин родился 26 февраля (по старому стилю) 1908 г. в городе Павлограде Екатеринославской губернии в семье рабочего. Его родители Яков Антонович и Софья Станиславовна Котины имели большую семью. Жозеф был пятым ребенком, его назвали по имени дедушки матери, обрусевшего поляка, издавна поселившегося на берегу реки Волчьей на окраине Павлограда.

Павлоград в то время был уездным городком, через который проходила железнодорожная линия, связывавшая Запорожье с Лозовой. Заводы литейных машин и различного оборудования, швейная и мебельная фабрики придавали ему вид небольшого промышленного рабочего городка юга России.

В Павлограде маленький Жозеф пошел в начальную школу, где неизменно отличался своими незаурядными способностями, пытливым умом и усердным отношением к учебе.

В 1920 г. семья Котиных переехала в Харьков, бывший в то время не только столицей Советской Украины, но и крупнейшим промышленным и культурным центром на пути из Москвы в Донбасс, в Крым и на Кавказ. Население Харькова насчитывало до полумиллиона человек, в городе имелись многочисленные учебные заведения, свой университет, несколько институтов и профессиональных школ. Отец Котина в Харькове быстро нашел работу на одном из заводов, а Жозеф пошел в городскую школу.

В 1923 г. пятнадцатилетний Котин закончил школьное обучение и поступил рабочим на харьковский котельно-механический завод «Труд», был учеником, а затем подручным слесаря. Способности к конструированию у юноши проявились очень рано. Во время работы на заводе «Труд» он сделал слесарные тиски, отличавшиеся оригинальным техническим решением, и даже получил на них патент. Справка, выданная ему в августе 1927 г. для предъявления в учебное заведение, свидетельствовала, что Котин с 19 сентября 1924 г. работал в должности подручного слесаря с тарифной ставкой по пятому разряду. Такая справка в то время была серьезным документом, дающим преимущественное право поступления в любое учебное заведение.

Три года Котин посещал вечерний рабочий факультет, а затем поступил на автомобильный факультет Харьковского технологического института. Советская республика не имела своей автомобильной промышленности, ее нужно было еще создавать, поэтому на автофакультет шли пытливые и любознательные юноши, которые умели верить и мечтать, смотреть вперед и видеть будущее. Среди таких ребят, увлеченных грандиозными планами создания отечественной промышленности, и оказался Жозеф Котин.

Автомобили в Харькове в то время почти не встречались, а вот танки самых различных конструкций довольно часто с грохотом и треском прокатывались по улицам. Еще со времен гражданской войны Харьков стал центром восстановления танков, доставшихся нам от белогвардейцев и интервентов. Большая партия трофейных машин и все бронетанковое имущество, захваченное в боях под Одессой, Ростовом и Новороссийском, поступила в первые танковые отряды Красной Армии. Тогда же первые танки для ремонта и восстановления были направлены на Харьковский паровозостроительный завод. Несмотря на острый недостаток материалов, запасных частей и инструментов, харьковские рабочие восстанавливали эти машины и передавали в части Красной Армии. Для подготовки танкистов в Харькове был создан специальный учебный центр, в котором обучали танковому делу добровольцев из числа красноармейцев и специалистов-харьковчан. Это позволило сформировать в сентябре 1920 г. Отдельный запасной танковый дивизион, в котором имелось около 60 трофейных машин разных зарубежных марок[1].

В 1923 г. танковый дивизион перевели в Москву, оставив в Харькове лишь 10-й танковый отряд, которым командовал Н. И. Селявкин. Шефом танкистов был Харьковский электромеханический завод. Красное знамя, врученное танковому отряду рабочими завода, и поныне хранится в Центральном музее Вооруженных Сил СССР в Москве.

На всю жизнь остался в памяти Ж. Я. Котина танк-памятник, установленный в Харькове у Лопанского моста в 1921 г. Котин видел в этой машине символ трудового подвига своих земляков-харьковчан, стоявших у истоков создания бронетанковых войск страны, и может быть, уже тогда зародилась в его душе мечта сконструировать свою боевую машину.

Учеба Котину давалась легко. В школе, на рабфаке, на заводе он неизменно числился в передовых. По выходным дням всем общежитием ходили на каток. И не беда, что коньки кустарного изготовления привязывали прямо к валенкам, зато лед был ровным и музыка веселой. Студенты не пропускали представлений агитбригад «Синей блузы», горячо обсуждали их и сами затевали самодеятельные спектакли. Редкий коллектив существовал в те годы без самодеятельности. Особенно любили в студенческих общежитиях коллективное пение. Жозеф обладал сильным голосом, но, как считали его товарищи, «с командной хрипотцой». Они шутили: «Тебе не петь, а дивизией командовать». Юный Котин любил украинские песни и помнил их великое множество. Все, кто знал Жозефа в студенческие годы, вспоминают его как человека большого обаяния, постоянно окруженного друзьями. Однокашник Жозефа Яковлевича полковник в отставке Н. М. Клепацкий, вспоминая о первых годах учебы в Харькове, писал о Котине: «Он выделялся из общей массы студентов собранностью, подтянутостью, и внешней и внутренней, и это не мешало его веселому нраву и широкой общительности… Где бы он ни появлялся, вокруг него собирались люди, он сыпал остротами, был неутомим на выдумки и постоянно что-нибудь изобретал и сочинял. Вскоре мы стали вместе работать в комитете комсомола института, и здесь я понял, что мой сверстник не только острослов, но и прекрасный организатор, энергичный и дисциплинированный работник, с необыкновенной ответственностью относящийся к порученному делу».

А дел у студента Котина было действительно много. Рабоче-крестьянская инспекция ЦК КП(б) Украины поручила студентам Технологического института участвовать в рейдах по проверке государственных учреждений Харькова. Необходимо было не только выявлять недостатки в трестах и главках, но и давать свои предложения по перестройке их работы. Отчеты молодого Котина в РКИ Украинской республики о результатах проведенных рейдов отличались особенной глубиной, а предложения его всегда были из числа наиболее деловых.

Привыкший выступать застрельщиком во всех общественных делах, Жозеф Котин, всегда активный комсомолец, жил ленинскими идеями преобразования Советской страны. Идеи эти были близки и понятны ему главным образом потому, что в студенческий коллектив он пришел из рабочей среды, знал радость творческого труда, закалился духовно в общении с заводскими коммунистами, непосредственными участниками революции и гражданской войны. Молодая Страна Советов жила очень напряженно: безработица, лишения, связанные с разрухой в промышленности, в ряде областей свирепствовал голод. На селе кулаки зарывали в землю хлеб, устраивали нападения на сельских активистов, саботировали все решения Советской власти, направленные на перестройку сельского хозяйства.

В главках и трестах Харькова встречались люди, не понимающие политику партии и правительства, в некоторых ведомствах царили косность, невежество, бюрократизм, а порой и прямое вредительство. Все это тормозило преобразующую деятельность партии. Центральный Комитет КП(б) Украины призвал не только коммунистов, но и весь комсомольский актив на борьбу за проведение генеральной линии партии.

Комсомольцам в этой обстановке приходилось заниматься самой разной работой — от разъяснительных бесед до диспутов с оппозиционерами и открытых схваток с непримиримыми классовыми врагами.

Котину поручали наиболее ответственные и важные задания. С глубокой убежденностью он выступал на собраниях, разъяснял, что представляет собой коммунистическое общество, за создание которого нужно еще много и упорно бороться, искать, изобретать, строить, укреплять и защищать Советское государство.

В августе 1929 г. отличника учебы студента третьего курса Ж. Я. Котина откомандировали в Ленинград для продолжения учебы в Военно-технической академии имени Ф. Э. Дзержинского.

Первые танки в его судьбе

Военно-техническая академия имени Ф. Э. Дзержинского готовила военных инженеров по многим специальностям: конструкторов вооружения, фортификаторов, химиков, связистов. В 1929 г. из выпускников артиллерийского факультета в академии создали бронетанковое отделение, а еще через год — факультет механизации и моторизации РККА, на котором начал учиться Жозеф Котин.

В 1931 г. начальником и комиссаром Военно-технической академии имени Ф. Э. Дзержинского становится инспектор пехоты и бронесил РККА А. И. Седякин, активный участник гражданской войны, человек выдающихся способностей. Под его руководством развернулась научная и конструкторская работа профессорско-преподавательского состава, учебные классы пополнились образцами новейшего оборудования, производился дополнительный набор слушателей, переоборудовались лаборатории, создавались новые отделения, в том числе командные и конструкторские.

В июне 1930 г. Реввоенсовет СССР утвердил уточненный план строительства РККА на первую пятилетку, в котором предусматривались массовая подготовка технических кадров и освоение новой техники всем личным составом.

«У академии был богатый танковый парк зарубежных машин разнообразных типов и назначения, — вспоминал Ж. Я. Котин. — Надо сказать, что отражали они не только уровень конструкторской мысли и технологии производства различных стран, но и самые противоречивые военные концепции»[2].

Академия являлась также научным центром по разработке теории расчетов конструкций и имела связь с рядом заводов военной промышленности. В академии учились не только командиры и войсковые военные инженеры, но и будущие специалисты по проектированию и производству бронетанковой техники. Для этого на факультете механизации и моторизации войск кроме командного и эксплуатационного отделений были созданы промышленное и конструкторское отделения, где готовили инженеров соответствующего профиля. В числе первых выпускников Военно-технической академии были известные военные инженеры и организаторы промышленности Б. Г. Вершинин, М. В. Данченко, С. Н. Махонин. Преподавательскую работу в академии вели А. А. Благонравов, Н. Ф. Дроздов, В. В. Ефремов, С. С. Миловидов, В. И. Рдултовский, уделявшие много внимания не только проблемам подготовки специалистов, но и развитию военных машин, повышению боевых возможностей танков, их подвижности и защите.

Учебная программа академии была насыщена до предела, учились напряженно, жили трудно, но очень дружно. В числе слушателей были не только вчерашние студенты, но и люди, прошедшие недавнюю гражданскую войну, герои реальных боев, знакомые с бронетанковой техникой на деле. Общежитие для слушателей размещалось в здании бывшего Меншиковского дворца на Васильевском острове, окна которого выходили на набережную Невы. Громадный зал вмещал три сотни коек, но дисциплина поддерживалась строго: никто никому не мешал, никто никого не стеснял. Дружно оказывали помощь тем, кто нуждался в поддержке, делились друг с другом всем, что имели. В таком коллективе любые трудности, любые невзгоды переносились легче, любые задания оказывались по плечу. Эту закалку Ж. Я. Котин пронес через всю свою жизнь, высоко ценя дружбу и войсковое товарищество.

В академии Ж. Я. Котин быстро выделился, завоевал авторитет. Его избрали секретарем комсомольской организации факультета, а в 1931 г. коммунисты академии приняли его в члены Коммунистической партии.

«Котин не только на редкость одаренный работник: он замечательный человек и товарищ. Я познакомился с ним лет десять назад, — писал в 1941 г. Герой Советского Союза генерал-майор танковых войск В. Н. Кашуба. — Тогда он был слушателем Военно-технической академии имени Дзержинского и в свои 22 года пользовался всеобщим уважением и любовью. Я много разговаривал с людьми, которые работали и учились вместе с ним.

— Настойчивый, — говорили о нем, — работоспособный, хорошо знает людей. Мысль у него быстрая и глубокая.

И все это верно. Я, пожалуй, не встречал работника с такой целеустремленностью»[3].

В академии Котин увлекся разносторонней научно-исследовательской работой, широко проводившейся на факультетах. Немало времени провел он в лабораториях и экспериментальных мастерских, зачитывался специальной литературой в академической библиотеке, тщательно изучал периодическую печать, начиная с издававшегося еще в годы гражданской войны журнала «Броневое дело». Затем его внимание привлекли регулярно выходившие журналы «Механизация и моторизация армии», «Пехота и бронесилы», «Военный вестник», «Война и техника»… Публиковавшиеся в них основательные статьи по бронетанковой технике помогли Котину постепенно войти в круг сложных проблем, связанных с конструированием и боевым использованием танков, броневиков, бронепоездов.

Танки последних образцов заметно отличались от танков первой мировой войны. Максимальная скорость и радиус действия их неизменно увеличивались, в два-три раза возросла толщина брони, повысились надежность и проходимость машин. Общее количество орудий и пулеметов, устанавливаемых в танках, хоть и снижалось, но эффективность огня танкового вооружения неуклонно возрастала за счет его совершенствования. Среди боевых машин тех лет четко выделялись три основных типа танков — легкие, средние и тяжелые, предназначавшиеся для прорыва обороны противника.

Зародившаяся в Англии теория «танковой» войны нашла свое развитие в Германии. В ней уже тогда наметился процесс скрытой милитаризации в нарушение условий Версальского договора, по которому побежденная страна не могла иметь на вооружении своей армии танки. Фактически тайная подготовка к перевооружению германской армии началась еще в 1922 г., когда между командованием рейхсвера и фирмой Круппа было заключено секретное соглашение о разработке новых конструкций танков. Соответственно взглядам военных развивалась и бронетанковая техника. В Англии быстроходные машины называли «крейсерскими», в США — «кавалерийскими», в Германии — «магистральными», но все они служили одной теории «танковой» войны, в соответствии с которой подвижные танковые группировки должны были массированно и внезапно на узком фронте в высоком темпе прорывать оборону противника и устремляться в глубину его расположения, рассекая вражеские войска на части и лишая их способности сопротивляться.

Советское военное искусство имело вполне сложившиеся взгляды по вопросам использования танков. Считалось, например, что для осуществления фронтовой наступательной операции необходимо иметь над противником двойное превосходство в силах и средствах и включать, кроме того, подвижную группу, состоящую из танков, механизированных соединений и конницы. При этом танковые войска должны обеспечивать возможность наносить удар на глубину до 100–120 километров и обладать соответствующим запасом хода. Уже в тот период большое значение придавалось завоеванию господства в воздухе, применению авиадесантов, которые во взаимодействии с танками и конницей должны были отрезать пути отхода противника, способствуя его окружению и последующему уничтожению. На направлении главного удара предусматривалось иметь 50–100 танков на один километр фронта[4]. Исходя из этих расчетов ставились задачи перед конструкторами танков и молодой танковой промышленностью.

Начало 30-х годов характеризовалось появлением многих образцов советской бронетанковой техники. В постановлении РВС СССР о системе танкоавтоброневооружения РККА, исходившем из возрастающей роли танков в современной войне, ставилась задача создать такой бронетанковый парк, который включал бы танкетки, легкие и средние танки, самоходные пушки и бронеавтомобили. В кратчайший срок молодые советские конструкторские коллективы под руководством и при участии Н. В. Барыкова, С. А. Гинзбурга, Н. Н. Козырева, К. Н. Тоскина, А. О. Фирсова и других создали танки, по тактико-техническим данным не уступавшие соответствующим заграничным образцам[5].

«Во время учебы в Военно-технической академии в Ленинграде, — вспоминал Ж. Я. Котин, — я слушал выступления С. М. Кирова, К. Е. Ворошилова, В. К. Блюхера, М. Н. Тухачевского. Нам было прочитано немало интересных докладов и лекций по разным вопросам в самых различных областях знаний». С особым вниманием будущий конструктор слушал лекции по истории танков, тогда еще совершенно нового, фактически только зарождающегося оружия. Его конспекты лекций содержали подробные данные о развитии броневых машин и долго служили ему справочным материалом для защиты своих идей, способствовали иной раз нахождению нового решения среди «давно забытого старого». Особенно выделялись в конспектах иллюстрации, которые слушатель Котин зарисовывал с большим умением.

Русские изобретатели, хорошо понимая значение механизации для развития военной техники, упорно искали пути создания машин, оптимально сочетающих в себе огневую мощь, подвижность и бронезащиту. Немало одаренных патриотов-конструкторов настойчиво предлагали правительству оригинальные отечественные конструкции. Среди них выделяются законченные проекты самоходных артиллерийских гусеничных машин, созданные в 1911–1915 гг. известным русским инженером В. Д. Менделеевым, работавшим главным конструктором проектов подводных лодок.

Расчеты и чертежи, сделанные безукоризненно, не породили у специалистов никаких сомнений в реальности постройки предлагаемых В. Д. Менделеевым «бронеходов». Особый интерес вызывает то обстоятельство, что каждый из проектов имел все компоновочные элементы танка: корпус, башню, гусеничный ход, двигатель внутреннего сгорания, установленный в корме, бензобаки в изолированных отсеках, сервоприводы для облегчения управления. Кроме того, обеспечивалась возможность изменения клиренса, механизации подачи снарядов, дифференцированного противоснарядного бронирования. Все это нашло применение 10–20 лет спустя, а многое и для современных танков считается новинкой. К сожалению, ни один из проектов талантливого изобретателя тогда не был осуществлен в металле.

В самом начале первой мировой войны, в августе 1914 г., от русского изобретателя А. А. Пороховщикова поступило предложение построить быстроходную гусеничную боевую машину. Проект одобрили, и в мае 1915 г. машина, названная «вездеходом», вышла на первые испытания. Вскоре автор значительно усовершенствовал ее, предложив фактически новую конструкцию, которая получила название «вездеход-2». Изобретение А. А. Пороховщикова справедливо считается прототипом широко распространившихся вскоре во всех армиях мира танкеток, легких гусеничных бронированных машин, предназначавшихся для разведки и связи. Но тогда, к сожалению, эти проекты не пошли дальше опытных образцов.

В июле 1915 г., когда на Западе еще не было танков, полковник русской армии Гулькевич подал рапорт начальнику Главного артиллерийского управления, в котором доказал необходимость создания бронированной боевой гусеничной машины, вооруженной пушками и пулеметами. «Бронированные автомобили, — писал он, — имеют тот недостаток, что не могут проходить по всяким дорогам и тем более через проволочные заграждения и их уничтожать; между тем имеется… „гусеничный трактор“, который специально предназначен для передвижения по всякому грунту, даже по вспаханным полям». Эту машину полковник Гулькевич назвал «самодвигателем», считая, что «необходимо приступить немедленно к массовому производству предложенных мною бронированных и вооруженных самодвигателей по расчету не менее 40 экземпляров на армейский корпус, дабы ни под каким видом не допускать в действующую армию только один или два аппарата, так как противник может воспользоваться и изготовить их в еще большем числе и размере, чем мы…»[6].

Не получившие признания и поддержки многочисленные проекты боевых машин высокой проходимости свидетельствуют не только о косности царского правительства, но и о широко развернувшемся в России творчестве в деле создания отечественных образцов нового вида вооружения. Боевую машину, получившую, по инициативе англичан, наименование «танк», русские изобретатели называли «земным броненосцем», «бронеходом», «вездеходом», «самоходом», «самодвигателем», «бронированным трактором» и надеялись, что разработанная ими вездеходная боевая машина окажет немалую помощь армии, ведущей тяжелую и изнурительную войну, а созданные на базе новой техники специальные войска станут поистине сухопутным флотом, который и обеспечит победу.

Но, как известно, в первую мировую войну своих танков Россия так и не построила и от союзников их не получила.

В годы гражданской войны и иностранной интервенции Красная Армия захватила в числе трофеев несколько десятков английских и французских танков. Красноармейцы называли их танками «Рикардо», «Тейлор», «Рено» — своих российских названий им не присваивали. Из трофейных машин создали несколько тяжелых танковых отрядов, каждый по четыре машины — по два пушечных и по два пулеметных танка. Танковый отряд считался отдельной воинской частью, приравненной к полку, поэтому имел штаб, номер и боевое знамя. Среди командиров, начинавших свою службу в первых танковых отрядах Красной Армии, были известные в будущем танковые генералы В. Н. Кашуба, И. Д. Черняховский, П. П. Полубояров и др.

Буржуазные милитаристы и окопавшиеся у границ молодой Советской республики недобитые белогвардейцы угрожали ее безопасности. Коммунистическая партия, преодолевая разруху, царившую в промышленности и на транспорте после войн и военной интервенции, принимала все необходимые меры к оснащению Красной Армии вооружением, в том числе и бронетанковой техникой. Трофейные танки, которые имелись в частях, были разнотипные и ненадежные. Нужно было создавать свои, отечественные машины.

В 1919 г. был объявлен конкурс на проект танка для Красной Армии. По условиям конкурса к танку предъявлялись очень высокие требования — машина должна была преодолевать подъем 15 градусов, иметь клиренс 300 мм, башня должна была поворачиваться на 360 градусов. Организаторы конкурса подумали и о снижении пожароопасности танка — двигатель должен был работать на керосине.

Итоги конкурса подвели в 1920 г. Первую премию получил проект плавающего танка, предложенный инженером Ижорского завода в Петрограде Г. В. Кондратьевым.

Вслед за этим конкурсом спустя два года провели еще один, на котором были рассмотрены семь проектов танков различных типов. Их исследовали опытные специалисты, в лабораториях и в заводских условиях отрабатывали опытные образцы машин различных классов, в том числе и тяжелые танки, подобные тем, что применялись в период первой мировой войны на западных фронтах. Однако советской промышленности 20-х гг. строить тяжелые танки было не под силу, и поэтому предпочтение было отдано легкому танку.

Проектирование и организацию производства бронетанковой техники возложили на созданное в мае 1924 г. Техническое бюро, входившее в систему Главного управления военной промышленности ВСНХ, которым руководил в то время Ф. Э. Дзержинский. Первой машиной, доведенной до опытного образца, стал победитель конкурса 5-тонный танк Т-18, названный потом МС-1 (малый сопровождения), предназначенный для сопровождения пехоты в бою.

Производство нового танка началось в 1928 г. Первые 30 машин построили на средства Осоавиахима и весной 1929 г. передали Красной Армии, а всего было построено 900 таких танков. В том же году эти машины, вооруженные 37-мм пушкой и одним пулеметом, принимали участие в боях во время вооруженного конфликта на КВЖД.

В дальнейшем в усовершенствовании танка Т-18 участвовали конструкторы ленинградского завода «Красный путиловец», разработавшие проект «краснопутиловской» пушки[7].

В 1930 г., после ряда экспериментов с новым «маневренным» танком (заводская марка Т-12), в Харькове был построен и выпущен в небольшой серии средний танк Т-24.

Профессорско-преподавательский состав и слушатели Военно-технической академии имени Ф. Э. Дзержинского изучали опыт применения танков на фронтах первой мировой и гражданской войн, техническое состояние современной боевой техники, перспективы ее развития. Плодотворной работе академии в этом направлении способствовало и то обстоятельство, что многие образцы бронетанковой техники создавались в Ленинграде и слушатели непосредственно участвовали в обсуждении проектов.

Темой дипломного проекта Ж. Я. Котина был колесно-гусеничный бронеавтомобиль, спроектированный на базе первого советского грузовика АМО-Ф-15. Грузовик имел высокую проходимость и во время испытательного пробега в трудных дорожных условиях показал свое превосходство над машинами иностранных марок. На базе этого грузовика уже был создан первый советский колесный бронеавтомобиль БА-27 с броневым корпусом Ижорского завода, принятый на вооружение в 1928 г. Корпус клепали из броневых листов с наклоном, что повышало противопульную стойкость брони. Шестигранная форма башни также создавала условия для рикошетирования пуль и осколков. В ней находилась 37-мм пушка и 7,62-мм отечественный пулемет ДТ (Дегтярев, танковый), укрепленный на шаровой установке. Пулемет имел достаточные углы обстрела, а при необходимости мог легко выниматься из гнезда.

Колесные броневики БА-27 участвовали в борьбе с бандами басмачей и в боях на КВЖД, их боевые качества пристально изучались на войсковых маневрах и в учебных частях. Этот броневик хорошо знаком многим читателям — он был снят в 1934 г. в знаменитом фильме «Чапаев».

В своем дипломном проекте Ж. Я. Котин, исходя из реальных возможностей промышленности того времени, предлагал построить машину с комбинированным колесно-гусеничным движителем. На хороших дорогах колеса позволят бронеавтомобилю развивать высокую скорость. При необходимости они могут стать опорными катками для гусениц, и бронеавтомобиль превратится в танк, способный двигаться по бездорожью. Проект решал проблему подвижности механизированных соединений, которые уже создавались в Красной Армии из танков МС-1 и бронеавтомобилей БА-27. По мнению Котина, его боевая машина смогла бы передвигаться как по хорошим дорогам, так и по пересеченной местности с равной скоростью. Кроме того, конструктор предлагал поставить на броневик более мощный двигатель, оснастить его надежной броней и современным вооружением.

Идеи, выраженные в дипломных проектах некоторых слушателей Военно-технической академии, заинтересовали высшее военное руководство. М. Н. Тухачевский, который вел большую работу, направленную на всемерное повышение подвижности и маневренности войск, решил лично послушать отдельных дипломников. Одним из первых ему был представлен слушатель Ж. Я. Котин с проектом колесно-гусеничной машины, являвшейся новинкой в бронетанковой технике. Защита диплома в присутствии командарма прошла успешно, и Котин получил высший балл.

Свидетельство об окончании гласило, что командир РККА Котин Жозеф Яковлевич «окончил Военно-техническую академию имени Ф. Э. Дзержинского в полном объеме курса факультета механизации и моторизации, выполнил все требования учебного плана и программы по специальности конструктора боевых машин». На основании постановления Высшей аттестационной комиссии и приказа народного комиссара обороны СССР в июне 1931 г. ему присвоено звание военного инженера-бронетанкиста, как окончившему академию по первому разряду.

В том же году М. Н. Тухачевский был назначен заместителем наркома обороны, начальником вооружений РККА. Созданная по его инициативе широкая сеть военно-учебных заведений, конструкторских бюро, научно-исследовательских институтов и лабораторий дала нашей стране необходимые кадры танкостроителей, моторостроителей, вооруженцев, способных создавать новые конструкции боевых машин, танковых двигателей и мощных артиллерийских систем. Выпускники Военно-технической академии имени Ф. Э. Дзержинского неизменно пользовались вниманием и поддержкой М. Н. Тухачевского. В их числе чаще других называют конструктора артиллерийского вооружения В. Г. Грабина, широко известного в стране руководителя автобронетанкового управления Красной Армии генерала Д. Г. Павлова, будущего конструктора тяжелых танков Ж. Я. Котина.

Какие танки нам нужны

В 1931 г., после окончания академии, Жозеф Яковлевич Котин по решению командования был зачислен на должность инженера в конструкторское бюро Военно-технической академии имени Ф. Э. Дзержинского в Ленинграде. Вскоре способного выпускника назначили старшим инженером, а затем — начальником проектно-конструкторского сектора академии. В его подчинении было 15 сотрудников — инженеров, конструкторов, лаборантов, которые занимались разработкой стендового и лабораторного оборудования не только для обеспечения учебного процесса, но и для испытаний различных узлов, деталей и агрегатов новой бронетанковой техники.

Вспоминая о первых шагах Ж. Я. Котина на новой работе в академии, генерал-майор В. Н. Кашуба писал: «Помнится, на первых порах его работы в качестве начальника конструкторского отдела академии он задумал организовать экспериментальную макетно-модельную мастерскую. Ему было в этом отказано. Он настаивал и снова получил отказ, и только на десятый раз его просьбу удовлетворили. Нам, его товарищам, казалось даже, что, встречая препятствия, он становится втрое упорнее»[8].

Через год после начала работы Ж. Я. Котина в проектно-конструкторском секторе Военно-техническая академия имени Ф. Э. Дзержинского была реорганизована: на ее базе создавалось несколько академий. Факультет механизации и моторизации войск из Ленинграда переводился в Москву во вновь созданную Военную академию механизации и моторизации РККА, в которой Ж. Я. Котин стал впоследствии руководить конструкторским бюро научно-исследовательского отдела.

