Коплан

Автор предупреждает, что все события романа вымышлены, а всякое сходство его героев с реально существовавшими или существующими лицами является случайным.

Глава I

Крики «браво» раздались еще до того, как отзвучали последние такты финала. На огромной сцене большого зала дворца Шайо танцоры советской труппы стояли, застыв в своих позах, пока опускался занавес. Восхищенные великолепным исполнением, красотой танца и темпераментом, зрители аплодировали стоя. Раздавались громкие одобрительные выкрики.

Занавес поднялся: теперь, встав лицом к публике, танцоры, все еще не отдышавшиеся, с блестящими от пота лицами, все вместе поклонились. Крики «браво» удвоились, сопровождаемые стуком каблуков.

Стоя на сцене среди своих товарищей, Олег Некрасов снова поклонился. Счастливое чувство триумфа, вознаграждающее артистов после успешного выступления, смешивалось у него с тревогой, неприятное предчувствие терзало его с приближением решающего момента.

Пять раз поднимался занавес. Национальные костюмы артистов фольклорного ансамбля из Москвы блестели и сияли яркими красками под лучами прожекторов; потом в зале загорелся свет, и тяжелые бархатные складки соединились окончательно.

Началась обычная суматоха: привилегированные зрители проходили за кулисы, чтобы поздравить звезд ансамбля, артисты второго ранга обменивались впечатлениями или возвращались в свои гримерные, смешавшись с реквизиторами и рабочими сцены, спешившими убрать декорации.

Этого момента Некрасов ждал три дня. «Сопровождающие», следовавшие за их труппой во всех поездках и следившие, чтобы артисты не совершали неправильных поступков в капиталистических странах, не могли быть одновременно повсюду в течение первых десяти минут после выступления. Особенно когда оно состоялось в такой столице как Париж и когда различные видные деятели — французские и иностранные — встречались на сцене с атташе советского посольства.

С бьющимся сердцем Некрасов направился к кулисам. Вместо того чтобы пойти в свою гримерную, он направился в туалет, где его, кстати, опередили два или три человека. После короткого пребывания там он вышел, свернул в коридор, ведущий в костюмерную. Спустившись по лестнице в подвал, он пошел за своим габардиновым пальто, которое повесил на гвоздь во время последнего антракта…

Оно все еще висело там, слава богу… Достаточно было одному из служащих дворца Шайо его перевесить, чтобы весь его план сорвался. Танцор быстро надел пальто и продолжил свой путь.

С натянутыми нервами, он подошел к железной двери, выходящей в сады Трокадеро. Она легко открылась, и Некрасов вышел. По боковой дорожке он поспешно направился к ближайшему проспекту.

Теперь он был уверен в успехе своей попытки, однако — странное дело — он не был опьянен чувством свободы. Сейчас, когда он шел один по этому чужому городу, зная, что сжег все мосты, связывающие его с товарищами, родной страной и домом, он испытывал странное чувство ностальгии. Но его рассудок возмутился против этой неожиданной слабости. Некрасов поднял воротник, сунул кулаки в карманы, бросил по сторонам внимательный взгляд и пошел дальше.

От холодного воздуха его немного знобило.

Он жестом подозвал такси. Садясь в машину, бросил шоферу хриплым голосом:

— В комиссариат полиции…

Водитель, заинтригованный как макияжем, так и акцентом и адресом, названным этим странным пассажиром, посмотрел искоса, но потом смирился и тронулся с места.

Несколько минут спустя машина остановилась перед входом в полицейский участок XVI округа. Некрасов сунул шоферу деньги. Не дожидаясь сдачи, он нажал на ручку дверцы, вышел из такси и вошел в здание.

Его окликнул полицейский:

— Что вы хотите?

На лице русского появилось смущение. Он вытащил из внутреннего кармана записную книжку и конверт и произнес, протягивая их полицейскому:

— Не… говорить французский. Убежище… Защита.

Представитель органов правопорядка машинально взял бумаги, переданные ему посетителем, и сразу же понял, о чем речь. Во всяком случае, он так подумал.

Он проводил посетителя в кабинет дежурного, пригласил его сесть и затем доложил капралу:

— Этот тип просит защиты… Должно быть, иностранец, сбежавший прямо из дворца Шайо.

Капрал нахмурился, немного приподнялся, чтобы взглянуть на этого человека через стойку. Его оценка совпала с оценкой часового.

— Возможно, — согласился он, в свою очередь беря блокнот и конверт. — Оставьте, я займусь им.

Во второй половине следующего дня Франсис Коплан вошел в кабинет Старика.

Увидя его, Старик поправил очки и сказал скучающим голосом:

— Я бы предпочел не вызывать вас из-за подобной глупости, но так получилось, что у меня под рукой нет никого другого. Я думаю, что это займет у вас час или два…

Коплан, одетый в темно-серый костюм хорошего покроя, с синим галстуком, подчеркивающим белизну сорочки, непринужденно махнул рукой, чтобы успокоить внешние признаки проявления угрызений совести своего шефа.

— Мой отдых и так затянулся. Чем могу служить?

Поскольку он только позавчера вернулся с задания, в его словах скрывалась определенная доля иронии. Но Старик не выразил к этому никакого отношения и проворчал:

— Люди из ДНТ[12] обращаются к нам по пустякам, как будто у нас нет других забот… К тому же у них хватает переводчиков и они должны, как я полагаю, изучить типа со всех сторон, чтобы понять, что он такое.

Он с досадой пожал плечами, оттолкнул досье, которое изучал до прихода Коплана и которое не имело никакого отношения к причине вызова.

— Садитесь, я объясню вам историю в двух словах, — заговорил он вновь.

Коплан уселся так удобно, как будто разговор должен был продлиться до вечера. Его светлые глаза не выражали ни интереса, ни недовольства. Он знал по опыту, что вступления Старика никогда не соотносились с реальной значимостью работы и что не следовало особо доверять демонстрируемому им презрению.

— Прошлой ночью, — начал шеф, сделав две затяжки, — некто Олег Некрасов выбрал, как это называется, свободу. На практике это означает, что его сунули в тюрягу на несколько часов.

Коплан взмахом ресниц выразил согласие. Старик постучал головкой трубки о край пепельницы, чтобы выбить несколько крошек табака, грозившие упасть на его костюм, затем продолжил:

— Этот Некрасов — один из танцоров московской труппы, совершающей турне по европейским столицам и выступавшей во дворце Шайо в течение недели. Это точно установлено. Парень смылся после того, как опустили занавес, приехал в комиссариат XVI округа и сразу же предъявил свой паспорт и короткую записку на французском: «Примите меня как политического беженца, моей жизни угрожает опасность». Традиционная формулировка беженцев с Востока, желающих въехать во Францию без визы. Позднее его допрашивали в ДНТ. Некрасов заявил, что, не будучи антикоммунистом, он отказывался подчиняться некоторым требованиям советских властей и такое поведение подвергло бы его серьезным опасностям.

— Классическая болтовня… — задумчиво прокомментировал Франсис.

— …и обычно не поддающаяся проверке, — добавил Старик. — В большинстве случаев этот человек является заурядным авантюристом, желающим сменить местожительство и не имеющим возможности обосноваться по другую сторону «железного занавеса». Верные нашим принципам гостеприимства, мы закрываем глаза и разрешаем проживание на нашей территории. Но дело вот в чем: хочет Некрасов набить цену или он искренен? ДНТ не знает. Он утверждает, что располагает сведениями, способными заинтересовать французские спецслужбы, и готов передать их, как только получит гарантии, что сможет жить здесь с новыми документами.

Коплан скривил губы, выражая сомнение.

— Вряд ли это серьезно, — предположил он вполголоса.

— Это и мое мнение, — проворчал Старик. — Я спросил ДНТ, почему они не заставили его все выложить вместо того, чтобы обращаться к нам за помощью. Кажется, они пытались, но Некрасов отказался говорить перед переводчиком: он требует встречи один на один с компетентным человеком, способным понять значение его сведений и хорошо знающим советские внутренние дела. Он не отступил от этой позиции, несмотря на все доводы и запугивания, использованные инспекторами. Тогда я подумал о вас.

Коплан спросил:

— Где его держат?

— Временно на улице Сосе.

— Ладно, я туда съезжу, — сказал Франсис, вставая. — Если этот тип шутник, я вернусь домой и позвоню вам по телефону. В противном случае я вернусь сюда.

— Приятного вечера, — пожелал Старик, показывая этой короткой фразой, что не строит никаких иллюзий относительно исхода допроса.

Коплан взял такси. Он был несколько удивлен, что не пришлось вскакивать в поезд или в самолет.

Около половины четвертого Некрасова ввели в кабинет, где сидел элегантный мужчина высокого роста, который сразу же обратился к нему по-русски.

Избавившись от макияжа, но все еще одетый в сценический костюм — шелковую рубашку, перехваченную в талии, пышные штаны и красные сапоги, — танцор был красивым атлетом лет тридцати. Напряженное выражение его лица немного смягчилось.

— Вы принадлежите к французской разведке? — сразу же спросил он.

— Скажем, я ее представляю, — довольно холодно поправил Коплан. — Почему вы хотели вступить в контакт со спецслужбой?

Некрасов улыбнулся.

— Я этого не особенно хотел… Но если ваша страна предоставит мне убежище, я считаю, что, самое меньшее, я обязан заплатить ей взаимной любезностью.

Он был спокоен, уверен в себе, ничуть не угодлив. Коплан рассматривал его ледяным взглядом, но не подталкивал на путь признаний. Сначала он хотел составить мнение об этом человеке.

Заметив внимательный осмотр, которому его подверг собеседник, Некрасов повел плечами.

— Я перебежчик, но не предатель, — уточнил он, глядя Коплану прямо в глаза. — Не воображайте, что я намерен продавать секреты или вредить Советскому Союзу. Нет… Допустим, я хочу сделать маленький подарок в обмен на право проживания.

— Ваше внимание меня глубоко трогает, но я сомневаюсь, чтобы танцор мог нам сообщить нечто оригинальное в иной области, кроме танца, — иронически сказал Коплан. — Мы имеем хорошие источники информации.

Некрасов не обиделся.

— Ваше право не принять мой подарок, если вы считаете возможным обойтись без него. Для меня самое важное, чтобы вы не отправили меня в СССР.

Чокнутый — или наивный — непременно настаивал бы на огромной важности сведений, принесенных им, но русский явно не старался набить себе цену.

После короткого размышления Коплан произнес:

— В общем, вы не антикоммунист, вы патриот, один из тех, кому режим покровительствует, поскольку вы постоянно ездите за границу, и, однако, вы не хотите возвращаться. Почему же? — Он насмешливо добавил: — У вас неприятности в супружеской жизни?

Некрасов долго смотрел на него, прежде чем ответить. Потом, скрестив руки, он сказал глухим голосом:

— Я дорожу своей жизнью и свободой, не более того. Я не хотел говорить при инспекторах полиции, допрашивавших меня с помощью пришедшего неизвестно откуда переводчика. С вами другое дело: я уверен, что мои заявления не просочатся в прессу. В действительности я был агентом-связником разведгруппы[13].

Коплан достал портсигар и нажал защелку.

— Допустим… Это еще меньше объясняет ваше поведение, — сказал он, засовывая сигарету в угол рта. — В таком положении не кидаются в лапы полиции добровольно.

— Иногда этот выход — наименьшее зло, — возразил Некрасов. — Я предпочел уйти таким образом прежде, чем меня убьют. А мне это грозило.

— Все, кто вступает на этот путь, знают все заранее, — заметил Коплан, прежде чем опустить крышку зажигалки. — Что вас так деморализовало?

Он указал русскому на кресло, сел боком на край стола.

— Меня пытались убить в Швеции, а в Париже едва не сбили машиной, — ответил Некрасов. — Поскольку маршрут нашей труппы известен заранее, найти мой след было не трудно.

— Если вы провалились, это дополнительная причина быстренько вернуться в СССР, — заметил Коплан дружеским тоном. — Вам трудно было бы найти лучшее убежище.

— Может быть, — признал Некрасов. — При условии, что я бы не знал, кто хотел меня убить и почему. А я не имею об этом ни малейшего понятия. Если бы меня засекла контрразведка одной из европейских стран, меня бы арестовали… или установили слежку. Они не пытались бы меня ликвидировать.

— Вы считаете, что два нападения на вас были организованы вашими соотечественниками? — осведомился Коплан.

— Я совершенно ничего не знаю, — признался Некрасов. — Я не исключаю эту гипотезу, поскольку не могу сформулировать ни одной стоящей.

Он говорил без возбуждения, в здравом уме, как человек, оказавшийся перед неразрешимой проблемой, но не старающийся произвести впечатление на собеседника. Казалось, он был искренним.

— Может быть, перейдем к деталям? — предложил Коплан. — По идее, ваша первая реакция должна была побудить вас предупредить вашего начальника: он изъял бы вас из обращения и направил в место, известное ему одному. Почему вы рассказываете мне то, о чем умолчали перед ним?

На лице русского отразилась усталость.

— Я устал от такой жизни, — пробормотал он. — Вначале я согласился, потому что это казалось мне захватывающей и не очень опасной игрой; я выполнял задания для своей страны: переправлял сообщения или микрофильмы, которые мне передавали профессиональные агенты. Но мало-помалу я понял риск, которому подвергал себя: достаточно было одному из этих информаторов оказаться под наблюдением, чтобы меня арестовали и приговорили к нескольким годам тюрьмы. Эта перспектива отравила всю мою жизнь, испортила мне удовлетворение от творчества и лишила радости мои поездки. Покушения на меня переполнили чашу. Разумеется… Некоторые люди не могут бесконечно выдерживать нервное напряжение тайной деятельности, а в этой профессии в отставку не выходят.

Коплан мимикой выразил понимание.

— Короче, — резюмировал он, — вы хотите исчезнуть, сменить имя, начать с нуля. И рассчитываете на мою помощь?

— Да, — сказал Некрасов. — Идеальным было бы, если вы смогли бы выдать меня за мертвого: самоубийство, несчастный случай, все, что хотите. Повторяю: я умею быть благодарным.

Коплан вытянул руку, чтобы стряхнуть пепел сигареты в пепельницу.

— Вытаскивайте из рукава ваш козырь, — спокойно предложил он.

Глава II

— До Парижа мы выступали в Стокгольме, и давность моей информации не превышает десяти дней, — подчеркнул Некрасов. — Я получил ее от информатора, специализирующегося на атомной энергии. Чтобы не давать улик на случай возможных преследований, он передает мне свои сообщения исключительно в устной форме.

— Способ разумный, но малопригодный для переправки новостей технического характера, — возразил Коплан с оттенком недоверия.

— Мы опережаем шведов, и нас не интересуют их открытия, — ответил Некрасов. — Роль этого человека не та, какую вы воображаете, но больше я об этом ничего не скажу. Назовем его для простоты Фредрик. Его рассматривают как серьезный источник информации. Во время встречи он мне сообщил, что неустановленная организация пытается получить планы шведских атомных станций и что он надеется в ближайшее время получить уточнения.

— Если бы добрый десяток государственных и частных организаций занимался этим же, я бы не особо удивился, — бросил Коплан.

— Подождите, — потерял терпение советский агент. — Главное в сообщении Фредрика состояло в том, чтобы предупредить Москву, что деятельность этой организации направлена также на русские и французские станции, и среди прочих — на ваш исследовательский центр в Саклее и на объект в Пьерлатте.

В комнате установилась тишина. Наконец Коплан спросил:

— Это все?

— Да.

Через несколько секунд Коплан решительным движением раздавил сигарету. Он пристально посмотрел на Некрасова и рявкнул:

— Вы что, издеваетесь надо мной? Вы воображаете, что нам нужны такие расплывчатые сведения? За нашими атомными станциями наблюдает масса людей, и постоянно принимаются меры, чтобы избежать проникновения на них любопытных. Ваша информация — это ветер!

Пораженный русский побледнел.

— Но… — пробормотал он, — я полагаю, что если бы один из ваших информаторов прислал вам сообщение подобного рода, вы бы обратили на него внимание?

— Согласен, но мы бы знали, насколько ему можно доверять, мы попросили бы у него дополнительные подробности, постарались бы получить конец следа. Пока что ваша история нам полезна не более, чем сплетня консьержки.

Некрасов опустил голову. Будучи не специалистом, а простым исполнителем, передвижным почтовым ящиком, он никогда не думал о сложности использования информации и искренне считал, что его откровение имеет для французов такой же интерес, как для разведгруппы.

Коплан, угадывая, что происходит в голове его собеседника, начал его просвещать:

— Ценность информации зависит прежде всего от источника. А источник — это вы, то есть он подозрителен. Значит, с самого начала дело сомнительно. На предыдущем уровне источник становится более конкретным, и, если бы вы дали нам возможность встретиться с этим Фредриком, например, я бы начал рассматривать вопрос более внимательно.

Поставленный перед дилеммой, Некрасов задумался.

А Коплан твердо продолжил:

— Если вы действительно хотите оказать услугу, вы должны открыть мне источник… Разумеется — и я вам это гарантирую, — о вас не будет упоминаться, если мы свяжемся с Фредриком. Конечно, мы будем действовать с соблюдением необходимой секретности, чтобы не скомпрометировать его: его нелегальная деятельность в Швеции нас не касается. Нашей единственной целью будет установить, имеет ли атомная шпионская организация свой филиал на нашей территории.

Некрасов поднял глаза.

— Да… Конечно. Это нормально, — уступил он. — Но если я вам дам возможность вступить в контакт с Фредриком, вы мне обещаете, что после я не буду подвергнут допросу о… обо всем остальном?

Коплан двусмысленно улыбнулся.

— Вам бы не хотелось, чтобы вас допрашивали о людях, с кем вы должны были встретиться во Франции, да?

Кислая гримаса танцора подтвердила, что он не ошибся.

— Мы вернемся к этому позже, когда проверим ваши заявления, — заключил Коплан. — Как мы можем связаться с вашим агентом в Швеции?

Было без десяти шесть, когда Коплан вошел в святилище Старика.

— Ну, ваше впечатление? — спросил тот, скорее удивленный, что вновь видит своего сотрудника.

— Смешанные, — ответил Франсис. — Парень точно не фантазер, не мифоман, но я не очень хорошо понимаю, где в его одиссее правда, а где ложь.

Он пересказал свой разговор, сведя его к основным моментам, нарисовал психологический портрет Некрасова и описал его поведение во время беседы.

— В общем, — заключил он, — все, что утверждает этот человек, достаточно правдоподобно, но по большей части не поддается проверке. Он не так глуп, чтобы направить нас по ложному следу, хотя мы его ни о чем не просили. Так что история со Стокгольмом в общем заслуживает более глубокого изучения. Но я не принимаю за чистую монету мотивы, которые он называет, чтобы оправдать свой переход на Запад: предчувствие ареста, покушения на убийство, предметом которых он якобы был, и так далее. Возможно, у него что-то посерьезнее.

Обхватив подбородок рукой, Старик проворчал:

— Или же он выполняет задание. Советы могли выдумать этот способ, чтобы добиться нашего участия, не прося о нем.

— Тогда стокгольмский след действительно очень серьезен, — предположил Коплан. — Во всяком случае, неким Фредриком — информатором не стоит пренебрегать.

Старик поморщился.

— Сомневаюсь… Даю голову на отсечение, что это «двойник». Нормальный информатор собирает и посылает информацию в знакомой ему области, но не знает, что происходит вне его сферы. А этот Фредрик, напротив, сообщает о существовании параллельной организации и обещает более подробные сведения, что означает, что он внедрился в нее без предварительного приказа.

— Неважно… вернее, тем лучше!

— Вы по-прежнему готовы очертя голову броситься в рискованное предприятие, — пробурчал Старик, качая головой. — Вы думаете, что этот тип встретит вас с распростертыми объятиями и кинется поплакаться вам в жилетку? А что вы ему скажете? Что вы свалились с луны? Или что вы полномочный представитель Кремля?

В глазах Коплана блеснула веселая искорка.

— Доверьтесь мне.

— Я знаю, — проскрипел Старик, — у вас всегда находятся аргументы. Но я посылаю своих сотрудников на авантюры, только хорошенько все обдумав, и все-таки в первую очередь я хочу узнать, не заметила ли ДНТ шевеление вокруг Саклея и Пьерлатта. В конце концов, это ее сектор, и мы можем, не желая того, сорвать ее долгосрочные планы.

В этом он был совершенно прав, поскольку беды, которые могут повлечь за собой несогласованные действия, обычно непоправимы, и история секретных служб изобилует трагическими примерами результатов отсутствия координации.

— Кроме того, — продолжал Старик, — несмотря на скудость моих средств, у меня есть в Стокгольме один парень, я его прозондирую: если он собрал некоторые слухи, слишком расплывчатые, чтобы посылать их ко мне, это усилит мое желание узнать больше… Что касается Некрасова, мы некоторое время продержим его взаперти. Вы придете ко мне послезавтра, и постарайтесь за это время утолить вашу страсть к кроссвордам.

В рассказе русского было слишком много пробелов, и поэтому в течение этих сорока восьми часов Коплан не сидел без дела. Да и кроме того, недавние взрывы двух французских атомных бомб привлекли внимание некоторых разведок, и дружеских, и враждебных. Так что Коплану пришлось изучать вопрос по специальным изданиям, чтобы составить себе хоть и общее, но близкое к действительности представление.

Старик тоже не терял времени зря и продемонстрировал это, как только Франсис открыл дверь.

— Сегодня утром у меня была встреча с руководителями ДНТ и военной полиции, чьей обязанностью является защита наших исследовательских, промышленных и военных объектов, занимающихся атомной энергией. По их мнению, сектор чист; ни побегов, ни попыток подкупа, персонал идеологически надежен.

— Так бывает всегда до того дня, когда находишь подарок, — невозмутимо заметил Коплан.

— Я согласен, что это ничего не значит, — признал Старик. — Но вы знаете, почему я организовал это собрание… Теперь у нас свободны руки.

— А что сообщил коллега из Стокгольма?

— Ничего. Он недостаточно высокопоставлен, чтобы осуществить проверку: он не бывает в кругах, где говорят об этих проблемах. Это мирный отец семейства, который большую часть своих сведений извлекает из внимательного прочтения шведских газет и журналов. Но, возвращаясь к нашему утреннему совещанию, мнение ответственных лиц таково: если правда, что некая организация нацеливается на наши атомные станции, то это может быть только частная группа, ищущая сведения, которые можно было бы продать странам, заинтересованным в получении современных технологий. Русские, американцы и англичане, продвинувшиеся дальше нас как в мирном, так и в военном плане, имеют достаточно работы, чтобы шпионить друг за другом.

— Значит, — сказал Коплан, — наши шишки недалеки от того, чтобы потерять интерес к делу?

— Они не переполнены энтузиазмом… Они намерены пустить дела идти своим чередом.

Коплан промолчал. Он в задумчивости похлопывал правым кулаком по ладони левой руки.

— На мой взгляд, нам не следует ждать событий, — прошептал он наконец, но если внутренние службы обнаружат однажды тайную деятельность некой организации — а уверенности в том, что это произойдет, нет, — им будет трудно восстановить цепочку. Тогда они обратятся к нам, потому что штаб организации находится за границей, но бог знает сколько тайн у нас стащат до тех пор. А проверив слова Некрасова, мы, возможно, избежим будущих неприятностей.

Старик в свою очередь задумался.

— В этом есть доля правды, — согласился он. — Лучше предупредить, чем лечить, но отправная точка уж слишком слаба… Если бы нам пришлось бросаться на каждый слух, уверяю вас, я был бы вынужден удесятерить свои силы.

— Но ведь можем же мы купить билет на самолет? Позвольте мне сгонять в Стокгольм, — настаивал Коплан.

Старик посмотрел на него поверх очков.

— Какая муха вас укусила? — удивился он. — Вам хочется погулять по Скандинавии?

Коплан игнорировал оба вопроса.

— Фольклорный ансамбль из Москвы вчера утром вылетел из Парижа в Лондон, — сказал он, доставая из портсигара сигарету.

— Посольство СССР сообщило об исчезновении Некрасова в полицию?

Брови Старика поднялись, и он не ответил.

— Нет, — ответил сам Коплан. — Я справлялся. Русские соблюдают полное молчание. Почему?

Новое молчание Старика.

— Потому что Некрасов действительно агент разведгруппы, и они думают, что его захватили мы, — отчеканил Франсис. — Одно из утверждений нашего танцора — основное — таким образом подтверждается. Он действительно из «конторы».

Старик поскреб щеку, пробормотав:

— И этого признака — признаю, позитивного — вам достаточно, чтобы оценить его слова?

— В общем, да. Но есть и другие. Особенно — его след, идущий из Швеции.

— Признаюсь, я вас не понимаю.

Коплан оперся локтем на колено.

— Швеция по производству атомной энергии занимает совершенно особое место, — объяснил он. — Она располагает великолепным набором реакторов, имеет программу, которую собирается осуществить в течение десяти лет и которая является одной из самых обширных в Европе. Она создает серию станций, способных давать ежегодно пятнадцать миллиардов киловатт-часов, и размещает их в искусственных гротах, вырубленных в горах. Наконец, ее научные и технические кадры первоклассны. Добавьте, что это мирная страна с довольно большой территорией, но насчитывающая всего восемь миллионов жителей и несравнимо менее вооруженная в области контрразведки, чем Англия или Франция. Так что она представляет собой площадку, особо благоприятную для внедрения такой сети, какую описывает Фредрик.

Коплан воспользовался секундной озабоченностью Старика и добавил, разглядывая ногти:

— А вдруг эта организация действительно существует? Будет жаль, если Советы захватят ее архивы, как вы думаете? Уж они-то зашевелятся, будьте уверены.

Старик в рассеянности вытер свой стол, потом ворчливо произнес:

— На сантиментах вы меня не возьмете… Нет, в этой комбинации меня беспокоит другое, и, если я дам вам возможность заняться этим делом, это будет по совершенно другим причинам. Я по-прежнему не понимаю, зачем нацеливать сеть на гражданские объекты, тогда как три великие державы раздают почти все сверхсекретное оборудование странам, которые его не имеют. Американцы поставляют атомные реакторы вчерашним врагам — Германии и Японии; русские осуществляют поставки своим наиболее опасным соседям — китайцам. Нельзя открыть научно-популярный журнал, не обнаружив планы и макеты достраивающихся станций, и я мог бы вам показать съемки с воздуха Маркуля и Пьерлатта, опубликованные в популярных журналах. Тогда зачем?

— Опыт других всегда полезен: он избавляет от топтания на месте и неудач. И не все технические достижения публикуются. Конкуренция между крупными фирмами, производящими реакторы или участвующими в строительстве больших промышленных объектов для переработки радиоактивных материалов, сохраняется.

