Корж идет по следу

Оливарес не ответил

Как ни странно, но в стане врага наблюдалось затишье. Непонятное затишье.

Быхин бродил по городу, околачивался на пристанях, но к Соньке больше не заходил. Несколько раз он отправлялся на вокзал, садился в пригородный поезд, обходил вагоны с кружкой в руках. Но отъезжал недалеко от города и к вечеру обязательно возвращался.

Спокойно вела себя и Софья Долгова. Герасимова не спускала с Долговой глаз. Но к ней никто не подходил, ничего не передавал, и она ни к кому не ходила, ничего не передавала. Из дома — на базар, с базара — домой.

Завод работал на полную мощность. Об этом не мог не знать Оливарес, и тем более непонятно было его спокойствие. Он, как говорится, не подавал признаков жизни. В чем тут дело?..

И на этот вопрос Алексей Петрович надеялся найти ответ в радиограмме Оливареса. Ждать осталось недолго. Сегодня ночью должен состояться очередной сеанс передачи.

Пока что Алексей Петрович занялся черчением. План усадьбы Афанасия Егорова Грачев наспех набросал в блокноте. На нем не хватало многих необходимых деталей, которые лейтенант не успел нанести на бумагу, но держал в памяти. Сейчас Алексей Петрович по его дополнениям вычертил план со всеми подробностями.

Теперь можно было точно подсчитать, сколько людей потребуется для проведения операции. Он сам и еще двое войдут в избу. Одного нужно оставить на дворе. Еще одного — у окон с улицы. И одного — у окон кухни. Они выходят на огороды, а за огородами — лес. В случае чего именно туда будут пробиваться Воронков и его подручные.

Сейчас же Алексей Петрович наметил и людей, которые пойдут на операцию.

К условленному часу он пришел к радистам.

У рации снова сидела Перлова. Коржу очень нравилась ее быстрая и точная работа, и перехват Оливаресовых донесений он поручал ей, твердо уверенный, что она не пропустит ни одного знака.

Поздоровались.

Корж опустился на диван, спросил:

— Молчит?

— Срок через пять минут.

Корж засек время по своим часам, привалился к спинке дивана.

— Ну, не буду вам мешать.

…Прошло семь с половиной минут. Перлова сидела не шелохнувшись, держа в тонких розовых пальцах карандаш…

Корж удивленно пожал плечами, но спрашивать ни о чем не стал. Он и так видел, что вражеский передатчик молчит. «Какая-нибудь задержка», — мелькнуло в голове.

Но минута проходила за минутой. Рация Оливареса молчала… Происходило что-то непонятное, совсем не похожее на немецкую аккуратность. Корж то и дело посматривал на часы. Десять минут… Двенадцать… Пятнадцать…

— Молчит?..

Перлова кивнула головой.

— В чем дело?

— Тише!

Девушка подняла карандаш, готовясь записывать, но тут же опустила его. Руками стиснула наушники, словно хотела плотнее прижать их к ушам, чтобы не пропустить ни одного звука. Корж подошел к столу, ждал… Перлова отняла руки, посмотрела на него.

— Разведотдел сам вызывает рацию Оливареса.

— Ну?..

— Оливарес не отвечает.

Корж вернулся к дивану. Он начинал догадываться о причине молчания, но пока что и сам не верил своим догадкам. Мало ли что могло случиться с рацией! Сейчас радист, может быть, устраняет неисправности и вот-вот начнет передачу. Радоваться рано, нужно ждать…

И Корж снова сел на диван. Дал себе слово не смотреть на часы и не мог утерпеть — смотрел. Время проходило медленно, но неумолимо и верно. Уже сорок восемь минут прошло.

Перлова сказала негромко:

— Снова разведотдел вызывает передатчик.

И снова прошло десять, пятнадцать, двадцать минут. Оливарес не отвечал.

Через два часа Перлова сняла наушники.

— Все. Разговор не состоялся. Ваше дежурство, товарищ капитан, прошло впустую. — Она посмотрела на Коржа и удивилась. Тот был не только не расстроен, а наоборот, кажется, очень доволен. Он весело улыбался, и глаза его горели каким-то озорным и хитрым огнем.

— Напротив, это дежурство — самое удачное. Молчание противника рассказало мне больше, нежели это могла сделать пространная радиограмма… Скажите, вы сумели бы на ключе подделаться под «почерк» вражеского радиста?

— Сумею. Когда принимаешь передачу — мысленно и сама выстукиваешь ее.

— Очень хорошо! С портативной рацией работали?

— В школе на них и готовились.

— Завтра получите такую рацию. Проверьте ее, приведите в боевую готовность и ждите моего сигнала. От дежурства по узлу вас освободят. А сейчас до свидания, спешу…

Корж прошел к Новикову.

— Оливарес молчит, Николай Николаич! Разведотдел Инге сам дважды вызывал его, но он не ответил.

— Хороший признак! — Новиков усмехнулся, довольный. — Значит, Оливаресу не о чем сообщать в разведотдел. С наблюдением за дорогой у них сорвалось — это нам известно доподлинно. А сейчас стало очевидно, что ничего не вышло и на заводе.

— Если так, то молчание Оливареса является и дурным признаком.

— Понимаю. Очевидно, все его планы рухнули в последнюю минуту. И сейчас, естественно, остается одно: сообщить координаты завода и вызвать бомбардировочную авиацию. Так?..

— Именно.

— Ну, что ж, пусть летят «ассы». Организуем достойную встречу.

