Конторские будни

Глава тринадцатая

Третий раз он наведался в Грэйн-Ярд около четырех часов на следующий день. И о своем намерении туда сходить не сказал никому, даже Пам — он хотел как следует разобраться во всем сам, а потом разом выложить ей результаты разведки. «Да вы у меня настоящий Шерлок Холмс!» — восхищенно воскликнет она, если ему повезет и он узнает что-нибудь интересное.

Чувствовал он себя скверно. Во-первых, у него болели все кости после вчерашних упражнений с Пам, а во-вторых, он целый день болтался на службе, абсолютно ничего не делая. Грайс давно уже понял, что безделье изматывает хуже всякой работы.

Он пришел в отдел, повинуясь вчерашнему пожеланию Грант-Пейнтона, — пришел, ясное дело, не к девяти, спешить ему было некуда, — и обнаружил, что отдел пуст, как необитаемый остров. Ни единой живой души. Можно было подумать, что все его коллеги неожиданно получили отпуск, но отдельскую Доску объявлений украшало размноженное на ксероксе послание: «Всех членов альбионской труппы просят собраться к восемнадцати часам в Клубе Сент-Джуд для экстренного перераспределения ролей. Секр. тр. Дж. М. Ардах».

Улыбчивый служащий из Оперхозяйственного отдела сказал Грайсу, что Пам, Сидз, Бизли, Ардах и Грант-Пейнтон явились на работу почти вовремя, а остальные пока не приходили. Сидз, по его словам, отправился на другие этажи развешивать объявление для артистов но все прочие быстренько усвистали. То же самое опер-хозяйственник посоветовал сделать и Грайсу, не преминув добавить, что везет же, мол, некоторым.

Сначала Грайс удивился, однако, подумав, сообразил, что все «усвиставшие» канцпринадлежники — члены Организационного бюро. Стало быть, Пам куда-то их повела, чтобы передать им его вчерашний рассказ. Вот и хорошо, подумал он, решительно не зная, как ему сегодня себя вести. Ну а действительно, что он должен был сделать, увидев ее, — подмигнуть, заговорщицки ухмыльнуться, шепнуть пару скабрезных любезностей или держаться так, будто ничего особенного не случилось?…

Замышляя третью поездку в Грэйн-Ярд, Грайс попытался вспомнить, собиралась ли Пам объявить на собрании Оргбюро, что он отыскал старую типографию. В ресторане она сказала: «Обо всех же остальных ваших открытиях (стало быть, и о типографии тоже?) стоит оповестить пока только членов Оргбюро…» А над ложем из картонных коробок призналась: «Есть еще одна причина, почему я предпочитаю, чтобы до поры до времени никто не знал про эту типографию». Хотя, возможно, она сказала так просто для красного словца. Чтобы не попасть впросак — Пам вполне могла повести Оргбюро осматривать типографию, — Грайс решил дождаться ее прихода. Он нащупал в кармане все еще липкий от краски конфетный фантик. Совершенно непонятно, при чем тут Копланд, но тем больше будет чести, если Грайсу удастся что-нибудь разузнать. Тогда уж его наверняка сочтут замечательным сыщиком.

Вскоре вернулся Сидз. Судя по его реплике — «Видали, какая экстренность», кивком указав на объявление, буркнул он Грайсу, — Пам ничегошеньки ему не сказала, даром, что он повсюду за ней таскался.

А сейчас им предстояло убить вместе полдня, и Грайс, щедро расплескивая великодушие победителя, дружелюбно предложил Сидзу поискать в округе какое-нибудь приличное кафе. Но Сидз даже слушать об этом не захотел.

— Я обещал Грант-Пейнтону весь день оставаться на посту. Если начальство заинтересуется, почему Отдел канцпринадлежностей не подает о себе последнее время никаких вестей, и начнет расследование, надо, чтобы здесь обязательно кто-то был.

— А кого у нас, по-вашему, следует считать начальством? — спросил Грайс. — Я вот все время слышу: «начальство может сделать то, начальство может сделать се», — а никакого начальства ни разу еще не видел, потому что начальники отделов — явно не настоящее начальство. У меня, знаете ли, сложилось впечатление, что «Альбион» управляется сам по себе, без всякого начальства.

Сидз нахмурился и многозначительно кивнул в сторону Оперхозяйственного отдела, намекая, что Грайс начал опасный разговор и что стены, то бишь металлические барьерчики, тоже имеют уши. Они сходили к торговому автомату за кофейной бурдой, а потом, выбрав самое удаленное от ехидных оперхозяйственников место — оконную нишу в клетушке Копланда, — облокотились на подоконник и завели безобидный разговор. Лондонские автобусные маршруты, хорошо известные и тому и другому, помогли им скоротать время до обеда. В «Лакомщике» они обсудили индийские и китайские национальные блюда. После обеда тему для беседы подсказало им сальное пятно на Сидзовом галстуке: химчистка одежды тоже, оказывается, интересовала их обоих. Они далеко еще не исчерпали эту тему, когда в половине четвертого на работу возвратились члены Оргбюро — озабоченные, но весьма собой довольные. Грайс, одарив Пам заговорщицкой улыбкой, которая как-то кривовато про-змеилась по его губам, поспешно натянул плащ и сказал сослуживцам, что перед собранием труппы ему надо кое-куда забежать.

И вот он стоял в сторожке с линолеумным прилавком, посматривая на гнездо из раздавленных картонных коробок. Сейчас оно казалось ему весьма неопрятным. Даже, пожалуй, гнусным. Лужа загустевшей краски виднелась у двери во двор, но это вовсе не значило, что фантик налип ему на подошву именно там, он мог валяться в любом углу. И все же внутреннюю дверь стоило осмотреть повнимательней.

Дверная ручка, как он и предполагал, оказалась блестящей, будто внутреннюю дверь постоянно открывали. По внешней двери ни о чем догадаться было невозможно — ручку на ней покрывал толстый слой ржавчины. А эта вот ручка, медная и словно бы отполированная, даже не запылилась. Ее, правда, дергала вчера Пам, но именно тогда-то Грайс и насторожился: Пам не вымазала руки в пыли, она бы обязательно ему пожаловалась, потому что была чистюлей, хотя и не брезговала половыми, так сказать, отношениями на стороне. Да, решил Грайс, кто-то понимал, что распахнутые ворота были бы слишком заметны, и ходил в типографию через сторожку. Он дернул ручку, как дергала ее накануне Пам, — и дверь легко растворилась.