— Да, конечно, но факт остается фактом: великолепная документация и отличные материалы находятся в распоряжении первого встречного, даже если у него нет крупных средств. Он может брать их открыто, из лучших источников. Зачем прибегать к тяжелым маневрам, которые могут дать ему лишь уточнения в деталях?

Почти тут же Старик добавил:

— Я предчувствую, что сеть создана… с разрушительной целью. Вот опасность.

— Вы вогнали меня в дрожь, — произнес Франсис, морщась. — Атомный реактор, рассматриваемый под определенным углом зрения, это готовая бомба, доставленная по назначению.

— Это как мишень, способная увеличить эффект обычного взрыва, — подчеркнул Старик мрачным тоном. — Именно это побуждает меня направить вас в Стокгольм.

Когда Коплан вышел из аэровокзала, в центре шведской столицы уже загорались вывески и витрины, хотя было не больше трех часов дня. Ранние сумерки, дождь и холодный восточный ветер не располагали к прогулкам по городу.

Он пошел по широкому проспекту, какие есть во всех крупных городах, и стал искать глазами отель, в котором мог бы остановиться. Он нашел его через несколько шагов — «Странд», довольно роскошный, но подходящий для суммы в валюте, выданной ему из секретных фондов Республики.

Он вошел внутрь, попросил на английском языке номер.

Устроившись и повесив костюм в шкаф, он развернул план города, купленный на аэровокзале, и стал изучать его.

Бульвары и площади имели названия, которые невозможно было запомнить — и даже произнести, — но он хотел восстановить в голове общую конфигурацию города с несколькими общественными зданиями и историческими памятниками в качестве ориентиров.

Расположенный в месте слияния озера и рукава Балтики, занимающий центр архипелага, состоящего из бесчисленных островов, островков и рифов, Стокгольм и его пригороды образуют невероятно сложное хитросплетение, по крайней мере для иностранного гостя. Проливы, фарватеры, каналы разделяют участки земли, где возвышаются постройки от старых деревянных домов, покрашенных в красный цвет, до многоэтажек и бунгало футуристской архитектуры.

Коплан провел некоторое время, изучая карту, потом оделся и вышел.

Он зашел в кафе, закрылся в телефонной кабине и ровно в шесть тридцать набрал номер 25-16-34. Номер Фредрика.

По словам Некрасова, вступление в контакт начиналось с обмена условными фразами на английском языке, после которых Фредрик назначал встречу где-нибудь в городе. Но имел значение только час, место определялось по дню недели. В кармане Коплана был список этих мест.

Прижав трубку к уху, он слушал гудки. Вдруг ему ответил женский голос:

— Алло?

Франсис, захваченный врасплох, спросил:

— Фредрик дома?

Короткая пауза, потом женщина ответила неуверенным голосом:

— Нет, его нет. С кем имею честь?..

На долю секунды Коплан почувствовал искушение повесить трубку, но, подумав, что пароль позволит ему узнать, в курсе ли дел его собеседница, произнес:

— Это Пауэлл… Я вернулся из Копенгагена.

Прошло некоторое время. Потом, как будто преодолев заторможенность, женщина ответила со смесью скованности и облегчения:

— А, это вы, мистер Пауэлл? Как поживает Расмуссен?

Это был условный правильный вопрос.

— Он страдает от ревматизма, — ответил Коплан. — Могу ли я встретиться с Фредриком сегодня вечером?

— Боюсь, что нет, мистер Пауэлл. А вы не могли бы заехать к нам?

Глава III

Это странное, совершенно неожиданное предложение вызвало у Коплана недоверие и озабоченность. Фредрик уехал из Стокгольма? Тогда почему он, воплощенная осторожность, оставил инструкции, предписывающие эмиссару разведгруппы приехать к нему домой? Или его квартира превращена в мышеловку после того, как его арестовали шведы?

Все эти возможности вертелись в голове Коплана и усиливали его нерешительность. Однако надо было выбирать, и немедленно.

— Напомните мне ваш адрес, я никак не могу запомнить шведские названия, — сказал он извиняющимся тоном.

— Вальгаллаваген, дом сто тридцать восемь, в Лилл-Янсскоген.

— Вы не могли бы повторить?

Женщина повторила по слогам, потом добавила:

— Приезжайте на такси, так будет проще. У меня для вас срочное поручение.

В ее голосе была настойчивая просьба, как будто она опасалась, что была недостаточно убедительна.

— Я приеду к девяти часам, раньше я не смогу, — уверил Коплан.

— Хорошо, я вас жду.

Разговор закончился, и Франсис медленно повесил трубку.

Он вышел из кабины и пошел прямо, наугад, только чтобы дать себе время на размышления.

Что означает эта история?

Некрасов не знал ни фамилии Фредрика, ни его адреса. Следовательно, Коплан даже не знал, действительно ли незнакомка, с которой он говорил, указала ему адрес Фредрика или она вызвала его совсем в другое место.

Что означало это приглашение, полностью противоречащее мерам предосторожности, принятым Фредриком для его связи с советской разведкой?

Франсис уже не раз оказывался в столь же затруднительных положениях и спокойно просчитал риск, которому подвергался, отправляясь в Лилл-Янсскоген.

Отступать было не в его характере. Да и что с ним могло случиться? Попасть в ловушку, расставленную шведской контрразведкой? Это, конечно, было бы неприятно, но могло уладиться: его бы отпустили после того, как он открыл бы свою принадлежность к французской разведке и рассказал всю историю.

А что, если мышеловка была поставлена организацией, о которой Фредрик рассказал эмиссару Москвы?

Коплан поднял глаза и осмотрелся. Увидев площадь, украшенную конной статуей и Королевской оперой, он понял, куда надо идти, чтобы добраться до почтамта.

Дождь лил с наводящей отчаяние монотонностью. Коплан быстро перешел улицу и, подняв воротник, поспешил к широкому проспекту.

Меньше чем за час десять минут он достиг цели. Зайдя в зал, он поискал глазами справочное окошко и подошел к сидевшему там работнику.

Тот, как большинство шведов, говорил по-английски.

— Я нашел связку ключей от машины, прикрепленную к брелоку с телефонным номером, — объяснил Франсис. — Я уже несколько раз звонил, но никто не отвечает. Так что я решил послать эту связку владельцу по почте. Могли бы вы дать мне адрес, соответствующий номеру 25-16-34?

Служащий поскреб висок. Этот иностранный гость, конечно, не мог терять много времени, и его просьба была продиктована похвальными намерениями.

— Подождите две минуты, — попросил служащий.

Он снял трубку телефона, дважды повернул диск, изложил на непонятном языке просьбу пришедшего.

Когда в наушнике послышался голос, он схватил авторучку и набросал несколько слов на листке блокнота.

— Вот, — сказал он, поворачиваясь к Франсису, после того как положил трубку. — Эти ключи принадлежат господину Энгельбректу, Лилл-Янсскоген, Вальгаллаваген, дом сто тридцать восемь.

Он протянул листок. Коплан взял его и рассыпался в благодарностях.

По крайней мере этот пункт был выяснен: женщина назначила ему встречу в доме Фредрика.

Узнав это, Коплан вскочил в такси и велел отвезти себя в посольство Франции.

Было без пяти девять, когда Коплан вышел в сотне метров от места назначения.

Вальгаллаваген была небольшим бульваром, являющимся границей между собственно городом и лесистым пригородом, где богатые виллы утопали в больших садах.

В этот вечерний час большинство людей вернулось домой. Редкие машины и немногочисленные прохожие передвигались по этой великолепно освещенной улице.

Коплан пешком дошел до дома сто тридцать восемь — пятиэтажного здания с широкими окнами, первый этаж которого был занят рядом индивидуальных гаражей. У центрального входа, возле доски с кнопками звонков, находилось переговорное устройство.

Коплан нажал кнопку, помеченную «Энгельбрект», и слишком поздно понял, что он не должен знать фамилии Фредрика. Но у него не было времени сожалеть об этом слишком импульсивном движении, потому что, донесясь из громкоговорителя, искаженный женский голос спросил:

— Мистер Пауэлл?

— Да.

Щелчок. Замок открылся. Коплан толкнул дверь, вошел в маленький холл, где находились два лифта.

Он поднялся на четвертый этаж, заинтригованный тем, что его там ждет, и готовый дать отпор.

Когда он открыл дверь кабины лифта, то заметил женщину, стоявшую на пороге квартиры. Довольно молодая, кругленькая, с красными щеками и встревоженным лицом. Она сделала ему знак войти, не говоря ни слова.

Коплан, держа левую руку в кармане пальто, прошел перед ней в прихожую. Хозяйка тщательно закрыла за ним дверь, потом провела его в гостиную с мебелью светлого дерева, уютную от цветов.

— Я миссис Энгельбрект, — сказала она. — Произошло нечто ужасное… Вчера неизвестные дважды выстрелили в моего мужа из револьвера.

Коплану не надо было притворяться изумленным.

— Я… Я надеюсь, что его не убили? — проговорил он.

Она отрицательно покачала головой.

— Нет. Он в «Софияхеммет», больнице возле стадиона, недалеко отсюда. Пули извлекли, и есть надежда, что он выздоровеет.

По приглашению женщины Коплан опустился в кресло. Удивленный новостью, которую ему сообщила супруга Фредрика, он чуть не забыл, что в ее глазах он был советским агентом.

— Вы его видели после драмы? — спросил он, нахмурив брови.

— Да… Утром. Он пришел в себя и имел силы…

Потрясенная, комкая платок, опустив глаза на ковер, она прокашлялась, чтобы договорить:

— …открыть мне вещи, о которых я не подозревала. В частности, что я должна делать, если вы мне позвоните.

Значит, Фредрик догадывался, что эмиссар из Москвы — настоящий — приедет в Стокгольм? Зная время его звонка, Коплан подумал, что опережает этого связного на двадцать часов. Не слишком много.

— Мне совершенно необходимо поговорить с Фредриком, — глухо прошептал Франсис. — Когда я смогу его навестить?

— Он тоже хочет видеть вас, — заявила его по-прежнему встревоженная собеседница. — Вы могли бы прийти в больницу завтра утром, после десяти часов.

— Ваш муж не находится под наблюдением полиции?

Ее фаянсовые глаза округлились.

— Он? Почему?

Фредрик, должно быть, открылся не до конца. Франсис выкрутился:

— Его должны были допрашивать после покушения. Преступник арестован?

— Не думаю, — сказала госпожа Энгельбрект. — Когда инспектор пришел сообщить мне вчера вечером, он спрашивал, были ли у мужа враги, был ли кто-то особенно настроен против него. Значит, они ищут убийцу.

— Какие еще вопросы он вам задавал?

— О… Я думаю, разговор длился целый час: чем он занимался, сколько зарабатывал, политические взгляды, имел ли долги, вел ли правильную жизнь и тому подобное. Но подумайте: Фредрик — инженер на атомной станции… Это отрасль, куда берут людей только с хорошими рекомендациями. Инспектор в конце концов признал, что нападавшие хотели отобрать у него деньги.

Коплан не был уверен в искренности полицейского: когда инженер-атомщик становится жертвой нападения, следователи не склонны подозревать заурядный налет.

— При каких обстоятельствах стреляли во Фредрика? — поинтересовался Коплан.

Несмотря на жару в квартире, женщина вздрогнула.

— Я точно не знаю, — пробормотала она. — Это произошло, когда он ехал на станцию, на ночное дежурство. Я не понимаю, почему он вышел из машины в этом квартале, почти пустынном ночью. В любом случае, две пули попали ему в спину.

Коплан задумался. Возможно, Некрасов все-таки не врал, утверждая, что его пытались убить. И если Фредрик требовал, чтобы советский разведчик пришел к нему в больницу, значит, он должен был передать важное сообщение.

Коплан, вздохнув, сказал:

— Мне действительно жаль его и вас, миссис Энгельбрект. Я осмелюсь дать вам совет: покиньте Стокгольм до полного выздоровления вашего мужа. Я уверен, что он согласится с моим мнением.

У ошарашенной шведки округлились глаза.

— Я? Но зачем?

Он покачал головой.

— Поверьте мне, так будет лучше.

Он не испытывал опасений за жизнь достойной дамы, но хотел, чтобы она отсутствовала, когда приедет настоящий коллега Некрасова.

Под впечатлением от разговора, полного недоговоренностей, женщина почувствовала, что ее заливает волна страха.

— Я… Но… В общем, вы думаете, что… — пролепетала она, сбитая с толку.

— Уезжайте завтра днем, после последнего визита к Фредрику, — отрезал он, вставая. — Вам тоже угрожает опасность.

Он пожал ей руку, поклонился и вышел из квартиры.

Выйдя на улицу, он огляделся по сторонам, прежде чем направиться в центр. В тридцати метрах впереди, на другой стороне бульвара, он заметил стоящий «опель-капитан» светло-желтого цвета.

По его губам пробежала едва заметная улыбка. Судя по всему, он напрасно мобилизовал эту машину посольства.

Ближе к полудню следующего дня он вернулся в Лилл-Янсскоген и на этот раз остановился перед широким крыльцом больницы.

В регистратуре он узнал, в какой палате находится господин Энгельбрект. Медсестра в безупречном светло-голубом халате и в очень шедшем ей чепце старательно указала ему дорогу на весьма приблизительном английском при помощи плана больницы.

Лифт, коридоры с покрытыми лаком стенами, запах антисептиков, тишина.

Коплан осторожно постучал в дверь с цифрой тридцать восемь на третьем этаже. Не получив ответа, он приоткрыл ее.

Мужчина с седеющими волосами и очень бледным лицом дремал на кровати ослепительной белизны. На ночном столике стояла ваза с несколькими цветами.

Пациент открыл глаза, когда Франсис закрывал дверь. Его глаза блеснули, но он не пошевелился.

— Я вернулся из Копенгагена, — прошептал Франсис. — Моя фамилия Пауэлл.

Фредрик Энгельбрект слегка вздохнул и взмахнул ресницами.

— Садитесь, — шепнул он.

Коплан придвинул стул, устроился рядом с раненым. Опершись локтями на колени, он прошептал по-русски:

— Вы знаете, почему вас хотели ликвидировать?

Инженер облизал губы.

— Я вижу только один мотив, — с трудом выговорил он. — Моя связь с…

Движением подбородка он указал на Коплана, и тот понял, что он подразумевает разведгруппу. Франсис кивнул в знак согласия.

— Вам… будет легко проверить, поэтому я вас и вызвал, — продолжал Фредрик. — Завтра, в три часа дня, у меня встреча с неким Ингваром Скоглундом, в Скансене, перед входом в музей. Если не придет…

Франсис мысленно закончил: если Скоглунд не придет, это будет означать, что он знает, что Фредрика ликвидировали, а значит, он связан с убийцей.

— Опишите мне его.

— Лет тридцати, лицо овальное, черты расплывчатые. Волосы и брови очень светлые, почти белые. Он среднего роста, скорее худой. Обычно ходит в шерстяной шляпе по тирольской моде.

— Ладно, очень хорошо… Но что делать, если он все-таки не придет на встречу?

Бледная улыбка изогнула бескровные губы Фредрика.

— Я знаю, где он живет, — сказал он сквозь зубы. — Я хотел узнать о нем больше… Посмотреть, кто за ним стоит.

Коплан сделал знак, что понимает, чтобы избавить его от излишних усилий.

— В Лидинге, Бромстенгатан, дом пятьдесят шесть, — сказал инженер.

Коплан слегка вздрогнул от удовольствия. Энгельбрект давал ему конец нити.

— Я не в курсе того, чем вы занимаетесь, — сказал Франсис, оставаясь в роли персонажа, которого изображал. — Мне просто приказано привезти ваши последние сведения о происходящем, и я не очень хорошо понимаю, что произошло. Кого представляет этот Ингвар Скоглунд?

Фредрик на мгновение закрыл глаза. Да, конечно, «почтальон», присланный к нему, попал в эпицентр козней, не имея ни малейшего понятия о происходящем в Стокгольме. Для того, чтобы он мог ориентироваться, следовало бы обрисовать ему ситуацию. Тем более что Энгельбрект, несмотря на уверения врачей, не был уверен, что выкарабкается.

— Пить… — попросил он.

Коплан повернулся к ночному столику, налил в стакан немного минеральной воды и поднес ко рту раненого.

Фредрик сделал глоток и подержал воду во рту, прежде чем проглотить.

Неожиданно в палату вошла медсестра.

Ее пристальный взгляд остановился на пациенте, потом на человеке, сидевшем рядом с ним.

Она произнесла фразу на шведском, и Энгельбрект отрицательно покачал головой. Она заговорила снова, глядя на Коплана, но тот не понял ни единого слова из того, что она говорила. Инженер ответил вместо него. Кинув на Коплана суровый взгляд, молодая женщина удалилась.

Коплан, боявшийся, что его выставят за дверь, с трудом поборол свое волнение. Он поставил стакан на столик, бросил на Фредрика вопросительный взгляд.

— Не пить много… Особо не утомляться, — перевел тот с печальной усмешкой.

Болезненная гримаса исказила его лицо, но он быстро взял себя в руки.

— Несколько месяцев Скоглунд меня ненавязчиво зондировал… Сначала я спрашивал себя, не работает ли он на шведскую контрразведку. От одного нашего информатора, занимающего высокий пост в этой службе, я узнал, что это не так… Тогда я поощрил Скоглунда. Наконец он сделал мне предложение, и я его принял. Он хотел знать, как оборудован центр, где я работаю, и где установлен атомный реактор, служащий для изучения материалов, предназначенных для строительства других реакторов. Задохнувшись, он замолчал.

— Я завоевал доверие Скоглунда, — продолжал он шепотом. — Я не понимал его мотивов. Однажды он мне открыл, что собирает данные для исследования об опасностях, которым подвергается население из-за увеличения числа атомных станций. Сверхсекретное исследование, по его словам, ведет всемирная организация общественного здравоохранения. Он мне сказал, что работы уже далеко продвинулись во Франции и СССР и что добровольные информаторы во все возрастающем количестве сотрудничают с этой организацией.

— Я начинаю понимать, — сказал Коплан, чтобы дать раненому небольшую передышку. — Это могло казаться допустимым до того момента, когда вас пытались убить.

Фредрик кивнул:

— Поэтому я не посылал рапортов о тревоге… Я надеялся выяснить проблему собственными силами.

Коплан понял. Роль, которую Энгельбрект играл для Советов, вырисовывалась четко: он не поставлял им научные сведения — в этом они не нуждались, — а информировал о материалах, которые шведам приходилось закупать для своих станций за границей и которые русские могли им поставлять по более низким ценам. Торговое соперничество Восток–Запад. Так что инженер не должен был испытывать угрызений совести, удовлетворяя любопытство Ингвара Скоглунда.

— Вы передали Скоглунду план, который он у вас просил? — спросил Франсис.

— Документ — нет, — проговорил Фредрик. — Никогда. Я просто дал ему устные указания, позволяющие нарисовать набросок. При каждой встрече я сообщал ему новые детали.

— Возможно, вы сообщили все, в чем он нуждался? А после, так как вы становились ненужным…

— Как знать? — вздохнул Энгельбрект. — Теперь вам играть.

Коплан наклонился к нему.

— Я посоветовал вашей супруге покинуть Стокгольм, — заявил он тоном, полным заботы. — Ей может угрожать опасность, когда узнают, что вы не умерли.

Веки инженера поднялись.

— Правда, я об этом еще не думал… Да, она должна уехать. В Финляндию, например… У нас там родственники.

— Скажите ей это, — настаивал Франсис. — А вы что намерены делать, когда выйдете отсюда?

— Остаться. Они не будут повторять. А потом, полагаю, что за них возьмутся всерьез.

— Будьте спокойны…

С этими словами Коплан встал. Он хотел проститься с Фредриком, но дверь открылась, и вошел мужчина в белом халате. За ним следовал другой, в твидовом пальто, державший в пальцах фетровую шляпу.

Последней в палату вошла медсестра.

Врач обменялся одной или двумя фразами с сопровождавшим его штатским, потом обратился к раненому, тогда как другой посетитель посмотрел на Коплана острым взглядом.

Франсис понял, что он лишний, тем более что в разговоре доктора он различил слово, звучавшее близко к «полиция».

Он по-английски пожелал Энгельбректу скорого выздоровления, простился с присутствующими и вышел.

Глава IV

На следующий день, оказавшись в Скансене — юго-восточном районе столицы, — Коплан сожалел о том, что указания Энгельбректа не были достаточно конкретны.

«Перед музеем…» — сказал тот, указывая место своей встречи с Ингваром Скоглундом. Сложность заключалась в том, что их было три на расстоянии примерно в двести метров. Во-первых, Северный музей, большое здание которого тянулось вдоль красивого проспекта. Чуть дальше — Биологический музей, посвященный скандинавской и лапландской фауне. И наконец, в огромном саду Музей под открытым небом, где воссозданы в естественном окружении старые дома, фермы, церкви и мастерские Швеции былых времен.

Инженер, несомненно, не подумал уточнить место, потому что в его глазах Скансен был главным образом фольклорным парком, который летом посещает очень много народа. Но Коплан не мог доверяться этому чувству и решил ходить от одного музея к другому, чтобы быть уверенным, что не пропустит Скоглунда, если тот придет в назначенный час.

У Франсиса было время обдумать откровения Фредрика и сделать из них выводы, но он не мог объяснить удовлетворительным образом нападение, совершенное на советского шпиона, так же как и направленные против Некрасова, поскольку теперь он не сомневался в правдивости танцора.

Пытались ли их убить только потому, что они работали на русскую секретную службу? Или потому, что один из них передал другому информацию, важность которой не понимал ни один, ни другой?

Мысленно рассуждая сам с собой, Франсис шагал по проспекту, не переставая смотреть по сторонам.

Дождя не было, но, поскольку температура опустилась на несколько градусов, это позволяло ожидать первого снегопада. Видимость, к счастью, была хорошей, движение машин умеренным.

Коплан взглянул на часы, когда начал третий рейс между двумя крайними точками. Встреча должна была состояться шесть минут назад, однако он не ослаблял внимания и продолжал рассматривать прохожих.

Несколько раз ему казалось, что он узнал Скоглунда, но всякий раз был вынужден признать, что ошибся.

Через десять минут Коплан начал терять терпение. Он понимал, что после такого опоздания Скоглунд не появится.

Для очистки совести он предпринял последний заход, рассматривая теперь такси, останавливающиеся перед одним из музеев, и заглядывая внутрь стоящих машин.

В половине четвертого ему надоело. Он вернулся в светло-желтый «опель», стоявший в тупике (он выходил на причал), и сказал троим мужчинам, сидевшим в нем:

— Сорвалось, ребята. Надо будет взяться с другого конца. Тип не подал признаков жизни.

Разочарованные, сотрудники французского военного атташе немного поворчали, потому что перспектива выдать себя за шведских полицейских их не сильно забавляла.

— Партия только отложена, — пообещал Коплан, садясь рядом с водителем. — Парень даже интереснее, чем я думал: он мне нужен, и как можно быстрее. И не разрезанным на куски, если возможно.

Коплан предпочел не обращаться за помощью к «мирному отцу семейства», упомянутому Стариком во время их последней встречи. Ему были нужны два-три решительных человека, которых было легко заменить в случае осложнений со шведами.

Дени Равиньян, Поль Мобер и Бернар Раффе, все — сотрудники военной миссии, с энтузиазмом встретили эту командировку, выходившую за рамки их монотонных официальных обязанностей. Прекрасно говоря по-шведски, отлично зная страну и ее обычаи, они имели все качества, чтобы оказать Коплану эффективную помощь.

— У меня есть адрес этого Ингвара Скоглунда, и мы постараемся его сцапать сегодня же, потому что, если стрелявший в Энгельбректа узнает, что его жертва не умерла, вся банда может смыться.

— Отлично. Где же он обретается? — спросил Мобер, сидевший за рулем.

— В Лидинге… Вы знаете, где это?

— О, превосходно! Это район северо-восточного предместья. Мы от него всего в десяти километрах.

— Смешные вы люди, в СВДКР, — пошутил Равиньян. — Приезжаете забрать типа в Лидинге, чтобы узнать, что происходит у нас!

— Вы бы смеялись без передышки, если бы я вам сказал, как обнаружил в Восточном Берлине, чем занималась одна дама, жившая на бульваре Малерб, — возразил Франсис. — В этой работе прямой путь не всегда кратчайший между тайной и разгадкой.

Когда «опель» пересек мост длиной в восемьсот метров и въехал на остров, указанный Мобером, тот попросил точный адрес Скоглунда.

Коплан назвал его и добавил:

— Главное, не останавливайтесь перед его дверью. Маловероятно, что в этот час дня наш человек дома. Мы встанем поблизости, чтобы взять его, когда он будет возвращаться.

Бернар Раффе, до сих пор не сказавший ни слова, произнес:

— Мы рискуем проторчать тут долго и даже пустить корни, если, как вы предполагаете, он сменил место.

— Это, — философски заметил Коплан, — издержки профессии. Если Скоглунд не появится до полуночи, установим сменное дежурство.

Местность была слегка приподнятой. С некоторых участков была видна панорама Стокгольма. Поскольку уже начинало темнеть, в столице и в порту загорались огоньки.

Возле Бромстенгатан Мобер сбавил скорость.

— Почти приехали, — объявил он Франсису. — Где мы остановимся?

— Объезжайте потихоньку квартал, чтобы я мог его осмотреть.

Машина стала одну за другой объезжать стандартные улицы с недавно построенными домами. На маленькой скорости она проехала вдоль Бромстенгатан, и стало ясно, что Скоглунд жил в одной из этих ультрамодных многоэтажек с балконами.

— Ладно, посмотрели, — неожиданно сказал Коплан. — Остановитесь в месте, где стоянка неограничена. Мы разделим работу.

Сблизив головы, пассажиры «опеля» минут десять шепотом совещались. Были выработаны методы бесшумного похищения Скоглунда, а также поведение каждого на непредвиденный случай.

До пяти часов Мобер и Равиньян прохаживались поблизости от машины, готовые броситься к ней, если Коплан и Раффе приведут клиента, а те на тротуаре перед домом пятьдесят шесть как можно более незаметно следили за подходом шведа. После пяти часов они поменялись ролями.

Четверо мужчин заняли свои прежние посты и вели слежку, используя все классические приемы, чтобы остаться незамеченными.

Мысль, что Ингвар Скоглунд мог смыться, терзала Коплана, пока он слонялся вместе с Раффе перед витринами. Что делать, если будет потерян его след?