Как ваше здоровье?.

Оливарес взбеленился!

Как растревоженный зверь в клетке, рыча и изрыгая грязные ругательства, метался он по подвалу, отшвыривая деревяшкой табуретку, то и дело попадавшую под ноги.

Все к черту пошло!..

Вчера ночью был срок передачи, а что он мог сообщить Инге?..

Ничего.

Дело принимало настолько скверный оборот, что можно было лишиться головы…

…На следующую ночь после посещения Прокопенко он долго не мог уснуть. Сказывалось нервное напряжение последних дней. Усилий было затрачено много, но все они прошли почти что впустую, никаких ощутимых результатов пока не дали. Уж, казалось бы, такое пустяковое дело, как наблюдение за железной дорогой, и то оказалось трудно выполнимым, на первых же порах чуть не сорвалось окончательно. Хорошо еще, что этот… как его… Антон не влопался сам… Пришлось бы бросать все и смазывать пятки… Об овладении секретом снаряда не стоило больше говорить. Да, русские оказались совсем не такими, как он до этого представлял их себе…

Ближе к рассвету он не мог даже улежать в кровати. Встал, в одном белье сел к окну, открыл форточку и закурил.

На улице стояла тишина. Звонко перекликались воробьи, хрипло каркнула пролетевшая над двором ворона. Кобылко с хрустом и стоном потянулся на печке, слез. Ему нужно было идти подметать улицу, поливать тротуары. Он удивленно посмотрел на Лозинского.

— Что вы встали в такую рань? Почивайте себе.

— Не спится, — буркнул Лозинский.

Кобылко кряхтя оделся и, прихватив метлу, вышел во двор.

Лозинский настороженно ждал.

Вот сейчас, через минуту-две тишина улиц разорвется тревожным воем сирен, пожарные автомобили вихрем промчатся по ним, будя народ, пугая редких ранних прохожих. Они поспеют к заводу, когда там вовсю будет бушевать пламя, пожирая на своем пути цехи, оборудование. Может быть, к тому времени оно успеет добежать до склада взрывчатого вещества, которым начиняют эти адские снаряды, — и тогда…

Оливарес представил себе ожидаемую картину, и сердце сладко заныло в груди.

На улице было тихо…

Лозинский, нервничая, ругаясь и куря папиросу за папиросой, просидел в бесцельном ожидании до восьми часов утра, ничего не дождался и, злой, отправился на работу.

А по базару уже ходил слух о непонятном взрыве на Волге.

— Чудно как-то: самолеты не прилетали, а бомба взорвалась…

— Да, действительно…

— А кто сказал, что бомба?..

— Это какие-нибудь ухари гранатой рыбу глушили…

— Под самым-то городом?..

— Была бы рыба…

— А я слышала, будто это с баржи. Грузили снаряды и уронили один…

Лозинский узнал, в каком месте произошел взрыв. Оказалось: недалеко от квартиры Прокопенко. Когда? Да, оказывается, еще вчера. Ах вот как!..

Сапожник запер будку, и пошел на почту. По автомату позвонил на завод, попросил позвать инженера Прокопенко. Ему ответили, что он болен и лежит в больнице.

Вот тут-то Лозинского и взорвало!

Этот слюнтяй провел его!.. Окрутил вокруг пальца!.. Выбросил «ручку» в реку, а сам укрылся за стенами больницы… Там, мол, его не достанут… «Врешь, мозгляк, я найду тебя и там!..»

Зеленый от бешенства вернулся он в свою будку и несколько минут сидел задумавшись. Потом снова запер ее и торопливо зашагал домой. По пути купил бутылку фруктовой воды.

Завтракавший Кобылко испуганно глянул на злое, немного растерянное лицо своего сожителя.

— Случилось что-нибудь, пан Лозинский?..

— Ерунда, ничего особенного. Ешьте, а потом отнесете записку.

— Далеко?

— Я скажу.

Лозинский писал торопливо и долго. Потом приложил к письму несколько сторублевок, подал дворнику.

— Отправляйтесь на рынок. В ряду, где торгуют с рук, найдете женщину, — он подробно обрисовал приметы Софьи Долговой. — Передайте ей письмо, деньги и вот эту бутылку… Тьфу, черт, чуть не забыл! — Он слазил в тайничок на деревянной ноге, достал небольшую стеклянную ампулу. Ножом осторожно отколол один конец и вылил содержимое в бутылку.

При виде этой операции у Кобылко мороз прошел по спине.

Лозинский остался ждать дворника в подвале.

Через час он вернулся и нежданно-негаданно принес записку. Лозинский прочитал ее и окончательно вышел из себя.

Записка была от Воронкова. Лешка сообщал, что Антон вышел с заданием на дорогу и не вернулся…

Получив посылку Лозинского, Сонька в укромном месте прочитала письмо и тут же убрала свой товар в корзинку. Из торговки превратилась в покупательницу.

Она купила колбасы, несколько пирожков с мясом, две белых булки и с десяток конфет.

Дома все это, вместе с бутылкой, упаковала в аккуратный сверток. Переоделась в другое, более приличное платье, ради такого случая надела новые туфли, причесалась. И отправилась в больницу.

Она настояла, чтобы ее допустили повидаться с больным. Объяснила, что он одинок, семья у него в деревне. Нужно спросить его, как поступить с квартирой, следует ли сообщить о его болезни жене.

— А вы кто будете? Родственница? — спросил главный врач.

— Нет, меня прислали от профсоюзной организации завода.