В Военно-технической академии учились две девушки. Одна из них, А. П. Поклонова, дочь луганского большевика, активная комсомолка 20-х гг., приехала в Ленинград по рекомендации наркома обороны К. Е. Ворошилова, хорошо знавшего ее отца по подпольной работе в дореволюционном Луганске, и училась вначале на химическом факультете. Но после второго курса Наташа Поклонова, как все называли тогда Анастасию Петровну, поняла, что химия не ее призвание, и стала ходатайствовать о переводе на вновь создаваемый факультет механизации и моторизации. Для учебы на этом факультете необходимо было сдать зачеты по предметам, которые химики не изучали. Помочь ей вызвался комсорг факультета Жозеф Яковлевич Котин. Молодые люди крепко подружились. А. П. Поклонова закончила академию после переезда факультета в Москву и вышла замуж за Ж. Я. Котина. Всю жизнь она было верной спутницей и другом Жозефа Яковлевича.

А. П. Поклонова — жена главного конструктора.

Легкий танк Т-26. Двухбашенный вариант.

Первый пятилетний план близился к успешному завершению. Индустриализация набирала темпы. Успехи нашей страны, создающей новые отрасли промышленности, не давали покоя капиталистическим хищникам как на Западе, так и на Востоке. Японские милитаристы захватили Маньчжурию, открыто готовились к нападению на Северный Китай, угрожали и безопасности СССР. Перед лицом реальной опасности Советское правительство вынуждено было создавать танковое производство на ряде заводов страны.

Проектирование танков в начале 30-х гг., испытание опытных образцов, изготовление их, доводка и налаживание серийного производства находились в руках подлинных энтузиастов этого дела, способных и талантливых людей. В стране действовало несколько специализированных конструкторских бюро, и с каждым из них научно-исследовательский отдел Военной академии механизации и моторизации РККА поддерживал тесную деловую связь.

Серию танкеток Т-27 и плавающих танков Т-37 разработал конструкторский коллектив под руководством Н. Н. Козырева. Многие советские военачальники, руководствуясь опытом гражданской войны, считали тогда, что Вооруженные Силы должны иметь много легких и дешевых бронированных машин, рассчитанных на одного-двух человек и имеющих многоцелевое назначение: разведка, охранение, связь, сопровождение конницы.

За рубежом в 20–30-х гг. танкетки строились десятками тысяч. В Англии, например, построили более 40 тысяч танкеток. Выпускались они в Германии, Франции, Польше, Италии, Чехословакии, Японии, применялись в итало-эфиопской войне 1935–1936 гг., в Испании в 1936–1939 гг., в захватнических войнах Японии, воевали они и в первые годы второй мировой войны. В Советском Союзе танкетки участвовали в ликвидации басмаческих банд в Средней Азии. На военных маневрах 1935 г. их доставляли по воздуху на самолетах ТБ-3. Однако после создания малых плавающих танков производство танкеток в Советской стране прекратили.

В Ленинграде коллектив конструкторов опытного конструкторско-машиностроительного отдела (ОКМО) во главе с С. А. Гинзбургом разрабатывал танк Т-26. 13 февраля 1931 г. эта машина была принята на вооружение в качестве основного танка общевойсковых соединений и танковых частей.

Т-26 долго оставался основным советским танком. За время своей боевой жизни танк несколько раз модернизировался и в конце концов увеличился в весе почти вдвое по сравнению с исходным образцом, что является своеобразным рекордом в танкостроении. Этой машине принадлежит первенство и по числу модификаций. В 1934 г. на ней в опытном порядке установили короткоствольное 76-мм орудие, в 1936 г. — усилили ходовую часть, в 1939 г. — поставили коническую сварную башню. На танке Т-26 испытывались надувные поплавки, ставилось оборудование для подводного хождения и проводились другие эксперименты. Без преувеличения можно сказать, что Т-26 сыграл роль подвижной лаборатории в советском танкостроении 30-х гг. На нем опробовали чуть ли не все конструкторские и технологические идеи, в том числе — крепление броневых листов при помощи сварки и литья, установку броневых листов под наклоном для рикошетирования противотанковых снарядов от брони, установку зенитного пулемета, увеличение боекомплекта и емкости топливных баков, установку рации и внутреннего переговорного устройства, экранирование бортов и многие другие новинки. На базе танка Т-26 были созданы первые советские самоходные пушки, выпускались танки-мостоукладчики и танки-тральщики.

Танки семейства БТ (быстроходный танк) были спроектированы конструкторским коллективом Харьковского завода, в котором выросли известные всей стране конструкторы боевых машин А. А. Морозов, Н. А. Кучеренко, М. И. Таршинов. Первый БТ был принят на вооружение 23 мая 1931 г. В том же году три БТ-2 и несколько Т-26 участвовали в ноябрьском параде на Красной площади в Москве.

Вскоре они начали поступать в войска. В тот период ни одна зарубежная армия подобных машин не имела. Танк обладал высокими скоростными качествами, благодаря оригинальной конструкции ходовой части мог двигаться как на гусеничном, так и на колесном ходу. На каждом борту имелось по четыре крупных обрезиненных опорных катка, причем задние опорные катки выполняли роль ведущих колес, а передние были управляемыми.

Экипаж всех типов танков БТ состоял из трех человек и был защищен противопульной броней толщиной до 20 мм. Противотанковой артиллерии в то время еще не существовало, и вполне справедливо считалось, что такой брони достаточно для защиты от случайных осколков снарядов обычной войсковой артиллерии, которая не могла прицельно поражать быстро передвигавшиеся по полю боя машины. Это о них была сложена популярная в 30-х гг. песня, начинающаяся словами: «Броня крепка, и танки наши быстры…»

Вместе с Т-26 танки БТ прожили долгую жизнь. Они громили японских захватчиков в боях у озера Хасан и на Халхин-Голе, воевали в Испании, участвовали в советско-финляндской войне, противостояли фашистской бронированной армаде в сорок первом.

Наряду с легкими танками конструкторские бюро трудились и над созданием проектов тяжелых танков. В 1932 г. в Военной академии механизации и моторизации РККА при участии Ж. Я. Котина рассматривался проект танка прорыва массой 80 т, с 152-мм пушкой и двигателем мощностью 2000 л. с. (предполагалось установить 24-цилиндровый дизель), с планетарной трансмиссией и гидропневматическими рессорами, обеспечивающими изменение клиренса. Эта идея впервые опробовалась в танкостроении и свидетельствовала о том, как далеко вперед смотрели советские конструкторы. Двигатели такой мощности начали ставить на танках только через 50 лет, а гидропневматические подвески в мировом танкостроении появились лишь через 40 лет.

Оригинальное предложение в связи с созданием тяжелого танка внес в апреле 1934 г. ленинградский конструктор Л. С. Троянов. Он предложил танк массой 300 т собрать из двух гусеничных «полутанков» и поперечной платформы с главной орудийной башней и гаубицей 203,2 мм. На каждом «полутанке» располагались две малые орудийные башни с пушками 152,4 мм. Соединенные в одну громадную машину, все три элемента образовывали четырехгусеничный агрегат длиной 17,5 м, шириной 6,52 м и высотой 5,1 м, защищенный 150-мм броней. В качестве силовой установки могли быть использованы два паровых двигателя по 1500 л. с. Каждый «полутанк» имел возможность действовать самостоятельно. Эти три разобщенных элемента могли быть также смонтированы на железнодорожных платформах и образовывать бронепоезд. В 30-х гг. велась проработка проекта тяжелого танка Т-39 с вооружением в трех вариантах. Все эти предложения были тщательно изучены, и, несмотря на то что они не были осуществлены, реальная польза от них все же была, и немалая: конструкторы приобрели опыт проработки различных перспективных проектов тяжелых танков.

Изучая проекты и конструкции реально существовавших машин, Ж. Я. Котин пришел к выводу, что при создании тяжелого танка, предназначенного для прорыва вражеской обороны, выгоднее иметь поменьше башен, сокращенный экипаж, зато надежную броневую защиту. Если разумно скомпоновать машину, совсем необязательно строить 70-тонную крепость. Примером мог служить 10-тонный французский танк «Рено» Р-35 с 40-мм броней или английский 16-тонный MK-III, имевший 60-мм броню, а также советский экспериментальный Т-46-5 с 60-мм броней, выдерживающей обстрел любой из существовавших тогда противотанковых пушек.

Этот опыт лег в основу тактико-технических требований к новому тяжелому танку. Основная суть этих требований сводилась к надежному бронированию, защищающему лобовые проекции от огня противотанковой артиллерии, и вооружению орудиями, способными поражать долговременные укрепления, а также годными для борьбы с противотанковой и полковой артиллерией противника. Для этого требовалась одна пушка калибра 76-, 107- или 122-мм и одна-две 37–45-мм пушки с боекомплектом 60–100 снарядов для основной пушки и 100–200 снарядов для других пушек. Кроме того, предусматривалась установка 4–5 пулеметов с боекомплектом в 5–6 тысяч патронов.

Вспоминая то время, Жозеф Яковлевич Котин говорил: «…очень важно было определить весь диапазон возможностей танка как боевой машины. Мы много работали, например, с плавающими танками и даже пытались „научить“ танк летать. Для этого танк Т-37 подвешивали к тяжелому бомбардировщику ТБ-3 и потом сбрасывали в воду»[9].

Разработка танка для воздушного десантирования в 1935 г. стала темой кандидатской диссертации Ж. Я. Котина. Этот труд не был сугубо теоретическим исследованием — молодой диссертант лично участвовал в оригинальной разработке методики сбрасывания на бреющем полете плавающих танков Т-37А и Т-38.

«Эта серьезная, ответственная и, прямо скажем, опасная работа, — вспоминает летчик-испытатель, Герой Советского Союза, генерал-майор авиации П. М. Стефановский, — выполнялась под руководством известного инженера-конструктора бронемашин Ж. Я. Котина»[10].

Никто не знал, как будет вести себя танк при приземлении и приводнении, какова будет реакция самолета при сбросе трехтонного груза, — никаких теоретических расчетов не было, все делалось впервые.

В первую очередь решили разработать методику сбрасывания танков в воду на бреющем полете. Испытания проводил талантливый летчик А. Н. Тягунин. После многочисленных экспериментов удалось ответить на целую серию вопросов: хватит ли мощности самолету, чтобы поднять на бомбодержателях такой груз, что произойдет с танком в условиях полета и после отделения от корабля, как все это отразится на аэродинамике самолета, не появится ли вибрация, не заденет ли самолет хвостом танк после сброса. Дело осложнялось еще и тем, что танк нужно было сбрасывать с малой высоты, чтобы он не получил повреждения и не утратил боеспособности. Снижая тяжелый бомбардировщик до такой высоты, экипаж самолета подвергал себя очень большому риску: при любой неудаче вряд ли кто-нибудь мог уцелеть. Однако летчики выполняли все полеты с акробатической виртуозностью. Вспоминая эти испытания, П. М. Стефановский пишет о том, что наблюдатели видели, как сброшенный с самолета танк вспарывал стоячую воду бассейна и поднимался на дыбы, а потом принимал устойчивое положение и плавно качался на волнах. После сброса танков самолет совершал посадку на берегу водного бассейна, высаживал экипажи и заправлял десантные танки горючим. Все это было очень сложным и совершенно новым делом в практике авиации и танкостроения, но результаты эксперимента оказались вполне удовлетворительными — советский танк Т-37 стал первым из танков, транспортировавшихся воздушным путем[11].

В годы работы в Военной академии механизации и моторизации РККА Ж. Я. Котин часто выезжал в бронетанковые части Московского военного округа, а в 1935 г. присутствовал на показательных маневрах Киевского военного округа, в которых участвовали все рода войск. На этих маневрах отрабатывались вопросы прорыва укрепленной оборонительной полосы «противника» стрелковым корпусом, усиленным танковым батальоном, маневр мехкорпуса с целью окружения и уничтожения в своем тылу прорвавшихся групп «противника».

В маневрах принимали участие 1040 танков. Отдельные танковые части прошли в ходе учений от 600 до 650 км. В тылу «противника» высаживался десант в количестве 1200 человек с полным вооружением, с артиллерией и 3 танками, которые сбрасывали с самолета. Присутствовавшие на маневрах иностранные военные специалисты вынуждены были признать высокую боевую готовность советских войск. Заместитель начальника штаба французской армии генерал Лаузо заявил: «…в отношении танков я полагал бы правильным считать армию Советского Союза на первом месте…»[12].

Выезды в войска молодого конструктора Ж. Я. Котина способствовали становлению его как инженера-танкостроителя, обогащали военными знаниями, расширяли кругозор. Возвращаясь после учений в академию, он стремился связать полученные в войсках знания с научно-исследовательской работой по совершенствованию бронетанковой техники. Под его руководством молодые конструкторы проводили многочисленные эксперименты, пытливо искали оптимальные решения многих военно-технических задач. Немало сил ушло на то, чтобы сделать корпус танка водонепроницаемым, превратить легковые автомобили командиров в вооруженные броневички и установить пулеметы на мотоциклах с коляской. В академии испытывали бронелисты различной конструкции и толщины. Изучали возможности танковых пушек, пулеметов, двигателей, не пренебрегали никакими мелочами. В феврале 1933 г., например, Комитет по изобретательству при Совете Труда и Обороны СССР выдал конструктору Ж. Я. Котину авторское свидетельство на изобретение снегоочистителя. Описание и чертежи изобретенной машины отправили в Технический штаб начальника вооружений РККА.

В 30-х гг. военачальники и конструкторы работали над выявлением новых боевых качеств и возможностей всех видов вооружений. Одним из ярких эпизодов этой работы стала попытка «научить» боевые машины ходить под водой. В эксперименте принимал участие научно-исследовательский отдел Военной академии механизации и моторизации РККА, возглавляемый Ж. Я. Котиным. На башне опытного танка крепилась воздухозаборная труба, а герметизацию обеспечивала система уплотнений из пластырей, пробок, просмоленных прокладок. В результате успешного внедрения целой серии изобретений, предложенных конструкторами, танк Т-26 стал преодолевать водные преграды глубиной до 5 м. В том же году для подводного хождения удалось подготовить и другой боевой танк Красной Армии — колесно-гусеничный БТ-5[13].

В подводных испытаниях танков принимал участие первый Герой Советского Союза среди танкистов П. М. Арман. Для забора воздуха во время движения под водой его машина была снабжена трехметровым шлангом с поплавком, который удерживал его горловину на поверхности воды. Полагали, что танк при таком оборудовании может находиться под водой 2–3 минуты, а этого хватит ему, чтобы пройти расстояние 300–400 м.

Генерал-полковник танковых войск дважды Герой Советского Союза Д. А. Драгунский вспоминает, как в предвоенное время его танк, оборудованный двумя трубами, обмазанный суриком и солидолом, вошел в бурную реку Раздольная и после 15-минутного пребывания под водой вышел на противоположный берег. «Тогда, — вспоминает Д. А. Драгунский, — я получил первую награду. Командир дивизии майор Н. Э. Берзарин наградил членов экипажа именными часами»[14].

Переправа танков своим ходом по дну водоемов исследовалась и ленинградскими танкостроителями. В 1940 г. 5 танков со специальным оборудованием, изготовленным на одном из ленинградских заводов, успешно преодолели по дну реку Ижору[15].

Разработка технических решений, обеспечивающих движение бронетанковой техники при частичном или полном погружении машины в воду, проверка их на учениях свидетельствуют о глубоком понимании советскими танкостроителями условий использования танковых войск в предстоящей войне, опыт которой подтвердил, что треть времени, необходимого для осуществления операций, уходила на преодоление рек[16].

Но не только на войсковых учениях предвоенных лет складывались военно-теоретические взгляды советских военачальников, ученых и конструкторов. Во время гражданской войны в Испании в интернациональных танковых частях использовались советские танки Т-26 и БТ-5. Эти машины имели превосходство над итальянскими танкетками «ансальдо» и немецкими Т-1, которыми фашисты вооружили войска мятежников. На холмах под Мадридом советские танки впервые встретились с немецкими противотанковыми пушками. Их бронебойные снаряды имели высокую начальную скорость и пробивали танковую броню толщиной до 40 мм. А танки начала 30-х гг. такой брони еще не имели и поэтому быстро выходили из строя. К тому же танковые двигатели на многих машинах были слишком слабы и не могли развивать необходимую для боя скорость, а бензиновые моторы легко загорались. Особенно уязвимыми они стали после того, как начали применяться термитные снаряды.

Котин внимательно следил за всеми перипетиями использования танков во время войны в Испании, встречался с вернувшимися оттуда танкистами. «В рассказах об опыте испанских боев, — вспоминал Жозеф Яковлевич, — содержался как бы краткий конспект недавних танковых сражений. Но самыми интересными были их мысли — каким должен стать современный танк»[17].

Опыт боевого применения танков во время испанских событий убедительно показал, что наши машины не были надежно защищены. Обращаясь к конструкторам, боевые танкисты просили делать танки с противоснарядной броней и мощным вооружением. Хорошо изучив условия современной войны, советское военное руководство поставило вопрос о перевооружении наших бронетанковых войск. Новые задания, направленные на повышение обороноспособности страны, во второй пятилетке предусматривали оснащение Красной Армии современной боевой техникой с таким расчетом, чтобы она могла вести борьбу с любой агрессивной коалицией капиталистических держав одновременно на нескольких фронтах и была способна нанести ей решительное поражение. Одновременно предусматривалось достигнуть такого уровня механизации армии, который позволил бы механизированным войскам играть решающую роль в боевых операциях, для чего необходимо было создать крупные механизированные соединения — корпуса и отдельные бригады.

Предполагалось также снабдить танками стрелковые войска, ликвидировать многотипность боевых машин, разработать и внедрить новые, более совершенные типы танков, увеличить в танковых войсках количество средних и тяжелых машин[18].

Во Франции, Англии и Германии весь предвоенный период активно разрабатывались новые модели средних и тяжелых танков. Французские специалисты построили 70-тонный двухбашенный танк 2С с 36-мм броней и 75-мм пушкой. В порядке эксперимента в этом танке устанавливались 105- и 155-мм пушки в отдельных башнях. Вес машины в этом случае доходил до 81 т. А скорость такого танка не превышала 13 км/ч. Несколько экземпляров этих громадных и неуклюжих машин состояли на вооружении французской армии перед началом второй мировой войны, но во время транспортировки их по железной дороге были уничтожены немецкой авиацией.

Известен в военной истории 32-тонный английский танк «Индепендент», построенный в 1926 г. Он имел 5 башен, 47-мм пушку в центральной возвышающейся башне, несколько пулеметов и защищался броней толщиной до 28 мм. На вооружение английской армии этот тяжелый танк не принимался, но, несмотря на это, пользовался известной популярностью у военных специалистов и был образцом для подражания у танкостроителей многих стран.

В Германии две фирмы — «Рейнметалл» и «Крупп» — в начале 30-х гг. построили несколько опытных образцов трехбашенного тяжелого танка с 30-мм броней и двумя спаренными в центральной башне 75- и 37-мм пушками. Разработчики полагали, что комбинация двух артиллерийских систем в одной башне приведет к более эффективному использованию танка, даст возможность сократить экипаж и более рационально расходовать боеприпасы, так как не нужно будет тратить крупные снаряды, если цель можно поразить выстрелами из пушки меньшего калибра. (Немецкие тяжелые танки «Рейнметалл» были построены в небольшом количестве и использовались германскими фашистами нередко в пропагандистских целях. Например, два из них были завезены в оккупированную Норвегию, где применялись для устрашения населения.)

Тяжелый пятибашенный танк Т-35.

Тяжелые танки, впервые появившиеся на полях сражений первой мировой войны, развивались подобно морским дредноутам. Огромные неповоротливые гусеничные машины несли на себе по нескольку башен и башенок. В то время полевая артиллерия обычно вела огонь по площадям осколочными и фугасными снарядами, поэтому непрочная броня «сухопутных дредноутов» вполне защищала экипажи и вооружение от пуль и осколков снарядов. С появлением противотанковой артиллерии, стреляющей прямой наводкой бронебойными снарядами, дальнейшее развитие тяжелых танков, по мнению многих военных специалистов, стало совершенно бесперспективным. Спасение от ее огня они видели не в увеличении толщины брони, а в неуклонном повышении маневренности танка на поле боя. Этого можно было достигнуть путем облегчения машины и обеспечения максимально возможной скорости. Так, подвижность стали все чаще выделять в число основных характеристик танка.

Советских конструкторов это «поветрие» коснулось только в дискуссионном плане, а в официальной классификации по-прежнему оставались сверхмалые и малые танки весом до 5 т, легкие танки — до 15–20 т, средние танки — до 30 т и тяжелые танки весом до 100 т[19].

В связи с решением партии и правительства о разработке для бронетанковых войск Красной Армии новых моделей средних и тяжелых танков на заводы страны направлялись молодые энергичные специалисты. Главным конструктором Харьковского завода был назначен одаренный инженер М. И. Кошкин, работавший заместителем начальника КБ на Ленинградском заводе опытного машиностроения имени Кирова. Благодаря его упорной и настойчивой работе в Харькове был создан известный средний танк Т-34. На Кировский завод был направлен 29-летний специалист, талантливый военный инженер Жозеф Яковлевич Котин, получивший широкую специальную подготовку во время шестилетней работы в Военной академии механизации и моторизации РККА.

Танки «Красного путиловца»

В 1932 г. «Красный путиловец» вместе с другими ленинградскими заводами начал производство танка Т-26, принятого недавно на вооружение Красной Армии. Задача, поставленная перед коллективом краснопутиловцев, оказалась не только сложной, но и очень срочной.

Получив в середине февраля необходимые чертежи и основные технические данные новой машины, краснопутиловцы приступили к подготовке производства. Директор завода К. М. Отс специальным приказом создал при заводоуправлении конструкторский орган, названный им «Бюро Т-26». Во главе бюро поставили молодого энергичного коммуниста И. М. Комарчева, организатора первого на заводе комсомольского участка в чугунолитейном производстве.

Завод «Красный путиловец» славился в нашей стране своей универсальностью: пушки и паровозы, подъемные краны и мосты, корабли и тракторы, сложнейшие турбины и легковые автомобили — любое задание было краснопутиловцам по плечу. Завод не раз сам создавал опытные образцы новых машин, с тем чтобы передать их производство другим заводам страны. Теперь же опытный образец сложной боевой машины поступил на «Красный путиловец», и сразу же дело осложнилось из-за нерегулярности кооперированных поставок. Например, из 156 станков, которые завод должен был получить в марте, к началу апреля не прибыло ни одного. Из 450 тонн ковкого чугуна, который ожидался с Люберецкого завода, не поступило ни тонны…

И на самом «Красном путиловце» возникло немало сложностей: менялась номенклатура изделий, значительно увеличивался объем производства, проектирование и изготовление сложной и дорогой оснастки нужно было наладить в сжатые сроки. К новому делу привлекалась наиболее квалифицированная часть рабочих. Все это потребовало не только перестройки производства, но и решения многих партийно-хозяйственных задач.

Для оказания помощи дирекции и парткому на заводе побывали К. Е. Ворошилов, Г. К. Орджоникидзе, М. Н. Тухачевский, а секретарь ЦК ВКП(б), первый секретарь Ленинградского обкома партии С. М. Киров принимал непосредственное участие в организаторской работе в качестве члена партийного комитета «Красного путиловца».

Всю первую половину 1932 г. внимание коллектива завода и партийной организации было сосредоточено на выполнении танковой программы. В мае было собрано и отправлено по кооперации 39 полностью законченных комплектов ходовых частей танков Т-26. Краснопутиловцы внесли много рационализаторских предложений, которые значительно удешевили изготовление деталей, — часть дефицитных отливок удалось перевести на штамповку, на обработке трубчатых осей стали применяться быстрорежущие сплавы. Много хлопот доставили танки Т-26 путиловцам, но задание Родины было выполнено, и уже в 1932 г. на вооружение Красной Армии начали поступать сотни танков с ходовыми частями путиловского производства.

Вслед за первым крупным танковым заказом на «Красный путиловец» пришел второй, гораздо сложнее первого: освоить серийное производство нового советского среднего танка Т-28, созданного конструкторским коллективом, возглавляемым начальником ОКМО завода имени К. Е. Ворошилова Н. В. Барыковым. Участвуя в производстве танка Т-26, краснопутиловцы раньше изготавливали лишь детали ходовой части легкого танка, теперь же они становились головным предприятием по выпуску одной из первых советских боевых машин, целиком созданной из отечественных агрегатов.

В октябре 1932 г. на завод пришли чертежи, вскоре поступил и опытный образец. Его привел с опытного завода механик-водитель П. И. Петров. Перед мастерами предстал мощный трехбашенный танк с 76-мм пушкой в центральной башне и пулеметами в двух других. Конструкторы рассчитывали на то, что экипаж танка из шести человек сможет гибко маневрировать огнем, подавляя одновременно несколько целей. По вооружению, защите и ходовым качествам Т-28 считался в то время лучшим танком в мире. Изображение его на медали «За отвагу», учрежденной позднее, свидетельствует о популярности этого краснопутиловского танка.

На Т-28 применялись многие технические новинки. Так, например, для поворота массивной главной башни использовался электрический привод, а для удобства работы экипажа в башне устанавливался подвесной, поворачивающийся вместе с башней пол. Каждый танк имел свою радиостанцию, что также считалось большим достижением в тот период.

Своеобразная конструкция ходовой части Т-28 придавала машине необходимую плавность хода и обеспечивала преодоление танком довольно сложных препятствий. Однако при первом же испытании опытных образцов выявилось большое количество недоработок. Особенно удручали краснопутиловцев несовершенство и ненадежность отдельных узлов и деталей слабо отработанной ходовой части, на которой даже новые обрезиненные катки часто выходили из строя.

Трехбашенный средний танк Т-28 серийно выпускался на Кировском заводе в 1933–1940 гг.

Но увлекаться критикой ошибок, допущенных при проектировании, не было времени, и конструкторы вместе с прибывшими на завод инженерами и мастерами ОКМО завода имени К. Е. Ворошилова занялись доработкой чертежно-технической документации, совершенствованием отдельных узлов и агрегатов танка, и эта работа, по сути дела, не прекращалась во время всего последующего выпуска машин этой марки.

Для обслуживания серийного танкового производства при техническом отделе заводоуправления выделили специальную группу конструкторов и чертежников во главе с А. Г. Ефимовым, которую называли «танковым отделом». Эта группа на первых порах действовала параллельно с «Бюро Т-26», так как единого танкового конструкторского бюро на «Красном путиловце» еще не сложилось. В работе по танковой программе принимали участие и другие подразделения. Так, например, по инициативе инженера центральной лаборатории С. Баранова для танка Т-28 была разработана и освоена в производстве броневая кремнехромистая сталь, названная «ПИ». На испытание первых листов, отлитых и прокатанных на заводе, приехал секретарь ЦК ВКП(б) С. М. Киров. По техническим условиям броневые плиты испытывались стрельбой на расстоянии 450 м. Установили образцы и сделали пять выстрелов по новой плите и столько же по эталону из прежней броневой стали. Обе плиты устояли. Тогда пушку приблизили на 350 м. Выстрелили по плите из старой стали, служившей эталоном, и пробили ее. Тогда выстрелили по плите из стали марки «ПИ», и она снова устояла. Этот лист выдержал еще пятнадцать снарядных попаданий, и Сергей Миронович Киров, смеясь, сказал: «Неколебимый, как Россия!» — и тут же поздравил автора. Через месяц инженера С. Баранова вызвали в Кремль и М. И. Калинин вручил ему орден Ленина[20].

Все работы по танку Т-28 на «Красном путиловце» проводились в ударном порядке. В феврале 1933 г., всего через пять месяцев после получения чертежей, начался монтаж первых машин. И тут же на завод пришла весть о том, что 10 танков Т-28 должны участвовать в первомайском параде на Красной площади в Москве. Как только первые машины прошли обкатку, их погрузили на железнодорожные платформы. Для обучения механиков-водителей из числа военнослужащих времени не оставалось, и от завода выделили группу рабочих, выдали им синие комбинезоны, комплект инструментов, необходимые материалы и отправили в Москву.

