Корабельная сторона

Глава первая

Газеты пестрели от множества снимков героев сражения на Халхин-Голе — танкистов, летчиков, пехотинцев… Тут же сообщалось о героях колхозных полей, фабрик и заводов. Печатались указы правительства о награждении их орденами.

Не было на свете ни одного мальчишки и ни одной девчонки, которые не завидовали бы отважным военным. Биографии прославленных людей знали назубок и не только пионеры, а даже октябрята.

Фашистские танки подминали под себя все новые и новые страны. Пали Австрия, Чехословакия, Польша… Мальчишки продолжали играть в войну…

Соколиный Глаз и его друзья из Артека возвратились в канун нового учебного года. Кимка с Санькой вытянулись и загорели, теперь они стали настоящими краснокожими. Купанье в море и лазанье по горам вытопили из них остатки жира, который и до поездки в Артек можно было обнаружить в их телах лишь с помощью мощного микроскопа.

Зато Сенька прибавил на целых пять килограммов и стал походить на колобка, так как в росте он, что называется, с места не сдвинулся. Это несказанно огорчало Мстителя Черного моря. Но вида он не подавал. По ходатайству обкома комсомола его приняли в Бакинский морской техникум на судоводительское отделение, и он этим очень гордился.

— Ничего. На корабль попаду — вытянусь в два счета! — уверял он друзей.— Лазанье по вантам это, братишки, не шутка, за год до двух метров вымахаешь!..

Сенька готовился к отъезду, и Санька с Кимкой, чтобы не огорчать друга перед разлукой, ни в чем ему не перечили, хотя в столь чудодейственный катализатор роста и не очень-то верили.

Заводские мальчишки встретили артековцев так, как будто они вернулись с полей битвы у реки Халхин-Гол, где обнаглевшим самураям наши войска всыпали по первое число. Этот почет объяснялся тем, что Кимка и его друзья были на заводе первыми мальчишками, которые не в мечтах, а наяву целое лето прожили во всесоюзной пионерской республике.

Встреча состоялась на стадионе. Правда, приветственных речей и цветов не было, флагов — тоже, зато солидных разговоров — сколько угодно!

— Ну, как вы там?

— Да так… понемногу.

— Угу… А все-таки? Небось и на катерах ходили?

— А то!..— Кимка пыжился и надувался, как пожарничихин петух перед курами. Его вздернутый облупленный нос задрался еще выше. Саньку это смешило и немного сердило. Наконец мальчишкам надоело обхаживать задубевшего задавалу, и расспросы прекратились.

Ждали начала дружеской встречи между футбольными командами «Черные буйволы» и «Вымпел».

«Черные буйволы», сбросив брючишки и рубашки на траву, бодрой рысцой выбежали на круг. Их спортивная форма состояла из белых трусов и черных лоскутков, повязанных на правые руки. Приветственно заревели поселковые мальчишки — это была их команда. Новостройские презрительно засвистели:

— А ну, «Вымпел», вмажь этим рогатикам с десяточек голов, чтобы не хорохорились!..

Но вымпеловцы почему-то на круг не выходили.

— Тюлькин флот струсил!.. Селедочники мяча испугались, урра! — заголосили, заулюлюкали представители «частного сектора».

— В чем дело?! — подался Кимка к судье.

— Левого крайнего нет,— пояснил капитан «Вымпела»,— говорят, Карамора на левой ноге жилу растянул.

— Ври-ври, да знай меру! — вмешался центр нападения.— Самолично видел: в больницу его оттарталли… Дис-пупси-я у него, доктор сказал…

— Неужели вдесятером играть придется? — капитан «Вымпела» поморщился — Врежут нам как миленьким!

— Почему вдесятером? А запасные?! — спросил Meтелкин.

— Запасные?! Нет запасных!.. Вовка, тот еще из деревни не вернулся, а Ленька с отцом в море…

— Есть запасной! — объявил Кимка.— Отличный запасной… Санька, топай сюда, дело есть!

Меткая Рука поспешил на зов товарища.

— Но-о…— начал было капитал «Вымпела»,— он же никогда…

— Это же талант, стальная нога! — Соколиный Глаз взял инициативу в свои руки.— В беге самому Караморе прикурить даст, а удар?! Хоть в сборную включай. Классный крайний, вот что я вам скажу. И потом… матч-то устроен в честь нашего возвращения, не так ли? И если один из артековцев в нем принимает участие — разве это плохо? Да это!..

— А-а, была не была! — махнул рукой капитан команды.— Вали, Санька, на поле!

— Да я…— начал было Меткая Рука, но Кимка осадил его.

— Задаешься?! В Артеке небось с «Горными орлами», как лев, бился, а за родную команду постоять не хочешь? Видали такого «патриота»!

Мальчишки стали упрашивать Саньку поддержать честь родной команды, и он сдался.

С «Горными орлами» Санька действительно бился небезуспешно, на его счету оказалось три классных гола, но, во-первых, это была команда третьеклашек, во-вторых, «орлы» сражались вшестером против десяти артековцев…

Но не станешь же это объяснять всему стадиону, и потом, что ж — попытка не пытка!

Санька сбросил серую сатиновую рубаху и синие вельветовые штаны, снял белые, с рубчатой подошвой, тапочки — обе команды играли босиком — и предстал перед болельщиками в полной спортивной форме, то есть — в черных сатиновых трусиках, с красной повязкой на левой руке, для чего была приспособлена девчоночья лента.

Судья свистнул в милицейский свисток, и вымпеловцы лихо вырысили на середину поля.

— Три мяча за тобой! — крикнул Саньке Соколиный Глаз.— Один за меня, второй за Сеньку, ну а третий… за себя!

— Третий за Лену! — внес поправку подоспевший Гамбург. Он ходил на завод оформлять расчет, а заодно попрощался с товарищами по цеху.

— Как ее здоровье? — поинтересовался Кимка, хотя из Лениных писем знал, что девушка вышла из больницы и уже приступила к работе.

— Да в норме. Трудится. Правда, пока в комитете комсомола, у станка — врачи не разрешают. Но она не унывает, веселая. Чаи гонять приглашала.

В это время грянул «физкульт-привет», и игра началась.

Мячом овладели «Буйволы». Их центральный нападающий обвел правого полузащитника вымпеловцев и с ходу ударил по воротам. Защитник «Вымпела» отбил мяч головой на левый край, к калмычонку Хонину, тот перепасовал Меткой Руке.

Санька глянул вперед и ахнул: впереди, кроме вратаря, никого не было, и он рванулся на прорыв.

Стадион засвистел, застонал, заулюлюкал. Одни, надрываясь, кричали:

— Офсайд!.. Судью на мыло!..

Другие с не меньшим азартом вопили:

— Жми, Шурик, жми, на все винты!..

— Штуку!.. Вкати им штуку!..

Санька уже возле ворот.

«А вдруг промажу?!» — с ужасом думает он.

— Бей!.. Бей!..— неистовствует стадион.— Бей, лопух, зарвешься!

Вратарь «Буйволов» мечется от штанги к штанге, он свирепо скалится и угрожающе машет руками.

— Лупи, горчица!..— воют болельщики.

И Санька, не осознавая того, что он делает, зажмуривается и бьет по мячу правой. Бьет изо всей силы, но… кожаный шар уже откатился в сторону, и Меткая Рука едва достает до него поджатыми пальцами.

Вратарь «Буйволов» бросается Саньке в ноги, но поздно: мяч, описав небольшую кривую, падает позади вратаря и медленно, словно нехотя, закатывается в сетку.

Два коротких свистка заглушены восторженным ревом:

— Гол!! Ур-ра!

Санька открывает глаза и сразу же закрывает их снова, столкнувшись со злым взглядом капитана команды.

— Ты что?! — шипит тот.— Нарочно?!

— Что нарочно?!

— Не ударил, а катнул мяч? Не растянись этот олух раньше времени, не видать бы нам этой штуки как своих ушей без зеркала.

Санька сконфузился:

— В другой раз я постараюсь…

— Ладно, чего там, победителей не судят! — капитан улыбнулся.— В общем-то, ты молодец! С таким бегом тебя и вправду в сборную страны включить не грех!.. Только не задавайся, смотри, ребята этого не потерпят!..

Снова свисток и снова мяч в игре. «Буйволы» пытаются взять реванш, они яростно атакуют, даже защита их устремляется на чужую половину поля. Санька стоит у роковой центральной черты, ожидая своего часа. Против него — центр-хав или главный защитник «Буйволов». Он явно скучает: лениво потягивается, зевает, всем своим видом показывая, что к Саньке относится примерно так же, как быстроногий конь к муравью.

«Хоть этот форсун и забил гол,— думает центр-хав, в сотый раз измеряя Саньку презрительным взглядом,— но считать его за настоящего игрока было бы глупо».— Он делает шажок, еще один, еще…

Сраженье у ворот «Вымпела» достигает высшей точки накала. Мяч уже трижды посылался в ворота новостройцев, и только кошачья цепкость вратаря спасает команду от гола.

У штрафной площадки вымпеловцев снова свалка. Центр-хав «Буйволов», забыв всякую осторожность, ввязывается в борьбу, и… в это время вратарь сильным ударом посылает мяч на центр.

Рывок — и Меткая Рука повторяет свой подвиг. Только на этот раз мяч не вкатывается в ворота противника, а влетает со свистом в верхний левый угол.

Лишь тут беспечные «Буйволы» заслуженно оценили запасного игрока трехэтаженских. Его стали «держать» сразу три полузащитника, а когда Меткая Рука, обведя своих противников, в третий раз ринулся на прорыв, с ним решили разделаться…

Выбрав момент, когда Санька подпрыгнул вверх, чтобы принять мяч головой, два самых мощных «буйвола» сделали ему «коробочку», то есть с двух сторон одновременно ударили его корпусами.

В груди у Саньки что-то екнуло, захрустели кости, он охнул и, побледнев, рухнул на землю. Наиболее расторопные болельщики вызвали «Скорую помощь», и Меткая Рука оказался в больнице.

«Буйволам», устроившим Саньке «коробочку», судья наподдал и выставил со стадиона. После этого «Вымпел» забил своим противникам еще пять мячей, в свои ворота не пропустив ни одного. Этот разгромный счет влил в грудь «убиенного» богатырские силы. Врач, осмотрев Саньку, серьезных травм не обнаружил, и Мария Петровна забрала его домой.

— Переломов нет, а ушибы мы и сами вылечим!

Оптимистически настроенный человек всегда найдет повод для радости, даже если его, больного, прикуют цепями к койке. Саньку уложили в постель — и когда?! — в последний день каникул! Но он ничуть не огорчился: восторженные болельщики раздобыли для него «Графа Монте-Кристо» Александра Дюма и «Гиперболоид инженера Гарина» Алексея Толстого, и Меткая Рука погрузился в мир невероятных приключений.

С «Графом» было покончено за двое суток, на «Гиперболоид» ушел один день. Последний роман так заинтересовал Меткую Руку» что назавтра он снова начал его перечитывать. Но на сей раз ему не повезло: заявился гость, соседский трехлетний карапуз Яшенька. Он умильно заглянул Саньке в глаза и тяжело вздохнул.

— Чего тебе? Рассказать об Артеке?

Яшенька отрицательно мотнул головой.

— Не-е… Мне кафетку…

— Это можно,— обрадовался больной,— это мы сейчас организуем!

Выскользнув из-под одеяла, Санька, в трусах и майке, пошлепал на кухню. Конфеты хранились в настенном шкафчике, в двухлитровой стеклянной банке. Санька набрал полную горсть соевых и половину трофея протянул малышу.

— А енти? — Яшенька ткнул в Санькин кулак, где спряталось несколько конфет.

— Мне,— ответил Меткая Рука, ошарашенный наивной бесцеремонностью.

— Ты больсой… Ты не хосесь…— И Яшенька спокойно выгреб из кулака хозяина дома Санькину долю в подол ситцевой рубашонки.

— Будь здоров, Яня! — крикнул вдогонку Санька.— Приходи еще!..

— Съем, тогда плиду,— пообещал малыш,— а ты задиной-говядиной не будес?

— Не буду,— рассмеялся Санька.— Приходи!

Возвратилась из школы Мария Петровна и сразу же принялась за стряпню. Загремела, заурчала мясорубка, затрещало, зашипело масло на сковороде. Санька облизнулся, отложил книгу в сторону. Мысли потекли по знакомому руслу: вспомнился Артек, кино «Болотные солдаты»…

Чавкают лопаты, врезаясь в болотистый грунт, мерно сгибаются и разгибаются спины заключенных. Злобно поводят дулами автоматов толстомордые псы Гитлера…

«И почему,— думает Санька,— рабочие Германии терпят такое? Почему не восстанут? Взяли бы пример с России. Дали бы по шапке своим генералам и капиталистам, и будь здоров! Ведь это же так просто!..»

Меткая Рука выпростал правую ногу из-под разноцветного лоскутного одеяла и пошевелил пальцами.

«А что, если соорудить гиперболоид по чертежам инженера Гарина?! — внезапно озарило его.— Схема в книге есть, описание основных деталей — тоже. Пирамидки… Вся загвоздка в них, в химическом составе пирамидок!.. Но если они с Кимкой поломают голову всерьез, то уж непременно что-нибудь да придумают! И тогда…— Санька в восторге дрыгнул ногой,— тогда они с Кимкой устроят фейерверк на всю Европу! Разнесут вдребезги все тюрьмы и концлагеря! Фашисты разбегутся, как крысы с тонущего корабля».

— Ур-ра! — вопит Меткая Рука, преследуя Гитлера.

— Ха-ха-ха, хи-хи-хи! — раздается чей-то заливистый смех.— Поглядите на этого «калеку», в школу не идет, а сам вон как дрыгается и «ур-ра» кричит!.. Может, тебе не ребро, а черепушку повредили?

Санька испуганно прячет ногу под одеяло. Так и есть, это — Зойка Сонина, по прозвищу Горбушка, его одноклассница и соседка. Меткая Рука нахмурился:

— Чего надо?

— Не дерзи, Подзоров! А еще пионер!.. Я к тебе…

— Как член учкома?!— съязвил Санька.

— Как член учкома,— согласилась Зойка, не чувствуя подвоха.

— Ого-го-го! — ржанул Санька.

— Ничего смешного не вижу,— обиделась Зойка.

— Очки надень!

— Вот доложу на учкоме, что ты симулируешь, тогда…

Санька схватил размочаленный шлепанец и замахнулся на длинноносую тараторку.

— И-и! — завизжала Зойка.

— Что здесь происходит?! — вбежала в комнату испуганная Мария Петровна.

— Зойка кушать хочет,— пояснил Санька.— Угости ее, мама, чайком и еще там чем-нибудь…

— Угощу, Санечка, угощу! — Мария Петровна любит стряпать вкусные вещи и еще более — потчевать изделием своих рук — пирогами, пончиками, ватрушками, наполеонами — всех, кто завернет к ней на угощение.

— Пойдем, Зоенька, пойдем! — захлопотала она возле гостьи.— У меня уже пирожки с мясом готовы. И чайком с малиновым вареньем попотчую.

— Да я…— начала было Зойка, но хлебосольная хозяйка, не обращая внимания на протесты, потянула ее на кухню.

В дверях Зойка обернулась и показала Саньке язык, но Меткая Рука только рассмеялся.

«Иди, иди,— думал он,— сейчас тебя так напичкают, что глаза на лоб полезут. Будешь знать, как совать нос туда, куда тебя не просят!»

Под окном раздался знакомый вопль ягуара. Санька соскочил с кровати и, подбежав к окну, крикнул:

— Заходь, Кимка!..

— А мать не турнет? — осторожно осведомился Соколиный Глаз.

— Нет,— заверил Санька,— прием посетителей не закончен, заходи!

— Лады!

— Кто это? — вынырнула из кухни Зойка.

— Брысь!.. Тебя это не касается! — цыкнул Санька.— Иди работай жерновами!..

— Ну, как же… Наверное, Кимка!..— сероглазая Зойка ехидно улыбнулась.— Сейчас я тете Маше скажу, что вы снова собираетесь бежать в прерии, и она…

— Только попробуй! — испугался Санька.— Это же — вранье на постном масле!..

— Вранье не вранье, а твоего дружка так наладят отсюда, что только пятки засверкают!

— Это кого «наладят»? — подозрительно поводя глазами, спросил Кимка. Его темные широкие брови грозно поползли к переносице. Зойка струхнула. Но в это время из кухни вынырнула Мария Петровна:

— Кто там?! Это ты, Кимка?

— Я, Мария Петровна! — сладко пропел Урляев.— Вот Александра пришел навестить. Об уроках рассказать.

Зойка было раскрыла рот, чтобы высказать свои соображения по этому поводу, но, глянув на кулаки, показываемые ей из-за спины, лишь неопределенно промычала. Мария Петровна, пригасив в глазах лукавый блеск, обняла Зойку за плечи и повела ее в свои владения, шепнув на ухо:

— Пойдем, девочка, пусть мужчины немного посекретничают.

И «мужчины» остались с глазу на глаз.

Глава вторая

Соколиный Глаз был разряжен в пух и прах. Он сиял всеми цветами радуги. Пионерская куртка и брюки на нем были голубые, пилотка — зеленая, сандалии — коричневые, носки — черно-оранжевые и галстук — красный.

— Ну, как? — спросил Соколиный Глаз, поворачиваясь вокруг своей оси.— В школе выдали… За храбрость наградили…

— А мне дадут? — позавидовал Санька.

— Не знаю… Должны бы… За Степкой Могилой вместе охотились.

— Да-а… А Чемодан Чемоданович все-таки утек!.. Сорвался, как щука с крючка…

— Поймают,— заверил Кимка,— я думаю, его даже нарочно отпустили, чтобы следить… Ты знаешь,— оживился Кимка,— а Софрон-то, оказывается, родом из Белужьего, мне Лена рассказала. Но только он не Пятка, а Синьковский, а может, еще кто-то… бывший кулак и хапуга!.. Поправишься, об этом поподробнее потолкуем. Есть кое-какие соображения…

Соколиный Глаз внимательно посмотрел на друга:

— А ты чего такой кислый?

— Да так.

— Уж не дрейфишь ли Степкиных дружков?!

— Я? Ничуть!.. Подумаешь, разную шпану бояться!.. Да ты знаешь, что я придумал? — Санька сделал таинственное лицо.

— Что?!

— Вот то-то и оно, что не знаешь! — И Меткая Рука ткнул пальцем в чертеж гиперболоида, изображенный на страницах романа Алексея Толстого.

— Что это? — подобрался, как спринтер перед бегом. Соколиный Глаз.— Примус? Форсунка?

— Сам ты «примус»!.. Ги-пер-бо-ло-ид — самое мощное оружие на свете! А изобрел его русский инженер Гарин. Вот чертеж прибора. Построить его проще простого. А мощь — равной не сыщешь! Луч гиперболоида запросто разрезает пополам любую марку стали, любую броню.

— Ну, давай выкладывай свою теорию!

И Санька подробно и довольно толково, несмотря на волнение, изложил свои взгляды на постройку гениального оружия, а также попутно поделился и планами по освобождению Германии от фашистов.

— Вот только над пирамидками придется голову поломать!..

— Пирамидки я беру на себя,— объявил Кимка.— Я, брат, в этом деле собаку съел!.. Порох у меня есть, бензин достану и такую смесь сочиню — все изобретатели ахнут!

Меткая Рука верил в изобретательский талант своего друга и охотно подтвердил:

— Еще как ахнут!.. Итак, не откладывая дела в долгий ящик, начнем строить наш КиС завтра же!

— Какой еще КиС? — удивился Кимка.

— Не понимаешь? Марка такая — «Кимка и Санька», вот что значит КиС! Ведь не Гарин же будет строить гиперболоид, а мы с тобой. Нашими именами он и должен называться. Согласен?

Появилась Мария Петровна с тарелочкой пирожков в руках.

— Подкрепись, мальчик,— протянула она пирожки Соколиному Глазу.

Кимка церемониться не стал. Во-первых, он был голоден, а во-вторых, знал, что сопротивляться в данном случае бесполезно. Пирожки, как всегда, оказались вкусными, и Кимка воздал им должное. В мгновение ока подношение было уничтожено.

— Молодец-то какой! — похвалила Мария Петровна.— Сейчас еще положу…

— Спасибо, я сыт,— испугался Кимка,— целых семь штук съел!

— Полно,— проворковала Мария Петровна,— что за счет!..

— Мама,— поспешил другу на помощь Санька,— да это же «демьянова уха» получается!..

Мария Петровна смутилась.

— Ладно уж, секретничайте,— оставила она ребят вдвоем. Но секретничать расхотелось.

Санька всегда считался в своем классе одним из наиболее сильных учеников и лавры первенства никому из товарищей уступать не собирался.

— Как там в школе-то? — поинтересовался он.— Что на математике проходили?

— A-а, жуем за седьмой класс! — Кимка пренебрежительно махнул рукой,— Один лишь СИМ шпарит вперед до полного!

СИМ, он же Семен Иванович Миронов, историк по образованию и археолог по призванию, уроки проводил весело и интересно. В древних эпохах он ориентировался так же свободно, как заводские мальчишки в рыболовных крючках и в типах морских кораблей.

Стоило кому-то из ребят принести на урок старую позеленевшую от времени монету или наконечник скифской стрелы, как СИМ, позабыв о всемогущей школьной программе, вместе со своими юными слушателями переселялся в бронзовый или другой — соответствующий находке — век и совершал открытия и подвиги…

Ржали под косматыми всадниками косматые кони, скрипели повозки, клубилась пыль, оседая на берегах Хазарского моря…

Мальчишки и девчонки, затаив дыхание, слушали песни своих предков, которые СИМ исполнял тягучим заунывным голосом. Урок пролетал как одно мгновение. Гремел звонок, приглашая на перемену, но юные путешественники и их наставник не хотели спускаться с облаков на землю. Удивительные приключения прерывались только с приходом в класс нового педагога. СИМ сразу же потухал, страшно конфузился, наскоро задавал по учебнику несколько параграфов на дом и выскальзывал в дверь бочком, щупленький и невзрачный, но ребята как бы не замечали этого. В их глазах он оставался писаным красавцем и богатырем.

Воспоминания о школе пронеслись в голове больного со скоростью света, вызвав на его лице добрую, сочувственную улыбку. Точно такая же улыбка расцвела и на лице Соколиного Глаза. Однако тут же погасла. Кимка был человеком дела, а не рохлей, как он иногда в душе называл своего дружка. Настоящее и будущее — вот что его волновало, а не какое-то прошлое! Блеснув хитрыми глазами, Кимка снова сел на своего любимого конька.

— Да-а, с КиСом мы устроим фейерверк что надо! Весь шар земной содрогнется!.. Фашистов всех — под корень, это — раз! Заключенных из лагерей — это два!.. Фабрики — рабочим, землю — крестьянам! Это — три!

— В-четвертых,— вклинился в разговор Санька,— раздобудем сто миллионов тонн золота и построим…

— Это еще откуда? — недоверчиво протянул Кимка.

— Из оливинового пояса Земли!.. Да ты сам-то читал «Гиперболоид»?!

— Факт, читал,— не моргнул глазом Кимка, хотя не только об инженере Гарине, но и об Алексее Толстом услышал сегодня впервые.— Говорю же, читал,— раздражено повторил он,— правда, давненько, подзабыл малость.

— Гнешь?