Врач разрешил.

Сонька надела халат и прошла за сестрой в палату.

Нахальства и изворотливости у нее было хоть отбавляй, и сейчас, даже в столь странной роли, она чувствовала себя как рыба в воде.

Прокопенко сидел на койке. Он давно уже пришел в сознание, но был слаб и каждый раз при воспоминании о происшедшем снова начинал дрожать и забываться.

Он с удивлением посмотрел на неизвестную женщину со свертком в руках. Та осторожно присела на край табурета у кровати, поздоровалась и участливо спросила:

— Как ваше здоровье?

— Спасибо, — вяло ответил инженер, пытаясь угадать, что это за гостья, и не мог. Наконец не утерпел, спросил — Простите, а вы кто такая, откуда знаете меня?

— Я вас не знаю. И вы меня. Хоть и работаем на одном заводе. Меня от завкома послали проведать вас и вот кое-что передать.

— А-а… Большое спасибо. Только не нужно бы… — Горькое чувство скривило губы инженера.

— Ну, как это!.. Вы же один пока живете, вас и проведать некому. — Она развернула на тумбочке сверток. — Вот поесть я принесла и фруктовой воды бутылку. Кисленькая, лимонная…

Они поговорили минут пять в присутствии сестры, и посетительница ушла.

Вскоре Прокопенко захотел пить. Достал бутылку, налил полный стакан и с удовольствием выпил холодную, сладко-кислую воду.

А в это время главному врачу позвонили с Н-ского завода и справились о состоянии здоровья инженера Прокопенко.

Главный врач удивленно поднял брови.

— Да ведь от вас только что была какая-то гражданка.

— От нас?..

— Да.

— Вы что-нибудь путаете, мы еще никого не посылали.

— Сию минуту ушла…

— Как ее фамилия?

— Вот уж этого-то я, не спрашивал. Она сказала, что послана от завкома, и даже принесла что-то…

— Уверяю вас: мы никого не посылали. Тут какое-то недоразумение.

— Это мы выясним. Сейчас я спрошу больного, может… — Он не успел договорить: в кабинет ворвалась бледная сестра.

— С больным… с этим… плохо!..

Когда главный врач вбежал в палату, Прокопенко корчился в предсмертной агонии. Лоб его покрылся крупными градинами пота, на губах набиралась и пузырилась пена.

С соседних коек, приподнявшись на локтях, испуганно смотрели больные.

Помощь была уже бесполезна. Через несколько минут Прокопенко затих. Лицо его сразу начало принимать серый, землистый оттенок.

В палате толпились сбежавшиеся врачи, сестры. Главный врач распорядился забрать все принесенное неизвестной и вернулся к телефону. Позвонил в Управление НКВД.

Прибывший оттуда судебно-медицинский эксперт задал главному врачу несколько вопросов.

— Когда поступил к вам больной?

— Вчера утром.

— Диагноз?

— Сердечный припадок на нервной почве.

— Вы не пытались выяснить причину?

— Больной ничего не помнил. Стало плохо — и все.

— Кто он?

— Инженер Н-ского завода.

«Вот как!»— подумал эксперт. Он работал с Коржем и знал, что того интересует абсолютно все, так или иначе связанное с заводом.

Он приступил к вскрытию тела.

Было установлено отравление сильно действующим ядом. И странно: яд был точно таким, какой когда-то нашли у парашютистов. Сейчас уже эксперт счел необходимым позвонить Коржу.

Алексей Петрович не заставил себя ждать.

Прежде всего он поинтересовался, кто приходил к больному с передачей.

Главный врач виновато развел руками.

— Вы понимаете, я даже не спросил. Какая-то женщина. Сказала, что послана от завкома.

— Внешность ее обрисовать можете?

Врач начал вспоминать.

— В лицо узнали бы?

— Конечно.

Алексей Петрович показал ему фотографию Соньки Долговой. Врач испуганно посмотрел на Коржа.

— Она…

— Все ясно.

Корж закусил губу… Подумал: «Вот кто был у Оливареса на заводе! Он не оправдал его надежд и поплатился жизнью…»

Круг сужается

На квартире Прокопенко был произведен тщательный обыск. Он ничего не дал.

Корж побеседовал с соседями, расспросил, как жил инженер. Оказалось, что жил он неприметно и тихо. Не приходил ли кто-нибудь к нему? Нет, он как-то нелюдимо жил в последнее время. Только однажды, возвращаясь из магазина вечером, соседская старушка видела: к Прокопенко звонил какой-то неизвестный. Какой он из себя? А кто его знает! Не интересовалась и примечать не стала. Заметила только, что левая нога у него деревянная.

Вечером Корж сидел в сквере над Волгой. Он выбрал самую отдаленную скамейку в тихом, почти совсем не посещаемом уголке.

За рекой медленно догорала заря. Луга да и сама волжская даль постепенно заволакивались сизой дымкой. На мачтах судов, стоявших под горой, мигали первые слабые огоньки. Где-то справа слышались приглушенные расстоянием говор и смех гуляющих, а здесь тишина не нарушалась ничем.

Сержант Герасимова пришла точно в назначенное время.

Корж приветливо улыбнулся ей.

— Счастлив будет тот, кто добьется вашей любви.

— Почему?

— Не придется мучиться и страдать, ожидая свидания. Вы приходите аккуратно.

Девушка рассмеялась.

— Я вижу, вам приходилось долго ждать.

— В свое время было… Да… Садитесь и помолчим. Вечер-то какой!