Танки еще не были как следует испытаны и доведены до полной готовности, поэтому тренировки, проводившиеся по программе подготовки к параду, проходили днем и ночью в очень напряженной обстановке. Накануне первомайского праздника в разгар тренировок на Ходынское поле приехали нарком тяжелого машиностроения Серго Орджоникидзе, нарком обороны К. Е. Ворошилов и начальник Политуправления РККА Я. Б. Гамарник. Осмотрев машины, они обратили внимание на то, с каким напряжением водитель поворачивает рычаги. Управление действительно было слабым местом машины и требовало конструкторской доработки. Руководители партии и правительства пожелали краснопутиловцам успехов в работе и уехали.

На рассвете первые танки тронулись в путь, колонна растянулась на целый километр. Чувствовался недостаток опыта у водителей. Когда машины выехали на Красную площадь, тысячи людей восторженно встретили трехбашенные краснопутиловские танки. Как грозные крепости прошли они по площади, демонстрируя возросшую мощь Советской страны. С этого дня трехбашенные танки, многократно сфотографированные во время парада, много лет символизировали советские бронетанковые войска.

После парада на заводе началась большая и кропотливая работа по доводке машин Т-28 и увеличению их выпуска. Несколько месяцев велись всесторонние испытания. Конструкторы, инженеры и рабочие-рационализаторы внесли в конструкцию более 600 различных изменений и усовершенствований, машина стала надежнее и прочнее.

Большой объем инженерных работ по краснопутиловским танкам поставил вопрос об усилении конструкторского коллектива, занятого на танковом производстве. Начальником пополненной группы конструкторов был назначен талантливый инженер О. М. Иванов, награжденный орденом Ленина за участие в разработке Т-28. Прежний начальник конструкторской группы А. Г. Ефимов остался его заместителем — он был хорошим организатором и способствовал становлению молодого конструкторского коллектива, насчитывавшего около трех десятков человек. Под его руководством работали опытные конструкторы К. И. Кузьмин, П. П. Михайлов, немало лет потрудившиеся на «Красном путиловце».

Однако специалистов-танкостроителей на заводе оказалось недостаточно, поэтому дирекция и партийный комитет вынуждены были обратиться к наркому тяжелого машиностроения с просьбой выделить специально подготовленных людей. Серго Орджоникидзе с пониманием отнесся к просьбе руководителей завода и распорядился направить на «Красный путиловец» группу выпускников Военной академии механизации и моторизации РККА.

Осенью 1934 г. на «Красный путиловец» прибыли семь выпускников Военной академии. Их разместили в деревянном домике на территории завода, а для работы распределили по цехам и участкам. Двое из них — военный инженер 3-го ранга А. С. Ермолаев и женщина-танкист Р. Д. Компанеец — получили направление в конструкторскую группу О. М. Иванова. Очень скоро все убедились, что на завод пришли люди высокой квалификации, они стали непременными участниками всех разработок и испытаний, нередко занимая место механика-водителя, а то и слесаря. Афанасий Семенович Ермолаев до учебы в Военной академии работал слесарем на московском заводе «Красный пролетарий» и оказался особо полезным человеком.

К тому времени на «Красный путиловец» полностью была возложена ответственность не только за производство танков Т-28, но и за их конструкцию, так что приехавшие специалисты оказались весьма кстати.

В мире по-прежнему было неспокойно. С приходом в Германии к власти фашистов началось усиленное перевооружение немецко-фашистской армии. Вместо легких немецких танков T-I и T-II, защищенных легкой броней, в Германии началась конкурсная разработка новых танков с 30-мм броневой защитой, как у советского танка Т-28.

Немецкие политики не скрывали своих агрессивных намерений, а их стратеги прямо заявляли о подготовке к «войне моторов», называя свои новые танки «магистральными», подчеркивая этим маневренный характер планируемой ими войны. И действительно, немецкие машины развивали на дорогах скорость 40–50 км/ч.

Различные танки строились также и в других странах, например в США, Великобритании, Франции, Чехословакии, Швеции, Японии, Венгрии и Польше. При этом в ряде стран (Германии, Великобритании, Франции) делались попытки создать тяжелые танки.

Угроза военного нападения на СССР со стороны капиталистических стран нарастала. В этих условиях партия и Советское правительство вынуждены были принимать решительные меры к повышению обороноспособности Советской страны. В декабре 1935 г. в соответствии с решением VIII Чрезвычайного Всесоюзного съезда Советов был образован Народный комиссариат оборонной промышленности. Военное производство с каждым годом наращивало темпы. Развивалась и танковая промышленность. Ответственные задания по выпуску танков кроме Кировского завода получили Харьковский, Сталинградский тракторный и другие заводы. Динамика развития советской танковой промышленности характеризовалась следующими показателями: в 1930–1931 гг. в среднем за год выпускалось 740 танков, а в 1935–1937 гг. по 3139 различных типов танков ежегодно[21]. Огромные сдвиги в развитии советского народного хозяйства, особенно тяжелой индустрии, открыли широкую возможность обеспечения Красной Армии новой военной техникой.

Творцы могучего оружия

В мае 1937 г., когда военный инженер 2-го ранга Ж. Я. Котин прибыл в Ленинград, чтобы возглавить танковое конструкторское бюро на Кировском заводе, ему не исполнилось еще и тридцати лет. Однако это был вполне сложившийся инженер с широким научным и техническим кругозором. Директор завода М. Л. Тер-Асатуров и секретарь парткома А. Н. Тюнин по-дружески приняли молодого инженера. Семью Котиных поселили в доме специалистов на проспекте Стачек, недалеко от завода. Анастасия Петровна — военный инженер 3-го ранга — стала работать военпредом на заводе имени К. Е. Ворошилова.

Небольшой в то время коллектив конструкторского бюро Кировского завода, именовавшийся СКБ-2 (специальное конструкторское бюро), едва справлялся с обеспечением серийного производства танков Т-28. Поисковым конструированием новых боевых машин почти не занимались, и мало кто из конструкторов имел опыт творческой работы. Да и размещалось СКБ-2 в небольшом деревянном домике рядом с кузнечным цехом. От работы тяжелых молотов ветхое здание вместе с кульманами и чертежными досками ходило, как говорится, ходуном.

Средний трехбашенный танк Т-28, выпускавшийся на заводе уже четвертый год, так и не был избавлен от многих конструктивных недоработок, особенно в моторной системе и трансмиссии. Ходовая часть танка быстро изнашивалась, лопались рессоры, выходили из строя детали подвески, ломались шестерни бортовых редукторов, требовалась доработка системы управления и многих других узлов и агрегатов. Танк с трудом проходил приемосдаточный пробег, но и после этого надежность оставалась недопустимо низкой. На Кировский завод то и дело поступали рекламации и замечания из войск. Нужно было срочно модернизировать танк Т-28, но в условиях серийного производства на заводе выработалось убеждение в том, что дальнейшее совершенствование танка связано с применением более совершенных двигателей и технологии, о разработке новой машины еще и не мечтали.

Новый начальник конструкторского бюро очень скоро увидел резкое противоречие между возможностями завода и качеством выпускаемого танка, но поначалу его отвлекали другие не менее сложные проблемы, требующие быстрого разрешения. Полный энергии, сил и желания с пользой применить свои способности Ж. Я. Котин начал работу с решения ряда организационных задач. Первым делом он поставил перед дирекцией вопрос о выделении специальному конструкторскому бюро приемлемого помещения. Руководители завода пошли навстречу молодому начальнику, и вскоре СКБ-2 из неудобного деревянного дома переехало на третий этаж нового здания, построенного для завкома.

Далее Ж. Я. Котин поставил вопрос о значительном повышении надежности выпускаемого танка и укреплении исполнительской дисциплины. «Ряд „авторитетов“ из прежнего руководящего состава оказывал сопротивление проводимой работе, — писал в своих воспоминаниях инженер Г. Ф. Бурханов, — эти люди считали, что совершенствование машины невозможно, что переработка конструкции только понизит качество танка. Для завершения задуманной перестройки требовался слаженный, работоспособный коллектив…»

Котин занялся укреплением СКБ-2 квалифицированными кадрами, решительно привлекая к делу молодых способных конструкторов, инженеров, техников. Военного инженера А. С. Ермолаева, которого Ж. Я. Котин знал еще по Военной академии механизации и моторизации РККА, он выдвинул на должность старшего инженера машины Т-28, а когда Ермолаев наладил дело, перевел его ведущим инженером в группу перспективных разработок. Руководство конструкторской группой, работающей над модернизацией танка Т-28, главный конструктор возложил на опытного инженера Н. В. Халкиопова. Наиболее сложные узлы по этой машине разрабатывали конструкторы: И. А. Алексеев, Г. Я. Андандонский, С. П. Богомолов, А. Н. Елизаров, М. Н. Ижевский, К. И. Кузьмин, П. П. Михайлов, Л. Е. Сычев, Н. Т. Федорчук, М. Т. Шелемин. Их работа по доводке конструкции и обеспечению серийного производства танка Т-28 требовала большой изобретательности и упорства. «Сам Ж. Я. Котин, — пишет далее Г. Ф. Бурханов, — не выпускал из своего поля зрения ни одного даже самого малого технического решения по этой работе».

Особенно много переделок и улучшений было внесено в ходовую часть танка Т-28. Кировские конструкторы усилили пружинные амортизаторы ходовых тележек, применили опорные катки с внутренней амортизацией, которая в дальнейшем неустанно совершенствовалась на всех последующих моделях «котинских» танков. В декабре 1937 г. Ж. Я. Котин подписал чертежи полностью измененной ходовой части танка Т-28, где существующие блоки-тележки с 12 катками заменялись четырьмя парами катков, сблокированными в компактные тележки на спиральных пружинах.

С первых дней работы в СКБ-2 Котин обратил внимание на то, что завод, выпускающий танк Т-28, необходимых расчетов по нему не имеет, что безусловно является одной из причин, снижающих надежность машины. Он подобрал группу инициативных, толковых инженеров, в которую вошли В. А. Поляченко, Ц. Н. Гольдбурт, В. Л. Яковлев, и дал им задание на проведение расчетных работ по узлам танка. Молодым специалистам, мало знакомым с этим делом, поначалу показалось, что поставленная задача совершенно невыполнима, но Котин помог им разобраться в ней, и задание было выполнено в срок.

Решение кардинальных организационных задач начальник конструкторского бюро не передоверял никому. Конструкторам нужна была своя база. Ж. Я. Котин настойчиво доказывал хозяйственным руководителям, что конструкторское бюро не может и не должно зависеть от цехов, занимающихся серийным производством. Конструкторы вправе иметь свой производственный участок и широко экспериментировать на нем.

— У нас на заводе, — объяснял Ж. Я. Котин, — проектировщик должен давать полный рабочий чертеж на каждую гайку. А будь в его распоряжении опытный цех, он мог бы там изготовить эту гайку, не теряя времени на предварительные чертежи, шире и смелее экспериментировать, что несомненно ускорило бы дело.

Дирекция и партийный комитет завода поддержали молодого руководителя. За счет рациональной планировки внутренних производственных площадей и целесообразного использования заводского оборудования выделили помещения для лабораторий и мастерских, предназначенных для изготовления опытных образцов.

Далее Ж. Я. Котин занялся совершенствованием самих методов проектирования. Он объединил мотористов, ходовиков, трансмиссионщиков, работавших до этого над одним типом машин, в бригады, которые не ограничивали рамки своей деятельности одной машиной, а работали сообща, специализируясь по агрегатам и узлам машин. Такая перестройка методов проектирования дала серьезный толчок дальнейшему подъему творческой мысли конструкторов. Они стали активнее делиться личным опытом, наблюдениями, и ошибок стало меньше. Это ускорило сроки проектирования и улучшило качество новых образцов. Удачная организация совместной работы конструкторов, технологов и мастеров позволила значительно сократить сроки проектировочных работ.

К творческой работе конструкторов Ж. Я. Котин умел привлекать непосредственных создателей машин — рабочих. «Эта часть неудобна для обработки, эта деталь очень сложная в работе…» — часто говорили они проектировщикам. Конструкторы учитывали их замечания, критически пересматривали свою работу и, убедившись, что рабочий прав, вносили соответствующие изменения в проект. Так, по совету одного из стахановцев, вспоминает Ж. Я. Котин, изменили технологию холодной штамповки — она стала гораздо проще и обошлась дешевле.

По опыту, приобретенному во время работы в Военной академии РККА, Котин хорошо понимал, что творческая работа конструкторов и изобретателей в немалой степени зависит от информированности работников на предприятии. «Нужно, чтобы специалисты, работающие в отделе технической информации, быстро вылавливали наиболее интересные отечественные и заграничные технические новинки и оперативным путем информировали инженеров и техников завода о том, над чем работают ученые и конструкторы в области бронетанковой техники. Мы не имеем права пренебрегать капиталистической техникой. Однако на деле мы часто оказываемся просто не в курсе того, что делается в области техники за рубежом»[22].

Поэтому главный конструктор много внимания уделял организации хорошо налаженной службы технической информации.

Постепенно в СКБ-2 изменился весь стиль работы конструкторов. Проектировщики получили возможность лично следить за качеством изготовления спроектированных ими узлов, деталей, агрегатов своей машины, вникали во все мелочи производственного процесса, тщательно работали над чертежами, участвовали в испытаниях. В коллективе установилась доброжелательная и спокойная обстановка, которую умело и твердо создавал Котин. В СКБ-2 стал складываться особый — котинский — стиль работы, для которого были характерны высокий профессионализм, полная отдача сил порученному делу, неуклонное движение вперед, готовность воспринимать новое.

«Уже тогда, в 1937 году, начальник СКБ-2 Ж. Я. Котин завоевал умы и сердца своих молодых сотрудников, — писал в своих воспоминаниях конструктор А. С. Шнейдман. — При этом он не пытался показать себя в наиболее выгодном свете. Просто с первого дня весь ушел в работу и того же требовал от других. Требовал очень настойчиво, иногда в резкой форме, но на него не обижались, потому что его требовательность и строгость были вполне справедливыми, обоснованными, необходимыми для дела. Без искорки, без непрерывного творческого поиска, а иногда и без риска, коллектив конструкторов вряд ли можно было организовать и вырастить. Необходимыми для этого ценными качествами в полной мере обладал Ж. Я. Котин. Поэтому творческая жизнь в КБ всегда била ключом, работы было по горло. Энергичный и упорный, наш начальник почти все проекты воплощал в металл, а это было очень не просто, так как опытного производства тогда еще не существовало. На заводе шло серийное производство танков Т-28, которое стоило нашему КБ немалых хлопот, но все справлялись со своими сложными задачами. За короткий срок пребывания на заводе главный конструктор завоевал большой авторитет. Рабочие его любили. Если скажешь в цехе, что действуешь по поручению Ж. Я. Котина, — в ответ получишь одобряющую улыбку и немедленное удовлетворение просьбы…»

Отдавая немало времени серийным машинам, Ж. Я. Котин всячески поддерживал исследовательские работы над перспективными танками. Еще до прибытия на Кировский завод он ознакомился с опытной разработкой нового колесно-гусеничного танка Т-29, над подготовкой которого к серийному производству работали тогда кировцы. Танк сконструировали в КБ Ленинградского завода опытного машиностроения имени Кирова. В числе основных разработчиков был талантливый инженер Н. В. Цейц. По приглашению Ж. Я. Котина он перешел в конструкторское бюро Кировского завода. Николай Валентинович был одним из тех, кто высказывал мысль о применении торсионной подвески на танке Т-29, но из-за спешки и сжатых сроков это предложение тогда не сумели реализовать. Над танком Т-29 много и серьезно работал известный инженер танкостроитель Ю. Е. Максарев, возглавлявший в тот период танковый отдел Кировского завода[23], инженеры С. В. Мицкевич, М. Т. Шелемин и др.

Начальник танкового отдела на Кировском заводе Ю. Е. Максарев.

По внешнему облику и конфигурации башен танк Т-29 напоминал хорошо известный кировцам танк Т-28: трехбашенный, с 76-мм пушкой в центральной башне, с пулеметами, установленными на шаровых опорах в двух малых башнях. Между ними, как и на Т-28, располагалась кабина механика-водителя с крышкой-люком для входа и выхода в лобовом броневом листе.

Однако, несмотря на внешнее сходство с серийным кировским танком, Т-29 отличался универсальностью. Многие специалисты полагали, что колесно-гусеничная ходовая часть поможет решить насущный вопрос оперативной подвижности бронетанковых войск и, возможно, избавит от необходимости применять для транспортировки дорогостоящие трейлеры или перебрасывать танки по железным дорогам. Заманчивой казалась и существенная экономия горючего при переходе с гусеничного на колесный ход. Ж. Я. Котину идея новой машины была особенно близка — ведь над колесно-гусеничными машинами он работал еще в годы учебы в Военно-технической академии, а затем во время службы в научно-исследовательском отделе Военной академии механизации и моторизации РККА.

Рассматривая теперь этот вопрос с позиции главного конструктора крупнейшего завода, Ж. Я. Котин отлично понимал, с какими трудностями столкнутся производственники при выпуске этого танка. На новой машине остаются все детали ходовой части гусеничной машины, и сверх того нужно будет изготавливать сложные приводы к каткам-колесам, тормозные устройства, поворотные механизмы и другие не менее трудоемкие при изготовлении узлы, обеспечивающие движение скоростной боевой машины на гусеницах и колесах. У гусеничного танка Т-28, серийное производство которого обслуживало СКБ-2, ходовая часть всегда считалась самым уязвимым местом как во время эксплуатации, так и в бою.

Проектируемый с учетом всех необходимых требований по вооружению, броневой защите и подвижности быстроходный танк Т-29 представлял собой совершенно новую машину, на три с лишним тонны превышающую по массе Т-28. По ширине он превосходил Т-28 на 350 мм, а по высоте на 200 мм. Экипаж новой машины был на одного человека меньше, но главное ее отличие заключалось в новой, оригинальной конструкции ходовой части. Если у Т-28 шасси основывалось на 24 опорных катках малого диаметра (350 мм), то у танка Т-29 имелось лишь 8 сдвоенных опорных катков большего диаметра (840 мм). Причем при движении на колесах три задние пары катков становились ведущими, а передняя пара — управляемой. Первые разновидности этой машины под марками Т-29-4 и Т-29-5 еще в 1934 г. рассматривались в научно-исследовательском отделе Военной академии механизации и моторизации РККА, т. е. в то время, когда там еще работал Котин. Поэтому он легко вошел в курс дела, пока осматривал первый образец танка Т-29, доставленный на Кировский завод с Ленинградского завода опытного машиностроения имени Кирова. Испытатель Е. И. Рощин, много лет проработавший потом с Котиным, вспоминает: «Главного конструктора я впервые увидел летом 1937 года, когда мы привели танк Т-29 на Кировский завод. Только поставили опытную машину у цеха, как к нам в танк забрался молодой военный в рабочем комбинезоне. Оказалось, что это и есть Котин. Он много расспрашивал механика-водителя и меня об особенностях устройства машины».

Котин много времени и сил отдавал отработке опытных экземпляров Т-29. Вскоре собрали несколько машин установочной партии. На них испытывались узлы и механизмы нового типа, в том числе и оборудование для подводного вождения. Но в ходе испытаний обнаружились трудности, связанные в основном со сложностью конструкции колесно-гусеничной ходовой части. Красная Армия нуждалась в первую очередь в простых машинах с более сильной броней, поэтому работу над сложным танком пришлось прекратить, на вооружение он так и не был принят.

В этот же период конструкторское бюро выполняло совершенно особый проект моторного броневагона (МБВ), вооруженного тремя башнями с 76-мм пушками и 20 пулеметами. В нем широко использовались узлы серийного танка Т-28. По силе огня мотоброневагон не уступал бронепоезду, а по маневренности, защите и неуязвимости намного превосходил знаменитые крепости на колесах, которые в достаточном количестве имелись в Красной Армии и стояли на «запасном пути», как пелось в популярной песне тех лет.

Проектные работы по МБВ начались ранее в СКБ под руководством его прежнего начальника инженера О. М. Иванова. В группу проектировщиков входили С. П. Богомолов, К. И. Кузьмин, П. П. Михайлов, П. Т. Сосов, Л. Е. Сычев, С. В. Федоренко. Эта группа занималась конструированием моторной установки, трансмиссии, ходовой системы, электрооборудования, вооружения и броневой защиты. Обтекаемые бронированные поверхности сухопутного «дредноута» восхищали смелостью творческой мысли его создателей и мастерством кировских рабочих. Забегая вперед, скажем, что, пройдя огонь Великой Отечественной, броневагон кировцев занял достойное место в музее.

«С момента назначения Ж. Я. Котина начальником СКБ-2 началась новая эпоха в развитии танкостроения на Кировском заводе, — вспоминает бывший заместитель главного конструктора Л. Е. Сычев. — Особое внимание Жозеф Яковлевич уделял подбору людей для работы в конструкторском бюро. В беседах с сотрудниками он старался узнавать о способных людях, работающих на смежных предприятиях, и приглашал их на работу в КБ».

Так с ОКМО завода имени К. Е. Ворошилова и Ленинградского завода опытного машиностроения имени Кирова в СКБ-2 пришли крупные специалисты танкостроения, участники проектирования танков Т-28 и Т-35 К. И. Буганов, Г. Н. Москвин, пришли специалисты — испытатели боевых машин и молодые инженеры-конструкторы И. В. Артамонов, В. А. Глинчиков, Ф. Г. Коробко, Г. В. Крученых, Л. М. Мадорский, Е. И. Рощин, М. П. Резниченко.

Вспоминая о первой встрече с главным конструктором, Ф. Г. Коробко пишет:

«…О нас доложили и мгновенно, как нам показалось, пригласили в кабинет, если так можно назвать комнатку с весьма скромной обстановкой. Каково же было наше удивление, когда из-за стола поднялся совсем еще молодой высокий, стройный военный и пошел нам навстречу, поприветствовал нас рукопожатием и как-то сразу расположил к себе. Ж. Я. Котин расспросил, чем занимались на опытном заводе и почему переходим на Кировский завод, а потом сказал: „Хорошо, будем работать вместе“.

Конструктор Г. А. Михайлов.

На второй день главный конструктор поинтересовался, как мы устроились с рабочим местом, и тут же дал нам первое задание. Мы попали в совершенно другую обстановку. Раньше начальство нами совершенно не интересовалось, что мы делаем и как… Здесь же начальник бюро обходил рабочие столы и смотрел, что сделано и какие успехи буквально за день работы…»

«Рабочий день в КБ, — вспоминает Л. Е. Сычев, — не ограничивался обычными нормами. Работа, как правило, заканчивалась в девять, десять и даже в одиннадцать часов вечера. Жозеф Яковлевич Котин работал вместе с нами, вместе с нами ходил в столовую, вместе с нами переносил трудности. Зимними вечерами, дожидаясь автобуса, мы нередко играли в снежки и, не стесняясь, запихивали в сугроб главного конструктора…»

«Мы часто задерживались на заводе до глубокой ночи, — пишет в своих воспоминаниях инженер-конструктор Г. А. Михайлов. — Уезжая с завода в два-три часа ночи, Ж. Я. Котин не оставлял ни одного человека без транспорта. Мы плотно усаживались в маленькой его машине, и главный конструктор развозил всех по домам».

Как всякий умелый руководитель, способный смотреть далеко вперед, Ж. Я. Котин любил молодежь и умело использовал ее неиссякаемые творческие возможности. Он был одним из инициаторов широкого привлечения студентов технических вузов к работе конструкторского бюро.

— Каждый студент, — говорил Котин, — стремится, естественно, создать оригинальный проект. Общение с опытными конструкторами помогает ему в освоении темы. В то же время и сами студенты вносят немало ценного в работу конструкторского бюро. Их мысли — мысли начинающих советских специалистов, горячо любящих свое дело, в сочетании с практическими знаниями опытных людей часто дают весьма реальные и плодотворные результаты.

За первые три года работы Ж. Я. Котина на Кировском заводе через СКБ-2 прошло около 150 студентов-дипломников. Правильное их использование дало возможность руководству значительно поднять уровень опытно-конструкторских работ. Подбирая молодых специалистов для работы в конструкторском бюро, Ж. Я. Котин отдавал предпочтение выпускникам ленинградских вузов, к которым по праву причислял и себя.

Выпускник Ленинградского Политехнического института, более тридцати лет проработавший под руководством Котина, конструктор М. И. Креславский, вспоминая свой приход в СКБ-2, пишет: «Он интересовался не только темой моего дипломного проекта, но и тем новшеством, которое я внес в конструкцию, а потом спросил, люблю ли я чертить. Услышав от меня, что „готов чертить всю жизнь“, Котин рассмеялся, и я заметил, что мой ответ ему понравился… Был он, что называется, хорош собой, высокого роста. Военная форма, которую он носил всегда, очень ему шла. Лицо открытое, взгляд внимательный и доброжелательный, волосы черные, зачесаны назад. Во время разговора всегда смотрел собеседнику в глаза, сам слушал внимательно и не перебивал. Бывая в отделах, часто подходил к рабочим местам конструкторов и, задавая вопросы, как бы взвешивал, насколько вопрос тактичен. Убедившись, что своим вопросом он собеседника не обидел, часто садился рядом на стул и внимательно слушал ответ. Сам говорил всегда тихо, мягко, с приятным украинским акцентом. Чувствовалось, что когда-то он хорошо знал этот язык и разговаривал на нем. Но говорил он на очень правильном русском языке, точно выражал свои мысли и очень не любил многословие».

Котин постоянно укреплял связь заводского КБ с эксплуатационниками. В одном из отделов была создана специальная группа инженеров, которая помогала танкистам осваивать новые для них машины. Работая в таком тесном контакте, конструкторы хорошо знали, как принимается в войсках созданная ими машина, своевременно вносили необходимые изменения и усовершенствования.

Начало работы Ж. Я. Котина на Кировском заводе совпало с назначением на пост директора завода И. М. Зальцмана. Зальцман пришел на «Красный путиловец» в 1933 г. мастером, затем стал начальником цеха, главным инженером завода. Человек поистине кипучей энергии, способный работать сутками и увлекать своим примером людей, И. М. Зальцман вырос в крупного организатора танковой промышленности. Рассказывая о своих товарищах по работе, он говорил: «Я очень любил конструкторов и, если мне удавалось выкроить время, старался встречаться с ними, чтобы лучше знать их замыслы и свершения. Это давало мне огромное воодушевление. Я старался своевременно узнать о всех трудностях, встречающихся на пути конструкторов, и всячески помогать им».

Деловая и дружеская поддержка энергичного директора помогла новому главному конструктору успешно решать многие сложные организационные вопросы. «Танки — продукт передовой техники, — писали Ж. Я. Котин и И. М. Зальцман в одной из своих совместных статей. — Политика индустриализации, развитие в нашей стране тяжелой промышленности создали замечательную базу советского танкостроения. На всех этапах напряженной борьбы за советский танк партийные задания становились знаменем, вокруг которого сплачивались тысячи и тысячи рабочих, инженеров, конструкторов, молодых танкостроителей-кировцев. Эти задания двигали конструкторскую мысль вперед, ставили и помогали ей решать наиболее важные технические проблемы, быстрее воплощать в жизнь огромнейшие возможности, заложенные в промышленности, в наших ресурсах, в людях».

Ж. Я. Котин был убежденным коммунистом, хорошо понимал, какие потенциальные возможности заложены в партийном руководстве, и с первых дней работы в СКБ-2 уверенно опирался на партийную организацию, возглавляемую И. Е. Николаевым. Вскоре после прихода Котина на завод ЦК ВКП(б) решил направить на предприятия парторгов ЦК, непосредственно отвечающих за постановку партийной работы и производственную деятельность. В апреле 1938 г. на этот пост, впервые введенный на Кировском заводе, Центральный Комитет партии поставил молодого, энергичного инженера Я. Ф. Капустина, много сделавшего для развития танкового производства на заводе.