Грайсу открылся неровный, мощенный кирпичом двор и потемневший дом старой типографии, похожий на древнюю церковь с высокими арочными окнами. С улицы окна заслонял забор, поэтому Грайс увидел только сейчас, что они сияют прозрачной чистотой. Их или совсем недавно застеклили заново, или по крайней мере тщательно вымыли.

Сам не зная зачем, Грайс поднял взгляд и заметил на крыше несколько недавно замененных шиферных листов, а потом ему послышался конский топот, словно во двор въехал ломовой фургон. Он опустил взгляд и увидел, как по ступеням типографского, похожего на церковное крыльца спускается ему навстречу Тельма. Ее лицо озаряла глуповатая озорная улыбка.

— Мистер Копланд сказал, он, мол, просит вас на минуточку зайти, мистер Грайс.

Да, встретить здесь Тельму Грайс никак не ожидал. Но это было только начало. Потому что, переступив порог типографии, которая вовсе не походила на заброшенную, он увидел братьев Пенни — словно крохотные Твидлдум и Твидлди, одетые в одинаковые рабочие комбинезоны, они по-идиотски махали ему руками, стоя на площадке металлической лесенки, приделанной к огромной печатной машине. Рядом с этой машиной все остальные механизмы казались непропорционально маленькими, а на боку у нее, как на кабине машиниста у паровоза, виднелась металлическая пластина с рельефной надписью УОФДЕЙЛ.

Чуть дальше три человека в коричневых рабочих халатах колдовали возле ящиков с наборными литерами, установленных на наклонные полки вроде тех, куда кладут в читальнях подшивки газет. Двое из них показались Грайсу незнакомыми, зато третьего, хотя он и сменил костюм конторского служащего на рабочий халат, прекрасно, кстати, сочетающийся с его внешним обликом, Грайс узнал без всякого труда: это был Ваарт.

— Давай, давай, заходи! — приветственно помахав рукой, крикнул он Грайсу.

Тельма, с кретинически-самодовольной улыбкой на лунообразном лице, вела его к печатной машине, и вскоре он увидел еще троих рабочих, а точней, только их головы, потому что они стояли в глубокой траншее, то ли укладывая новые, то ли проверяя старые электрические кабели. Грайс ступил на узкую доску, перекинутую через траншею, и увидел, что работа ведется в три руки: у каждого из электриков один рукав рубахи был засунут под брючный ремень, а возле траншеи лежали аккуратно сложенные мундиры швейцаров, и на каждом — форменная фуражка.

Пока что никто не выразил своего отношения к нему, и даже однорукие швейцары равнодушно посмотрели на, а не сквозь него, как они обыкновенно делали в «Альбионе»-, когда стояли (или сидели) на посту. Грайс повнимательней глянул вперед и за линотипами — вроде бы они назывались именно так, — напоминающими старинные кресла дантистов с разными зубоврачебными приспособлениями, вымазанными типографской краской, увидел довольно большую застекленную будочку мастера, а в ней — смутные силуэты Хакима и миссис Рашман, раскладывающих по полкам кипы бумаги. Этим-то двоим он уже почти что и не удивился — ведь если б ему удалось поспорить с кем-нибудь на деньги, их ли он видел из окна автобуса (а шли они в сторону Грэйн-Ярда), то наверняка был бы сейчас при деньгах.

Копланд пока не появлялся, и Грайс не представлял себе, что он скажет, когда тот появится. У него ведь и в мыслях не было застукать здесь всех этих людей, он и самого Копланда не ожидал увидеть — а надеялся только найти более веские, чем конфетный фантик, доказательства, что начальник их отдела похаживал в старую типографию. По его догадкам, которыми он не поделился даже с Пам, типографию использовали как хранилище секретных документов — возможно, к примеру, там хранились миллионы удостоверений для британских граждан, если «Альбион», как предположил кто-то из любителей, изготовлял такие удостоверения. А Копланд, вполне вероятно, был главным хранителем. Но теперь Грайс ясно понял, что все это чепуха. Люди, которых он тут увидел, напоминали не работников секретного архива, а радостную ораву ребятишек, допущенных по чьему-то недосмотру в действующую типографию. Наваждение, да и только!

— Я привела мистера Грайса, — обращаясь к потертым башмакам, торчащим из-под «Уофдейла», объявила Тельма. Владелец башмаков лежал лицом вверх на низкой тележке, как механик, проверяющий ходовую часть автомобиля. Ухватившись черными от машинного масла руками за внешний край станины, он выехал наружу, явив Грайсу до неузнаваемости чумазое лицо.

— А-а, Мистагас, — равнодушно проговорил он. Услышав свою исковерканную фамилию, Грайс мгновенно его узнал и стал автоматически трансформировать кривозубую невнятицу в нормальную человеческую речь. — К сожалению, не могу подать вам руку, видите, какие черные, — Копланд показал Грайсу лоснящиеся от смазки ладони, — но так или иначе рад вас видеть. По-моему, вы знаете здесь почти всех…

Пока Копланд вставал и вытирал руки какой-то грязной тряпкой, похожей на разодранную ночную рубашку, со своего насеста спустились братья Пенни, а Ваарт и двое других наборщиков подошли поближе, так что вокруг незваного гостя или, может, просто пришельца — Грайс не знал, кем они его считают, — образовался живой полукруг. Но Копланд разговаривал с ним вполне дружелюбно.

— Вы, насколько я знаю, не знакомы с Норманом Ферьером (он сказал — Неманом Феелом), так познакомьтесь, пожалуйста. Мистер Грайс — мистер Ферьер.

Мистер Ферьер, отнюдь не здоровяк, но вполне здоровый на вид человек — его сердечный недуг был, похоже, таким же липовым, как грипп Копланда, — обменялся с, Грайсом рукопожатием. Немного сутулый и сразу напомнивший Грайсу слегка состарившегося Роберта Доната, он больше походил на букиниста, чем на клерка, да он уже полтора года и не работал клерком, как слышал Грайс.

— А эхо Нома Жерех, инжиер потовопоганой биопакости.

— Так, стало быть, мистер Жерех не в Камберленде? — вырвалось у Грайса. (Правильно разгадывать названные Копландом имена он еще не умел.)

— Джервис, если быть точным, Норман Джервис, — пожимая ему руку, сказал инженер по противопожарной безопасности, внешне мало чем отличающийся от альбионского швейцара, несмотря на свой довольно высокий служебный пост и две руки. — Вы совершенно правильно заметили, я здесь, а не в Камберленде. Хвяк! — Он хохотнул настолько заразительно, что Грайс, как и все вокруг, тоже рассмеялся.

