Корабли надежды

ГЛАВА СЕДЬМАЯ Заботы Селима III

Наблюдая с балкона за том, как русские корабли один за другим в строгом порядке проплывали мимо дворца, султан предавался горьким раздумьям. Селим уже без малого десять лет управлял некогда могущественной империей османов. Он любил читать, особенно в первые годы царствования, копии с перехваченных донесений посланников европейских дворов, в которых те писали своим правителям, что в Блистательной Порте наконец-то появился мудрый правитель. Ему прочили судьбу преобразователя империи, называли османским Петром Великим.

Да и самому Селиму его судьба виделась судьбой сказочного Гарун эль-Рашида^{62}. Селим, как Гарун, переодевался в платье простолюдина и в сопровождении только одного слуги ходил по ночным улицам Стамбула, стремясь в этих ночных походах узнать жизнь столицы. Демонстрируя свою справедливость, нескольким сановникам, уличенным в лихоимстве, он приказал отрубить головы. Изгнал из дворца льстецов. Одному из них, который выразил сожаление о том, что у такого великого и прекрасного повелителя лицо побито оспой, ответил: «Что значит лицо для солдата, которому дано проводить свою жизнь на войне». Приближенного этого он тут же отправил в Болгарию воевать против непокорного Пазванд-паши, где тот вскоре и пропал.

При воспоминаниях о мечтах стать Великим Селимом и о том, как эти мечты разбились, Селим вконец расстроился. Все неудачи он объяснял ошибками своих приближенных. Себя он виновником неудач никогда не считал.

С нахмуренным лицом Селим повернулся к почтительно стоявшим за его спиной Ахмет Атиф-бею, ведавшему иностранными делами, и Юсуфу Зия-хаджи-бею — верховному визирю Порты.

— Скажи, Юсуф-бей, ты обещал мне принести голову Пазванд-паши? Где она? Скажи мне, Ахмет-бей, ты обещал, что фаренги не пойдут в Египет, а вместе с нами ударят через Румелию по России? Где сейчас фаренги и где флот Ушак-паши? Вы оба против союза с русскими. Хотя, кто этого не знает, нет вечных союзов. Все в мире временно. Будет временным и этот союз. Вы видите флот Ушак-паши? А что делается на моем флоте? Вы видели, что происходило вчера на стрельбах и парусных учениях? Вы теперь понимать должны, почему аллах не дал нам победы над неверными семь лот назад. Сколько, Юсуф-ага, ты послал моих войск против Пазванд-паши?

— Сто тысяч, мой повелитель!

— Где они сейчас?

— Под Адрианополем^{63}, мой повелитель, отбивают атаки безбожника Пазванд-паши. Но скоро они сами перейдут в наступление и голова этого отступника будет на столбе у ваших окон.

При этих словах Селим задохнулся от гнева. Он дернул себя за начавшую уже седеть бороду, затряс головой, отчего чалма с бриллиантовым пером-челенгом съехала набок, и, схватив малорослого и высохшего, как мумия, великого визиря за халат, притиснул к стене. Брызгая слюной, зашипел разъяренной коброй:

— Сто тысяч… отбивают атаки… Да знаешь ли ты, что у Пазванд-паши всего шестнадцать тысяч всякого сброда? Он уже дважды разбил нашу армию, и, если так пойдет дело, он будет через неделю в Стамбуле. Ты сам поедешь к войскам!

Тут Селим отпустил начавшего хрипеть Юсуфа, брезгливо посмотрел на него и уже спокойное повторил:

— Ты сам поедешь к войскам, наведешь там порядок и покончишь с Названд-пашой. А не кончишь, я с тобой покончу!

Великий визирь только молча кланялся в ответ на каждый выкрик султана, а Ахмет-бей как склонился в низком поклоне, так и стоял, ожидая, когда Селим успокоится.

— Сегодня же поедешь к войскам. И чтобы через неделю ты мне сам привез голову этого бунтовщика. Не привезешь, так я твою возьму.

Несколько успокоившись, султан обратился к вошедшему великому муфтию Порты Вели-заде.

— Святой отец, ты знаешь, какой вред приносят твои муллы? Когда ты наведешь порядок в своих делах?

— О чем говоришь, повелитель правоверных? Все муллы славят твои дела, они твои заступники перед аллахом.

— Я говорю, великий муфтий, о том, что надо кончать с грабежом и разорением греческих и армянских селений. Улемы, муллы и особенно дервиши разжигают вражду к мирным фаренгам.

— Они обращают неверных в истинную веру, повелитель.

— Это хорошо, но прежде цветущие села превратились в развалины, гибнут купцы, ремесленники, пахари; уже некому платить налоги, казна пуста!

Великий муфтий не успел ответить. Очередной корабль русской эскадры, поравнявшись с дворцом, выпалил всем бортом.

Клубы дыма окутали его до верхушек мачт, но и сквозь грохот салюта слышалось громкое русское «ур-р-а!».

— Вот, Юсуф-ага, как надо учить наших галонджиев. А не так, как наши капитаны. Были бы у меня такие адмиралы, как Ушак-паша, не пошел бы я на союз с неверными. Да и Бонапарт не осмелился бы пойти на Египет.

Не ожидая прохода всей эскадры, Селим ушел во внутренние покои.

Невеселые мысли занимали оставшихся сановников. Дело было в том, что несколькими днями раньше султан приказал адмиралам и капитанам под страхом казни собрать всех галонджиев на корабли, одеть их, обуть и показать Ушак-паше османский флот во всем его могуществе. Султан рассчитывал, что порядок на флоте внушит Ушак-паше почтение к его силе и сделает более покладистым при переговорах о будущей судьбе Ионических островов. Тогда же он послал русскому адмиралу богатые подарки.

А что получилось? Команды полностью собрать не удалось. Парусные учения и стрельбы не получились, как было задумано. Вместо мощи Ушак-паша увидел то, что Селиму III хотелось бы запрятать как можно дальше.

Гневная вспышка султана показала, что оп ничего не забыл п что еще не один из них может поплатиться головой, тем более они знали, что Селим скор на расправу.

Ахмет Атиф-бей и Юсуф Зия-бей с надеждой смотрели на великого муфтия, но тот, всегда и во всем поддерживая султана, был озадачен его выговором, перебирал молча четки и, казалось, ничего не замечал.

Великий муфтий Вели-заде не мог не поддерживать султана во всех его делах. Султан Селим III — не только его любимый племяниик, он еще и падишах — верховный глава светской и духовной власти. А сановники — муфтию это было хорошо известно — больше думали о своих делах, чем о делах управления. Здесь Вели-заде с султаном был полностью согласен. Его беспокоило другое. Ни сам великий муфтий, ни султан ничего не могли поделать с низшим духовенством. Фанатичное, темное, оно не только благословляло резню неверных, но в любой момент могло повернуть гнев подданных султана на самого султана и на него — великого муфтия за союз с русскими, и тогда…

А вообще-то Селим был нрав, когда бросил упрек великому муфтию, — прежде богатые поля зарастали бурьяном, а казна Порты и его собственная казна все более скудели.

От этих мыслей на душе становилось тяжело, закрадывался страх за судьбу страны и за собственную жизнь. А русские корабли, окутываясь через равные промежутки времени клубами порохового дыма, один за другим под всеми парусами скользили по Босфору в Мраморное и далее в Средиземное море, восточная часть которого всегда считалась собственностью Блистательной Порты.