— Слово краснокожего!

Санька недоверчиво усмехнулся, но спорить не стал. А Кимка, чтобы поскорее сойти со скользкой тропы вранья на столбовую дорогу истины, перешел в контрнаступление.

— Так когда же начнем строить КиС? — спросил он, пятясь к двери.

— Хоть завтра. Приходи ко мне после уроков, начнем подбирать линзы. У меня их, сам знаешь, до дьявола!

Кимка поморщился:

— А может, начнем с пирамидок? Сам говорил, аппарат изготовить — пара пустяков, все дело в пирамидках. Так начнем с самого сложного!.. А экспериментировать будем у меня — матка на работе, отчим — в командировке… Что хотим, то и делаем!

— И у меня, что хотим,— начал было Санька, но тут же осекся.

— Хм!..— многозначительно хмыкнул Соколиный Глаз.— А Мария Петровна? Так она тебе и позволит взрывать дома порох или еще того чище — «урляевскую смесь»!..

— Нет, не позволит,— скис Санька.— А что это за такая «урляевская смесь»?

— Для других секрет, но для тебя открою! — И Соколиный Глаз, понизив голос до шепота, стал торопливо что-то выкладывать дружку на ухо.

— Кимка,— предложил Санька,— а давай завтра с утра в степь драпанем, уж там-то нам никто не помешает испытывать «адскую смесь»!

— А ребро?

— Так оно уже зажило.

— И плечо?

— И плечо. Потрогай, мускулы, как у Поддубного!

— Тогда мотаном! — обрадовался Кимка.— Часиков в шесть утра.

Санька почесал в затылке:

— Если сумею улизнуть из дома. Как раз в это время отец поднимается, а мутер ему завтрак сооружает. Но я попытаюсь… Оружие возьмем?

— Прихватим лук и стрелы и «поджигную» с «урляевской смесью», а то вдруг волки или там лисы… Будь здоров!.. Рот-фронт! — Кимка вскинул кулак в знак приветствия и пошагал к двери.

— Погоди! — остановил Санька.

Соколиный Глаз остановился.

— Ну?

— Крендель из тебя согну! — созоровал Санька.

Кимка обиженно фыркнул:

— Я думал, ты «голова»… а ты…

— Не злись, Кимка. Я тебе хотел о Зойке…

— О Зойке?! — Лицо у Соколиного Глаза подозрительно порозовело. Горбушка давно нравилась великому изобретателю. Кимка даже дважды делал ей предложение «на дружбу». Но Зойка не вняла зову благородного сердца и обо всем раззвонила подружкам. А те, в свою очередь, классному руководителю. После чего «герою романа» было сделано соответствующее внушение. Кимка страшно возмущался предательством золотокосой одноклассницы, но недолго. После Артека Зойка сама пошла на примирение. Как-никак, а Соколиный Глаз стал на заводе личностью известной. А слава кому не вскружит голову!..

— Так что же ты мне хотел сказать о Зойке? — переспросил Кимка.— Она тебе обо мне что-нибудь говорила, да?

— Конечно,— соврал Санька. Трудно ли соврать по такому пустяку, тем более на благо друга! — Она хотела поговорить со мной об одном мальчике, который ей нравится…

— Да ну?! — Глаза у Кимки округлились, как у попавшегося на крючок сазана.— Это о каком же мальчике?

— А я почем знаю,— пожал Санька плечами,— уж не обо мне, конечно. Я эту тараторку терпеть не могу!

— Но-но, ты с «тараторкой» поосторожней,— нахмурился Кимка.— Зойка добрый товарищ…— стал оправдываться он, перехватив на губах Меткой Руки ироническую улыбку.— Опять «сочиняешь»?

— Сочиняешь — подчиняешь, улетаешь — заметаешь!..— пробормотал тот.— Ничуть не сочиняю, о тебе спрашивала.

Кимка оттаял. Даже странная Санькина привычка говорить в рифму ни к селу ни к городу на сей раз его не возмутила.

«Подумаешь,— решил он,— у каждого есть свои «заскоки», у меня — одни, у него — другие…»

— Ну, а что же она все-таки спросила?

— О твоих новых изобретениях,— продолжал импровизировать Санька,— хотела бы увидеть их в действии.

— Так это же здорово!.. Взял бы да пригласил ее с нами в степь на испытания «урляевской смеси».

— Как пригласить? — глаза у Саньки чуть не выскочили из орбит.

— A-а…— сделал соответствующий вывод Кимка,— ты же еще сам ни о чем не знал… Так пригласи теперь!

— Сам приглашай, меня из дома не выпустят.— Санька поудобнее поправил подушку.— Дрейфишь?

— Кто, я? — Соколиный Глаз нахмурился и неожиданно сознался: — Дрейфлю.

— Тогда вот что,— нашелся Санька,— я ей сейчас сочиню записку, а ты передашь от моего имени. Идет?

— Идет!

Санька в два счета сочинил следующее послание:

Кимка сочинение одобрил.

— Ты знаешь, Сань, у тебя получилось, как у писателя, даже похлеще, ей-ей!

— Да брось ты, Кимка, заливать,— растрогался Меткая Рука,— сейчас я тебе настоящую тайну открою. Хочешь?

— Давай!

— Только ты никому — ни-ни!

— Слово краснокожего!

— Ты Настеньку Казанкову знаешь? — почему-то шепотом начал Санька.

— Это из нашего класса, пигалицу и задаваку?

— И никакая она не пигалица! — обиделся Меткая Рука.— Ростом она мне вот докуда! — и он провел ладонью возле мочки своего правого уха.— А это для девчонки больше, чем надо. Зато в плечах она тебе не уступит!

— Тоже сказал! — подскочил Кимка.— Да у меня плечи — косая сажень! — и он развернул свои мосластые плечи.

Но на Саньку это не произвело никакого впечатления.

— Сядь,— дернул он Кимку за рукав.— Я уже вторую ночь мучаюсь…

— Неужели из-за нее?! — посочувствовал Кимка.— Я бы…— Но, вспомнив о Зойке, осекся: — Надо же!..

— Ты знаешь, а мы с ней в день матча вместе купались…

— Врешь!..

— Слово пионера!

— Вот это да!

— Но это во сне…

— А-а…

— Так вот значит,— продолжил, ничуть не смутясь, Санька,— стала она, вроде, тонуть. Я, конечно, цап ее за косы, тащу из воды, а она смеется. Чего это ты, спрашивает, дрожишь? А я, правда, тащу и дрожу. То в жар меня кидает, то в холод. К чему бы это, ты не знаешь?

— Не-е знаю,— нахмурился Кимка, чуя какой-то тонкий подвох,— у меня так не бывает…

— А сегодня,— продолжал Санька,— мы с ней по воздуху летали.

— Это как же, на самолете, что ли?

— Почему на самолете?! Раскинули руки как крылья, и летим. Летали так, летали долго-долго над самой серединой Волги. Устали, опустились на один островок, уселись на травку, и опять то же самое: она на меня глядит, а меня то в жар, то в холод…

— Это от болезни, как пить дать от нее! — авторитетно разъяснил Соколиный Глаз.— Вот увидишь, поправишься, станешь ходить в школу и — никаких снов!.. То есть я хотел сказать, таких вот летучих…

Санька хитро сощурился:

— А у тебя как насчет «полетов» с Горбушкой? Бывает, а?

— Ты что?! Опять, да?

В комнату вошла Мария Петровна, и Кимка стал торопливо прощаться.

— Кимушка, может, покушаешь пончиков? — робко спросила хозяйка.

— Спасибо, тетя Маша, сыт по горло,— ужаснулся Кимка,— мне на кружок надо… Ребята в школе ждут…

Хлопнула обитая черным дерматином дверь, и Соколиный Глаз оказался на свободе. Облегченно вздохнув, Кимка погладил живот и подумал: «После такого харча не то что играть — дышать не сможешь!.. Ох и не завидую я Саньке!.. То ли дело у нас — все время налегке!.. Хочешь — бегом бегай, хочешь — через голову кувыркайся!.. А тут — ни сесть тебе, ни лечь… пузо аж к подбородку лезет!»

Соколиный Глаз завернул за угол, выбрал попрохладнее местечко в тени терраски и плюхнулся на песок.

А Мария Петровна тем временем размышляла о Кимке:

«И до чего же я к нему была несправедливой,— сетовала она,— а парень на поверку оказался золотым!.. Уважительный, скромный… В кружке самодеятельности участвует…»

Глава третья

Сентябрь на Нижней Волге — самое распрекрасное время года: неистовая жара уже спала, но солнечного тепла еще достаточно, чтобы вдоволь купаться и загорать. Особенно хороши вечера, с сиренево-палевыми закатами и удивительной, умиротворенной тишиной, когда каждое слово, сказанное вполголоса, раскатывается далеко-далеко, околдовывая слушателей своей первородной чистотой…

Минула первая неделя учебы. Из шести дней четыре для Саньки были потеряны — он провалялся в постели, залечивая мазями и усиленным питанием футбольные раны.

Но вот он снова в строю и уже успел заработать три «отлично». Кимка — личность более скромная — по тем же предметом отхватил три «поса» — посредственно — и был этим весьма доволен. Учителя — тем более, так как Кимка в течение всех семи лет обучения особыми познаниями их не баловал. По этому поводу с грустью вздохнул лишь один великолепный СИМ:

— Силен, разбойник! Светлая голова, но ленив необычайно! Но что поделаешь — каждому, как видно, свое!..

Эта оценка историка была для Соколиного Глаза наивысшей и наижеланнейшей похвалой. Еще бы! Даже круглые отличники не оценивались Семеном Ивановичем столь высоко.

Весь субботний вечер друзья посвятили подготовке операции «Степной взрыв». Засветло сходили на «Аладин», запаслись в штабе луками, стрелами, наполнили три металлические банки из-под консервов «урляевской смесью», налили пол-литровую бутылку керосином, вторую — бензином, покрепче зарядили «поджигные». Не забыли и о провианте: положили в рюкзак с десяток розоватых картофелин, три крупные луковицы, кружок колбасы, два батона, несколько кусков сахару и с килограмм домашнего печенья — изделие Марии Петровны.

— Жаль, Сеньки нет! — вздохнул Меткая Рука, бросая робкий взгляд на унылые останки «Марата». Недавнее прибежище бандитов продолжало отпугивать от корабельного кладбища самых разотчаянных смельчаков, и не только мальчишек, но и взрослых. Лишь Кимка с Санькой изредка наведывались сюда и то преимущественно в ясный солнечный день. Но и они старались обходить «Марата» стороной.

— Сенька теперь купается в Каспийском море,— завистливо произнес Кимка,— а может, даже плавает на могучем танкере куда только душа пожелает!..

— Сказанул!.. И никуда он не плавает!.. А сидит, как и мы, за партой и зубрит свои грот-мачты да бизань-мачты… фор-марсели да фор-брамсели.

— Хо! Где ты нахватался таких словечек? — Кимка аж прищелкнул языком от восторга.— Как это… гром-мачта… бузань-мачта…

— Не «гром», а грот… Не «бузань», а бизань… А узнал это я из книги «Устройство парусного корабля»… Мне ее папа подарил.

— Давай сменяемся…

— Еще чего!

Кимка смахнул с носа бисеринки пота.

— На пилотку со звездочкой…

— Врешь! На пилотку!

— Ага…

Меткая Рука на минуту задумался.

— Да нет уж… Не могу, Кимка… Это же подарок. Если хочешь, я тебе почитать ее дам, а ты мне дашь поносить пилотку. Идет?

— Не «идет», а летит на вороных, ур-ра, Санька! На, друг, надевай пилотку, носи на здоровье…

— Но книга-то у меня дома,— начал было Санька, но Кимка оборвал его:

— Да что ты в самом деле! Жизнью рисковали друг за друга, а тут… Чего нам слова задаром терять. Носи и все!

— Да уж это так! Дружба у нас, можно сказать, кровью проверена!.. Ты знаешь, Кимк, сегодня к папе приходил дядя Сережа…

Кимка насторожился:

— Ну и?

— Они говорили о тех, кто пытался устроить пожар на десятой нефтебазе.

— Ну и?!

— И вышли на след Чемодана Чемодановича… Те двое, кого арестовали, оказались его людьми… людьми Быка… Такую он теперь носит кличку…

— Сань, а ты ничего не напутал?

— Ничуточки. Сегодня папа мне сказал, будто между прочим: «Глядите со своим дружком в оба. Ненароком можете повстречать Чемодана Чемодановича, того самого, который хотел убить Лену. Так вот, ежели столкнетесь даже нос к носу, виду не подавайте, что узнали его. О встрече сообщите Сергею Бородину или мне. Да не вздумайте слежку за ним устанавливать, спугнете — беды потом не расхлебаешь. Этот зверь не по вашим зубам!..» Я дал папе честное пионерское, что мы вмешиваться в дела чекистов не будем.

— Но я слова не давал,— обрадовался Кимка.— Так что…

— Дал, Кимка, ты тоже как бы дал…— опустил глаза Санька,— я и за тебя поручился.

— Н-да!..— вздохнул Соколиный Глаз.— Придется примириться… Тем более они нам сами тайну доверили… А хорошо бы, Сань, Бычка — да на веревочку!

— Что ты, Кимка! Ведь мы же обещали…

— Понимаю,— Соколиный Глаз сжал кулаки,— да вот оно понимать не желает,— ткнул он себя большим пальцем в левую сторону груди.— Эх, нам бы по паре годков прибавить да в чекисты! Уж мы бы тогда себя проявили!..

Вечерело. Сумерки из тронутых желтизной камышовых джунглей медленно надвигались на реку, крылом своим захватывая почивавшие на суше корабли.

— Айда домой! — заторопился Кимка.— Завтра вставать на заре, как бы не продрыхнуть.

— Да,— зябко передернул плечами и Меткая Рука,— идем, Кимка, сегодня спать надо лечь пораньше.

И мальчишки, в мгновение ока скатившись по якорь-цепи на землю, зарысили по проторенной тропинке восвояси.

До дому добрались без приключений.

Кимка, наскоро поужинав, сразу же завалился спать. Счастливец! Он даже ног не ополоснул под рукомойником! Зато Саньке пришлось попыхтеть над ежевечерней «процедурой здоровья». То есть ему пришлось умыться по пояс теплой водой, а потом мочалкой скоблить ноги от пяток до колен. Эту «каторжную работу» Меткая Рука проделал на сей раз без обычного нытья, чем несказанно удивил Марию Петровну.

Как видно, за сию доблесть разрешение на путешествие в степь ему было пожаловано довольно легко. Правда, Мария Петровна прозрачно намекнула своему сынку «о рыбалке и купанье вместе с родителями», но Санька проявил твердость, и любящая мать отступила.

В шесть утра видавший виды будильник возвестил семье Подзоровых побудку.

Первая встала Мария Петровна. Она мигом раскочегарила самовар, поджарила на керосинке яичницу. К этому времени мужчины успели покончить с легкой зарядкой, умыванием, почистили зубы и натянули на себя походную спортивную форму. На Саньке оказались те же неизменные вельветовые брюки, ситцевая рубашка и знаменитые тапочки на рубчатой подошве.

— Идите завтракать,— пригласила мама.

Санька первым кинулся к столу и начал торопливо глотать все, что Мария Петровна приготовила для своего ненаглядного сыночка.

— Жуй активнее,— посоветовал отец,— а то чего доброго мама наложит на тебя внеочередное взыскание.

— Я и так стараюсь…— промямлил Меткая Рука, с трудом проглатывая кашицу из яиц и белый хлеб с маслом.

Не успел Санька справиться со стаканом какао, как под окном раздался свирепый крик ягуара. Подзоров-старший, гася в уголках красивых четких губ улыбку, спросил невинно:

— Никак, ягуар? Откуда он?!

— Говорят, из Саратова, из зверинца удрал,— поддержала шутку Мария Петровна.

— А как же до нас-то добрался?

— Поездом, а как еще!

— А билет?

— Наверное, зайцем…

— Не-е…— порозовел Санька,— это Кимка, как будто не знаете.

Кимке, как видно, надоело орать по-ягуарьи, и он взвыл натурально:

— Санька! Засоня, вставай!.. Опаздываем!..

— Иди уж,— разрешил Григорий Григорьевич.

— Вот всегда так,— недовольно проворчала Марин Петровна,— не успеет ребенок поесть, как ты…

Санька пулей вылетел из-за стола, крикнув на ходу:

— Спасибо, папа!..— И тут же Кимке: — Иду, Соколиный Глаз!

Кимка встретил дружка обычной нотацией:

— Дрыхнешь, как дохлый, а здесь ори в три горла!..

— И вовсе не дрыхнул, а завтракал… А потом… я даже зарядку сделал… с гантелями.

— Ври, да знай меру! Зарядку да еще с гантелями!..— Но завистливый блеск в Кимкиных глазах подтвердил Санькино предположение — поверил.

В этом году Кимка и все его сверстники вдруг почувствовали неодолимое влечение к физкультуре. Каждый захотел стать сильным и ловким. Таким, чтобы девчонки с уважением говорили — «спортсмен»! Или хотя бы — «ловкий парень»… Все мальчишки стали усиленно искать гантели, да разве их раздобудешь! А вот Санька Подзоров заимел.

Кимка упросил знакомого ученика кузнеца отковать ему два стержня на концах с бульбочками, даже чертеж составил. Но тот вместо гантелей принес Соколиному Глазу какие-то крендели неподъемного веса. Когда же заказчик высказал мастеру свое неудовольствие, будущий кузнец не на шутку разобиделся. Сказал Кимке, что отныне он знать его не знает и знать не желает… Соколиный Глаз молча проглотил оскорбление — ладно еще не поколотили! Ученик кузнеца был малый здоровенный и разукрасить физиономию синяками мог запросто и не такому силачу, как Кимка.

Однако для приятных и неприятных воспоминаний времени не оставалось, и друзья скоро зашагали на «Аладина», чтобы забрать провиант и изобретенную Кимкой «урляевскую смесь».

Шагалось не очень легко, ноги, закованные в «кандалы» — стоптанную обувку,— тосковали по воле. Но в степи босиком не походишь: на каждом шагу подстерегают малоприятные сюрпризы — то колючки, то — капканчики (та же разновидность колючек).

Забрав походное снаряжение, мальчишки направились к реке. Здесь, под старой, стоящей в воде ветлой хоронился их плотик с двумя шестами и кормовым веслом. Погрузились на него и стали штурмовать довольно спокойную водяную преграду. К тому же Воложка в этом месте была неширокой — от силы метров в триста – четыреста.

Мальчишки работали шестами энергично, но плот был сколочен из массивных, намокших бревен и подвигался медленно. Переправа заняла полчаса — не меньше. Но вот и левый, степной берег. Высадились без приключений. Плот приковали к молодой ветелке.

Пристроив рюкзак и «поджигные» ружья и луки за плечами поудобнее, двинулись в глубь степи, прямо на запад. Направление держали по компасу, правда, поломанному. Магнитная стрелка, обязанная плясать на иридиевом стержне, стояла как вкопанная, сколько ее ни встряхивали. А впрочем, и встряхивать ее не стоило: красное острие стрелки и без того неколебимо глядело на нужный им «вест»…

А потом — места кругом знакомые, да и речка Канежка заплутаться не позволит, она сопровождает ребят в их путешествии, как верная подружка.

Прибрежные камышовые джунгли и негустой ветловый лесок остались позади, перед мальчишками открылось необозримое холмистое плато. Прикаспийская, или Калмыцкая, степь в сентябре яркими красками никого не балует. Но если слегка прищуриться, ее серо-бурые просторы покажутся взволнованным морем, где пологие волны взяли и навсегда застыли.

В ложбинах между волнами там и здесь посверкивают серебряные озерца. Но это чистейший обман, никаких озер не было и нет в помине, это над путешественниками подшучивают солончаковые проплешины.

Настоящие озера прикрываются живыми стенками из чакана и камыша, прикрываются купами густолистых осокорей и ветел. К одному из таких озер и шагали наши дерзкие изобретатели, а именно — к Никишкиному озеру. Здесь у ребят имелось надежное пристанище — заброшенная избушка лесника Никишки.

О невероятных подвигах волжского силача Никишки в народе ходили легенды. Говорили, что Никишка в молодости мог на спор взвалить на плечи рыбацкую лодку со всем снаряжением и прошагать с ней не меньше версты. И едок он был не из последних. Опять-таки на спор за один присест Никишка съедал годовалого ягненка. А в храбрости с ним и вовсе никто не смог сравниться.

В гражданскую войну русский богатырь сражался в отряде Ивана Кочубея.

Однажды после легкого ранения возвращался Никишка из госпиталя в родной отряд, припозднился и заночевал в охотничьей избушке на берегу безымянного озера. В полночь кочубеевца разбудило конское ржание и цокот множества копыт. Отряд оказался бандой Мишки Зеленого. Никишка принял неравный бой. Забаррикадировавшись в избушке, он выдержал осаду до утра, перецокал с полсотни бандитов, но и сам был изрешечен пулями врагов, как побывавшая в переделке мишень в полковом тире. Последней пулей, оставшейся в пистолете, Никифор Ясный прострелил себе висок…

Озверевшие бандиты шашками изрубили тело мертвого богатыря на части и утопили в озере.

Кочубеевцы, узнав о героической смерти товарища, бросились за уцелевшими бандитами в погоню, настигли их в степи под Яшкулями и уничтожили всех до одного.

В память о погибшем герое безымянное озеро назвали Никишкиным. Одно время здесь поселился лесник, но прожил недолго. «По ночам голоса разные бластятся,— объяснил он,— жалуются, что мало пожили на свете… Плачут… У Никишки прощения просят… Одним словом, здесь и с ума соскочить недолго!..»

С тех пор избушка опять стала ничейной, заброшенной, половицы просели, дверь перекосилась, рубленые стены заплесневели…

Жутко!.. Потому-то взрослые и обходят ее стороной. Да и мальчишки стараются не наведываться в эти места в пасмурные дни да после захода солнца. А когда небо ясное, почему бы не побравировать своей смелостью, не поиграть в красных и зеленых, не повторить понарошку подвиг героя гражданской войны!..

Кимка и Санька уже не раз бывали на знаменитом озере и даже лазали в таинственную избушку, но каждый раз заново переживали волнение и каждый раз заново перебарывали невольный страх, навеянный страшной былью…

Солнце поливало, как из лейки, степные просторы веселыми нежаркими лучами, шагалось легко. Мальчики уже спели «Там вдали, за рекой…» и «Никто пути пройденного у нас не отберет…», как вдруг Кимка узрел нору суслика. Пошыряли в нее подобранной хворостиной, пытаясь выгнать из подземного убежища маленького злобного зверька, но безуспешно.

— Айда! — Санька дернул дружка за рукав выгоревшей залатанной гимнастерки.— Чего время зря теряем?!

— Слышишь? — Кимка поднес к уху согнутую рупором ладонь.— Зовут…

— Кого?

— Нас…

— Интересно, кто же это?! — Санька напряг слух.

Сквозь звон цикад и чириканье степных птах прорвался тонкий голосок:

— Санька!.. Кимка!.. Подождите!..

Голос явно был девчачий.

— Кто бы это мог быть?

— Не знаю,— пожал плечами Кимка, почему-то краснея. Санька с подозрением посмотрел на дружка:

— А может, все-таки знаешь?