— Кххха! Ахххк! У-ху-ху-ху-ху! Х-х-хах! — раскатился их общий хохот по типографии.

Познакомив Грайса с ИПБ и Ферьером, Копланд пригласил всех в стеклянную будочку, назвав ее «конторой». По дороге ИПБ объяснял Грайсу назначение разных механизмов, и одним из них Грайс очень заинтересовался. Это был ножной печатный пресс, изготовляющий, как сказал ИПБ, до тысячи визитных карточек в час, а Грайс, хоть он и не был человеком честолюбивым, но на каждой своей работе обязательно обзаводился новым комплектом визитных карточек.

— Добро пожаловать в нашу обитель! — экспансивно воскликнула миссис Рашман, когда он переступил порог стеклянной будочки. — Держу пари, что вы не ожидали нас увидеть! — А Хаким, пожав ему руку, с усмешкой сказал:

— Значит, вам надоело сторожить «Альбион», пока я загораю на солнышке? Так вы бы намекнули мне, что не любите бездельничать, я бы и вас прихватил с собой. — Все опять засмеялись, но среди привычных смешков Грайс услышал один непривычный — «Чха!» — и, оглядевшись, увидел полузнакомую фигуру за хорошо знакомым столом. Стол-то был Ваартов, он изучил на нем все до единой царапины и надписи в первую же неделю своей работы, а сидящий за ним человек показался ему знакомым потому, что он походил на владельца табачно-кондитерского киоска в Форест-Хилле, у которого Грайс частенько покупал недорогие шоколадки.

— А это мой жених мистер Кули со Склада снабжения, — представила его Грайсу миссис Рашман.

Копланд, потирая руки, спросил Тельму, нет ли у них надежды выпить кофейку, — Грайс понял смысл его вопроса по ответу Тельмы:

— Чего-чего, мистер Копланд? А-а, так чашки-то у нас в «Альбионе», — сказала она, и Грайсу почудилось, что одна нога закручивается у нее вокруг другой, хотя она просто переминалась от смущения с ноги на ногу.

— Во-во, бросили ее хозяйство, а без него как без рук, — проворчал Ваарт и напоказ подмигнул, чтобы его слова не приняли всерьез.

Грайс внимательно осмотрел застекленную будочку. Копланд назвал ее конторой, но она больше походила на склад. Ее выгородили у внешней стены, и к этой стене, почти до потолка, прикрепили широкие деревянные полки. А на полках в огромном количестве лежали кипы бумаги всевозможных форматов, пачки конвертов, открыток, бумажных этикеток и стопки заготовок для визитных карточек — их тут было столько, что печатному прессу, о котором говорил ИПБ, хватило бы работы не меньше чем на полгода. Грайс понятия не имел, каким образом получены все эти бумажные запасы, но он сразу понял, откуда здесь взялись архивные шкафы, стулья, столы и прочее конторское оборудование. Ему представилось, что ураган, унесший когда-то девочку, которую играла Джуди Гарланд, в страну Оз, где жил Волшебник Изумрудного города, разразился теперь над Отделом канцпринадлежностей и доставил сюда всю отдельскую мебель вместе с вешалкой, корзинами для мусора и большинством служащих.

— Узнаете родную обстановку? — весело спросила Грайса миссис Рашман.

— Во-во, родное старье, — проворчал Ваарт. — А надо было выписать новые столы, да и весь тут сказ, — их же там в подвале навалом!

— Мы обдумывали этот шаг, мистер Ваарт, — немного брюзгливо, на взгляд Грайса, ответил Джервис: он, видимо, усвоил себе такую манеру говорить, чтобы внушать людям уважение к своей ответственной должности инженера по противопожарной безопасности. — Но нас бы сочли просто ворами, если б мы стали вывозить новую мебель.

— Они, видите ли, сказали, что везут мебель на ремонтную фабрику, — объяснила Грайсу миссис Рашман. — Верней, сказали бы, если б их остановили.

Хаким, широко улыбаясь, вынул из кармана дорогой бумажник крокодиловой кожи, наверняка купленный у какого-нибудь родственника-оптовика по льготной цене, и, достав оттуда официального вида бумагу, протянул ее Грайсу.

— Документы у нас, как видите, в полном порядке, — сказал он. — С годами этот пропуск станет бесценной реликвией.

На фирменном бланке «Альбиона» значилось: «Обновление/восстановление. Разрешено к выносу». А ниже следовал подробный перечень отдельской мебели и две подписи — в одной Грайс узнал росчерк Копланда, а другая, скорей всего, была поддельной.

— Но ведь такого бланка не существует, — сказал Грайс, мысленно пробежав глазами свой Комплексный Контрольный Лист, хранившийся, кстати, на расстоянии пяти футов от него в одном из архивных шкафов. Жуткое дело, подумал он.

— Наш общий друг мистер Копланд изготовил его на печатном прессе, который я вам показывал, — любезно объяснил Грайсу Ферьер. — Неплохо сработано для новичка, верно?

Копланд, просияв от похвалы, скромно сказал, что бланк выглядел бы, наверно, лучше, если б им удалось отпечатать его на «Уофдейле».

— Это наш главный печатный станок, — снова разъяснил Грайсу Ферьер. — Мы тут кое-чему научились, мистер Грайс. Ваши коллеги посещали вечерние курсы печатного дела, ну, а мистер Ваарт и я вели с ними практические, так сказать, занятия. Но у нас нет энергии.

— Типографию отключили от энергосети, мистер Грайс, — вставила миссис Рашман. — Но нашим ветеранам удалось подсоединиться к основной линии.

— То-то и есть, что вроде бы удалось, — подтвердил Ваарт.

Братья Пенни, чье смрадное дыхание нейтрализовал довольно приятный запах машинного масла и типографской краски, распространяемый комбинезоном Копланда, вклинились со своим традиционным дуэтом:

— Они хотели подключить нас к складу красок по соседству…

— …Но там могли заметить перерасход энергии…

— …И они подключились прямо к электростанции…

— …А этого уж никто не заметит. Ахххк!

— Кххха!

Грайс, кипевший негодованием с тех самых пор, как ему показали поддельный пропуск, решил, что они уклонились от главной темы. Он возмущенно посмотрел на Копланда.

— Так вы, стало быть, сочинили записку от имени ИПБ для отвода глаз, а посылая меня разыскивать мебель, знали, что это охота за химерами?

— В общем, вы правы, мистер Грайс, — ответил Копланд. — Нам пришлось-таки поднавести тень на божий день.

— Чтобы украсть отдельскую мебель?