Местная полиция, он готов был дать руку на отсечение, не сможет найти нападавшего на Энгельбректа, к тому же инженер не упрощал задачу, наоборот.

Около семи часов движение оживилось, и на Бромстенгатан стало больше людей. Зажглись уличные фонари, многочисленные велосипедисты стали ездить осторожнее.

Раффе, не привычный к выявлению подозреваемого в толпе, слишком настойчиво смотрел на прохожих, и Франсис сделал ему замечание.

— Я уже раз десять думал, что засек вашего парня, — заворчал Раффе. — Когда он наконец действительно появится, я не решусь вам сказать из опасения быть снова отчитанным.

— Не расстраивайтесь, — сказал Франсис ровным тоном. — Готовьте вашу речь, Скоглунд в двадцати метрах от нас.

— Где? — спросил ошеломленный Раффе.

— Как раз впереди. Приближается. Следите за его шляпой по последней моде.

Глаза Раффе нашли субъекта среди других пешеходов. Он был всего в нескольких шагах от своего дома.

— Пошли, — сказал Коплан, ускоряя шаг. — Будьте сдержанны, властны и категоричны, как профессиональный полицейский. Он и на десятую долю секунды не должен заподозрить, что это туфта.

Через несколько секунд они преградили Скоглунду путь, и Раффе окликнул его по-шведски.

После первых же слов лицо Скоглунда исказилось. Он с трудом проглотил слюну, губы у него задрожали. Коплан наблюдал за ним, готовый броситься при малейшем подозрительном движении. Раффе, должно быть, велел ему следовать за ними, потому что Скоглунд слабо кивнул и, казалось, ждал, когда ему укажут направление, куда идти. Двое французов встали у него по бокам и заставили шагать к месту, где стоял «опель».

Операция прошла так естественно, что никто на улице ее не заметил. Коплан поздравил себя с успехом. Он эскортировал пленника с чувством, близким к ликованию.

Мобер издалека увидел сцену; он ускорил шаг, чтобы подойти к машине, а Равиньян уже садился в «опель».

Вдруг шляпа Скоглунда взлетела в воздух. Швед покачнулся, его ноги ослабли, и он растянулся бы на земле, если бы две сильные руки не подхватили его.

Коплан подумал, что он разгрыз ампулу с цианидом, но струйка крови, которую он увидел на голове шпиона, убедила его в ошибке. Кроме того, падение шляпы указывало на попадание пули.

Скоглунд так повис, что его телохранители скорее несли его, чем поддерживали. Раффе бросил на Коплана встревоженный взгляд, потому что вокруг них стали собираться зеваки.

— Мы должны его забрать любой ценой, — заявил Коплан еле слышным голосом. — Будьте понахальнее, прикажите им разойтись: вы же полиция.

Одновременно он быстро осмотрелся, чтобы убедиться, что поблизости нет полицейского в форме.

Раффе достаточно энергично отчитывал любопытных и призывал их идти своей дорогой. Он вложил в свои слова столько убедительности, что домохозяйки и два или три мужчины тотчас отступили. Один паренек подобрал шляпу, упавшую на тротуар, и почтительно передал ее Коплану.

Тот надвинул ее на голову Скоглунду, потом схватил его под мышки. Раффе подсунул руки ему под колени, чтобы помочь Франсису перенести тело. Они пересекли улицу со своим грузом, не обращая внимания на продолжавших смотреть на них людей.

Мобер открыл дверцу. Ошеломленный, но не потерявший хладнокровия, он поддерживал ее, пока пришедшие укладывали шведа на заднее сиденье.

— Трогайте, Мобер, — бросил Коплан, садясь в машину. — Смывайтесь, прежде чем кто-нибудь подумает запомнить номер…

Равиньян быстро сел рядом с Мобером. Три дверцы хлопнули одновременно, и «опель» рванул с места.

— Черт возьми! — выругался Бернар Раффе, вытирая лоб. — Что случилось?

Коплан, изучая рану на голове Скоглунда, сквозь зубы процедил:

— В него выстрелили из окна. Возможно, из духового ружья. Я уж думал, нам тоже придется попробовать!

— Он умер? — осведомился Равиньян, сидя боком на своем сиденье.

— Нет, пуля попала в кость, но не думаю, чтобы она ее пробила. Тип просто в обмороке.

— Черт возьми! — выругался Мобер. — Что бы мне догадаться посмотреть наверх!

— Это нам ничего не дало бы, — утешил его Франсис. — Главное, что нам удалось убраться со Скоглундом. Стрелок был наверняка невидим, прятался за занавесками.

Машина въехала на бесконечный мост, ведущий в Стокгольм, и Мобер бесился от необходимости соблюдать ограничения в скорости.

— Где мы теперь его поместим? — спросил он, не поворачивая головы.

Было предусмотрено, что Скоглунда отвезут в частное владение на одном из островов архипелага, но путь на пароме, который можно проделать со здоровым человеком, отпадал с раненым, который был без сознания и которого пришлось бы нести из машины на руках.

— Не знаю, — сказал Коплан. — Необходимый ему уход можем обеспечить мы. Ни у кого из вас нет домика за городом, где мы могли бы подержать его некоторое время?

Наступила тишина, потом Равиньян сказал:

— Я снимаю небольшую виллу в Даларе на лето и уик-энды, но это далеко отсюда.

— Сколько?

— Час езды на машине. Это на балтийском побережье, на юге.

— Мы могли бы без проблем запереть Скоглунда у вас на несколько часов?

— Да, если вы составите ему компанию и при условии покупки лекарств и продуктов.

— Никто не предложит лучшего? — спросил Франсис.

— Это наилучшее решение, — ответил Раффе, бывавший на второй квартире у коллеги. — В это время года там нет ни души. Это Кобур зимой[14].

— Ладно, курс на Даларе, — решил Копллн. — После мы посмотрим, что делать с нашим парнем.

Построенная на скале, у основания которой расстилался полукругом маленький пляж, вилла была отделена от дороги садом, украшенным несколькими строгими пихтами. Она находилась в добром километре от курортных построек, а ближайший дом был скрыт за поворотом дороги.

Скоглунда, который по-прежнему был без сознания, перенесли в гостиную и уложили на диван. Равиньян чиркал спичками, чтобы поджечь хворост в камине. Мобер сложил свои свертки на кухне. Он вернулся с пачкой ваты, эфиром и коробкой стерильных компрессов. Что же касается Раффе, он нырнул к бару, чтобы достать из него бутылку.

Коплан внимательно обследовал раненого.

Направление и глубина раны показывали, что стрелок промахнулся совсем немного: доля миллиметра ниже позволила бы разнести голову шведа. Стреляли, вероятно, со второго этажа, поскольку след, оставленный пулей, был почти горизонтальным.

Когда Раффе протянул Коплану стакан водки, тот сказал:

— Налейте и ему тоже: не повредит!.. Единственное, чего я опасаюсь, что у него сотрясение мозга.

Раффе отпил глоток, потом сказал, глядя на Франсиса с пессимистическим выражением:

— Мы провели не только его: нападавший тоже принял нас за шведских полицейских. Как вы думаете?

— Скоглунд, возможно, был приговорен до нашего вмешательства, — задумчиво произнес Коплан.

Глава V

После того как пленного привели в чувство и перевязали, Коплан обыскал его; он позвал на помощь Мобера, чтобы изучить документы, лежавшие в бумажнике Скоглунда.

Холостяк, торговый представитель очень известной фирмы, производящей электрооборудование, член социал-демократической партии и культурных обществ, Скоглунд ничем не отличался от большинства своих соотечественников. Ничто не свидетельствовало о его нелегальной деятельности.

Хотя он был в не слишком хорошем состоянии, Коплан счел необходимым немедленно провести допрос. Выяснив, что Скоглунд говорит по-английски, Франсис пошел прямо к цели:

— Кто вас предупредил, что встреча с Энгельбректом у музея отменяется?

— Я… Что со мной произошло? Кто вы? — спросил он хриплым голосом.

— Не старайтесь узнать, кто мы, знайте лишь, что мы не принадлежим к шведской полиции, — ответил ему Франсис. — Кто-то пытался вас убить так же, как устранили Энгельбректа. Помогите нам узнать почему.

К пленнику постепенно возвращалась память. Он спросил с побледневшим лицом:

— Это был… выстрел?

— Пуля, выпущенная из бесшумного оружия, — поправил Коплан. — Вы знаете кого-нибудь в доме, расположенном напротив вашего?

Распахнув испуганные глаза, швед отрицательно помотал головой.

— Слушайте меня внимательно, — продолжал Коплан. — Одно из двух: или человек, которому вы передавали сведения, поставленные Энгельбректом, отдал приказ вас ликвидировать, или же над ним нависла смертельная опасность. В обоих случаях в ваших интересах сказать мне, кто это. Ну, встряхнитесь, — подтолкнул его Коплан с внезапно посуровевшим лицом. — Если вы думаете, что я буду церемониться с предателем, оставьте эту надежду. И перестаньте попусту ломать голову… Отвечайте откровенно, иначе будет хуже… Кто велел вам не ходить в Скансен?

Скоглунд вышел из прострации. Он успел подумать, и страх медленно вытеснял первое чувство полного непонимания.

— Это невозможно, — пробормотал он, побледнев еще больше. — Среди нас нет убийц… Вы совершаете ошибку.

— Ошибка или нет, а в вас стреляли. В Энгельбректа тоже. И только человек, знавший, что того подстрелили, мог предупредить, что у вас нет шансов встретиться с ним.

— Вы связываете вещи, не имеющие ничего общего, — поморщился швед. — Не может быть связи между…

— Я вам запретил рассуждать! — крикнул Коплан. — Придерживайтесь фактов. Почему вы не пошли к музею?

Скоглунд осторожно потер рукой больной лоб.

— Мне сообщили, что Энгельбрект поставлял ложные сведения и лучше с ним порвать. Я не знал, что он не придет на встречу.

— Кто вас предупредил о нем?

— Неизвестный, по телефону.

Коплан схватил его за лацканы пиджака и приподнял.

— Не надо, — проскрипел он. — Еще одна подобная ложь, и я трахну вас головой об стену. Не собираете же вы сведения об атомных станциях для собственного удовольствия. Кому они предназначаются?

Он мотал Скоглунда взад-вперед не сильно, но с угрожающей настойчивостью. Это простое движение вызвало в голове шведа болезненные толчки.

— Стойте, — взмолился он.

Его руки обмякли, глаза полузакрылись, почти закатились. Коплан остановился, не отпуская его. Стоя вокруг, трое французов из посольства следили за диалогом с напряженным вниманием. Они думали, что Скоглунд хлопнется в обморок, но он выдохнул:

— Это… в гуманных целях.

— Ну да, — саркастически бросил Франсис. — Эту брехню вы толкали Энгельбректу. Возможно, вы и есть всего лишь трепло. А я нет! Затягивая время, вы подставляете других под пули убийц, слышите, болван?

Эта неожиданно грубая нотация возымела положительное воздействие. Скоглунд впервые взглянул на проблему под другим углом. Вдруг, хотя это и невероятно, незнакомец, мучивший его, был прав?

Внезапный страх, не связанный с тем, который он испытывал за свою судьбу, заставил его заговорить:

— Отпустите меня… Я все расскажу.

Он больше не сопротивлялся. Он всегда знал, что это кончится именно так, и был готов снести последствия своих поступков.

— Я подчинялся инструкциям миссис Гертруд Карлсон, — мрачно признался он. — Неразумное использование атомной энергии ставит человечество под угрозу, и мы хотели предупредить население земного шара конкретными цифрами, которые власти и даже ученые всех стран упрямо скрывают от общественности. Я не стыжусь… Мы начали крестовый поход, и некоторые из нас заплатят своей жизнью, но, даст бог, мы спасем наших потомков от бед, угрожающих им.

Мобер, Равиньян и Раффе разочарованно переглянулись. Этот тип был безобидным психом, усомниться в его искренности было невозможно.

— Адрес этой миссис Карлсон, — потребовал Коплан.

— Остерлянггатан, дом тридцать три, в Городе между мостами, — подавленно прошептал Скоглунд.

— Это она вам посоветовала порвать с Энгельбректом?

— Да.

— У вас был другой источник информации на станции, где он работал?

— Да… Миссис Карлсон очень много знает. Она умеет сопоставлять данные.

Коплан вспомнил, что Фредрик его уверил, что дал подлинные сведения. Он продолжил свой допрос.

— Вы собирали также документацию о других станциях в этой стране?

— Да, — признался Скоглунд. — Среди атомщиков много совестливых людей, особенно среди низшего персонала. Я легко их убеждал.

— Вы были единственным завербованным миссис Карлсон?

— Не знаю… Я ее никогда не спрашивал.

— Однако вы знали, что аналогичные группы действуют в СССР и Франции?

— Да. Это она мне рассказала. Мы участвуем в крупномасштабной акции. Планетарной. Это необходимо.

Коплан поднялся.

Сеть, о которой рассказал Фредрик Энгельбрект, была непростым делом. Она обеспечивала себе многочисленных сообщников, спекулируя на самых благородных чувствах высококвалифицированных специалистов. Но Коплан чувствовал, что цели этой сети были другие. Неужели подобную организацию финансировали богатейшие филантропы, вдохновляемые исключительно любовью к себе подобным? Смехотворно.

Мобер высказал свое мнение по-французски:

— Этот тип принадлежит к банде фантазеров.

— Он чокнутый, — добавил Бернар Раффе. Коплан промолчал.

— У вас есть телефон? — спросил он Равиньяна.

— Да. Аппарат наверху, в моей спальне, но я могу подключить его здесь: в этой комнате есть еще розетка.

Коплан подумал еще, в нерешительности глядя на Скоглунда. Другая группа, служащая интересам крупных промышленников, была сформирована, чтобы решительно подавить действия организации Карлсон и ее сообщников?

Это не было исключено. Значит, на Некрасова, Фредрика и Скоглунда покушались из-за их участия в деятельности движения, мешающего прогрессу атомной энергетики?

Как бы то ни было, надо найти правду.

Обращаясь к Скоглунду, Коплан продолжил по-английски:

— Вы позвоните миссис Карлсон. Скажете ей, что вы спаслись от покушения и должны ее увидеть сегодня же вечером.

Швед поднял на него удивленные глаза.

— Надеюсь, вы сыграете комедию с максимальной убедительностью, — добавил Франсис. — Если эта дама непричастна к засаде, устроенной на вас, ей будет полезно знать, что ее жизнь в опасности. Если это она велела вас убрать, она попытается прикончить вас, когда вы придете к ней.

Скоглунд в замешательстве спросил:

— Вы отпустите меня на свободу?

— Не сейчас, — сказал Коплан. — Миссис Карлсон достаточно верить, что вы придете к ней домой.

Услышав эти слова, Равиньян собрался подняться за аппаратом.

— Не спешите, у нас будет время, — удержал его Франсис. — Сначала мы должны разработать сценарий.

Он отвел своих соотечественников в сторону.

— Мы будем действовать так, — объяснил он, вынимая из кармана пачку сигарет и угощая всех. — Я поеду с двумя из вас домой к этой особе, а третий останется здесь со Скоглундом. Сейчас восемь двадцать пять, и нам понадобится больше часа, чтобы добраться до места. Скоглунд позвонит, когда мы будем там, то есть без четверти десять, и скажет, что придет к одиннадцати часам, чтобы дать миссис Карлсон время разобраться с делами. В десять я позвоню на виллу из автомата, узнать, какой была реакция женщины, получившей известие от своего приятеля, — искренней или притворной. Идет?

Мобер и Раффе согласились, а Равиньян спросил:

— И что вы тогда собираетесь делать?

— Не будем забегать вперед. Наши действия будут зависеть от того, что произойдет между десятью и одиннадцатью часами.

— А если Карлсон нет дома?

— Мы ее подождем. Теперь распределяйте между собой роли, пока я буду выяснять у Скоглунда некоторые детали.

Он вернулся к раненому и снова заговорил с ним:

— Вы сказали «миссис» Карлсон… Она замужем?

— Вдова уже три года. Ее муж умер от рака, вызванного радиацией.

— Какой тип дома, где она живет?

— Старый купеческий дом… Весь квартал построен два или три века назад.

— Кто еще живет вместе с ней?

— Никто.

— Вы в этом уверены?

— Почти… Каждый раз, когда я ее навещал, она была одна. У нее есть домработница, она приходит дважды в неделю.

— На входной двери есть засов?

— Я никогда не обращал внимания. Возможно.

— В доме есть второй выход на соседнюю улицу?

— Я не знаю.

— Сколько она вам платила за вашу незаконную деятельность?

— Ни единой кроны! Миссис Карлсон возмещала мне расходы, не больше.

Действительно, Энгельбрект не упоминал ни о каком вознаграждении, предложенном ему за труды. В этой махинации участвовали безвозмездно!

Коплан вернулся к своим временным коллегам.

— Вы все вооружены?

— Мы взяли с собой табельные пистолеты, — сказал Раффе.

— Кто будет охранять пленного?

— Я, — сказал Равиньян. — Я законный наниматель, мое присутствие здесь наиболее естественно… Если кто-нибудь удивится, увидев свет, и придет, я смогу убедить, что все нормально.

— Прекрасно, — заключил Коплан. Затем, обращаясь к двум остальным, сказал:

— Поднимаем якорь… Незачем возиться.

Пока Мобер и Раффе одевались, он набросил пальто и спросил Равиньяна:

— Какой у вас номер телефона?

— Раффе знает его наизусть: 44-33-42.

Прежде чем уйти, Коплан подошел к Скоглунду.

— Вам невероятно повезло, — сказал он ему. — Если бы вас арестовали шведы, вы бы схлопотали пять лет тюрьмы. С нами вы можете быть уверены, что ваше заключение будет коротким, но, если сейчас вы не будете играть честно, оно закончится в морге. Понятно?

Скоглунд изобразил болезненную улыбку.

— Вы случайно не французы?

— Из парижского казино, — бросил ему Коплан.

Дав последние рекомендации Равиньяну относительно наблюдения за заключенным, он подал знак своим помощникам. Все трое вышли из виллы и сели в «опель», стоявший перед дверью.

Город между мостами в Стокгольме — это то же, что остров Сен-Луи и Сите в Париже: это сердце столицы, квартал, самый богатый памятниками истории. И так же, как в Париже, этот многовековой квартал окружен водой и связан с остальным городом многочисленными мостами. Если не считать двух улиц, идущих по его краям, уже с девяти часов вечера он погружается в удивительное спокойствие.

«Опель» встал на стоянке почтенной Биржи, являющейся также резиденцией Шведской академии.

Трое мужчин устроили совещание, как только вышли из машины.

— За телефоном-автоматом далеко бегать не придется, — сказал Раффе, указывая пальцем на кабину, установленную на одной из сторон площади.

Коплан посмотрел на часы.

— Хм… Без пяти десять. Думаю, можно звонить Равиньяну.

— Звоните, — согласился Мобер. — У вас есть монетка?

Они вместе направились к телефону, Франсис, найдя нужную монету, вошел в стеклянную кабину.

Должно быть, телефон стоял у Равиньяна под рукой, так как он снял трубку сразу.

— Как прошла беседа? — спросил Коплан.

— Скоглунд не пытался выпендриваться. Мне кажется, он был очень естественным. Что касается мадам, она свалилась с неба. По крайней мере внешне.

— Она не отговаривала Ингвара приходить к ней?

— Нет. Скорее ей не терпелось узнать больше. Но она также могла быстренько собрать чемоданы после звонка и отвалить, не заботясь о Скоглунде.

— Ладно, спасибо, — произнес Коплан. — Я свяжусь с вами после одиннадцати часов, если позволят обстоятельства. Счастливо, Равиньян.

Он повесил трубку, вышел, позвал своих спутников.

— Дело пошло, тип толкнул свою речь, — объявил он. — Пошли к мамаше Карлсон.

Остерлянггатан была в двух шагах. Они дошли до нее менее чем через пять минут, и когда увидели вдали дом, Коплан открыл свои планы.

— Вы станете по обеим сторонам улицы таким образом, чтобы следить за странными передвижениями, которые могут произойти в ближайшее время. Спрячьтесь под козырьки подъездов, и чтобы вас не было видно. Я буду наблюдать за домом и проходить мимо вас через довольно равные промежутки времени. Если что-то заметите, скажите мне.

— А если женщина выйдет, пока вы вне пределов видимости? — поинтересовался Мобер.

— Вы ее возьмете. Тот же прием, что и со Скоглундом. Не найдя вас, я буду знать, что вы вернулись в машину, и присоединюсь к вам у Биржи.

— Договорились, — согласился Мобер. — Я встану на углу одной из улочек, перпендикулярных этой: они чертовски похожи на старую Ниццу или порт Генуи… Я всегда смогу спрятаться, если появятся какие-то типы.

— А я, — сказал Раффе, — устрою наблюдательный пост рядом, на противоположной стороне тротуара.

— Особенно внимательно смотрите за машинами, — подчеркнул Коплан. — Любая машина, останавливающаяся возле дома тридцать три, подозрительна сама по себе, а если из нее никто не выходит, тем более.

— Усек, патрон, — шутливо сказал Мобер, прежде чем уйти.

Через секунду Коплан расстался с Раффе и принялся прохаживаться по Остерлянггатан.

Становилось холоднее. Уличные фонари, освещавшие старые дома с украшенными фасадами, окружали морозные ореолы.

В неясном шуме, доносившемся из центра города, иногда выделялся гудок сирены буксира или далекий звон церковного колокола, отсчитывающего часы.

Проходя мимо дома тридцать три, Франсис заметил свет в двух окнах второго этажа.

Готовила ли мадам Карлсон чашку чая, чемодан или пистолет?

Глава VI

Коплану казалось, что он ходил вокруг дома на Остерлянггатан целую вечность.

Короткие отчеты, которые он получал на ходу от Мобера и Раффе, ничего не давали. Сам он, несмотря на свою бдительность, тоже не обнаруживал ничего необычного.

К наступлению назначенного времени три наблюдателя были убеждены, что женщина не вызвала боевиков для перехвата Скоглунда. Она не выходила из дома, и никто не останавливался перед ее дверью.

Коплан подошел к Моберу, дежурившему на углу маленькой темной улицы.

— Пусто, — сказал он лаконично.

— Да, — разочарованно признал Мобер. — Единственное, что я замечаю, это то, что у меня замерзли ноги. Моя любовь к тайным операциям значительно уменьшилась с утра.

— Однако я поручу вам дополнительную работу, — сказал Коплан без малейшего сожаления. — Поскольку мамаша Карлсон ждет Скоглунда, а вместо него визит ей нанесу я.

Мобер поднял брови.

— А если ловушка внутри дома?

— Такая возможность не исключена, но все же маловероятна, — произнес Коплан. — Если женщина связана со стрелком с Бромстенгатан, она должна от него узнать, что Скоглунда увезли инспектора. Следовательно, телефонный звонок мог ей казаться ловушкой и побудить уничтожить все компрометирующие следы, какие у нее были.

— Черт! — буркнул Мобер. — Тогда поторопитесь!

— Я иду. Но поскольку мы двигаемся в тумане, надо предусмотреть все: ровно в полночь вы подгоните «опель» к дому тридцать девять. Если все пойдет хорошо, я выйду из тридцать третьего и подам вам знак. Если вы меня не увидите, продолжайте ехать своей дорогой. Один из вас сядет в такси на первой же стоянке и помчится в посольство: пусть предупредят руководителя Службы о моем исчезновении. Второй на машине вернется следить за домом, пока его не сменят.

— Но почему бы нам силой не ворваться в эту халупу, чтобы освободить вас? — возмущенно сказал Мобер.

— Потому что, первое: это не ваша работа. И второе: потому что надо дать моему преемнику возможность выбрать собственную тактику, когда вы его введете в курс дела.

Мобер покачал головой, потом буркнул:

— Ладно… Тем хуже. Ну, ваше дело. — Коплан развернулся и ушел по Остерлянггатан. Подойдя к дому, он взялся за ручку звонка и потянул ее. Он уловил слабый звон колокольчика, по которому ударил молоток, и стал ждать, внимательно слушая.

Секунд через двадцать дверь бесшумно открылась. Освещенная со спины висящей в коридоре лампой, женщина отступила, держась за дверную ручку.

Не говоря ни слова, Коплан ступил на порог и вошел. Увидев, что это не Скоглунд, шведка раскрыла испуганные глаза. Коплан схватил ее за горло прежде, чем она успела закричать. Левой рукой он ударил скандинавку по запястью, чтобы разжать ее пальцы, вцепившиеся в ручку, и ногой захлопнул дверь.

С силой откинув голову назад, Гертруд Карлсон сумела вырваться из его рук. Она была высокой, стройной, сильной. Ее красивое гладкое лицо с синими водянистыми глазами выражало страх, но также и волю защищаться.

Она сумела избежать захвата, угрожавшего ее запястью, выбросила вперед острый мысок своей туфли, целясь в нижнюю часть его ноги. Коплан поймал ее за лодыжку и поднял ее ногу. Потеряв равновесие, женщина упала навзничь на ковер коридора. Франсис кинулся на нее, прижал ее руки своими коленями к полу и зажал ей рот ладонью.

— Спокойно… Quiet… Ruhe, — произнес он на трех языках, надеясь, что она поймет хотя бы один.

Он попытался мимикой убедить ее, что не хочет ее убивать, что он просто запрещает ей кричать.

Поскольку он ничего не предпринимал, а просто удерживал ее прикованной к полу, она наконец немного расслабилась.

Он спросил ее по-английски, по-немецки, потом по-французски, прежде чем отпустить ее рот.

Запыхавшаяся, с грудью, вздымавшейся от прерывистого дыхания, Гертруд Карлсон ответила, что говорит по-немецки. Так что он выбрал этот язык.

— Я не хочу вам зла, я не бандит, — заявил он ей. — Но все-таки берегитесь. Ведите себя спокойно и не вынуждайте меня оставаться в этом положении, приятном для меня, но неудобном для вас.

Лицо молодой женщины покраснело. Она вдруг осознала неприличие позы и почувствовала от этого странное волнение.

— Зачем вы сюда пришли? — пробормотала она.

— Я объясню, не бойтесь. Запомните, что я не спускаю с вас глаз и при первой же глупости свяжу по рукам и ногам.

Он рывком поднялся на ноги, вернув ей свободу движений. Гертруд Карлсон поднялась на локтях и откинула на затылок свои льняные волосы; она остановила на незваном госте испытующий взгляд, не подумав опустить задравшуюся юбку.

— Встаньте, — приказал Коплан. — Вестибюль не самое удобное место для беседы.