Вопросы реконструкции военной промышленности, модернизации боевой техники и создания новых образцов все чаще ставились на повестку дня ЦК партии и Советским правительством. В принимаемых ими решениях определялись не только основы развития боевой техники, но и формы реорганизации бронетанковых и механизированных войск. Одновременно техническое перевооружение Красной Армии оказывало весьма существенное влияние на развитие теории и практики военного искусства, на разработку новых способов и приемов ведения боевых действий. Дальнейшие военные события неизменно подтверждали верность советских концепций применения крупных танковых соединений, но в сложной обстановке предвоенного времени эти вопросы решались очень непросто.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, вспоминая те годы, писал, что «из опыта боевых действий в Испании некоторые решили:… танковые части должны действовать главным образом как танки непосредственной поддержки пехоты и только поротно и побатальонно».

Далее Г. К. Жуков пишет, что, прослушав выступление на одном из совещаний Маршала Советского Союза Г. И. Кулика, в котором тот высказывался за артиллерию на конной тяге, присутствовавший при этом И. В. Сталин прервал дискуссию, осудив Кулика за отсталость взглядов, и сказал: — Победа в войне будет за той стороной, у которой больше танков и выше моторизация войск[24].

Проекты планов реорганизации танковых войск и технические вопросы по строительству танков, в том числе и вопросы их конструирования, неоднократно обсуждались в ЦК и правительстве с участием танкистов (и часто в очень небольших чинах), повоевавших на Хасане и в Испании. В связи с этими обсуждениями есть много толкований в мемуарной литературе. Общее их направление сводится к тому, что ошибались, мол, в то время специалисты, неправильно оценивали опыт боев.

В связи с разноречивыми толкованиями этого вопроса уместно привести свидетельство Маршала Советского Союза К. А. Мерецкова. Он пишет:

«В некоторых современных изданиях встречаются порой замечания, что будто бы те танкисты, которые сражались в Испании, некритически переносили боевой опыт в СССР. В частности, они якобы отрицали самостоятельную роль танковых войск и уверяли, что танки могут лишь сопровождать пехоту. Особенно часто упоминается в этой связи имя Д. Г. Павлова.

Мне хочется защитить здесь его имя. Нападки эти напрасны, а их авторы ставят вопрос с ног на голову. В действительности дело обстояло как раз наоборот. Павлов справедливо доказывал, что те легкие танки, которые были у нас, вроде Т-26, неспособны решать крупные задачи; между тем роль танковых войск растет с каждым месяцем; значит, нам необходимо улучшать имеющуюся технику, создавать новые танки, более мощные и более подвижные… Танки Т-34 и другие, прославившие себя в годы Великой Отечественной войны, являлись не чем иным, как мечтой Д. Г. Павлова, воплощенной в металл»[25].

Есть и другое не менее авторитетное свидетельство о личной причастности начальника Автобронетанкового управления РККА Д. Г. Павлова к выдвижению идеи создания современного мощного отечественного танка. Академик В. С. Емельянов в своей книге «На пороге войны» рассказал, как после очередного испытания противопульной брони для танков специалисты пришли к выводу о необходимости создания танка, защищенного не только от пуль, но и от снарядов. В беседе с Д. Г. Павловым по этому вопросу Емельянов сказал:

«— Создать такие танки нелегко, но если ты поможешь, то мы могли бы быстро приступить к работам.

Павлов усмехнулся и сказал:

— А я ведь тоже не лыком шит. — Он вынул из своего несгораемого шкафа листок бумаги и протянул мне. Вот смотри.

На короткой записке о необходимости начать разработку тяжелых танков было начертано: „Я — за, Сталин“.

Спокойно, но с иронией Павлов спросил меня:

— Ну, как будешь дальше действовать? Решения ждать или сразу к работе приступишь? Вы, бюрократы, обязательно потребуете официальную бумагу, чтобы с номером была, а мне больше ничего не требуется — я буду действовать»[26].

Вспомним, что во время испанских событий Д. Г. Павлов был старшим начальником советских танкистов в Испании, там он был удостоен звания Героя Советского Союза. Характеризуя его, Маршал Советского Союза Г. К. Жуков писал об одном из совещаний 1940 г.: «Всеобщее внимание привлек доклад командующего Западным особым военным округом генерал-полковника Д. Г. Павлова „Об использовании механизированных соединений в современной наступательной операции“, в котором докладчик „умело показал большую подвижность и пробивную силу танкового и механизированного корпусов, а также их меньшую, чем других родов войск, уязвимость от огня артиллерии и авиации“»[27].

Интенсивное развитие скорострельной противотанковой артиллерии, оснащенной точными прицелами и бронебойными боеприпасами, все настойчивее ставило вопрос о создании танков с непробиваемой снарядами броней. Ответить на него должны были металлурги, технологи, конструкторы. Реальность усиления бронезащиты советских танков основывалась прежде всего на успехах отечественной промышленности в области металлургии и технологии изготовления корпусов танков. Разработка новых методов сварки броневой стали позволила постепенно отказаться от заклепок, болтов и гужонных соединений. В дальнейшем, были развернуты работы по изготовлению крупногабаритных деталей из броневой стали методом литья.

Пожар мировой войны уже пылал на планете. В связи с агрессивной политикой фашистской Германии военная угроза для нашей страны нарастала. После того как в 1935 г. немецкие фашисты отбросили ограничения, наложенные военными статьями Версальского договора, и ввели всеобщую воинскую повинность, численность вермахта возросла многократно, на вооружение возрождаемой немецко-фашистской армии стала поступать новейшая военная техника. Моторизации своей армии гитлеровцы уделяли особое внимание: в каждой из пехотных дивизий в первую очередь моторизовали противотанковую артиллерию, затем тяжелую артиллерию, подразделения связи, пулеметные, саперные формирования и т. д.

По мнению гитлеровских стратегов, на моторизованные и танковые дивизии возлагались главные задачи при ведении маневренной войны. Личный состав этих войск подбирался из технически подготовленных призывников, особо преданных фашизму. В войска призывались квалифицированные механики, шоферы, слесари, монтеры и другие специалисты.

Германские танковые дивизии накануне развязанной гитлеровцами второй мировой войны вооружались средними танками Т-III и T-IV. Организационно танки в немецко-фашистской армии были сведены в танковые и моторизованные дивизии и не распылялись во время боевых действий. Для руководства бронетанковыми силами существовал особый штаб, подчиненный командующему бронетанковыми войсками. На время войны предусматривалось создание танковых корпусов, предназначенных для наступательных действий на главных направлениях.

В марте 1939 г. состоялся XVIII съезд партии. В отчетном докладе о работе ЦК ВКП(б) был дан анализ международной обстановки.

Из отчетного доклада ЦК следовал четкий вывод: защита от агрессора — в могуществе социалистической державы, в силе и мощи Красной Армии. Этот вывод ставил перед промышленностью одну, всем понятную задачу — техническое перевооружение армии в кратчайшие сроки. Выступавший на съезде нарком тяжелого машиностроения В. А. Малышев поставил вопрос о строительстве еще двух заводов тяжелого машиностроения, подобных Уралмашу.

В. А. Малышеву, в последующем наркому танковой промышленности СССР, принадлежат такие слова: «Военную технику нельзя делать вечно. Это не тракторы. И нельзя „брать тиражом“, надеяться на количественное преимущество. (…) Надо оторваться от нынешнего уровня техники, сделать технику врага как бы бездейственной на поле боя… Качество — это более прямой путь к преимуществу»[28].

«Сделать технику врага как бы бездейственной на поле боя» — это значит создать такие машины, которые способны подавлять танки врага своим техническим превосходством. «…Борьба танков против танков напоминает морские сражения. Там также бой ведут только самые сильные…» — утверждал один из идеологов танковой войны немецкий генерал Г. Гудериан[29]. Но «самые сильные» танки ему заполучить так и не удалось. Советские танкостроители этого не допустили, самые сильные танки всегда принадлежали Красной Армии. Это были прежде всего наши тяжелые танки.

Правительственное задание — танк СМК

Центральный Комитет партии и Советское правительство, учитывая агрессивную сущность капиталистического окружения, принимали энергичные меры к укреплению обороноспособности мирной Советской страны.

План научно-исследовательских и конструкторских работ предусматривал проектирование различных видов новой военной техники. Крупные сдвиги намечались и в разработке танков. Бронетанковая техника, имевшаяся на вооружении Красной Армии, состояла из разведывательных танков Т-37 и Т-38, общевойсковых танков типа БТ и Т-26, танков качественного усиления Т-28 и, наконец, тяжелых танков особого назначения Т-35, считавшихся танками резерва Главного Командования и предназначавшихся для прорыва особо сильных и заблаговременно укрепленных полос. Тяжелые танки наша промышленность выпускала тогда единицами, прочной брони они, как известно, не имели и в середине 30-х гг. с трудом отвечали своему боевому назначению.

Советская техническая мысль, носителями которой являлись крупные ученые-танкисты А. С. Антонов, А. А. Благонравов, Н. И. Груздев, М. В. Данченко, В. В. Ефремов, В. И. Заславский, Г. В. Зимелев, М. К. Кристи, Ю. А. Степанов, своевременно выявила новые тенденции в развитии военной техники и выдвинула идею коренного изменения принятой в нашей армии системы бронетанкового вооружения, предлагая создать взамен находящихся на вооружении танков качественно новые машины с надежной противоснарядной броней. При этом обращалось внимание на разработку гусеничной ходовой части, способной выдерживать пробег до 3000 км, что позволило бы отказаться от проектирования и производства колесно-гусеничных машин, над созданием которых продолжали работать некоторые конструкторские бюро.

Учитывая рекомендации ведущих военных специалистов, Комитет Обороны СССР в августе 1938 г. принял постановление «О системе танкового вооружения»[30]. В этом постановлении содержалось требование — к июлю 1939 г. разработать новые образцы танков, у которых вооружение, броня, скорость и проходимость развивались бы комплексно и полностью отвечали условиям будущей войны.

Это постановление Комитета Обороны СССР по праву относится к важнейшим государственным решениям предвоенного периода. Для принятия такого решения нужны были величайшая смелость и глубокая прозорливость. Чтобы яснее понять все это, нужно вспомнить, как молодая Советская страна в годы выполнения второго пятилетнего плана ценой невероятных усилий обеспечивала Красную Армию необходимой военной техникой. Только в 1938 г., когда принималось это решение, заводы страны сумели дать армии 2270 танков. Считалось, что все они вполне отвечают современным требованиям, однако военно-технический анализ показал, что это не так. Когда война уже стояла на пороге, выяснилось, что для успешного ведения боевых действий танковых войск необходимо создать иные машины, решительно перестраивая налаженное производство на выпуск новой продукции. Поистине, нужно было иметь большое мужество и мудрость, чтобы правильно оценить создавшееся положение, признать все это, а затем смело приступить к перестройке. Понятно, что сроки, установленные правительством на новые разработки, оказались ничтожно малыми — менее года.

Но конструкторов-кировцев боевое задание по проектированию тяжелого гусеничного танка с противоснарядным бронированием не застало врасплох. Над машиной такого класса они начали трудиться вскоре после прихода на завод Ж. Я. Котина. Эскизные проекты трехбашенного тяжелого танка СМК, названного так в честь замечательного руководителя ленинградских большевиков Сергея Мироновича Кирова, Котин подписал за несколько месяцев до выхода постановления Комитета Обороны СССР «О системе танкового вооружения».

Разработкой еще одного тяжелого гусеничного многобашенного танка, названного Т-100, занимался и Ленинградский завод опытного машиностроения имени Кирова, директором которого был военный инженер 1-го ранга Н. В. Барыков. Над этой машиной работали инженеры-конструкторы С. А. Гинзбург, Э. Ш. Палей, Л. С. Троянов и другие. Поскольку на вооружение предполагалось принять только один тип тяжелого танка с противоснарядным бронированием, проектирование двух машин в разных конструкторских организациях предопределило конкурсный характер работ.

Тем же постановлением конструкторскому бюро одного из харьковских заводов, возглавляемому талантливым инженером-конструктором М. И. Кошкиным, предлагалось разработать образец среднего танка с противоснарядным бронированием. В соответствии с этим харьковские конструкторы работали над созданием танка на колесно-гусеничном ходу А-20 и его гусеничной модификации А-32, послуживших потом базой для создания знаменитого танка Т-34.

Танк — сложная машина. Вооружение, броню, двигатель, ходовую часть, средства связи и наблюдения — все это конструкторы должны были подобрать или заново спроектировать, проверить жизненность конструкции, испытать готовые узлы, а затем соединить в единую боевую машину, гармонично сочетающую в себе огневую мощь, хорошие ходовые качества и надежную противоснарядную защиту. «Нужно располагать „строительными кубиками“ — говорил Ж. Я. Котин, — главнейшими агрегатами, каждый из которых — последнее слово техники. (…) Без них самый смелый проект останется только проектом»[31].

Конструктор советских танков старшего поколения Н. В. Барыков.

Заместитель главного конструктора А. С. Ермолаев.

Старший группы проектировщиков трехбашенного танка СМК А. С. Ермолаев сделал первые расчеты. Массу машины определили в 55 т. Маневренность поначалу трудно было оценить, так как существовало много соображений о выборе двигателя. Наконец решили установить 12-цилиндровый авиационный карбюраторный двигатель мощностью 850 л. с., приспособив его к эксплуатации в наземных условиях. По расчетам двигатель обеспечивал танку максимальную скорость по шоссе 35 км/ч с запасом хода 220 км.

В группу проектировщиков танка СМК входили: Л. Е. Сычев (заместитель старшего группы), Ц. Н. Гольдбурт, М. Н. Ижевский, Д. Д. Кекелидзе, Ф. А. Маришкин, С. В. Мицкевич, П. П. Михайлов, Л. Г. Купчин, К. И. Кузьмин, Г. А. Серегин, В. И. Таротько, Н. В. Цейц, а также другие конструкторы и технологи СКБ-2.

Ответственность за порученное дело, важность и срочность правительственного задания всколыхнули молодой конструкторский коллектив — все работали, не считаясь со временем, без выходных дней. С большим творческим подъемом использовали новые скоростные методы проектирования, находили оригинальные конструктивные решения, осваивали современную технологию. Как лучше, например, соединять толстые броневые листы — заклепками, болтами, гужонами или сваркой? Искали оптимальную форму башни, задумывались над вопросом — отливать ли башню целиком или сваривать ее из отдельных стальных листов? Как лучше составить, соединить броневые элементы корпуса? Работали над другими техническими вопросами, решения по которым принимались практически всегда впервые.

И вот наконец основные контуры танка СМК определились. Чтобы нагляднее представить, прочувствовать будущую машину, Ж. Я. Котин предложил группе Ермолаева сделать деревянный макет танка в натуральную величину и сам принял активное участие в его изготовлении. Через 15 дней модель была готова.

Вспоминая об этих днях, Ж. Я. Котин писал: «…модель натуральной величины дает конструктору возможность самому… представлять объемно отдельные детали и заблаговременно вносить соответствующие изменения в рабочий чертеж»[32].

В рассказах о том, как принимались конструкторские решения по ряду принципиальных моментов в дни работы над проектами первых тяжелых танков, Ж. Я. Котин всегда вспоминал о работе советских конструкторов над моделью экспериментального танка Т-46-5 с противоснарядным бронированием, опыт которых, как он считал, позволил конструкторам Кировского завода успешно решить многие задачи. Он не раз отмечал, что танк СМК был оригинальной боевой машиной, не имевшей аналогов в мировом танкостроении. В соответствии с заданными требованиями у этого танка была действительно надежная броня. Корпус и башни изготавливались из катаных броневых листов, максимальная толщина которых в лобовой и бортовой плоскостях достигала 60 мм. Верх был 20 мм, а на днище, учитывая минную опасность, поставили броню толщиной 30 мм.

Три орудийные башни танка СМК с независимым вращением располагались не по продольной оси корпуса, а со смещением — передняя влево, а задняя вправо. Центральную башню приподняли на цилиндрической коробке. Внушительными были общие габариты танка: длина корпуса 8750 мм, ширина 3360 мм. По высоте танк СМК был ниже тяжелого танка Т-35 на 80 мм, зато на 160 мм был шире его.

СМК превосходил танк Т-35 по скорости, по запасу хода, был лучше его по проходимости, преодолевая подъем 40 градусов, в то время как Т-35 мог подняться по наклонной плоскости не круче 15 градусов.

Центральная башня с 76-мм пушкой поворачивалась на 360 градусов. В двух башнях нижнего яруса, которые могли поворачиваться на 270 градусов, было установлено по 45-мм пушке. Боекомплект центральной башни имел 150 выстрелов, на две 45-мм пушки полагалось 360 выстрелов. Каждая башня была оборудована перископическими смотровыми приборами и прицелами.

Двухъярусное расположение башен и их независимое вращение обеспечивали экипажу, состоящему из 7 человек, одновременное ведение огня в различных направлениях.

Недостатками танка СМК были большая масса и габаритные размеры, что делало его удобной мишенью для противотанковых орудий. Многочисленное вооружение требовало увеличенный экипаж для технического обслуживания и боевого применения. Бензиновый двигатель не обеспечивал достаточной подвижности и создавал высокую пожарную опасность.

Макет тяжелого танка СМК, изготовленного на Кировском заводе в одном экземпляре в 1939 г., но не принятого на вооружение.

Непосредственный руководитель всех проектных работ по танку СМК, выпускник Военной академии механизации и моторизации РККА Афанасий Семенович Ермолаев исключительно ответственно относился к порученному делу. Рассматривая чертежи, он чувствовал конструкцию любого узла в целом и линейную привязку его на машине. Обладая высокой работоспособностью, он никогда не считался с личным временем и, главное, сумел подобрать и сплотить отличный конструкторский коллектив. Работавший в то время под его руководством молодой конструктор М. И. Креславский так вспоминает о своем руководителе: «В процессе проектирования Афанасий Семенович лично проверял каждый узел и никогда не соглашался, если чувствовал малейшую неуверенность автора-разработчика. Тут же заставлял переделывать, перечерчивать. За это первое время мы, молодые конструкторы, даже недолюбливали его, обижались, когда он заставлял перерабатывать, перечерчивать готовый узел, но со временем хорошо поняли его и оставались на всю жизнь его верными и благодарными друзьями».

Через четыре месяца после того, как завод получил задание на проектирование тяжелого трехбашенного танка, Ж. Я. Котин и И. М. Зальцман были вызваны в Москву для доклада о ходе проектных работ по новой машине.

Вспоминая о тех днях, бывший начальник танкового производства Ю. Е. Максарев рассказал, что в дни подготовки к поездке в Москву руководителей завода он присутствовал на обсуждении рабочего проекта тяжелого танка СМК. «Всех смущал большой вес танка, — вспоминает Ю. Е. Максарев. — Чтобы у членов Комитета Обороны составилось лучшее представление о будущей машине, сделали в модельной мастерской ее небольшой деревянный макет. Башни на макете легко снимались».

Главный вопрос, с которым ехал в Москву руководитель ленинградского проекта, вытекал из серьезных сомнений проектировщиков относительно целесообразности установки на танке трех орудийных башен. Расчеты показывали, что перегруженная машина с многочисленным экипажем не может быть защищена достаточно мощной броней. По весу танк СМК уже достигал 55 т, но броня его не превышала 60 мм. А для обеспечения противоснарядной защиты необходима была броня толщиной по меньшей мере 75 мм. Проектировщики не раз приходили к мысли усилить броню, отказавшись от одной или даже двух башен. Но они не имели права изменить тактико-технические требования к проекту трехбашенного тяжелого танка, утвержденные Комитетом Обороны. Однако макет со съемными башнями, привезенный ленинградцами в Кремль, был их «военной хитростью», с помощью которой они могли наглядно продемонстрировать не только трехбашенный проект, но и двухбашенный его вариант, а при необходимости — показать тот же танк в однобашенном исполнении, который проектировщикам представлялся наиболее целесообразным.

На заседании Комитета Обороны, состоявшемся в Политбюро ЦК ВКП(б) 9 декабря 1938 г., Котин коротко, но очень обстоятельно доложил об основных тактико-технических данных будущей машины, рассказал о ходе проектирования, не скрывая своих сомнений относительно трех орудийных башен. При этом он демонстрировал чертежи, рисунки и, конечно, использовал изготовленный на заводе макет. После его доклада члены Комитета Обороны начали задавать вопросы. Во время этой беседы, вылившейся по существу в обсуждение проекта, И. В. Сталин подошел к деревянному макету танка СМК и спросил:

— Товарищ Котин, так зачем же на танке три башни?

— Мощное вооружение: одна пушка 76 мм и две по 45, — ответил Жозеф Яковлевич.

— Нечего делать из танка «Мюр и Мерилиз»! — сказал Сталин.

Такое выражение он часто употреблял, когда предлагалось что-то излишне усложненное, чересчур универсальное. («Мюр и Мерилиз» — дореволюционное название универмага в Москве, торговавшего разнообразными товарами).

Сталин подошел к макету, снял с него заднюю малую башню с 45-мм пушкой и спросил Котина:

— Сколько я снял?

— Три тонны, — ответил Котин.

— Обратите их на усиление броневой защиты, — сказал Сталин. — Вам нужно ориентироваться на утолщение брони и усиление защиты экипажа. Незачем иметь на танке большое количество башен. А еще лучше, чтобы осталась одна башня!

Так на заседании Комитета Обороны разрешилась волновавшая кировцев проблема. Фактически конструкторы были перенацелены на новое решение: вместо трехбашенной машины им предстояло создать двухбашенный тяжелый танк с усиленной броней. Не исключалась и возможность работы над однобашенным вариантом.

Срок сдачи проекта оставался без изменений — август 1939 г.! Даже для проектирования одной машины этого времени недостаточно, а конструкторы-кировцы приняли на себя обязательство работать сразу над двумя модификациями. Новый однобашенный танк решили назвать в честь Маршала Советского Союза Климента Ефремовича Ворошилова — КВ.

Идея конструкторов-кировцев создать однобашенный тяжелый танк оказалась весьма жизненной. Она определила генеральную линию развития отечественного танкостроения на все военные годы. Не изменилось это направление и в послевоенные годы, когда все основные танки мира стали строиться в однобашенном исполнении, с мощной броней, сильным вооружением и массой в 40–50 т.

Учитывая качественные изменения военной техники, происходившие в предвоенные годы, Коммунистическая партия и Советское правительство обязало Комитет Обороны принять ряд организационных мер, направленных на дальнейшее развитие танковых войск. Маневренные, хорошо защищенные танки в войсках стали рассматривать не только как подвижную орудийную платформу на поле боя, обеспечивающую атакующую пехоту огневой поддержкой, но и как силу, способную выделиться в самостоятельный род войск, предназначенный для прорыва обороны противника и развития успеха при дальнейших наступательных действиях.

Коллектив конструкторов СКБ-2 продемонстрировал подлинный энтузиазм при выполнении ответственного правительственного задания. Творческая инициатива конструкторов, инженеров, технологов, мастеров и рабочих проявлялась в самых разнообразных формах. Сложность работы заключалась в том, что опытные образцы новых тяжелых танков приходилось делать на той же площадке, где шла сборка средних танков Т-28. Программа выпуска трехбашенных гигантов не сокращалась, и на рабочих легла дополнительная нагрузка.

Материально-техническое обеспечение работ на первых порах было весьма скудным, заводы-поставщики то и дело срывали выполнение заказов. Особенно трудно решались вопросы, связанные с изготовлением броневых деталей. Но никакие трудности не могли остановить целеустремленный творческий порыв кировцев. Рабочий день конструкторов обычно заканчивался поздно вечером, но никто этим не тяготился, каждый сознавал, какое высокое доверие ему оказано, гордился им и старался наилучшим образом выполнить свое задание.

Над двухбашенным танком СМК продолжала трудиться та же группа, которая начинала работать над первоначальным трехбашенным вариантом. Ее по-прежнему возглавлял А. С. Ермолаев.

Вернувшись из Москвы, Ж. Я. Котин рассказал конструкторам, как проходила защита проекта в присутствии членов Политбюро. Внимание Советского правительства к работе молодого конструкторского коллектива вдохновляло людей, поддерживало творческую обстановку в коллективе. Руководство, партийный комитет и весь коллектив Кировского завода всемерно поддерживали работу конструкторского бюро. Директор завода И. М. Зальцман часто навещал конструкторов, интересовался ходом работ, стараясь помогать проектировщикам. «Хорошая конструкция — гарантия быстрого освоения машины в производстве», — нередко говорил он. Главный конструктор Ж. Я. Котин, глубоко вникавший во все дела, организовал работу в две смены, поощрял смелое экспериментирование и умел морально поддержать подчиненных в случае какой-нибудь неудачи.

Вспоминая о тех днях, старейший конструктор котинского КБ Ц. Н. Гольдбурт писала: «Для танка СМК я конструировала главный фрикцион. Этот узел оказался не только сложным по конструкции, но и весьма капризным в работе. Он требовал очень серьезного подхода к выбору запаса прочности и подбору материалов для дисков трения. На первом же испытательном пробеге у танка сгорел главный фрикцион. Я, молодой еще тогда специалист, была, как говорят, в панике. Но Котин был совершенно спокоен. Первое, что он сделал, — заставил меня серьезно проверить материалы дисков, связаться с заводом-изготовителем, потребовать улучшить качество ферродо, который применялся для тормозных дисков, пересчитать запасы прочности и найти пути их увеличения. Все это было сделано, и танк СМК пошел на новые испытания».

Не меньшие трудности у проектировщиков вызывали вопросы, связанные с конструкцией ходовой части. На большинстве отечественных машин, начиная с танка МС-1 и далее на танках Т-24, Т-26, Т-28 и Т 35, применялась блокированная на два катка балансирная подвеска, в которой опорные катки были связаны с корпусом при помощи рычагов-балансиров. При таком креплении изменение усилий на одном катке тут же передавалось на другие, создавая балансировочный эффект. Причем на Т-26 и Т-28 катки соединялись в тележки, которые блокировались в общий узел. На Т-26 по каждому борту имелось два блока из двух тележек, а на Т-28 блок состоял из трех тележек. В системах подвески применялись листовые рессоры и спиральные пружины — все это крайне усложняло конструкцию и делало ее уязвимой даже для пулеметного огня противника, и поэтому на танках Т-28 и Т-35 для защиты деталей подвески применялись тяжелые бортовые экраны.

Первоначально для танка СМК группа А. С. Ермолаева прорабатывала блокированную на два катка подвеску с двумя наклонными спиральными пружинами по типу подвески танка Т-35. Но вскоре выяснилось, что такая конструкция не обеспечивает противоснарядную стойкость танка и заметно утяжеляет машину, так как требуются бортовые экраны.

Проектировщики стали искать конструкцию ходовой части принципиально нового типа. Изучив различные варианты, решили применить торсионную подвеску, главная особенность которой заключалась в том, что колебания каждого опорного катка передавались не на обычные рессоры и балансиры, а проходили через кривошип на упругий торсионный вал. Скручиваясь, вал работал подобно рессоре и обеспечивал танку необходимую плавность хода. Конструкция обещала быть очень простой, а танк получал возможность двигаться даже в случае повреждения одного или нескольких катков.

По замыслу конструкторов в проектируемом танке СМК, а затем и в танке KB стержни-торсионы размещались поперек корпуса от борта до борта у самого днища и занимали мало места. При таком расположении упругие элементы хорошо были защищены от поражения, что делало ненужной защиту подвески специальными экранами.

Торсионы ранее применялись на автомобилях. В зарубежном танкостроении торсионная подвеска впервые была использована на шведском танке Ландсверк, затем на немецком танке T-III фирмы «Даймлер — Бенц», победившем на конкурсе танковых проектов, проведенном в Германии в 1935 г. В Советском Союзе торсионная подвеска для тяжелого танка применялась впервые, и танкостроителям-кировцам приходилось решать самостоятельно все вопросы, связанные с проектированием и испытаниями малознакомого устройства.