— Давайте лучше скажем — реквизировать, — вмешался Джервис.

— А правильней всего — достать, — поправил их обоих Ваарт.

Все они были явно очень довольны собой — банда веселых жуликов, подумал Грайс, — и с радостным нетерпением ждали вопроса, который он им поневоле и задал:

— Да зачем вам это понадобилось?

Норман Ферьер решительно шагнул вперед, и все с привычным уважением расступились перед ним — именно с привычным уважением, отметил про себя Грайс. Он подвел Грайса к своему столу, который был чуть больше остальных (изготовитель «Комформ», каталожный номер Б4Б/00621, предназначается для младших администраторов, машинально припомнил Грайс) и за которым сидел в Отделе канцпринадлежностей Копланд. На столе в рабочем беспорядке стояло несколько деревянных бокалов, туго набитых карандашами и ручками, несколько конторских подносов с бесчисленными листами схем, чертежей, графиков, диаграмм и шрифтовых карт, прижатых цинковыми клише, а сбоку — раздвижная полочка, плотно заставленная растрепанными книгами. Грайсу удалось прочитать некоторые названия — Справочник писателя и полиграфиста, Энциклопедический словарь Роже, Оксфордский толковый словарь, Альманах Уитикера и прочее в том же духе; а еще на полочке стояли тонкие томики в бумажных обложках, похожие на сборники стихов. Воистину, полка интеллектуала.

Ферьер выхватил с полочки один из томов, причем выхватил так стремительно, что несколько соседних книг ссыпалось на пол, и в упор глянул поверх очков на Грайса, как бы определяя уровень его интеллекта. Порывистая энергичность уживалась в этом человеке со спокойной властностью. Недаром Тельма сразу же бросилась подбирать упавшие книги, хотя вовсе не была услужливой девицей.

— Читали вы что-нибудь Арнольда Беннета, мистер Грайс? — Вполне подходящий для этого книжника вопрос, подумал Грайс, он наверняка довольно часто начинает разговор с цитаты из любимого автора.

Арнольда Беннета Грайс не читал, но видел телефильм по его роману «Клейхенгер», а Ферьер как раз и совал ему в руки этот роман, такой растрепанный, будто его выудили из мусорного ящика.

— Вот, прочтите-ка, пожалуйста, отмеченный тут абзац.

Грайс без всякого энтузиазма взял в руки книгу. Экранизированный «Клейхенгер» с очень медленно разворачивающимся действием ему в свое время совсем не понравился. А людей, которые заставляли его что-нибудь читать у них на глазах, он считал пренеприятнейшими типами, потому что никогда не знал, чего они ждут — взрывов хохота, восхищенных восклицаний или досадливых покрякиваний.

Но сейчас ему таки пришлось прочитать отчеркнутый красной шариковой ручкой пассаж:

«Спокойная и неспешная коммерция в провинциальном городке давала почти неосязаемые прибыли, но все же кормила людей. И никто не замечал, насколько интересен этот процесс, эта кропотливая деловая жизнь, медлительное перераспределение капиталов, мешкотное воздвижение и медленное угасание репутаций на фоне уходящих в прошлое веков. Печатное дело с применением ручных станков привилось тут и стало медленно расцветать после Французской революции. Издавались Библии да иллюстрированные Травники, а ленивые ослы развозили их в переметных сумах по всему графству; и никто не слышал ничего романтического в пыхтенье паровых печатных машин, размножающих счета и каталоги сотнями, а то и тысячами в час…»

Грайс ничего не понял и молча отдал раскрытую книгу Ферьеру, надеясь, что тот укажет ему на зашифрованную шутку или глупую опечатку. Ферьер, однако, рассеянно сунул книгу в карман халата, а потом сказал:

— Печатное дело, мистер Грайс, издавна питает коммерцию жизненными соками. Если где-то идет напряженная деловая жизнь — значит, вы обязательно обнаружите там и типографию. А если типография закрывается или куда-нибудь переезжает — значит, деловая жизнь идет на спад. И наоборот, если в каком-то районе деловая жизнь давно захирела, фабрики закрыты и заколочены, но в узком неприметном переулочке открылась хотя бы крохотная типография — жди возрождения. Потому что печатное дело не только поддерживает — оно рождает коммерцию.

Явно заранее отрепетированная речь, подумал Грайс. Оглядевшись, он увидел, что все почтительно слушают Ферьера. А Копланд, игравший здесь, по-видимому, всего лишь вторую скрипку, не только мирился с тем, что его подчиненный по «Альбиону» захватил власть, но слушал его как спасителя человечества.

— Печатника можно уподобить бродячему врачевателю древности, мистер Грайс, он способен излечить от любого недуга — или по крайней мере способен убедить людей, что ему подвластен любой недуг, а этого часто вполне достаточно. Ваше предприятие лихорадит? Закажите печатнику рекламные плакаты или брошюры — многие процветающие фирмы завоевали себе место под солнцем благодаря красочным рекламным брошюрам. Печатник изготовит вам вывеску, объявление о часах работы конторы, фирменный календарь с рекламой ваших товаров. Потребители не помнят адреса фирмы? Значит, вам нужны конверты о отштампованным на них адресом вашей фирмы. Заказчик хочет получать товары почтой? Для этого нужны типографские бланки почтовых заказов. Каталог товаров — тоже дело печатника. Изящная упаковка, красочные бумажные сумки — тоже. Чтобы заказчик расплатился с вами, пошлите ему отпечатанный в типографии счет. А заодно уж не забудьте обзавестись и типовым напоминанием: «Вы пропустили срок платежа. Будем вам очень благодарны, если вы по возможности быстро оплатите наш счет».

Слушатели весело захихикали. Возможно, он работает лектором-почасовиком на вечерних курсах по печатному делу, подумал Грайс. Язык у него подвешен прекрасно, и умения заинтересовать слушателей ему, конечно, не занимать.

— Я не знаю, кто вам обо мне говорил, мистер Грайс, но что-то вы, по-видимому, слышали, раз пришли. Я всю жизнь был печатником. Меня обучили этому делу в маленькой хаммерсмитской типографии. Ничего особенно серьезного мы, как правило, не печатали: нам заказывали лотерейные билеты, а не красочно иллюстрированные Травники, о которых пишет мистер Беннет. Но иногда и мы получали необычные заказы — нам поручали изготовить серию литографий или, например, отпечатать малым тиражом книгу, издаваемую автором за собственный счет. И тогда мне приходилось не только печатать, но и переплетать книгу и подготавливать для переплета тисненую кожу — я освоил все профессии полиграфиста. Мы, конечно, состояли в профсоюзе, а профсоюзные законы запрещают работать не по своей специальности, но мы привыкли делать все что нужно, была бы работа. А потом нашу типографию купил «Альбион», и меня перевели сюда, в это здание. Да я и не возражал, потому что по реконструкции улицы нашу маленькую типографию все равно должны были снести. Ее и снесли, начисто своротили бульдозерами. И вот получилось, что деньги-то «Альбион» заплатил, но ничего не приобрел, а только ослабил свое финансовое положение.