— Иди к черту, чего пристал!..— разозлился Соколиный Глаз.— Сказано, не знаю, значит, не знаю, и точка! И баста! И конец!..

— Ах, так! — вспылил в свою очередь Меткая Рука.— Плюешь на мужскую дружбу! Ну и катись к своим плаксам и болтушкам, а я пошел!..— И он пошагал на запад.

— Санька!.. Погоди!..— Теперь Меткая Рука узнал голос одноклассницы Зойки Горбушки. Значит, Кимка пригласил-таки ее в поход. А чего же скрывает?!

— Ты почему же не сказал, что она пойдет вместе с нами? — буркнул Санька.— Что я, не понял бы разве? А то от ближайшего друга и — секрет!.. Предупреди хоть, чтобы языком понапрасну не звонила!

— Да что ты, Сань, она — ни-ни!..— И повеселевший Соколиный Глаз яростно засемафорил пилоткой.— Скорей, Зойка!.. Ждем!..

— Смотри-ка, и не забоялась шагать в одиночку и такую даль,— с явным уважением обронил Санька, покачивая головой.— Других девчонок никакими коврижками в степь не заманишь, а эта… не струсила!..

Запыхавшаяся Зойка, нагруженная двумя сумками с провизией и бидончиком с молоком, едва перевела дыхание, затараторила:

— А я вас, мальчишки, едва на том берегу не подловила. Нырнули вы в камыши, а я за вами. Но вы как сквозь землю провалились! Искала, искала… на реку глянула, а вы уже на той стороне!.. Я кричу, а вы не слышите… Давай доски искать да маленький плотик сооружать, насилу нашла. Связала две доски, положила на них одежду и провизию и поплыла. И вот…

— Довольно болтать! — неожиданно для самого себя оборвал ее Санька.— Бери ноги в руки и двигай, солнце уже высоко!

— Сейчас, сейчас, Санечка,— растерянно засуетилась Зойка, в ее больших выпуклых глазах блеснули слезы.

— Только без этих… девчачьих штучек,— поморщился Меткая Рука, но глаза его стыдливо вильнули в сторону, ускользая от укоризненного Кимкиного взгляда.

Глава четвертая

Странная эта речка, Канежка,— тихая, сонная, а петель да излучин навязала — считай, не сосчитаешь! Шириной она никого не удивит, сто метров — разве это ширина? А для Канежки это предел. Глубиной она тоже похвастаться не может: в иных местах на стрежне, как говорится, воробью по колено, зато рядом, шагов пять левее или шагов десять правее — как раз угодишь в омут, до дна коего не могут донырнуть лучшие ныряльщики Волги.

Берега реки оправлены в бурые травяные меха, перевитые зарослями ежевики и повилики. Красива Канежка в часы восходов и закатов — смотреть не насмотришься, дышать на ее красоту не надышишься!

Вот река, завернув направо, нырнула в зеленолистый туннель: это могучие ветлы и цепкие осокори, растущие по обоим берегам Канежки, то ли от избытка силы, то ли от избытка нежности переплели свои пышные кроны высоко вверху, поближе к затейливым кучам облаков.

Тут и там под ноги подстилаются желто-белые кустики белены, краснеют бусинки волчьей ягоды.

— Не вздумайте попробовать,— предупреждает Санька своих спутников,— ядовитые штучки. Смерть мгновенная, как от укуса гадюки!..

Зойка боязливо оглядывается, она не только змей, но и лягушек видеть не может. Встретит на тропе лягушонка — побледнеет, как мел, и завизжит, будто ее режут… Зато от ежевики ее канатом не оттянешь!

Вот и сейчас Зойка сидит у великолепного ежевичника. Огромные сизые ягоды так и просятся в рот. Позабыв обо всем на свете, краснокожие принялись уписывать сладко-кислые ягодины наперегонки.

С полчаса, не меньше, насыщались ребята. Наконец язык стало пощипывать, да и челюсти поустали.

— Отбой! — скомандовал Кимка, изображая руками мельницу, что, по твердому убеждению Урляева, означало универсальный комплекс физзарядки.

Санька глянул на дружка и, охнув, свалился в траву, хохоча во все горло.

— Ты что, чокнулся? — Кимка покрутил пальцем у виска.— Зой, что с ним, а?

— С ним?! Хи-хи…— захихикала Зойка, схватившись руками за живот,— с ним ничего… Хи-хи-хи!

— Вот чумные! — Кимка глянул на лицо Зойки и всплеснул черными от ежевичного сока руками: — Вот это физии!..— Он сразу понял, почему друзья смеялись над ним.

Нахохотавшись вдоволь, решили выкупаться в гостеприимно поблескивающей Канежке.

Вскоре над речкой стоял такой визг и гвалт, что можно было подумать: на купанье пожаловал по крайней мере табун диких коней. Взбаламученная вода хлюпала и кипела от ударов молодых сильных рук. Брызги взлетали аж к самому солнцу!

Полежали, позагорали на траве. Снова окунулись.

— Пора в дорогу,— предложил Кимка.— Взвод, ста-но-ви-сь!..

Санька с Зойкой, взвалив на плечи поклажу, застыли по стойке «смирно». Навьючил на себя рюкзак и командир.

— Ша-гом а-рш!..— И Соколиный Глаз, изображая целый духовой оркестр, затенькал, задудел походный марш. Солдаты, соревнуясь с командиром, лихо отбивали шаг, вскидывая колени чуть ли не к подбородку.

Поднявшись на вершину очередного бугра, увидели у кромки горизонта зубчатую лесную цитадель, кантом окружавшую Никишкино озеро. Путешественники прибавили шагу.

— А есть хочется — спасу нет! — облизнулся Меткая Рука, смахнув со лба капельки пота.— Может, малость перекусим?

— Не стоит,— отклонил предложение Кимка,— после еды шагать тяжело. Вот доберемся до озера, там и устроим пир на весь мир! Как по-твоему, Зой, а?

— А я что? Я — как все!..

— Тогда — вперед, на штурм вражеской сопки, ур-ра-а-а!..

Кинулись вперегонки…

Забрякали железки, затенькали ложки и кружки. Вперед вырвался Санька.

заголосил он, рубая воображаемой саблей воображаемого противника.

Меткой Руке на пятки наседала Зойка, Кимка значительно отстал.

— Эй, командир! Буксир не подать?! — рассмеялся Санька.— Что с тобой, Соколиный Глаз? Бледнолицые тебя обскакали. Уж не ранен ли ты?

— Ногу стер,— поморщился Соколиный Глаз, едва переводя дыхание,— а то бы я вам показал настоящий спортивный класс!..

Но вот и заветный лесок. Нырнули в полумрак, шагая по едва заметной тропинке. Лиственный потолок был настолько густым, что на землю не пробивалось ни единого лучика.

В тишине и полумраке шли минут пятнадцать. Но вот за деревьями блеснуло расплавленным оловом знаменитое озеро. И все вздохнули облегченно.

Озеро было похоже на ковш, ручкой повернутый на восток. Ручка заканчивалась загогулинкой, вроде клюва ястреба, здесь-то и стояла бревенчатая избушка на восьми голенастых ногах. Наполовину на суше, наполовину повиснув над водой.

Ребята разбили бивак неподалеку от избушки, под сенью трех могучих осокорей.

Принялись собирать валежник. Чего-чего, а этого добра здесь было в избытке. Вскоре разгорелся веселый костерок, озорно потрескивая и рассыпая искры. Стали готовить обед. Кимка слазил в дупло сухой ветлы и извлек из него закопченный трехногий таганок и старую прочерневшую кастрюлю.

— Наша кухня! — похвастался он перед Зойкой.— Давай, вари калмыцкий чай!..

Горбушка установила таганок на костре, зачерпнула в кастрюлю воды, приготовила заварку плиточного зеленого чая. Бидончик с молоком для охлаждения поставили в воду, в тени, возле самого берега.

Меткая Рука расстелил на траве две газеты, вывалил на них из рюкзака все запасы провизии, перочинным ножом нарезал хлеба, колбасы и пригласил друзей к столу.

— А чай? — спросила Зойка.

— Потом,— успокоил ее Меткая Рука,— режь лук…

Повторять больше не потребовалось. Дружно навалились на еду. Тянули в рот все, что было. Вместе с колбасой и помидорами жевали сахар и мармелад, и оттого, наверное, еда казалась особенно вкусной.

В кастрюльке закипела вода. Зойка опустила в нее сначала заварку чая, потом сюда же вылила молоко. Вскоре «калмык» был готов. Разлили его в пол-литровые эмалированные кружки и стали чаевничать.

Блаженно улыбаясь, потели, довольно отдувались, похваливали Зойкино мастерство.

Насытившись, повалились в траву и принялись философствовать о преимуществах деревенской и городской жизни.

— В городе что…— рассуждал Соколиный Глаз,— трамваи, кино и газированная вода — вот и все удовольствия. А в деревне — не жизнь, а сказка: захотел — поехал в ночное, лошадей пасти будешь, у костра спать, купаться в речке. А рыбалка? А охота на уток? А сборы ягод? Да разве все перечислишь!

— Ну, и в городе не меньше интересного,— возразила Зойка.— Музеи — раз! Театр — два! Стадион — три!..

— А солнце уже перевалило на вторую половину дня — четыре! — подключился к разговору Санька.— А мы еще и места для испытания своей смеси не выбрали.

Глава пятая

Оставалось к банке подсоединить шнур, но Кимка вдруг усомнился — все ли им сделано по правилам науки?

— Кажется, готово! — сказал он.— Прячьтесь за стволы деревьев!.. Нет, стоп! Не все еще. Ах, растяпы! Запальный шнур не проверили. Проверим у озера. Пошли!

Вот и зеркальная гладь Никишкиного озера. Что это?! Прямо перед Санькиным носом, в каких-то десяти метрах от берега, плавает великолепная утка! Крупная, гордая.

Меткая Рука раздвинул кусты и натянул лук. Его охватил охотничий азарт — глаза зажглись пульсирующим огнем, а руки слегка стали подрагивать.

«Хоть бы попасть!.. Хоть бы не промазать!» — твердил он про себя как заклинание.

Утка насторожилась.

«Неужели улетит?!» — ужаснулся он. Но озерная красавица трепыхнулась раз-другой и снова успокоилась. И тогда пропела семидесятисантиметровая стрела, оперенная петушиным пером, оснащенная острейшим стальным наконечником. Почуяв опасность, утка вскинула крылья, но было уже поздно. Стрела, пущенная Меткой Рукой, точно поразила цель, войдя под левое крыло, вышла под правым.

— Удача! У-ра! — завопил Санька, бросаясь в озеро за добычей.

Когда он мокрый, но торжествующий вылез на берег, Кимка и Зойка уже поджидали его. Меткая Рука, размахивая редким трофеем, заорал, приплясывая:

— Вот она! Вот она, уточка моя!.. Вот она! Вот она, уточка моя!..

— Па-а-ду-ма-сшь! — процедил Кимка сквозь зубы.— Я прошлый раз не то что утку, а…— и растерянно умолк, поняв, что пожарничихин петух, подстреленный им в прошлый раз, в данном случае выглядел бы довольно жалко.

А Санька продолжал скакать вокруг костра, не выпуская из рук добычи. Когда же первые — самые неистовые — волны восторга несколько поулеглись, Меткая Рука, швырнув к ногам Зойки трофей, произнес с пафосом:

— Возьми, о бледнолицая женщина, эту куропатку, пусть в твоем вигваме будет сегодня праздник!

Горбушка подняла утку и растерянно произнесла:

— Но-о… это же… мартын!..

— Как мартын?!

— Мартын! Самый настоящий мартын! Охо-хо-хо-хо! — закатился Соколиный Глаз, всплескивая руками.— Аха-ха-ха!.. Вот это «утка»!..

— Хи-хи-хи-хи! — завизжала Зойка, падая на траву.— Ай да Меткая Рука — знаменитый охотник на львов и тигров!..

Санька, от обиды чуть не плача, метнулся в чащу. Он бежал, не разбирая дороги, как вспугнутый охотниками кабан, тараня заросли лозняка и чакана. Сейчас ему хотелось одного: не видеть этих противных хохочущих рож. А вслед ему неслось:

— Саня, куда ты? Вернись!.. Сейчас жар-кое поспеет!.. Охо-хо-хо-хо!..

Забравшись в непролазную гущу чакана, Санька рухнул лицом вниз и заплакал. И заплакал он не от обиды, не оттого, что попал впросак, а от жалости к нечаянно застреленному мартыну. Как он ни жмурился, как ни вертел головой, безжизненное тельце птицы не исчезало. Оно было рядом, возле зажмуренных глаз. На серовато-белых перьях поблескивали бусинки крови.

Впервые в своей жизни Санька, нежный и мечтательный Санька, убил живое существо. И пусть это был всего-навсего глупый, жадный охотник за рыбой, мальчику от этого не было легче.

Выплакавшись, Санька дал себе твердую клятву никогда больше не поднимать руку на живое существо, пусть даже это будет хищник! Он, Санька, не создан для убийства!

Стало зябко. Мокрая одежда неприятно липла к телу. Трава и чакан осуждающе перешептывались. Санька глянул вверх: высоко над головой мерно покачивались верхушки деревьев, плыли легкие облака. По ним он определил, что ветер задувает с севера.

Донесся приглушенный крик друзей:

— Санька, где ты?! Дуй сюда!.. Начинаем испытание!.. Ого-го-го-го!..

Меткая Рука, с трудом продираясь сквозь заросли, пошел на голоса. А Кимка с Зойкой продолжали голосить:

— Саня!.. Санечка, ау!.. Отзовись!.. Откликнись!..— В их голосах чувствовалась тревога. Меткая Рука был субъектом хотя и вспыльчивым, но отходчивым и добрым. Уверившись, что друзья всерьез обеспокоены его отсутствием, громко откликнулся:

— Го-го-го, братцы-астраханцы, иду-у!!

— Ага-га-га-га!.. Держись на голос!..

— Держусь!..

И вот горе-охотник снова у костра, он зябко тянется к ленивым язычкам угасающего костерка.

— Сейчас мы его оживим! — Кимка хватает охапку хвороста и подбрасывает в костер. Пламя оживает. Сухие ветки весело потрескивают, подбрасывая вверх золотистые искры. Санька оттаивает. Оттаивают и лица его приятелей.

Меткая Рука незаметно осматривается, больше всего на свете он сейчас боится натолкнуться взглядом на добычу. Но ее нет, она исчезла бесследно. Санька облегченно вздыхает. Зойка с Кимкой тоже. Снова запели птахи. День снова становится удивительно радостным и ароматным!

— Сань, а ты одежку просушил бы,— предлагает Зойка.

— И то правда,— соглашается Меткая Рука. Снимает рубаху и штаны, вешает их на скрещенные рогатины и пристраивает все сооружение над огнем.

— Зой, а ты — молоток. И как ты догадалась с нами пойти? — говорит Санька, поворачиваясь спиной к огню.— И даже про испытание пронюхала!

— «Пронюхала»?! — удивляется Горбушка.— А записка? Разве не вы с Кимкой ее написали? — И Зойка протянула Саньке злополучную записку.

— А я думал…— промямлил Меткая Рука и осекся. Не скажешь ведь этой свойской девчонке, что письмо было задумало как дурацкая шутка над Кимкой. Чего доброго, разобидишь всерьез и Зойку и Кимку…— Да, конечно… а я про нее совсем было позабыл,— добормотал Санька, краснея. И бросил письмо в огонь.

Порывы ветра усиливаются. Но это можно определить лишь по шуму деревьев да по стремительному бегу облаков. На Никишкином озере по-прежнему тихо.

— Одевайся, простудишься еще! — кивнул Соколиный Глаз на подсохшую Санькину одежду.

— Сейчас! — Тело у Меткой Руки и впрямь стало покрываться «гусиной кожей». От пропахших дымком брюк и рубашки исходит благодатное тепло. Натянув их, Санька блаженно заулыбался.

Кимка еще раз осмотрел запальный шнур и обронил басовито:

— Все в порядке. Можно начинать!..

— Кимушка, дай мне запалить этот шнур,— неожиданно для мальчишек попросила Зойка.

Соколиный Глаз вопросительно посмотрел на Меткую Гуку, словно бы спрашивая: «Разрешить ей или отказать?»

— Пусть запаливает,— соглашается Санька,— не всякая девчонка на такое решится…

Чиркнула спичка, шнур загорелся, и вся троица кинулась под защиту осокорей.

— Ну, теперь держитесь! — предупредил Кимка.— Сейчас шарахнет!..

И точно. Только испытатели прикрыли головы руками, как грохот потряс округу. Заплескались на озере волны, замотали могучими лохматыми головами деревья, стряхивая с веток комья земли.

Первым дерзнул открыть глаза Кимка. Великаны-осокори стояли на месте неповрежденные. Соколиный Глаз выглянул из-за укрытия и ахнул. Пламя только еще набирало силу, но злые желтые языки стремительно расползались по высушенной солнцем траве, норовя замкнуть изобретателей смеси в кольцо. Кимка взглянул на избушку, которая тоже оказалась в зоне огня, и увидел нечто такое, что перепугало его насмерть…

— Бежим! — крикнул он, дергая за руку своих верных соратников.— Если не успеем отсюда вовремя унести ноги, сгорим!..

А огонь, лизавший уже стены избушки, стремительно летел на запад, подгоняемый свежими порывами ветра. Узкий проход оставался лишь справа. Туда-то и кинулись перепуганные ребята.

Отступление возглавлял Санька. (Вот где пригодились его быстрые ноги!) За ним следовала перепуганная насмерть Зойка, и позади всех пыхтел Кимка. Конечно, Соколиный Глаз мог бы припустить пуще и даже вырваться вперед, но он чувствовал себя командиром, выводящим бойцов из окружения. Он отвечал за безопасность своих бойцов головой, и эта ответственность помогала ему пригасить в душе собственный страх.

И удивительное дело: непроходимая чащоба чакана и камыша легко раздвигалась под Санькиными руками и перед его грудью. Меткая Рука торил тропу жизни для себя и своих друзей. Было жарко от подступающего со всех сторон огня. Дышать становилось все труднее, густой вязкий дым, казалось, затопил уже всю округу. Кололо в боках, но ноги продолжали выносить ребят из опасного места…

Когда огненный барьер остался позади, беглецы решились перевести дух. Зойка, вспомнив, что оставила у костра бидон из-под молока, хотела было кинуться за ним, но Кимка удержал ее.

— Куда ты, скаженная?! — заорал он.— Или жить надоело?..

Но Горбушка продолжала рваться в огонь, повторяя:

— А то мама заругается!.. А то мама заругается!..

«Чокнулась, что ли?!» — подумал Санька, а вслух сказал:

— Зой, да плюнь ты на этот бидон. У нас дома — два. Хочешь, я один из них отдам тебе, ладно?

— Ладно,— всхлипнула Зойка,— мама так им дорожила!..

— А вот и они!..— Откуда-то из дыма вынырнул Сергей Бородин.— Опять набедокурили?

— Дядя Сережа,— первым нашелся Кимка,— а вы тех парней ловите, что из избушки в озеро попрыгали?

Зойка и Санька с удивлением воззрились на Кимку.

— И много их выскочило? — нарочито безразличным тоном спросил Бородин.

— Шестеро,— сказал Кимка.— Пятеро, не знаю кто… А шестым…— он помолчал, словно собираясь с силами, и выпалил: — А шестым был Чемодан Чемоданович…

— Бык?! — подскочил Санька.

— Он!..

Бородин нахмурился:

— Все так и есть… Ну, вот вольно или невольно, но всю обедню вы нам испортили снова! Выкладывайте да побыстрей, что вы тут делали?

— Шашки для КиСа испытывали,— буркнул Кимка.

— Это какой такой КиС? И какие такие «шашки»? Ну, да ладно, об этом расскажете дома, а сейчас отсюда шагом марш!.. И чтобы я вас в этом районе больше не видел!..— И Бородин снова куда-то исчез. А задымленные «испытатели» понуро побрели до дому.

— Заважничал дядя Сережа! — недовольно забубнил Соколиный Глаз.— Мы ему такие сведения сообщили, а он даже спасибо не сказал! Шутка ли — самого Быка нащупали! А он!..

— «Нащупали-нащупали»! — передразнил Санька.— Не нащупали, а спугнули… И пожар учинили вон какой!.. Еще всыплют нам за такое геройство!..

— А чего это ты на меня так смотришь?! — вскипел Соколиный Глаз.— Кто КиС предложил построить? Я, да? Или, может, Зоя?!

— А я что?! Я не на вас!.. Сам виноват, сам и отвечать буду! — опустил голову Санька.

— Ты?! Разве один ты? Много ты о себе воображаешь! — еще пуще возмутился Соколиный Глаз.— Испытывали все и отвечать будем все!

— Правильно! — подтвердила Зойка.— Все за одного — один за всех! — произнесла она девиз краснокожих.

Домой возвратились в довольно кислом настроении: опять их от настоящего дела отодвигают куда-то в сторону. А разве они своей отвагой не доказали, что на них можно положиться даже тогда, когда речь идет о поимке опасных преступников?

«Так вот какова она, благодарность взрослых!» — Соколиный Глаз помрачнел окончательно.

— При таком вот отношении к важнейшим изобретательским проблемам КиС, конечно, не построишь! — посетовал Кимка, не глядя на друзей.

— Факт, не построишь,— согласился Санька.

— Подумаешь, велика беда,— подключился к Санькиному причитанию Кимка,— спалили гектаров двадцать никому не нужного камыша, а вместе с ним — шестерых мерзавцев! Да за это ордена надо давать!

— А мамочкин бидон! — всхлипнула Зойка.

Это всхлипывание подействовало отрезвляюще.

— Бидон я тебе сейчас принесу,— сказал Санька,— а вот за камыш нам всыплют, как пить дать!.. А Никишкина избушка? Разве вам ее не жалко?

— Жалко,— сознался Кимка.— Но ведь в ней все равно никто не живет… И потом… это уже не Никишкина избушка, а логово Быка…— Соколиный Глаз пытался, как видно, ободрить как самого себя, так и своих друзей.— Сань, а как ты думаешь, найдут они его?

— Быка-то? Найдут, если не сгорел…

— Вот и я так думаю,— обрадовался Кимка.— В конце концов, ведь это самое главное!

Санька задумчиво посмотрел на далекое зарево с плохо скрытой тревогой: ведь сейчас там, в самом пекле, находились герои-чекисты во главе с Санькиным отцом. Хотелось бы ему знать, как-то у них там сейчас разворачиваются события. Но разве угадаешь!..

От тревожных дум на сердце стало еще тяжелее.

— Вот что,— объявил Меткая Рука,— о том, что случилось на озере, особенно о Чемодан Чемодановиче — никому ни слова! Тайна эта не наша, государственная! Поняли?

— Поняли! — как эхо, откликнулись Кимка с Зойкой.

Санька сбегал домой и принес Зойке эмалированный бидончик:

— На, держи!..

— А тебе не попадет за него? — робко возразила Зойка, пытаясь вернуть подарок обратно.

— Не попадет. Мама еще в прошлом году подарила его мне для походов… Так что, не беспокойся!..

И обрадованная девчонка со всех ног помчалась домой.

Постояли. Помолчали.

— Сань, ты, кажется, говорил, что Лена Джурба твоя землячка?

— Не-е… Сенькина.

