– Отлично сработано, – говорит шут, когда монах замолкает. – Ты действительно отличился.
Монах: Я был тогда молодым и невинным.
Первый певец-горлопан: Ты видел голову менестреля, насаженную на пику?
Второй певец-горлопан: Его труп на веревке?
Третий певец-горлопан: Ты закончил свой трактат?
Второй певец-горлопан: Теологический.
Третий певец-горлопан: В общем, трактат.
Монах: Э… мой «pudendae»?
Шут: Я попросил бы! Соблюдайте приличия, господа. Здесь дамы.
Пьяная баба пускает ветры и громко хохочет. Монашка, избравшая путь покаяния, поднимает глаза к Небесам, надеясь на гром среди ясного неба. И тут вступает пловец (вы еще про него не забыли?), продолжая нападки.
Пловец: А подскажи мне, святой отец, где эта знаменитая библиотека в Брюгге. Просто мне любопытно.
Монах: Библиотека… э… Она… в городе.
Пловец: Странно. Я прожил в Брюгге почти всю жизнь, но что-то не помню там библиотеки.
Монах: Ну, это было давно… тебя тогда и на свете не было.
Монах видит складочки недоверия на лицах слушателей. Его макушка покрывается испариной.
– Надеюсь, никто из вас не сомневается в правдивости моего рассказа, – взрывается он. – А если кто сомневается, то пусть так и скажет. Но все, что я рассказал, это чистая правда. До единого слова.
Шут: Слово само по себе – всегда правда. Важны не слова, а их порядок.
Певцы-горлопаны: Правильно, это все относительно.
Монах: Нет, не все.
Певцы-горлопаны: Это все субъективно.
Монах и Монашка: Нет!
Похоже, что назревает новое противостояние. Певцы-горлопаны о чем-то шепчутся, сбившись в тесный кружок, ни дать ни взять заговорщики. Все внутри у монаха дрожит и трепещет, и он хватается обеими руками за край стола, так что у него белеют костяшки пальцев.
Певцы-горлопаны: Слушайте. Теперь наша очередь.