Все это, разумеется, было интересно, Да только Грайса-то не касалось. Неужели они так и не спросят его, зачем он пришел? Ведь им должно вроде бы казаться, что он отправится отсюда прямо к Лукасу и выдаст их всех с головой. Ну а если не к Лукасу, то к Пам. Надо бы, кстати, выяснить, в каких они отношениях с альбионской труппой, ведь по крайней мере один из них, Ваарт, похаживал на собрания любителей. Так кого же поддерживает эта шайка?

Между тем Ваарт, который был тут явно в своей стихии, кого бы из альбионцев он ни поддерживал, мечтательно сказал:

— А работа на здешних фабриках кипела вовсю, с утра до ночи, стало'ть, кипела, это каждый, небось, помнит.

— Совершенно верно, — подтвердил Ферьер, но обращался он по-прежнему к Грайсу. — Вы не можете себе представить, каким оживленным был в те времена Грэйн-Ярд. Небольшие фирмы арендовали здесь каждый склад, каждый пакгауз, на помещения был такой спрос, что существовал даже список фирм, которые ждали своей очереди. Склады-то здесь пустовали давно, потому что городские власти запретили пользоваться речными причалами, просто сломали их, но планов использования этого района с его складами было великое множество. Да ничего из этих планов не вышло, городские власти решили снести все здешние постройки ради какого-то грандиозного проекта. И вот, когда кончался срок аренды, ее больше не возобновляли, мастерские и фабрики одна за другой закрывались, пустели и прогорали прибрежные кафе, и в конце концов коммерция здесь умерла, а типография стала конторой. Одним росчерком пера печатников превратили в конторских служащих и кладовщиков: мы еще приходили сюда на работу, но занимались никому не нужной писаниной — составляли инвентаризационные списки, описи оборудования, архивные реестры, — пока нас не перевели в новое здание за рекой. Нечего и говорить, что грандиозный проект, задуманный городскими властями, так и остался на бумаге, — мы вполне могли бы работать печатниками в нашей типографии до сегодняшнего дня и худо ли, бедно ли, но зарабатывать себе на пропитание честным трудом. Как говорит Арнольд Беннет: «Спокойная и неспешная коммерция давала почти неосязаемые прибыли, но все же кормила людей».

— Во-во, кормила, и зарабатывали мы наши денежки не дурацкой писаниной, — проворчал Ваарт. Эти слова завершили рассказ Ферьера. Все молчали. Грайс почувствовал, что теперь объяснений ждут от него, хотя из их разговоров он так и не понял, зачем, собственно, они сюда ходят. Он откашлялся и, надеясь, что его кашель не сочтут нервозным, сказал:

— Я, признаться, здорово удивился, когда по случайности узнал, что старую типографию не снесли. Ну, и решил посмотреть — Грант-Пейнтон-то и сам был уверен и меня убедил, что ее давно нет.

— А это уж Ваарт постарался, — с усмешкой сказал Копланд.

— Маленький-то, стало'ть, слушок, он большое дело может сделать, верно? — Ваарт постукал себя пальцем по ноздре, и выглядело это, на взгляд Грайса, очень вульгарно. Таким жестом лондонские рабочие подчеркивают, наверно, свое хитроумие, подумал он.

И сейчас же опять заговорил Ферьер — ему, по всей вероятности, было совершенно ясно, что если уж нужны какие-нибудь пояснения, то давать их должен он.

— Типография, как вы, конечно, знаете, превратилась в трест, и когда построили эту гнусную стекляшку на Грейвчерч-стрит, нас всех перевели туда. Но типографский-то дом и в самом деле хотели снести — я сам видел объявление муниципалитета на воротах типографии, оно висело там несколько месяцев. Я, видите ли, захаживал сюда, потому что на набережной неподалеку от типографии есть очень уютный паб, и я там обедал, чтоб не таскаться в поганый «Лакомщик».

Ну да, паб «Корона», про который говорил Парслоу. Грайс хотел было вставить, что там, как он слышал, есть внутренний дворик, где можно выпить на свежем воздухе, но промолчал: и эта вставка, и слова в защиту «Лакомщика», которые вертелись у него на языке, прозвучали бы сейчас, пожалуй, не к месту.

— Но типографию так и не снесли. Я поспрашивал кое-кого в Грэйн-Ярде и узнал, что реконструкция заморожена. Нехватка средств. Можно было надеяться, что здешние здания опять сдадут в аренду, но и этого не произошло. А некоторые из нас к тому времени уже начали догадываться, на кого мы работаем в так называемом «Альбионе», и я стал подозревать, что про типографию просто забыли. Приняли какое-то решение да и положили, как говорится, под сукно — в государственных учреждениях такое часто случается. Ну, а я подобрал ключи к сторожке и обнаружил все типографское оборудование на прежнем месте. И «Уофдейл», и линотипы, и переплетные станки — словом, все оборудование, которое стоит многие тысячи фунтов, брошено ржаветь и пропадать. Значит, про типографию действительно забыли. И я скажу вам, в чем тут дело, мистер Грайс. Все документы, касающиеся нашей старой типографии, обречены на вечное забвение в Архивном секторе этой проклятой стекляшки за рекой.

— Вот, стало'ть, куда нас жизнь-то загнала! — Ваарт удовлетворенно подмигнул Грайсу, довольный то ли своим резюме, то ли сложившейся ситуацией.

— Стало быть, так, — бездумно откликнулся Грайс. Но чувствуя, что от него ждут чего-то еще, как эхо повторил Ваартовы слова: — Вот, стало быть, куда вас всех жизнь-то загнала. — А Ферьер принял его реплику за просьбу продолжать.

— Представьте себе, мистер Грайс, я, рабочий-печатник, должен был сидеть за конторским столом, а все типографское оборудование ржавело, никому не нужное, в пустой типографии! Что бы вы сделали на моем месте, мистер Грайс?

Грайс вежливо, но молча покачал головой. Он-то просто стал бы весело рассказывать сослуживцам про идиотизм начальства. «Анекдот, да и только!» — с ухмылочкой приговаривал бы он, разгуливая по отделам. Но Ферьер, конечно, ждал от него искреннего сочувствия тяжкому горю.