— A-а, впрочем, это роли не играет. Завтра, после работы, и повидаем Лену. Она так в заводском общежитии и живет.

— Хватился!.. Вот уже месяц, как они с Бородиным расписались и живут теперь у дяди Сережи.

Комка вытаращил глаза:

— Это почему же я ничего не слыхал?

— А ты об этом спроси у Бородина или у Лены. Может, они тебе пригласительный билет на свадьбу послали, да почта затеряла…

— Ну, замолол!..— рассердился Кимка.— Я его всерьез, а он — шуточки.

— А если всерьез, то потому, что свадьбу решено отпраздновать седьмого ноября!

Глава шестая

Сергей Николаевич Бородин и Лена Джурба сразу же после женитьбы получили «шикарную отдельную жилплощадь» — им отвели двенадцатиметровую каюту на старом плавучем дебаркадере. Плавучим его можно было назвать условно, ибо вот уже третий год как его повидавшее виды стальное днище покоилось на песчаной косе, хотя в борта еще продолжали пошлепывать несердитые волжские волны. Когда-то это была крупнейшая на Каспии грузопассажирская шхуна, курсировавшая по маршруту Астрахань – Махачкала – Баку – Красноводск – Астрахань. Ее две могучие мачты, разряженные гирляндами парусов, выдерживали натиск любых штормов. Бороться со стихией в штормовую погоду кораблю помогала паровая машина в сто лошадиных сил. В молодости шхуна носила гордое имя «Циклон», после революции военморы дали ей еще более гордое название — «Мировая революции».

И вот теперь корабль превращен в плавучее общежитие…

Высокие борта корабля покрашены кузбас-лаком. Дощатая палубная надстройка, некогда белая, по мановению волшебного карандаша коменданта общежития стала грязновато-желтой. Зато тонкая, но высокая труба с красной полоской у верхней части белизной может поспорить с лебедями.

Машинное отделение и кочегарка расположены в кормовом отсеке корабля. Машину за ненадобностью давным-давно, конечно, выкинули. Зато котел служит верой и правдой круглый год. Летом пар поддерживается для горячей воды, чтобы бригады чернорабочих, занятых на зачистке мазутных барж, могли в положенное время искупаться в баньке. Зимой корабль обогревает команды стоящих на ремонте судов.

В этот удивительный рай и была допущена семья Бородиных.

Вечером, во второй понедельник сентября тысяча девятьсот тридцать девятого года, два долговязых подростка с замиранием сердца ступили на трап, положенный с борта «Мировой революции» на обрывистый берег, укрепленный каменной стеной. Одеты ребята были по тем временам хотя и не блистательно, но вполне прилично. На них были костюмы из школьного черного сукна, на фоне белых рубах особенно ярко алели пионерские галстуки, а на ногах горели надраенные до блеска ботинки. Это были Санька и Кимка. По всему было видно, что они идут к кому-то в гости.

— Сань, а где его каюта? — спросил Кимка, хмуря светлые обгоревшие брови.

— Каюта? — спросил Санька.— А внизу, третья по правому борту.

Меткая Рука внимательно осмотрел пунктирную дорожку иллюминаторов, вытянувшуюся вдоль всего борта, и изрек:

— Как совиные глаза!

Кимка прищурился:

— А по-моему, как пуговички на баяне…

Из кочегарки вынырнул патлатый малый с мазутной паклей в руках, подозрительно посмотрел на мальчишек и густым басом пророкотал:

— Это что еще за гуси-лебеди, швабру вам в бок! А ну улепетывайте отсюда без оглядки!

Парень был невысок ростом, но плечист и крепкорук. Санька с Кимкой сразу же сделали правильный вывод — с таким лучше не связываться: накостыляет по шеям в два счета и плакать не позволит. И потому миролюбиво откликнулись:

— Товарищ механик, мы — в гости…

«Товарищ механик» парню понравилось, и он продолжил уже с меньшей задиристостью:

— Знаем мы таких гостей! — патлатый лихо сплюнул за борт,— Стащут паровой котел, а потом ищи их свищи!

Мальчишки удивленно вытаращили глаза:

«Котел?! Разве можно утащить паровой котел?! Да его и слон-то с места не сдвинет!.. В своем ли уме этот задира?!»

— Ты что, чокнулся малость? — не удержался Кимка.

— Я тебе сейчас покажу «чокнулся», обрубок собачьего хвоста! — И парень стал закатывать рукава замасленной спецовки.— Струсили? — поинтересовался патлатый.

— Еще чего!.. Просто не хотим портить ваш портрет! — вызывающе ответил Меткая Рука, делая два шага назад.

— А вот я не боюсь попортить ваши карточки, ни-ни! — и парень решительно двинулся на Кимку с Санькой.

— Стоп, Кешка! Полный назад!.. Опять затеваешь драку, да с моими гостями?!

Ребята чуть не подпрыгнули от радости: перед ними стоял улыбающийся Сергей Бородин. Он был в красной трикотажной футболке и синих спортивных штанах. Ноги его покоились в рваных шлепанцах. Широкие, борцовские плечи лейтенанта излучали такую силу, что мальчишкам стало весело. Если дело дойдет до сражения, Сергей Николаевич этого длиннорукого Кешку завяжет двойным узлом и вышвырнет за борт, не крякнув.

— Что же это, Кешка, получается, снова за старые «художества» принимаешься? —укоризненно сказал Бородин.

— Выдумываете, Сергей Николаевич!.. Стану я связываться с детсадом!.. Я их… на страх проверял…— круглые карие глаза патлатого смеялись,— а ребята оказались не из робких…

— Уж это точно,— подтвердил Бородин, понявший по надутым физиономиям ребят, что они за «детсад» разобиделись не на шутку.— Это, Кеша, народ проверенный. О Степке Могиле слыхал?

— А как же! — искренно удивился Копира.— Неужто это они его заарканили?

— Они!..

— Молодчаги!.. Тогда, хлопцы, прошу прощения.— И Кешка протянул ребятам широкую крепкую ладонь,— Будем знакомы. Иннокентий Кнопочка, кочегар.

И хотя у кочегара фамилия да и физиономия невольно вызывали на губах улыбку, ни Кимка, ни Санька не засмеялись. Они отрекомендовались просто и серьезно:

— Кимка Урляев…

— Александр Подзоров…

Кешке это понравилось.

— Вы, хлопцы, вот что, ежели вам когда-нибудь в чем-то туго придется — шпарьте прямо ко мне. Кешка Кнопочка друзей в беде не оставит! — и он, озорно подмигнув, расхохотался, обнажив прекрасные белокипенные ровные зубы.— А ведь могли бы и подраться, опоздай Сергей Николаевич минуток на пяток!..

Этот детский беззаботный смех окончательно покорил ребят. На их лицах расцвели ответные улыбки, и они пообещали:

— Мы к тебе придем, Кеша, обязательно придем, даже не дожидаясь, когда нам станет «туго»…

— Добро!.. Моя каюта — номер тридцать три, крайняя слева!

Ребята еще раз обменялись с Кешкой крепким рукопожатием и вслед за Бородиным нырнули в корабельный трюм по крутому металлическому трапу.

На улице едва смеркалось, а в жилом отсеке корабля ярко горели лампочки. Мальчики огляделись. Они находились в длинном узком коридоре. По правую и левую стороны коридора-пенала располагались каюты. Каждая каюта имела свой номер. У Бородиных на двери красовалась цифра 28.

Прежде чем войти в жилье самому или пропустить туда ребят, Сергей Николаевич робко постучался:

— Лена, нам можно?

— Конечно! — Дверь распахнулась, и сияющая Лена Джурба (теперь уже Бородина) пророкотала нарочито огрубленным голосом: — Вваливайтесь, Змеи Горынычи! Сейчас пировать будем!..— И уже своим, обычным, добавила: — Входите, миленькие мои, рада вам несказанно! Наверное, целую вечность не виделись, не меньше!.. Ужас, как соскучилась!..

— Так уж и вечность?! Так уж и соскучилась?! — съехидничал Кимка.— А Сергей Николаевич?..

— А что «Сергей Николаевич»? — расхохоталась Лена.— Так он уже надоел!! — и посмотрела на мужа таким нежным взглядом, что ребята смутились и невольно вспомнили о своих подружках: вот бы те на них так посмотрели?

Лена, приготавливая торжественный ужин, мимоходом погладила мужа по плечу.

Санька усмехнулся своим мыслям.

«А что, если бы меня Настенька вот так погладила? — подумал он.— Понравилось бы мне это или не понравилось?»

Подумал-подумал и не смог ответить.

«Лезет же в голову всякая ерунда!.. «Понравится — не понравится»,— рассердился он на самого себя.— Тут дело государственной важности, а он о какой-то там любови-моркови!..»

Захлопотал и Сергей Николаевич возле стола: открыл банку консервов «Осетр в масле», откупорил бутылку с лимонадом, нарезал аккуратными ломтиками белый хлеб.

— Вы вот что, ребята,— между делом говорил Бородин,— вы к нам почаще заглядывайте, а то эта серьезная женщина со свету меня сживет! Видите ли, скучно ей со мной! А вы народ молодой, веселый…

— Ладно уж прибедняться-то,— шмыгнул носом Кимка,— не маленькие, видим, как вам «плохо» без гостей!.. А мы пришли не баклуши бить, а по делу…

— И мы это вдвойне ценим! — продолжала розыгрыш сияющая хозяйка. Она была так хороша, что на нее нельзя было без восхищения смотреть.

Мясные пироги, с капустой, ватрушки, пончики с повидлом… Всему было воздано должное — даже консервам!..

Торжественный ужин подходил к концу, а настоящего разговора все не было. Краснокожие хмурились. Уловив перемену в настроении, Бородин бросил свои шутки-прибаутки.

— Лена, знаешь ли ты истинную причину визита этих прославленных следопытов, а? Не знаешь. И я не знаю, но… догадываюсь. Их, наверное, интересует одно-единственное — что же стало с Быком, то бишь с Чемодан Чемодановичем? Не так ли?

— Угу,— буркнул Кимка.— В яблочко попали!

Бородин стал серьезным.

— По правилам, вам этого знать не положено, но… в жизни бывают исключения… Итак, будем считать, что вы люди исключительные, поскольку все время сталкиваетесь с этим матерым врагом Советского государства. Кто знает, может быть, ваши тропинки снова перехлестнутся. Как тогда поступать, вы уже предупреждены. Враг есть враг, он шутить ни с кем не будет. С любым расправится, кто попытается ему помешать, будь то женщина, будь то ребенок. Сами на практике убедились…

В данном случае ни игры, ни самодеятельности быть не должно. А потому о Быке вы должны знать все, все то, что известно мне.

Настоящая фамилия Чемодана Чемодановича не Пятка и даже не Синьковский, а Зубов Ерофей Лукьянович. Софроном Пяткой он стал уже в Белужьем, после революции. До Октября он жил в одной из северных деревенек под Архангельском, имел лавку, торговал всем, что нужно деревенскому жителю — от седел и гужей до сахара и соли… В германскую войну поставлял что-то для армии, разбогател, построил галантерейный магазин в Архангельске. Во время Февральской революции дело прикрыл, все пораспродал и исчез. Где он был до тысяча девятьсот двадцатого года, никто не знает… Потом вынырнул в Белужьем. Приехал в село с больной женой и пятью ребятишками. Отрекомендовался рыбаком Софроном Пяткой.

В Белужьем все мореходы искони мастера глубинного лова, промышляли с незапамятных времен красную рыбу, добывали черную икру для купцов-толстосумов. Жили довольно безбедно. Думали, и Софрон тем же займется. А он нет, присмотрелся к сельскому житью-бытью, купил по сходной цене у кулака Муратова пятистенную избу и торговлишкой стал заниматься помалу, спичками да солью. Доход вроде бы не ахти какой, а зажил Софрон крепко. Так крепко, что, когда в стране нэп объявили, Софрон огромный каменный лабаз отгрохал, рыбу принимать стал у красноловцев, лавку расширил, товаров понавез видимо-невидимо: тут и мука, и колбасы копченые, и сахар, и мануфактура разная, а также рыболовные снасти…

Новый дом под цинковой крышей выстроил в центре села, неподалеку от церкви. Но, удивительное дело, счастья в семье от этого не прибавилось. Жена Софрона по-прежнему чахла, ходила в одном и том же застиранном, залатанном ситцевом платье. Дети тоже обновами похвастаться не могли да и питались худо: хлеб да квас — вот и вся их еда.

Местные дружки-богатеи пытались на Софрона воздействовать, стыдили его: мол, «тысячник», а семья в дранье ходит. А Пятка — ни в какую! Дескать, «стыд — не дым, глаза не ест, а денежка счет любит…»

Через три года у Пятки деньжищ было — хоть лопатой греби!.. А из домочадцев в живых только двое осталось — дочка старшая да сынок,— остальные все от чахотки умерли. Первой в могилу ушла жена. А Софрону хоть бы что — помолодел, глаже стал…

Через год после кончины жены новой подругой жизни обзавелся. Прикатила к нему в Белужье из города Покровска рыжая тощая немка Эльза Карловна Шульц.

«Эта былинка тоже долго не проскрипит»,— жалели ее поначалу сердобольные рыбачки. Но «былинка» оказалась покрепче иного дуба. Могучий Софрон без ее ведома и пикнуть не смел, ни в еде, ни в одежде она, конечно, себя стеснять не стала. На все пальцы золотые кольца да перстни нанизала, в уши — серьги, а на шею — бусы из отборного жемчуга.

Селедкой ее окрестили. Держала Селедка в страхе божьем не только работников и работниц, но и падчерицу с пасынком. Сведет брови к переносице, подожмет губы-ниточки, и все в доме Пятки дыхнуть боятся. А если кто слово поперек скажет, затрясется вся от злости и завизжит: «Да как вы смеете? Я вам не какая-нибудь…» Но тут же и спохватится, не смея во всеуслышание объявить, что она урожденная баронесса фон Шульц.

Тут самый дерзкий чертыхнется только про себя и уйдет не солоно хлебавши.

Хуже всего приходилось Грунюшке, дочери Софрона. Мачеха, что называется, не грызла ее, а поедом ела. Прямо как в сказке о злой мачехе и доброй падчерице. Пожалуется, бедная, отцу, а тот вместо защиты так глянет, что ей дурно сделается.

Только и было света у Грунюшки, что с подружками-батрачками добрым словом перемолвиться.

Когда в Белужьем стало организовываться товарищество рыбаков, Грунюшка записалась в него одной из первых. В ту пору ей минуло шестнадцать лет. Записалась вместе с женихом своим, бедным, но работящим парнем. Ушла из дому.

Когда же она месяц спустя пришла к отцу за своим немудреным имуществом, Софрон выгнал ее. Впервые разгневалась смирная девушка, пригрозила скопидому, что если он не отдаст ей ее зимнюю одежду и обувку, пойдет в сельсовет и найдет на него управу.

Взбеленился Софрон, кровь ударила ему в голову, заревел он, как разъяренный бык, схватил пятипудовый якорь — то, что под руку подвернулось,— и запустил в непослушную дочь.

Та еле увернулась, убежала с отчего двора и поклялась никогда больше туда не возвращаться.

Через неделю ушел от отца навсегда и двенадцатилетний сын. Нашел приют у сестры, в школу учиться пошел…

Конец нэпа Софрон каким-то десятым чувством учуял. Загодя все свои богатства в золото обратил, оба дома за полную цену продал, набил чем-то два десятка чемоданов, забрал свою тощую Селедку и укатил на попутном моторе в Астрахань. А оттуда морем до Баку и дальше, на юг куда-то…

В каком городе они осели, никто не знает.

В Белужьем снова Софрон появился в середине тридцатых годов, когда колхозы уже на ноги вставать стали. Покаялся Пятка, поплакался на судьбу: дескать, пароход их на Каспии попал в аварию, под Дербентом его перевернуло. Не то, что там какие-то пожитки, чуть ли не все пассажиры погибли, в том числе и Карловна пошла ко дну. Лишь ему, Софрону, чудом удалось спастись — бревно подвернулось под руки, на нем и доплыл до берега.

«Потом бедовал на нефтяных промыслах — нефть из земли качал на нужды советской индустрии» — так объяснил Софрон свое долгое отсутствие. Попросил принять его в рыболовецкую артель, ибо теперь он не кто иной, как «чистокровный пролетарий»! Даже о партии заикнулся: хочу, мол, коммунистом стать…

В партию его, конечно, не приняли, а в колхоз записали. Вот тут-то и развернулся Пятка, стал работать так, что лучших рыбаков позади оставил. На собраниях — тоже не отмалчивался, всегда одним из первых выступит и выступит толково! Активист, да и только! Через год Софрона выбрали в правление, а через два — стал он у председателя правой рукой. Председатель, бывший буденновец, много раз рубанный и стрелянный казаками, часто болел. Софрон в это время за главное начальство в колхозе оставался.

Тут-то он и показал себя, дело повел так, что вконец развалил общественное хозяйство.

Стали коммунисты разбираться, что к чему, хотели взять за жабры Софрона да на солнышко! Но Пятка снова вывернулся, бежал из Белужьего, зарубив топором секретаря партячейки, который пришел его арестовывать.

Ходили слухи на селе, что Софрон бежал за рубеж, в Германию… к своей худосочной баронессе.

В прошлом году Пятка снова объявился, вынырнул из небытия на судоремонтном заводе «Октябрь», то есть на нашем родном заводе. Лена его узнала и сообщила куда следует…

Остальное вам известно,— Бородин перевел дух и снова принялся потчевать ребят плюшками-ватрушками.

— А что на озере произошло? — спросил Кимка.

— Как что?! Вы же знаете.

— Знаем, да не совсем,— подал голос Санька,— сгорел он или его арестовали?

Ни то ни другое… Снова сбежал. Потому-то я вам и рассказал о Софроне все, что знаю сам… Этого вражину надо знать хорошо, чтобы не дать осечки при следующей встрече. Хитрый, ловкий, осторожный, и в то же время наглый и решительный. Будьте зоркими, глядите в оба! Сами против него ничего не предпринимайте, чуть что заметите — ко мне или к Санькиному папе. Все. Это приказ!

— Дядя Сережа, Сергей Николаевич! — взмолился Кимка.— А остальных бандитов задержали? Тех, что были с Софроном?

— Задержали и не только их,— рассмеялась Лена.— А как это произошло, знают только те, кому надо знать. Сережа даже мне не рассказал, как я его ни просила!

— Ну, поскольку они невольные участники операции на озере, кое-что приоткрою моим славным помощникам.— Бородин стал очень серьезным.— Условие остается прежнее — никому ни слова о том, что узнали и узнаете про Пятку — Быка.

На этот раз он сумел от нас скрыться потому, что превратился в рыбу. Ну, не в полном смысле этого слова, а приблизительно. Был у него на особо опасный случай припрятан легкий водолазный костюм, с запасом кислорода на час подводного путешествия… Но об этом никто не знал, даже его сообщники…

Когда на озере запахло жареным, Пятка напялил на себя специальную маску и уплыл.

Об этом нам стало известно лишь сутки спустя, когда на другом берегу озера обнаружили испорченную беглецом маску и использованные кислородные баллоны.

Далеко Бык не ушел, где-то отсиживается до поры до времени. Взять его мы возьмем, но не это сейчас главное. Главное — выявить все его связи. Время тревожное. В воздухе пахнет большой войной. Столкновения с японцами — это лишь вражеская разведка для более серьезного дела. Вы — пионеры, а скоро и в комсомол вступите. Будьте бдительны!

Лица у хозяев дома и гостей посуровели. Ребята поднялись и стали прощаться.

Поднялись на верхнюю палубу. Было темно. Постояли, помолчали, собираясь с мыслями. Кашлянули, давая знать Кешке, что они наверху.

В ответ раздалась разудалая песня «Раскинулось море широко…». И лихой кочегар предстал перед ними собственной персоной, объявив: «А вот он и я!..»

Поглядев на небо, определили — быть грозе! Все оно было забито плотными жирными тучами.

— Ну, ладно, ребята, топайте побыстрее домой,— поторопил их Кнопочка,— а то дождь прихватит. Приходите ко мне в любое время, после школы, конечно! Сами соображаете — ученье свет, неученость — тьма!

Где-то в отдалении пророкотал гром. Краснокожие со всех ног припустились домой, договорившись о встрече.

Глава седьмая

Сенька Гамбург прислал письмо. Письмо дышало почти океанскими страстями, гигантские волны восторга яростно рокотали в каждой его строке. Сенька восхищался великолепным городом Баку, улицы которого располагаются огненными ярусами. Приморским бульваром, где растут настоящие пальмы и бьют великолепные фонтаны. Портовыми причалами, у которых с двух сторон отшвартованы красавцы-танкеры, островом Нарген, плавающим у самой кромки горизонта, который кажется погружающейся в морскую пучину подводной лодкой, и конечно же — родным морским техникумом!

«Ишь, как чешет,— подумал Санька,— небось с морскими боевыми командирами за ручку здоровается!..»

На отдельном листе, вложенном в конверт, была написана таинственная азбука: точки и тире.

«Быть Сеньке главным флотским командиром! — с уважением подумал Меткая Рука, перечитывая заново письмо друга.— Посмотрите на него, учится, можно сказать, без году неделя, а уже успел столько освоить!.. А мы с Кимкой даже КиС построить не сумели!.. Да, а еще о чем это он там пишет?! Ага, вот!..» — И удивленный Санька чуть ли не по складам прочел:

«Н-да! — Санька в раздумье поскреб в затылке.— Неужели и этот, как и Кимка, влюбился?! — И сам же себе ответил: — А почему бы и нет!»

Саньке стало грустно: все вокруг влюбляются, переживают, а он, Санька, как чурбан, а еще стихи пробует писать!

Меткая Рука невесело усмехнулся: надо срочно влюбиться! В кого вот только? Может, в Настеньку Казанкову? Как-никак, а отличница… Кудрявая… Правда, ростом не удалась и глаза с раскосинкой. Но это не беда, Санька сам не богатырь!..

Итак, решено, он влюбляется срочно в Настеньку!

Санька зажмурил глаза, пытаясь представить ту, которая должна наполнить его жизнь романтическим волнением, но из этого ничего не получилось. Казанкова предстала перед его мысленным взором, но в каком виде?!

Она гримасничала, чего никогда в жизни не делала, показывала язык и вместо там всяких нежных слов посылала Меткую Руку ко всем чертям!

Саньку охватило отчаяние. Это потому, утешал он себя, что я не влюблен. Был бы влюблен, по-другому бы предстала.

«Бревно! — ругал он себя.— Стоптанный валенок!.. Старая кочерга!.. Люди как люди — влюбляются, страдают, а ты даже этого не можешь!.. Нет, могу! — опроверг он тут же сам себя.— Возьму вот и напишу ей письмо… Вот только как написать — в стихах или в прозе?.. А что если азбукой Морзе?..— От этой неожиданно пришедшей блистательной мысли Санька пришел в восторг.— Так и сделаем!..»

Вырвал из новой тетради два листа лощеной бумаги, вытер промокашкой перо и, поминутно сверяясь с Сенькиным заветным листиком, сочинил к началу занятий довольно длинное любовное послание…

По расписанию первые два урока отводились истории. На прошлом занятии Семен Иванович рассказывал им об экономической мощи Германии, а потом, как всегда, углубились в древнюю историю Российского государства. СИМ поведал о сарматах, которые в старину жили в Прикаспийских степях.