— Чудесный! В такие минуты просто не хочется думать ни о войне, ни… — Она не договорила, но Корж понял ее.

Помолчали.

Потом Герасимова начала рассказывать.

— Сегодня между одиннадцатью и двенадцатью часами на рынок к Долговой подошел какой-то неизвестный старик. Не тот, о котором вы меня предупреждали, а совершенно другой. Такое потрепанное, измятое лицо. Он был в ватнике, старых пропыленных брюках и опорках на ногах. Он отозвал ее в сторонку и тихо спросил, она ли Долгова. Получив утвердительный ответ, передал ей бутылку, какую-то записку, сказал «от сапожника» и исчез. Что было в письме, я не знаю. Но Долгова тут же спрятала товар, быстро купила кое-что из провизии и отправилась домой. Минут через пятнадцать вышла переодетая, со свертком в руках. Пошла в больницу. Там она также пробыла недолго. Зашла домой, снова переоделась, вернулась на базар и до самых сумерек никуда с него не отлучалась. Вот все.

Корж задумчиво потер лоб.

— Вы хорошо рассмотрели фигуру человека, приходившего к Долговой?

— Хорошо.

— Я имею в виду не лицо, а именно фигуру. Особенно ноги. Вы заметили…

— Да, он был в опорках.

— И левая нога деревянная?..

— Нет. У него обе ноги были настоящие.

— Это точно?

— Совершенно.

— Н-да…

Корж не рассчитывал, конечно, что на рынок к Долговой придет сам Оливарес. Но… чем черт не шутит! Одно было ясно: кто-то из двух, хромой или этот, сегодняшний старик, — Оливарес. И скорей всего первый. К инженеру-то нужно было идти самому, ни на кого не надеясь, чтобы не рисковать. И потом Оливарес должен знать Соньку. Если бы он сам пришел к ней на базар, то не стал бы спрашивать фамилию. Но все это были догадки, их еще следовало проверить.

— Ну, хорошо, Лидия Николаевна. Дело идет к развязке, и сейчас как никогда нужно внимание, осторожность и выдержка. Малейший неверный шаг может погубить все. Не спускайте глаз с Долговой. Я выделю вам напарника для круглосуточного наблюдения.

В эту же ночь Корж выехал на машине в деревню, где жили жена и сын Прокопенко.

Он назвал себя сослуживцем инженера, направлявшимся в командировку и по его просьбе заехавшим по пути проведать их. Его встретили радушно, угостили парным молоком, чаем.

— Что же он — даже записки маленькой не черкнул? — спросила жена.

— Нет. Попросил проведать — и все.

— На него это похоже. В прошлый раз так же прислал какого-то старого друга, даже доверил ему деньги передать и ничего не написал. Он не говорил вам?

— Нет. А кто такой?

— Да я и сама его впервые видела. Хромой, на левой ноге деревяшка. Небольшого роста, усы такие седые, обвислые, как у запорожца. Оригинал большой!.. Передал мне мужнины же деньги и потребовал расписку по всей форме.

— Значит, денег порядочно было?

— Да, все-таки… Пять тысяч.

— А вы не помните его фамилию?

— Фамилию… Как же он назвался, дай бог память… Трофимов?.. Нет, не Трофимов. Коля, — крикнула она сыну, читавшему на крыльце книгу, — ты не помнишь фамилию этого хромого, что приезжал от папы?

— Гаврилов, — ответил тот, не поднимая головы.

— Вот правильно.

— Что-то я не знаю такого, — задумчиво покачал головой Корж.

— И я говорю, что в первый раз увидела. Назвался старым другом, говорит, вместе когда-то на Украине были.

— Не сказал, где работает?

— Да я и не спрашивала. Неудобно, знаете…

— Это верно.

— Ну, а как там Деня живет?

Корж догадался, что она спрашивает о муже, называя его ласкательным именем.

— Ничего, по-прежнему.

— Устал, наверное.

— Да, работы много.

— Ну, скоро, может быть, и мы переберемся в город. Все-таки вместе полегче будет.

Корж, чтобы не вызывать подозрений, просидел у них больше часа, терпеливо слушая болтовню скучающей от безделья женщины. Потом сослался на неотложные дела и распрощался.

Теперь у него не было никаких сомнений. Хромой — Оливарес. Он, видимо, знал Прокопенко раньше. Корж был почти уверен, что деньги, якобы присланные жене мужем, на самом деле принадлежали Оливаресу. И расписка нужна была ему, чтобы прижать Прокопенко… Теперь найдена тропка непосредственно к Оливаресу. Даже известны его приметы. И все-таки, где его искать в таком большом городе?.. Только неусыпное наблюдение за подручными рано или поздно приведет к нему. Рано или поздно… Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы стало поздно. Ни в коем случае!

Прямо с дороги Алексей Петрович прошел к Новикову. Тот посмотрел на усталое, запыленное, но довольное лицо капитана и невольно улыбнулся.

— Удачная поездка?

— Вполне. В кругу осталась только щелочка. Через день-два замкнем и ее. Личность Оливареса почти установлена… Наши догадки по поводу молчания в последнюю передачу оказались правильными. Прокопенко убрал он. Теперь ему действительно ничего не остается, как только вызывать авиацию. А это — его конец.

— Как дела на болоте?

— Артиллеристы отправились туда.

— Ну, хорошо. Идите, отдохните хоть часик. Вид у вас…

— Теперь уж некогда отдыхать. Мы сами подхлестываем события, и нужно поспевать за ними.