С гибкостью гимнастки она поднялась, поправила одежду. Она бесспорно была красивой женщиной, спортивная и, однако, очень женственная. Ее полные губы контрастировали с чистотой пастельных глаз. Коплан подумал, что такая внешность, должно быть, помогала ей вербовать сторонников вроде Скоглунда.

Когда она повернулась, чтобы проводить его в одну из комнат второго этажа, он с трудом приказал себе оторвать взгляд от ее восхитительных ног. Он главным образом следил за движением ее рук и ловил шум, который выдавал бы присутствие другого человека.

Следуя за ней, он вошел в гостиную, где самая современная мебель хорошего вкуса соседствовала со старинными шторами и картинами.

— Скоглунд у вас в руках? — спросила она, повернувшись к нему с вызывающим видом.

Под ее ангельской внешностью скрывался мозг такой же быстрый, как и мускулы.

— Да, — сказал Коплан. — И его действительно пытались убить сегодня днем. Почему вы отговорили его пойти на встречу с Энгельбректом?

Она сразу поняла, что гость знает главное о ее действиях. Но если после его появления она догадалась, что телефонный звонок Скоглунда был блефом, она была явно ошеломлена подтверждением покушения.

Она теребила верхнюю пуговицу корсажа, пытаясь правильно интерпретировать факты.

— Людей убивают каждый день, — заметила она равнодушным тоном. — Не понимаю, как это связано со встречей с Энгельбректом.

Коплан отметил быстроту, с какой к шведке вернулась уверенность.

— Связь в том, что в Энгельбректа тоже стреляли, — сказал Коплан, не отрывая взгляда от ее лица.

Она приняла удар. Прерывающимся голосом она прошептала:

— Как? Энгельбрект тоже стал жертвой покушения?

— Да, и я не особо удивлюсь, если скоро придет и ваш черед.

Гертруд Карлсон посмотрела на него, как на человека, имеющего приказ убить ее.

— Что… Кто вы? — спросила она, отступая, с глазами, расширившимися от испуга.

— Возможно, ваш спаситель, — сказал Франсис. — Может быть, попытаемся вместе разобраться в этой путанице?

Успокоенная насмешливой улыбкой больше, чем непринужденным поведением, она вновь обрела хладнокровие.

— Вы позволите? — спросил Коплан, снимая пальто. — В вашем доме ужасно жарко.

Он бросил пальто на стул, сел в кресло.

— Не стойте, — добавил он. — От плохих новостей у вас могут подкоситься ноги.

Гертруд, совершенно растерявшись, машинально села.

— Кому… нужно, чтобы я исчезла? — спросила она с сомнением, но с оттенком тревоги.

— Не знаю. Полагаю, многим. Может быть, вы воображаете, что похищения промышленных секретов вызовут к вам симпатию? А ваши гуманистические намерения обеспечат вам безоговорочную поддержку?

Гертруд Карлсон скрестила ноги и обратила на гостя испытующий взгляд.

— К чему вы клоните? — спросила она. — Вы сдадите меня властям?

— Это будет зависеть от вас. Я вовсе не обязан отправлять вас в тюрьму, но сделаю это, если вы окажетесь глухой. Начнем с самого начала: что побудило вас помешать Скоглунду поехать в Скансен?

Молодая вдова помедлила, потом сказала:

— Энгельбрект нас умышленно обманывал… Я подозреваю, что он осведомитель полиции.

— Значит, если я правильно понял, нападение на инженера и ваше предупреждение Скоглунду просто досадное совпадение?

— Конечно. Вы же не думаете, что в моем распоряжении банда убийц? Это смешно.

— Допустим. Приведите мне конкретный пример, позволяющий вам утверждать, что Энгельбрект поставлял ложную информацию.

Гертруд Карлсон прикусила губу и промолчала.

— Какова масса углерода и сколько в нем изотопов? — невозмутимо осведомился Коплан.

Поскольку шведка не произнесла ни слова, он продолжал:

— Вы солгали дважды. Энгельбрект вас не обманывал, а вы недостаточно компетентны, чтобы понять ценность его сведений. Кто стоит за вами? Кто использует информацию, которую вы собираете?

Хозяйка дома заупрямилась.

— Больше я вам ничего не скажу. Увозите меня, доносите, мне все равно, — уверила она, опустив голову.

— Нет, вы скажете, — резко возразил Коплан, вставая с кресла.

Она подскочила, видя, что он приближается к ней. Нависнув над ней, он глухо произнес:

— Вы не знаете, что такое пытки, госпожа Карлсон, иначе бы вы знали, что выдерживают их немногие. Показать?

Прижавшись к спинке кресла, она почувствовала, что ее заливает ужас. Перед таким противником она была побеждена заранее. Боязнь боли и волнение, испытанное несколькими минутами раньше, заставили ее прибегнуть к лучшему женскому оружию.

Она резким движением разорвала корсаж и открыла великолепную грудь.

— Возьми меня, — прошептала она влажными губами. — Ты увидишь, как я буду тебя любить… Мне ужасно хочется.

Каким бы заезженным ни был этот способ совращения, он нисколько не потерял своей эффективности. Он вдруг заставил задрожать тонкие струны души мужчины, помрачая рассудок, ломая его волю, окутывая колдовством его мозг.

Коплан просунул руку под затылок Гертруд и поцеловал ее в губы, лаская ее грудь. Несколько секунд шведка отбивалась, но он парализовал ее, затягивая поцелуй и ласки, и тогда она бросилась ему на шею.

Пыл, который она хотела изобразить, стал настоящим.

Она скользнула на пол, пытаясь увлечь за собой партнера. Ее веки открылись, и в лазурных глазах блеснул огонек сладострастия.

Коплан расцепил обхватившие его руки женщины.

— Встаньте, — приказал он. — Сеанс продолжается. Кто держит нити этого благотворительного дела?

Гертруд среагировала, как если бы ее укусила змея.

— Скотина! — выплюнула она в ярости.

Она вскочила на колени и хотела рвануться, как бегун со старта, но Франсис остановил ее порыв и отбросил назад. Она упала и ударилась о кресло. Коплан схватил ее за лодыжки, скрестил их, чтобы заставить ее перевернуться на живот, потом, не выпуская их, поставил свою ногу ей между лопатками.

— Последний раз спрашиваю: вы будете говорить или нет?

Прижатая щекой к ковру, со сдавленной грудной клеткой, раскинув руки крестом, жертва прекратила сопротивление. Она пошевелила рукой в знак согласия. Коплан отпустил ее, проворчав:

— Не заставляйте меня быть грубым. Разве вы не понимаете, что последнее слово всегда будет за мной?

Задыхаясь, она встала на ноги.

— Вы не могли бы совершить большее преступление, чем уничтожение нашей организации, — произнесла она, думая о других способах заставить его дрогнуть. — Через двадцать лет мир воздвигнет памятник нашим мученикам.

— Ладно, я внесу свою лепту, — согласился Коплан. — А пока, как действует ваша организация?

Она не понимала, что испытывала к нему — ненависть, досаду или благодарность. Во всяком случае она чувствовала его превосходство.

— Вся документация, переведенная на микрофильмы, отправляется раз в неделю, — призналась она. — Вы не найдете в моих шкафах ни единой компрометирующей бумажки. Последняя пленка ушла вчера.

— Куда?

Она не смогла это сказать. Драма совести, разыгрывавшаяся в ней, сковала ее губы. Ее лицо исказилось, и вдруг по щекам покатились слезы.

Наступила тяжелая тишина.

Коплан взял сигарету, сунул ее в угол рта, затем задумчиво прикурил.

— Мне кажется, мы неудачно начали, — произнес он менее резким тоном. — Вы убеждены, что участвуете в благом деле, но я хочу убедиться, что это действительно так, что невольно вы не служите менее достойным целям. Моя миссия заключается в том, чтобы защитить мою страну. Происходящее в других местах меня не касается. Чтобы все выяснить, мне нужно вас допросить. Если организация, к которой вы принадлежите, действительно преследует цели охраны здоровья, у вас нет причин молчать.

Эти объяснения, казалось, придали молодой женщине сил. Она достала из сумочки платок, вытерла глаза, высморкалась. Потом подошла к Коплану и внимательно посмотрела на него, словно измеряя степень его искренности.

— Вы сильнее, — прошептала она. — Мы не способны бороться со спецслужбами. Единственной нашей защитой было не раскрываться.

Она вздохнула и вновь заговорила с мрачным равнодушием:

— Основатель всего — замечательный, мудрый, храбрый человек. Его зовут Йорген Брондстед, он живет в Акюрейри, в Исландии. Это ему я посылаю свои сведения при посредничестве стюарда «Айсландик Эйруэйз». Это он посоветовал мне остерегаться Энгельбректа.

Коплан выдохнул дым. У него было чувство, что Гертруд Карлсон не врет и не пытается направить его по ложному следу.

— Как вы связываетесь с этим Брондстедом? — поинтересовался он, бросая взгляд на свои часы, показывавшие без двадцати двенадцать.

— Пойдемте, я вам покажу, — решительно сказала Гертруд. — Вы бы все равно обыскали мой дом сверху донизу, разве нет?

Она прошла в столовую, затем в смежную с ней кухню — маленькое чудо чистоты с ультрасовременным оборудованием.

Встав перед холодильником, она открыла его тяжелую термоизолирующую дверь.

— Вот… Я получаю инструкции в назначенный час трижды в неделю: по понедельникам, четвергам и субботам.

Из аппарата шел сильный холод.

Это был не обычный холодильник, а «Дип Фризер», способный снизить температуру в камере больше чем до пятнадцати градусов ниже нуля. Заинтригованный Коплан склонился перед плоским пластмассовым ящичком шириной сантиметров в пятьдесят, на внутренней стороне которого находились три колесика настройки.

— Это ваш приемник, да? — спросил он несколько недоверчиво.

— Да, — подтвердила шведка. — Чтобы слушать, я подключаю наушник, как в портативных транзисторах.

С точки зрения маскировки мысль поместить приемник в холодильник была неплохой. Однако в ней было нечто удивительное.

— А антенна? — спросил Франсис, вставая, чтобы заглянуть за холодильник.

— Телевизионная, обычной модели, — хмуро ответила Гертруд.

Тогда Коплан догадался, почему приемник держали при необычно низкой температуре. Он ничего не тронул.

— Можете закрыть, — сказал он хозяйке. — Теперь вам остается лишь собрать чемодан. Я увожу вас на каникулы.

Окаменев, Гертруд забыла захлопнуть дверцу холодильника.

— Вы посадите меня в тюрьму?

— Отвезу в безопасное место, — поправил Франсис. — Мне было бы жаль, если бы вас убили где-нибудь на углу улицы. А у вас нет случайно подпольного передатчика?

— Нет… Йорген Брондстед считал, что это не нужно. По его мнению, в большом городе риск быть запеленгованным слишком велик.

— Он прав. Но мы продолжим нашу беседу позже. Пора укладывать багаж. Берите только самое необходимое.

Они вышли в коридор, и Гертруд стала спускаться по лестнице. Охваченная чувством безвыходности, она оставила всякую мысль о бунте. Как знать, не спасла ли она Йоргена Брондстеда от большой опасности, выдав его?

Глава VII

Куранты церкви Святого Николая строго прозвонили полночь, когда «опель» въехал на Остерлянггатан. Он сбавил скорость в тридцати метрах от дома Гертруд Карлсон, и Мобер увидел свет в подъезде дома тридцать три. От двери отделилась тень и сделала знак.

— Уф! — вздохнул Раффе. — Он в порядке.

— Не радуйся раньше времени, — возразил Мобер, вспомнив о похищении Скоглунда. — Самое сложное еще впереди.

Он подогнал машину к дому тридцать три и открыл заднюю дверцу.

Шведка и Коплан оказались в машине в мгновение ока. Критическим был момент, когда Коплану пришлось задержаться на несколько секунд перед дверью, чтобы запереть ее на ключ. Но в ночи не прозвучало ни одного выстрела, ни одна бесшумная пуля не пробила кузов. «Опель» сорвался с места стрелой, как только Франсис вскочил на сиденье рядом с Гертруд.

Через сотню метров французы перевели дух.

Раффе с любопытством разглядывал пленницу, закутанную в меховое манто, сидевшую с озабоченным лицом. Коплан в нескольких фразах изложил результат своей беседы с Гертруд, не упоминая, однако, о скабрезном эпизоде, ставшем ее поворотным пунктом.

— Возьмите курс на Даларе, — сказал он Моберу в заключение. — Я хочу устроить ей очную ставку со Скоглундом, чтобы выяснить некоторые мелкие детали, но думаю, что моя работа в Швеции практически завершена.

— Как? — удивился Раффе. — И вы оставите в покое нападавшего на тех двоих?

— На первый взгляд он преследует ту же цель, что и я, но более радикальными методами: он стремится парализовать эту сеть, по крайней мере в этой стране, — подчеркнул Франсис, наблюдая за своей соседкой. — Никакие высшие соображения не заставят меня гоняться за ним. Кстати, я не вижу ничего нежелательного в том, чтобы он продолжил свою разрушительную работу: в каком-то смысле он делает наше дело… На свой страх и риск.

Раффе почесал затылок.

— Все-таки у вас, в спецслужбах, особое видение мира, — озадаченно проворчал он.

— То есть у нас нет предвзятых идей, нет предрассудков. Мы корректируем огонь по мере того, как продвигаются события, не больше. В отличие от полиции мы не должны устанавливать порядок и карать злоумышленников. Враги врага мои друзья.

— Отлично, — усмехнулся Мобер, внимательно следивший за дорогой. — Убийцы с нами!

— Если не будет изменения программы, — уточнил Коплан со сладким цинизмом. — А теперь, если позволите, я должен задать еще несколько вопросов этой внучке викингов.

Обращаясь к Гертруд на немецком, он попросил ее уточнить способ передачи микрофильмов их исландскому адресату и систему односторонней радиосвязи: часы, длина волн, используется ли открытый текст или условный и так далее.

Гертруд откровенно ответила ему на все вопросы, кроме одного: она не знала, как утверждала, длину волн, на которой до нее доходили инструкции Йоргена Брондстеда; она только подправляла настройку колесиком.

Затем он попросил ее рассказать о Йоргене Брондстеде. Гертруд Карлсон сказала, что он богатый экспортер рыбных и бараньих консервов. Она встретилась с ним однажды в Копенгагене, на конгрессе за нейтралитет Скандинавии, где затрагивались проблемы постоянного возрастания радиоактивности среды обитания из-за военных испытаний четырех великих держав.

Разумеется, она быстро присоединилась к мнению исландца и пообещала ему свою помощь в том, чтобы информировать мировую общественность, несмотря на нежелание, если не враждебность правительств, настроенных продолжать развитие атомной энергетики.

Когда «опель» подъезжал к курортным постройкам Даларе, Коплан попытался получить некоторую информацию об организации французской ветви этой сети, но пленница заявила, что не может ее дать, так как между «собирателями» в разных странах не было прямой связи.

На вилле Равиньян встретил своих соотечественников и новую квартирантку с облегчением, но и некоторым недовольством.

— Я больше часа без толку торчу у телефона, — упрекнул он. — Я начал думать, что вы все в морге, а Скоглунда оставили на меня.

— Как поживает этот милейший парень? — осведомился Франсис, снимая с Гертруд ее манто возле огня.

— Дрыхнет, — буркнул Равиньян, не отрывая взгляда от стройной фигуры вдовы Карлсон, которую представлял себе в виде разжиревшей пятидесятилетней дамы.

Коллеги, не возражавшие выпить по стаканчику и закончить дела на эту ночь, ввели его в курс событий.

— Я решил, — сказал Коплан, — что больше нет необходимости держать двух наших гостей порознь. Я не обнаружил противоречий в их показаниях. Равиньян, где вы могли бы их запереть, пока я буду в Париже?

— Что? Вы улетаете? — изумился его собеседник.

— Ну да. Я должен доложить обо всем шефу. Он решит судьбу наших пленных, но вы в любом случае должны помешать им общаться с кем бы то ни было.

— Конечно, мы ведь не совершали незаконного ареста, — иронически заметил Мобер. — А кому достанутся все шишки, когда это станет известно? Нам, скромным дипломатическим работникам, которых с позором выставят из Стокгольма. А месье тем временем будет гулять по Елисейским полям.

Коплан хлопнул его по спине.

— Больше того, вас во всеуслышание обругают, — добавил он с полным отсутствием сочувствия. — Принесут в жертву на алтарь государственного интереса… А через пять-шесть месяцев вы получите повышение. Так что пока старайтесь заслужить эту награду.

Он протянул руку Равиньяну и дружески улыбнулся ему.

— Мобер сделает еще одну поездку, чтобы подбросить меня до города, — конфиденциально сообщил он. — Следите за нашими заложниками до тех пор, пока не получите новых приказов. И будьте уверены, я о вас никогда не забуду.

Трое друзей так и не поняли, почему, прежде чем выйти, он заговорщицки подмигнул Гертруд.

— Вот где мы сейчас находимся, — сказал Франсис, заканчивая свой доклад Старику через день, утром. — Ниточка ведет в Исландию, к этому Йоргену Брондстеду, и мы должны добраться до него, чтобы узнать, кто играет во Франции роль, исполняемую в Швеции Гертруд Карлсон.

Похлопывая по ладони линейкой, существующей исключительно для этой цели, Старик процедил сквозь зубы:

— Значит, мученики? Но, черт подери, почему они из кожи лезут, собирая данные об атомных станциях, хотя ядерные испытания отравляют атмосферу планеты в тысячу раз сильнее?

Он пронзил Коплана резким взглядом, как экзаменатор, собирающийся засыпать абитуриента.

— Возможно, потому, что степень радиоактивного заражения, исходящего от атомных реакторов, труднее установить, чем ту, что возникает при взрывах бомб? — предположил Коплан. — Радиоактивные осадки изучаются повсюду в мире, и о них написаны серьезные работы, каждая из которых возлагает ответственность на другую сторону. А в региональном плане власти каждой страны более сдержанны: они не собираются подчинить свою политику тревогам населения, частично обоснованным.

Сосредоточенное лицо Старика помрачнело еще больше.

— Да, я могу с этим согласиться, но то, что я сказал вам раньше, остается в силе; не будем упускать из виду огромную опасность реакторов, кроющуюся в их уязвимости при обычных взрывах. И мне очень не нравится интерес к топографии мест, где они расположены. Диверсия на станции могла бы вызвать катастрофу, намного более серьезную, чем пожар крупного склада боеприпасов. Даже если люди вроде Скоглунда, Карлсон и компании действуют с благими намерениями, мы не можем допустить, чтобы незаконными путями собирались сведения, способные послужить противнику.

Коплан согласился.

— Что из себя представляет этот Йорген Брондстед? Что он думает? Ну и все такое, — резюмировал он. — По всей видимости, этим занимаются и другие, и они, кажется, решительно настроены уничтожить эту сеть.

— Я бы предпочел, чтобы вы добрались до этого Брондстеда раньше их, — произнес Старик, глядя на него поверх очков. — Мы не знаем, в чьи руки может попасть его документация, если вдруг охотятся за ней.

— В наших она точно была бы в безопасности, — подчеркнул Франсис, чуть-чуть улыбаясь.

— Нам было бы все-таки спокойнее… Короче, вы знаете, что вам надо делать.

— Да, если только Гертруд Карлсон не устроила мне роскошную шутку, чтобы выиграть время. Выяснить это я могу только в Исландии. Но прежде чем лететь туда, я считаю необходимым направить в дом шведки специалиста или даже группу из трех человек, чтобы они регистрировали сообщения, адресованные Гертруд. Заодно они узнают длину используемых волн, изучат канал частоты, чтобы ловить другие радиограммы, адресованные коллегам дамочки.

— Согласен, это может дать полезную информацию.

— Больше, чем вы думаете. Брондстед и его агенты на континенте используют самую совершенную технику. Я подозреваю, что приемник, спрятанный в холодильнике Гертруд Карлсон, — сверхчувствительный аппарат, способный принимать дециметровые волны на очень большом расстоянии.

Старик дернулся.

— Что вы сказали? Меня всегда учили, что очень короткие волны, такие, как телевизионные, например, имеют радиус действия, ограниченный изгибом земли. Что вы называете очень большими расстояниями?

— Тысячи километров. Волны ловят после их отражения от ионизированных верхних слоев атмосферы. И если судить по небольшим размерам аппарата Карлсон, он работает не на лампах и не на транзисторах, а на кристаллах искусственных рубинов, плавающих в жидком гелии.

Изумленный Старик скрестил руки и посмотрел на Коплана.

— Вы, наверное, ошибаетесь, — предположил он. — Насколько мне известно, пока не существует портативных аппаратов такого типа. Некоторые журналы намекают на исследования в этой области, но подчеркивают, что имеются огромные сложности в осуществлении…

— Правильно. Вот поэтому отправка квалифицированного техника кажется мне необходимой. Этот приемник может сообщить больше, чем передачи, которые он принимает. Он работает при температуре, близкой к абсолютному нулю, и должен находиться в холодном помещении, чтобы поглощать минимум калорий. К тому же такие приемники уже существуют в радиоастрономии. Есть даже компактный вариант.

Старик мимикой изобразил вопрос, и Коплан ответил, доставая сигареты:

— В принципе он используется только американскими вооруженными силами.

Его начальник пожал плечами и заворчал:

— Еще лучше… На что и на кого мы выйдем в этом деле?

Схватив авторучку и блокнот, он сказал:

— Дайте мне необходимые сведения: дни, часы передач, местонахождение приемника и так далее.

Коплан ответил, потом сунул руку в карман:

— А вот ключ от дома.

Затем они вместе обдумали поездку, которую собирался совершить Коплан, определили точки поддержки, необходимые ему в Исландии, чтобы благополучно завершить задание.

Франсис вылетел на самолете через Копенгаген в Рейкьявик утром следующего дня.

Двумя днями раньше в Англии произошел странный инцидент.

Контрольная станция, непрерывно следящая за уровнем радиации в воздухе и расположенная в окрестностях города Ридинг, отметила необычное повышение бета-излучения.

Поскольку это указывало на наличие продуктов ядерного распада, техники стали внимательно изучать цифры, выдаваемые различными методами контроля: анализом пыли, собираемой с пленки, прикрепленной снаружи, с фильтров, через которые насосы прогоняли в быстром режиме воздух. Была исследована также вода дождя, прошедшего прошлой ночью.

Специалисты быстро убедились, что происходит нечто необычное, и связались с другими контрольными станциями, разбросанными по всей территории Великобритании.

Получалось, что заражение наблюдалось в очень ограниченной зоне эллиптической формы, идущей от Бристольского канала до подступов к лондонской агломерации.

Об этом факте сообщили властям, в частности Министерству охраны окружающей среды.

По сведениям, полученным из Министерства обороны, выходило, что в течение прошедшей недели в мире не производилось термоядерных взрывов. Значит, эти продукты распада не были радиоактивными осадками. Тогда откуда они взялись?

Немедленно началось расследование на станциях, в исследовательских лабораториях и на заводах, работающих с ураном, плутонием или с другими веществами, излучающими радиацию, чтобы узнать, не произошло ли там утечки.

Повсюду ответ был отрицательным. Центры Харуэла, Альдермастона и Уинфред Хэта, находившиеся в зараженной зоне, категорически утверждали, что их системы работают нормально и причину этого повышения радиоактивности не следует искать в их секторах.

Хинкли Поэнт доложил, что его собственные счетчики показывали даже большую дозу бета-излучения, чем в Ридинге, но в реакторах нет никаких неполадок.

Инженеры Хинкли Поэнта заявили, что источник заражения, видимо, находится в их районе и что они попытаются определить его как можно скорее.

А тем временем радиоактивное заражение увеличивалось как по силе, так и по охвату территории. Специалисты подсчитали, что, если оно будет возрастать в том же темпе, опасность нависнет над многими графствами.

Министерство охраны окружающей среды по радио передало жителям мест, подвергшихся радиоактивному заражению, свои рекомендации: не пить воду из кранов, колодцев и рек, не употреблять молоко коров, пасшихся в районе.

Чтобы не вызвать слишком большого беспокойства, эти меры объяснялись аварией, произошедшей в пока не установленном месте: ведутся работы, поломку скоро исправят, и только повышенная осторожность продиктовала властям советы, призванные устранить всякую угрозу здоровью населения.

Но в тот момент, когда по радио передавались все эти успокоительные заявления, научный штаб в Хинкли Поэнте жил в настоящем кошмаре.

Глава VIII

На краю гигантского промышленного комплекса, объединяющего мощную атомную станцию и заводы, производящие ядерное оружие, возвышалось красивое белое здание с большими окнами, в котором находились многочисленные кабинеты, библиотека, бар и конференц-зал. Сейчас в конференц-зале проходило экстренное совещание. Лица собравшихся были озабочены и даже встревожены.

Председательствовавший на собрании Э. Дж. Рэдфорд, мужчина лет пятидесяти, выключил радио сразу после последних известий и сказал присутствующим:

— Этих мер явно недостаточно… Всегда одно и то же: под предлогом избежания паники не решаются сразу принять меры, которые действительно обеспечили бы безопасность населения. А ведь когда я звонил в Лондон, я все объяснил достаточно ясно. Ситуация ухудшается с каждым часом.

— Да, — согласился инженер Буттс, директор завода по дезактивации. — Я думаю, что к вечеру не только персонал Хинкли Поэнта, но и жители населенных пунктов в радиусе пятидесяти километров должны будут носить респираторы. Распространение заражения продолжается, и мы не сможем его остановить без поддержки армии.

— Сколько людей вы могли бы туда послать? — поинтересовался Рэдфорд, на которого внимательно смотрели все участники.

— Вопрос не в людях, а в технике, — ответил Буттс. — Что они могут сделать с мотыгами и лопатами? В их антирадиационном снаряжении много не поработаешь. Кроме того, судя по тому, что я видел, на завод надо отвезти десятки тонн зараженной земли, а это превышает возможности нашего оборудования.

Рэдфорд обвел коллег встревоженным взглядом.

— Может кто-нибудь предложить более радикальный способ справиться с бедствием в кратчайшие сроки?

Никто не ответил. Потом один из инженеров сказал:

— Самым оперативным было бы, конечно, залить яму бетоном, это помешает распространению газа и пыли, но все-таки не уменьшит ущерб. Испарение жидкости, выброшенной из резервуара, будет продолжаться, вещества, попавшие в землю, станут размываться дождями и заразят прилегающие земли, а потом воды Бристольского канала. Выход, предложенный мистером Буттсом, возможно, представляет больше опасности в настоящем, но он наиболее разумный.

Присутствующие шепотом выразили одобрение.