— Я поделился своими замыслами с Джеком Ваартом, и он полностью меня поддержал, так же как и Дуглас, альбионский швейцар — вон он стоит, — у которого любовь к печатному делу вошла в плоть и кровь. хотя он был здесь всего-навсего подсобным рабочим. Потом, очень, разумеется, осторожно, мы рассказали другим — тем, кто предпочел сокращению стекляшку на Грейвчерч-стрит. Но никто нашими планами не заинтересовался: людей больше устраивало отсиживаться за конторскими столами или дремать по углам с метлой в руках, дожидаясь пенсии, — некоторые из них были когда-то первоклассными мастерами-печатниками, но разленились и постепенно приохотились к безделью. Возможно, если б они узнали, что «Уофдейл», целый и невредимый, стоит в пустой типографии, им снова захотелось бы работать, да опасно было открывать этим перерожденцам всю правду. Тогда мы стали отыскивать старых служащих, которым надоело бездельничать, и туманно намекали им, что хотим организовать маленькую типографию. Мистер Копланд присоединился к нам первый.

— А я, понимаете ли, как раз поступил на вечерние курсы печатного дела, — с пылкостью новообращенного принялся объяснять Грайсу Копланд, — просто чтобы чем-нибудь развеять скуку, начал учиться три вечера в неделю рабочей профессии. Я был сыт по горло бездельем, а вышло, что мое хобби обернулось возможностью честно зарабатывать себе на жизнь.

— Мы все были сыты по горло, — вставила миссис Рашман. — Когда мне намекнули про типографию, я сразу сказала, что готова на любую работу — хоть печатать, хоть сортиры чистить, — лишь бы сбежать из «Альбиона».

И тут, словно бывшие алкоголики на собрании общества трезвости, все стали наперебой рассказывать Грайсу, как они тут оказались. Мистер Кули со Склада снабжения всю жизнь мечтал делать что-нибудь собственными руками, а здесь, кроме всего прочего, нашел еще и невесту. Глядя на него, Грайс подумал, что он готов целовать полу рабочего халата у Ферьера. Хакима завербовали в типографию, когда он решил посоветоваться с Ваартом, сколько нужно денег на печатный станок — он надеялся основать собственное дело. Три одноруких швейцара по-прежнему молча колдовали над электрическими кабелями в траншее, но Грайсу сказали, что Дуглас завербовал Тельминого дядю и подменного швейцара, дежурившего вместо больных и отпускников, — они оба считали «Альбион» раем для жуликоватых бездельников. Братья Пенни выбрали типографию наобум: им поначалу было все равно, куда прятаться от безделья — в Сент-Джуд, к любителям, или сюда.

— И правильно выбрали, — похвалил их Ферьер. — У этих горе-сыщиков вы бы уже через пару дней взвыли от скуки.

— Бездельники, — определил Ваарт и сделал вид, что плюнул на пол.

— Так зачем же вы-то к ним ходите? — резонно ввернул Грайс.

— А чтоб доглядывать, — отозвался Ваарт. — Надо ж нам знать, чего они там удумают. Вот я для всеобщей пользы на их вшивых собраниях, стало'ть, и сижу.

И только Тельма пока что не высказалась. Она слушала всех с глуповатой улыбкой, словно здесь рассказывали анекдоты. Посмотрев на нее, Грайс даже не сразу сообразил, что она все время тут и стояла. Копланд перехватил его взгляд и сказал:

— А Тельму мы спасли от Британского дракона, он уже примерялся ее сожрать. Верно, Тельма?

Та захихикала, расцветившись как ярко-красная клубничина.

— Если станет известно, что она водила вас к секретному конференц-залу, у нее могут быть серьезные неприятности, — пояснил Ферьер, первый раз показав, что он знает, кто такой Грайс. — И мы решили, что ей лучше не появляться в «Альбионе». К счастью, вас накрыл наш друг Дуглас, и он, конечно, не доложил начальству про ваш поход. Но вы-то, наверно, рассказали любителям о своих открытиях?

— Рассказал, и сегодня у них экстренное собрание.

— Надо их послушать, — обращаясь к Ваарту, бросил Ферьер, и тот понимающе кивнул. — Пустая болтовня, похоже, кончается.

Для человека, уволившегося из «Альбиона» полтора года назад, он превосходно знал тамошнюю обстановку. Грайсу и самому казалось, что время болтовни миновало.

— А что теперь, по-вашему, должно случиться? — спросил он.

— Трудно сказать. Я примерно представляю себе, как «Альбион» мог бы расправиться с Тельмой. Однажды парнишка-рассыльный из Отдела внутренней почты узнал про наш трест кое-что очень важное. Он ухитрился стянуть несколько писем, и среди них — некий секретный правительственный циркуляр… попавший потом в мои руки, скажем так. Рассыльного арестовали и собирались отдать под суд, но он оказался несовершеннолетним, и его упекли в школу тюремного типа для подростков с психическими аномалиями, где он содержится еще и сейчас. А я сослался на сердечный приступ и поспешно исчез. Вы можете посчитать меня не в меру впечатлительным, мистер Грайс, но ради сохранения своих тайн они готовы на все!

— Так значит, ходить сюда, насколько я понимаю, чертовски опасно, мистер Ферьер? — спросил Грайс. Ему теперь было совершенно ясно, что Тельма-таки втравила их обоих в скверную историю, хотя сама она, судя по ее идиотской улыбке, этого до сих пор не уразумела.

— Едва ли, мистер Грайс. Взгляните на дело с их точки зрения. Мы ведь не пытаемся спутать им карты, не ведем никаких расследований. Альбионская труппа играет с огнем, а мы в нашей типографии ничем, я думаю, не рискуем, потому что занимаемся только своими собственными делами.

— Вот куда нас жизнь-то загнала, — опять сказал Ваарт. Этой фразой он, видимо, всегда теперь определял их нынешнее положение.

Грайс восхищенно оглядел своих коллег, у которых, впрочем, не было никаких надежд остаться его коллегами и в будущем, потому что за наглое самоуправство их вышвырнут, конечно, из «Альбиона». Вот ведь нервы у людей — творят уголовщину, а ведут себя словно беззаботные курортники, решившие послушать музыку в приморском курзале. Ему вспомнился фильм «Банда из Лавендер-Хилла». Ферьера, пожалуй, мог бы сыграть сэр Алек Гинес, превосходно умевший перевоплощаться.