Так вот он, Оливарес!

С Софьей Долговой совершилось непонятное: она вдруг ни с того ни с сего решила бросить спекуляцию и пойти работать.

Об этом сообщила Коржу в ближайшую встречу сержант Герасимова.

Алексея Петровича весьма заинтересовал поступок Долговой.

— Она, что же, и на базаре подружкам об этом заявила?

— Да. И не только заявила, а уже вчера подала заявление о приеме.

— Куда?

— Я, как всегда незаметно, встретила ее утром еще у дома. Думала, что она направится обычной дорогой на базар. Но она вышла без корзинки и села в трамвай. Сошла в конце маршрута у Н-ского завода…

Корж не утерпел, протяжно свистнул.

— Что вы? — спросила Герасимова.

— Ничего, ничего, — извинился Корж. — Продолжайте.

— Сошла у Н-ского завода и отправилась прямо в отдел кадров. Я ждала ее не менее двух часов. Вернувшись с завода, она снова пришла на базар. Нужно было допродать товар. И вот она сама рассказала нам, как подала заявление, как с ней беседовал начальник отдела.

— Вы не узнали, когда ей велели прийти за ответом?

— Завтра утром.

— Вот это очень важно. Продолжайте самое неослабное наблюдение, а я съезжу на завод. Предупреждаю: особо тщательно смотрите за Долговой завтра, когда она вернется с завода. Запоминайте, куда пойдет, с кем будет говорить.

Корж догадывался. У Оливареса сорвалось с Прокопенко. Сейчас ему нужно устроить на завод нового человека. На любую работу и хоть всего на несколько дней.

Начальника отдела кадров он хорошо знал. Тот без слова показал ему заявление Долговой и прочие бумаги. Да, Сонька так и писала, что согласна на любую работу.

Алексей Петрович спросил:

— И куда вы ее думали определить?

— Пойдет пока разнорабочей, а потом приобретет и квалификацию.

— Она никуда не пойдет, — категорически заявил Корж. — Это наша подопечная, и завтра вы ей откажете.

— Ах, вот как!..

— Я и приехал предупредить вас.

Расчет Коржа был прост и абсолютно надежен. У Оливареса земля горит под ногами, он тоже торопится. Значит, Сонька, получив отказ, должна будет немедленно прийти к нему, чтобы сообщить об этом.

Так оно и получилось.

Алексей Петрович понимал, что для врагов наступают критические минуты и, на всякий случай, решил непосредственно следить за развитием событий. Мало ли как могут сложиться обстоятельства. Может быть, придется принимать решение, учитывая даже доли секунд.

Утром он встретил Долгову у завода.

Она пробыла в отделе кадров недолго и вышла оттуда медленно, растерянно перебирая в руках и рассматривая возвращенные ей бумаги. Несколько минут постояла в раздумье и побрела к трамваю. Слезла недалеко от дома, дошла до ворот, опять остановилась, махнула рукой и решительно зашагала прочь.

Корж дошел за ней до базара. Некоторое время она бесцельно бродила по рядам, прицениваясь к барахлу. Потом вышла в противоположные ворота и направилась к будке сапожника.

Корж взглянул на мастера и…

Несомненно, перед ним был Оливарес.

Худощавое лицо, седые, обвислые («как у запорожца» — вспомнились слова жены Прокопенко) усы, чисто выбритый подбородок…

Он мельком взглянул на подошедшую Соньку и отложил в сторону лапку с надетым на нее ботинком. Сонька опустилась на табуретку, негромко заговорила. Сапожник зло сверкнул на нее глазами, показал на ноги. Долгова быстро сдернула туфлю, подала ему. Он склонился над ней, словно рассматривая. Сонька быстро продолжала рассказ.

Сапожник вернул туфлю и со зла нерассчитанно громко, так что долетело даже до Коржа, коротко бросил:

— Завтра!

Сонька ушла.

Сапожник начал прибираться в будке.

Корж зашел за ворота, посмотрел на один ботинок, на другой. На правом каблук оказался слабее. Алексей Петрович цепко ухватил его, дернул раз, другой и оторвал. Осторожно ставя ногу на носок, заковылял к сапожнику.

— Приколотите, пожалуйста.

— Некогда, — буркнул сапожник, даже не взглянув на подошедшего. — Обедать ухожу.

— Да тут дела-то на одну минуту. Пять гвоздей вколотить…

— Тому минута, другому… Что у вас?

— Да вот какой-то дьявол наступил сейчас сзади и оторвал. — Корж протянул каблук с торчащими из него гвоздями.

— А приколачивать я на башку стану?! — рявкнул сапожник. — Ботинок давай!

Корж присел на табурет, быстро снял ботинок. Миролюбиво заметил:

— И злой же вы, мастер!

— Будешь злой, — буркнул сапожник, яростно заколачивая гвозди.

«Да, действительно! — подумал Корж. — Плохи твой дела, мастер! И тут даже злость не поможет. Хоть волком вой…»

— Вы от кого работаете? — спросил немного погодя.

— Артель «Обувщик». Инвалиды…

— Вот так ловко! А вы-то при чем?..

Сапожник рукой выдернул левую ногу, грохнул деревяшкой об пол.

— А это что?

— О, простите. Я не заметил…

— Ладно… Трешницу с вас…

Корж заплатил и ушел.

Он тут же разыскал артель инвалидов и попросил председателя переговорить с ним наедине. Тот выпроводил из маленького кабинетика посторонних и почему-то запер дверь на ключ.

