Однажды вечером мы всем классом собрались в нашем скверике. Немного поговорили и решили идти гулять.
Как раз подошел Даниил Добин, бронзовый от загара, в матросской форме. Он учился в Ленинградском морском училище на судоводительском факультете. Приехал в отпуск. Мы ему очень обрадовались. Ребята, что называется, пожирали глазами его форму. Дан держал себя естественно и просто, как всегда.
Гуляли мы допоздна. Никогда не забуду этот ясный апрельский вечер. Кто-то предложил отправиться на Ленинские горы. В метро мы встретили Геленку. Она шла не торопясь в светло-сером пальто и белой вязаной шапочке. В руках портфель с нотами. Мы и ее захватили с собой.
Ей было только пятнадцать с чем-то лет, совсем девчушка, но… девчушка талантливая, умная, целеустремленная. Она уже училась в консерватории.
Дан, который шел с красивой Ладой Мельниковой, сразу же ее оставил и, взяв у Геленки ноты, пошел рядом с ней.
Вместо того чтобы гулять в парке, почему-то мы очутились на территории Московского университета.
Присмиревшие, мы то подходили к главному учебному корпусу,- о, как замечательно сияли окна его тридцати двух этажей! - то бродили по площади, то шли к Астрономическому институту, то возвращались, останавливаясь у памятника Ломоносову, то выходили на Воробьевское шоссе.
Нам было очень хорошо, тревожно и радостно, мы были полны трепетного ожидания счастья.
Мы кружили по возвышенности, и Москва поворачивалась к нам то огнями телецентра и высотных домов, то сияющими очертаниями двухъярусного моста, то вдруг открывалась гладь Москвы-реки с сверкающей лунной дорожкой. Пробежать бы по ней, как Фрези Гранд, бегущая по волнам, и чтобы там, в конце лунной дорожки, ждала какая-нибудь необыкновенная Радость.
Все стали просить Даниила почитать стихи…
- Я прочту вам Павла Антокольского «Гамлет»,- сказал он.
Даниил очень хорошо читал стихи. Лучше всех в школе. Это не я одна - все так считают. Но в этот вечер он читал их потрясающе. Он как будто читал просто, но так проникновенно и страстно, что мы забыли обо всем на свете.
Ум человека чист, глубок
И в суть вещей проник.
Луна светила прямо в лицо Даниилу - бледное, мужественное, прекрасное в своей трагической выразительности лицо.
Была жестка его постель.
Ночь одинока и надменна.
Он уже не был Даниилом Добиным, который решил стать моряком, потому что моряком был его любимый отец. Совсем другой человек… Мосты скрипят, как смерть… О, этот Эльсинор с его изменой, преступлениями, страхами, шпионами, закованной в латы стражей.
Рви окна, подлая метель!
Спи, если можешь спать, измена.
Гамлет мыслящий, негодующий, нетерпимый к злу и - добрый, какой же он добрый. Как ему тяжело жить в Эльсиноре.
Быть шумом гордого обвала,
Жить ненавидя и любя.
Мы долго молчали, не в силах даже хвалить или восхищаться. А потом сразу пошли по домам…
Вчетвером - Даниил, Геленка, Наташа и я - мы стояли у подъезда дома, где живет Геленка, когда рядом с нами неожиданно возникли из мрака Зинка Рябинина со своими хулиганами.
- Владя, посторонись! - крикнула Зинка.- Я хочу кое-кому проломить башку.
Осколки кирпичей запрыгали вокруг нас, подтверждая угрозу.
- Шурка, уйми ее! - сказал Даниил.
- Лучше расходитесь по домам,- лениво посоветовал Шурка Герасимов.
Я подошла к Зинке.
- Перестань, Зина. Долго ты ее будешь преследовать? - проговорила я по возможности убедительно.
- Когда-нибудь я доберусь до нее,- мрачно сказала Зинка, наблюдая, как Геленка торопливо прощалась с Даном и Наташей.
- Владя, пошли,- позвал меня Дан.
- Идите, я сама дойду,- ответила я, надеясь успокоить Зинку.
Она дрожала от злобы. Загорелое лицо ее с чуть выдающейся вперед челюстью и сверкающими, потемневшими глазами напомнило мне в этот момент разъяренную обезьяну,- а вообще Зинка была довольно хорошенькая.
К полночи похолодало, а на Зинке были лишь старый разношенный свитер и короткая клетчатая юбчонка.
Мы немного поговорили, потом они проводили меня домой. Дана уже не было. Да и зачем он стал бы меня ждать?
И вот, лежа в постели и перебирая в уме события вечера, я пыталась понять ускользающее. Что-то произошло очень важное, чего мы не заметили… Зинка? Это общая боль и вина. Моя тоже, конечно. Но в этот раз дело было не в Зинке…