— Но ведь факт остается фактом — вы захватили типографию, которая вам вовсе не принадлежит.

— Ну и что? — беспечно сказал Ферьер. — Она же была никому не нужна. Мы просто подремонтировали за несколько месяцев брошенное на произвол судьбы оборудование, починили крышу, подключились к электросети (незачем вдаваться в подробности, как мы это сделали), а запасов бумаги у нас хватит на целый год. Мы занимаемся делом, мистер Грайс, вот и все.

Да, бумаги им хватит надолго, подумал Грайс. Причем вряд ли они нашли ее в типографии — она не казалась отсыревшей или, к примеру, запылившейся, а была совершенно новой, — и, чтоб купить такую уймищу бумаги, им наверно пришлось выложить кругленькую еумму.

Он заметил, что братья Пенни застенчиво ухмыляются, просительно посматривая на Копланда. Если им хотелось, чтобы он заговорил о них, они своего добились.

— Наша бригада 2 — Пенни — 2 просветит вас, если вам это интересно, как мы запаслись бумагой, — по-отечески глянув на них, сказал Копланд.

И братья Пенни с хихиканьем поведали ему удивительную историю, надеясь потрясти его до глубины души. Складывая их раздробленные фразы воедино, он понял, что заполучить бумагу им удалось благодаря пресловутому процессу изъятия и что его, Грайса, пожалуй, могут назвать их соучастником, поскольку он теперь тоже ведал заменой устаревших документов. А на самом-то деле братцам помогал Ваарт, который должен был следить, чтобы вовремя пополнялись запасы канцпринадлежностей, и жених миссис Рашман со Склада снабжения. Да и сам процесс изъятия искусно изобрели именно братья Пенни, чтобы снабдить типографию всем необходимым.

Сначала они затребовали через Ваарта огромное количество канцпринадлежностей и распределили их по нескольким отделам, причем на случай неожиданной проверки документы у них были в полном порядке. Потом разослали уведомления, что бумага определенных сортов и некоторые бланки считаются устаревшими — бланки они включили в процесс изъятия, чтобы кто-нибудь не заподозрил жульничества, — и затребовали все это обратно. А потом сотни кип самой лучшей бумаги (якобы предназначенной для нужд Ремонтно-планировочного отдела), тысячи разнообразных конвертов, незаполненных счетов, ценников и торговых этикеток были переправлены в типографию. Руководил отправкой мистер Кули, и если б его спросили, куда вывозится вся эта бумага, он ответил бы, предъявив при необходимости соответствующие документы, что ее по ошибке замаркировали как секретную, и теперь она подлежит уничтожению; а грузилась бумага в автофургон без опознавательных знаков.

— Короче, блестящая операция, — заключил Чарльз.

— Хотя себя и не принято хвалить, — скромно добавил Хью.

— Отправлено — и концов не найдешь, — подытожил Чарльз, решив оставить за собой последнее слово.

— Концы, стало'ть, в воду, — удовлетворенно сказал Ваарт.

Но Грайс не очень-то им поверил: природная осторожность призывала его поостеречься. Поздравлять их он, пожалуй, пока не будет, хотя ждут от него именно поздравлений. Как бы они ни ликовали, вряд ли им удалось упрятать в воду все концы.

Он думал напряженно и долго; потом на губах у него мелькнула победная улыбка, но он прогнал ее, чтобы не выглядеть враждебным, и с торжеством спросил:

— А налоги?

— Кххха! Ахххк! Х-х-хе! Чхих! Чха! Хвяк! У-ху-ху-ху-ху! — Он попал впросак. Сел, что называется, в лужу. Они от души потешались над ним.

— Именно, мистер Грайс! — покровительственно воскликнул Ферьер, когда раскаты хохота смолкли. (Все другие выражались гораздо ехидней. «Он думает, мы вчера родились! Умник, стало'ть, нашелся! Ох, и сказанул!» — выкрикивали они.) — О налогах мы первым делом подумали, мистер Грайс. Я осторожненько навел справки в муниципалитете. Их ежеквартально выплачивает налоговому управлению районный отдел Генерального казначейства, а рассчитывает ЭВМ, которую запрограммировали, когда «Альбион» стал коммерческим трестом. И пока программу ЭВМ не изменят — а этого наверняка в ближайшее время не случится, — все будет идти своим чередом.

— Есть еще какие-нибудь вопросы, уважаемый? — с наглой усмешкой спросил его Хаким, хотя ему-то, иммигранту или, может, сыну иммигрантов, следовало бы вести себя в Англии поскромнее.

— Нет, — сухо ответил Грайс. — Желаю вам всем удачи.

— Нам нужна помощь, а не удача, — сказал Ферьер. — Практическая помощь. Нас очень мало, понимаете? Больше, чем вы увидели сегодня, но все-таки мало. А если быть точным, то двадцать четыре человека, и те, кого здесь нет, ждут удобного момента, чтобы потихоньку уйти из «Альбиона», массовый уход насторожил бы высшее начальство. И все же у нас не хватает сотрудников. У «Глашатая» работы будет невпроворот, и мы ищем людей, которые стали бы трудиться не просто за деньги, а по велению сердца.

— «Глашатая»? — спросил Грайс, пропустивший мимо ушей, как это часто с ним бывало, основную суть рассказа и запомнивший только необычное название.

Из вороха бумаг на своем столе Ферьер извлек несколько фирменных бланков с изящно отпечатанной шапкой и один из них протянул Грайсу. Бланк был выполнен превосходно — броский, но не назойливый, современный, но без ультрамодернистских штучек. Не считая себя серьезным знатоком, Грайс все же с уверенностью сказал бы, что Ферьер, безусловно, профессиональный и даже, пожалуй, талантливый полиграфист-оформитель.

— Кое-кто из нас возражал против левоватого, так сказать, оттенка в этом названии, но мы тем не менее остановились именно на нем — надо же нам как-то назвать свое детище. Завтра типография «Альбион» окончательно исчезнет — возродившись под именем «Глашатай». А мы пока — если кто-нибудь поинтересуется — просто бригада наемных ремонтников. Грэйн-Ярд постепенно оживает, мистер Грайс, и ему вскоре понадобится своя типография. Возможно, вы и не обратили внимания, когда шли сюда, мистер Грайс, но ростки новой жизни пробиваются здесь повсюду. Давно заброшенные здания сдают в краткосрочную аренду, и на развалинах умерших возникают новые, пока еще крохотные, мастерские. Так после бомбежки люди вылезают из глубоких бомбоубежищ и пытаются снова наладить жизнь, хотя их окружают зловещие руины, а война еще вовсе не кончилась. Помните, у Арнольда Беннета: «И никто не замечал, насколько интересен этот процесс, это неспешное перераспределение капиталов, мешкотное воздвижение и медленное угасание репутаций на фоне уходящих в прошлое веков»? Сейчас опять начинается медленное, очень медленное перераспределение капиталов и воздвижение репутаций, и мы полны решимости включиться в этот процесс и завоевать собственное место под солнцем. Так хотите вы присоединиться к нам, мистер Грайс?