— Чем могу?..

— Меня интересует сапожник, что работает около рынка. Хромой.

— А с кем я имею?.. — У председателя, видимо, была привычка не договаривать фразы.

— Пожалуйста. — Корж предъявил удостоверение личности.

— Ага! Вот теперь понятно. Значит, вас интересует сапожник Лозинский?

— Позвольте, разве его фамилия не Гаврилов?

— Ничуть не бывало. Лозинский.

— Может быть, я ошибся. Ладно, пусть Лозинский, Когда и откуда он появился у вас?

— Я, пожалуй, возьму личное дело. Голова, знаете, не синагога. — Он вышел в соседнюю комнату, принес тоненькую папку и подал ее Коржу. — Вот, тут все как на ладони.

Коржа больше всего интересовала дата поступления. Он посмотрел ее и подсчитал. Между поимкой парашютистов и появлением Лозинского в артели был промежуток в шесть дней. «Вполне достаточно, чтобы добраться до города, обосноваться здесь и поступить на работу, — подумал Корж. — Но у него, значит, была здесь явка или какое-то знакомство, раз он так быстро встал на квартиру. Интересно…»

Родом Лозинский был из Винницы и до самой эвакуации проживал там. Беспартийный. Родственников не имеет. Да, в Винницу запроса не пошлешь — там немцы. Скорей всего они-то и снабдили его паспортом, убив настоящего сапожника Лозинского.

— Дайте мне его домашний адрес, — попросил Корж председателя.

Тот написал.

— Заявление, написанное рукой Лозинского, я возьму на время с собой. Вы ничего не имеете против?

— Пожалуйста. Но скажите, в чем дело? Как-никак, а честь предприятия…

— Не волнуйтесь. Просто мы кое в чем подозреваем его и хотим проверить. Может оказаться, что он и не виноват совсем.

— Ага, так…

— Но я попрошу вас наш разговор держать в секрете. Сами понимаете…

— Конечно, конечно. — поспешно согласился председатель.

В этот вечер Грачев принес интересное сообщение. Оказывается, Сонька Долгова разыскала старика Быхина на пристани и имела с ним непродолжительный разговор. О чем они говорили — лейтенант не знал, но Корж догадывался. Он предупредил Грачева:

— Завтра вы снова возьмите старика под наблюдение. И готовьтесь сопровождать его до станции Р. Ночью примете участие по захвату Воронкова.

— Конец?

— Да, довольно они погуляли.

— А шеф?

— Найден и он.

Сержант Герасимова подтвердила слова Грачева насчет встречи Соньки с Быхиным. И ей больше повезло. Она сумела подойти настолько близко, что слышала обрывки разговора. Речь шла о каких-то туфлях, которые завтра нужно отвезти. А вот куда отвезти — она не поняла.

— Ничего, — успокоил ее Корж. — Я знаю. Завтра старик еще раз встретится с Долговой. Вы продолжайте наблюдение за ней, но вечером в сквер не приходите, меня не будет в городе. Как, надоело вам, наверное, целыми днями торчать на базаре?

— Что ж поделаешь!

— Потерпите еще день.

— Хоть десять…

Корж вернулся в Управление и вызвал сержанта Перлову.

— Получили рацию?

— Получила.

— Проверили?

— Да.

— Завтра выезжаем. Из Управления никуда не отлучаться.

— Слушаюсь.

Алексей Петрович достал из стола план усадьбы Афанасия Егорова, долго смотрел на него, мысленно подбирая к каждому посту на операции надежного работника. Отобрал четверых и по телефону вызвал к себе.

— С завтрашнего дня приказываю перейти на казарменное положение. Из Управления — ни на шаг. Утром зайдите на склад и получите автоматы. Подробные инструкции — на оперативной летучке.

Оставшись один, Корж перебрал в памяти, все ли он подготовил, все ли предусмотрел. Все. Собственно, предыдущая работа и была подготовкой. Сейчас требовалось собрать в кулак и расставить силы для последнего удара. Он сделал это.

Нищий задержан

Погода резко изменилась.

Поднявшийся с ночи западный ветер затянул все небо серыми, рваными хлопьями туч. Изредка сеял мелкий, по-осеннему надоедливый дождь. Сразу вдруг похолодало, и Алексей Петрович был вынужден надеть плащ.

Параллельно с Герасимовой он повел наблюдение за Долговой от самого дома.

Сегодня она вышла позже обычного на целых два часа и отправилась прямо к сапожнику.

Корж, заранее подыскавший выгодное для наблюдения место, видел, как она передала ему пару дамских туфель и стала терпеливо ждать, кутаясь от дождя в платок.

Сапожник деловито осмотрел туфли, затем быстро окинул взглядом пространство перед будкой. Что-то сказал, и Сонька, подвинувшись вместе с табуреткой, заслонила его от посторонних взглядов. Через пятнадцать минут «ремонт» был произведен, и Сонька забрала туфли.

Корж шел за ней следом на почтительном расстоянии. Он несколько раз зорко просматривал тротуары по обеим сторонам улицы, по одному перебирал прохожих, идущих в том же направлении, что и он. Герасимову он распознал бы по фигуре — стройной и не по-девичьи высокой, но ее нигде не было видно.

И все-таки она была рядом, зорко следила за подопечной, даже видела, может быть, и своего начальника. «Молодец, — мысленно похвалил Герасимову Корж. — Умеет маскироваться».