Рэдфорд имел право решать. Но перед ним стояла ужасная дилемма: принять предложение Буттса означало позволить отходам с чудовищной радиоактивностью еще несколько часов подниматься в атмосферу, заглушить очаг бетоном означало сделать невозможной последующую эффективную дезактивацию и подвергнуть бесконечной опасности огромную территорию.

— Я бы принял идею бетонной пробки, если бы поблизости не было других резервуаров, — произнес Рэдфорд после тяжелого молчания. — Поскольку мы еще не знаем причины этого несчастья, я не хочу закрывать следы, которые позволили бы нам выяснить эту загадку. Однако факты настолько серьезны, что я должен сообщить в отдел охраны здоровья Королевской комиссии по атомной энергетике. Это принимает размеры национального бедствия, все последствия которого пока невозможно предусмотреть. К сожалению, нет сомнений, что против нас будут выдвинуты ужасные обвинения.

Рассеянно посмотрев на ручку, которую он вертел в пальцах, Буттс покачал головой:

— Этого надо ожидать, хотя ни один эксперт не может сказать, что с нашей стороны была допущена небрежность. Абсолютно доказано, что наши котлованы не могут взрываться сами по себе. Произошло что-то необычное, не предусмотренное правилами, и…

Послышался далекий рокот, и головы повернулись к окну. Рэдфорд быстро отодвинул кресло и встал, чтобы выглянуть наружу. Его примеру последовали другие, раздались радостные восклицания.

На дороге из Бриджуотера на сотни метров растянулась военная колонна. Первые машины уже подъезжали к воротам.

— Слава богу! — воскликнул Рэдфорд. — Господа, возвращайтесь в ваши кабинеты и немедленно начинайте осуществление приказов по безопасности фазы Б. Миллер, предупредите Лондон, что излучение будет продолжаться еще несколько часов, но затем значительно уменьшится. Однако жители Сомерсета, Девона и Уилтшира должны немедленно вернуться домой, если пойдет дождь, избегать есть свежие овощи, мясо недавно забитого скота или рыбу из реки. Только консервы.

Он быстро направился к выходу из конференц-зала, увлекая за собой Буттса.

Спустившись по мраморной лестнице, они пробежали по широкому центральному коридору здания навстречу офицерам.

Полковник Скотт, капитаны Кларк и Фергюсон, выйдя из командирской машины, разговаривали с охранниками у входа. Те, увидев приближающихся Рэдфорда и Буттса, сразу же расступились.

Гражданские и военные обменялись короткими приветствиями, затем запыхавшийся Рэдфорд сказал полковнику:

— Ваши люди имеют антирадиационнное снаряжение?

Важный краснолицый Скотт ответил:

— Только две роты, но весь личный состав имеет противогазы.

— Хорошо. На ближайшее время будет достаточно бульдозера, экскаватора и пяти десятитонных грузовиков. Им придется работать в зоне с довольно сильной радиацией, поэтому водители должны быть защищены. Вы можете отдать им приказы об этом и сами надеть комбинезоны, пока мы подготовимся.

Скотт был не из тех, кого легко смутить.

— Хорошо, — согласился он. — Но, может, вы мне сначала объясните, что там случилось? Случайно упала бомба?

— Нет, но это почти то же самое… В двадцати пяти километрах отсюда взорвался резервуар, содержащий радиоактивные отходы. Западный ветер разносит газы и пыль, идущие из воронки. Ваша задача состоит в том, чтобы вынуть из нее то, что еще не выброшено в воздух, и снять землю, окружающую котлован: все должно быть быстро вывезено на завод для обработки.

— Понимаю, — сказал полковник с такой торжественностью, с какой принял бы хорошую новость. — Сначала я было подумал, что авария случилась прямо в Хинкли Поэнте… Наши счетчики показывали более высокий уровень радиации, по мере того как мы приближались.

— Да, потому что вы ехали из Бристоля, — бросил Рэдфорд, притопывая ногой от нетерпения. — В действительности источник юго-западнее. Мы вас проводим, и по дороге я вам сообщу детали. Дорога каждая минута.

По-прежнему сопровождаемый Буттсом, чье лицо было бледным и искаженным, он повернулся и поспешил в раздевалку, находившуюся в подвале другого здания.

Пока они надевали герметичные скафандры, шлем которых был снабжен выпуклым окошком из специального материала, Скотт и его подчиненные разделяли колонну машин, собирая группу, которая поедет на место катастрофы.

Грузовики, принадлежавшие промышленному комплексу, развозили в ланды[15] и по округе техников, чьей задачей было собирать образцы воды, растений и почвы для постоянных анализов.

Они должны были также поймать несколько животных, чтобы увидеть, насколько они поражены радиацией.

Четверть часа спустя, при громком шуме моторов и грохоте выхлопных труб, рота Royal Engineers[16] отправилась в путь.

В головном командирском автомобиле полковник Скотт и двое его проводников хотя и сидели рядом, могли говорить лишь с помощью микрофонов, подсоединенных к карманным передатчикам. Все солдаты были в одинаковой мрачной одежде: черный каучуковый комбинезон, дыхательный аппарат со шлангом, присоединенным к баллону кислорода, прикрепленному к поясу, плотно облегающие перчатки; глаза защищены масками с затемненными стеклами.

— Эти резервуары, в которых мы закрываем продукты распада с большой концентрацией, находятся в стороне, в запретной зоне, — продолжал Рэдфорд. — Мистер Буттс выбрал Брендон Хиллз, он всегда практически пустой. Никто не знает ни когда произошел взрыв, ни какова его мощность. Мы обнаружили его лишь по необъяснимому резкому увеличению бета-излучения.

— О? — заметил полковник Скотт. — Неприятная штука, верно?

— Вернее будет сказать, ужасная, — поправил Буттс. — Тысячи людей в округе разорятся, потому что их урожай, скот и птица будут уничтожены, сожжены и тоже погребены. И это еще ничто по сравнению с болезнями, ожидающими их… В ближайшие месяцы смертность возрастет в три или четыре раза, это неизбежно.

— Да, — признал Рэдфорд, — совершенно очевидно, что мы не исправим зло: оно свершилось. Самое большее, что мы можем сделать — остановить его распространение. Некоторые вещества, разбросанные в окрестностях, сохранят свои отравляющие качества в течение сотен лет, нейтрализовать их невозможно.

Военная колонна пересекла шоссе, идущее из Майнхеда в Таунтон, и въехала на дорогу, специально проложенную по холмистой местности, покрытой вереском.

Через три мили она подъехала к ограждению из колючей проволоки с решетчатыми воротами. По всей длине забора висели большие плакаты: «Не входить», «Запретная зона», «Смертельно опасно». Командирская машина въехала на закрытую территорию, ведя за собой автоколонну. Два или три раза колеса едва не наезжали на мертвых зайцев и глухарей, валявшихся на гравии.

Стрелки счетчиков радиоактивности, которые держали Скотт и Буттс, были нацелены на красную часть шкалы, показывая, что всякое живое существо, не имеющее специальной защиты и находящееся в этой радиоактивной зоне, обречено на гибель.

Въехав в лес, машины через несколько минут достигли поляны, по которой ходили люди в скафандрах.

Слева приехавшие заметили воронку диаметром метров в десять, напоминавшую небольшой кратер. Струйки дыма, поднимавшиеся из этой ямы, усиливали сходство, но в отличие от дыма они были смертельными.

Все вышли из машины. К полковнику и двум его спутникам подошел начальник группы. По просьбе Рэдфорда он обрисовал ситуацию.

— Земля вокруг воронки заражена на толщину в добрый метр. По последним замерам, придется срывать пять метров в глубину. Это был резервуар на двадцать тысяч литров; примерно половина жидкости была выброшена в воздух.

Пораженный Рэдфорд повернулся к Скотту, беря его в свидетели. Предстояло дезактивировать эту массу: после снятия всех радиоактивных веществ оборудование, машины, грузовики и личный состав должны будут пройти долгий процесс дезактивации.

— Что же было в этом ведьмином котле? — задумчиво спросил полковник.

— Самые поганые изотопы, какие вы можете себе вообразить, — подавленно произнес Буттс. — Стронций-90, цезий-137, углерод-14, железо-59, циркений-95 и так далее. Не говоря о йоде, кобальте и других отходах, плававших в азотной кислоте или сконцентрированных в фильтрах, взлетевших на воздух. Этим можно убить население земного шара, если все попадет в легкие или желудки.

— Чертов коктейль, — задумчиво сказал офицер. — Ладно, мы все это расчистим.

Западный ветер разгонял пепел и пыль все дальше, контрольные станции в Голландии, Бельгии и на севере Франции не замедлили зарегистрировать возрастание радиоактивности.

Забеспокоившись о ее происхождении, они обратились к британским компетентным организациям.

Те признали, что в Хинкли Поэнте произошел драматический инцидент, но подробностей не сообщили.

По молчаливому согласию информации не давали, и люди не знали, что вдыхают отравленный воздух, радиоактивность которого превышает нормальную в тысячу раз в сотнях английских населенных пунктов и в пятьдесят раз — в бельгийских городах[17].

В Великобритании значительно увеличили количество анализов на участке территории, наиболее задетом бедствием, и выяснили, что скот не может безопасно есть траву, что злаковые в предстоящие недели получат дозы, стронция, которыми нельзя пренебрегать.

Частички фосфора-32, поглощенные насекомыми, концентрировались птицами, поедавшими их. В ласточках был отмечен объем радиоактивных веществ в семьдесят пять тысяч раз более высокий, чем в литре воды, взятой из колодца. Желток утиного яйца содержал их в полтора миллиона раз больше[18].

Вскрытие человека, сбитого машиной в окрестностях Ридинга, показало, что печень содержит сильно повышенную дозу цезия-137; было также слишком много йода-131 в щитовидной железе и других продуктов распада в легких.

Все эти данные показывали, что заражение подходит к критическому рубежу.

Поскольку дети собирают в своем организме больше кальция и йода, чем взрослые, им угрожала лейкемия или сепсис. Было решено эвакуировать их на север.

В научных кругах, лучше информированных, чем широкая общественность, началось серьезное волнение. В правительстве прозвучали голоса, требовавшие расследования.

В три часа утра на месте аварии продолжалась лихорадочная деятельность.

Грузовики совершали рейсы на дезактивационный завод Хинкли Поэнта, увозя тонны земли, зараженной радиоактивными веществами. Кордон войск расширил запретную зону до двадцати километров, и солдаты закрывали проезд гражданским лицам.

Приехавшие из Лондона эксперты вместе со специалистами промышленного комплекса изучали причины, которые могли вызвать взрыв подземного резервуара.

Буттс объяснил им, почему, на его взгляд, самопроизвольный взрыв не мог стать причиной катастрофы. В Америке, где жидкие отходы складируются иначе, такое было бы вполне возможно. В Англии отходы приводятся в грязевидное состояние в специально предназначенных для этого установках или коагулируются, и не могут давать испарений, способных создать взрывоопасную смесь.

В свете прожекторов инженер провел группу к другому резервуару. Это был гигантский бак, врытый в землю.

— Повышенного внутреннего давления также не следует опасаться, — продолжал он, поднимая крышку колодца. — Смотрите: циркуляция воды по этой системе труб постоянно охлаждает резервуар, чтобы не допустить медленного нагревания, вызываемого энергией, излучаемой отходами. Даже если система охлаждения сломалась несколько дней назад, это не привело бы к таким последствиям. Однако охлаждение функционировало нормально, мы имеем тому доказательство: достаточно было закрыть входной клапан, чтобы трубы разорвало взрывом и вода хлынула бы в яму.

Один из экспертов произнес:

— Следовало бы сделать замер в целом резервуаре, чтобы проверить, не затронула ли реакция его стены и не внесла ли в магму тела, которых там не было при отправке с завода.

— Внутренние перегородки не подвержены реакциям, — почти сухо ответил Буттс. — Мы проводили опыты целыми месяцами, прежде чем принять их, зная, что эти урны должны будут тут оставаться в течение века или двух.

— Не будем слишком категоричны, — примирительным тоном заметил другой приезжий. — Совершенно очевидно, что резервуар не взорвался бы, если бы все шло согласно теориям и предположениям. Давайте рассмотрим проблему без предвзятости и расследуем даже те пункты, которые внешне не допускают обсуждений.

— Это верно, — одобрил член Комиссии по атомной энергетике.

— Поломав себе мозги, мы могли бы составить отличную гипотезу, правильную или ложную. Но кто вам сказал, что дело не в преступном деянии?

Все оторопели. Послышались голоса:

— Что? Умышленная диверсия? Это было бы безумием!

Произнесший ужасную фразу спокойно сказал:

— Мы не должны начинать с того, чтобы ставить под сомнение компетентность и высокую научную квалификацию господ Рэдфорда и Буттса. Углубленный анализ кусков железа от резервуара, которые еще можно найти, мог бы сообщить нам очень много.

Разнервничавшийся Рэдфорд вмешался:

— Эта мысль пришла мне в голову с самого начала, и я приказал моим техникам собрать разбросанные обломки. Уверяю вас…

Ужасный взрыв потряс поляну. Огненный гейзер, вырвавшийся из земли, ударил о деревья разорванные, изуродованные тела людей, собравшихся возле воронки.

Большинство работавших было убито сразу; остальные, в разорванных скафандрах, прожили недолго.

Красная вспышка погасла, лес погрузился в полную темноту; новые столбы токсичного дыма поднялись в небо.

Глава IX

Самолет, на котором летел Коплан, приземлился в аэропорту Рейкьявика.

Расположенный на плоском и унылом берегу, окутанный тоскливой серой дымкой, город выглядел грустным и бедным. За исключением нескольких современных зданий, он был застроен низкими домами, довольно неприветливыми на вид, которые не делали веселее далекие заснеженные горы.

За три километра, отделявшие аэропорт от центра города, Коплан понял, что жизнь в этой стране должна быть суровой, а исландцы, очевидно, не очень веселые люди.

Над портом, где стояли многочисленные траулеры, кружили, издавая пронзительные крики, прожорливые чайки, в которых так и хотелось пострелять из ружья.

Когда автобус высадил пассажиров, прибывших из Копенгагена, перед бюро «Айсландик Эйруэйз», Коплан зашел в здание и набрал кучу расписаний, издаваемых различными авиакомпаниями.

Сунув брошюры в карман, он вышел и взял такси, чтобы поехать в отель «Борг», одну из трех приличных гостиниц в городе.

Едва войдя в свой номер, он принялся изучать эти проспекты.

Хотя Старик часто ругал его за импульсивность, Коплан всегда действовал наверняка, хорошенько все обдумав и взвесив. Если он и склонен был поверить исповеди Гертруд Карлсон, то собирался проверить ее, прежде чем помчаться к Йоргену Брондстеду.

Перед вылетом из Парижа он зашел на бульвар Османн, в посольство Исландии, чтобы просмотреть телефонный справочник. Йорген Брондстед действительно проживал в городе Акюрейри, на севере острова.

Оставалось узнать, действительно ли этот тип играл роль, приписываемую ему шведкой.

Перевалочный пункт воздушного сообщения Европы с Исландией — Копенгаген. Вполне вероятно, что именно в датской столице стюард — некто Магнус Йонссон — получал документы из различных стран, охваченных сетью. Но отдавать или пересылать их кому-либо он должен в Рейкьявике.

Поэтому Коплан изучил график прибытия самолетов исландской линии: было три еженедельных рейса из Копенгагена и один прямой, на шведский Гетеборг.

Отметив дни и часы приземления в аэропорту, он позвонил в компанию, чтобы узнать, когда прилетит стюард Йонссон. Ему ответили, что он возвратится в Рейкьявик в среду, то есть завтра, в семнадцать двадцать пять.

Сверившись со своим расписанием, Коплан смог установить номер самолета, на борту которого работал стюард.

После этого он оделся и вышел из гостиницы. Стемнело. Уличное освещение, довольно скупое, делало город более мрачным. Сориентировавшись по деревянной колокольне лютеранской церкви, Коплан направился к торговому центру, потом свернул налево и пошел по улице, параллельной порту. На первом же перекрестке он посмотрел на табличку поперечной улицы Альдастрати.

Он поднялся по ней до дома сто тридцать пять, вошел в здание с базальтовым фасадом. На втором этаже он остановился перед дверью, украшенной медной табличкой. На ней была надпись на исландском: «А. Кремер — Фабричные марки и авторские свидетельства».

Коплан нажал на звонок.

Открыл ему сам Кремер. Почему этот сорокадвухлетний люксембуржец, образованный, сметливый, полиглот, обосновался в Исландии? Это была одна из тех тайн, раскрыть которые не мог самый проницательный психолог. И как он мог кормиться со своего бизнеса в стране, населенной всего-навсего двумястами тысячами жителей? Над этой проблемой мог бы зачахнуть лучший экономист.

— Проходите, — сказал Кремер, радушно протягивая руку своему гостю. — Я бы предпочел принять вас у меня дома, но…

Они прошли через прихожую и вошли в кабинет, вдоль стен которого стояли ящики с документацией.

— Счастлив с вами познакомиться, — ответил Коплан, дружески улыбаясь. — Я хочу вас беспокоить как можно меньше.

— Беспокоить?! — воскликнул хозяин кабинета, воздев руки к небу. — Поверьте, ваш приезд для меня приятное развлечение. Вы не представляете, какая скучная жизнь в этом захолустье.

Они сели в кожаные кресла, и Кремер налил в стаканы виски.

— Ну что? — продолжал он, протягивая стакан Коплану. — Что конкретно я могу для вас сделать?

Кремер не был корреспондентом Службы. Он фигурировал как сочувствующий, то есть добровольный помощник, которого можно от случая к случаю просить о небольшой помощи.

— Во-первых, — сказал Франсис, — можете вы мне достать автоматическую хлопушку, годную, чтобы отпугивать плохих ребят?

Круглое лицо люксембуржца просветлело.

— Что вы предпочитаете? Французский «маб», американский «кольт», «маузер», «ФИ» или «люгер»? Калибры на выбор.

— Клево! Вы их скупаете партиями?

— Случается, и перепродаю. Моряки всегда занимаются этой мелкой контрабандой, чтобы иметь немного карманных денег.

— Мне подойдет плоский, калибра семь шестьдесят пять, точный.

— У меня есть то, что вам нужно. Отличный бельгийский пистолет. Я дам вам его прямо сейчас. Что еще?

— Неброская машина, которой я могу распоряжаться дней десять.

Кремер кивнул.

— Я смогу купить одну по случаю завтра утром… Черный «шевроле-70». Пойдет?

— Прекрасно. Во сколько я получу заказ?

— Вы, конечно, остановились в «Борге»? Ладно! Тогда встреча за собором, без четверти двенадцать. Я вам ее туда подгоню. Это все?

— С точки зрения материальной, да. Но я также хочу использовать ваше знание страны. Вы слышали о некоем Йоргене Брондстеде, кажется, человеке заметном и, должно быть, богатом?

— Брондстед? Да вся Исландия знает Брондстеда! Это крупная фигура… Владеет большим заводом, производящим рыбные консервы, флотилией траулеров, имеет долю во многих других делах. Его резиденция в Акюрейри, но есть экспортная контора здесь, в Рейкьявике. Вы намерены с ним встретиться?

— Да, если представится возможность, — ответил Коплан непринужденным тоном. — Он, несомненно, очень влиятелен.

Кремер утвердительно кивнул головой:

— Его финансовое могущество очень велико, кроме того, он пользуется репутацией филантропа. Убежденный пацифист.

Все это полностью подтвердило показания Гертруд Карлсон.

— Ну ладно, — заключил Франсис после короткой паузы. — На сегодня я больше ничего не буду просить. Стоимость пистолета и машины будет вам возмещена открытием кредита во Франции, если только вы не предпочитаете другую форму оплаты.

Кремер согласился со способом разрешения финансового вопроса, потом разочарованно спросил:

— Надеюсь, вы не покинете меня сразу? Я-то воображал, что вы втянете меня в острые приключения с горами трупов и морями виски.

— Об этом речь не идет, — улыбнулся Франсис, развеселившись. — Мне поручена чисто торговая миссия. Но если у вас свободный вечер, я готов сыграть партию в домино.

Кремер рассмеялся.

— В белот я играю лучше, — предупредил он. — Все-таки сообщу вам, что для обсуждения дел в этой стране редко требуется пушка калибра семь шестьдесят пять.

В среду, в конце дня, сидя в буфете аэровокзала, Коплан наблюдал за посадкой самолета, прилетевшего из Копенгагена.

Пассажиры вышли, не торопясь направились к полицейскому и таможенному контролю. Затем командир экипажа и второй пилот, оба с небольшими чемоданчиками, пересекли полосу и вошли в помещение «Айсландик Эйруэйз».

Путешественники разбирали свой багаж, когда из самолета вышли бортпроводницы и стюарды. Коплан узнал Йонссона по описанию, данному ему шведкой: метр семьдесят, лет тридцати, со светлыми усами.

С этой секунды Коплан не терял его из виду. Встав из-за стола, он проследил за Йонссоном, пока тот садился в автобус следом за пассажирами. Никто не подходил к нему ни в холле, ни при выходе.

Коплан сел в «шевроле» и тронулся с места.

Он подъехал к агентству на две минуты раньше автобуса, поставил машину возле тротуара и остался за рулем, чтобы пронаблюдать за приездом Йонссона.

Процедура повторилась: люди, прибывшие из Копенгагена, встали группой перед бюро компании, потом из машины вышли три члена экипажа.

Йонссон пожал руку бортпроводнице, махнул рукой кому-то, находившемуся внутри бюро, и затем легким шагом ушел в направлении бухты.

Коплан, оставив «шевроле», начал слежку. Она была короткой: метров через сто Йонссон вошел в пивную, как две капли воды похожую на английскую. Вывеска из кованого железа имела форму щита, на золотом поле которого был изображен якорь и полукругом над ним название «Петурссон».

Через несколько секунд Коплан зашел в бар. Большинство клиентов стояло у стойки. Другие, почти все моряки, пили пиво за столами, покрытыми скатертями в белую и красную клетку. За маленьким залом, как и в Англии, были странно перепутанные боксы.

Не увидев Йонссона, Коплан сделал круг по заведению. Он притворился, что не заметил стюарда, сидевшего в одной из кабинок с лысым мужчиной, плотным и краснолицым.

Невозможно было найти место, откуда он мог следить за обоими, не будучи виден им.

Коплан выпил у стойки стакан темного пива, заплатил и вышел. Он заранее знал, что дело это проблематично. Если предположить, что микрофильмы у Йонссона, передаст ли он их этому толстяку или другому человеку, с кем встретится позднее вечером? А может, стюард сам отвезет их в Акюрейри, отправившись самолетом внутренней линии, соединяющей столицу с этим северным городом?

Поскольку Йонссон из «Айсландик Эйруэйз» не был полностью придуман Гертруд, почему бы не считать его соучастие доказанным и не перейти ко второй стадии расследования?

Прогуливаясь по улице, Коплан напрасно убеждал себя в бесполезности ожидания. Он не мог оставить «окрестности» дела. Из профессиональной добросовестности или от нечего делать, он не знал. Когда краснолицый незнакомец с брюшком вышел из пивной, Коплан не смог удержаться и пошел за ним.

Он шел по извилистым улочкам, уводившим из центра в район, где кишели магазины снастей для большой рыбной ловли, бюро снабжения кораблей и отделения морских страховых компаний.

Вдруг толстяк толкнул дверь и вошел в дом. Коплан остановился, чтобы прикурить сигарету, потом продолжил свой путь. По привычке он запомнил номер дома, но легкое движение век выдало его удивление, когда его взгляд пробежал по надписи на витрине: «Брондстед ЛТД экспорт».

Он сел за руль «шевроле» и поехал в Акюрейри.

Левостороннее движение, к которому он не привык, ограничения скорости шестьюдесятью километрами в час на шоссе и двадцатью пятью в городах, а также некоторые сложности маршрута грозили растянуть часов на двенадцать это путешествие длиной в четыреста пятьдесят километров.

Коплан залил полный бак, выезжая из Рейкьявика, и ехал по гравиевой дороге по плоской и блеклой местности, над которой низко нависали тучи. Четверть часа спустя он заметил пар источника горячей воды. В Исландии воду таких источников заключают в трубы, чтобы отапливать дома столицы.

Затем он поехал по неосвоенным районам без единого дерева, усеянным серыми вулканическими камнями. Но постепенно рельеф стал менее ровным: дорога оказалась зажатой между берегом фьорда и черным, враждебным горным массивом, поднимавшимся почти на километр.

Глядя на пейзаж, Франсис вспоминал свою встречу с Кремером и вчерашнюю слежку. Люксембуржец был искателем приключений, помотавшимся по всему свету, чьи мирные занятия должны были скрывать более прибыльный бизнес. Парень, который много повидал и фальшиво-добродушный на вид.

Что касается стюарда Йонссона — с ним рассчитаются позже: с помощью датской службы безопасности его достаточно будет взять с поличным перед вылетом его самолета из Копенгагена. Через него выйдут на поставщиков информации в разных странах, таких же, как Гертруд Карлсон.

Коплан вспомнил и об Энгельбректе. Выдав себя за эмиссара Москвы, а потом захватив Скоглунда и его начальницу, Франсис полностью вывел русских из гонки. По крайней мере с этой стороны он мог быть спокоен: Советы потеряли нить, их конкуренции нечего бояться.

Дорога следовала берегу фьорда, и теперь Коплан ехал по его северной стороне.

На вершине крутого холма ему пришлось притормозить и сделать довольно резкий поворот, который продолжился очень крутым спуском.

Его нога снова нажала на педаль тормоза, потому что в двадцати метрах дальше сломавшийся «крайслер» преграждал путь. Один мужчина возился с домкратом, другой держал запасное колесо.

Коплан выключил зажигание, поставил машину на ручной тормоз, включил задний ход, потом вышел и приблизился к автомобилистам. Те со смущенным видом заговорили с ним по-исландски.

Коплан кивнул головой и вдруг наставил на обоих пистолет, бросив им: «Руки вверх», сухо, как удар хлыста.

Окаменев, они не сразу бросили предметы, которые держали в руках; это была ошибка. Мужчина, согнувшийся над запасным колесом, получил удар стволом пистолета по голове и упал ничком, сложившись пополам на колесе. Второй бросил домкрат в голову Коплану, но не попал. Исландец попытался засунуть руку в свой внутренний карман, но Франсис без колебаний нажал спуск. Яростно грохнул выстрел, и неизвестный не смог закончить свое движение. Плечо было пробито, рука вяло упала. С лицом, искаженным от боли, он схватился здоровой рукой за раненое место, и его пальцы окрасились кровью. Он качался, не сводя глаз с противника, готового выстрелить вторично.