Женщины этого племени вместо того, чтобы готовить пищу и шить одежду, охотились и сражались. Они были ловки, отважны. Воины соседних племен при виде сарматок, летящих верхом на конях, тут же обращались в бегство…

«Вот, оказывается, каковы были наши далекие прапрапрабабушки! — с уважением подумал Санька, запечатывая письмо к Казанковой.— Вот если бы Настенька была такой, как сарматка, уж тогда бы я в нее бы влюбился по-настоящему!..»

В школу Меткая Рука пришел за пять минут до начала занятий. Вид у него был мрачновато-таинственный. Девчонки не преминули заметить это.

— Санечка,— подошла Казанкова,— что с нами стряслось? Задачка по геометрии не получилась? Хочешь, дам списать? — Голубые глаза с раскосинкой прямо-таки лучились собственным превосходством. Мелкие светлые кудряшки подрагивали от прилива веселости. Аккуратный прямой носик и тот принимал участие в явном поддразнивании лучшего ученика класса. Губки трепетали от сдерживаемого смеха. Этого Меткая Рука стерпеть не мог.

— Чего пристала? — рявкнул он.— «Списать»! Да если я захочу, любую задачку не только за седьмой, но и за восьмой класс решу!.. Лучше в зеркальце поглядись — кудряшки, как у чучела-чумичела, а туда же!!

Настенька вспыхнула. Яркий румянец залил ее щеки, шею, лоб. В глазах блеснули слезинки.

«Все!..— с ужасом подумал Меткая Рука.— Вот тебе и влюбился!.. Чего доброго, еще разревется, придется перед СИМом оправдываться…» Семен Иванович за такие художества спуску не даст. Женщины, говорит он, существа особые! Они, дескать, все на свете воспринимают более тонко, чем мужчины! Потому-то СИМ и требует отношения к девчонкам изысканно-рыцарского.

Санька горестно вздохнул. Ему стало жалко самого себя. Вынул из кармана письмо, поморщился, как от зубной боли: «Теперь его Настеньке не вручишь, примет объяснение в любви за насмешку. Чего доброго, на учком вытащит. Зойка — ее подружка. Узнает — прилипнет, как смола!..»

А он так старался! Меткая Рука распечатал письмо и слегка повеселел: точки и тире, поглядывавшие на него со страницы, увлекли его с грешной земли в мир циклонов и рокочущих волн.

Санька увидел себя на мостике парусного корабля.

Свистит, ветер. Поскрипывают снасти. Гремит штуртрос, поворачивая перо руля в нужную сторону. За штурвалом лихой матрос Кимка Урляев, рядом с капитаном Подзоровым — первый штурман Семен Васяткин.

Слева надвигаются скалы.

— Лево руля! — встревоженно кричит Санька.

—Ты что, спятил?! — толкает его локтем в бок Кимка.— Урок начался, а ты…

— Подзоров! — раздается строгий голос Семена Ивановича.— В чем дело?

Тридцать пар любопытных глаз устремляются на Саньку.

Краснокожие сидят за третьей партой в левом ряду у окна. За окном беззаботно шумят листья тополя, о чем-то щебечут скворцы. Санька с завистью смотрит на плывущие высоко в синем небе облака и молчит.

— Подзоров, мы ждем!..

«Надо что-то отвечать,— как-то излишне спокойно думает Меткая Рука,— а что? Ведь не объявишь при всех, что на уроке мечтаешь о битве с ураганом, чего доброго разобидишь СИМа! А соврать, что думал о промышленности Германии, язык не поворачивается…»

— Ну!..

— Семен Иванович, вчера я от друга письмо получил, из Баку, он студент морского техникума… Интересно!..

— Чем же оно тебя так покорило, что даже про урок позабыл? — Голос у Семена Ивановича ровный, даже доброжелательный. Значит, не сердится. Точно! Очков не снимает и платочком их не протирает — верный признак, что все в порядке.

— Интересно они живут, Семен Иванович, флажный семафор учат, азбуку Морзе… Между прочим,— фигурнул Санька,— азбуку Морзе я уже выучил… Азбуку мне Сенька прислал…

— Похвально! — одобрил СИМ.— Хотя это к курсу истории и не относится, но… учитывая международную обстановку, похвально…— Он подошел к карте Европы и, показав на запад, сказал: — Можете поверить мне, фашисты не успокоятся до тех пор, пока не испытают наших сил… Свободная Россия для них, что кость в горле! А потому надо готовиться к защите своего отечества… В общем, вот что, предлагаю организовать кружок юных разведчиков. Руководство я беру на себя. Как вы уже знаете, в молодости я был геологом. Тогда-то я и изучил радиодело. Помощниками своими назначаю Подзорова и его дружка Урляева… Но об этом поговорим после уроков, а теперь — за дело! Кто хочет рассказать о полезных ископаемых Германии? Казанкова? Ну что ж — отвечай ты!..

Настенька бойко затараторила, что в Руре сосредоточены основные богатства Германии: железные руды, каменный уголь…

— Ты что же не сказал мне о Сенькином письме?! — сердито запыхтел Кимка, снова вонзая свой острый локоть приятелю в бок.— И азбуку Морзе не дал?!

— Так мы же с тобой еще не виделись,— буркнул Санька, потирая ушибленный бок.

— А почему ты не пришел сегодня утром, обещал и не пришел!

— Уроки учил.

— Ха! Так я тебе и поверил!.. Азбукой Морзе занимался, выставиться перед всеми захотелось!.. А друга, значит, побоку!

— Это ты меня по боку, а не я тебя! — И Санька снова почесал ушибленный бок.— Вон как двинул — аж искры из глаз!

— Двинул! — голос Кимки смягчился.— Это я еще не сильно. А если бы и вполсилы, тогда бы узнал, где раки зимуют!

— Ким, а где они зимуют? — сострил Санька.

— А я почем знаю! — отмахнулся Соколиный Глаз.— Так почему же ты не пришел все-таки?

— Сказать?

— Скажи.

— А не разболтаешь?

— Честное-пречестное!

— Тогда слушай!..— Санька перевел дыхание, словно собираясь нырнуть на дно Воложки, и выпалил: — Знаешь что, Кимка, а я влюбился!

— В кого это? — подозрительно прищурился Соколиный Глаз.— Уж не в Зой…— и оборвал себя на полуслове.

— Да нет,— успокоил его Санька,— не в…— Горбушку, хотел он сказать, но, сообразив, что Кимка может обидеться за Горбушку, обронил: — Не в нее…

— Ври! — усомнился Соколиный Глаз.— Больше не в кого!

— А Казанкова?!

Кимка хотел рассмеяться, но сдержался: «Кто ее знает, эту любовь! Говорят же: «Любовь зла — полюбишь и козла!» Может, Казанкова для Саньки и есть тот самый козел! Пусть любит Казанкову, если ему так нравится, лишь бы к Сониной не подкатывался!» С недавних пор Кимкина душа обогатилась новым чувством — чувством ревности. И хотя Соколиный Глаз на словах этого низменного чувства не признавал, но всеми своими селезенками его чувствовал, особенно когда подходил к зеркалу н начинал разглядывать свое лобастое толстощекое лицо.

«Прямо скажем, ты не красавец, не то, что Санька! — говорило ему его собственное отражение.— А потому бойся соперников!» Кимка ершился, сопротивлялся, гнал из головы столь низменные думы, но они лезли в нее все упорнее. Тем более что на Кимкино предложение дружить Зойка ответила смехом. Правда, потом объяснила этот неуместный смех тем, что они и без того дружат вот уже целых шесть лет. Чего же, мол, надо еще? Кимка было заикнулся о поцелуе. Но Зойка пригрозила учкомом, и Соколиный Глаз капитулировал, залопотав, что, мол, поцелуй это — так… Во всех книжках, мол, пишут, что те, кто дружит, обязательно целуются. Но он, Кимка, на этом, мол, не настаивает…

Тогда Зойка смилостивилась и разрешила ему чмокнуть ее один раз в щеку, что Кимка добросовестнейшим образом и проделал.

И вот теперь пришел черед влюбиться Саньке.

«Тоже нашел себе звезду в небе! — осудил в душе Кимка друга.— Лучше никого нет как будто! — И сам же себе возразил: — А что, остальные девчонки в классе разве лучше этой кудрявенькой куколки? Нисколько. Все, как одна,— воображалы и задаваки! Санькиной стоптанной подметки не стоят… Вот Зойка — это другое дело!»

— Ну и что же ты? — спросил он Меткую Руку,— Говорил с ней? Дружбу предложил?

Санька вытаращил глаза:

— А разве это нужно?

— А как же! — с видом знатока пояснил Кимка.— И потом, когда обо всем договоритесь, надо непременно поцеловаться!

— Ким, а может, целоваться не надо?

— Не надо? Да ты что?

Помолчали. Оба сделали вид, что внимательно слушают ответы товарищей по классу, тычущих указкой в желто-зеленое поле карты. Но каждый думал о своем: Кимка — о новой взрывчатой смеси, Санька — о распроклятой Настеньке. При одной мысли, что ему придется целовать эту зазнайку, ему делалось страшно.

«И неужели без этого нельзя? — в сто первый раз спрашивал он сам себя и сам же отвечал: — Наверное, нет… если верить книгам и кино. Да и Соколиный Глаз врать не станет!..»

Санька вопросительно посмотрел на Казанкову, успевшую уже заработать «отлично» н восседавшую важно на своем месте, на второй парте, в центре… Настенька перехватила его взгляд.

— Чего ты? — спросила она беззвучно, одними губами.

«Сейчас или никогда! — решил Санька.— Отдам ей письмо, и дело с концом. А может, не стоит?» Меткая Рука вскрыл письмо и начал перечитывать: «Я вас люблю, чего же боле, что я могу еще сказать?»

«Пушкин! — вздохнул Санька.— Для него, может, это и хорошо! А для Подзорова неубедительно!..» Нет, такого письма он ей не отдаст. Лучше напишет новое, и буквами, а не значками Морзе.

Сказано — сделано. Санька разорвал «домашнее сочинение» на множество мелких клочков и сунул их в парту. Вырвал из тетради в клеточку чистый одинарный лист и быстро вывел:

Записку скатал шариком и бросил Казанковой прямо на колени. Настенька взяла послание в руки и стала не спеша разворачивать.

Зойка, Настенькина соседка по парте, тут же сунулась к Казанковой с вопросом:

— Что там?

— Ничего,— ответила Настенька.— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали!..

— Подумаешь! — разобиделась Зойка.— Секретики!.. Да, может, у меня секретов побольше вашего!.. Пожалуйста, не говорите, сделайте одолжение! — И она демонстративно повернулась к подружке спиной.

Казанкова невозмутимо развернула записку. Прочла ее раз-другой, недоуменно подняла бровки, словно бы спрашивая Саньку, что же все это значит? Но Меткая Рука загадочно молчал, и Настенька кивнула кудрявой головкой, что означало: ладно, мол, я согласна остаться после уроков в школе…

Но остаться в классе им не удалось. Сразу после уроков состоялось первое занятие кружка юных разведчиков.

Глава восьмая

К великому огорчению Соколиного Глаза, старостой кружка юных разведчиков выбрали Саньку, а не его, хоть он из кожи лез, проявляя свои организаторские способности: составил по алфавиту список членов кружка, собственноручно написал объявление о том, что все учащиеся седьмых и восьмых классов могут записаться… и так далее.

Когда СИМ предложил вести на занятиях специальный дневник, Кимка и тут оказался на высоте.

— Семен Иванович,— заторопился Кимка,— разрешите вести его мне.

На что последовало:

— Хорошо, Урляев! Быть вам посему начальником штаба!.. Как, ребята, не возражаете?

— Нет! Не возражаем! — загалдели юные разведчики, обрадованные тем, что нашелся-таки человек, готовый взять на себя самое нудное дело — вести канцелярские бумаги.

— А командиром пусть будет Санька Подзоров,— предложила Зойка Сонина.

— Ничего не имею против,— кивнул русой, слегка посеребренной головой Семен Иванович.— Как, друзья, утверждаем?!

— Согласны!

— Утверждаем!..

Так Санька стал командиром.

На первом занятии выработали программу обучения юных разведчиков. В нее вошло: изучение азбуки Морзе, хождение по азимуту, определение стран света по солнцу и звездам, стрелковое и саперное дело…

Оказалось, что удивительный СИМ все эти предметы прекрасно знает, и не просто знает, а лучше, чем отличник третьего класса таблицу умножения.

К радости и удивлению ребят, историку пришлось приоткрыть еще одну удивительную страничку из своей жизни. Оказалось, что хрупкий очкарик, как его называли некоторые отпетые лоботрясы, в молодости был прославленным разведчиком Конной армии Буденного. Больше того, за геройскую работу в тылу беляков награжден орденом Красного Знамени.

Непоколебимый авторитет СИМа в мгновение ока поднялся выше облаков. Юные разведчики каждое слово своего наставника стали ловить, затаив дыхание.

Первое занятие юных разведчиков закончилось поздно вечером. Большая часть кружковцев навязалась в провожатые Семену Ивановичу. Он жил в одном из двухэтажных домов-новостроек. К этой группе примкнули и Кимка с Зойкой. Санька тоже было пристроился к ним. Но Настенька Казанкова напомнила ему о записке, и Меткая Рука вынужден был незаметно отстать от своего закадычного дружка.

Вот они и вдвоем.

«О чем с ней говорить?» — думает Санька. Раньше, до того, как ему пришло в голову влюбиться в Настеньку, он себе подобных вопросов не задавал. Просто говорил с любой девчонкой, что приходило в голову: рассказывал о прочитанных книгах, о новом кино, просто о своих мальчишьих делах. И ничего — все вроде шло как надо! И вдруг он ломает голову из-за такого пустяка!

«A-а, буду молоть ей всякую чушь, что на язык подвернется»,— решает он.

— Настя, ты мою записку прочитала? — спрашивает Санька и злится на себя за глупый вопрос. Но тем не менее он с волнением ждет ответа.

— Прочитала,— после довольно длинной паузы отвечает девочка.— А что?

«Что?! Что?! — злится Санька.— Если бы я знал что!»

— Так ты согласна со мной дружить?

От яростных ударов сердца аж звенит в голове. Санька пробует взять себя в руки, начинает насвистывать: «Три танкиста, три веселых друга…»

— Согласна…— едва слышно шепчет Казанкова.

— Как согласна?! — удивляется Санька. Лишь сейчас до его сознания доходит, что отныне он и Настенька связаны взаимным обещанием, что они должны относиться друг к другу по-особенному. Это пугает его. Но отступать уже поздно. Надо начатое дело доводить до конца.

— Значит, теперь ты мой друг, а я твой…

— Да-а…— лепечет Настенька.

— Мы должны друг друга лю… уважать,— вовремя поправляется Санька.

— Да-а…—звучит еще тише.

— Быть верными друг другу.

— Да-а…— кажется, что вот-вот девочка расплачется. Саньке жалко ее, но он уже не в силах остановиться, говорит и говорит, сам не зная о чем.

— Ну я пошла,— прерывает его Настенька. Стоит и ждет: может, догадается проводить? Но Саньке это и в голову не приходит.

— Пошла? Ну давай! И я пошел,— говорит он и уходит.

Настенька с обидой смотрит ему вслед. Потом срывается и бежит, чуть не плача.

Дома Саньку ждала приятная неожиданность: квартира была ярко иллюминирована. «Значит, все в сборе! — решил Меткая Рука.— Небывалый случай: папа раньше, чем обычно, пришел домой, что бы это значило?»

— Входи, входи, командир! — такими словами встретил Саньку Григорий Григорьевич.— Докладывай, юный разведчик, интересно ли прошло занятие?

Меткая Рука рот открыл от удивления.

«И до чего же здорово работает наша контрразведка! — с восторгом подумал он.— Только-только организовали кружок юных разведчиков, а отцу уже все известно!»

— Чего хлопаешь глазами? — рассмеялся старший Подзоров.— Понимаю, мы удивлены, ломаем голову: откуда вдруг чекистам стала известна военная тайна мальчишек, не так ли?

— Так…— Санька даже дышать перестал от захлестнувшей его новой волны удивления.

— Ха, а еще командир юных разведчиков! А того и не знаешь, что отец твой и твой наставник СИМ — так вы, кажется, зовете дружка моей юности Семушку — однополчане, вместе у Буденного служили…

— А почему же ты об этом ни разу даже не заикнулся? — Санька с укором посмотрел на отца.

— А как ты считаешь,— ответил тот,— этично ли кричать во всеуслышание, что ты друг прославленного героя?

— Нет,— перевел дыхание Санька.

— Потому и помалкивал…— Григорий Григорьевич откинул со лба прядку сбившихся волос и, положив ладонь на голову Саньки, добавил: — А потом я думал, что вам все известно от самого Семена… А тот, оказывается, тоже помалкивал!..— Подзоров-старший рассмеялся.— И лишь сегодня, когда он зашел ко мне посоветоваться о программе занятий юных разведчиков, все и выяснилось. Тут мне пришлось применить командирскую власть, чтобы этот скромник рассказал вам о некоторых своих подвигах и боевых наградах. Дети должны походить на своих отцов, только… быть еще лучше их, еще отважнее!.. Вот и вся наша тайна…

— Здорово! — Санька схватил отца за руку и потащил к дивану.— Так, значит, ты был командиром Семена Ивановича, да?

— Да вроде того…— Григорий Григорьевич заглянул сыну в глаза.— Понимаешь ли, я считался его командиром, а на самом деле Семен был сам себе командир, ведь находился-то он там, где меня не было, в тылу белых… Пробрался в штаб самого Врангеля. Вот и пораскинь своими мозгами, какой герой ходит у вас в наставниках!.. А ты — почему, дескать, я молчал о нашей дружбе? Рядовому человеку негоже талдычить на каждом перекрестке, что он знаком, скажем, с наркомом или с прославленным писателем.

— Ха, какой же ты рядовой?! — вдруг запротестовал Санька.— А именное боевое оружие кому товарищ Буденный вручил, а?

— Ну, это пустяки… То есть я хотел сказать, что оружие не пустяки, а…

— Выкручиваешься, командир! — закричал Санька, налетая на отца.— Держись Цыган, сейчас Тюрин тебя положит на обе лопатки!

Санька и его отец, как и все заводчане мужского пола, пристально следили за успехами мастеров классической борьбы и знали их всех по именам. В последние годы особую популярность у болельщиков завоевал бывший астраханский кузнец Иван Тюрин — преемник Ивана Поддубного, человек силы богатырской. Цыган тоже пользовался всеобщим признанием. Этого борца любили за техничность и изящество.

При всей занятости Григория Григорьевича он находил время повозиться с сыном, развивая его волю и закаляя физически. На сей раз борьба, к явному огорчению новоиспеченного Тюрина, закончилась его полным поражением. Григорий Григорьевич в мгновение ока положил Саньку на обе лопатки, нажал ему пальцем на нос, как на кнопку, н объявил:

— Хватит с тебя!..

На шум с кухни пожаловала Мария Петровна. Обычно в таких поединках она брала сторону сына, включалась в игру, и тогда победа ускользала от Григория Григорьевича, который потом, лукаво посмеиваясь, приговаривал:

— Куда же мне против двоих, да еще таких богатырей!..

На этот раз Мария Петровна даже не улыбнулась, глядя на возню мужчин. Глаза ее были почему-то заплаканы.

— Ты чего, мам? — забеспокоился Санька.

— Ничего,— ответил за нее Григорий Григорьевич.— Видишь ли, командование посылает меня в ответственную длительную командировку, вот мама немножко и расстроилась. Говорит, что трудно будет одной порядок в доме держать. А я ее успокаиваю: как же, говорю, одна, когда Санька с тобой, мужчина, можно сказать, уже взрослый…— старший Подзоров просительно посмотрел на жену, словно бы приглашая ее включиться в веселый разговор. А Мария Петровна в ответ сказала:

— Папа уезжает на финский фронт… Добровольно… Все пороги у начальства обил, как будто без него там не справятся…— И она снова поднесла платок к глазам.

— Ты что, мама?! — закричал Санька.— Надо радоваться, а не плакать! Папа герой — не всякого на фронт пошлют, а его послали, значит, верят в него!.. Повоюет месяц-другой и вернется… Может, даже с орденом, как у Семена Ивановича… Эх, мне бы с ним вместе, да не возьмут!..

— Навоюешься еще,— с грустью сказал отец.— Большая война впереди… А это — разведка боем…

— Вот и Сенька мне пишет тоже, что «в воздухе пахнет порохом…»

— Правильно пишет твой Сенька.— Григорий Григорьевич обнял жену.— Что делать!.. Надо!.. Трудные идут времена!.. Ты вот что,— обратился он снова к Саньке.— Если без меня возникнут какие-то сугубо мужские вопросы, обращайся к Бородину. Он парень умный, добрый, к вам с Кимкой относится, как к младшим братьям… Соображайте, значит.— И неожиданно озорно подмигнул.— Ну, мать, поздравь нашего сына с повышением. Его сегодня назначили командиром юных разведчиков. Да и Сергею Бородину тоже повышение — за меня остается!.. Табуном валит молодежь в начальники!..

В другое время Мария Петровна восприняла бы последние новости заинтересованно. Стала бы расспрашивать, как у Саньки прошел его рабочий день. А сейчас она просто как-то бесцветно улыбнулась и принялась укладывать Григорию Григорьевичу в походный чемодан из фибры нижнее белье, носки, рубашки.

«Странные эти женщины! — отметил про себя Санька.— Там, где надо радоваться, они плачут, и наоборот, там, где надо плакать, они радуются?!»

Рано утром за отцом заехала полуторка. Григорий Григорьевич забросил чемодан в кузов, обнял жену и сына, расцеловал их и, влезая в кабину, сказал на прощанье:

— Будьте умниками, не скучайте. Если писем долго не будет, не беспокойтесь — так надо. Новости сообщит Бородин!.. Салют, командир!.. Береги маму!..

Хлопнула дверца, полуторка заурчала, и машина скрылась за домами.

Санька гордился отцом и радовался его успехам, одно его огорчало — категорический отказ Григория Григорьевича взять сына провожатым до аэродрома, откуда спецрейсом группа командиров отбывала на фронт.

Глава девятая

Настенька Казанкова к дому подходила зареванная. Жила она на берегу Воложки, с левой стороны острова-кита, в частном секторе… У ее родителей, а значит и у нее, в частном владении были небольшой деревянный домишко, небольшой фруктовый садик, небольшая моторная лодка.

Настенька Казанкова этим гордилась, а Санька Подзоров «кулацкие накопления» глубоко презирал.

Вспомнив о Саньке, девочка снова всхлипнула.

— Это кто тут нюни распускает? — из соседнего переулка вынырнул узкоплечий подросток.

— Кто это? — испугалась Настенька.

— Я… Не бойся.— Казанкова узнала соседа Митеньку Сарлутова. И хотя в поселке отчаяннее Митеньки никого не было, девочка успокоилась. Для нее давно уже не было секретом, что этот сорвиголова относится к ней с обожанием.

— Кто тебя обидел? — Митенька прищурил свои маленькие темные глазки, пытаясь прочесть Настенькины мысли.— Скажи, и мы так проучим твоего обидчика, что он и внукам закажет, как поднимать руку на поселковых девчонок! — Сарлутов лихо сплюнул себе под ноги.