Сонька не прошла в торговые ряды. У них, видимо, заранее было обусловлено место встречи, и она прямиком направилась на задворки рынка.

Старик уже ждал. Он сидел на дровяном обрубке под навесом, где рыночные дворники складывали метлы, лопаты, совки.

Ничего не изменилось в Быхине. Костюм все тот же, в котором он явился в город, все та же суковатая палка и тощая котомка, вытертая и заляпанная пятнами грязи; на веревке, перепоясывавшей его тщедушную фигуру, болталась большая жестяная кружка. Корж невольно усмехнулся: «Раньше нищие вериги на шее таскали — тяжело и неудобно. А сейчас легко и удобно — кружка. И грошики в нее, и чаек из нее».

Сонька молча передала старику сверток и тут же ушла.

Быхин запрятал его на самое дно котомки, закинул ее за плечи и, не спеша, постукивая палкой, побрел с базара. По пути зашел в ряды, купил на дорогу пару пирожков.

«Все, — подумал Корж, идя следом. — Почтальон отправился в путь…»

Впереди мелькнула знакомая фигура Грачева. Корж прибавил шаг. Поровнявшись с лейтенантом, легонько толкнул его плечом. Тот оглянулся, приподнял фуражку, заговорил, будто при встрече с знакомым.

— А, приветствую вас, — и протянул руку.

— Ну, как жизнь? — рассмеялся Корж, включаясь в предложению форму разговора.

— Да ведь что, идет полегоньку. Вот в командировку еду. В три часа поезд уходит…

Корж посмотрел на часы. Было ровно час.

— Я тоже тороплюсь в одно место, но у меня запас есть — целых два часа.

— Запас карман не тянет, а все же лучше явиться на полчаса раньше, чем опоздать хоть на полминуты.

— Не опоздаю. Ну, бывай здоров!..

— Всего!..

Корж сел в трамвай и через несколько минут был в Управлении.

— Вас спрашивал начальник, — сообщил секретарь отдела.

Корж даже не зашел к себе в кабинет. Новиков встретил нетерпеливым вопросом:

— Ну, как дела?

— Сейчас пошла последняя почта от Оливареса Воронкову. Почтальона до места сопровождает лейтенант Грачев.

— Быхин поехал?

— Он. Я с группой выезжаю немедленно. Нужно опередить поезд.

— Кто с вами?

— Трое оперативных работников, радист Перлова и шифровальщик.

— Не мало?

— Я рассчитал. Поможет и Грачев.

— Хорошо. А с Оливаресом как решили?

— Я прошу не трогать его до нашего возвращения. Наблюдение за ним установлено надежное, и он никуда не уйдет. Я не знаю, с чем обратно пошлет Воронков отца к нему.

— Ладно. Я полагаюсь на вас. Действуйте, Алексей Петрович. Желаю удачи!

Они крепко пожали друг другу руки.

Оперативная группа выехала на двух машинах.

Дождь зарядил, видимо, всерьез и сыпал, словно из сита, не переставая. Шоссе блестело черной глянцевитой поверхностью. В выбоинах накапливались лужи.

Корж спросил шофера:

— Не посадит нас этот неосенний мелкий дождичек где-нибудь на проселочных дорогах?

— Нет, — успокоил шофер. — В тех краях песок, и дождь нам только на руку. Мокрая песчаная дорога плотней, по ней гонишь, как по асфальту.

Быхин на всякий случай взял билет. Нищий, нищим, а нарвешься на несговорчивого кондуктора и, чего доброго, высадят на полпути. К сроку не успеешь, и тогда на старости лет родной же сынок голову оторвет.

Поезд набирал скорость.

Посадочная суета и неразбериха постепенно улеглась.

Присев в уголке на чей-то увесистый чемодан, опутанный веревками, Быхин не торопясь сжевал пирожки, покрестился и отвязал от пояса кружку. Пробираясь между мешков, узлов и корзинок, наваленных в проходе, дребезжащим тенорком затянул:

— Страждущему и неимущему… Христа ради…

Дородная, пожилая молочница, восседавшая на бидонах, слазила куда-то за пазуху и со звоном бросила в кружку двугривенный. Быхин покосился, сказал положенное «Спаси Христос», а про себя подумал: «Корова толстомордая! Ну-ко, отвалила! А за молоко на базаре старается, небось, побольше содрать…»

В деньгах он не нуждался, в котомке за спиной лежало еще более двух тысяч из Лешкиных, но, протягивая руку, он делал критическую оценку каждому подаянию.

— Милостыньку Христа ради… Старичку убогому…

Какой-то военный не глядя достал бумажку и сунул в кружку. Трешница! Быхин глянул на него краем глаза. «Этому что! На всем казенном, да и денег огребает…» Неожиданно кто-то ойкнул и разразился руганью:

— Куда тебя прет, черт старый! Топчется прямо по ногам!..

Рядом с пострадавшим вздохнула баба:

— О-хо-хо!.. Как ты нехорошо божьего-то человека…

— Богов ли, чертов ли, а глядеть надо. У меня ноги тоже не из чугунины.

С верхней полки свесилась смеющаяся рожа парня.

— А ты подбирай их. В такой тесноте очень даже просто на язык наступят.

Быхин поспешил пробраться дальше.

До станции он успел обойти больше половины поезда. Трижды выгребал из кружки бумажки и мелочь, не считая совал в карман.

Перед самой остановкой, когда поезд начинал уже притормаживать, Быхин, перейдя в соседний вагон, столкнулся с милиционером. Тот сурово посмотрел на него, тронул за рукав.