Коплан поздравил себя с тем, что с самого начала взял ситуацию в свои руки. Эти два мерзавца устроили ему великолепную ловушку, но они ошиблись, не доделав детали. Домкрат стоял криво, а колесо не было спущено.

Сжав челюсти, Франсис подошел к раненому и с невероятной быстротой ударил его пистолетом по щеке. Голова типа качнулась от удара. Он получил новый удар стальным стволом в ухо, и на этот раз его колени согнулись. Он упал на гравий.

Убирая свой пистолет, Коплан спросил себя, почему он сразу не убил этих двух противников. Его отвращение к хладнокровному убийству было, возможно, мотивировано скрытым любопытством, но настоятельная необходимость избавиться от них встала сама собой, потому что он не мог ни допросить их на дороге, ни запереть где-либо…

Он поднял одного из исландцев и сунул его в «крайслер» между сиденьями. Потом схватил за плащ второго и, подтащив его, как тюк с бельем, к машине, бросил поверх его соотечественника. Домкрат и запасное колесо последовали за ранеными, у которых Франсис забрал бумажники.

Потом он открыл переднюю дверцу, снял ручной тормоз. «Крайслер» покатился назад. Коплан повернул руль круто вправо и отпрыгнул в сторону, чтобы не быть задетым открытой дверцей.

Набирая скорость по крутому склону, машина съехала с дороги, подскочила на обочине, потом задние колеса провалились в пустоту, и она рухнула в глубины фьорда.

Коплан подбежал к «шевроле», быстро развернулся и поехал по направлению к Рейкьявику.

Раз его засекли, то ехать во владения Йоргена Брондстеда было самоубийством. Следовало полностью пересмотреть тактику.

Глава X

Стычка с исландцами произошла вскоре после одиннадцати часов. Коплан вернулся в Рейкьявик сразу после полудня.

Первой его заботой было закрыться в телефонной кабине и позвонить Кремеру.

— Это опять я, — объяснил он по-французски. — Мои планы нарушили. Я бы хотел вас увидеть, но не в вашем кабинете.

— А! — произнес люксембуржец. — Я должен куда-то прийти?

— Да, если возможно. Найдете меня возле таможенной дамбы через двадцать минут. Согласны?

— Ну… да, — ответил Кремер, удивленный, но достаточно владеющий собой, чтобы не требовать дополнительных объяснений.

— Отлично, до скорого!

После короткого диалога Коплан не вернулся к «шевроле». Его тоже засекли, номер машины был известен. Чем меньше она будет ездить по городу, тем меньше у нее шансов быть замеченной.

Взяв свой чемодан, Франсис доехал на такси до порта. Остаток времени он провел на пристани для судов пригородного сообщения, потом прошел к дамбе.

Сидевший за рулем «плимута» устаревшей модели Кремер подал ему знак. Коплан сел рядом с ним, и машина немедленно отъехала.

— За вами гонятся? — спросил Кремер, заинтригованный неожиданным возвращением француза, которого уже не надеялся увидеть.

— Пока нет, но думаю, это скоро будет, — ответил Коплан. — О моем отъезде из Рейкьявика было известно; на дороге два типа выбрали хорошее местечко, чтобы перехватить меня. Пришлось сбросить их вместе с машиной во фьорд Акранес.

Черты люксембуржца отразили крайнее удивление с оттенком восхищения.

— Ну-ну, ничего не скажешь, — произнес он, объезжая маленькое озеро Тьорнин, чтобы следовать по бульвару, — ваши торговые переговоры начались неудачно. Чем я могу вам помочь?

Озабоченный, Коплан повернулся к нему.

— Слушайте, Кремер, я не хочу выкручивать вам руки, потому что ваше согласие могло бы подвергнуть вас очень большому риску: минимум — вынудить вас навсегда покинуть Исландию. Дело, которым я занимаюсь, переполнено покушениями на убийство, и в этой стране борьба обещает быть еще жестче: я практически один против организации, имеющей в этом секторе свой штаб и средства которой велики. Зная это, хотите вы идти со мной?

Кремер продолжал смотреть прямо перед собой. Через несколько секунд он спросил:

— Если мне придется бросить все, что я имею, вы гарантируете мне компенсацию и средства, чтобы обосноваться в другом месте?

— Само собой разумеется, но думайте в первую очередь, что рискуете жизнью.

Новая пауза. Потом Кремер улыбнулся углом губ.

— Я не трус. К тому же я не возражаю против перемен и вы внушаете мне доверие. Так что вводите меня в курс.

— Ладно. У вас еще будет возможность выйти из игры, когда вы узнаете, о чем идет речь, но потом, войдя в дело, уже не сможете меня бросить. Идет?

Люксембуржец согласился.

Пока «плимут» поднимался к холму, на котором возвышалась бетонная готическая церковь, Коплан в общих чертах обрисовал дело, не называя имен. Потом он перешел к событиям утра:

— Слежка велась или за стюардом, или за человеком, с которым он встретился в «Петурссоне». Когда я выехал из Рейкьявика, телефонный звонок в Богарнес или в Акранес сообщил о моем отъезде на север, и двое громил были посланы в качестве комитета по встрече. Они удивятся, что эти двое не вернулись, и может быть, уже сейчас началась охота: в ход будет пущено все, чтобы помешать мне достичь Акюрейри.

Кремер покачал головой.

— В Исландии иностранцу трудно ускользнуть от группы, пользующейся широкой поддержкой, — произнес он задумчиво. — Населенные пункты здесь малы, это настоящие деревни. Даже Акюрейри насчитывает всего восемь тысяч жителей, хотя это второй город после столицы. Туда ведут три пути: морской, воздушный и единственная сухопутная дорога. Достаточно поставить одного человека на пристани, второго в аэропорту, а третьего у въезда в город, и вы попались.

— Да, если я не приеду в фургончике или в багажнике вашей машины, — заметил Коплан.

Кремер посмотрел в зеркало заднего обзора.

— Вы уверены, что я сам не провалился? — немного нервно спросил он.

— По здравой логике, вы не могли провалиться: мы виделись в последний раз, когда я получил «шевроле»? Значит, до того, как попал под подозрение, следя за стюардом и его сообщником.

— Точно, — подтвердил Кремер, успокоившись. — Но как вы собираетесь выкручиваться в Акюрейри? Вам надо будет где-то жить, передвигаться, выполнять ваше задание.

— Там у меня есть другой помощник, — открылся ему Франсис. — Главное — добраться туда.

Его спутник раздумывал, проезжая по окраинному бульвару.

— Я предпочитаю доставить вас на машине, а не на корабле, — решительно сказал он наконец. — А на эту ночь увезу вас к себе домой.

— Кстати, пусть торговец ломом заберет «шевроле», — посоветовал Коплан. — Несомненно, по номеру постараются выйти на вас, но это неважно, вас уже здесь не будет. Если вы вернетесь в Рейкьявик, значит, банда будет обезврежена.

Кремер искоса посмотрел на него.

— Человек, которого вы подозреваете, это Брондстед? — вопросительно прошептал он.

Глаза Коплана смотрели вперед, и он признал усталым голосом:

— Это действительно он. Но я не знаю, кто он: преступник или жертва.

Серый фургончик, несущий на своих боках рекламную надпись, пропагандирующую виски «Уильям Лэнсон'с», въехал вечером следующего дня в порт Акюрейри, расположившийся на берегу фьорда, возле Полярного круга.

Благодаря окружающим его горам город может гордиться несколькими садами и неплохими деревьями, чего лишены остальные исландские города.

Подчиняясь инструкциям, Кремер проехал на фургончике по улочкам старой части города. Наконец он остановился перед обычным двухэтажным домом с тяжелой деревянной дверью, открывающейся прямо на тротуар.

Запах рыбы и рассола ударил в нос Коплану, когда он вышел из машины. Как и было условлено, Кремер тут же отъехал, чтобы поставить грузовичок в другом месте.

Коплан взялся за железное кольцо и трижды ударил по цинковой пластине.

Секунд через десять дверь открылась. За ней была просто убранная комната с выложенным плиткой полом. Коренастый широкоплечий мужчина в толстом свитере с высоким воротом впустил гостя и закрыл за ним дверь.

— Я жду вас со вчерашнего дня, — сказал он по-французски грубым голосом. — Что вас задержало?

Он крепко пожал руку Коплану, ответившему:

— Добрый вечер, Тулиниус. Рад познакомиться… Вчера у меня случилась неприятность на дороге.

— Серьезная?

— Скажем, очень нежелательная. Подождите… К нам должен присоединиться один друг.

Тулиниус, собиравшийся провести гостя в соседнюю комнату, нахмурил седеющие брови:

— Вы должны были приехать один.

— Да, но мне пришлось изменить планы. Кстати, этот друг не будет лишним. Вы знаете, кого мы должны продержать несколько дней?

Его собеседник, глядя на него очень внимательно, отрицательно покачал головой.

— Брондстеда, — сказал Коплан.

Изумление отразилось на грубоватом лице Тулиниуса. Он помрачнел.

— Черт… Вы уверены, что не попали пальцем в небо?

— Еще позавчера я мог этого опасаться. Сегодня — нет.

Капитан каботажного судна почесал заросшую щеку.

— Грязная история, — оценил он. — Вы…

Раздались три новых удара молотка. По знаку Коплана Тулиниус пошел открывать. Кремер вошел в дом, и дверь вновь впустила холодный воздух с улицы.

Коплан представил их друг другу, потом все трое перешли в соседнюю комнату — простую столовую с массивной мебелью.

Моряк достал из сундука стаканы и бутылку, налил всем виски.

— Прежде всего, — сказал он, — я должен отдать вам письмо, пришедшее авиапочтой сегодня утром.

Он поставил бутылку, вытащил из кармана брюк смятый конверт и протянул Коплану, немедленно распечатавшему его.

Написанное открытым текстом сообщение было очень коротким:

Текст был отпечатан на машинке, без подписи. Франсис разорвал письмо на мелкие кусочки, бросил их в пепельницу.

— Расскажите о Брондстеде, — вздохнул он, обращаясь к Тулиниусу. — Где работает, где спит? Куда ходит днем?

— Да в чем вы его обвиняете? — удивился капитан. — Если вы тронете этого типа, вы спровоцируете в городе революцию.

— Ну что ж, пусть готовят баррикады, — равнодушно ответил Франсис. — Если мне не удастся его захватить, другие убьют его. В любом случае в перспективе веселье.

Тулиниус тихонько выругался.

— Но все же, в чем дело? — настаивал он, облокотясь на стол.

— Атомный шпионаж, — неохотно сказал Коплан. — Франция не единственная страна, на которую он нацелен… Три великих державы и Швецию обворовывают так же, как и нас.

Моряк недоверчиво прикрыл глаза.

— Даже Советы?

— Даже их. Это через них мы вышли на след.

Затем он сообщил Тулиниусу некоторые детали, чтобы тот смог составить себе представление о ситуации; он рассказал о своей схватке с двумя исландцами на дороге и сформулировал свои выводы:

— Вы понимаете, почему мы должны действовать быстро: насторожившись, Брондстед может искать убежище в другом месте или усилить свою защиту. Если его совесть чиста, другие могут нас опередить, наложить лапу на него и захватить его досье. Мы, разумеется, не можем лезть вслепую, но план должен быть выработан быстро. Вы, Тулиниус, должны облегчить нам задачу.

Тот глубоко задумался:

— В общем, вы хотите похитить Брондстеда, а потом захватить документы, доказывающие, что он мерзавец? — резюмировал он.

— Я рассчитываю, что он нам сообщит, где их прячет, — согласился Франсис. — Мы не можем незаметно обыскать все помещения, принадлежащие ему.

Молчавший до сих пор Кремер спросил:

— Но куда вы его денете, если, предположим, захватите живым?

— На борт судна Тулиниуса, в пятнадцати милях от берега.

Трое мужчин замолчали. Моряк одним глотком осушил свой стакан, вытер рот тыльной стороной ладони. Кремер отхлебнул виски, не сводя глаз с Коплана, а у того вдруг возникло желание закурить.

Наконец капитан открыл рот.

— Вы шутите? — проговорил он, глядя на Коплана бычьими глазами. — Мы сделаем эту работу втроем?

— Надо сделать. Мой план встретиться с Брондстедом под предлогом торговых дел провалился. Остается только силовая акция. Завтра начинается уик-энд: это обстоятельство надо обратить себе на пользу, а?

Вдруг он вспомнил одну вещь, и лицо его осветилось. Его собеседники выжидающе взглянули на него. Он нагнулся к ним.

— Брондстед посылает своим агентам в Европе инструкции по радио каждый понедельник, четверг и субботу в двадцать часов, — объявил он приглушенным голосом. — Узнать, где стоит передатчик, значит узнать, где находится он. Я полагаю, что не окружают же его сто пятьдесят человек, пока он передает секретные сообщения?

Кремер оживился.

— Это след, — удовлетворенно заметил он. — Но как узнать, где передатчик?

— По антенне, — сказал Коплан.

Он подумал о техниках Службы, дежуривших в доме Гертруд.

Одна телеграмма Старику, и он получит ответ о точной частоте, используемой Брондстедом.

С этой информацией он легко сможет определить местонахождение антенны передатчика при помощи простого медного проводка, скрученного спиралью и присоединенного к карманному фонарю. Пронесенный по городу, этот простейший радиопеленгатор будет указывать направление, совпадающее с радиомагнитным полем, и позволит определить источник излучения.

Все это молнией пронеслось в мозгу Коплана.

Он сказал:

— Брондстед работает на дециметровых волнах, и антенну будет легко узнать: это плоский флажок, как у радара или рефлектора, в центре которого стоит волнонаправитель.

Тулиниус слегка вздрогнул.

— Что вы сказали? — проворчал он. Его лицо отражало усиленную работу мысли.

Для большей ясности Коплан прибег к сравнениям:

— Это должно напоминать раздавленный граммофонный раструб или рефлектор электрического нагревательного прибора, где центр занимает обмотанное проводами сопротивление.

— Понимаю, но меня интересует не это, а история с понедельниками, четвергами и субботами. В эти дни, как вы утверждаете, идут подпольные радиопередачи?

— Да, — подтвердил Коплан, удивленный настойчивостью моряка. — Что вас беспокоит?

Моряк выпятил грудь и скрестил руки. Нахмурившись, он сказал с задумчивым видом:

— Хе-хе, занятное совпадение. Наверняка тут существует связь…

Он погрузился в свои размышления, и Коплан подтолкнул его:

— Да объясните, черт возьми!

Тулиниус хитро улыбнулся. Он вновь положил локти на стол и, разглядывая собеседников с огоньком торжества в глазах, произнес:

— Я знаю, где стоит эта штука.

Кремер и Коплан долго скептически смотрели на него, ожидая фразы, которая подтвердила бы такое удивительное заявление.

— Ставлю тысячу против одного, что не ошибаюсь, — уверенно продолжал Тулиниус. — Вот почему: среди прочих своих построек, Брондстед щедро финансировал одну, очень высоко ценимую в Акюрейри. Он снабдил порт установкой, аналогичной той, что работает в Гавре и позволяет кораблям плавать по фьорду даже при нулевой видимости. Установка включает радар, нацеленный на море: на его экране вырисовываются берега фьорда и возвращающиеся траулеры. Хитрость в следующем: телекамера на земле постоянно нацелена на экран радара и передает картинку. Корабли ловят ее на специальный приемник; таким образом, капитан может увидеть на экране положение своего судна по отношению к скалам и рифам; он видит, как оно движется все семьдесят пять километров Эйяфьорда.

Он замолчал, ожидая одобрения от своих слушателей. Коплан и Кремер, теперь живо заинтересовавшиеся, показали, что следят за его объяснениями.

Тулиниус продолжил:

— Это чертовски полезно, поверьте мне. Мой каботажник, как почти все суда в Акюрейри, имеет телевизор, настроенный на эту программу. Даже в непроглядном тумане можно идти вперед полным ходом, потому что прекрасно видно препятствия и их можно обойти.

Он выдержал паузу, потом напыщенно добавил:

— К несчастью, передача прекращается на час по понедельникам, четвергам и субботам… Официальная версия: ремонт, настройка и проверки.

Коплан в восторге хлопнул ладонью по столу.

— Сто чертей! Мы ухватились за нужный конец, Тулиниус! — убежденно воскликнул он. — Где находится станция?

— Она бросается в глаза. Ее заметно даже ночью, потому что над ней висит сигнальный фонарь из-за близости аэродрома. Она поставлена на вершине песчаного мыса, где стоит современная часть города.

— Вот это да! — возбужденно заметил Кремер. — Этот Брондстед гениальный тип! Замаскировать подпольный передатчик под антенну, служащую всем и которой никто не боится, потому что знает ее назначение, — это верх макиавеллизма!

— Да, — дополнил Коплан. — А самое смешное, что одновременно он устраняет всякий риск быть подслушанным любопытными: на телеприемниках, установленных на судах, узкая звуковая лента может лишь вызвать небольшие помехи на экране, если они случайно включены в официальные нерабочие часы. А поворот антенны к Ледовитому океану делает неуловимыми для контрольных станций внутри страны сигналы, посылаемые на север.

Вдруг собственные рассуждения заставили его вздрогнуть.

Главное препятствие возникало от положения антенны, следившей за фьордом. Как в таких условиях радиопередачи могли приниматься в Швеции и во Франции, то есть на юго-востоке от Исландии?

Единственный возможный ответ: генератор должен быть мобильным, а нефиксированным!

Коплан оставил свои умозаключения при себе, тем более что Тулиниус подробно описывал здание, где стояла аппаратура. Как и все его сограждане, он посетил его в день торжественного ввода в строй самим министром связи, публично выразившим свою благодарность Брондстеду.

— Я думаю, у нас достаточно данных, чтобы разработать наш рейд, — сказал Коплан, когда моряк закончил рассказ. — У нас остается двадцать два часа, чтобы уладить материальные трудности и перейти к действиям.

Глава XI

Вечером в субботу, примерно без десяти восемь, когда Акюрейри был практически пуст, Тулиниус оторвался от бинокля и убрал его в чехол. Через некоторое время он оставил наблюдательный пункт. Он прошел вниз по улице, свернул налево, направляясь к месту слияния старого и нового городов.

Мысленно он вновь продумал пункты программы, ответственность за которые возлагалась на него. Несмотря на спокойный характер, храбрость и неоднократно проверенное самообладание, он не мог полностью избавиться от скрытых опасений.

За свою жизнь он немало постранствовал, участвовал в крутых передрягах, но эта слишком отличалась от более или менее гласных мероприятий, которые он успешно провел в прошлом.

Прежде всего, местом операции был город, где он жил. Затем, речь шла о нападении на Брондстеда, всеми уважаемого человека.

Тулиниус очень любил французов: еще до обретения Исландией независимости, будучи датским гражданином, он воевал на французских кораблях, поскольку был моряком запаса. Однако такая комбинация, как сегодня вечером, ему вовсе не улыбалась. Похищение соотечественника в мирное время из-за сомнительных мотивов не имело ничего общего с атакой на итальянскую батарею в Тунисе.

Но Тулиниус ввязался в дело, дал слово и не мог отступать.

На боковой улочке он заметил фургончик с выключенными огнями. Согнутым указательным пальцем он постучал по кузову. Задняя дверца приоткрылась, и его впустили внутрь машины.

— Ну что? — спросил Коплан, невидимый в темноте.

— Он приехал без четверти, — ответил капитан. — С ним только шофер. Мне не показалось, что вокруг были наблюдатели.

— Хорошо. Кремер, ваш ход, — произнес Коплан.

Люксембуржец вместо ответа передвинулся на место шофера, сел, включил фары и завел мотор.

Машина бесшумно тронулась с места. В несколько минут она доехала до промышленной окраины порта, остановилась недалеко от перекрестка двух улиц, и Кремер вышел.

Тулиниус снял фуражку и занял место Кремера за рулем. Фургончик вновь поехал, на этот раз в сторону мыса.

От берега фьорда здание телерадарной станции отделял холм.

Машина остановилась возле последних домов. Коплан сел рядом с моряком и посмотрел на часы: двадцать часов семнадцать минут.

Тулиниус вытер лоб.

— Уф… Это хуже, чем ограбление, — пробормотал он. — Представьте себе, мне страшно.

— Всегда немного страшно перед броском, — вполголоса ответил Франсис. — Иногда бывает достаточно мелочи, чтобы сорвать отлично разработанный план.

Пока он говорил, его взгляд не отрывался от сравнительно хорошо освещенного пространства, отделявшего их от радиостанции.

Порывы ветра, завывавшего на холме, уносились вглубь, в горы.

Коплан не отрываясь смотрел на красный сигнальный фонарь с более быстрыми, чем у портового маяка, вспышками, чьи бесконечные включения освещали склон, рожок радара и куполообразную крышу здания.

Коплан ясно видел поворот плоского рефлектора телепередатчика. По его телу пробежала дрожь, потому что прибор не только повернулся по своей оси, он также занимал все более наклонное положение, чтобы посылать пучки волн к небу.

Рука Коплана схватилась за руку Тулиниуса.

— Брондстед — мастер шпионажа, — хрипло сказал он. — Теперь у меня есть доказательства этого.

Ошеломленный моряк вытянул шею до того, что уперся лбом в стекло.

— В чем вы это видите? — спросил он, подняв брови.

— Я вам скажу потом… Осталось не больше сорока секунд, — бросил Коплан. — Быстро маски.

Он обвязал платком низ лица, ощупал в последний раз карманы, чтобы убедиться, что все под рукой. Тулиниус последовал его примеру, но почувствовал, как растет комок в горле.

Вдали раздался глухой взрыв. Одновременно было отключено электричество, на Акюрейри опустилась глубокая тьма. Даже сигнальный фонарь погас вместе с блоками уличного освещения.

С выключенными огнями фургончик подъехал к входу на станцию почти наугад. Тулиниус и Коплан с пистолетами в руках бросились к двери, открыли ее, ворвались в холл.

Надо было действовать очень быстро. Дежурный оператор или операторы не замедлят вооружиться аварийными лампами и включат запасной генератор.

— Кто здесь? — произнес внезапно в темноте угрожающий голос недалеко от незваных гостей.

Коплан нажал на выключатель своего фонаря, луч света ударил в глаза охраннику. Тулиниус, выскочив из темноты, отвесил сильный удар дубинкой по голове ослепленного человека. Исландец рухнул на плиты, а нападающие продолжали свой путь. Налетчики слышали топот и недовольные восклицания. Получив могучий толчок от соотечественника, бежавшего в противоположном направлении, Тулиниус выдал чисто исландское ругательство. Фонарь Коплана быстро включился, а затем его пистолет обрушился на голову неловкого, свалившегося без единого звука.

Это второе столкновение сводило количество противников до трех, включая Брондстеда.

Тулиниус прошел через зал мощных радиоусилителей, установленных в два ряда за защитной решеткой.

Открылась центральная дверь. Свет электрического фонаря, который держал кто-то, находившийся внутри помещения, обрисовал фигуру в дверном проеме и заиграл на металлических поверхностях.

Человек отступил, увидев метнувшуюся к нему темную массу. Предчувствуя нападение, он отпрыгнул назад и позвал на помощь. Моряк, словно болид, бросился к нему с поднятой дубинкой. Он настиг оператора в тот момент, когда тот прижался спиной к измерительному прибору, и оглушил его.

Войдя за ним следом, Коплан провел лучом по аппаратам. Человек с фонариком ошарашенно смотрел на падающего под ударом коллегу, не сделав ни единого движения, чтобы вмешаться. А Брондстед, полуобернувшись во вращающемся кресле, поднял ошеломленное лицо на незнакомца с пистолетом, плохо видимого за ослепительным лучом портативной лампы.

— Внимание! — приказал Тулиниус, также поднимая пистолет. — Господин Брондстед, следуйте за нами без сопротивления, иначе мы принудим вас к этому силой.

Коплан подкрепил фразу капитана категорическим требованием по-английски:

— Встать! Быстро! И без шуток, иначе мы стреляем.

С отпавшей челюстью, с мигающими за очками глазами, Йорген Брондстед медленно поднялся.

— Что вам нужно? — пробормотал он бесцветным голосом.

— Вперед! — яростно бросил Коплан, кладя включенный фонарик в карман, чтобы он не мешал ему схватить промышленника за плечо и толкнуть его к выходу.

Одновременно Тулиниус подошел к человеку с фонариком, шоферу Брондстеда. Парализованный страхом, тот прижался к стене, поднял локоть, защищая лицо. Моряк схватил его за запястье, легко вывернул его, словно имел дело с ребенком, и заставил обернуться. Удар прозвучал, словно стукнули палкой по кожаной подушке. Отпущенный шофер упал на колени, потом скатился на резиновый коврик.

Капитан запыхтел, как тюлень, прежде чем поспешить за Франсисом и Брондстедом. Он догнал их в конце зала.

Финансист, подталкиваемый в спину, спотыкаясь, ковылял следом за похитителем.

— Пошли, — прошептал Тулиниус с жестоким удовольствием, топая по полу своими тяжелыми башмаками.

— Отлично сделано, — ответил Франсис. — Возьмите мой фонарик и выключите его. Лучше не освещать наш выход.

Исландец извлек из кармана Коплана фонарь и, как только они перешагнули через тело лежавшего без сознания техника, выключил его.

В холле они обошли тело охранника. Дверь оставалась широко открытой. Некоторые окна окружающих домов были слабо освещены — там зажгли свечи.

Вдали зловеще выла сирена пожарной машины. Фары редких автомобилей пробегали по фасадам домов. А мощные порывы ветра не прекращались.

Брондстеда втолкнули в фургончик. Тулиниус сел рядом с ним. Коплан вскочил за руль, завел мотор, мгновенно развернулся. Вглядываясь в темноту, он бросил машину на главную улицу.

Он едва успел сделать резкий поворот: пулей несшийся навстречу лимузин американской марки вырвался на площадь. Задев его, но вовремя уклонившись, он до отказа вдавил акселератор.

С включенными на полную мощность фарами фургончик взобрался на мыс и свернул на проспект, ведущий к заводскому кварталу.

Перед воротами кожевенного завода он на секунду остановился, чтобы подобрать Кремера, ждавшего в нише.

— Отлично сделано! — поздравил его Коплан, уступая место за рулем.

— Это не первый трансформатор, который я взрываю, — усмехнулся люксембуржец. — А у вас не слишком много переломов?

Машина вновь набрала скорость. Она опять свернула и теперь направилась в порт.

— Тулиниус классно владеет дубинкой, — ответил Франсис. — Клиент сзади вас без единой царапины.