Во время одного из лабораторных испытаний модель торсиона установили на цеховой разметочной плите и стали нагружать ее металлическими болванками, чтобы определить угол закрутки, при котором торсионный вал не будет иметь остаточных деформаций. Это обязательно нужно было установить для конструирования вала балансира и деталей крепления. Испытать новую конструкцию решили в воскресенье, чтобы не мешали посторонние. Присутствовали Ж. Я. Котин, А. С. Ермолаев, Л. Е. Сычев. Начали постепенно нагружать модель… и тут неожиданно для испытателей все сооружение взлетело вверх, и металлические болванки посыпались на пол. К счастью, никто не пострадал.

Пока тяжелый танк проектировался, торсионную подвеску решили испытать на одном из серийных танков Т-28. Сборка его велась на участке второго механосборочного цеха. Технолог этого участка Я. М. Кронер, вспоминая о работе над проектом танка СМК, рассказал:

«В начале 1938 года меня вызвали к начальнику цеха К. Е. Титову. В кабинете находились Ж. Я. Котин и еще несколько конструкторов. На столе начальника цеха лежал большой лист ватмана. Кузьма Емельянович Титов говорит мне:

— Забирай эскиз, ознакомься как следует и на машине Т-28 (он назвал ее номер) в соответствии с этим эскизом срежь огнем опорные кронштейны подвески ходовой части.

Инженер Я. М. Кронер.

Эти подвески в нашем цехе называли „скворечницами“. Зачем их нужно срезать, я не знал, и с недоумением спросил Кузьму Емельяновича:

— Как это срезать „скворечницы“? Я же машину испорчу!

Присутствующий при этом разговоре Жозеф Яковлевич Котин, глядя на меня с улыбкой, сказал:

— Срезай, Яша, кронштейны! Вместо старой подвески с пружинами и коромыслами мы установим новую торсионную подвеску, которая будет гораздо проще и надежнее, да и амортизировать будет лучше. Действуй, да побыстрей!»

Так, в постоянном творческом содружестве проектировщиков и производственников, конструкторов и технологов, рабочих и испытателей рождался в цехах завода тяжелый кировский танк.

Встречное предложение — танк KB

Проект танка KB поначалу вела группа А. С. Ермолаева, но вскоре выяснилось, что им не под силу работа сразу над двумя проектами, и Ж. Я. Котин решил сформировать еще группу проектировщиков. Во главе ее он поставил энергичного и инициативного ведущего инженера Н. Л. Духова, впоследствии трижды Героя Социалистического Труда, поручив ему продолжить работу над проектом танка КВ.

Николай Леонидович Духов стал танкостроителем лишь несколько месяцев назад. До этого он занимался инженерной подготовкой производства легкого автомобиля «Ленинград-1» на Кировском заводе, участвовал в усовершенствовании трактора «Универсал», проектировал железнодорожный кран большой мощности, имел отношение к модернизации танка Т-28. Дарование инженера-конструктора у него было настолько разносторонним, что он без особых усилий переходил от выполнения одного задания к другому, всюду добиваясь высоких результатов. Видимо, поэтому в СКБ-2 не очень удивились, когда главный конструктор поручил ему руководить работами над однобашенным вариантом тяжелого танка.

Кроме Н. Л. Духова в группу проектировщиков вошли молодые инженеры-конструкторы Е. П. Дедов, В. А. Козловский, П. С. Тарапатин, В. И. Таротько, А. С. Шнейдман и другие.

Технический проект группа Н. Л. Духова разработала в течение месяца, творчески использовав многие конструкторские решения группы А. С. Ермолаева. Обе группы работали дружно и инициативно, не стремясь к закреплению авторства той или иной технической новинки, а руководствуясь исключительно интересами дела.

«Творческий энтузиазм в это время на заводе поднялся на небывалую высоту, — вспоминает парторг КБ Г. В. Бурханов. — Создание нового танка стало не только делом конструкторов, но и делом всего завода. Партийная организация горячо одобрила идею и оказала всемерную поддержку Ж. Я. Котину в повседневной работе. Конструкторское бюро Котина стало поистине штабом по руководству всеми делами создания новой машины. Нужно было чувство острой ориентировки, чтобы не потерять верного направления, и, как показала жизнь, главный конструктор полностью владел этим чувством…»

Тяжелый танк КВ-1.

По сравнению с другими машинами этого класса танк KB получился компактнее. Над его компоновкой творчески потрудились дипломники Военной академии механизации и моторизации РККА В. П. Павлов, Л. Н. Переверзев, В. К. Синозерский и Г. А. Турчанинов, С. М. Касавин. Выпускники-дипломники под руководством Л. Е. Сычева, а затем и Н. Л. Духова выполнили комплексный проект. Их работа послужила основой для дальнейшей разработки проекта тяжелого однобашенного танка KB[33].

По предварительным расчетам новый танк имел массу до 47 т, то есть на 8 т меньше СМК. Экипаж состоял из 5 человек вместо 7. Зарубежные танки массой в 45–50 т имели броню не более 30 мм, а у однобашенного кировского танка толщина брони составляла по первоначальным расчетам 75 мм. Ни одна противотанковая пушка из существовавших в 1938–1939 гг. не могла ее пробить.

Учитывая опыт военных действий в Испании, конструкторы старались расположить броневые листы корпуса так, чтобы снаряды рикошетировали. Корпус танка разрабатывался при участии старейшего конструктора Кировского завода К. И. Кузьмина и инженера-конструктора С. В. Мицкевича. Он состоял из отдельных сварных броневых листов, а для более прочной связи между листами внутри корпуса устанавливали уголки и накладки. В самых ответственных местах сварные швы усиливали гужонами.

Зная недостатки бензиновых моторов, конструкторы-кировцы решили подобрать дизельный мотор. В Харькове в то время проходили государственные испытания два типа новых дизельных двигателей: В-2, предназначенный для танка БТ-7М, и В-2В — для тяжелого артиллерийского тягача «Ворошиловец». В 1938 г. эти двигатели прошли государственные испытания, и теперь харьковчане работали над их усовершенствованием.

Узнав об этом, Ж. Я. Котин командировал на Харьковский завод Н. Л. Духова. Там ему дали не двигатель, а только чертежи. Директор Кировского завода И. М. Зальцман, хорошо зная возможности мастеров-кировцев, решил собирать мотор на своем заводе. Вскоре дизельный мотор был готов. Однако мощность двигателя, разработанного под средние танки и тягачи, для тяжелого танка оказалась недостаточной.

Чтобы оказать помощь кировцам в столь сложном деле, из Харькова в Ленинград приехал один из конструкторов танкового двигателя И. Я. Трашутин, а постоянным представителем харьковчан на Кировском заводе стал А. П. Покровский.

12-цилиндровый мотор В-2К, собранный на Кировском заводе, расходовал горючего меньше, чем бензиновый двигатель, обеспечивая запас хода до 250 км при той же емкости бака, в то время как на танке СМК запас хода составлял 220 км, а на танке Т-35 — 150 км.

Инженер А. П. Покровский.

Использование дизеля на тяжелом танке потребовало разработки новых узлов силовой установки. Большую работу по проектированию моторной группы, созданию систем питания и смазки провели конструкторы Д. Д. Кекелидзе, Е. П. Дедов, А. П. Покровский, Г. А. Осмоловский и Л. Г. Купчин.

Однако в первое время (и это было неизбежно) слабо изученные и недостаточно отработанные двигатели доставляли много неприятностей. Старейший моторист Кировского завода А. И. Эстратов по этому поводу вспоминает:

«Первый двигатель оказался очень плохим. Помню звук его работы — грохочет, словно джаз. Потом его заменили другим, и тоже с большими недостатками. Жозеф Яковлевич день и ночь проводил в нашей моторной группе, все вопросы решал на месте быстро и смело. Подошел срок сдачи объекта, завтра — комиссия, а тут разорвало два масляных бака. Что делать? Говорю Котину:

— Давайте за ночь смонтирую топливный бак под масло.

Он отвечает:

— Набросай на бумаге, как мыслишь это сделать.

Посмотрел на мой чертеж и говорит:

— Добро!

Утром погоняли по двору машину с большущим масляным баком. Масла, правда, залили в него совсем немного, и дело пошло».

Особые трудности встретились при проектировании и размещении системы охлаждения двигателя, поэтому Ж. Я. Котин решил обратиться к опытному конструктору Н. М. Синеву с просьбой в порядке творческого содружества разработать для танка KB компактный алюминиевый радиатор.

Н. М. Синев в то время руководил СКБ-1 на Кировском заводе и занимался конструированием турбин. Однако турбинисты ранее имели отношение к проектированию оригинальных конструкций ребристых радиаторов и располагали хорошим опытным цехом с двумя аэродинамическими трубами для экспериментальной отработки конструкций. Под руководством Н. М. Синева инженеры Е. П. Дедов, Г. А. Михайлов и А. Н. Стеркин быстро создали очень удачную конструкцию ребристого радиатора, испытали его и тут же организовали изготовление в своем опытном цехе. К концу 1940 г. серийное производство алюминиевых радиаторов было налажено в одном из цехов Кировского завода.

Непросто давалось обеспечение необходимых тяговых свойств тяжелого танка, оснащенного новым дизельным двигателем. Ведущий конструктор Ф. А. Маришкин с группой инженеров, в которую входили Н. Т. Федорчук, А. Д. Гладков, В. А. Козловский, М. И. Креславский, Г. А. Турчанинов и другие, сумели в короткий срок разработать достаточно работоспособную трансмиссию.

В ходе проектирования наиболее нагруженного узла трансмиссии — бортового редуктора — конструктор А. Д. Гладков впервые в отечественном танкостроении применил планетарный ряд, обеспечив компактность узла и надежность его работы.

Индивидуальная торсионная подвеска, которой занимались конструкторы Г. А. Серегин, Н. В. Цейц и Л. Е. Сычев, по сравнению с танком СМК на танке KB была усовершенствована. В процессе ее отработки удалось решить ряд сложных проблем по подбору необходимых материалов и организации технологического процесса изготовления торсионных валов.

Двухскатные опорные катки, по шесть с каждого борта, имели внутренние резиновые амортизаторы. Поддерживающие катки, по три с каждой стороны, были обрезинены. Ведущее колесо, расположенное в кормовой части корпуса, имело сменные зубчатые венцы, допускалась его разблокировка с бортовой передачей.

Вооружение танка KB обеспечивало ему высокую для того времени огневую мощь. Группа вооружения во главе с Д. Ф. Федоренко, в которую входили Г. Н. Москвин, Г. Я. Андандонский, Ф. Г. Коробко и А. С. Шнейдман, установила в танк новую 76,2-мм пушку. Она имела практическую дальность стрельбы до 3600 м и пробивала броню толщиной до 56 мм. Боекомплект составлял 111 выстрелов.

Из трех пулеметов, которыми должен был вооружаться KB, один спаривался с пушкой, другой монтировался в шаровой опоре на кормовом листе башни, а третий предполагалось расположить в лобовом щите броневого корпуса. Вспоминая о конструкторском поиске по части пулеметного вооружения тяжелого танка, конструктор К. И. Буганов писал: «Однажды Ж. Я. Котин спрашивает меня: „Как вы смотрите на эту установку?“ Я ответил, что установка, требующая для снятия пулемета выхода из машины и имеющая 179 деталей, не является конструктивной. „Ну, а что вы предлагаете?“ Я ответил, что хорошо бы сделать деталей пять основных и несколько вспомогательных, бронировку выполнить в виде шара, пулемет ставить и снимать изнутри машины. Он говорит: „Нарисуй, как это будет выглядеть“. Я быстро нарисовал… Котин сказал: „Хорошо, через пару часов зайди ко мне“. В результате этого разговора вся группа вооружения попала ко мне, и мы стали выпускать рабочие чертежи, а установка в новом варианте была принята на вооружение».

Конструктор Г. А. Серегин.

Конструктор Ф. А. Маришкин

Все работы по танку KB проводились в рекордно короткие сроки: в феврале 1939 г. проектировщики приступили к изготовлению макета танка, в апреле проект рассмотрела и одобрила специальная комиссия во главе с заместителем начальника Автобронетанкового управления РККА Б. М. Коробковым, в мае Комитет Обороны СССР утвердил уточненные тактико-технические требования.

В ходе изготовления первых опытных образцов технологами и производственниками налаживался выпуск новых марок стали для траков, сложных отливок для тяжелонагруженных деталей ходовой части. Металлургами Ижорского завода была разработана технология изготовления литых броневых башен и других сложных деталей. Большой вклад в освоение серийного выпуска танка KB внесли технологи И. А. Маслов и В. М. Максимов, металлурги Б. Г. Музруков, С. М. Баранов, А. Г. Веденов, начальник цеха П. В. Салакин; мастера А. С. Волков и Ф. С. Васильев, начальник участка сборки коробок передач Н. О. Кемкин.

На заводе к тому времени еще не было опытного производства, зато был бесценный опыт рабочих-универсалов, которые умели делать абсолютно все. Опытно-конструкторские работы проводились во втором механосборочном цехе, начальником технологического бюро которого недавно стал И. А. Маслов. Цех по-прежнему изготавливал серийную продукцию, выпуску которой руководство завода уделяло основное внимание. Опытные работы по новому танку потребовали перестройки в отлаженном производстве второго механосборочного.

«Со старыми методами к этим машинам не подступиться», — говорил начальник технологического бюро второго механосборочного цеха Илья Маслов, оглядывая шкафы, заваленные чертежами, маршрутками и извещениями.

Бывший начальник технологического бюро хранение чертежей и технологической документации серьезно не организовал. Цеховые мастера, бывало, по часу простаивали у окошечка архива в ожидании нужного документа. Узловые чертежи были перепутаны с детальными, изменения не вносились по нескольку месяцев. Нередко инженеры, составляя технологические процессы на обработку и сборку деталей, продолжали пользоваться излюбленными приписками: «подогнать», «приварить», «обработать по месту». Такие «приемы работы» были недопустимы при изготовлении новых танков.

Для хранения технической документации создали специальный архив. Каждый чертеж и технологический процесс теперь имел свое место и свой номер. Ввели расписки, по которым архивариус легко устанавливал, кем и когда взят тот или иной документ.

Часто к технологам заглядывал Котин, спрашивал, как идут дела.

— Не волнуйся, Жозеф Яковлевич, — говорил Маслов, — не подведем, все сделаем, чтоб СМК и KB собрали в срок.

К этому времени второй механосборочный запустил в производство более 700 деталей для новых машин. Каждая операция обработки и сборки была оснащена технологическим процессом, инструментом и приспособлениями. Начальник ОТК Петр Салакин наставлял контролеров:

— Смотрите за каждым размером, за каждым допуском. Ни одна некачественная деталь не должна попасть на сборку.

Подготовка к сборке СМК и KB шла полным ходом. Вскоре стали поступать детали из сталелитейного цеха. На карусельном участке приступили к их обработке.

Неожиданная заминка произошла у танкостроителей из-за опорных катков ходовой части. Конструкторы, стремясь сделать детали более легкими, но в то же время достаточно жесткими, увлеклись при проектировании большим количеством ребер и фасонных переходов. В результате на многих отливках образовались открытые газовые раковины. Особого влияния на работу катков они оказать не могли, но в технических условиях указывалось, что детали с такими дефектами при сборке недопустимы. Контролеры десятками браковали катки и, помечая красной краской, увозили в «изолятор брака». Сборка ходовой части приостановилась.

По настоянию Ильи Маслова и заместителя начальника цеха Алексея Гончукова была создана комиссия. В нее вошли Петр Салакин, начальник ОТК завода Виктор Грудинин, начальник танкового отдела Юрий Максарев, ведущий конструктор Николай Духов.

Все забракованные детали были внимательно осмотрены, а самые подозрительные из них испытаны под копром на удар. У членов комиссии не осталось сомнения, что катки в таком виде вполне пригодны для дальнейшей обработки. Все забракованные детали вернулись на сборку.

В период создания танков СМК и KB на Кировском заводе еще раз подтвердилось высокое мастерство сборщиков, слесарей, мотористов, водителей и рабочих многих других специальностей, проявивших трудолюбие и смекалку при изготовлении новых машин, а затем и при проведении заводских, полигонных и даже боевых испытаний танков.

Уже на стадии проектирования специалистам было понятно, что однобашенный танк KB по основным параметрам превосходит не только танки СМК и Т-35, но и строящийся на Ленинградском заводе опытного машиностроения имени Кирова под руководством военного инженера 1-го ранга Н. В. Барыкова тяжелый танк Т-100. Т-100 на 3 т превышал установленную в правительственном задании норму. Однако главное преимущество KB заключалось в оптимальном сочетании высокой огневой мощи, защиты и подвижности, применительно к условиям предстоящей войны и техническим возможностям того времени.

За рубежом танк KB не имел в то время аналогов. На немецких, английских, французских и американских танках такого класса стояли менее мощные двигатели, вооружение было слабее, скорости ниже, броня тоньше, и по проходимости они уступали машине ленинградцев.

Танк KB имел четыре отделения: управления, боевое, моторное и трансмиссионное. Он был прост по устройству и удобен в эксплуатации.

Как-то на государственных испытаниях возник спор: сможет ли водитель, не покидая танка, попасть из боевого отделения в трансмиссионное, если возникнет в этом необходимость? Основные сомнения заключались в том, что через моторное отделение сделать это якобы невозможно. Ведущий конструктор проекта Н. Л. Духов не стал спорить с комиссией, он просто забрался в танк и из отделения управления, минуя боевое отделение, прополз возле двигателя в трансмиссионное отделение и разрешил спор таким убедительным способом.

В столь короткие сроки безупречно технологически отработать всю машину было практически невозможно. Ведущий конструктор Н. Л. Духов не только не скрывал дефектов, но сам прилагал максимум усилий, чтобы их вовремя обнаружить. Так работал весь коллектив создателей КВ. Причины неполадок старались распознать на испытаниях, в поле, и там же решали, как быстрее и лучше их устранить.

Вспоминая о своем друге конструкторе Ж. Я. Котине, генерал-майор В. Н. Кашуба приводит свидетельство одного из участников испытаний — представителя Управления механизации и моторизации РККА инженер-майора И. И. Колотушкина: «Я много испытывал машин на своем веку, но такого конструкторского коллектива никогда не видел. Иным конструкторам толкуешь-толкуешь о замеченных в машине недостатках, а они с пеной у рта защищают свое изобретение, стараясь доказать безгрешность конструкции. А Котину или его помощникам стоит только слово сказать — и они тотчас же постараются выяснить, не конструкция ли виновата»[34].

В начале 1939 г. кировцы приступили к оборудованию специального полевого лагеря, на территории которого им предстояло изучить новые машины в действии.

Итоги испытаний танка KB анализировал выдающийся организатор советской промышленности, нарком тяжелого машиностроения В. А. Малышев. Преимущества нового танка Кировского завода в общем были ему ясны, но кое-что все-таки смущало.

При такой массе и мощной броне 76-мм пушка, по мнению наркома, была слишком слаба, поэтому проектировщики должны были оставить в башне некий запас свободного пространства для установки в ходе модернизации более мощного вооружения. Нарком заметил, что двигатель работал на пределе и, по его выражению, «таскал» машину с большим трудом — необходимо было думать об увеличении его мощности. Для тяжелой машины очень трудным узлом является также коробка передач. Истирание торцевых поверхностей шестерен, поломку зубьев и другие дефекты в боевых условиях не устранишь. Как опытный инженер-конструктор, Малышев знал, что от недоработок, «заложенных» в конструкцию, избавиться труднее, чем создать новую. Но «доводить» машину без конца тоже нельзя. Как государственный деятель, Малышев знал, что отражать натиск врага нужно не опытными образцами, а тысячами готовых боевых машин. Как ни любил Малышев конструкторскую работу, он вынужден был иногда останавливать поток улучшений, модернизаций, поправок. Это случилось и с KB[35].

Сроки создания машины были сокращены до минимума. На разработку проекта и постройку опытного образца в металле конструкторы и инженеры Кировского завода имели менее одиннадцати месяцев.

В конце сентября 1939 г. на специальном полигоне проходили государственные испытания. На полигон прибыла комиссия в составе Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова (председатель), Н. А. Вознесенского, А. А. Жданова, А. И. Микояна, начальника Автобронетанкового управления РККА комкора Д. Г. Павлова, руководителя научно-исследовательского отдела Автобронетанкового управления РККА бригадного инженера И. А. Лебедева, начальника испытательного отдела полигона Е. А. Кульчицкого и других.

На показе были представлены тяжелые танки Кировского завода СМК и KB, тяжелый танк Т-100 Ленинградского завода опытного машиностроения имени Кирова и средние танки Харьковского завода А-20 и Т-32.

От Кировского завода присутствовали главный конструктор военный инженер 2-го ранга Ж. Я. Котин, ведущие конструкторы проектов А. С. Ермолаев и Н. Л. Духов; от Ленинградского завода опытного машиностроения — военный инженер 1-го ранга Н. В. Барыков, от Харьковского завода — главный конструктор М. И. Кошкин.

Трасса, по которой предстояло пройти опытным машинам, была довольно сложной: широкие рвы, эскарпы, контрэскарпы, крутые подъемы, косогоры и спуски.

Кроме опытных танков в испытаниях участвовали модернизированные машины основного танкового парка Красной Армии — БТ-7М и Т-26.

Когда на командной вышке разместились члены правительственной комиссии и представители заводов, танковые экипажи, выстроенные у своих машин, заняли места в танках. Послышался рокот моторов, поднялось облако сизого дыма, и машины одна за другой стали выдвигаться на трассу испытательного пробега.

Первым тронулся с места 55-тонный, самый крупный из представленных танков, двухбашенный танк СМК. Переваливаясь с боку на бок, покачивая высокими башнями, он пошел на препятствия. Машина без труда преодолела ров, немного задержалась при преодолении эскарпа и чуть было не застряла на воронках. Преодоление искусственных препятствий этой машиной комиссия оценила не очень высоко.

Вслед за первым танком двинулся КВ. Он значительно легче, чем СМК, одолел ров и, несмотря на свои 47,5 т, без видимых усилий взял следующее препятствие — эскарп, затем так же легко преодолел воронку, чем вызвал одобрение и даже аплодисменты на командной вышке.

Затем на трассу вышел тяжелый танк Т-100 с бензиновым, как и у СМК, двигателем. Эта машина не сумела показать хороших качеств на испытательной трассе. Как и СМК, Т-100 весил более 55 т, тоже имел 7 человек в экипаже. Механикам-водителям вести громадные машины было очень тяжело. Командирам было трудно управлять стрельбой из двух башен и трех пулеметов. Все это отвлекало экипаж от наблюдения за полем боя, и поражение мишеней поэтому было неудовлетворительным.

Однобашенный KB выгодно отличался от двухбашенных тяжелых машин. Его дизельный двигатель обеспечивал удовлетворительную маневренность. Благодаря широким гусеницам он хорошо прошел по заболоченным участкам местности, преодолел трехметровый ров, раздвинул противотанковые надолбы и уверенно пошел на крутой подъем. Стрелок из 76-мм пушки поразил все цели. Затем KB погрузился в воду до поддерживающих катков и вброд преодолел Москву-реку. На противоположном берегу повалил несколько сосен, благополучно вернулся и встал в строй.

Механик-водитель KB на этих испытаниях П. И. Петров вспоминает: «Ночью в Москву пришла платформа с KB, оснащенным дизельным двигателем. Следом прибыл мотоброневагон МБВ (ходовая часть у него железнодорожная, а „начинка“ — танковая). Я участвовал в показе KB и МБВ. На испытательной трассе впереди меня шел танк СМК. Сначала нужно было пройти полосу препятствий. Мне казалось, что СМК, идущий впереди, преодолел эти препятствия легко, а я на KB проходил их с трудом: моя машина короче, а в момент преодоления рва и других препятствий это имеет значение. И двигатель к тому же оказался ненадежным — регулятор у него работал с перебоями. А когда пошли через Москву-реку, то сквозь щели меня заливало водой, однако мотор работал, и мне удалось на танке выбраться на противоположный берег. Там, выполняя программу показа, я сломал танком несколько сосен (до сих пор жалко их) и вылез на гору с большим трудом. Двигатель работал на пределе своих возможностей, переключение скоростей не всегда получалось. На берег поднялся на бортфрикционах, рывками. Потом пошел по рельсовым надолбам и наконец выехал в лес».

Водитель-испытатель П. И. Петров.

Вслед за тяжелыми танками на трассу пошли опытные машины Харьковского завода: 19-тонный танк А-20, за ним — почти однотипный Т-32. В хорошем темпе обе машины преодолели все препятствия и заслужили высокую оценку комиссии.

На командную вышку пригласили танковых конструкторов Ж. Я. Котина, Н. Л. Духова и М. И. Кошкина. Члены комиссии сердечно поздравляли и благодарили их. В своем решении комиссия сделала вывод, что из танков тяжелого типа KB является наиболее приемлемым образцом.

Показ бронетанковой техники закончился пробегом колесно-гусеничных машин. При этом особенно хорошо показал себя танк БТ-7М с дизельным двигателем Харьковского завода. Ведомый начальником испытательного отдела Е. А. Кульчицким, этот танк успешно прошел все преграды, развил на коротком участке высокую скорость и с крутого трамплина совершил прыжок, пролетел несколько метров по воздуху и благополучно приводнился в специальном водоеме.

Участвовавший в показе опытного танка KB моторист А. И. Эстратов вспоминает: «Как только вернулись с испытательной трассы и встали в строй, к нам подошли Ж. Я. Котин, А. С. Ермолаев и Н. Л. Духов, стали расспрашивать. Жозефа Яковлевича, как всегда, интересовала каждая мелочь. Он собирал не только сведения о дефектах, чтобы сразу же подправить проект, но и расспрашивал о личных впечатлениях. Я, как обычно, высказывал свои предложения, а Котин очень внимательно слушал их. Например, в масляном баке подтекало под пробками, и я заложил под каждую пробку прокладку под резину — двухкопеечные монетки. Масло перестало подтекать, и эта моя „рационализация“ очень понравилась Ж. Я. Котину. Он любил всякое проявление творчества со стороны подчиненных и всемерно поддерживал такие предложения».

Довольный успешно проведенными испытаниями и высокими качествами бронетанковой техники, особенно танками KB и Т-32, нарком обороны К. Е. Ворошилов объявил благодарность конструкторским коллективам Кировского и Харьковского заводов, создавшим эти машины.

Воодушевленные успехом и высокой оценкой результатов своего труда, ленинградские конструкторы вернулись на свой завод и приступили к работе по подготовке опытного танка к серийному производству.

Подготовка советской танковой промышленности к производству новой техники и предстоящее перевооружение бронетанковых войск вызвали немало возражений со стороны отдельных военачальников и практиков-танкистов. Известный танкист Герой Советского Союза Г. И. Пенежко в одной из своих книг вспоминает, как во время совещания военных представителей на танковых заводах страны комиссар Автобронетанкового управления РККА Аллилуев возражал тем, кто говорил: «К чему рисковать, искать чего-то, когда нас вполне удовлетворяют уже испытанные конструкции». К счастью, подобные мнения не оказали серьезного влияния на принимаемые решения, и автор получил возможность сделать такой оптимистический вывод: «Как хорошо, что наши конструкторы не успокоились, рисковали, искали новое и теперь мы имеем такие конструкции, как Т-34 и KB!»[36]

19 декабря 1939 г. тяжелый танк KB был принят на вооружение Красной Армии. Это был первый серийный тяжелый танк с противоснарядным бронированием в наших Вооруженных Силах.