В последнее время имя Сарлутова стало греметь по всему Заячьему острову. Митенька по совету какого-то старшего дружка сколотил банду из отчаюг-подростков. Мальчишки по указанию Митеньки опустошали «вражеские» сады и огороды. Сверстников своих, которые пытались оказать им сопротивление, они жестоко избивали, Митеньку уже дважды предупреждали в милиции, он дал слово больше не безобразничать и затих вроде бы… Перестал самолично участвовать в «карательных экспедициях», зато «армия» его обнаглела еще больше.

Подзоров давно уже нравился Настеньке, но самолюбие не позволяло ей сделать самой первый шаг. И вот он, Санька, сам сделал этот первый шаг. Сам, первый, предложил дружить. Предложил, а проводить не догадался. Смеется он над ней, что ли? Мысль эта обожгла Настеньку. Она всхлипнула.

— Говори, кто он?! — Сарлутов взял Казанкову за руку и нежно погладил ей плечо. Девочка вздрогнула: Митенька никогда ей не был симпатичен, и она машинально отдернула руку. Сарлутов нахмурился.

«А что если,— подумала она,— сказать соседу, чтобы он проучил воображалу Подзорова? Пусть надают красавчику тумаков, будет знать тогда, как ее оскорблять!»

Месть сладка, слышала Настенька, и она решила проверить это на деле.

Всхлипнув еще раз — теперь уже нарочно! — она сказала снова нахмурившемуся соседу:

— Дмитрий! — Казанкова всегда называла Митеньку полным именем. Это звучало как-то по-взрослому и нравилось обоим.— Дмитрий,— повторила она, лихорадочно придумывая историю, выслушав которую, Сарлутов загорелся бы гневом, но не таким, чтобы это грозило Саньке серьезными побоями, а так… слегка.— Понимаешь,— продолжала Настенька,— сегодня в школе меня обидел Подзоров. Ты, конечно, знаешь его? Это тот самый мальчик, который вместе со своими дружками весной спас одну девушку от бандитов.

— Еще бы не знать! — буркнул Митенька. Он бы мог сказать, что совсем недавно об этом Подзорове ему в письме напомнил его старый кореш Степан Могила, сидящий ныне в тюрьме, но благоразумно промолчал.

— Так вот,— продолжала щебетать Казанкова,— он, этот противный мальчишка, разлил чернила на мою тетрадь по алгебре… Нарочно! — добавила она, боясь, что Митенька из-за такого пустяка, как испачканная чернилами тетрадь, не захочет связываться с парнем, в храбрости которого никто на заводе не сомневался.— Ты его поколоти… Ладно? Только не сильно…

— Ладно,— усмехнулся Сарлутов,— ради тебя чего не сделаешь! — А про себя подумал: «Как все ловко складывается — Степка приказал изуродовать этого «легавого», а тут — раз! — предлог лучше не придумаешь!.. Уж мы его распишем!.. А если что — пожалуйста, дадим в милиции показания, что «заступились за отличницу, которую хулиган оскорбил…» — Митенька хихикнул.

— Ты чего? — насторожилась обиженная.

— Ни-че-го… Успокойся, киса, все будет в порядке…— И Сарлутов попытался обнять свою соседку.

— Не надо! — вырвалась та.

Затопали рассерженно каблучки. Хлопнула калитка. И Митенька остался один.

«Вот психованная,— подумал он.— Не знал, что она такая недотрога!.. Надо помириться. Пусть заманит этого задаваку в наши края. И тогда… Степка Могила будет доволен…»

Сарлутов подошел к казанковскому дому и осторожно трижды постучал в окно. Он знал, что все Настенькины подружки так вызывают свою обожаемую отличницу на улицу.

Снова стукнула калитка. Выглянула Настенька. Она была в стареньком, домашнем платьице, которое делало ее совсем маленькой и невзрачной.

— Кто? — спросила она.— Зоя?

— Это я, Насть…— Митенька вынырнул из-за могучей ветлы, росшей возле дома Казанковых.— Понимаешь, хочу за давешнее попросить прощения… Я ведь не нарочно, сама знаешь… Нравишься ты мне давно!

Митенька растроганно зашмыгал длинным мясистым носом. Настеньке стало жаль отчаянного парня. Сарлутов не мальчик, ему в этом году стукнуло шестнадцать, из атаманов атаман, его не то, что мальчишки, а взрослые побаиваются. Особенно после того, как Митенька бросился с ножом на обидчика много старше и сильнее себя. И вот такой отчаюга стоит перед ней как маменькин сынок и просит прощения.

Взошла луна. Ее свет приукрасил Митеньку, укоротил его впечатляющий нос, сделал покруглее впавшие щеки, даже росту прибавил и в плечах размах увеличил.

— Так ты не сердишься? — снова спросил Митенька.— Не сердись, даю тебе слово, больше такое не повторится… А пижона Подзорова я проучу завтра же… Так, слегка… Чтобы не обижал таких мировецких девчонок. Только вот что… Постарайся помириться с ним завтра… Надо, чтобы он пошел тебя провожать… Сможешь уговорить его?

Митенька тревожно посмотрел на Казанкову: согласится или нет?

Девочка отвела глаза в сторону. Когда Настенька волновалась, глаза ее косили больше обычного. Она это знала, потому и старалась не глядеть собеседнику в лицо, когда бывала чем-то расстроена.

— Может, не сумеешь? Этому задаваке не всякая девчонка сможет завести шарики за ролики!..

Митенька знал, куда направить удар. Казанкова самолюбива, как сто индюков вместе взятых, такого она не снесет! И точно: Настенька выпрямилась и затрепетала, как туго натянутая струна, откинула головку назад, как бы говоря: «Это кто же — я не смогу завести шарики за ролики? Заведу даже такому задаваке, как Подзоров!» А вслух сказала:

— Завтра после уроков он пойдет меня провожать… Идти будем мимо мазутной ямы… Все. До свидания!

— До свидания! — Митенька удивленно присвистнул, глядя вслед рассерженной девчонке.— Вот это скипидар!..

…На занятия Санька пришел гордый и смущенный. Гордый тем, что его отца отправили на фронт по распоряжению самой Москвы! А смущенный… смущенный тем, что чувствовал себя виновным перед Настенькой. Понял, что совершил промах, не догадавшись проводить ее до дому. После этого она на него и смотреть не захочет.

Но странное дело! Когда Санька зашел в класс, Казанкова первая подошла к нему, поздоровалась как ни в чем не бывало. Об отъезде Санькиного отца на финский фронт все уже знали. И Настенька сказала Саньке сочувственно:

— Таким отцом, как твой, надо гордиться! Желаю, чтобы он вернулся здоровым. И, само собой, с наградами!..— И Казанкова крепко, по-мужски, пожала Саньке руку. Это согнало с его души «последние тучки рассеянной бури».

— Поговорим вечером,— шепнула она, уступая место другим девчонкам и ребятам, спешащим пожать руку сыну героя.— Проводишь меня, ладно?

Прозвенел звонок. Взбудораженные ученики неохотно разошлись по своим партам. Заняли свои «плацкартные места» — по выражению Соколиного Глаза — и командир с начальником штаба отряда юных разведчиков.

— Ты куда это вчера запропастился? — зашептал Кимка, испытующе заглядывая Меткой Руке в глаза.

— Куда, куда? На кудыкину гору, вот куда! Там кошку дерут, тебе ножку дадут!..

— Брось финтить! — Кимка хитро улыбнулся.— Ее провожал, да? — бросил быстрый взгляд на Казанкову.— Я так и понял… Ну, что — договорились? Вот и порядок в кавалерийских частях!..— Глаза у начальника штаба стали такими хитрющими, что превратились в две поблескивающие щелочки.

В класс вошел высокий плешивый человек — учитель немецкого языка, и урок начался. Задав перевод из учебника, учитель погрузился в дремотное состояние, а ученики, раскрыв для вида тетради, занялись каждый своим делом.

Кимка с Санькой стали обсуждать программу очередного занятия кружка юных разведчиков. И начальник штаба, и командир единогласно пришли к следующему решению: очередное занятие целиком посвятить освоению топографической карты их области…

Зойка Сонина и Настенька Казанкова в это время щебетали о своем и, между прочим, личном. Так, например, Зойка под величайшим секретом сообщила подружке, что они с Кимкой поцеловались перед тем, как расстаться.

— А у вас как с Санькой? — розовощекое лицо Зойки даже несколько побледнело от любопытства. Настенька, вспомнив вчерашнюю историю с провожанием, вспыхнула, как брошенный в кипяток рак, и закусила губу от злости.— Что же ты молчишь? — продолжала наседать на подружку Сонина.

— Дай честное пионерское, что никому не проболтаешься!

— Честное пионерское!

— Тогда слушай. Этот воображала вчера меня оскорбил… Но зато сегодня вечером, когда он пойдет меня провожать, ему преподадут урок вежливости…

— Кто? — глаза у Зойки округлились.— Что ты задумала? Ведь это же предательство…

— Ах так! — рассердилась Казанкова.— Отныне я тебе больше не скажу ни слова!..

— Не говори, но я Подзорова предупрежу…

— Но ты же дала честное пионерское!..

Зойка растерянно замолчала. Она теребила хвостик пшеничной косы, не зная, что ей делать в столь сложной ситуации.

«Что, съела?!» — торжествовала Настенька. Ее раскосенькие глазки торжествующе поблескивали, мелкие кудряшки радостно подрагивали.

— Что ж, твоя взяла! — наконец с трудом выдавила из себя Зойка.— Но отныне мы не подруги, так и знай… И потом, если с Подзоровым что случится, в школу лучше не приходи!

— Ха, так я вас и испугалась… Да стоит мне сказать Митеньке, и…

И хотя Казанкова тут же прикусила губу, Зойке все стало ясно. Вот, оказывается, с кем водит дружбу эта тихоня.

На перемене Сонина незаметно подала Кимке знак, чтобы он следовал за ней, и выскользнула во двор. И там, в укромном уголке, под сенью пирамидальных тополей, под страшной клятвой — никому ни-ни! — намеками начала выкладывать о Настенькином предательстве. Кимка поначалу ничего не понимал.

— Зой, да говори ты по-человечески! Ей-ей, ничего не могу сшурупить…

— Не могу, Кимушка, дала честное пионерское… Но дело таково, что и молчать нельзя… А вдруг они Саньку убьют или так изуродуют, что потом и врачи не помогут.

— Да кто ОНИ?! — Кимка начал уже выходить из себя, щеки его загорелись румянцем, на скулах заходили желваки.

— Кто-кто, бестолковый! — рассердилась и Сонина.— Да Митенька Сарлутов и его банда…

Зойка всплеснула полными загорелыми руками: «Вот и выболтала секрет… Теперь никто моему честному пионерскому не поверит!»

Сонина явно расстроилась. Для всех пионеров честное пионерское было равносильно воинской присяге, каждый, кто хоть однажды нарушил его, становился человеком презираемым. Но в данном случае девочка поступила правильно. Кимка понимал это, но нужных доводов для ее успокоения не находил.

— Зой, да не переживай ты!.. Какая же это честность, если тайна, которую ты скрываешь, направлена против твоих друзей?! Больше того — она на руку врагам… И выходит: в данном случае честность равносильна предательству…

— Что же делать? — Кимкины рассуждения соответствовали Зойкиному понятию о дружбе и о чести, и она несколько успокоилась. Отговорить бы Саньку от дружбы с Казанковой — не сумеют, Меткая Рука — человек слова, если он пообещал Настеньке встретиться с ней после уроков и проводить ее домой, пойдет… не побоится никого на свете.

— Кимушка, что же ты молчишь?!

— Думаю… Ага, осенило!.. Надо сказать Кешке… Вот что, Зой, следующий урок у нас физкультура, да?

— Физкультура.

— Ты иди на занятие, а я дуну к Кешке на дебаркадер… Саньке и виду не подавай, что чем-то обеспокоена, да и Казанковой тоже… Пусть себе идут после уроков куда им вздумается… А мы — за ними…

— Но ведь у Митеньки целая банда.

— Ха, ты не знаешь Кешки Кнопочки!.. А потом и Соколиный Глаз тоже чего-то стоит!..— И Кимка, бросив на ходу: — Скажи физкультурнику, что я в поликлинике — жилу растянул,— перемахнул через невысокую школьную ограду и был таков.

После уроков был сыгран общешкольный пионерский сбор. Вместе с пионерами на линейке выстроились все учителя, весь комсомольский актив школы. Директор, подведя итоги занятий за первый истекший месяц, поблагодарил ребят за хорошую учебу, а также одобрительно отозвался о патриотическом зачине ребят из восьмого «Б», организовавших кружок юных разведчиков. Да и в других классах посоветовал организовать такие же кружки.

— А в зимние каникулы,— закончил он,— проведем всей школой военную игру.

Предоставили слово СИМу. Семен Иванович рассказал о программе юных разведчиков, поделился первыми впечатлениями, вынесенными с занятия в восьмом «Б».

— Я считаю,— сказал Семен Иванович,— игра в юных разведчиков может стать настоящим делом, если к ней отнестись серьезно. Кто из вас знает азбуку Морзе, поднимите руку!..

Вверх взметнулись две руки — Санькина и Кимкина.

— Подзоров и Урляев… Мало. А представьте себе, что идет война. И в вашем боевом отряде выбыл радист. Со всех сторон наседают враги. Командиру срочно надо передать радиограмму своим о помощи. Кто это сделает? Кто? Я спрашиваю вас, друзья!

— Юный разведчик! — отчеканили Кимка и Санька.

— Точно,— подтвердил Семен Иванович.— Или, скажем, вы получили боевое задание: взорвать мост в тылу врага… Кто из вас сможет подложить под мост взрывчатку и взорвать пролет?

— Мы! — откликнулись Меткая Рука и Соколиный Глаз.

— Как?! — удивился директор.

— Могут,— подтвердил историк и, рассмеявшись, добавил: — Опыт у них и в этом деле немалый… Но, к сожалению, не тот, за который дают награды и благодарят от имени народа…

Санька и Кимка опустили головы: конечно, взрывать они взрывали, да не то, что нужно!

— Еще раз напоминаю вам, ребята, о самом главном, что делает нашу Красную Армию непобедимой, это: дисциплина, железная дисциплина, и классовая партийная сознательность!.. Никогда не забывайте о том, что пионеры — смена комсомола, а комсомол, в свою очередь,— верный сын Коммунистической партии!..

Сейчас отцы некоторых пионеров,— СИМ посмотрел на Саньку Подзорова,— бьются за безопасность наших северо-западных границ. Порадуем же их отличной учебой и высокопатриотической сознательностью в каждом деле, за которое мы беремся! Итак, в поход за овладение воинскими знаниями!..

— Ура! — крикнули пионеры.— Ура нашей доблестной Армии и Военно-Морскому Флоту!

Затрубил горн, ударили барабаны. К первым загоревшимся в небе звездам взлетела песня «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы, пионеры,— дети рабочих!».

Домой расходились группами, переживая заново только что происшедшее.

Санька и Настенька шли рука об руку, позабыв о том, что они когда-то ссорились. Говорили о СИМе, о том, какой он молодчага. Восхищались новым пионерским знаменем, врученным на прошлом сборе заводскими комсомольцами, и конечно же о предстоящей военной игре…

Поравнялись с заводом. За высоким забором что-то грохотало, гудело и клокотало. Санька всегда с благоговением слушал это могучее дыхание современной техники, уютно разместившейся под высокими крышами заводских цехов. С каким бы удовольствием он встал за токарный или фрезерный станок и собственными руками выточил нужную стране деталь — какой-нибудь замысловатый винт для теплохода или хотя бы обычный болт для мясорубки.

Возле мазутной ямы дорога разветвлялась. Та, что уходила влево, была более короткой, но она пробегала по пустырю, правая, длинная, петляла по улочкам призаводского поселка.

Санька свернул налево.

— Пойдем лучше по той дороге,— предложила Настенька.— Там безопасней…

— Трусиха! — рассмеялся Санька.— Иди за мной, не бойся. Меткая Рука сумеет защитить свою подругу…

— А если их много? — вырвалось у Казанковой.

— Кого их? — не понял Санька.

— Да так…— замялась Настенька.

— А коли так, то идем…

И они повернули налево. Сзади послышались чьи-то осторожные шаги. Санька обернулся — никого.

«Почудилось, наверное,— решил он.— Кошка пробежала…»

Мазутная яма когда-то хранила тысячи тонн нефти для нужд завода. Потом каменная кладка дала где-то на дне трещину. Топливо стало уходить в землю. Его перекачали в баржи. За ремонт ямы было решено приняться тогда, когда она обсохнет, ядовитые пары выдохнутся… Потом за ненадобностью решили ее засыпать песком, да все откладывали… Так, время от времени, сбрасывали всякий сор-мусор с заводского двора. Но глубоченная яма от этого не становилась меньше. С одной стороны бывшее мазутное хранилище прижимается к глухому забору, с другой — к гнилому болоту.

Возле гнилого болота Подзорова и Казанкову поджидали какие-то ребята. Их было человек десять. Некоторые поигрывали стальными прутьями, другие помахивали металлическими цепочками…

— Дай закурить! — приблизился к Саньке их атаман, парень неширокий в плечах, примерно Санькиного роста.

— Не курю,— ответил Меткая Рука. Он узнал Митеньку и, чуя недоброе, заслонил собой подружку. Ватага усмехающихся подростков замкнула Подзорова в полукольцо. Они продолжали поигрывать стальными игрушками, пытаясь нагнать на своего противника страх.

«Положение не из блестящих! — Санька думал о себе как о ком-то постороннем.— Убить не убьют, побоятся, а покалечить могут, отступать некуда…» Сзади — Настенька и атаман банды. В руках Митеньки поблескивает нож. Казанкова его о чем-то горячо упрашивает…

— Ну что ж, раз у него нет огня, то дайте ему прикурить сами,— слегка картавя, произнес атаман. Стальные тросточки и цепи взвились над головой. Но тут раздался новый приказ:

— Отставить!..

Ватага замерла на месте. Санька обернулся и увидел такую картину: рядом с Казанковой стоят Кимка и Кешка. В руках у Соколиного Глаза темнеет какая-то круглая штуковина. Кешка левой рукой держит выкрученные за спину руки атамана, правой — тяжелую металлическую трубу. Зойка Сонина в стороне за что-то отчитывает Настеньку, а та, легонько всхлипывая, покорно кивает кудряшками.

— Нуте-с, рыцари гнилого болота,— с усмешкой произнес Кешка,— складывайте к ногам свое грозное оружие… Да побыстрее, а не то я напрочь откручу ручки вашему атаману. А для того чтобы вы убедились, что это не шутка, сейчас я вам продемонстрирую такое…— И Кешка потянул Митенькины ручки вверх, и тот взвыл не своим голосом:

— У-у-о-а!..

— Бросайте свои штучки-дрючки и уматывайте! — приказал Соколиный Глаз.— Иначе я брошу к вашим ногам вот эту «штучку»! А называется она бомбой… Ну а взрывается она, как всякая бомба,— Кимка хмыкнул многозначительно,— без предупреждения… Итак, раз…

Тросточки и цепи полетели в дорожную пыль, а их владельцы, не дожидаясь дальнейшего Кимкиного счета, бросились удирать прямо через болотистую хлюпь.

— Так-то,— констатировал Кешка.— А тебе, атаман, для науки, придется вложить малость.— И он отвесил Митеньке такие две оплеухи, что тот завертелся волчком.

Кнопочка с ходу поддал ему еще пинка и категорически посоветовал:

— Чтобы завтра до двенадцати дня духу твоего не было на нашем заводе. Не унесешь ног, пеняй на себя,— после обеда я сдаю твой ножичек в милицию, и три года исправительно-трудовой колонии тебе обеспечены… Так что… соображай сам. Ну как, исчезаешь или…

— Исчезаю,— прогундосил Митенька и трусцой засеменил по дороге в сторону поселка.

Плачущую, раскаявшуюся Настеньку провожали все вместе. Домой возвращались погрустневшие. Хоть Кешка с Кимкой и пытались острить, разрисовывая сатирическими красками только что разгромленную банду и ее поверженного атамана, но веселье не приходило.

Санька, узнав о предательстве Настеньки, в котором она, правда, покаялась, всю дорогу шел погруженный в невеселые думы.

Когда настала пора расходиться по домам, Санька, еще раз пожав руки своим друзьям-спасителям, поблагодарил их за выручку и сказал:

— Хоть и моя вина, а здорово вышло. Проучили мы Митеньку.

— И тех, что с ним были, тоже проучили,— сказал Кимка.

— Тех жалко,— сказал вдруг Санька.— Их бы отбить от Митеньки. А пока вот что, предлагаю не только военное дело изучать, а еще патрульную службу нести, следить за порядком, как вы, а?

— А что, решение командира правильное! — поддержал Саньку Соколиный Глаз.— Как ты считаешь, Кешка?

— Мозги у вас варят, ребятки, и варят хорошо, вот что я скажу! — и Кешка обнял своих новых друзей.— И помните, чуть что — Кешка не подведет, он всегда на вахте! Салют!..

Глава десятая

Война с белофиннами была войной недолгой, но как всякая война несла людям горе и заботы. В городе стало трудно с продовольствием и топливом. Возле хлебных магазинов появились хвосты очередей. Хлеба отпускали не больше буханки в одни руки.

Поначалу Кимка с Санькой восприняли походы за хлебом как новое приключение. Но уже через неделю ранние подъемы набили им оскомину. И Меткая Рука с Соколиным Глазом стали шевелить мозгами, что бы такое придумать, чтобы свести очереди за хлебом на нет. Но ничего дельного в голову не приходило. Над проблемой ликвидации очередей думали не одни только дети, ломали над этим голову и взрослые. И придумали: стали продукты выдавать в буфетах по месту работы и учебы. Очереди растаяли.

Хуже оказалось с топливом. Транспорт с нагрузкой не справлялся. Каменный уголь и дрова, занаряженные для жителей завода, находились где-то за тридевять земель. А холод уже полновластно хозяйничал в казенных квартирах и даже в избах частного сектора.

Как-то вечером к Подзоровым заглянул Сергей Николаевич Бородин. Не успел он переступить порог, как Санькино жилище наполнилось шумом.

— Магарыч с вас положен,— подмигнул он Меткой Руке.

— За что? — грустно улыбнулась Марии Петровна.— От Григория Григорьевича никаких известий…

— Ошибаетесь, есть известия…

— Наградили, да?! — вскричал Санька.

— Скажите, пожалуйста, откуда такая догадливость у гражданина не столь уж преклонного возраста.

— Да не тяни ты, Сережа,— Мария Петровна тревожно и выжидательно посмотрела на Бородина.

— С орденом вас, герои! — просиял Сергей Николаевич.— Поздравляю! За отличное выполнение особого задания Григорий Григорьевич Подзоров награжден орденом боевого Красного Знамени!..

— Ура! — завопил Санька, бросаясь обнимать сияющего лейтенанта. Тот сгреб его в охапку и закружился по комнате, тоже вопя во все горло.— Ура героям-чекистам! Слава их женам и сыновьям!

— Тише вы, оглашенные, соседей перепугаете,— приструнила их для вида Мария Петровна.— Сейчас мы по этому поводу организуем пир на весь мир! Для Сергея Николаевича у нас есть бутылочка красного вина, а для нас с Санькой — чай с сахаром и белый хлеб со сливочным маслом!