— Телохранители из них паршивые, — хохотнул в темноте капитан. — Ни один даже руку не поднял.

— Теперь только бы выдержал мотор вашей посудины, — произнес Кремер, притормозив на перекрестке.

— Не бойтесь, это дизель, — ответил Тулиниус.

Вскоре машина закачалась по неровной мостовой у пристани. Она остановилась точно перед мостком, перекинутым между землей и бортом корабля водоизмещением в семь-восемь тонн, с двумя трюмами, удерживаемым только одним кормовым якорем.

Плотно зажатый между Копланом и Тулиниусом, Брондстед был в два счета переведен на борт. Он казался ошарашенным и не защищался.

Кремер проехал чуть дальше, поставил фургончик под деревянный навес, закрыл обе дверцы и быстрым шагом пошел к мосткам.

Около склада он остановился, отступил, чтобы укрыться за зданием: он заметил черный лимузин, влетевший в порт и теперь медленно проезжающий мимо судов.

Корабль Тулиниуса был единственным, на борту которого шли приготовления к отплытию. Американская машина остановилась недалеко от него.

Кремер догадался: что-то должно случиться, и его рука вытащила из-под мышки «кольт» внушительных размеров.

Черный «студебеккер», в котором невозможно было различить людей, оставался на месте, таинственный и угрожающий. Но ничего не происходило, и Кремер, страдая от мысли, что его ждут на борту для отплытия, не мог решить: продолжать ли наблюдение или бежать к судну.

Вдруг загадочная машина бесшумно тронулась с места. Она проехала по набережной и исчезла справа от мола.

Кремер убрал свое оружие, добежал до мостков. Выйдя в коридор, Коплан недовольно произнес:

— Какого черта вы возились? Мы должны были уже выйти из порта…

Кремер, который с трудом отдышался, спросил:

— Как, вы не видели эту тачку?

— Какую?

— Ну, ту… на причале. «Студебеккер»… Она стояла там минуты две, как будто водитель наблюдал за нашей «Ватной».

Коплан нахмурился.

— Я засовывал Брондстеда в каюту и не заметил эту машину.

Трещал звонок машинного телеграфа, от работы мотора дрожала палуба. В рулевой рубке Тулиниус отдавал приказы матросу у штурвала.

— Вы говорите, что эта тачка стояла рядом с нашим каботажником? — озабоченно спросил Коплан.

— Ну да… Я увидел, как она останавливается, когда хотел пройти по причалу. Я даже подумал, что начинается заварушка, уже держал в руке «кольт» на случай, если бы эти типы попытались отбить Брондстеда.

— Странно, — озабоченно прошептал Франсис, вспомнив машину, выскочившую на эспланаду во время похищения Брондстеда. — Очень странно…

— Может быть, они собираются перехватить нас с помощью береговой охраны? — предположил встревоженный Кремер.

— Не могу себе представить, что они прибегнут к помощи властей. Это может плохо обернуться для них, а особенно для Брондстеда. Такие вещи обычно улаживают тихо.

И, покачав головой, Коплан добавил:

— Самое срочное дело — расколоть нашего изысканного радиолюбителя. Пойдемте со мной.

Они прошли в дальний конец коридора. Коплан открыл дверь одной из кают. Стоявший возле окна, в которое были видны удаляющиеся огни порта, Йорген Брондстед резко обернулся. Лицо исландского бизнесмена вновь приобрело нормальный цвет, казалось, хладнокровие вернулось к нему. Он смотрел на вошедших без вызова, но и без страха.

— Кончено, Брондстед, вы не спасете человечество от атомной чумы, — сказал Коплан издевательским тоном по-английски. — Скажите мне, где спрятаны ваши архивы, если не хотите, чтобы ваше пребывание на этом корабле стало очень неприятным…

Пленник окинул его враждебным взглядом.

— Для вас только это имеет значение? — с горькой язвительностью спросил он. — Уничтожить доказательства, что мир идет к своей гибели, не позволить узнать, что менее чем через десять лет резко возрастет заболеваемость лейкемией и раком… Браво, хорошая работа. Но украдете вы мои документы или нет, вы уже ничего не измените: все в руках людей, которые сумеют предать гласности правду и которые вне вашей досягаемости.

Это было сказано с яростью.

— Низко склоняюсь перед вашим альтруизмом, — насмешливо заметил Коплан, прислонившись к стене. — Это великолепный трюк, чтобы одурачить толпу инженеров и техников, которых беспокоят биологические последствия неумеренного развития ядерной энергетики, и обеспечить вам их добровольное сотрудничество. Но я лучше познакомился с вашими филантропическими чувствами с тех пор, как вы приказываете убирать из револьвера или карабина тех, кто не идет прямо по вашему пути.

У Брондстеда покраснели скулы, в глазах мелькнули искры.

— Вы лжете, — заявил он. — Вы пытаетесь оправдаться, обвиняя меня в невероятных преступлениях. Я всегда слишком уважал человеческую жизнь, чтобы прибегать к насилию.

— А я никогда не колеблюсь использовать его по той же причине, — парировал Коплан. — Один человек значит мало перед безопасностью одного или многих, и вы, должно быть, рассуждали так же, как и я, когда велели убить Энгельбректа.

Исландец вздрогнул:

— Я ничего не знал о смерти этого человека.

— Однако вы приказали Гертруд Карлсон больше не поддерживать с ним связь. На следующий день он получил две пули.

Внезапные переживания, масштаб его поражения, а также весть, что один из его агентов был убит, раздавили бизнесмена. Опустив голову, он старался побороть минутную слабость.

Наконец он поднял голову.

— Я поступил с Энгельбректом, как и со многими другими, — глухо заявил он. — Я обрываю контакт с информаторами, как только они сообщат мне необходимые сведения. Зачем я буду без нужды компрометировать их?

Коплан задумался.

Брондстед не отрицал, что отдал приказ прекратить контакты с Фредриком Энгельбректом. Он не ставил под сомнение ценность его информации. А причина, приведенная им, была очень достойна. Что ж тогда? Кто приказал стрелять в Энгельбректа и Скоглунда?

— Мне кое-что непонятно в организации вашего шпионажа, — внезапно признал Коплан. — С одной стороны, вы утверждаете, что расстаетесь со своими помощниками, как только они передают вам сведения, которые вы хотели получить. Стало быть, вы не ведете постоянного наблюдения за работами атомных центров?

— Нет.

— А с другой стороны, я знаю, что вы требуете топографические сведения о станциях и вспомогательных сооружениях. Что это может сказать о вреде отрасли?

Брондстед посмотрел на него, как будто хотел проникнуть в душу своего похитителя.

— Это нетрудно понять, — сказал он более уверенным голосом. — Вред атомной станции пропорционален мощности ее реактора, следовательно — количеству отработанного урана, который периодически извлекают из него для получения плутония. Кроме того, объем газообразных, жидких и твердых отходов, выбрасываемых в окружающую среду, зависит от этих количеств. Эти неиспользованные продукты распада и составляют опасность. Количество их постоянно возрастает и ежегодно достигает в одной только Англии более двухсот тонн! Главное, что я хочу знать — местонахождение атомных отходов, где и как они хранятся.

Глава XII

В каюте царила тишина, нарушаемая только урчанием мотора и воем ветра.

— У вас есть корреспондент в Хинкли Поэнте, в Англии? — спросил Коплан с непринужденным видом.

— Уже нет, — ответил Брондстед с легкой иронией.

— Кто те люди, на которых вы только что намекали и которые возьмут на себя предупреждение мирового общественного мнения?

Исландец поднялся.

— Этого вы никогда не узнаете. Если вы собираетесь заставить меня заговорить под пыткой, начинайте.

На его напряженном лице читалась фанатическая решимость, и можно было догадаться, что ни пытки, ни угрозы смерти не сломят его.

— Вы ведь совершенно не ожидали, что вас похитят или убьют? — вновь заговорил Франсис; его на первый взгляд несвязные вопросы преследовали конкретную цель.

Брондстед расслабился.

— Я всегда имел в виду такую возможность, — признал он, — но не предполагал, что она так близка.

— У вас нет телохранителей?

— Нет. Я взял на себя миссию и несу полную ответственность за нее. Мне никогда не приходило в голову нанимать головорезов, чтобы защищать свою жизнь.

Коплан язвительно взглянул на него:

— А те двое, кого вы отправили встретить меня у фьорда Арканес, были мальчиками из хора…

Лицо Брондстеда выразило полное удивление.

— Я? — растерялся он. — Да если бы я подозревал, что вы меня похитите, я бы вскочил в первый же вылетающий самолет и вы бы никогда меня не нашли, гарантирую!

Его голос дрожал от искренности. Однако Коплана убедило не это.

— Вы никогда не думали, что можете оказаться простофилей? — спросил он, уперев руки в бока.

Голова Брондстеда дернулась, как будто он получил пощечину, и на скулах выступил румянец.

— Что означает это…

Коплан перебил его.

— Почему вы так уверены, что ваши сведения используются так, как вы бы хотели?

Брондстед приоткрыл рот, облизал губы, потом пролепетал:

— Высокая мораль и совесть…

— Это слова, — отрезал Коплан. — Как вы контролируете это использование? Каким способом?

Побагровевший исландец замолчал. Франсис продолжил:

— Нужен был человек, беспредельно верящий в свою роль спасителя, чтобы организовать такую сеть, как ваша. Убежденный, морально безупречный и готовый на любые жертвы. Чокнутый, чего уж там… И нашли вас! Вас использовали, обвели вокруг пальца. Даже больше — вы непреодолимая стена, защищающая грязную сволочь, убийц, чьи цели диаметрально противоположны вашим.

Коплан подошел к Брондстеду, глядя ему прямо в глаза.

— У меня есть доказательства, — произнес Коплан невозмутимым тоном. — Вы сами и ваша сеть находитесь под наблюдением террористической группировки. Ей стало известно, что Энгельбрект — советский двойной агент, и она его устранила. Считая, что Скоглунда арестовывает полиция, она решила закрыть ему рот. Она засекла меня в Рейкьявике и подготовила мне ловушку… Если бы эта группировка была вашим противником, вас уже не было бы в живых!

Пораженный Брондстед застыл. Аргументы собеседника били его, словно пощечины.

Что же касается Коплана, его главной задачей было убедить исландца.

— Значит, вы не понимаете, что ядерные отходы — военная цель колоссальной важности? — сурово настаивал он, — Что если их взорвать, они выбросят в воздух столько всего, что можно отравить миллионы людей? Что расположение в удаленных местах делает их особо уязвимыми для действий террористов? И что в действительности вы — винтик механизма, способного вызвать жуткие катаклизмы?

Мысли Брондстеда смешались. Ужасная сторона проблемы, всегда волновавшей его, была резко обнажена: он думал только о медленном и необратимом расползании атомных отходов, показали же ему, что оно может быть ускорено умышленно произведенным взрывом.

Смертельно бледный, он ухватился за последние остатки своей веры.

— Вы… Это только ваши предположения, — запротестовал он. — Ничто не доказывает…

— Пока что нет. Но ничто не доказывает и обратного, и если завтра в различных странах разразятся катастрофы, доказательство будет ярким, но слишком запоздавшим. Смените лагерь, Брондстед, иначе вы будете нести чудовищную ответственность за то, что произойдет. Назовите по доброй воле тех, кто получает от вас информацию!

Пленник сжался. Ему нечем было возразить на слова собеседника.

Брондстед действительно не мог защищаться, у него не было доказательств порядочности тех, чьим уполномоченным он являлся. Это была просто убежденность.

Коплан не стал давить на бизнесмена. Заронив в него искру сомнения, он должен был дать ему время осознать трагизм положения.

Франсис бросил взгляд на Кремера, который только теперь наконец догадался снять плащ. Корабль сильно качало, и во время этой несложной операции люксембуржец дважды терял равновесие.

Голос Коплана зазвучал вновь.

— Есть в вашем окружении человек, имеющий синий «крайслер» или черный «студебеккер»? — спросил он Брондстеда.

Кремер нахмурился. Исландец, выведенный из задумчивости, казалось, удивился простоте вопроса.

Он прищурил глаза, потом через мгновение произнес:

— Да, у директора отдела оснащения моих траулеров «студебеккер», а его инженер по двигателям ездит на «крайслере». Ну и что?

Коплан обменялся с Кремером заговорщицким взглядом. Завеса расползалась.

— На дороге в Акранес, — объяснил Франсис, дрожа от сдерживаемого нетерпения, — два бандита, ожидавшие меня, стояли возле синего «крайслера». Когда мы уезжали сегодня вечером с телерадарной станции, примчался «студебеккер» и я едва не врезался в него. Эта машина появилась на пристани незадолго до отхода нашего судна. Она остановилась, потом уехала.

Он нагнулся к Брондстеду, схватил его за плечо.

— Теперь поняли? Один из ваших ближайших сотрудников руководит преступной организацией! Доказательство? Авария с электричеством сообщила ему, что происходит нечто необычное. Он бросился к станции, где, как он знает, находились вы, чтобы вытащить вас из беды, если будет необходимость. Приехав туда поздно, он отправился на поиски. Как вас могли вывезти из Исландии? Через порт, естественно. Этот корабль был готов к отплытию. Прошло около получаса… Как же получилось, что за нами не гонится быстрый полицейский катер? — Тряся исландца, он крикнул:

— Потому что эти преданные служащие предпочитают теперь предоставить вас вашей судьбе! Вы провалились, пропали, погибли… Вы — лимон, который выжали до конца и выбросили…

Он резко оставил Брондстеда, совершенно оглушенного.

— Следите за ним, — велел он Кремеру. — Не дайте сделать глупость, он мне еще понадобится.

Он выскочил из каюты, пробежал по коридору, вышел на палубу, под холодный ветер. Быстро поднявшись по лестнице, он отодвинул дверь рулевой рубки.

— Тулиниус! — крикнул он, чтобы перекрыть шум ветра. — Поворот и курс на Акюрейри. Программа меняется!

— А? Что? — подскочил капитан.

— Возвращаемся, — подтвердил Коплан. — Вас не вызывали по радио? За нами не гонится полиция?

— Нет, бог ты мой! — заворчал Тулиниус. — Зачем бросаться в пасть волку, если нам повезло уйти тихо?

— Потому что Брондстед раскололся и поможет мне, — объяснил Франсис, уверенный в себе. — Разворачивайте посудину, и полный вперед.

— Я иду на пятнадцати узлах! — бросил обиженный капитан. — У меня каботажник, а не «Куин Элизабет».

— Прибавьте скорость!

Франсис задвинул дверь. С мостика он посмотрел на беловатые скалы, потом на бурлящие воды моря. Он определил изменение скорости корабля по медленной перемене положения форштевня по отношению к горизонту.

Уверенный, что «Ватна» вернется в порт приписки, Коплан спустился по лестнице и пошел по коридору. Он нашел Кремера и Брондстеда в каюте, и ему показалось, что ни тот, ни другой не пошевелились с момента его ухода.

— Ну, вам хватило времени свериться с совестью? — осведомился он. — Вы знаете, что в любом случае подпадете под обвинение в покушении на безопасность стран — членов Атлантического пакта, в хищении сведений военного характера и так далее. Самое худшее, что вы можете увлечь в свое падение сотни хороших людей, которые, как и вы, были твердо уверены, что борются против зла, которое несет прогресс.

Брондстед с искаженным лицом пробормотал:

— Они, как и я, заплатят за свой идеализм.

— Слабое утешение для их семей, — сухо заметил Франсис. — Не все они богаты так, как вы.

Он взял единственный свободный стул, поставил его перед Брондстедом и сел верхом, положив руки на спинку.

— Вы не думаете, что было бы лучше избавить их от ареста? — спросил он, не сводя с собеседника задумчивых глаз. — Я ставлю судьбу этих бесчисленных наивных людей против судьбы преступников, которых вы покрываете. От стюарда Йонссона контрразведывательные службы узнают руководителей вашей сети в разных странах, а остальное пойдет само собой. Должен ли я дать сигнал к этому?

У совершенно ошарашенного Брондстеда уже не было выбора. Если он действовал совместно с мафией, о некоторых довольно зловещих действиях которой он только что узнал, он приносил в жертву своих корреспондентов.

Он переживал мучительную борьбу, тем более что перестал видеть в своем тюремщике простого исполнителя, желающего во что бы то ни стало захватить его досье. Психологический натиск, которому он подвергся, поколебал его уверенность.

— Представьте мне единственное реальное доказательство, — почти взмолился он. — Материальное, конкретное. Я не могу довериться вашим утверждениям и сразу признать, что я работал на поджигателей войны.

— Согласен, — сказал Коплан. — Вы получите его сегодня же вечером, так как мы идем в Акюрейри.

В двадцать один двадцать пять, когда «Ватна» была всего в трех или четырех милях от входа в порт, Брондстед по приказу Коплана через бортовую радиостанцию добился связи с мэром города, который был одним из его личных друзей.

Он сказал, что обращается к нему как начальнику полиции и попросил немедленно блокировать дорогу на Блондуос и Рейкьявик и запретить любому кораблю покидать рейд. Он объяснил свою просьбу тем, что на борту «Ватны» ему сообщили, будто рыболовное оборудование использовалось в незаконных целях. Он подал жалобу против неизвестного лица и хотел немедленно проверить, обоснованны ли эти заявления. С этой же целью он просил мэра отправить отряд полиции встретить его в порту.

Его весьма удивленный соотечественник пообещал сделать все необходимое. Просьба Брондстеда, поступившая после диверсии на трансформаторе, заставила его подумать, что этим вечером в городе творятся странные дела.

Но Коплан почувствовал себя более спокойно: если неожиданное возвращение «Ватны» станет известно противнику и он поддастся панике, все пути отхода отрезаны.

Пройдя в радиорубку, он спросил у Тулиниуса, заработал ли вновь телерадар.

Капитан включил приемник, и через несколько секунд на экране возникла картинка в форме круга, где портовые сооружения и берега фьорда были обозначены светящимися линиями.

— Мы вот здесь, — сказал моряк, указывая согнутым пальцем на маленькую точку возле мола.

Кремер подошел посмотреть на передвижение этой светящейся точки, изображающей корабль.

— Действительно очень практично, — признал Коплан. — Единственное неудобство в том, что оператор радара нас тоже видит. Я бы, несмотря ни на что, предпочел, чтобы эта штука была неисправна.

Перейдя затем на английский, он продолжал разговор с Брондстедом до самой швартовки.

Электроснабжение было восстановлено. На набережной десяток агентов полиции с мэром во главе ждали, пока между каботажником и твердой землей будут переброшены сходни.

По-прежнему подчиняясь инструкциям Коплана, Брондстед представил его как эмиссара французских спецслужб.

Франсис испытал большое облегчение, когда мэр весьма любезно поздоровался с ним, поскольку для него это был самый критический момент. Если он ошибся, поставив на добрую волю и моральную прямоту Брондстеда, тот не преминет использовать случай арестовать его.

Бизнесмен, однако, и не подумал об этом. Он рассказал историю, которую ему придумали, с взволнованным видом, выдававшим его собственное желание вывести дело на чистую воду.

Он поведал мэру, что подозрения нависли над директором отдела оснащения Ларусом Бернхофтом и над инженером Харальдом Олафсоном. Есть веские основания полагать, что они торговали информацией.

Обычно флегматичный и хладнокровный мэр выслушал эти новости, энергично разминая подбородок, — верный признак волнения.

Поскольку обвинения были серьезными, он заявил о решимости вести расследование энергично и отдал соответствующие приказания полицейским. Он подписал ордера на обыск и арест, не вписывая имен, чтобы узаконить их действия, если придется заходить не только в принадлежащие Брондстеду помещения.

Уверив, что он один может определить ценность улик, которые, возможно, будут найдены в кабинетах подозреваемых или их домах, Коплан без труда получил руководство операциями. Он специально оговорил, что в случае перестрелки подозреваемых нельзя убивать.

Все это время Тулиниус и Кремер благоразумно оставались на борту «Ватны». Они наблюдали за сценой с высоты рулевой рубки, еще ошеломленные совершившимся менее чем за два часа переходом из гангстеров в ряды служителей порядка.

Когда люксембуржец увидел, что две полицейские машины отъехали, он расстался с капитаном, чтобы выполнить последнее задание, данное ему Копланом: стать незаметным телохранителем Брондстеда на время облавы.

Машины понеслись прямо к дому Ларуса Бернхофта — современной вилле, построенной на краю холма и окруженной небольшим парком.

Супруга директора, удивленная визитом полицейских в столь поздний час, заявила, что ее муж уехал вскоре после аварии с электричеством и до сих пор не вернулся.

Лейтенант, командовавший отрядом, выразил сожаление, что вынужден оставить двух агентов снаружи и одного внутри дома. Он также попросил женщину не пользоваться телефоном и даже не снимать трубку, если позвонят.

На тревожные просьбы дамы дать объяснения он ничего не сказал, отдал честь и вернулся в машину вместе с Копланом, сопровождавшим его в походе.

Машины поехали в отдел оборудования — здание из темно-серого камня, расположенное в деловом квартале, в центре города.

Черный «студебеккер» стоял перед домом, в окнах второго этажа горел свет.

Полицейские вышли без шума, не хлопая дверцами. Их начальник поставил двух людей по обеим сторонам выхода с приказом не впускать и не выпускать никого.

В сопровождении двух других агентов он направился к входу в кабинеты — боковой двери с массивными узорчатыми медными молотками.

Дверь уступила повороту кольца, заменявшего ручку, открылась с легким скрипом.

Четверо мужчин вошли в вестибюль, освещенный большой лампой под абажуром из кованого железа, свернули направо, поднялись по широкой мраморной лестнице. На площадке они увидели две двустворчатые двери с табличками.

Офицер на секунду остановился, чтобы выбрать, в которую постучать, но в этот момент одна из дверей открылась. Увидев форму, человек не смог сдержать испуганный крик. Он быстро отступил, хотел закрыть дверь, но Коплан и офицер бросились вперед и не дали этого сделать.

В три прыжка они настигли типа, убегавшего в соседнюю комнату и непрерывно кричавшего об опасности. Он был скручен, брошен на руки агентов, а Франсис с оружием в руках бросился в смежный кабинет.

Стоявшие возле рабочего стола два исландца высокого роста поднимали полы пиджаков, чтобы вытащить пистолеты, лежавшие во внутренних карманах.

Глава XIII

— Стоять! — приказал Коплан, держа указательный палец на спусковом крючке.

Мужчины, не закончив движения, замерли. Офицер полиции встал рядом с Копланом и тоже наставил на них пистолет большого калибра.

В комнате повисла тяжелая тишина.

Находящиеся под прицелом служащие Брондстеда медленно подняли руки, потом один из них рявкнул на родном языке гневную фразу, которая, очевидно, была просьбой об объяснениях. Но в эту секунду в другом помещении послышались тяжелые шаги, открылась вторая дверь на лестничной площадке и прозвучал выстрел. Раздался хриплый крик, за ним последовал шум падения тела.

Четверо находившихся в директорском кабинете уловили шум борьбы, потом глухой удар и падение второго тела. Пол задрожал от приближавшихся быстрых шагов. Лейтенант обернулся, но расслабился, узнав одного из своих агентов. Тот произнес прерывистым голосом несколько слов; в руке он еще держал револьвер.

Офицер сразу же перевел для Коплана:

— Один из подозреваемых пытался бежать, а так как он был вооружен, мой подчиненный его застрелил. Тип, которого мы перехватили при входе, воспользовался этим, чтобы вырваться, его оглушили ударом рукоятки пистолета.

— О'кей! — одобрил Коплан, не сводя глаз с противников, внезапно еще больше побледневших. — Попросите вашего агента обезоружить двух этих субъектов.

Английский, должно быть, был знаком руководителям оснащения траулеров, поскольку они побледнели еще сильнее и без сопротивления позволили обыскать себя. В мгновение ока на них нацепили наручники.

— Который из вас двоих Бернхофт? — спросил Коплан. Ему не пришлось ждать ответа, чтобы догадаться: тот, что постарше, смотрел на него с яростью. — Вы меня, несомненно, узнаете? — спросил его Коплан сладким голосом. — Мое описание вам передали из Рейкьявика по телефону, как я полагаю. Харальд Олафсон — это друг, стоящий возле вас?

— Нет, моя фамилия Хельгасон, — возразил второй со злым лицом. — Что означает ваше вторжение? В чем вы меня обвиняете?

— Где Олафсон? — спросил Коплан более сухо.

— Вам это должно быть известно лучше, чем нам, — буркнул Ларус Бернхофт.

Франсис подавил приступ веселья: значит, инженер по двигателям был одним из двух типов в «крайслере», которых он отправил во фьорд Акранес! Но поскольку этот инцидент не касался полиции, он поспешил продолжить:

— Облегчите нашу задачу, Бернхофт. Где вы храните документы?

— Идите к дьяволу! В чем вы нас обвиняете? Что пытаетесь на нас навесить? Мы порядочные граждане и…

— Закройте пасть, — сказал Коплан. — Убийц Энгельбректа взяли сегодня днем.

Черты Бернхофта исказились. Отметив эффект своего блефа, Коплан усилил давление.

— Вы не выкрутитесь. Вы очертя голову бросились в поставленную вам ловушку: почему после инсценированного нами похищения вашего патрона вы не предупредили полицию? Три свидетеля могут подтвердить, что ваш «студебеккер» подъехал к радарной станции с опозданием в одну минуту: следовательно, вы были в курсе.

Бернхофт и Хельгасон стиснули зубы. Коплан отчеканил:

— Потому что вы надеялись, что он послужит козлом отпущения и на него навесят преступления, совершенные вами… Действительно, поскольку внешне улики были против Брондстеда, вам повезло. Но неожиданное возвращение «Ватны», о чем сообщил оператор радара, напугало вас и вызвало этот маленький семейный совет. Будто случайно, эти порядочные граждане имеют в карманах пистолеты и рассматривают полицейских как врагов. Так что не надо причитаний, вы провалились. Где бумаги?

Застыв с насупленным видом, исландцы не пошевелились. Коплан сказал офицеру:

— Их молчание глупо. Уведите их… Я переверну весь дом снизу доверху, если будет нужно.

Лейтенант не очень понимал аргументы француза, но достаточное количество улик показывало ему, что эти люди не белы как снег. Он спокойно ответил:

— Ищите сколько будет нужно. Я отправлю этих типов в камеру, для начала за ношение оружия и сопротивление властям. Я оставлю двух агентов в вестибюле внизу и после встречи с мэром приеду вам помочь.

— Спасибо! — бросил Франсис, направляясь к кабинету. Комната опустела. Шаги арестованных и полицейских затихли на лестнице, потом стукнула входная дверь.