— Я? — Грайс был и польщен, и напуган предложением Ферьера. Первый раз ему предлагали новую работу: обычно он сам просился на свободное или освобождающееся, по слухам, место.

— Терять-то вам, стало'ть, все равно нечего, — подбодрил его Ваарт. — Чего вы там потеряете, в той стекляшке для лоботрясов? — Ваарт небрежно ткнул большим пальцем туда, где за рекой высился «Коварный Альбион».

И Грайс вдруг ощутил удивительную легкость. Это незнакомое ему ощущение нахлынуло на него, когда он переступил порог типографии, но поначалу оно затушевывалось взволнованным беспокойством, что он будет вовлечен в бурный круговорот каких-то притягательно опасных и таинственных событий. А теперь Ваарт как бы открыл ему глаза — он не хотел возвращаться в эту «стекляшку для лоботрясов», его двадцать пять лет мотало по таким вот лоботрясным, но однообразно каторжным службам… и чего он добился? Ему хотелось превратиться в одного из этих энтузиастов, хотелось поверить россказням Ферьера про возрождающуюся Англию. Он хотел работать на ножном печатном прессе, который мог изготовлять тысячу визитных карточек в час и на котором он отпечатал бы одну для себя — КЛЕМЕНТ ГРАЙС, СОТРУДНИК ТИПОГРАФИИ «ГЛАШАТАЙ». Он жаждал начать новую жизнь, стать новым человеком, купить новый костюм — может быть, кремовый, как у Хакима, — и вообще стряхнуть пыль с ушей. Ему осточертело унизительно таиться, считать после получки деньги в уборной, чтобы заначить несколько фунтов от жены, и потом трястись, как бы она их не нашла. Он хотел помнить ее лицо, обсуждать с ней по вечерам свою работу, жить в браке счастливо, иметь нескольких детей, о чем они даже и не заговаривали все эти годы. Хотел обедать в пабах и винных барах над рекой, а ужинать в японских ресторанчиках, где подают замечательные бифштексы. Он хотел… как это сказал Ваарт на собрании любителей?.. А впрочем, не важно, он хотел, чтобы у него выгорело с Пам, оно уже и выгорело, но он хотел еще раз. Ему хотелось жить полной жизнью.

— Об этом стоит подумать, — сказал он.

— Да о чем тут думать? — удивился Ферьер, и Грайс уловил в его голосе презрительные нотки. — Вам надо просто решить, хотите вы работать или дурака валять и к стенке, как говорится, приставлять!

— Совершенно верно, — сказал Грайс, отгораживаясь от их презрения надежной стеной своей обычной предусмотрительности. — Поэтому-то я и хотел бы сначала выяснить, чем занимается «Альбион».

— Неужто вы не знаете, мистер Грайс? — вмешался Копланд. — Наверняка ведь знаете. И все мы знаем.

— А мы вот чего, стало'ть, сделаем, — сказал Ваарт, хлопнув в ладоши, как торговец на рынке, предлагающий покупателю свой товар. — Время сейчас к пяти, верно? А у этих придурков собрание, стало'ть, в шесть. Вот и давайте-ка заглянем туда вместе, а потом уж вы и решите, чего вам, стало'ть, делать. Идет?

Грайс начисто забыл про собрание альбионской труппы. А теперь вот вспомнил одну неприятнейшую подробность, о которой ему вовсе не хотелось говорить.

— Мне надо сказать вам кое-что еще, — пересилив себя, пробормотал он. — Про вашу типографию уже известно. Пока, правда, еще не всем любителям, а только одному из членов их Оргбюро. Известно, что типография стоит на месте, что она не разрушена.

Его слова потрясли их как гром среди ясного неба. Сначала никто не нарушал наступившего молчания, но все они, кроме по-прежнему сияющей Тельмы, явно всполошились. Встревожился даже Ферьер.

— Кому именно? — вспугнув тишину, спросил он.

— Боюсь, что я не вправе это открыть, — совсем уж неохотно промямлил Грайс. Он представил себе, как ухмыльнется Ваарт, когда услышит, что они побывали с Пам в замусоренной сторожке. Нет, про их тайное свидание он скажет разве что под пыткой.

— Вы привели сюда этого оргбюрошника или он вас?

— Вообще-то мы пришли вместе. — Грайс коротко рассказал Ферьеру про находку старого счета и разговор с Парслоу: об этом, как он решил, они имели право узнать.

— Да, положение осложняется, — мрачно обронил Ферьер. — Нам-то казалось, что вы пришли сюда вслед за Хакимом и миссис Рашман. Они, понимаете ли, видели вас в пятницу на вокзале у Лондонского моста, и когда вы сегодня явились, мы подумали, что вы их тоже видели и вам удалось узнать, куда они ходят. Ну, а этот тип из Оргбюро — рассказал он кому-нибудь о ваших открытиях?

— Не знаю, — с несчастным видом ответил Грайс. — Но беда-то в том, что если на общем собрании труппы объявят о моих открытиях — хотя меня уверяли, что не объявят, — то про это неминуемо узнает и Лукас. У него, как мне говорили, есть среди любителей свои соглядатаи.

Миссис Рашман, глядя сквозь стеклянную перегородку — Грайс-то стоял к перегородке спиной, — злобно улыбнулась и негромко сказала:

— Это для нас не новость, милейший мистер Грайс. А одного из них вы сейчас и сами увидите.

Грайс торопливо оглянулся и увидел, что в типографию вошла Пам. Вернее, он, как и все остальные, увидел, что она застыла на пороге, весьма соблазнительная в своем темном берете, туго подпоясанном светлом плаще и черных колготках — теперь-то он точно знал, что это именно колготки. Словно бы проявляемые волшебным фонарем, на ее лице проступили стремительно сменяющие друг друга чувства — удивление, торжество, настороженность, испуг, панический ужас. Она повернулась, чтобы удрать, но у двери уже стояли три одноруких швейцара в полной форме, и каждый из них держал в единственной руке инструмент, которым только что работал, — мощные клещи, кирку и лопату.