Развеселившиеся мужчины снова грянули «ура», но в более сдержанном тоне.

— Мам, пока ты возишься с самоваром, я пойду позову Кимку, пусть и он порадуется вместе с нами.

— Зови! — разрешила Мария Петровна.— Гулять так гулять!

К удивлению Марии Петровны, Кимка появился в гостях не с пустыми руками.

— Поздравляю вас,— торжественно произнес Соколиный Глаз, вручая хозяйке дома великолепную алую розу.

— Откуда? — удивилась растроганная Санькина мама, ставя драгоценное подношение в стакан с водой.

— Да…— несколько замялся Соколиный Глаз.— Это… как его… рыквизовал… дома.

— Реквизировал,— поправила Мария Петровна, с опаской поглядывая на розу.

— А вы не бойтесь,— сконфузился Кимка,— это с разрешения мамы…

— У них дома роза цветет,— пояснил Санька,— вот он и срезал…

— Если с разрешения мамы, тогда еще раз спасибо!.. Тебя, Кимушка, просто не узнать стало… Опрятным стал, галантным…

— Это он потому…— Санька многозначительно поглядел на друга, словно предупреждая его: вот, мол, возьму и открою твою сердечную тайну, что тогда?

Кимка из-за спины показал кулак. Санька нарочито грустно вздохнул и пояснил:

— Секрет… А за разглашение «государственной тайны», сами понимаете, что бывает.

Все заулыбались, Мария Петровна и Сергей Николаевич понимающе, Кимка смущенно.

Инициативу разговора за столом взял в свои руки Бородин. Он похвалил ребят за отлично поставленные занятия в кружке юных разведчиков. Сергей Николаевич сам дважды проводил занятия с ребятами, когда изучали устройство пистолетов системы наган и браунинг. Бородин принес на занятия оба вышеназванных пистолета, показал юным разведчикам, как они разбираются и собираются, научил заряжать их, потом повел в заводской тир, где каждый кружковец сделал по три выстрела. Но это было два месяца назад. С тех пор ни Меткая Рука, ни Соколиный Глаз с Бородиным не виделись. И вот сейчас Сергей Николаевич пенял им за это.

— Как же понимать такое ваше невнимание? — спрашивал он.— Уж не разобиделись ли вы на меня за что-нибудь? А может, зазнались? Только с чего бы?!

— Да нет, мы не зазнались,— стали его разуверять в один голос краснокожие,— просто интересного ничего не было, вот мы и не хотели отнимать у вас драгоценного времени. Мы ведь понимаем, как вы заняты!..

— Ничего интересного не было, говорите? А столкновение с бандой Сарлутова?

— Так это когда!.. И потом какое там «столкновение», просто Кешка с Кимкой разогнали группу озорных ребят, и все,— Санька даже облегченно вздохнул, выпалив эту тираду. И заулыбался, приглашая всем своим видом и Бородина сделать то же самое. Но Сергей Николаевич остался серьезным.

— Ну, раз начались деловые разговоры, идите в Санькин «кабинет»,— предложила Мария Петровна,— а я пока посуду приберу…

И мужчины перешли в Санькину комнату.

— Есть боевое задание,— с ходу начал Бородин,— и даже два. Первое — попробуйте выйти на след Митеньки Сарлутова. Он скрывается где-то в городе. Хоть Степка Могила и находится в заключении, но связь с Митенькой и еще кое с кем поддерживает… Ваше дело: попытаться узнать, где иногда выныривает этот новоиспеченный атаман. Ориентир начальный я вам дам — переправа через Волгу. Потолкайтесь в свободное время на «Чугунове», может, что-то и узнаете… Вот вам деньги на билеты,— и Сергей Николаевич протянул ребятам пять рублей.— Берите, берите, потом отчитаетесь. Второе, и это, пожалуй, главное. С топкой сейчас плохо, а на заводе немало одиноких стариков, многодетных матерей, которые работают вместе с мужьями, жены солдат, да мало ли еще кого, о ком следует позаботиться юным разведчикам…

— Стоп! — ухватился Санька за подсказанную Бородиным мысль,— Нам надо поднять всех юных разведчиков, разузнать, какие семьи на заводе нуждаются, и…

— Помогать им! — вклинился в разговор Соколиный Глаз.

— Правильно! — подтвердил Бородин.— Раздобыть топливо, топить, если надо, печи.

— А еще,— подумав, подсказал Кимка,— ходить за водой и за продуктами для инвалидов и стариков, а?

— Принимается,— сказал Бородин.— В общем, обо всем этом на кружке юных разведчиков расскажете, с Семеном Ивановичем Мироновым посоветуетесь. Кстати, привет ему от Санькиного папы, да и от меня тоже. Передадите, не забудете?

— Не позабудем, все сделаем как надо!

— Ну, тогда все прояснили.— Бородин стал прощаться. Мария Петровна задерживать гостя не стала.

— Понимаю,— сказала она,— времени свободного — кот наплакал, с Леночкой и то, наверное, перемолвиться словом не успеваете… Так и у нас с Гришей в молодости было…

— Успеваем, даже поспорить иногда выкраиваем время,— пошутил лейтенант, одергивая шерстяную гимнастерку, заправленную под ремень, и надевая щегольскую фуражку с лакированным козырьком.

— До новых встреч! — попрощался Сергей Николаевич.— Заглядывайте, мужики, в гости на корабль, номер каюты вам известен!..

— Ладно! — пообещали мальчишки.— Салют Лене!.. Все будет как надо!..

…Переправиться зимой через Волгу дело довольно сложное и для пешехода, а для машины или для подводы — тем более. С левого берега на правый можно перебраться лишь на пароме «Чугунов». Этот пароход ледокольного типа, если и не ровесник мамонта, то в сыновья разинским стругам выходит в самый раз… Но это нисколько не мешает ему выполнять положенную работу на «хорошо» и иногда даже на «отлично»! Правда, случается такое не часто, но все же случается. Например, в большие праздники, когда никто не работает и сам «Чугунов» больше попыхивает парком у правого или левого берега, ожидая редких пассажиров.

Декабрь вел себя довольно прилично. Мороз, хотя и поддерживал престиж зимы, но выше двенадцати градусов не поднимался, а вернее, ниже не опускался. Людей это вполне устраивало. Мальчишек тоже.

В первое же свободное воскресенье Кимка и Санька в полдень уже были на «Чугунове». На правый берег переправляться почему-то никто не хотел, зато с левого — стремились переправиться чуть ли не полгорода.

Покрутившись с полчаса на палубе, краснокожие нырнули в кубрик. Здесь было уютно и тепло. Слепой нищий, лихо наигрывая на гитаре, веселил честной народ смешными песенками на злободневные темы — про то, как Еремка лез в очередь за хлебом и как его за это «накормили» подзатыльником. Слепой пел тоненьким смешным голоском, и все громко смеялись и сыпали в шапку, лежавшую возле певца прямо на полу, пятаки и гривенники.

Кимка с Санькой тоже слушали и смеялись, забившись в темный уголок кубрика. За бортом шуршал раскрошенный винтами парохода лед, мерно пыхтели машины, было так уютно и тепло, что краснокожие скоро задремали.

Сквозь сон до них долетали какие-то крики и отчаянная ругань, скрипели колеса телег, грозно гукали полуторки. А струны гитары мягко жужжали, выпевая одну песенку за другой.

— Эй, пацаны! — растолкал кто-то Кимку и Саньку.— Чего дрыхнете в этой дыре? Спать, что ли, больше негде? — человек среднего роста пытливо заглядывал им в глаза. На нем поверх полушубка был надет парусиновый балахон, капюшон которого прикрывал пушистую меховую шапку.— Может, вам ночлег организовать?

— Спасибо, дяденька, нам не надо!

Человек рассмеялся:

— Какой я вам «дяденька», мне, дорогуши, лишь в ноябре исполнится восемнадцать!..— И говорящий смешно как-то забулькал горлом.

— Ты что? — забеспокоился Кимка. Бульканье усилилось.

— Может, он так смеется,— предположил Санька.

— В точку угодил, в самую корочку,— поддакнул неизвестный, прекращая булькать.— Эге, да это, никак, наши, заводские! — обрадовался словоохотливый человек.— Домой собираетесь?

— А куда же?

— Тогда пошли наверх. У меня подвода с мукой, подвезу!

Обрадованные мальчишки поднялись на палубу, как раз «Чугунов» ошвартовывался на трусовской стороне. Положили широкие толстенные сходни. Первыми на берег выкатились две грузовые машины, гужовикам дорогу открыл новый Санькин и Кимкин доброжелатель.

— Как тебя зовут-то? — спросил Соколиный Глаз, поудобнее устраиваясь на мешках с мукой. Меткая Рука занял позицию на передке, рядом с возницей.

Санька одет был довольно сносно: на нем была добротная шинелька, перешитая из отцовой, кожаная шапка-ушанка, на ногах — крепкие ботинки. Кимка ежился под стареньким — заплата на заплате — пальтишком. На нос ему сползала буденовка — подарок отчима, на ногах шмыгали чеботы с загнутыми носами — подарок Марии Петровны. Зато руки его покоились в мягких шерстяных рукавичках, на которые были надеты еще две пары галиц — стеганые, на вате, и брезентовые.

— Так как тебя зовут-то? — переспросил Кимка, поправляя буденовку, налезающую на глаза.

— Акаквас…

— Странное имя,— машинально обронил Соколиный Глаз.

Возчик расхохотался.

— А вы кто такие?

— Я — Кимка, он — Санька… А ты, выходит,— Акаквас!

— Ты, малый, что — дурак от природы или напускаешь? — возчик недобро прищурился. Его маленькое черномазое личико стало неприятным: верхняя губа вздернулась, обнажив мелкие острые зубки, нос расплющился, проворные глазки потонули в щеках.

Соколиный Глаз тоже разозлился:

— А ты задавайся-то не очень, а то в два счета у нас схлопочешь!..

— Да ну?! — такой оборот в разговоре парню явно пришелся по вкусу.— Слушай, мил человек, а ты, случаем, не Боб Железная Рука?

— Угадал! — Кимка спрыгнул с телеги.— Пошли, Сань, пешком. Нужда была ехать с этим недопеченным караваем!..

— Ладно, шабра, не кипятись.— Возчик улыбнулся уже по-хорошему,— Я же для твоего сугрева затеял этот разговор. Тепло ведь стало?

— Тепло,— опешил Кимка, снова на ходу вспрыгивая на мешки.

— А теперь давайте знакомиться по-настоящему.— И он протянул Кимке руку.— Абдулка Агабабин. Работаю возчиком на заводской пекарне. А вы школярские души?

— Угу. Ученики восьмого класса. Я — Кимка Урляев. Он — Санька Подзоров.

— Это не милицейского ли начальника сынок?

— Не милицейского, а сын чекиста,— обиделся за друга Кимка. Милицию Соколиный Глаз уважал, но все-таки не так, как контрразведку.

Но для Абдулки, как видно, это было одно и то же.

— Па-ду-маешь,— сказал он.— Чекист-мекист — одна вожжа… Куда дернут, туда и пойдешь!..

— А ты не дергай куда не надо,— отпарировал Кимка.

— А я и не дергаю,— согласился Абдулка,— Мы закон хорошо знаем: когда говорят «но!» — надо ехать, когда говорят «тпру!» — будем стоять… Степушка этого не понимал, потому теперь и свищет в кулак далеко-далеко… там, где воют медведи.

Ребята насторожились. А что, если это как раз и есть тот след, о котором говорил Сергей Николаевич? Санька решил подбросить приманку:

— Слушай, Абдулла, а ведь мы тебя видели в обществе Степки Могилы, не так ли?

Лицо у возчика сделалось неподвижно-замороженным, потом оттаяло:

— Факт, видели,— согласился он, понижая голос до шепота.— Выполнял специальное задание капитана Подзорова. Только вы никому об этом ни слова, даже Бородину. Я и сейчас…— И он поднес палец к губам: — Ни-ни!

— Ни-ни! — повторили Соколиный Глаз и Меткая Рука.

Абдулка помолчал, подумал и добавил значительно:

— Возможно, вы мне понадобитесь. Ждите сигнала…— и как ни в чем не бывало закончил,— а вот и пекарня!.. Прошу, граждане хорошие, очистить тарантас!..

Ребята спрыгнули с телеги и бодро зашагали домой.

Глава одиннадцатая

В канун нового, 1940 года дирекция и учком собрали первый общешкольный слет юных разведчиков. К этому времени кружки превратились в отряды, а отряды разрослись — их стало десять. Накопился опыт работы. Управлять каждым отрядом стало сложно. Вот СИМ и предложил все их объединить в бригаду, управлять которой будет совет командиров. В свою очередь, во главе совета будет стоять тройка — командир бригады, комиссар и начальник штаба.

Слет прошел бурно и интересно. Каждый из трехсот юных разведчиков рвался к трибуне, стремясь высказать свои соображения и пожелания по дальнейшему воинскому обучению и физической закалке.

Большинство предложений сводилось к тому, чтобы написать наркому обороны письмо с просьбой выделить бригаде юных разведчиков хотя бы одну пушку, один танк и пять станковых пулеметов системы «максим». Почему пять, никто толком не знал, да и задумываться не собирался. А еще — каждому разведчику персональный пистолет…

Но вот на трибуну вышел Александр Подзоров, он покашлял, как это иногда делают старшие, поправил на груди галстук, спокойно оглядел зал, словно прося тишины, и начал:

— Ребята многие хорошо говорили и про экскурсии на корабли Военно-Морского Флота, и про поездки к нашим шефам в военно-пехотное училище, и про всякое другое. Но были предложения и не…— Санька запнулся, подыскивая нужное слово.

— Не очень серьезные,— подсказал СИМ.

— Точно, не очень серьезные,— повторил Санька.— Например, письмо к наркому с просьбой выделить нам пушки, пулеметы и пистолеты. Этого никто не сделает, да это нам и не нужно. У юных разведчиков, не у взрослых, а у юных и задачи должны быть посильными… Мы с Кимкой Урляевым ломаем голову над этим не одну неделю и вот что мы придумали.

Воинская учеба и физическая закалка каждому юноше или девушке просто необходимы, а юному разведчику тем более. А дальше что? Чем юный разведчик должен отличаться от обычного мальчишки или от обычной девчонки? Да тем, что должен разведывать!

Вот мы и подошли к самому главному: что же мы должны разведывать? Все! Разузнавать о том, что мы можем сделать в помощь взрослым. А разузнав, делать нужные дела. Если же у самих не хватит силенки, сообщить об этом комсомольцам или даже коммунистам! Перейдем к примерам.

Сейчас на заводе трудно с топливом? Трудно. Угля и дров не хватает. Дома отапливаются керосинками. Ну а каково тем, у кого керосинок нет, скажем, инвалидам или одиноким старикам? Кто о них должен позаботиться? Мы, юные разведчики, разведчики дороги в коммунизм!..

Весь зал затаил дыхание. То, о чем говорил Подзоров, давно носилось в воздухе, почти каждый присутствующий чувствовал это сердцем, а Санька вот высказал.

— А еще я думаю,— продолжал Санька,— надо нам составить списки семей, которые нуждаются в нашей помощи, и помочь людям. И сделать это надо без шума, тихо и скромно. Ну а насчет дров мы с Кимкой уже обмозговали… На нашем острове доживают свой век деревянные шаланды. А хозяин у них, вернее, бывший хозяин, рыбоконсервный комбинат. И он списал их с этого, как его,— Санька заглянул в бумажку,— с баланса. Вот и выходит, что теперь они ничейные. А потому надо устроить воскресник и дружно провести операцию «ЗД».

— Заготовка дров,— расшифровал Кимка.

— Ура! — грохнул зал.— Даешь операцию «ЗД»!

Руководство бригадой было избрано единодушно.

Командиром бригады был назначен Александр Подзоров, начальником штаба — Кимка Урляев и комиссаром — СИМ, милый историк Семен Иванович Миронов.

Для юных разведчиков в холодном декабре началась жаркая пора. Нуждающиеся в помощи семьи и одиночки были выявлены в течение трех дней. Составили списки шефов и подшефных, за каждым шефом закрепили одного-двух подшефных, за обеспеченность и здоровье которых он отныне должен был отвечать головой.

Ребята к порученному делу отнеслись всерьез: каждый из них обзавелся специальным блокнотом, куда ежедневно вносилось все, что делалось для подшефного. Командиры отрядов вечерами, просматривая записи своих бойцов, за определенную работу ставили оценки. В конце недели победителям в шефском соревновании выносилась благодарность совета командиров.

Подготовка к операции «ЗД» шла полным ходом. Те, кому было поручено раздобыть инструмент для разборки шаланд на дрова, обратились с соответствующей просьбой к заводским комсомольцам. Те не только выделили необходимые пионерам ломы, топоры и пилы, но и сами пообещали принять участие в наиболее трудоемких работах.

Сложнее обстояло дело с получением официального разрешения на разборку трех шаланд, списанных в утиль. Никто не хотел взять на себя официальной ответственности. Руководители рыбоконсервного комбината улыбались, говорили хорошие слова в адрес пионеров, но от выдачи нужной письменной бумаги отказывались: мол, не уполномочены.

Обескураженные Кимка и Санька пришли за советом к СИМу. В их глазах стояли слезы. Без официального документа сторожа утильного богатства ломать шаланды не разрешали. Операция «ЗД» оказалась в тупике.

Семен Иванович, узнав о безуспешных хлопотах своих питомцев, о их разговорах с бюрократами, пришел в ярость. Таким своего историка никто еще не видел.

— Ладно,— сказал он, поглаживая щеточку усов, понемногу гася гнев,— придется идти к председателю горисполкома. Пойдем втроем.

Семен Иванович оседлал школьный телефон и принялся названивать в приемную председателя. Что он говорил помощнику и с кем еще созванивался, никто из юных разведчиков потом так и не узнал, но через полчаса СИМ вызвал Кимку с Санькой в учительскую и объявил, что завтра в десять ноль-ноль председатель городского исполнительного комитета депутатов трудящихся ожидает представителей бригады юных разведчиков.

— Будьте готовы!

— Всегда готовы! — Санька и Кимка подняли руки в пионерском приветствии.

На другой день нужная бумага за подписью самого главы города была у ребят на руках.

СИМ сиял, как апрельское солнце. Председатель оказался на редкость симпатичным человеком. К удивлению Саньки и Кимки, он долго и подробно расспрашивал командиров бригады об их военной учебе, о дальнейших планах работы. А когда прощались, председатель, пожимая мальчишкам руки, пообещал, что их начинание будет подхвачено всеми школами города.

…Ох и здорово же отметили мальчишки и девчонки из той школы, в которой учились Меткая Рука и Соколиный Глаз, начало нового, 1940 года! В первое же воскресенье на центральной заводской площади перед клубом собралось триста юных разведчиков с отрядными знаменами, с горнами и барабанами.

Санька подал команду построиться поотрядно, по четыре в ряд. Как эхо, откликнулись командиры отрядов:

— Ряды сдвой!..

Дружно качнулись шеренги, вторые номера сделали шаг назад и вправо, сдваивая ряды.

— На-пра-а-во!..

Заводской оркестр, который стоял в сторонке, заиграл «Варяга». Звонкий мальчишеский тенорок запел строго и торжественно:

Рядом с бригадным знаменосцем гордо вышагивали Санька и Кимка. За ними следовали горнисты и барабанщики, потом — первый отряд, второй, третий… замыкал колонну десятый отряд юных разводчиков.

Соблюдая дистанцию в десять шагов, вслед за пионерами двинулись заводские и школьные комсомольцы во главе с духовым оркестром и своими знаменами. Они сначала было пошли вольной колонной, какой обычно ходят на демонстрации, но пионерия заставила их подтянуться, взять шаг. Из рядов вышел недавно демобилизованный старшина. Зычным голосом скомандовал:

— А ну, хлопчики, разберись по четыре!.. Так!.. И раз!.. И два! И три!.. Ножку, ножку взять!.. И раз!.. И два!.. И три!..

Кимка оглянулся и восторженно шепнул Саньке:

— Ого, силища будь здоров!

А запевала продолжал:

Бригада движется по центральной улице. Из домов выскакивают празднично одетые хозяева и хозяйки. Окликают заводских парней и девчат:

— Варя, куда вы?

— Военная тайна! — хохочет русоголовая Варя, подмигивая Наташе.— Айда с нами!

— А можно?

— Тебе можно!.. Присоединяйся!

— Ау, Васек! Чего рот разинул? — кричат из комсомольского строя двухметровому верзиле, застенчиво посматривающему на форсистых девчат, нацепивших на шеи нарядные шарфики.— Топай сюда, а то слонов не хватает! А ты двух сразу заменишь!..

Девчонки хохочут, а Васек краснеет, как красная девица.

— Ну, что же ты, Васенька? Неужели вчера на работе надорвался, орудуя паровым молотом? — задирает отчаянная Варя.— Иди, а то любить не будем!..

— Факт, не будем! — присоединяются подружки.

— Вот те язвы, и вправду не будут! — озаряется улыбкой великан, присоединяясь к девчатам.— А лом подходящий найдете?

— А пароходная труба вместо лома сойдет?

— Жидковата будет, ну да ладно, попробуем!

Когда подошли к шаландам, армия насчитывала более четырехсот человек. Комсомольцы разбились на бригады, каждой бригаде отвели свой участок. В помощь им придали пионерские десятки. Трубач из оркестра протрубил атаку, и наступление на деревянные «дредноуты» началось…

Заухали ломы, затюкали топоры, затинькали пилы. Первыми в сражении пали палубные надстройки. Вслед за ними сдались главные палубы, с кряканьем и оханьем стала отставать от шпангоутов бортовая обшивка, не устояли против молодого задора и толстенные стрингеры и бимсы — брусья, удерживающие бортовую обшивку и палубные настилы…

Доски и бревна тут же распиливали, раскалывали и укладывали в аккуратные поленницы.

Пионерия успевала везде: и рушила, и пилила, и оттаскивала, и складывала поленья. Кимка с Санькой не только успевали следить за всем этим и давать толковые распоряжения, но и сами работали весело и яростно.

Шутки и смех не умолкали ни на минуту. Больше всего их отпускали в адрес богатыря Васи. Могучий кузнец не только свободно выворачивал из гнезд бревна, с которыми едва справлялись пять человек, но и голыми руками, без видимого усилия, выдирал из досок толстенные шпигари и в руку толщиной болты…

В обед сделали двадцатиминутный перерыв. Перекусили наскоро бутербродами с маслом, печеным картофелем, запили водичкой из Волги и снова ринулись на штурм.

К половине пятого там, где утром стояли огромные шаланды, остались три неглубоких, вытянутых с юга на север ямины, возле которых ровными штабелями выстроились четыре тысячи кубометров дров…

С работы возвращались усталыми, но бодрыми: еще бы, операция «ЗД» выполнена блестяще! Завтра юные разведчики возвратятся сюда с подводами, погрузят дрова на телеги и отвезут их тем, кто так нуждается в дружеском тепле и заботе,— семьям солдат, старым заслуженным пенсионерам, тем, у кого много детей…

Вечером Меткая Рука и Соколиный Глаз снова отправились в гости к Бородиным. Сергей Николаевич и Лена уже ждали их. Тут же был и Кешка Кнопочка.

Ребята доложили лейтенанту о дежурстве на «Чугунове» и о знакомстве с подозрительным Абдулкой.