Обыск был не таким долгим, как думал Коплан. Слишком уверенный, Бернхофт спрятал досье в единственном месте, в которое — как он считал — не сунут нос ни сотрудники компании, ни большой патрон во время одного из своих приходов: в ящик «Моторы — сметы прошлых ремонтов».

Это досье не привлекло бы внимание непредупрежденного человека. Оно состояло из десятка двойных листков желтой бумаги, абсолютно таких же, как те, что хранились в других ящиках. Буквы были точно такими же, как на других документах, отпечатанных в дирекции.

Текст был на исландском; Коплан не смог бы ничего понять, если бы в начале каждого абзаца не стояло название, первоначальная орфография которого была сохранена: это были названия атомных станций.

В списке фигурировали Саклей, Маркуль и Гренобль во Франции, Оак-Ридж среди многих других в США, Кальдер Холл, Харуэлл и, главное, Хинкли Поэнт в Великобритании. Упоминались также русские и шведские станции.

Строчки, следовавшие за названиями, изобиловали расстояниями в километрах и указаниями мест. Иногда короткий комментарий завершала одна и та же серия букв. По всей видимости, это были обвиняющие документы. Ожидая возвращения лейтенанта, Коплан продолжил осмотр, но не нашел, однако, ни планов, ни микрофильмов, ни кода.

Возвратившийся офицер сразу же осведомился о результатах поисков Коплана.

— Я нашел вот это, — сказал тот, доставая листки. — Бернхофт очень интересовался атомными станциями, как вы видите. Могли бы вы мне перевести один из этих абзацев? Вот этот, касающийся Хинкли Поэнта, например.

Нахмурив брови, полицейский взял страницу и перевел указанные строки:

— «В лесу Брендон Хиллза, в восьми километрах к югу от местечка Уиллитон, то есть в двадцати километрах на восток — юго-восток от объекта. Вторник, 16».

Коплан моргнул.

— Что? — переспросил он. — Два последних слова?

— Вторник, шестнадцатое.

Сегодня была суббота, двадцатое. Значит, шестнадцатое был прошлый вторник.

Авиаписьмо Старика пришло к Тулиниусу вчера утром. Коплан спросил еще:

— А вот это — фраза, повторяющаяся много раз на всех страницах?

— «Бетонные кубы, затопленные на большой глубине в море», — прочитал его спутник.

Ошибиться было невозможно: листки указывали места, куда со станций свезены ядерные отходы. Ни больше ни меньше.

— Я вам бесконечно благодарен, — произнес Франсис, забирая лист у него из рук. — Вы знаете, где сейчас Брондстед? Я бы хотел сказать ему пару слов наедине.

— Мэр сказал, он вернулся к себе. Вас отвезти?

Подъезжая к дому бизнесмена, Коплан заметил стоящий фургончик. Значит, Кремер был рядом.

Гостей проводили в роскошный кабинет, где Брондстед укрылся в полном смущении.

Лейтенант отдал ему честь, слегка поклонился и на исландском языке рассказал об арестах, произведенных полицией.

Сообщив ему некоторые детали о короткой схватке, стоившей жизни одному из подозреваемых, он объявил о своем желании подождать в соседнем салоне.

Когда он ушел, Коплан спросил:

— Что вы думаете об этом свидетельстве? Кстати, вы были в курсе ядерной катастрофы, произошедшей в начале недели в Англии?

Глаза Брондстеда полезли на лоб.

— Вы, специалист, не были информированы? — Исландец прокашлялся.

— Хм… Смотря о чем. У меня информаторы не везде. Насколько мне известно, ни британская, ни местная пресса не сообщали о событии такого рода. Радио тоже.

— Я так и думал, — произнес Коплан. — Однако Бернхофт был информирован лучше: он заранее знал, где и когда произойдет авария.

Он положил перед собеседником документы, которые извлек из кармана, и пальцем указал вменяемый в вину абзац.

— Это было спрятано в одном из ящиков картотеки. Прекрасно видно, что два последних слова напечатаны одновременно с остальным текстом и что эти страницы потеряли свежесть: их цвет изменился по краям.

Брондстед, как завороженный, все читал эти три строчки; потом он быстро пробежал весь текст. Кулаки его взметнулись к вискам, и он сжал голову, как будто хотел ее раздавить.

У него вырвался вопль отчаяния. Ослепленный очевидностью, пронзенный чувством, что им гнусно управляли, он закрыл лицо руками и оставался неподвижным секунд двадцать.

— На этих бумагах есть другие даты? — спросил Коплан.

Брондстед выпил стакан водки, предложенный ему, и подождал, пока ожог освободит голосовые связки.

— Нет, — сумел он выговорить. — Я хочу видеть эту грязную тварь Бернхофта немедленно.

— Успокойтесь, вас проведут к нему. Но я должен выяснить один момент: состоял ли он в вашей тайной организации или стоял в стороне?

— Он не имел ничего общего с моей сетью. Я принимал его за компетентного, честного сотрудника.

— Тогда каким образом он получил эти данные об атомных отходах? Вас предал кто-то другой?

Брондстед глубоко вздохнул. Он потер глаза за очками, потом прошептал:

— Я не переставал думать о том, что вы мне сообщили на борту «Ватны». Теперь я убежден, что вы правы. Все началось на одном конгрессе в защиту мира… Там ко мне подошел азиат, индиец.

Он замолчал. Сердце сжали тиски. Острая боль пронзила грудь. Он думал, что упадет, схватился за спинку кресла. Потом боль рассеялась.

— Этот человек, — продолжил он прерывающимся голосом, — сообщил мне о тревогах руководителей стран Востока ввиду продолжения ядерных испытаний и опасностей, угрожающих всем народам земли не только в случае атомной войны, но и просто при использовании этой энергии в мирных целях. В очередной раз, говорил он мне, белая раса присвоила себе право на жизнь и смерть всей планеты. Единственным средством было воззвать к совести людей через публикацию держащихся в секрете сведений и доказать, опираясь на цифры, какой вред уже причиняют радиоактивные отходы…

Брондстед замолчал на несколько секунд, чтобы перевести дыхание. Коплан, опасавшийся сердечного приступа, некоторые симптомы которого он наблюдал у исландца, хотел разрядить напряжение.

— Это важная проблема, — вступил он, — но вы не можете отрицать, что это начинают понимать в официальных кругах, что все больше ученых объявляет об опасности.

— Да, это верно, но надо было ускорить движение, прекратить взрывы бомб, остановить отравление мира. Кстати, я вынужден признать, что, несмотря на значительное количество уже переданных мною точных сведений, до сих пор ни одна из стран Востока не заявила дипломатического протеста. Они не поставили в известность ни одну международную организацию, не потребовали создания комиссии по охране окружающей среды. И я начал себя спрашивать, не будут ли они действовать более агрессивным способом.

— Я боюсь этого с самого начала, — подчеркнул Коплан. — И обыск у Бернхофта не развеял этих опасений. Куда все-таки вы направляли документацию?

— Я не знаю, — признался смертельно бледный Брондстед.

Коплан смотрел на него с суровым выражением лица.

— Ну, без глупостей, — пробурчал он. — Вы должны знать, куда направляете сведения.

— Нет, — настаивал бизнесмен в сильном смущении. — Увеличенные микрофильмы передавались по телевидению, по другому каналу, не по телерадарному, и я не знаю, где принимали изображения.

Коплан подавил ругательство.

— И, естественно, после заключения соглашения с вашим индийцем вы его больше никогда не видели? — проскрипел он.

Брондстед покачал головой, вздохнул:

— Нет… Единственная материальная помощь, какую он мне оказал, была партия специальных приемников, замаскированных в больших холодильниках, которую мне доставило одно панамское судно. С тех пор передачи всегда были односторонними, из Исландии в неизвестном направлении.

После секундного размышления Коплан пробурчал:

— Неизвестном? Может быть, не для всех. Пойдемте, разбудим Бернхофта.

Двух звонков Брондстеда было достаточно, чтобы двери тюрьмы открылись в час ночи и им позволили поговорить с Бернхофтом.

Дверь камеры тихо закрылась за двумя ночными гостями директора-предателя.

Ларус Бернхофт по одному только виду потрясенного, искаженного лица Брондстеда сразу угадал, что в его кабинете найдено дополнительное доказательство.

— Я никогда никому не желал зла, — задыхаясь от ярости, закричал Брондстед, — но с вас я сниму шкуру!

В порыве гнева он заговорил по-исландски, забыв о присутствии рядом с ним Коплана. Бернхофт только поморщился.

— Вы пойдете за мной, — цинично ответил он, сунув руки в карманы. — В конце концов, вы влипли больше меня… Вы шеф, тот, кто собирал сведения, тот, кто отдавал приказы. Доказательств полно, и я предъявлю их на суде.

— Подлец! — вскрикнул Брондстед, бросаясь на него. Но мощная рука приковала его к месту, и Коплан сказал по-английски:

— Спокойно. Умерьте свой пыл, оба. Мы разберем это грязное белье в узком кругу.

Он заставил промышленника отступить, усадил на единственный свободный стул, потом обернулся к Бернхофту.

— Я предполагаю, что на одном из ваших траулеров будет найден телевизор, способный принимать два канала вместо одного, — произнес он нейтральным тоном. — Именно благодаря этому приемнику вы смогли составить свой список, не так ли?

Он показал желтые листы и убрал их назад. Заключенный хранил презрительное молчание.

— Можете молчать, мне все равно, — вновь заговорил Франсис. — Хельгасон и другие ваши сообщники расскажут больше чем нужно. В любом случае, вы попались. Если скромность мешает вам говорить о своих подвигах, расскажите о тех, кто организовал эту операцию… О том таинственном индийце, который так удачно обратил Брондстеда. Вы должны лучше его знать, чем ваш патрон, разве нет?

Опустив голову, Ларус Бернхофт вдруг нарушил молчание.

— За этим, — язвительно сказал он, — вам придется побегать. Кстати, этот персонаж играет второстепенную роль. Настоящие организаторы компании против ядерной чумы недосягаемы: это не индийцы, а арабы.

Брондстед смерил своего подчиненного удивленным взглядом.

— Арабы? — пробормотал он. — Вы связаны с мусульманами?

— Да, — подтвердил Бернхофт. — Они выдумали удивительную тактику, чтобы нанести страшные удары по Америке, Европе и России, не начиная войны, воспользовавшись оружием, которое белые выковали собственными руками и поместили в сердце своих стран. Действия ведут специально подготовленные диверсионные группы; удары вроде того, в Хинкли Поэнте, повторятся. Что вы мне дадите взамен адресов?

Глава XIV

В Акюрейри в эту ночь царило невероятное оживление. Отряды полиции обыскивали дома работников отдела оснащения судов Брондстеда, другие занимали траулеры; стоявшие в порту катера береговой охраны помчались к тем, что были в открытом море.

Штаб-квартира компании и телерадарная станция по особой просьбе Брондстеда были заняты силами охраны правопорядка и подвергнуты детальному обыску инспекторами исландской службы безопасности.

В это же время Коплан сумел получить радиотелефонную связь со Стариком. Было пять часов утра, но ярость Старика испарилась, как по волшебству, когда его агент номер один ввел его в курс дела.

— Надо немедленно принять меры, чтобы обеспечить военную охрану ядерных отходов не только у наших союзников, но и у русских тоже, — заключил он настойчивым голосом. — Лучше посеять повсюду панику, чем рисковать новой катастрофой вроде случившейся в Хинкли Поэнте. Встряхните генеральный штаб НАТО и посольство СССР, иначе я ни за что не отвечаю.

— Ладно! Ладно! — крикнул Старик, сидевший со всклокоченными волосами, спустив с кровати босые ноги. — Бегу!

— Узаконьте также мое положение при исландском правительстве, — добавил Коплан, когда Старик уже хотел было положить трубку. — И совместно с Великобританией потребуйте экстрадиции Бернхофта, чтобы за соучастие в геноциде его судил международный суд. Местные полицейские нашли кучу доказательств на борту одного из траулеров флотилии и без колебаний выдадут своего гражданина.

— Хорошо! Договорились!

— Желаю приятно провести воскресенье, — с издевкой пожелал Коплан.

Он знал, что сам окажется в постели не скоро.

Никогда еще он не видел столь парадоксальной ситуации: Брондстед, человек, которого он разоблачил, разрывался на части, чтобы обеспечить ему полную поддержку.

Он делал тысячу дел одновременно. Одни требовали его присутствия на допросе подозреваемых, другие приглашали высказать свое мнение о значимости того или иного документа, следователи или высшие чиновники хотели знать предшествующие события и суть дела.

По маленькому городу носились полицейские машины, курсировали фантастические слухи, и люди называли имя Брондстеда, о чьей причастности к этому странному происшествию догадывались.

Однако бизнесмен был по-прежнему на свободе. Его видели разъезжающим с изможденным суровым лицом в его небесно-голубом «кадиллаке», управляемом шофером, казалось, страдавшим от жуткой мигрени.

В Рейкьявике, в нарушение всех протоколов, посол Франции был принят исландским министром внутренних дел и передал ему меморандум и верительную грамоту, просившую рассматривать означенного Франсиса Коплана как официального посланца французского правительства.

Эту новость мэр города сообщил Коплану около восьми часов вечера, когда он ужинал с Кремером в гостинице «Кеч». Это стало поводом выпить еще по стаканчику.

Но после ужина Коплан поклялся себе, что больше в этот вечер его не побеспокоят. Вместе с люксембуржцем он отправился домой к Тулиниусу.

Капитан каботажника был удивлен и обрадован этим визитом, тем более что его разбирало любопытство. О том, что произошло после возвращения «Ватны», он знал не больше других жителей. Перед новой бутылкой виски Коплан рассказал о происшедших событиях. Когда он закончил, хозяин дома глубоко задумался.

— Как вы решите судьбу Брондстеда? — спросил он своим грубым голосом, привыкшим перекрикивать шум штормов.

Коплан вздохнул.

— Он слишком скомпрометирован, я не могу спасти его от ареста, — с сожалением заявил он. — Вся банда Бернхофта, особенно типы с траулера, которые принимали в море телеизображение, будут сваливать всю вину на него в надежде смягчить свою. К тому же мне придется объяснить, как действовала цепочка, куда она вела. Он в грязи по шею.

Помолчали.

Тишину нарушил Кремер.

— Неприятно думать, что этого человека посадят в тюрьму, — пробурчал он, уставив глаза на стакан. — Может быть, он наивный и, бесспорно, несет часть ответственности за драму в Хинкли Поэнте, но, в конце концов, он не уголовник. Ему понадобилось много мужества, чтобы сделать то, что он сделал.

— Путь в ад вымощен добрыми намерениями, — ответил Коплан, помрачнев. — Даже мое свидетельство не спасет его.

Он отпил глоток виски, потом заговорил вновь:

— Я вижу лишь один способ смягчить его участь, и я это сделаю. Если это обернется против меня, тем хуже.

— Какой? — спросил Тулиниус, насупившись. — Незаметно передать ему капсулу с цианидом?

— Вы его плохо знаете. Он не из тех, кто кончает с собой, чтобы избежать наказания, у него душа мученика. Нет, речь идет о другом.

Он махнул рукой, показывая, что он предпочитает не раскрывать свою мысль. От слабой улыбки в углах его глаз появились морщинки, когда он посмотрел на Кремера.

— Вам не придется покидать страну. Никто и не думает о том злосчастном трансформаторе…

— А я, — заявил Тулиниус, — мой престиж в округе заметно возрос с тех пор, как мэр и полицейские пришли встретить знаменитого пассажира, который был у меня на борту.

Он хлопнул ладонью по столу и уточнил:

— Я говорю не о Брондстеде, разумеется, а о вас!

На следующий день, в понедельник, жизнь в городе вернулась в нормальное русло. Во всех деловых центрах еще комментировали многочисленные вчерашние аресты, но большинство считало, что временное закрытие конторы оснащения кораблей — результат заурядной контрабанды.

Интенсивно допрашиваемые подозреваемые служащие были тщательно просеяны; невиновные, те, кто выполнял работу, не подозревая, что занимается темными делами, смогли вернуться домой. Остальные, те, кто непосредственно участвовал в незаконных операциях под началом Бернхофта, были в большинстве своем людьми примитивными, необразованными, они не слишком разбирались в специальных заданиях, за которые получали дополнительную плату и которые не казались им предосудительными.

Остановиться в море для перегрузки, ловить рыбу в определенной зоне, пока патрон смотрит телевизор, высадить неизвестного человека на норвежское побережье, подобрать пассажиров надувной лодки у берегов Шотландии — все это не было слишком уж незаконным.

Имя инженера Харальда Олафсона очень часто упоминалось во время этих допросов, и на его имя был выписан ордер на арест, но найти его не удалось.

Первые показания Бернхофта, обвинявшего Брондстеда в том, что он инициатор и настоящий руководитель заговора, не были приняты всерьез: разве не он начал преследование, открыв махинации, заподозрить в которых его было совершенно невозможно?

Однако, несмотря на свое молчание, Коплан знал об истинной роли промышленника, круг неумолимо замыкался на нем. И Коплан хотел использовать последние часы пребывания бизнесмена на свободе для разговора один на один.

Он нашел его в кабинете на заводе рыбных консервов, около половины седьмого вечера.

Брондстед постарел лет на десять. Согнувшийся, с дряблыми чертами и поблекшими глазами, он встретил Коплана так, словно тот должен был отвести его к палачу, приводящему в исполнение приговоры.

— Я могу вас немного успокоить, — сказал Франсис, пожав ему руку. — Во всех пяти странах, охваченных вашей сетью, войска охраняют ядерные отходы от покушения на них. Опасность полностью устранена, и захват террористов всего лишь вопрос дней.

В глазах Брондстеда вспыхнула искорка, но он тут же вернулся в состояние мрачной подавленности.

— Это не вернет жизни и здоровья жертвам катастрофы в Хинкли Поэнте, — выговорил он.

— Увы, нет, — признал Коплан, усаживаясь в кресло. — Но ваша драма распространяется на всех тех, кто помогал вам и еще не знает о последствиях разглашенных ими сведений.

Он вытащил из кармана пачку сигарет, предложил своему собеседнику.

— Видите ли, Брондстед, — продолжил он, когда оба закурили, — эти арабы ловко вас обманули. Они просили вас присылать кучу деталей, чтобы Бернхофт мог извлекать из них единственную, имеющую значение: местонахождение резервуаров. Все остальное было пустяком, не служило ничему, кроме вовлечения ваших информаторов в чисто шпионское предприятие. Наказания, ожидающие их, будут очень суровыми. Лично я хотел бы избавить их от кары правосудия.

Исландец пристально посмотрел на него, потом произнес:

— Но как вы сможете это? Ведь не удастся парализовать деятельность всех служб безопасности, уже вовлеченных в дело?

— Разумеется, нет, но ячейки сети еще слишком широки, и я нашел способ дать вашим агентам уйти сквозь нее. Вы распускаете вашу организацию в последней передаче сегодня вечером, в обычный час.

На лице Брондстеда отразилось безграничное удивление.

— Как? — ошеломленно спросил он. — Вы мне позволите…

Коплан кивнул:

— Не знаю, как это скажется на моем послужном списке, но я принимаю риск. Ради вас и ради них.

Через час на телерадарной станции, охранявшейся двумя полицейскими, Коплан и Брондстед вошли в аппаратную телепередатчика.

На верхушке решетчатой башни радиоволновый рефлектор повернулся по оси, нацелился на небо.

Стоя возле Брондстеда, который дрожащей рукой подносил микрофон ко рту, Франсис Коплан прошептал:

— Будьте лаконичны и убедительны.

Брондстед кивнул, потом бесцветным голосом, но четко произнося слова, сказал:

— Говорит номер первый… Всем… Это моя последняя передача. Немедленно прекратите посылку информации, уничтожьте ту, которая есть у вас, предупредите ваших информаторов. Специальные службы обнаружили нашу организацию, с минуты на минуту я буду арестован. В первую очередь уничтожьте ваши приемники, не оставляйте ничего компрометирующего и навсегда порвите все контакты. Наша миссия завершена… Прощайте.

Силы его кончились, и, когда затихло последнее слово, он внезапно упал в обморок.

Его тело свалилось вперед, голова стукнулась о подставку микрофона. По смертельно бледному лицу Коплан понял, что не выдержало сердце. Он отвернулся от аппарата и громко крикнул:

— Сдавайтесь, Брондстед! Вы арестованы!

Затем он опрокинул микрофон локтем, зная, что его слова и грохот вызовут ужас у слушателей, потом выключил передатчик.

Он осмотрел лежавшего без сознания, не нашел пульса. Одним прыжком проскочив аппаратную, он распахнул дверь и крикнул дежурившему в зале усилителей оператору:

— Быстро! Вызовите «скорую»… Брондстед умирает.

Коплан вернулся в Париж через день.

В Исландии следствие продвигалось гигантскими шагами.

Сурово допрошенный и потом сведенный на очной ставке с Бернхофтом Хельгасон выдал следователям все недостающие звенья. Брондстед умер по дороге в больницу. А Коплан окончательно раскрыл его роль одураченного сообщника, обманутого в чистых намерениях, чья память не должна быть запачкана.

Так что Франсис вошел в кабинет Старика с чистой совестью и чувством удовлетворения от выполненного долга.

— Что за махинации? Как получилось, что Брондстед смог связаться по радио со своими агентами на местах, хотя уже сорок восемь часов находился под вашим контролем? Как получилось, что вы вмешались слишком поздно, когда передача закончилась?

Эта суровая нотация не застала Коплана врасплох. Он догадывался, что его коллеги, поставленные прослушивать эфир в доме Гертруд Карлсон, сразу же отправили рапорт в Париж.

— Я сам стал жертвой обмана со стороны местных властей, — уверил он с полным спокойствием. — Брондстед пользовался большой поддержкой в городе и даже сохранил симпатию следователей. Когда он выразил желание в последний раз осмотреть то, что построил в Акюрейри, ему не отказали в последней просьбе.

— Вы ведь знали, для чего служил передатчик? — взорвался Старик. — Вы знали дни и часы его выходов в эфир.

— Ну да, — признал Коплан без особых сожалений. — Меня задержали у дверей… Я не мог ходить за ним по пятам. Вмешаться должны были исландцы.

— В общем, мы не узнаем, кто во Франции передавал сведения нашему филантропу!

— Может быть, узнаем… От стюарда Йонссона, арестованного вчера. Но я охотно соглашаюсь с вами, что будет очень трудно установить их вину за отсутствием решающих улик.

Старика чуть не хватил удар.

— Вас это, кажется, не особо волнует? — рявкнул он, испепеляя подчиненного взглядом.

Но Коплан не дрогнул.

— Честно говоря, эта частичная неудача не волнует меня до такой степени, чтобы лишить аппетита, — признался он. — Все эти несчастные атомщики, озабоченные будущим себе подобных, проживут несколько месяцев в постоянном страхе. Это достаточное наказание, на мой взгляд.

Делая вид, что не замечает ярости своего шефа, он добавил миролюбивым тоном:

— Между нами, эти атомные отходы — худшая язва нашей цивилизации. Ни один способ складирования не является полностью надежным в долгосрочном плане, а масса отходов не перестает увеличиваться. Кстати, насколько велики результаты бедствия в Хинкли Поэнте?

Досада Старика улеглась.

— Я мало знаю, — ответил он. — Это станет известно лет через десять… Но факт, что радиоактивное облако дошло до Австрии, а в Париже за двадцать четыре часа было собрано в двадцать пять раз больше радиоактивных осадков, чем обычно.

С этого момента разговор перешел на дьявольскую диверсию, и Коплан сообщил:

— Хельгасон, который был правой рукой Бернхофта, в конце концов раскололся. Группа, имевшая задание взорвать резервуары, установила две бомбы цилиндрической формы взрывного и одновременно зажигательного действия, которые должны были взорваться с интервалом в день. Это, как кажется, был только эксперимент. Бернхофт блефовал, утверждая, что последующие нападения неизбежны. Тем не менее я думаю, что меры безопасности лучше оставить в силе.

— А личность этих подонков установили? — забеспокоился Старик.

— Они за решеткой. Вернулись в Исландию на траулере, подобравшем их в Шотландии. «Вернулись» не очень удачное выражение, потому что все трое разных национальностей. Один — ирландец, бывший член ИРА; второй — прирожденный анархист родом из Испании, а третий — палестинец.

— Они вместе со своими главарями предстанут перед международным трибуналом и будут повешены, — предсказал Старик.

— Им повезло, — сказал Франсис. — Попади они в мои руки, я бы устроил им сюрприз: не слишком долгое пребывание при смертельной дозе облучения заставило бы их сдыхать медленно. Так они лучше поняли бы эффект своего террористического акта.

Старик оперся на скрещенные руки.

— Хороших идей у вас много, — пробурчал он, исподлобья глядя на него. — Вы расточаете сокровища своего воображения то на мечты о казни, то на саботаж ареста. А организаторов этой необъявленной войны против белой расы поймать будет невозможно, я полагаю?

— Если только все заинтересованные страны не пообещают слепого возмездия при первой же диверсии в будущем. Я не вижу, как помешать им вредить, — сказал Коплан. — Даже Бернхофт не знает их настоящих имен. Они растворились среди семидесяти миллионов арабов, живущих в разных странах. Мы пресекли их поползновения, это главное.

Старик машинально извлек из кармана пиджака кисет с табаком, взял со стола трубку. Это был признак, говорящий, что внутреннее возбуждение спало.

— Выбор Исландии в качестве штаба для их атак против Запада был хитроумным, — заметил он как специалист по тайным операциям. — Этот остров — перекресток между Америкой, Европой и полярными землями, место, географически близкое к СССР и двум другим континентам. Трудно найти лучшую стратегическую базу.

— Бесспорно, — добавил Франсис. — Положение острова имело еще одно преимущество, даже если не брать в расчет дальнюю радиосвязь через ионосферу. Он относительно защищен от катастроф, угрожавших США, Европе и России. Организаторы считали, что находятся слишком далеко от атомных станций, чтобы самим не пострадать от последствий своих диверсий.

Старик кивнул, раскуривая трубку.

— Да, они могли так считать, — согласился он после трех затяжек и добавил: — В общем, Олег Некрасов заслужил вид на жительство. Вы не хотите сообщить ему об этом?

На следующий день в Стокгольме Гертруд Карлсон и Ингвар Скоглунд были незаметно отпущены на свободу.

Ни она, ни он не подавали жалобы на незаконный арест. Шведские газеты, сообщали об аресте в Исландии покушавшихся на Энгельбректа и о трагической кончине Йоргена Брондстеда накануне предъявления ему обвинения.