Проверка боем

Во второй половине 1939 г. в сферу антисоветской политики западных держав была вовлечена Финляндия. Ряд капиталистических государств на собственные средства, силами своих специалистов построил на финской части Карельского перешейка мощную систему дотов и других укреплений под названием «линия Маннергейма». Реакционное правительство Финляндии полностью отмобилизовало свою армию и приказало ей занять пограничные укрепленные районы. Об антисоветском агрессивном сговоре империалистических группировок свидетельствует тот факт, что все они снабжали Финляндию военной техникой, консультировали финских военных специалистов и обещали прислать экспедиционные войска. Вооруженные германскими фашистами, английскими и французскими империалистами, подстрекаемые собственными реакционерами, финские войска устраивали провокации на советско-финляндской границе, то и дело засылая в советский тыл группы бандитов и диверсантов.

30 ноября 1939 г. Красная Армия приступила к ответным действиям, началась советско-финляндская война. Войска Ленинградского военного округа под командованием командарма 2-го ранга К. А. Мерецкова получили задачу ликвидировать военный плацдарм на Карельском перешейке. Передовые части сразу же двинулись вперед, но вскоре наткнулись на сильно укрепленный рубеж, преодоление которого в условиях быстро наступившей холодной зимы вызвало известные трудности. Вспоминая об этом, К. А. Мерецков писал: «Некоторые сотрудники нашей разведки, как это явствовало из присланных в ЛВО материалов, считали даже эту линию не чем иным, как пропагандой… Перед началом боевых действий я не раз запрашивал разведку в Москве, но опять получил сведения, которые позднее не подтвердились, так как занизили мощь линии Маннергейма»[37].

Вследствие неверной оценки боевых возможностей противника наши войска перешли в наступление силами стрелковых дивизий, вооруженных обычной полевой артиллерией при поддержке легких и средних танков, имевших лишь противопульную броню. Вскоре они вышли на мощную линию укреплений с развитой системой многополосных заграждений, с противотанковыми рвами и эскарпами, с каменными надолбами и минными полями, прикрываемыми долговременными огневыми точками — дотами. Войска вынуждены были остановиться и заняться подготовкой прорыва линии вражеских укреплений, подтягивая тяжелую артиллерию и танковые войска. В этих условиях командование решило испытать новые боевые машины с противоснарядным бронированием непосредственно в боевой обстановке. На Карельский перешеек были доставлены танки, проходившие испытания под Москвой осенью 1939 г., — двухбашенный танк Т-100 и оба кировских танка — СМК и КВ.

Представитель Автобронетанкового управления РККА на Кировском заводе в период проектирования и испытаний тяжелых танков KB и ИС П. К. Ворошилов.

«Эти испытания, — вспоминает бывший директор Кировского завода И. М. Зальцман, — проводились силами заводских испытателей, для чего было получено специальное разрешение из Москвы. В первую очередь нужно было подобрать смелых, опытных рабочих, самоотверженных, готовых на любой риск… В моем кабинете собрались лучшие испытатели и водители: К. И. Ковш, В. М. Ляшко, В. И. Игнатьев, А. И. Эстратов, А. Г. Тетерев, П. И. Васильев, А. П. Куницын. В беседе с ними принимали участие главный конструктор Ж. Я. Котин и представитель Автобронетанкового управления П. К. Ворошилов… Перед заводскими водителями-испытателями мы прямо поставили задачу — испытать танки на фронте. Дело это было очень опасное, но ни один из приглашенных не отказался, все дали свое согласие, хорошо понимая и опасность и ответственность порученного дела».

Вспоминая об этой беседе, А. П. Куницын рассказал:

«Последовал один вопрос: могу ли я выполнить боевое задание партии и правительства? Ну, естественно, я, молодой коммунист, ответил, что могу, а если это надо, то должен… Из добровольцев была организована группа, которая на бронетанковых курсах в Красном Селе прошла специальную подготовку по вождению машин, обучению стрельбе из танковой пушки и другим необходимым для каждого члена экипажа танка навыкам.

Как-то ночью за мной пришла машина, и мы поехали на завод. Опытные танки находились уже на железнодорожных платформах. В прицепленной к эшелону теплушке мы нашли свое обмундирование. Тут же переоделись. После этого нас всех повели в рабочую столовую прокатного цеха, которая работает круглосуточно. Там находились руководители завода, представители партийных органов, пришедшие специально проводить нас. Проводили очень по-доброму, много было напутственных и подбадривающих слов, дружеских рукопожатий. После этого вернулись в эшелон и поехали».

На время испытаний танков в боевой обстановке командиром опытного танка СМК был назначен старший лейтенант Петин, помощником командира, стрелком-радистом и наводчиком орудия назначили красноармейцев, а механиком-водителем утвердили водителя-испытателя Кировского завода В. И. Игнатьева. В состав экипажа включались также рабочие-кировцы А. П. Куницын — заряжающим-мотористом и А. Г. Тетерев — трансмиссионщиком.

Уезжая в район боевых действий, механик-водитель В. И. Игнатьев подал заявление с просьбой принять его в члены ВКП(б). Кандидатскую карточку ему перед отправкой на фронт вручил секретарь Кировского райкома партии В. С. Ефремов.

Таким образом, на двух опытных танках вместе с кадровыми экипажами в бой шли шесть высококвалифицированных кировских рабочих, добровольно изъявивших желание принять участие в боевом испытании своих машин. Старшим этой танковой группы был назначен капитан И. И. Колотушкин.

На рассвете морозного зимнего дня кировские танки выгрузили из железнодорожного эшелона, и далее к фронту они пошли своим ходом. На исходном рубеже для наступления экипажи посетили начальник Автобронетанкового управления РККА комкор Д. Г. Павлов и руководитель конструкторского коллектива Ж. Я. Котин. Комкор Д. Г. Павлов долго беседовал с танкистами, а затем поставил перед ними боевую задачу.

«Мы находились в распоряжении командира 20-й танковой бригады, — рассказывает участник боевых испытаний танка СМК А. П. Куницын. — Когда части бригады форсировали реку Сестру, мы были в арьергарде. Затем нас стали подтягивать к линии фронта. Своим ходом прошли Териоки (ныне Зеленогорск), далее прошли Райволу и вышли в район Бобошино, недалеко от станции Перкиярви (ныне Кирилловское). Впервые в бой нам пришлось вступить 17 декабря…»

Для проверки боевых качеств новых танков был выбран достаточно трудный участок фронта. Передовые рубежи проходили между озером Суммаярви и незамерзающим болотом Сунасуо. Слева на высоте находился вражеский замаскированный дот, вооруженный 37-мм пушками «бофорс» и пулеметами. Дот прикрывали две траншеи, противотанковый ров и несколько рядов проволочных заграждений. Гранитные противотанковые надолбы стояли в четыре ряда. Танк СМК должен был вместе с танками Т-100 и KB атаковать вражеские укрепления и овладеть высотой, на которой виднелась наблюдательная башня дота «Великан», видимо служившего командно-наблюдательным пунктом.

За действиями трех опытных танков наблюдали командующий Северо-Западным фронтом командарм 1-го ранга С. К. Тимошенко, командующий войсками Ленинградского военного округа командарм 2-го ранга К. А. Мерецков и секретарь Ленинградского обкома ВКП(б), член Военного совета фронта А. А. Жданов.

Военный инженер 2-го ранга И. И. Колотушкин.

Наступил час начала атаки. В небо взвилась серия красных ракет. Артиллерийская подготовка проводилась с таким расчетом, чтобы не только подавить вражескую оборону, но и пробить проходы в противотанковых заграждениях и минных полях. С последними залпами артиллерии в атаку пошла пехота, вскоре и танки получили приказ начать движение вперед. Командир СМК и всей группы старший лейтенант Петин задраил люк башни и через переговорное устройство подал команду экипажу: «Вперед!» Механик завел мощный мотор, и машина устремилась в атаку.

Сквозь смотровую щель механик-водитель Игнатьев хорошо различал дорогу. Танк, подминая деревья и разваливая завалы из толстых, специально поваленных стволов, продвигался вперед. Вот он проломил ряд проволочного заграждения, переполз через ров и подошел к гранитным надолбам. Медленными движениями из стороны в сторону Игнатьев начал раскачивать и раздвигать массивные гранитные надолбы. Финны методически вели огонь из противотанковых орудий. Внутри машины стоял страшный грохот. Удары снарядов по броне отдавались болью в ушах, но ни одной пробоины экипаж не обнаруживал. Противник усилил огонь, однако ни один снаряд не мог пробить корпус машины.

Управлять машиной под обстрелом на столь сложной трассе и командиру и водителю было чрезвычайно тяжело. От копоти и дыма першило в горле, слезились глаза. Но экипаж продолжал вести бой и смело вел танк прямо на высоту к вражескому доту. Из обоих башенных орудий танкисты вели огонь по амбразурам, стреляли и из пулеметов.

«Бой был жуткий, — рассказывает выполнявший обязанности заряжающего на танке СМК моторист А. П. Куницын. — Машина наша, такая толстокожая, совершенно непробиваемая. Но количество снарядных попаданий, в основном мелкокалиберной артиллерии, мы получили по СМК десятка полтора. После боя вернулись на исходные позиции. На другой день атака повторялась дважды, мы вернулись на исходные позиции, но вскоре получили приказ помочь нашим частям, которые прорвались в район Суммы. Снарядили нашу „флагманскую“ машину СМК, KB и Т-100. Колонной мы пошли вперед. При этом вели огонь по дотам. Финны, надо сказать, применяли всякие каверзные методы борьбы: подвесные мины, разные ловушки из посторонних предметов, завалы на дорогах…»

Танк СМК двигался в голове танковой колонны и в этом повторном бою довольно долго находился под обстрелом. После одного из попаданий заклинило главную орудийную башню, и пушка умолкла. Танк к тому времени уже вышел на дорогу. У развилки Кямери — Выборг водитель не заметил груду ящиков и, видимо, наехал на один из них. Раздался сильный грохот, бурым дымом заволокло все вокруг. Танк остановился. Дождавшись, когда дым рассеется, старший лейтенант Петин вышел из танка и осмотрел подбитую машину. СМК стоял у большой воронки. Взрывом мины или заложенного здесь фугаса повредило ленивец и гусеницу, сорвало болты трансмиссии. Вышло из строя электрооборудование, прогнулось днище корпуса машины. Стоял 40-градусный мороз, но снег вокруг танка от взрыва почти полностью растаял.

Механик-водитель В. И. Игнатьев был оглушен и на время потерял сознание. Экипаж не покинул машину. Двухбашенный танк Т-100 и KB подошли и встали рядом. В составе экипажа Т-100 находились добровольцы-испытатели Ленинградского завода опытного машиностроения имени Кирова, и среди них Е. И. Рощин. Вспоминая об этом бое, он рассказывал: «Подойдя к подбитому СМК, наши машины прикрыли его своей броней. Т-100 встал впереди и правее, a KB тоже впереди, но чуть левее, таким образом, из трех машин образовалась треугольная бронированная крепость. В таком построении мы не только продержались несколько часов, но и пытались поставить СМК на ход, соединяя разбитые гусеницы. Мы были хорошо одеты в новые полушубки, валенки, меховые шлемы, рукавицы и жестокий мороз переносили легко, но повреждения были слишком велики — кроме гусениц пострадали катки, и тяжелую машину с места сдвинуть не удалось».

К вечеру, когда утих бой у дота «Великан», к подбитой машине на Т-28 подъехала эвакуационная группа во главе с лейтенантом Тороповым. Старший лейтенант Петин вывел свой экипаж из поврежденной машины. На ближайшей лесной опушке танкистов-испытателей встретил комкор Д. Г. Павлов. Он принял рапорт старшего лейтенанта Петина и, внимательно выслушав рассказы всех танкистов, сказал:

— Сам видел с наблюдательного пункта, как вы лихо дрались. Всех представляю к наградам.

Эвакуационная группа лейтенанта Торопова пыталась вытащить поврежденный танк СМК, используя в качестве тягача 25-тонный танк Т-28. Работали по ночам под огнем противника, но вытащить эту громадину, прочно засевшую в воронке, не смогли. Поврежденный ленивец и разорванная гусеница полностью лишили танк подвижности. Пришлось оставить его на нейтральной полосе.

Известно, что и белофинны пытались буксировать танк СМК, но наша артиллерия поставила вокруг поврежденной машины плотный артиллерийский заслон и воспрепятствовала работам противника. Однако финские разведчики подобрались все-таки к танку и ухитрились снять с него крышку люка. Рассказывая об этом эпизоде, Ж. Я. Котин вспомнил любопытный случай, связанный со злополучной крышкой, украденной белофиннами. Суть дела заключалась в том, что завод, поставлявший броню на сборку, не прислал вовремя крышку одного из люков машины. Ждать было некогда, и инициативные мастера на Кировском заводе сами изготовили недостающую крышку, использовав для этого оказавшуюся под рукой малоуглеродистую сталь. Ставя импровизированную крышку на люк танка, они надеялись заменить ее, как только получат настоящую, броневую. Самым же забавным в этом деле оказалось то, что временная крышка, снятая белофиннами с танка СМК, попала на исследование к немецким танковым конструкторам, и они, недолго думая, решили, что корпус советского танка целиком сделан из сырой брони. Такой вывод полностью отвечал их желаниям принизить мощь советской бронетанковой техники. Мысль о том, что советские танки могут оказаться лучше германских, фашисты всячески отгоняли и, конечно, не могли допустить неприятных для себя выводов накануне нападения на нашу Родину.

Опытный двухбашенный тяжелый танк СМК оставался в воронке до окончания советско-финляндской войны. Его удалось сдвинуть с места только с помощью шести танков Т-28. Машину отбуксировали к железнодорожной платформе на станции Перкиярви. Но там выяснилось, что его нечем погрузить на железнодорожную платформу. Пришлось разобрать машину на части, грузить каждую отдельно и в таком виде отправлять на завод для дальнейших исследований.

Значительно лучше действовал в бою танк КВ. Экипаж лейтенанта Г. Ф. Качехина с механиком-водителем К. И. Ковшом прошел на танке в глубину укрепленного района Бобошино. На пути танкисты успешно преодолели противотанковый ров, а потом, получив приказ по рации, свернули и пошли вдоль этого рва.

Вспоминая об этом эпизоде, моторист А. И. Эстратов рассказал:

«Сделав поворот влево, мы пошли вдоль противотанкового рва, подставляя, таким образом, свой правый борт под огонь вражеского дота. Снаряды стали попадать по бортовой броне. Идем боевым курсом, а снаряды бьют по борту, словно кувалдой по броне, но ни один пробить нашу броню не может. Командир танка лейтенант Качехин говорит:

— Ищите цели, надо же стрелять.

И тут механик-водитель К. И. Ковш заметил что-то очень похожее на самоварную трубу. Лейтенант Качехин говорит нам:

— Товарищи, это же наблюдательный пункт противника! — И тут же командует: — По трубе наблюдательного пункта — огонь!

В танке у меня обязанностей много. Я и за мотором слежу, и пушку заряжаю, и наблюдение через смотровую щель веду. Смотрю, сзади нас стоят какие-то жерди, а из-за них виден дымок. Да вот же отсюда мы только что получили попадание в борт! Я сразу же доложил командиру нашей машины, и он дал туда пять снарядов из пушки. Жерди, конечно, развалились, и под ними обнаружился дот. Вдруг наша пушка завибрировала.

— Неужели орудие сорвано? — спрашиваю я товарищей.

Посмотрели, не выходя из машины, вроде бы ничего, все цело. Едем дальше. Но тут наш танк обдало целым снопом искр. Остановились, постояли, поговорили между собой и снова поехали…»

А противник в это время стрелял по правому борту KB, однако водитель уверенно вел танк по трассе. Лишь один-единственный раз заглох мотор, но Ковш сумел снова его завести. Во время рейда танкисты увидели подбитый танк Т-28, подцепили его тросом и, ведя машину на буксире, благополучно вернулись в свое расположение. При осмотре опытной машины оказалось, что выстрелом из противотанкового орудия насквозь прострелен ствол танковой пушки. Следы сорока трех попаданий остались на корпусе и башне, несколько звеньев гусеничной цепи оказались помятыми, пробило каток, сорвало запасной топливный бак и надгусеничные полки, но броню KB финские пушки не смогли пробить.

Водитель-испытатель К. И. Ковш.

Испытатель А. И. Эстратов.

Чтобы ознакомиться с дефектами, выявившимися в конструкции, приехал Ж. Я. Котин. На танке KB, например, отсоединился топливный насос от двигателя. Муфта там крепилась только двумя болтами, к тому же плохо законтренными. Устранить эту неисправность удалось еще в ходе боя. Помогло то, что при компоновке машины конструкторы предусмотрели проход из центральной части машины в трансмиссионное отделение. Механик-водитель К. И. Ковш прополз до трансмиссии, а А. И. Эстратов, находясь на крыше моторного отделения, поднял и закрепил наружную крышку. После этого танк накрыли брезентом, чтобы не видно было свет с финской стороны, и Ковш стал проворачивать детали до необходимого угла. Затем очень удачно все соединил, и машина сразу завелась. Потом неисправность эта повторялась и на других машинах: слишком слабыми оказались выбранные конструкторами болты крепления муфты.

В целом же танк KB после боя оставался вполне работоспособной машиной, но из пушки стрелять уже было нельзя. Присутствовавший на испытаниях директор Кировского завода И. М. Зальцман решил послать за сменным стволом надежного и расторопного человека — шофера Ж. Я. Котина — И. Д. Климова. Вспоминая об этой поездке, Иван Дмитриевич рассказал:

— Приезжаю в Ленинград, на заводе в мою машину быстро погрузили ствол, в кабину сели заводские слесари, и мы поехали. По пути я прихватил валенки и тулуп для Котина, а то он в сапогах на сорокаградусном морозе совсем замерз. Привезли пушку, накрыли танк брезентом и заменили простреленный ствол.

Ж. Я. Котин не только присутствовал при каждом боевом применении опытных машин, наблюдая за их действиями с передовых командных пунктов, но лично разбирался со всеми неисправностями и проводил разборы действий всех членов экипажей. Главный конструктор потом не раз рассказывал об этом. Одно из таких свидетельств приведено в книге В. А. Чалмаева «Малышев».

«Позднее, — вспоминает Ж. Я. Котин, — водители, сидевшие в СМК и KB, рассказывали, что они испытывали довольно сложное ощущение. В танке грохот, снаряды один за другим бьют по башням, рикошетируют или „срабатываются“… Движемся к доту, а сами гадаем „пробьет — не пробьет“. Психологическая реакция у каждого была разная. Один вел счет попаданиям, другой — торопил со стрельбой…»

Подводя итог боевым испытаниям, командарм 2-го ранга, в последующем Маршал Советского Союза, К. А. Мерецков писал: «Хорошо показал себя при прорыве усиленного укрепленного района Сумма опытный тяжелый танк KB с мощным орудием. Этот танк, созданный на Кировском заводе, испытывали в бою его рабочие и инженеры. Он прошел через финский укрепленный район, но подбить его финская артиллерия не смогла, хотя попадания в него были… С тех пор я полюбил KB и всегда, когда мог, старался иметь эти танки в своем распоряжении. (…) Практически мы получили неуязвимую по тому времени машину. Это было огромное достижение нашей промышленности, внесшей серьезный вклад в развитие боевой мощи армии»[38].

Проанализировав действия опытных машин на Карельском перешейке и обстоятельства подрыва танка СМК на минном фугасе, командование фронта и Военный совет поставили перед конструкторами ряд конкретных задач: усилить днище танка так, чтобы оно не прогибалось от взрыва, усилить крепление электропроводки и топливных баков, срочно спроектировать противоминный трал и разработать специальные транспортные средства для эвакуации с поля боя подбитых тяжелых танков.

Кировский завод тут же приступил к выполнению порученных заданий. На танке KB усилили днище, улучшили крепление всех агрегатов машины и приступили к разработке противоминного трала. Такого опыта никто из заводских специалистов не имел, а дело не терпело отлагательства, так как мины на Карельском перешейке встречались повсюду: перед дотами и заграждениями, на дорогах и мостах, на железнодорожных переездах и в кучах хвороста, под небрежно брошенными досками или будто бы случайно оброненными предметами. Миноискателей войска не имели. Для борьбы с минами фронтовики использовали изобретенные тут же трал-кошки и другие импровизированные приспособления.

«С какими только заказами и требованиями не обращалось к нам, конструкторам, военное командование, — вспоминает А. С. Шнейдман. — Ж. Я. Котин никогда не отказывался от заданий, даже если они не имели непосредственного отношения к нам — танкостроителям. Все, без исключения, требования фронта рассматривались нашим главным конструктором и того же он требовал от ведущего состава конструкторского бюро. Ж. Я. Котин завел порядок, при котором каждый руководитель группы или просто квалифицированный конструктор должен был представить свой проект. Легкомысленные предложения подвергались резкой критике со стороны своих же товарищей, так как обсуждались коллегиально. При этом Ж. Я. Котин строго следил, чтобы ни один автор не подвергался осмеянию, так как это могло, по его мнению, привести к снижению творческой инициативы конструкторов. Он требовал рассмотрения любого предложения и, как правило, брал при этом автора под защиту».

И. Д. Климов — шофер главного конструктора, проработавший с ним с 1937 по 1968 г.

Конструктор В. И. Таротько.

К работе по проектированию противоминного трала приступила группа молодых конструкторов завода под руководством Н. Л. Духова. В этой группе трудились инженеры Д. Е. Григорьев, Л. Н. Переверзев, В. И. Таротько, Г. А. Турчанинов, М. Т. Шелемин, Б. Н. Яковлев. Противоминные тралы они конструировали в различных вариантах с использованием колесного трактора «Универсал», с дисками, с катками и плугами. Все разработки конструкторов выполнялись в цехах завода прямо с листа, сами конструкторы нередко выполняли обязанности технологов, мастеров, слесарей, работали круглосуточно, добиваясь выполнения задания в минимально короткие сроки.

Через пять дней первые противоминные тралы были изготовлены и в сопровождении бригады заводских слесарей направлены для испытаний на линию Маннергейма. Лучшие образцы тралов выдерживали до шести взрывов мин и позволили сохранить немало боевых машин во время штурма вражеских укреплений.

За создание противоминных тралов для танков Н. Л. Духов, Б. Н. Яковлев и Д. Е. Григорьев в марте 1940 г. были награждены медалями «За трудовую доблесть». Они стали первыми сотрудниками конструкторского бюро, удостоенными государственных наград[39].

Для проектирования специального тягача, способного под огнем эвакуировать тяжелые танки с поля боя, по распоряжению Ж. Я. Котина создали еще одну группу, в которую вошли С. М. Касавин и Г. Я. Андандонский. Им поручили разработать тягач на базе танка КВ. В ходе этой работы проектировщики предложили ряд интересных конструктивных решений. Лебедку со специальным приводом они поместили в бронекорпусе, там же расположили подъемный механизм и специальное такелажное оборудование. Вспоминая об этом задании, военный инженер С. М. Касавин писал: «…Ж. Я. Котин точно оценил значение эвакосредств для восстановления выведенных из строя танков. Об его прозорливости я не раз вспоминал в годы войны…» Заметим, что к началу Великой Отечественной войны вопросы эвакуации танков с поля боя так и не были решены: не было ни тягачей, ни такелажного оборудования, ибо инициатива, проявленная главным конструктором, не получила своевременной поддержки командования бронетанковыми и механизированными войсками. Специальные бронированные тягачи были созданы на базе тяжелых танков только к 1944 г.

Проектирование специальных машин и устройств по инициативе конструкторов было весьма характерным явлением во время советско-финляндской войны. Когда стало известно, что наша пехота, атакующая финские укрепления, несет большие потери от огня стрелкового оружия, конструкторы решили спроектировать специальные бронированные сани, на которых можно будет укрывать пехотинцев от пулеметного огня. Буксировать бронесани могли идущие в атаку танки. Эту идею Ж. Я. Котин сразу же понял и поддержал. Тут же, как это всегда было у него, идея получила практическое воплощение. Пуленепробиваемый бронелист для саней-волокуш изготовили в прокатном цехе Кировского завода, начальником которого был опытный металлург и отличный организатор М. Д. Козин. Простота конструкции и оперативное изготовление бронелиста позволили быстро наладить производство саней-волокуш на ленинградских предприятиях.

Действовавшие на советско-финляндском фронте войска вынуждены были вести борьбу с многочисленными вражескими снайперами, маскирующимися на хвойных деревьях и прозванными за это «кукушками». По инициативе группы конструкторов Кировского завода во главе с К. И. Кузьминым и Л. Е. Сычевым для борьбы с «кукушками» разработали танкетку ППГ (подвижное пулеметное гнездо). Танкетка вооружалась двумя пулеметами ДТ, закрепленными в лобовом листе машины на специальных шаровых опорах. Боекомплект обоих пулеметов составлял 25 дисков. Экипаж состоял из механика-водителя и стрелка. Оба они в боевом положении располагались в машине лежа, а в положении по-походному — сидя. В этом случае створки верхнего люка поднимались и устанавливались в вертикальном положении. Машина имела двигатель ПМЗ мотоциклетного типа, расположенный в кормовой части. Хорошо защищенная от огня стрелкового оружия танкетка не предназначалась для длительных передвижений: в район боевых действий ее доставляли на грузовой автомашине. Ходовая часть танкетки представляла собой гусеничный движитель с четырьмя большими катками. Катки эти не имели упругих подвесок: вся конструкция была максимально упрощена. На Кировском заводе изготовили несколько образцов танкетки ППГ и отправили их на Карельский перешеек.

В эти дни кировским конструкторам приходилось также заниматься проектированием легких щитков из бронированной стали для защиты стрелков и лыжников во время огневого боя. Щиток должен был быть таким, чтобы красноармеец мог переносить его на руках и стрелять через амбразуру, укрываясь за броней. Конструктор Г. Я. Андандонский вспоминает: «Как-то нас вызвал Ж. Я. Котин и предложил в течение суток разработать варианты щитка-волокуши, который мог бы толкать перед собой боец и под его прикрытием подползать к дотам. Предложений от конструкторов было много. Прямо в здании КБ и в садике перед ним, с применением лыж и без них, мы опробовали макет броневого щитка».

Но основные трудности в советско-финляндской войне создавали все-таки не снайперы, а железобетонные доты и гранитные противотанковые заграждения, о которых Маршал Советского Союза К. А. Мерецков писал: «…легкая артиллерия не пробивала бетона. К тому же оказалось, что у многих дотов боевые казематы прикрывались со стороны амбразур броневыми плитами в несколько слоев, а толщина железобетонных стен и покрытий равнялась 1,5–2 метрам, причем они еще дополнительно прикрывались 2–3-метровым слоем уплотненного грунта… решили стрелять прицельно орудиями большой мощности…»[40].

Но огня обычной артиллерии для взламывания столь мощной обороны оказалось недостаточно. Нужно было вести стрельбу, обеспечивающую точное попадание в амбразуры. А для этого необходимо близко подойти к цели. Успешное испытание на линии Маннергейма первых образцов танков KB привело главного конструктора Ж. Я. Котина к мысли оснастить тяжелый танк более мощным орудием и с его помощью атаковать вражеские доты.

Чтобы быстро решить эту задачу, на Кировском заводе объединили усилия двух конструкторских коллективов — танкового СКБ-2 и опытного артиллерийского (АОКО). Группу конструкторов-танкистов возглавил ведущий конструктор Н. Л. Духов, группу артиллерийских конструкторов возглавил заместитель начальника опытного конструкторского бюро Н. В. Курин. В работе участвовали: Г. Н. Рыбин, М. И. Креславский, К. Н. Ильин, В. В. Родкевич, Г. Ф. Ксюнин, Н. П. Дубинин, А. М. Константинов, А. Н. Шляков, А. А. Голубев, Я. В. Шабуров, А. Л. Заяц, В. Н. Евстафьев и другие — всего около 20 человек.

Задание объединенному конструкторскому коллективу было выдано в январе 1940 г. Чтобы выполнить его в минимально короткий срок, обе конструкторские группы перевели на казарменное положение и разместили на четвертом этаже заводоуправления. Весь ход работ контролировал лично директор завода И. М. Зальцман. Вместе с Котиным каждый вечер они приходили к конструкторам, вдвоем просматривали чертежи, тут же их утверждали и прямо в ватмане отдавали в производственные цехи, где работа шла круглосуточно.