Сергей Николаевич посоветовал с Абдулкой связи не терять, присматриваться к нему, входить в доверие.

— А там дело покажет!.. А за проведение операции «ЗД», думаю, что руководство завода отметит кое-кого премиями. Но это секрет…— Бородин озорно подмигнул.— Глядишь, к приезду родителя тоже в награжденных ходить будешь.— И Сергей Николаевич потрепал Санькин чубик.

— А что, они ребята стоящие! — поддержал Бородина Кнопочка.— С этими я бы пошел в разведку…

— Да,— согласилась Лена,— мальчики мужают на глазах!.. Наверное, время такое.

— Чую, пахнет порохом,— тряхнул пышным чубом Кешка.— Подал заявление в военное училище: у меня ведь восемь классов. Может, примут?

— Это-то тебя-то не принять? — возмутился Кимка.— Пусть только посмеют.

Все рассмеялись.

— Дядя Сережа… Сергей Николаевич,— поправился Санька,— а что, разве папа может скоро приехать домой? С ним что-нибудь случилось?

— С ним ничего не случилось, но приехать может… Пока никому ни слова, даже маме. Ведь это лишь предположение…

В половине девятого вечера ребята стали прощаться.

— Сидите, время еще детское,— пошутил Сергей Николаевич.— И чай с айвовым вареньем не попробовали…

— В другой раз,— сказал Кимка,— У нас… дело!

— Опять с кем-нибудь сражение на саблях?

— Нет,— покраснел Санька,— нас ждут… юные разведчики…

— А может, разведчицы? — пошутил Сергей Николаевич. Ребята опустили глаза. Лена дернула мужа за гимнастерку. Бородин закашлялся.

— Простудился, видно. Банки надо поставить… Ладно, ребята, топайте по своим делам, а я займусь срочно лечением!..

— Поправляйтесь, Сергей Николаевич! — обрадовались краснокожие.— Всего вам доброго!..

— Ни пуха тебе, ни пера, Кеша! До встречи!..

Ребята взлетели на главную палубу «Мировой революции», сошли на берег и быстрым шагом поспешили навстречу тревожно поблескивающим сквозь оголенные деревья парка огонькам домов. Падал редкий мелкий снежок. Мальчики направлялись к Зое Сониной, где сейчас находилась и Настенька Казанкова.

На душе почему-то было неспокойно: не шло из головы то, что случилось возле мазутной ямы.

Глава двенадцатая

Новогодние праздники прошли удивительно весело, хотя с продовольствием по-прежнему были кое-какие затруднения, но… к ним то ли привыкли, то ли организмы людские настолько перестроились, что свободно обходились без сливочного масла и сахара, когда их не оказывалось дома.

Настал февраль, снежный, метельный. Возле заборов и всяческих загородок и амбарушек выросли трехметровые сугробы. Для заводских мальчишек наступили сказочные времена: в сугробах вырубались таинственные пещеры, тайные ходы и выходы. Юные выдумщики начали осваивать для здешних мест новый вид спорта — хождение на лыжах. Лыжи мастерились из обыкновенных досок, гладко обструганных хотя бы с одной стороны, концы заострялись и затесывались кверху. Посредине крепились веревочные или ременные петли для ног.

Кимка с Санькой раздобыли четыре великолепно отполированных доски: выломали их из ограды, позади бани. Заострили носы, приладили крепления для ног и… первыми открыли рискованное катание с горы, убитой коньками и санями до ледяной крепости. И, конечно, свалились. Лыжи развернулись боком, зацепились за первую выбоину и швырнули своих хозяев в соседний сугроб. Но это нисколько не охладило пыла новоиспеченных лыжников. Они попробовали съехать по целине. Дело пошло веселее. Хотя лыжи и зарывались в снег, но колея пробивалась все дальше и дальше. Наконец упорство краснокожих увенчалось успехом. Когда Соколиный Глаз, а вслед за ним и Меткая Рука скатились с горки и не упали, все болельщики пришли в неописуемый восторг. У первопроходцев нашлось множество подражателей. Кимка и Санька поневоле превратились в инструкторов «по горнолыжному катанию»…

Среди желающих прокатиться с горки оказался и новый знакомый наших друзей Абдулка Агабабин.

— Эй, шабра! — крикнул он, подмигивая Саньке.— Моя твоя друг? Друг. Тогда моя твоя угощай, твоя моя давай снегокаты! — Абдулка явно дурачился. Но Меткая Рука не обиделся, а ответил в тон:

— Моя твоя даст лыжи, а ты чем нас порадуешь?

Абдулка достал из кармана аппетитную горбушку хлеба и протянул Саньке. Меткая Рука разломил ее пополам и, спрятав половинки за спину, спросил Кимку:

— В какой руке?

— В левой!..

— На!..

Аппетитно захрустела подрумяненная ржаная корочка… Агабабин, взяв Санькины лыжи, полез с ними на горку. Съехал он лихо, покачнулся было, но на ногах удержался.

— Ну как? — спросил он, подкатывая к восхищенным друзьям.

— Здорово! — похвалил Кимка.

— Экстра-класс! — заявил Меткая Рука.— Ты, Абдулла, прирожденный спортсмен…

Лицо Абдулки расплылось в улыбке, щеки превратились в наливные яблоки, нос — в кнопку, глазки — в щелки…

— Якши! — поцокал он языком.— Мы и не такое можем! Приходите как-нибудь ко мне в гости — ахнете! — и он подмигнул снова.— Адрес скажу при следующей встрече!.. А пока — прощевайте… дела!..— И Агабабин, помахав рукой, скрылся в ближайшей улочке.

— Интересный тип,— задумчиво сказал Санька.— Что-то ему от нас надо. А вот что — хотел бы я знать!..

Кимка нахмурился:

— Не нравится он мне. Склизкий какой-то…

— Не склизкий, а скользкий,— поправил Санька.

Кимка обиженно засопел, но спорить не стал.

Дружба с девчонками налаживалась. В воскресные дни мальчики со своими подружками делали вылазки в ближайшие кинотеатры на дневные киносеансы. По вечерам частенько задерживались в школе, в пионерском уголке: охотно брались за любую общественную работу — клеили фотомонтажи, писали плакаты, корпели над стенной газетой…

Записались было все вчетвером в драматический кружок, но после распределения ролей так же дружно выбыли: главных ролей им не предложили, а играть второстепенные они отказались сами.

Много читали, в основном из русской классики — Горького, Льва Толстого, Алексея Толстого, Тургенева, Гоголя…

Взялись было за Золя, но тут же остыли. Не произвел на них впечатления и Флобер. Зато Марк Твен покорил окончательно. Дважды вслух перечитали «Маугли» Киплинга. Попытались даже разыграть наиболее яркие сценки из этой книги (битву волков с рыжими псами), но затея провалилась. Во-первых, дело должно было происходить на реке в летнюю пору, а сейчас на дворе хозяйничали морозы, во-вторых, ни один из знакомых мальчишек не соглашался даже на самое короткое время превратиться в рыжего пса…

Кимка понимал, в чем дело: мальчишки боялись заработать эту кличку на веки вечные. Тут не помогали ни самые страшные клятвы, ни самые честные заверения.

Так и пришлось отказаться от превосходной затеи.

— Не беда,— успокоил Меткая Рука,— отложим до лета. Уж летом непременно что-нибудь да придумаем…

Дни летели незаметно. Кажется, только что были январские праздники, а вот уже за спиной и первая половина февраля.

Сегодня у Подзоровых нечаянная радость: нежданно-негаданно заявился домой Григорий Григорьевич. На месячный отпуск, как объявил он сам. Левая рука у него была на перевязи, забинтована часть кисти и запястье.

— Пустяки! — отмахнулся Подзоров-старший.— Нечаянно в лесу на сук напоролся… Уже почти зажило…

Мария Петровна поверила, а Санька с Кимкой нет, уж кого-кого, а их не проведешь: «Хорошенькая царапинка!.. А боевой орден за что же?!»

Орденом боевого Красного Знамени младший Подзоров гордился больше старшего. А Настенька Казанкова сказала недвусмысленно, что вот такого геройского мужчину и она бы полюбить смогла, будь он помоложе…

От этих слов Санька было пришел в восторг, но, поразмыслив, раскусил тайный яд, вложенный гордой отличницей в это признание, и приуныл… Не такой, значит, он, какого она хотела. Но унывал он недолго. Руководство бригадой юных разведчиков требовало от Саньки собранности, подтянутости и внутренней дисциплины. Так что неудавшаяся любовь отодвинулась куда-то в сторону и… позабылась.

А тут нагрянули такие события, по сравнению с которыми все прошлые оказались сущим пустяком.

Вскоре после приезда Григория Григорьевича к Подзоровым пожаловала чета Бородиных. Пока Мария Петровна проводила с Леной конференцию по кулинарному искусству, Сергей Николаевич поведал мужчинам один секрет:

— Из мест заключения бежал Степка Могила. Бежал, ранив охранника и лесника… Так что будем держать ухо востро! А ты,— он посмотрел на Саньку,— не теряй «дружбы» с Абдулкой. Ниточка верная!

Григорий Григорьевич согласно кивнул головой. Видимо, был в курсе всего, что происходило в городе.

А на другой день состоялся интереснейший разговор с СИМом. Семен Иванович пригласил в учительскую Саньку и Кимку, уселся с ними в уголок на диване и начал хоть и торжественно, но, как всегда, прямо с сути:

— Вот что, дорогие друзья, отрочество ваше кончилось, а когда — не заметили ни вы, ни мы… И ваши дела, и ваши поступки говорят о том, что вы прочно шагаете по тропинке юности, по правильной тропинке…

Историк снял очки, протер их чистейшим носовым платком, водрузил их снова на нос и изрек:

— Пора, други мои, пора вступать в комсомол… Урляеву пятнадцать в декабре исполнилось, Подзорову — в апреле минет… Все исходные данные, как говорится, за. Готовьтесь!.. Одну из рекомендаций в комсомол дам вам я, другую — директор школы. А хотите — Сергей Николаевич Бородин. Я с ним уже говорил об этом, он согласен… Так как же?

— Семен Иванович!..— У Саньки на глазах выступили слезы радости…— Да мы!.. Да если…— и умолк. Не смог выразить своих чувств и Кимка. Глаза его тоже подернулись предательской дымкой, которая в любую минуту могла пролиться слезами радости. Ребят переполняла гордость за оказанное доверие и благодарность к СИМу и Бородину. Они еще по-настоящему ничего не сделали, а им верят! Да как верят!..

СИМ понял состояние своих питомцев и постарался их успокоить. Он еще раз подтвердил, что они вполне созрели для вступления в Ленинский Союз Молодежи и что он, коммунист Миронов, верит в то, что и Урляев и Подзоров еще проявят себя по-настоящему…

Все последующие дни и недели вплоть до двадцать пятого апреля прошли в неимоверном напряжении. Санька и Кимка выучили наизусть комсомольский устав, ежедневно прочитывали все центральные газеты от корки до корки. И хотя кое-что не совсем понимали, рук не опускали: шли к Семену Ивановичу или к географу, секретарю партийной организации школы, требовали объяснения.

За хлопотами и треволнениями ребята не заметили, как наступила весна: Волга сбросила свои ледяные оковы, ожила, снова вверх и вниз засновали буксиры, баркасы, пассажирские пароходики.

Рухнул ледяной панцирь и на тихой спокойной Воложке, когда маневровый пароходик «Вотяк» пробежался по ней, на радость мелюзге, мечтающей чуть ли не с февраля о купании.

Все это прошло для наших друзей как-то стороной. Лишь двадцать пятого, после того, как общее комсомольское собрание вынесло решение А. Г. Подзорова и К. И. Урляева принять в ряды Ленинского Союза Молодежи, командиры неожиданно для себя обнаружили, что весна уже в полном разгаре, что солнечные лучи веселы и горячи и что пора уже сбрасывать надоевшие пальто.

— Пошли на реку,— предложил Кимка.

— Айда! — подмигнул Санька, взбрыкивая ногами, как молодой козлик. Он все еще находился под впечатлением только что закончившегося торжества.

— А здорово ты, Кимка, им на вопрос об оси Берлин — Рим — Токио отчеканил, что это, мол, союз акулы, спрута и кашалота, решивших установить свое господство во всем мире. Но что стержень, соединяющий их, ненадежен: ударь по нему посильней, и он расколется на три части, и тогда акула слопает спрута, а кашалот постарается закусить акулой… И как тебе все аплодировали!

Кимка горделиво передернул плечами:

— А ты, Сань, разве плохо рассказал об освобождении нашими войсками Западной Украины? Даже по именам назвал командующих, кто проводил эту блестящую операцию…

— Да, пожалуй, неплохо…

— Неплохо?! Не то слово. Отлично отвечал!.. Сань, а может, по этому поводу «ширнем-нырнем, где вынырнем», а?

— Да вроде бы холодновато…

— Па-а-ду-ма-ешь!.. Я в прошлом году начал купальный сезон двадцать восьмого февраля… Рискнем?

Санька развел руками, что означало — не решил еще, не знаю, как поступить. Но на реку отправился.

Чуть повыше заводской бани песчаный берег выгнулся небольшой подковкой. Река здесь образует тихую заводь. Это давным-давно заметили не только мальчишки,— хозяйки облюбовали это место для полоскания белья. По сему поводу заводоуправление дало команду соответствующей службе, и в затончике появился свежевыструганный плот со специальной квадратной прорезью посредине. Из нее можно было черпать воду или тут же прополаскивать белье, но хозяйки почему-то предпочитали орудовать у краешка плота. Так как плотик был на всю новостройку один, а хозяек много, не было такой минуты, когда бы он пустовал. А тут еще мальчишки. Ранний купальный сезон они открыли почему-то именно с этого плотика. Ни ругань, ни просьбы не помогали. Сорванцы, сбросив одежонку на берегу, выскакивали, визжа от восторга, на плот и с разбегу бултыхались в сверкающую на солнце голубоватую воду, по которой, словно сказочные кораблики, скользили тут и там маленькие тающие льдинки.

Вот и сейчас на плоту шла словесная баталия. Две молоденькие домохозяйки с двумя корзинами белья, покоящимися возле их покрасневших, как у гусей, ног, пытались вразумить ватагу юных купальщиков, то и дело сигающих с плотика в реку, чтобы они не баламутили воду. На что те отвечали невразумительным щенячьим визгом да каскадами холодных брызг. Женщины вздрагивали, ежились, ругались и смеялись одновременно.

— Что за шум, а драки нет? — осведомился деловито Соколиным Глаз. Мелюзга притихла. Кимку знали все — и взрослые, и тем более «плотва» — так Кимка пренебрежительно называл мелюзгу. Знали, уважали и побаивались.

— А ну, кыш отсюда! — скомандовал он, не повышая голоса. И мелочь мгновенно испарилась, будто ее и не было.

Кимка не спеша снял серый заштопанный свитер, очевидно, с плеча отчима, темные, с двумя заплатами на коленях, брюки, положил их на кирпичик, рядом встали ботинки на вырост и видавшая виды тельняшка. Оставшись в одних трусиках, Соколиный Глаз сделал два-три приседания, демонстрируя свою мощь — широкую, мосластую грудную клетку, голенастые, худые ноги, плечи с выпирающими ключицами.

Санька начал было стаскивать куртку, но потом раздумал:

— Зря ты, Кимушка, затеял, еще простудишься да сляжешь, а нам, сам понимаешь, через три дня в райком комсомола… за комсомольскими билетами…

— Кто? Я простужусь?! Да ни в жизнь!.. Я этой зимой в полынью попадал? Попадал. И что же? Даже насморка не схватил. А сейчас солнце жарит аж нет спасенья, а ты «простудишься»…— И Соколиный Глаз решительно пошагал на плот. Встал на краешек, протянул ногу, обмакнул большой палец в воду, поежился. По всему Кимкиному телу побежали мурашки.

— Одевайся, Кимка, брось ты форсить,— снова стал его урезонивать Санька. Соколиный Глаз сделал движение, явно говорящее, что он готов отказаться от своей скороспелой затеи. Это разгадала притихшая было «плотва». Сразу же из десятка посиневших галочьих ртов посыпались изощреннейшие насмешки.

— Заслабило, командир!

— Задний ход даем?! Чапай, чапай!..

— Хо, а герой-то — сырой!

— Рак пятится назад!..

Чего-чего, а подначек Соколиный Глаз не переносил со дня рождения. Зажмурив глаза, набрав в легкие побольше воздуха, Кимка бултыхнулся вниз головой в «ледяной огонь» и тотчас же вынырнул и, как оглушенный, заколотил руками и ногами по столь привлекательной с виду золотисто-голубой воде! Выскочив на плот, принялся плясать на одной ноге, приговаривая: «Мышка, мышка, вылей воду на поганую колоду!» Зубы Соколиного Глаза отбивали такую дробь, что ей позавидовал бы лучший барабанщик школы.

— Одевайся скорее! — Санька кинулся за одеждой. А «плотва» снова заголосила:

— А еще прогонял! Бояка-вояка, гусиная синька!..

— Испугался-растерялся, купака-макака!

— Заслабило!.. А еще начальник штаба юных разведчиков!..

Кимка снова бултыхнулся в реку. На этот раз он даже поплавал минуток пять, показывая разные стили плавания — кроль, брасс.

Мелкота, потерпев поражение, не стала дожидаться, когда Соколиный Глаз оденется и надает по шеям, вовремя улепетнула с реки.

Утром Кимка не пришел в школу. На вопрос дежурного, что с Урляевым, Санька грустно ответил: «Ангина. Температура тридцать девять градусов!»

После занятия Санька и Зойка Сонина пожаловали к больному. Кимка лежал в кровати под ватным одеялом и с печальным видом изучал беленный известью потолок.

— Ну что? — спросил Санька.

— Да пустяки! — прохрипел Кимка.

— Как пустяки?! — замахала руками Зойка.— На тебе лица нет! Ну-ка, на градусник! — И она подсунула больному под мышку термометр.— И без фокусов!

Кимка просительно посмотрел на Саньку, словно умоляя вмешаться в столь бесцеремонный диктат. Но Меткая Рука покачал головой: мол, тут ничего не поделаешь!

Через пять минут Зойка извлекла на свет божий термометр и, мельком взглянув на шкалу, объявила:

— Тридцать восемь и девять!

— Вот видишь, утром была тридцать девять, а сейчас снизилась!.. Я могу… Отвернись-ка!..— Кимка сделал попытку подняться с постели, но его замутило, и он снова вынужден был нырнуть под одеяло. Лицо его помрачнело.— Доктор прописал неделю постельного режима… А как же в райком?!

— Потом сходишь, когда выздоровеешь,— успокоила его Зойка.— Мы сообщим…

Кимка умоляюще поглядел на Саньку, но разве тот мог чем-либо помочь в данной ситуации?! Меткая Рука отвел глаза и тяжело вздохнул. В этом вздохе было все: и сожаление, что Кимка заболел, и укор, что он не прислушался к совету друга, и куча других всяческих переживаний…

Пришла с работы Кимкина мама. Она дружелюбно посмотрела на приятелей сына, ответив на их «здравствуйте» по-деревенски певуче:

— Желаю вам здравствовать, соколики мои!

И, чтобы не мешать разговору молодежи, пошла на кухню, объявив:

— А я тебе сейчас молочка вскипячу!

Зойка и Санька стали прощаться. Первым попрощался Санька. Потом — Зойка.

— Ты вот что,— напутствовала Зойка,— смотри, без фокусов! Веди себя, как врач приказал…

— Ладно! — буркнул он.— Буду, как вяленая вобла…

Санька в подобного рода обещания друга верил не очень и потому наказов давать не стал. Просто пожал его горячую руку и невесело подмигнул, что означало: «Держи хвост морковкой, Соколиный Глаз!» На что последовал ответ морзянкой: «Ти-та-та-та…», что означало: «Будь спокоен, иду на грозу!..»

Зойка было свела брови, делая вид, что она сердится, и тут же раздумала: ведь ей давно уже предлагали изучить азбуку Морзе, а она все откладывала да откладывала, вот и получила щелчок по носу…

Тринадцатого апреля в час дня два паренька и две девчушки робко вошли в дверь Трусовского райкома комсомола.

— Куда идти-то? — спросила одна из девчушек.

— Направо,— сказал Санька,— к секретарю…

В приемной их уже ждали — СИМ и секретарь школьной комсомольской организации.

— Ну что? Скоро? — заволновались только что вошедшие.

— Сказали, через пять минут…

Ровно через пять минут дверь, на которой было написано «Первый секретарь Трусовского райкома комсомола тов. Паршин К. К.», открылась и черноволосый парень спортивного вида, со значками ГТО и «Ворошиловский стрелок» на груди, пригласил ребят:

— Входите!..

Первым вошел СИМ. Старый коммунист и герой гражданской воины был приглашен на торжество персонально. Вслед за ним бочком проскользнул комсомольский школьный секретарь, потом девочки, замыкал шествие Александр Подзоров. Дверь за собой он прикрыл неплотно.

— Все пришли? — спросил чернявый, усаживаясь на председательское место. Оказалось, это и есть Паршин.

С правой и с левой сторон от него сидели другие члены бюро. Все молодые, веселые. Сюда же усадили и СИМа.

— Один заболел,— ответил на вопрос Паршина школьный секретарь.

— Кто заболел? — раздалось с порога.

Все головы повернулись к двери. Там стоял собственной персоной начальник штаба юных разведчиков. Горло его было замотано женским шерстяным платком, и хотя на голове его красовалась пилотка, в руках он держал пальто и шапку, а ноги покоились в валенках.

Присутствующие невольно прыснули в кулак. Кимка нахмурился, но пояснил:

— Это все маманя… Иначе ни за что не выпустила бы из дому…

— А температура? — спросил СИМ.

— А ее нет,— хитрые глазки с татарским разрезом заюлили.

— А по-честному, по-комсомольски? — спросил секретарь, подходя к Кимке.

— Тридцать семь и восемь,— потупился Кимка,— но, честное пионерское… Честное комсомольское,— поправился он,— я ее не чувствую…

— Ну, если так,— блеснул улыбкой секретарь,— тогда поздравляем со вступлением в ряды Ленинского комсомола! — Он подошел и крепко обнял просиявшего Урляева.

— Вопросов нет? — обратился Паршин к членам бюро, усаживаясь на место.

— У меня есть не вопрос, а вопросик,— качнула красивой русокосой головой какая-то девушка.

— Давай,— разрешил секретарь.

— Скажите, Урляев,— с трудом гася искорки смеха в зеленоватых больших глазах, спросила девушка,— а часто вы вот так… привираете?

— Нет,— не растерялся Кимка,— только для пользы дела.

— Ну, если для пользы дела, тогда… поздравляю! — девушка громко рассмеялась, и все присоединились к ней. Горячо поздравили со вступлением в комсомол и других ребят.

Домой шли обновленными. Шли молча. Каждому хотелось мысленно заглянуть в свое будущее. У каждого оно было светлым-пресветлым, аж глаза слезились от его солнечного сияния.

Ни Кимка, ни Санька еще точно не знали, куда они пойдут после окончания школы, какую изберут для себя профессию: то ли пойдут в военное училище, то ли работать на родной завод, то ли еще куда, но они твердо знали, что станут настоящими людьми, за которых никогда не придется краснеть ни их родителям, ни их поручателю в комсомол — СИМу!