Машине, построенной на базе тяжелого танка KB, вооруженной мощной 152-мм гаубицей М-10 образца 1938–1940 гг., присвоили наименование «КВ-2». Корпус, силовая установка и вся ходовая часть оставались без изменений, но общая высота машины за счет громадной орудийной башни увеличилась на 530 мм.

Чтобы максимально ускорить и упростить работу, артиллерийские конструкторы взяли качающуюся часть полевой 152-мм гаубицы и спроектировали ее установку в закрытой бронированной башне. По выданным ими габаритам конструкторы-танкисты спроектировали новую башню. В ее лобовой части, в специальной маске, закрытой снаружи броневым кожухом, установили орудие и спаренный с ним пулемет ДТ. В задней части башни расположили второй пулемет, там же сделали дверцу входного люка с отверстием для стрельбы из личного оружия. Второй люк, перископический прицел и командирский перископ находились на крыше башни.

Башня поворачивалась при помощи специального механизма с электрическим или ручным приводом. Для вертикальной наводки пушки использовался секторный механизм.

Экипаж КВ-2 был увеличен до 6 человек. Командир машины, младший механик-водитель, командир орудия и замковый размещались в башне, а механик-водитель и стрелок-радист — в корпусе.

Работа объединенного конструкторского коллектива Кировского завода над танком КВ-2 проходила под постоянным контролем Ленинградского обкома партии. В конце января 1940 г. в Смольный к А. А. Жданову были приглашены ответственные исполнители этого задания Ж. Я. Котин, П. Ф. Федоров, Н. В. Курин и начальник танкового производства А. И. Ланцберг. А. А. Жданов подробно интересовался ходом работ по КВ-2, внимательно выслушал сообщение Котина и просил принять все возможные меры для ускоренной отправки машин на фронт. Об этой просьбе на следующий день стало известно всем конструкторам, инженерам, мастерам и рабочим, занятым на выполнении срочного заказа, и люди работали с повышенным энтузиазмом.

А. А. Жданов не случайно интересовался ходом работ по созданию этой машины: ему хорошо было известно, что в истории танкостроения не было еще танка со столь крупным орудием во вращающейся башне, установка которого осложнялась тем, что первоначальный вариант машины не рассчитывался на подобное вооружение. Находились скептики, утверждавшие, что танк неизбежно опрокинется после первого же выстрела, да и у конструкторов не было уверенности в том, как поведет себя ходовая часть, как будут работать двигатель и трансмиссия.

Испытания танка КВ-2 боевой стрельбой проводили на траншейном полигоне прямо на территории Кировского завода. Н. В. Курин, ответственный за установку 152-мм орудия на КВ-2, так вспоминает об этом эпизоде: «…Стреляем из положения „по борту“, то есть наиболее опасного для опрокидывания машины. С волнением ждем выстрела. Подается команда „огонь“, звучит выстрел… Выходим из укрытия, дым рассеивается, танк стоит на месте и двигатель завелся с первой попытки. Вот только улетела куда-то вьюшка — крышка, которой конструкторы решили закрыть спереди канал орудия от пуль финских снайперов. По замыслу вьюшка должна была открываться автоматически при выстреле, перед вылетом снаряда, а потом снова закрываться. Ну, а она не только открылась, но и улетела вместе с механизмом, видно для того, чтобы уже больше не появляться на орудии».

Тяжелый танк КВ-2.

В цехе тем временем шла срочная сборка первых четырех машин. Ведущий конструктор Н. Л. Духов каждое утро приходил на сборку и все возникающие вопросы решал тут же с мастерами и рабочими. Объединенными усилиями двух конструкторских коллективов танк КВ-2 был создан в течение месяца. Испытания первых машин решили провести в боевой обстановке на фронте, на Карельском перешейке. Экипажам этих машин Н. Л. Духов вручил чистые блокноты и сказал:

— Когда вы вернетесь, то отдадите мне блокноты с вашими замечаниями. Записывайте сведения о всех неполадках, а мы постараемся их устранить, какими бы они ни были — конструкторскими или производственными.

В середине февраля 1940 г. танки КВ-2 были отправлены на советско-финляндский фронт. Командиром машины № 1 назначили старшего лейтенанта Петина, имевшего опыт боевых испытаний танка СМК. Механиком-водителем у него был испытатель Кировского завода В. М. Ляшко, артиллеристом — красноармеец-танкист. Машиной № 2 командовал младший лейтенант З. Ф. Глушак, механиком-водителем у него был старшина сверхсрочной службы В. П. Цепляковский, наводчиком орудия — старшина Б. Лежнев — все военнослужащие были прикомандированы из 20-й Краснознаменной танковой бригады.

Вспоминая об этих испытаниях, З. Ф. Глушак рассказал: «Препятствия на линии Маннергейма были сделаны основательно. Громадные гранитные надолбы стояли в три ряда. Чтобы проделать проход шириной 6–8 метров, нам понадобилось лишь пять выстрелов бетонобойными снарядами. Пока взламывали надолбы, противник нас непрерывно обстреливал. Дот мы быстро засекли, а затем двумя выстрелами полностью разрушили его. Когда вышли из боя, насчитали на броне 48 вмятин, но ни одной пробоины».

Возможность ведения огня с близкого расстояния мощным орудием, установленным на неуязвимом танке, неизмеримо повысила эффективность борьбы с долговременными оборонительными сооружениями врага и сыграла немаловажную роль при прорыве линии Маннергейма. Тогда же танк КВ-2 был принят на вооружение Красной Армии и до второй половины 1941 г. находился в серийном производстве.

23 участника боевых испытаний тяжелых танков на Карельском перешейке были приглашены в Москву. Участник поездки А. И. Эстратов по этому поводу рассказал: «На следующий день сразу же после завтрака нас принял нарком В. А. Малышев. Он встречал нас в дверях своего кабинета и каждому пожимал руку. Во время приема народный комиссар В. А. Малышев говорил нам, что танки, которые мы испытывали, сделаны из брони крейсеров, поэтому они такие прочные. На приеме присутствовали Ж. Я. Котин и П. К. Ворошилов. Там же нам предложили взять бумагу и все, что видели на испытаниях, описать. Писали мы два дня. Возможно, где-то эти записи сохраняются…»

Во время советско-финляндской войны значительное влияние на действия танков оказывали сильные морозы. Заглушив мотор, танкисты не были уверены в том, что через несколько часов его удастся завести. Экипажи применяли специальные способы подогрева боевых машин. На ночь, например, под танком отрывали яму, разжигали в ней костер и всю ночь поддерживали огонь. От костра машина обогревалась, а утром, перед запуском, подогревали масло. Словом, трудности не останавливали советских танкистов, все боевые задачи они выполняли добросовестно, проявляя героизм и боевое мастерство. Многие из них были награждены орденами и медалями, а рабочий второго механосборочного цеха Кировского завода Михаил Ларченко, который ушел на фронт механиком-водителем, был удостоен звания Героя Советского Союза.

13 марта 1940 г., когда из ворот Кировского завода в Ленинграде уже регулярно выходили тяжелые танки KB, советско-финляндская война закончилась, Государственная граница СССР отодвинулась от Ленинграда. Последующие крупные военные события на Карельском перешейке подтвердили дальновидность советского военного руководства, своевременно подготавливавшего отражение агрессии на северо-западном стратегическом направлении.

Успехи конструкторов, инженеров и рабочих Кировского завода в деле создания передовой военной техники были высоко оценены правительством — весь коллектив и многие отличившиеся специалисты награждались орденами и медалями. 13 мая 1940 г. состоялся митинг по случаю вручения Кировскому заводу ордена Красного Знамени. Для вручения награды в Ленинград прибыл Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин. Выступая перед трудящимися завода, Михаил Иванович Калинин, в прошлом рабочий Путиловского завода, сказал:

— За огромную работу, за проявленное техническое и организаторское творчество, за проявленную трудовую энергию — вот за эти качества партия и Советское правительство награждают Кировский завод боевым орденом Красного Знамени. Это первый завод, получивший боевой орден…[41]

Государственными наградами были отмечены многие работники Кировского завода. Среди удостоенных ордена Ленина были: главный конструктор Ж. Я. Котин, инженер Н. Л. Духов, водитель-испытатель танков Н. А. Варламов. Указ Президиума Верховного Совета СССР об их награждении, изданный 17 апреля 1940 г., гласил: «…за успешную работу и проявленную инициативу по укреплению обороноспособности нашей страны…»[42] То была первая государственная награда Жозефа Яковлевича Котина, первое серьезное признание его заслуг. Полный сил, энергии, творческих замыслов тридцатидвухлетний конструктор стоял на пороге своего долгого творческого пути…

Поиски оптимальной конструкции

Боевой опыт, приобретенный в ходе советско-финляндской войны, послужил дальнейшему развитию военного искусства Красной Армии, ее боевой техники и особенно бронетанковых войск, которые сыграли немаловажную роль в прорыве укрепленного района на Карельском перешейке. В пороховом дыму линии Маннергейма развеялись все сомнения и колебания относительно того, иметь или не иметь нам тяжелые танки. Теперь всем стало ясно, что танки, предназначенные для прорыва укрепленных полос, армии нужны, вопрос состоял лишь в том, какую конструкцию следует выбрать.

17 марта 1940 г. в Кремле проводился смотр лучших образцов бронетанковой техники Красной Армии. На смотре присутствовали И. В. Сталин, М. И. Калинин, К. Е. Ворошилов, народный комиссар тяжелого машиностроения В. А. Малышев, руководители Автобронетанкового управления РККА, видные советские военачальники и конструкторы.

На центральной площади Кремля, вблизи замечательного создания старинных русских мастеров — Царь-пушки, выстроились в линию новейшие образцы техники для Красной Армии. Этот показ последних образцов военной техники — танков, бронемашин, артиллерийских орудий и тягачей — был непривычным еще для директоров оборонных заводов и руководителей конструкторских коллективов, поэтому каждый из них, естественно, волновался, готовясь доложить о результатах выполнения правительственных заданий.

Рядом со своими боевыми машинами в кожаных костюмах и черных шлемах стояли танковые экипажи, составленные из заводских специалистов и водителей-испытателей. Им предстояло показать свои машины в действии.

Руководители партии и правительства вышли на площадь, направились к выстроенным в ряд боевым машинам. Увидев кировцев, К. Е. Ворошилов отделился от общей группы и поздоровался с Ж. Я. Котиным за руку. И. В. Сталин, выслушав рапорт старшего из военных, сразу же направился к тяжелым танкам и осмотрел их со спокойным деловым интересом. Разъяснения о назначении и боевых возможностях машин давали главные конструкторы.

В ходе своего доклада Ж. Я. Котин не умолчал о трудностях управления танком KB, о повышенной загазованности боевого отделения, о недостаточной надежности коробки передач, над которой коллективу предстоит еще серьезно потрудиться. При обсуждении тактико-технических характеристик машин, их достоинств и недостатков все присутствовавшие непринужденно вступали в разговор, открыто высказывали свое мнение.

С особым интересом осматривали танк KB, побывавший в бою на Карельском перешейке, на броне которого остались следы вражеских снарядов. От тяжелых танков все перешли к харьковской машине Т-34, принятой на вооружение одновременно с танком KB в декабре 1939 г. «Тридцатьчетверка» не была еще тогда знаменитой, но уже привлекала внимание совершенством своих обводов, достаточно мощной броней, дизельным двигателем, позволявшим на 25-тонной машине развивать скорость до 55 км/ч.

Среди легких танков, представленных на смотр, особенно выделялись танк-амфибия Т-40 конструктора Н. А. Астрова и модернизированный быстроходный танк БТ-7М харьковского завода, оснащенный дизельным двигателем.

План осмотра боевых машин включал и показ ходовых качеств, насколько это возможно было в стесненных условиях кремлевских площадей. Начать эту часть показа предстояло танку ленинградских конструкторов. Танк KB уверенно заурчал мотором и неторопливо двинулся по брусчатке. Водитель спокойно провел машину по назначенному маршруту, как бы показывая присутствовавшим, что не скорость должна определять боевые качества танка, специально предназначенного для прорыва укрепления противника, а его мощь и неуязвимость. При этом некоторая медлительность этой машины не казалась таким уж крупным недостатком.

После тяжелых танков демонстрировались на ходу средние, предназначенные для непосредственной поддержки пехоты в бою и развития успеха в глубине обороны противника. Обе «тридцатьчетверки», прибывшие в Кремль своим ходом из Харькова, ведомые опытными заводскими механиками, одновременно завели моторы и, плавно набирая скорость, начали движение, показывая при этом необыкновенную легкость хода. Мягкостью и красотой силуэта, совершенством и надежностью конструкции новые танки сразу же привлекли к себе внимание правительства. Один танк направился к Троицким воротам, другой — к противоположной стороне площади. В крайних точках маршрута обе машины почти одновременно развернулись и, взревев моторами, понеслись навстречу друг другу. Прекрасная приемистость, отличные ходовые качества, сильное вооружение, противоснарядное бронирование харьковских машин вызвали такое же одобрение присутствующих, какое получили до них ленинградские танки КВ.

В те же дни под Москвой все танки с противоснарядным бронированием испытывались обстрелом. Броню KB и Т-34 45-мм противотанковые пушки не пробили. Лишь одним снарядом, залетевшим в стык между башней и корпусом, на KB заклинило башню. Этот недостаток комиссия отметила особо, констатировав, однако, что броня танков KB и Т-34 неуязвима для снарядов противотанковой артиллерии наших вероятных противников.

KB и Т-34 в 1940 г. были новинками бронетанковой техники, их производство только налаживалось. Основной же танковый парк Красной Армии состоял из других машин, поэтому с конструкторского бюро Кировского завода не снимались проработки по модернизации выпускавшихся заводом танков Т-28.

Модернизацией танка Т-28 в СКБ-2 постоянно занимался отдел, возглавляемый инженером Н. В. Халкиоповым. Начиная с декабря 1939 г. танк Т-28 выпускался с броневыми экранами усиления защиты. Благодаря такому решению толщина лобовой брони корпуса и башни доходила до 50–80 мм, а бортовой — до 40 мм. Как и другие отечественные танки, машина оснащалась дополнительным оборудованием. Масса ее возросла до 32 т. Заметим при этом, что в 1933 г. машину принимали на вооружение массой 25 т. Но развитие противотанкового оружия требовало более радикальных мер по усилению броневой защиты. Полумеры, вроде экранировки, уже не могли поправить положение. Многобашенный Т-28, увеличиваясь в весе, становился все тихоходнее и неповоротливее. Поэтому в 1940 г., когда усилия конструкторского коллектива были сосредоточены на создании и совершенствовании новых моделей тяжелых танков, Т-28 был снят с производства. Всего было изготовлено около 500 этих танков. Опыт, накопленный конструкторами и танкостроителями в процессе их изготовления, в ходе модернизации и боевого применения оказался весьма ценным для работы над машинами, которые пришли им на смену.

Все конструкторские силы, освободившиеся от забот по модернизации танка Т-28, Ж. Я. Котин направил на доводку основной модели танка КВ. Это было время, когда на Кировском заводе полным ходом шла подготовка к серийному производству танков KB, и конструкторы спешили всесторонне испытать основные узлы и агрегаты. Особой проверке подвергалась ходовая часть тяжелого танка. Для этой цели в июне 1940 г. Ж. Я. Котин создал специальную группу. В качестве инженеров-испытателей главный конструктор назначил выпускников Военной академии механизации и моторизации РККА С. М. Касавина, Л. Н. Переверзева, Г. А. Турчанинова, которые проходили преддипломную практику в СКБ-2, а теперь прибыли в его распоряжение после окончания академии. В ходовых испытаниях участвовала группа военных представителей на Кировском заводе, возглавляемая старшим военпредом А. Ф. Шпитановым. Постоянный контакт с кировцами поддерживал представитель АБТУ П. К. Ворошилов.

Первую базу для испытаний развернули на танкодроме Ленинградских бронетанковых курсов усовершенствования командного состава близ Красного Села под Ленинградом. Заводские специалисты приводили сюда опытные образцы тяжелых танков КВ-1 и КВ-2. В качестве вспомогательной боевой техники использовали два танка Т-28. Испытательные пробеги проводились по маршруту, проложенному по шоссейным дорогам, по проселкам и по целине между Красным Селом, Кипенью и Русско-Высоцким общей протяженностью 33 км.

Лучшие заводские механики-водители К. И. Ковш, В. М. Ляшко, В. И. Игнатьев, П. И. Петров, К. В. Трифонов и другие не выходили из машин по 12 часов в сутки, днем и ночью нарабатывая рекордные километражи. Так, например, машина инженера-испытателя С. М. Касавина с водителем К. И. Ковшом с 14 по 27 июня 1940 г. прошла 1500 км.

В ходе испытаний выявлялись недостатки и сразу же принимались меры по их устранению. Основным дефектом ходовой части была признана малая надежность катков: на одной машине, например, вышли из строя три левых, два правых и оба передних катка. Выявилась недостаточная прочность гусениц и торсионных валов: пришлось заменить две гусеницы и пять торсионных валов. Ненадежно работала коробка перемены передач, и мастерам А. П. Куницыну и А. И. Эстратову пришлось много над ней потрудиться. Давал перебои дизельный двигатель. С ним тут же разбирался предусмотрительно включенный в группу испытателей представитель завода-изготовителя инженер А. П. Покровский. За работой электротехнической части вел наблюдение инженер Е. И. Рощин.

Испытатель В. М. Ляшко.

Группа конструкторов и испытателей первых танков KB на полигоне. 1940 г. В первом ряду слева направо: Е. П. Дедов, В. И. Игнатьев, Н. Л. Духов и др. Во втором ряду: Г. П. Носов, П. К. Ворошилов, И. И. Колотушкин и др. В третьем ряду: А. И. Ландсберг, А. Ф. Шпитанов, H. H. Алымов, Ж. Я. Котин, A. П. Покровский, Т. П. Чупахин, Б. М. Коробков, Л. H. Переверзев, С. Каулин, Г. А. Турчанинов, А. Зорин, А. Тетерев, B. А. Каргаполов.

Коллектив испытателей работал дружно и отважно. Механик-водитель В. И. Игнатьев с ходу преодолел подъем крутизной в 31 градус, что для тяжелого танка являлось поистине рекордным результатом. В поле ежедневно выезжал Ж. Я. Котин. Он неизменно проявлял заботу о питании и организации отдыха людей, всесторонне обеспечивал проведение испытаний, определял их методику, учил молодых инженеров вести специальный журнал и другую документацию, нередко сам садился за рычаги боевой машины и вел ее по трудным трассам.

Вместе с ведущим инженером Н. Л. Духовым и главным конструктором дизельного завода Т. П. Чупахиным Жозеф Яковлевич проводил разбор каждого этапа испытаний. На разборе нередко присутствовали представители Автобронетанкового управления РККА подполковник Б. М. Коробков и майор И. И. Колотушкин.

На базе опытных экземпляров танка KB, проходивших войсковые и боевые испытания, конструкторская группа Н. Л. Духова разработала первую серийную модель тяжелого танка, отличавшуюся от опытных образцов литой башней, более надежной сваркой корпуса и рядом других усовершенствований, сделанных в интересах серийного производства и способствующих увеличению выпуска машин без снижения их боевых качеств. Для усиления огневой мощи танка в лобовом листе корпуса установили курсовой пулемет в шаровой опоре. Такая модель получила марку КВ-1 и была поставлена на серийное производство на Кировском заводе.

Немало свидетельств есть тому, как трудно решались вопросы изготовления первых танков KB в Ленинграде. Многие части сложной машины исполнялись на смежных заводах, занятых производством своей основной продукции. Например, завод, производивший корпуса, загруженный до предела, работал с большим напряжением. И все же, несмотря на бесчисленные трудности организационного и чисто производственного порядка, до конца последнего мирного 1940 г. Кировский завод сумел изготовить более 200 тяжелых танков[43].

Но уже через два месяца после начала войны завод начал давать более 200 танков в месяц, а в разгар войны — более 500.

Вторая мировая война тем временем уже охватила большую часть планеты. Агрессивные намерения империалистических государств по отношению к нашей стране не вызывали сомнений, Коммунистическая партия и правительство СССР вынуждены были принимать соответствующие меры. И. М. Зальцман, вспоминая те годы, пишет: «…после принятия на вооружение тяжелого танка KB И. В. Сталин потребовал ускорить темпы производства этих танков, танковых пушек и другой продукции военного назначения. Запомнилось, как меня и Ж. Я. Котина вызвали в ЦК с докладом о производстве танков КВ. Вопрос рассматривался Политбюро с участием А. А. Жданова и А. А. Кузнецова. Целый день и всю ночь в Кремле, а потом на даче у И. В. Сталина в присутствии ряда крупных военачальников мы рассматривали вопросы, связанные с серийным производством танков KB, двигателей и танковых пушек. Из Москвы мы вернулись в боевом настроении, полные энергии, с твердым желанием обеспечить выполнение задания партии и правительства в сжатые сроки».

Кировцы работали с большим напряжением, чтобы выполнить правительственное задание по серийному выпуску тяжелых танков, но имеющихся производственных площадей не хватало, и руководство завода решило обратиться в партийные органы с просьбой о расширении производственных площадей. Секретарь Ленинградского горкома ВКП(б) А. А. Кузнецов, выслушав пришедших к нему руководителей завода, сказал:

— Ну что же, выполнить новый заказ вы не можете, но и не отказываетесь от него, как я понимаю. Нужно думать, как вам помочь. Вы, конечно, пришли с каким-то конкретным предложением?

— Да, Алексей Александрович… В нашем районе находится завод мелкого судостроительного литья. Завод немалый — шесть тысяч рабочих. Если завод передадут нам, то это позволит выполнить новый военный заказ по срокам и качеству…

«А. А. Кузнецов был человеком дела, — вспоминает секретарь партийного комитета завода М. Д. Козин, участвовавший в этой беседе. — Как и с кем он согласовал этот вопрос, не знаем, только он был очень быстро решен в Совнаркоме СССР…»[44]

С нового, 1941 г. к выпуску танков КВ-1 и КВ-2 решено было подключить Челябинский тракторный завод, построенный в годы первой пятилетки. Его открытие состоялось 1 июня 1933 г. на торжественном митинге в присутствии М. И. Калинина. До конца того же года молодой коллектив завода дал стране две тысячи тракторов. Рассчитанный для массового и крупносерийного производства, Челябинский тракторный завод в то время выгодно отличался по своей структуре от старого Путиловского, позже Кировского, завода. Когда ЧТЗ стал производить 50-тонные танки, весившие в пять раз больше самого крупного трактора, крановые пути переделывать не пришлось: завод этот строился с учетом того, чтобы в случае необходимости переключиться на производство танков[45].

Однако молодой завод никогда еще не производил танков и не имел того опыта, которым располагали ленинградцы. Поэтому из Ленинграда была командирована группа конструкторов-кировцев во главе с М. Н. Ижевским и Л. А. Миркиным. С их помощью на ЧТЗ были изготовлены все узлы танка KB и 31 декабря 1940 г. произведена опытная сборка первого KB уральского производства. Тщательно оберегаемый от посторонних глаз экспериментальный танк собрали на небольшой площадке холодноштамповочного отделения механосборочного цеха.

Конструктор М. Н. Ижевский.

Одновременно в Челябинске началось строительство специального корпуса для сборки танков КВ. К серийному производству тяжелых танков в Ленинграде и Челябинске привлекалось много различных предприятий, что порождало трудности организационного и технологического характера, которые сдерживали производство машин в запланированном объеме.

Одновременно с налаживанием серийного производства тяжелых танков главный конструктор Ж. Я. Котин организовал опытно-конструкторские работы, направленные на совершенствование своей тяжелой машины и проектирование новых образцов. Учитывая поступающие сведения о повышении бронебойных показателей противотанковых пушек армий наших вероятных противников, ленинградские конструкторы разработали проект нового более мощного тяжелого танка КВ-3, отличавшегося от КВ-1 тем, что при массе 51 т толщину брони корпуса и башни в лобовых проекциях довели до 90 мм. На танке установили 76-мм пушку марки Ф-32 с боекомплектом 111 выстрелов. На крыше башни смонтировали специально сконструированную командирскую башенку.

Увеличение толщины брони повышало уровень защиты, но отрицательно сказывалось на проходимости машины и надежности ее ходовой части, так как силовая передача оставалась без изменений. По этим причинам тяжелый танк КВ-3 в серийное производство передан не был, а, изготовленный в одном экземпляре, служил опытным целям в СКБ-2.

Другая группа проектировщиков, в которую входили конструкторы Г. Н. Москвин и Л. Е. Сычев, работала над перспективной моделью тяжелого танка, получившего марку КВ-4. Этот танк разрабатывался в нескольких вариантах. Его лобовую броню рассчитывали довести до 130 мм, а мощность двигателя — до 1200 л. с. Опытный образец предполагалось вооружить 107-мм пушкой.

Работа над 107-мм пушкой для тяжелого танка отражена в историко-мемуарной литературе. В сборнике «Советские инженеры» приводится весьма характерный для того времени разговор И. В. Сталина с артиллерийским конструктором В. Г. Грабиным.

«— Здравствуйте, товарищ Грабин, — раздался в трубке голос Сталина. — Вам не кажется, что для тяжелого танка ваша 76-миллиметровая пушка слишком маломощна?

— Мы, товарищ Сталин, тоже считали, что для КВ-1 нужна 107-миллиметровая пушка, однако ГАУ не поддержало нас.

— Я сожалею, что не знал об этом раньше… До тех пор, пока мы не перевооружим наш тяжелый танк, мы не сможем чувствовать себя спокойно…»

Разговор этот имел продолжение у секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Жданова. Когда В. Г. Грабин туда вошел, в кабинете уже находился главный конструктор тяжелых танков Ж. Я. Котин.

«Поздоровавшись, А. А. Жданов жестом указал В. Г. Грабину на стул и тут же задал вопрос:

— Товарищ Котин, назовите срок готовности вашего танка?

— За нами, Андрей Александрович, дело не станет. Пока Грабин справится с пушкой, танк будет готов.

— Товарищ Грабин, а вы что скажете?

— Мы дадим танкистам пушку через сорок пять дней…

— Товарищ Грабин, — голос Жданова напрягся, а брови чуть сдвинулись к переносице, — нам сейчас не до шуток…

— Я не шучу. Сорок пять, — повторил Грабин.

— Такого еще не знала история артиллерии. Вы хорошо подумали?

Грабин остался верен своему слову. Будущей пушке присвоили индекс ЗИС-6…»

О своей работе над моделью 107-мм пушки для КВ-4 вспоминает и сам конструктор артиллерийского вооружения В. Г. Грабин: «5 апреля 1941 г. И. В. Сталин поручил нашему конструкторскому бюро в кратчайший срок создать мощную 107-мм танковую пушку. Не прошло и полутора месяцев после начала проектирования, как нами был уже изготовлен опытный образец такой пушки…»[46].

Однако в последующем от 107-мм калибра танковых пушек пришлось отказаться, так как признали целесообразным начинать переход на танковые пушки повышенной мощности с 85-мм калибра, взяв за образец уже готовую, хорошо отработанную конструкцию зенитной пушки с достаточно высокой начальной скоростью снаряда. Эта пушка уже находилась на вооружении и выпускалась серийно нашей промышленностью[47].

Танковые пушки большого калибра предполагалось оснастить простейшими механизмами заряжания. В поисках аналогов таких механизмов Ж. Я. Котин, А. С. Ермолаев и Л. Е. Сычев выезжали на корабли Балтийского флота и изучали там различные системы заряжания корабельных орудий. Вспоминая об этой поездке, Л. Е. Сычев рассказал: «…побывали на линкоре „Марат“, на крейсере „Киров“, на подводных лодках и эсминцах, осмотрели там орудийные установки, механизмы заряжания, приспособления для укладки боеприпасов. На кораблях мы провели целый день, все осматривали и обсуждали с целью применения этих конструкций на танке».

Конструктор Л. Е. Сычев.

Результатом поездки явился проект установки морского орудия на шасси тяжелого танка. Инженер К. И. Буганов, принимавший участие в этой работе, вспоминает: «Перед войной мы работали над корпусом для самоходной артиллерийской установки на базе KB с размещением в ее бронированной башне 152-мм морской пушки Бр-2. Машина получалась на две тонны тяжелее расчетной, и Жозеф Яковлевич спросил меня: „Есть ли у вас предложения по снижению веса?“ Я сказал, если сократить расстояние между мотором и коробкой перемены передач, то можно уменьшить длину машины на 500 мм. Сократится длина бортов, крыши, днища, гусениц, и это даст большую экономию веса. Жозеф Яковлевич сказал только одно слово „хорошо“, а затем поручил произвести переработку чертежей, не считаясь с тем, что были уже выпущены кальки, то есть по существу работы закончились. Жозеф Яковлевич всегда быстро схватывал главное, и если видел техническую выгоду, то никогда не останавливался перед трудностями переделки…»

Ж. Я. Котин, имевший прекрасную военно-теоретическую подготовку, отлично понимал, что 76-мм орудие, которым были оснащены серийные танки KB, не обеспечивает достаточной огневой мощи современному тяжелому танку, и настойчиво искал пути улучшения вооружения своей машины.

Один из разработчиков системы вооружения танка KB конструктор Ф. Г. Коробко по этому вопросу писал:

«…Ж. Я. Котин настойчиво требовал установки на танк более мощного орудия, подчеркивая, что это главное, ради чего, собственно, делается танк. В те „далекие“ времена не существовало еще специальной пушки, к танку приспосабливали пушки обычной полевой артиллерии. Это всегда очень беспокоило нас, и в первую очередь Ж. Я. Котина. Суть дела заключалась в том, что полевая пушка не устраивала конструкторов из-за большого веса и крупных габаритов, а главное — из-за недостаточной боевой мощи. При наличии такой пушки невозможно скомпоновать хорошую форму башенной установки. Надо сказать, что наш главный конструктор, кроме тактико-технических параметров, придавал большое значение эстетической стороне танка, и это проявилось при создании всех последующих моделей…

При разработке сложных узлов танка главный конструктор нередко прибегал к соревнованию, давал одно и то же задание двум-трем конструкторам. Создавая обстановку соперничества, Ж. Я. Котин на разборе обязательно морально поддерживал „побежденных“, говоря:

— Возьмем лучшее от каждого варианта…»

Методом соревнования, например, была разработана перед войной литая башня для опытной машины КВ-220. Над этой машиной работала сильная группа конструкторов под личным руководством Ж. Я. Котина. Новый проект тяжелого танка, «объект-220», отличался от серийного танка КВ-1 размерами и большим весом — 63 т. На нем вместо 76-мм орудия установили серийную 85-мм пушку Ф-30 с боекомплектом в 91 выстрел. Этот танк имел первоначально штампованную, а позднее литую башню и лобовую броню толщиной до 100 мм, форсированный (с наддувом) двигатель В-2КФ мощностью 850 л. с. Для усиления ходовой части установили седьмой опорный каток, по каждому борту поставили по четвертому поддерживающему катку и применили новую усиленную коробку перемены передач. Опытный образец развивал скорость до 33 км/ч.

По основным характеристикам танк КВ-220 превосходил танк КВ-1, но он не был принят на вооружение из-за слишком большой массы и недоработанности конструкции моторной установки и силовой передачи.

Конструкторское бюро Ж. Я. Котина работало с удивительным даже для того времени творческим размахом. Кроме названных опытно-конструкторских работ, получивших свое воплощение в металле, конструкторы разработали в чертежах 100-тонный танк КВ-5 с максимальной для того времени толщиной брони. Однако война прервала работу над задуманными проектами тяжелых танков.

Тенденция усиления броневой защиты танков всех классов, распространенная в предвоенные годы, проявилась в задании, полученном кировцами перед войной, — разработать проект легкого танка с усиленным бронированием. Этот танк Т-50 разрабатывался на конкурсных началах в двух вариантах на двух ленинградских заводах. Над первым вариантом работал конструкторский коллектив Ленинградского завода имени К. Е. Ворошилова под руководством конструкторов С. А. Гинзбурга и Л. С. Троянова. Над вторым вариантом работал конструкторский коллектив Кировского завода под руководством главного конструктора Ж. Я. Котина. Ведущим инженером проекта был А. С. Ермолаев.

Незадолго до начала войны на заводе был собран опытный образец танка Т-50. При массе 13,8 т танк имел корпус с 37-мм броней. Передняя часть корпуса в зоне отделения управления суживалась, в нее монтировались смотровой прибор и небольшой люк со смотровой щелью. Механик-водитель занимал свое место через люк в башне, которая имела коническую конструкцию. На ее крыше в задней части помещалась командирская башенка со смотровыми щелями.

Опытный образец легкого танка Т-50. Использовался в боях в дни обороны Ленинграда.

Силовая установка мощностью 300 л. с. размещалась в кормовой части корпуса под съемной крышкой с тремя люками. Кроме того, был спроектирован люк для доступа к коробке передач с восемью скоростями «вперед» и четырьмя — «назад».

Подвеска танка была торсионной, опорные катки — с внутренней амортизацией, поддерживающие катки — обрезинены, ведущее колесо имело съемный зубчатый венец. Для облегчения танка многие детали делались с добавочными сверлениями.

Кировский вариант танка Т-50 был на 700 кг легче другого варианта и значительно быстрее его по скорости — 64 км/ч против 50 км/ч, но трудоемкость изготовления танка была очень высока. Оба варианта танка Т-50 по своим тактико-техническим характеристикам превосходили все легкие танки капиталистических стран того времени.

Вариант танка Т-50 завода имени К. Е. Ворошилова был выпущен в небольшом количестве и применялся в начальный период Великой Отечественной войны. Вариант, изготовленный на Кировском заводе, так и остался в качестве единственного опытного образца, в последующем его использовали в боях под Ленинградом.

Нередко в описаниях поисковых работ конструкторов военной техники, когда говорят о судьбе не принятых на вооружение проектов, употребляют слова «ошибались», «заблуждались»… Думается, что наши конструкторы не столько «ошибались», сколько развивались. В основе любого творчества лежит кропотливый труд, поиск, в ходе которого исследуются многие идеи и предложения. И чем больше вариантов изучат и опробуют конструкторы, тем больше уверенности в том, что в избранной модели найдет воплощение наиболее целесообразный вариант. А предела творчеству, как известно, нет. «Только в результате широкого экспериментирования, суровой проверки машин в деле, — писал Ж. Я. Котин, — можно было нащупать оптимальные конструкторские решения»[48].

Нередко молодому начальнику конструкторского бюро приходилось начинать работу с чистого листа ватмана. Советская танковая школа к тому времени только формировалась. Небольшой опыт конструирования боевых машин часто основывался на копировании иностранных проектов, как это было с танками Т-26 и БТ, ведущими свою родословную от образцов, закупленных за рубежом. Но тяжелых машин с противоснарядным бронированием ни одна зарубежная фирма тогда не строила, отечественного опыта тоже пока недоставало. Массу технических вопросов Ж. Я. Котину приходилось решать заново: как, например, установить мощное орудие во вращающейся башне танка, как лучше решить конструкцию ходовой части и подрессоривания многотонной машины, как проверить надежность деталей, какие нормативы прочности установить? Особую сложность представляло расчетное определение функционирования деталей, узлов и агрегатов в условиях больших динамических нагрузок, испытываемых при движении по пересеченной местности. Для решения таких вопросов Ж. Я. Котин создал специальную группу инженеров-расчетчиков, которая разрабатывала методики расчетов, послужившие потом не одному поколению советских танкостроителей.

Надо сказать, что недостатка в идеях и замыслах котинский коллектив никогда не испытывал. В ходе конструирования первых тяжелых танков родились конструкции знаменитой торсионной подвески и оригинальные бортовые передачи, сочетание литья и штамповки, мелкозвенчатая гусеница и многое другое. Некоторые из новинок были настолько удачными, что вскоре стали широко применяться на многих образцах советской бронетанковой техники средней и легкой категорий.

Накануне Великой Отечественной войны

В июне 1940 г. Кировский завод получил правительственное задание организовать серийное производство танков КВ. Подлинным организатором нового дела явилась партийная организация завода, возглавляемая парторгом ЦК ВКП(б) М. Д. Козиным.

Инженер-металлург Михаил Дмитриевич Козин после окончания Ленинградского политехнического института работал на Кировском заводе мастером, а затем — начальником прокатного цеха.

С первых дней получения заводом задания на серийное производство танков партийная организация кировцев разработала график, установила строгий контроль за его выполнением, разъясняя значение и важность полученного задания в цехах.

Парторг М. Д. Козин высоко ценил главного конструктора завода Ж. Я. Котина, всячески поддерживал его техническую и творческую инициативу. Он часто посещал конструкторское бюро, присутствовал на испытаниях первых серийных образцов тяжелых танков, будучи сам опытным специалистом, давал толковые советы, высказывал дельные предложения.

Серийное производство тяжелых танков поставило перед конструкторами, технологами, металлургами завода многочисленные проблемы. К ним в первую очередь относились улучшение сварных конструкций корпусов без дополнительного их крепления гужонными соединениями, уменьшение запасов прочности отдельных элементов без снижения надежности машины в целом.

Прогрессивным явлением в изготовлении танков явилось литье из специальной брони крупных деталей — таких, как башня или отдельные части корпуса танка. «Надо сказать, — вспоминал известный металлург-кировец А. Г. Веденов, — что на Кировском заводе в Ленинграде в начале 1941 г. был отлит целый корпус танка, но, когда пришло время взять его на обработку, началась война. Тяжелый корпус так и остался в мартеновском…»

На танкодроме под Ленинградом, в районе Дудергофских высот, проходили заводские испытания первых серийных образцов. Цель этих испытаний — определить слабые места машины в условиях работы на максимальных режимах, вплоть до полного разрушения отдельных агрегатов. Исследуя состояние деталей после испытаний, главный конструктор решал, какие из них усилить, а какие можно облегчить.

«Жозеф Яковлевич первым вносил много существенных поправок в проекты, — рассказывал один из его ближайших сотрудников того времени инженер К. И. Буганов. — Но, главное, он умел вовремя подбодрить человека. Некоторые делали так: придут, раскритикуют, скажут, что все не годится. А он, если и раскритикует, то сразу же внесет предложение: это можно сделать так, или надо попробовать вот так. С ним работалось легко, хотя он и был очень требовательный человек. Жозеф Яковлевич был беспощадным, если кто-нибудь в срок что-то не выполнял, но мог смело изменить срок в сторону увеличения, если для выполнения задания требовалось времени больше, чем запланировали первоначально».

Трудовой день главного конструктора начинался обычно с обхода цехов, участков сборки и лабораторий. Рабочим нравилось, когда Ж. Я. Котин заходил в опытный цех, интересовался изготовлением отдельных узлов и деталей, беседовал с начальником цеха Я. М. Кронером, с непосредственными исполнителями, советовался с опытными людьми, прислушивался к мнению производственников. Котин мог появиться в цехе или на испытаниях и днем, и ночью, делил с испытателями все тяготы неустроенного быта. И в жару, и в дождь, и в мороз он сохранял бодрое настроение, передавая окружающим свой оптимизм, неутомимость и уверенность в успехе.

«Мы знали, что наша святая обязанность перед советским народом — создавать мощные танки с техническими параметрами, значительно превышающими параметры зарубежных машин, — вспоминает А. С. Шнейдман. — Это было делом, вокруг которого сплачивался наш коллектив. Люди были полны энтузиазма. Ж. Я. Котин всегда и везде показывал пример беззаветного отношения к работе, к делу, которому мы служили…»

Подлинным признанием творческих достижений коллектива кировских танкостроителей стало присуждение главному конструктору Государственной премии, установленной в 1940 г. за выдающиеся работы в области науки, техники, литературы и искусства.

Высокая оценка партии и правительства вдохновила весь коллектив завода и указала, в каком направлении должны быть сосредоточены теперь усилия инженеров, конструкторов, практиков-рационализаторов. «Дерзай, твори, изобретай, вноси свой вклад в мировую сокровищницу техники и науки — твои ценные начинания поддерживают партия и правительство…» — отмечал в тот год Ж. Я. Котин в одной из своих публикаций[49].

Рассказывая о конструкторе Ж. Я. Котине в связи с присуждением ему Государственной премии, «Правда» в марте 1941 г. писала: «…Ведая конструкторским бюро трижды орденоносного Кировского завода, Котин часто сталкивался с людьми, которые приносили ему свои изобретения. Что греха таить, иные изобретатели предлагали модель „вечного двигателя“ или еще какую-нибудь фантастическую „квадратуру круга“. Но каждого Котин встречал внимательно, подробно расспрашивал, рассматривал чертежи, и, если ему удавалось найти рациональное зерно, он бывал бесконечно рад».

Герой Советского Союза генерал-лейтенант В. Н. Кашуба.

Снимок из газеты «Машиностроение» от 27 марта 1941 г. Под снимком — подпись: «Постановлением Совнаркома СССР начальнику конструкторского бюро Кировского машиностроительного и металлургического завода Ж. Я. Котину присуждена Государственная премия первой степени за разработку конструкции нового типа танка.» На снимке: орденоносец, военинженер 1-го ранга Жозеф Яковлевич Котин и его жена, орденоносец, военинженер 2-го ранга А. П. Поклонова.

Достигнув больших творческих успехов и всеобщего признания, Жозеф Яковлевич оставался всегда простым, внимательным и сердечным человеком. Его близкий друг, товарищ по учебе в Военно-технической академии имени Ф. Э. Дзержинского, генерал-майор танковых войск, Герой Советского Союза В. Н. Кашуба, тяжело раненный во время боев на Карельском перешейке, вспоминает:

«…я никогда не забуду, как заботился обо мне Котин, отыскав меня, раненного, в госпитале. Он навещал меня чуть ли не каждый день, ободрял как мог, старался предупредить любую просьбу, любое желание. Услышав однажды, что мне хочется настоящего украинского борща, он сам сварил мне его и принес с разрешения врача в госпиталь. Даже чеснок и красный перец не забыл положить.

Жозеф Яковлевич на короткое время отлучился из Ленинграда в Москву: был вызван в Кремль к Сталину. Вернувшись, рассказал об этом посещении скупо.

— О чем разговаривали?

— О машинах разговаривали, — улыбаясь, отвечал он на все наши расспросы.

Больше так ничего и не вытянули из него. Но по тому, с какой энергией он снова принялся за работу, было видно, как много он вынес из этой поездки.

Тогда же он сказал мне и другим:

— Ну, можешь быть спокоен: машина будет такая, что ее ничто не устрашит.

Это, видно, и было тем обязательством, которое он взял на себя там, в Кремле…»[50].

«Жозеф Яковлевич всегда выполнял свои обещания, — пишет механик-водитель К. Е. Егоров. — Когда он обещал что-либо, то всегда держал слово. Назад свои обещания никогда не брал».

«Он был доступным и принимал людей в любое время», — вспоминает инженер И. С. Волков.

«Когда он вызывал кого-нибудь, то давал точную установку, не тратя лишнего времени, — рассказывал инженер К. И. Буганов. — Все технические вопросы он решал быстро, но у него была колоссальная пропускная способность: люди долго в приемной у него не задерживались. Причем он все успевал делать. Это был человек, равного которому по технической эрудиции я не встречал».

«Свои задания главный конструктор всегда проверял лично, — пишет конструктор В. Г. Толочин. — В первый год моей работы в КБ Ж. Я. Котин поручил мне произвести расчетную оценку двух компоновочных вариантов. „Эти результаты нужны мне сегодня“, — сказал он. Я закончил расчет и принес главному. Секретарь сказала, что Жозеф Яковлевич уехал на другой завод. Прождав его до 9 вечера, я ушел домой. А на следующий день мне передали записку, которую написал главный в тот вечер: „Вам, как молодому специалисту, совершенно необходимо привыкнуть к точности и аккуратности в выполнении заданий. Если я поручил вам показать мне сегодня результаты, именно сегодня это должно быть исполнено. Надеюсь, что в будущем мне не придется вам об этом напоминать“.

Этот случай послужил мне хорошим уроком. Сам главный конструктор показывал пример точности и дисциплинированности. Это проявлялось и во внешней строгой подтянутости, и во времени начала совещаний, и в исполнении своих обещаний, на которые он был скуп, но выполнял всегда…»

Работавшая в то время чертежницей в КБ Ж. Я. Котина А. П. Куликова вспоминает, как, получая небольшой оклад, она с подругой вынуждена была ночами подрабатывать, выполняя посторонние заказы. Однажды она чертила всю ночь, под утро уснула и опоздала на работу. Порядки были строгие, доложили главному конструктору. Тот предложил зайти к нему и объяснить причину опоздания. Выслушав ее честный рассказ о работе ночью, Ж. Я. Котин оставил проступок чертежницы без административного наказания. Но на первом же партийно-комсомольском собрании выступил и призвал обратить внимание на зарплату и быт молодежи, с тем чтобы избавить ее от необходимости «халтурить» по ночам. Вскоре после этого случая А. П. Куликовой прибавили зарплату и выдали премию в размере оклада.

«При огромной требовательности со стороны Ж. Я. Котина, — вспоминает конструктор А. Н. Стеркин, — ни один конструктор, ни один рабочий не был уволен с завода так, чтобы потом пострадал при решении вопроса о трудоустройстве… Каждого конструктора Жозеф Яковлевич отлично знал, знал и деловую сторону и семейное положение… Случалось, что конструктор ошибался при проектировании, но с чувством ответственности, не теряя времени, принимал меры к исправлению, и главный конструктор всегда оказывал помощь, проявляя при этом много такта».

Ж. Я. Котину, коммунисту с горячим сердцем, не свойственно было чувство самоуспокоенности. Он постоянно следил за развитием бронетанковой техники за рубежом и хорошо знал возможности германской военной промышленности по оснащению немецко-фашистской армии современными боевыми машинами, мог сравнить их с танками, которыми вооружала Красную Армию советская промышленность. «Жизнь выдвигает перед нашей наукой и техникой все новые и новые задачи, — писал Ж. Я. Котин. — Вторая мировая империалистическая война, бушующая за рубежами советской земли, бешеная гонка вооружений заставляет ученых и изобретателей капиталистических стран лихорадочно работать над разрешением военных проблем по созданию новых видов и типов вооружений, новых заменителей металлов, нефти, каучука и т. д. В этих условиях мы не можем, не имеем права отставать от капиталистических стран…»[51].

В 1933 г. в фашистской Германии началось конкурсное проектирование танков. К 1935 г. на производство были приняты легкие танки T-I и T-II. Вслед за ними начали выпускать два победивших на конкурсе образца средних танков. Первый из них фирмы «Даймлер — Бенц» получил марку T-III, второй — фирмы «Крупп» — T-IV. В 1936–1938 гг. было выпущено несколько десятков этих машин в виде установочной партии. Танки выпускались в различных модификациях и отличались буквенными индексами — «А», «В», «С» и т. д. Пятая модификация танка T-III — «Е» была принята в качестве серийной машины и поступала в немецкие танковые и моторизованные дивизии. При массе 19,5 т танк Т-III имел 37-мм полуавтоматическую пушку и ходовую часть, основанную, как у ленинградского KB, на торсионной подвеске. На машине был применен одноступенчатый планетарный механизм поворота, установлены надежные средства наблюдения и связи. Ко времени нападения на Польшу, 1 сентября 1939 г., в немецко-фашистской армии было уже несколько десятков таких машин, а при нападении на Францию, в мае 1940 г., в боях участвовало 350 танков T-III.

Крупповская машина T-IV также имела несколько модификаций. Ее первоначальная модель «А» весила 17,3 т, имела 75-мм короткоствольную пушку, пробивавшую с 500 м броню толщиной до 40 мм. Все танки T-III и T-IV первых серий имели 30-мм броню.

В результате проверки машин в ходе сражений в Польше и во Франции была создана пятая модификация танка T-IV, получившая индекс «Е». На танк T-IV-E поставили лобовую броню толщиной 50 мм, его масса возросла до 21 т. Потом ширину гусеницы увеличили с 380 мм до 400 мм. Ж. Я. Котин понимал, что последним нововведением немецкие конструкторы пытались приспособить свой танк к грунтовым дорогам, преобладавшим на Востоке. Ширина гусеничной цепи котинского КВ-1 была сразу же выбрана равной 700 мм. Теперь КВ-1 имел преимущество перед немецкими танками Т-III и T-IV не только по вооружению и защите, но и по проходимости, особенно в условиях бездорожья.

В 1940 г. образец немецкого танка T-III был закуплен Советским правительством. Машину разобрали и изучили. Решили обстрелять бронебойными снарядами из Т-34. Снаряды, выпущенные из 76-мм пушки, пробивали и корпусную и башенную броню немецкого танка с расстояния в 1500 и 2000 м. На броне Т-34 эти снаряды оставляли лишь вмятины. Снаряды 37-мм пушки танка T-III поражали только бортовую броню танка Т-34, да и то с расстояния не более 500 м, но броню танка KB немецкая пушка пробить не могла. Превосходство советских танков Т-34 и KB над немецкими T-III и T-IV было настолько очевидным, что у советских специалистов по бронетанковой технике возникли сомнения: действительно ли это основные танки фашистской Германии? В СКБ-2 на Кировском заводе оживленно обсуждали рассказ технолога Н. Макеева о поездке в Германию в составе группы советских специалистов. По его рассказу выходило, что наш тяжелый танк KB далеко опережал все зарубежные машины. По поводу поездки наших военных специалистов в Германию перед самой войной имеется любопытное свидетельство известного немецкого генерала Г. Гудериана, идеолога танковой войны: «Русские, осматривая наш новый танк T-IV, не хотели верить, что это и есть наша самая тяжелая боевая машина. Они неоднократно заявляли о том, что мы якобы скрываем от них наши новейшие конструкции, которые Гитлер обещал им показать. Настойчивость комиссии была настолько велика, что наши фабриканты и офицеры управления вооружения предположили, что советские танкостроители обладают более тяжелыми и совершенными типами танков, чем немцы». Но поставщикам оружия гитлеровской армии действительно нечего было показать — более совершенных и сильных машин они не имели, а о советских новейших танках они почти ничего не знали.

В июне 1940 г. Наркомат обороны вновь поднял вопрос о реорганизации танковых войск. На этот раз было решено восстановить упраздненные ранее механизированные корпуса вместо танковых и механизированных бригад и дивизий. Новые механизированные корпуса советская военная теория рассматривала как основное ударное средство в наступлении.

В условиях обороны главной задачей механизированных корпусов являлся разгром подвижных соединений противника путем нанесения мощных контрударов с целью уничтожения прорвавшихся группировок.

Исходя из этого, в механизированный корпус новой организации включались две танковые дивизии из трех танковых полков каждая. Для этого каждой дивизии требовалось по 63 танка типа KB и 210 танков Т-34, а для полного укомплектования всех танковых дивизий — более 15 000 танков типа Т-34 и КВ. Формирование механизированных корпусов по 1031 танку в каждом[52] решено было производить в два этапа. Девять корпусов должны были быть сформированы летом 1940 г. и двадцать — в феврале — марте 1941 г. Всего предстояло создать 29 механизированных корпусов или 58 танковых дивизий. Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, бывший в то время начальником Генерального штаба, полагал, что нам требовалось около 32 000 танков[53].

Немецко-фашистская армия, готовая к нападению на Советский Союз, имела в тот же период 5639 танков[54], из них около 4300 танков было включено в группировку, непосредственно сосредоточенную на восточных границах СССР. Ежемесячное производство танков в Германии в первом полугодии 1941 г. достигало 270 единиц в месяц.

Советские заводы выпускали перед войной по 300 танков ежемесячно[55], поставив нашей армии с января 1939 г. по 22 июня 1941 г. более 7000 танков разных конструкций[56]. Из них в 1940 г. было выпущено 243 танка KB и за первые шесть месяцев 1941 г. еще 392[57]. Несмотря на такие усилия, к началу Великой Отечественной войны советская танковая промышленность не успела полностью оснастить новой бронетанковой техникой сразу все формируемые механизированные корпуса. Если же говорить о качестве советских боевых машин, то никто не высказывает сомнений в абсолютном превосходстве построенных перед войной советских танков KB и Т-34 и даже легких танков Т-40 или Т-50 над соответствующими им по классу танками немецко-фашистской армии. Что же касается легких танков ранних выпусков Т-26 и БТ, имевшихся в большом количестве в танковых войсках предвоенной поры, то они действительно устарели к началу войны, но и при этом они не уступали вражеским танкам того же класса, которых в немецкой армии было немало.

Танк KB — весьма сложная для своего времени машина, и в армии первое время не хватало квалифицированных инструкторских кадров, способных в короткое время подготовить достаточное число хороших экипажей. Узнав об этом, руководство и партийная организация Кировского завода предложили организовать обучение инструкторского состава прямо на заводе. Для проведения занятий выделили наиболее подготовленных инженеров, в числе которых был ведущий конструктор танка KB Н. Л. Духов.

«Лектором он оказался необычным, — пишет журналист В. А. Орлов, — о машине говорил, как о живом существе, чувствовалось, что танк для него является родным детищем. Это были даже не лекции, а свод ценных практических наставлений, которые вобрали в себя весь опыт, добытый на испытаниях»[58].

Вскоре после начала серийного производства танков КВ-1 на Кировском заводе из квалифицированных специалистов создали бюро эксплуатации, на которое возложили контроль за эксплуатацией танков и обеспечение их квалифицированным техническим обслуживанием в войсках. Одним из первых шагов вновь созданного бюро явилась организация универсальных бригад из рабочих разных специальностей: водителей, вооруженцев, трансмиссионщиков, электриков, радистов. Все они прошли дополнительную подготовку и в составе комплексных бригад выехали в войска. Там они оказали практическую помощь специалистам технических служб танковых частей, в которые продолжали поступать изготавливаемые на Кировском заводе танки КВ. При этом заводские специалисты не только помогали обслуживать и ремонтировать машины, но и обучали экипажи правилам вождения и эксплуатации новой боевой техники. А в Ленинграде тем временем шла мобилизация всех сил и ресурсов на выполнение программы выпуска танков.

В мае 1941 г. проходила третья партийная конференция Кировского завода. В ее работе принимали участие секретари Ленинградского горкома ВКП(б) А. А. Кузнецов и Я. Ф. Капустин. В докладе секретаря парткома М. Д. Козина, опубликованном 14 мая 1941 г. в газете «Правда», говорилось: «Кировский завод — пионер новых производств. Выпущено много новых боевых современных машин. Это результат самоотверженной работы коллектива рабочих, инженерно-технического персонала и скоростных методов проектирования машин. Под руководством лауреата Государственной премии коммуниста товарища Котина наши конструкторы сделали скоростные методы проектирования стилем своей работы. Техническое дерзание и большевистская воля — вот причина успеха Котина».

Далее в своем докладе М. Д. Козин, глубоко проанализировав не только успехи, но и имеющиеся недочеты, отмечал: «Наша продукция должна быть технически совершенной, безотказной при ее использовании. Мы часто говорим о том, что нужно быть в состоянии мобилизационной готовности, чтобы никакие случайности не застали нас врасплох. А что это означает для нас, для коллектива кировцев? Раньше и прежде всего это означает — оснащать нашу Красную Армию новыми боевыми машинами, неустанно укреплять ее техническую мощь, давать передовую военную технику в количествах, заданных правительством, и быть готовым увеличить выпуск до максимально возможных размеров».

Третья партийная конференция в единогласно принятом решении дала партийной организации боевой наказ — по-большевистски претворять в жизнь задания партии и правительства.