— Ты чего тут бродишь, божья коровка?

— Да вот… на хлеб… — залепетал Быхин.

— Документы есть?

— А как же?

Быхин торопливо полез в карман.

— Ладно, не здесь покажешь. Пойдем на станцию.

Быхин, вздыхая и бормоча оправдания, пошел впереди милиционера к выходу.

У оперативного дежурного Быхина обыскали. Выложили на стол документы, деньги, что насобирал, начали составлять протокол. Занятый ответами на вопросы дежурного, Быхин и не заметил, как его котомку вынесли в соседнюю комнату…

Там уже дожидался Корж с шифровальщиком.

Алексей Петрович быстро достал туфли, тщательно осмотрел их. Хорошо! Побывали в ремонте, а каблуки так и остались сбитыми, на подошвах протерты дырки. Корж покачал каблуки — сидят крепко. Поднял стельку в одной — пусто. Поднял в другой — есть!.. Две маленькие полоски бумаги, исписанные мелким бисерным почерком. Одна была запиской Воронкову, другая — радиограмма. Ее Корж передал шифровальщику.

— Как можно быстрей и без ошибок!

В записке Оливарес писал:

— Оч-чень хорошо! — Корж своей рукой, с возможной точностью копируя почерк Оливареса, переписал записку. Помощник подал ему дешифровку.

— Садитесь рядом, — приказал Корж помощнику. — Зашифровывайте следом за мной. Что впереди — оставим. А местонахождение завода по нашей шифровке будет другим. — Корж продиктовал свои координаты. — Дальше несколько подробностей. Пишите: «Основные цехи объекта укрыты глубоко под землей. Для уничтожения их потребуются бомбы большой разрушительной силы. При подходе самолетов мы дадим сигнальный выстрел над объектом. Советую применить световые бомбы. Предупредите летчиков: перед ними окажется пустынный болотный пейзаж. Это — маскировка. Результаты бомбежки сообщу незамедлительно…»

Шифровальщик тщательно перевел все это на язык цифр.

Новую шифровку Корж так же переписал, копируя почерк Оливареса. Оба листка положил на старое место в туфлю, подклеил конторским клеем.

— Несите!

Дежурный читал Быхину нотацию:

— Бросьте шляться по поездам. Не время, да и не такой уж вы беспомощный. Вот у вас паспорт, а постоянного места жительства нет. За одно за это можно привлечь к ответственности. Советую устроиться куда-нибудь хоть сторожем и осесть на месте. На первый раз мы вас штрафовать даже не будем, хотя могли бы сделать и большую неприятность. Собирайте свои манатки…

Бормоча слова благодарности, Быхин торопливо забрал деньги, вскинул на плечи котомку.

Выйдя от дежурного, свернул к станционному базарчику. Там должен был поджидать старинный друг — Афанасий Егоров.

Последняя встреча

Лешка Воронков обрадовался приезду отца.

Собственно, радость заключалась не в каких-то сыновних чувствах, а в практической выгоде. Во-первых, начисто ликвидировалось всякое отношение к вырубленному саду. Откровенно говоря, Лешка побаивался за старика. Каким-нибудь образом нападут на след, сгребут старика Данилу и по ниточке размотают весь клубок… Во-вторых, Лешка доказал шефу, что он не даром хочет получить из рук немцев мельницы, маслобойку, дом и еще кое-что впридачу. Отца родного, старика, и то не пожалел для дела.

Шифровка Оливареса его обрадовала. Значит, скоро конец. Завод разнесут, и им здесь нечего будет делать. В послужном списке Воронкова появится первая запись об умело выполненном задании. В дальнейшем пусть посылают куда угодно. Важно сейчас, на первых порах показать, что он тоже не лаптем щи хлебает.

Записка была менее приятна. Лешка понял: Оливарес хочет использовать его в качестве ракетчика. М-да!.. Он хоть и ни разу не был под бомбежкой, но довольно отчетливо представлял, чем это пахнет. Летчик в своих расчетах ошибется на долю секунды, а от тебя и лоскутков не соберут. Но… ничего не поделаешь. Как говорится: перелез передними ногами — перелезай и задними.

Жена Афанасия быстро собрала на стол. Хозяин сходил куда-то и принес литровку самогонки. Лешка открыл подполье, крикнул в темноту:

— Эй, Гуго! Вылезай ужинать!

В люке показалась заспанная физиономия радиста.

За столом Быхин спросил:

— А что Антона не видно? Ушел куда?

Лешка мигнул Афанасию, чтобы придержал язык. Ответил сам:

— Тут, по делу недалеко отправился. Завтра вернется.

Лешка и сам никак не мог понять, куда делся Антон.

Если его взяли, то наверняка не поздоровилось бы и им. Но все было тихо, спокойно. Значит, он просто. смылся, подлец. Перепугался после случая с путеобходчиком и решил улепетнуть. В конце-то концов, черт с ним. И они недолго теперь засидятся здесь.

Разлил самогонку. Отцу стакан подал в руки.

— Держи-ка. За все хорошее, что нас ждет впереди. Как доехал?

— Ничего, — усмехнулся старик. — Рублей с полсотни насобирал еще. В общем, билеты окупил в оба конца. Только перед самой станцией паразит какой-то прицепился, забрал.

— Постой, постой, — Лешка отложил вилку, которой поддевал квашеную капусту. — Кто прицепился, кого забрал?..

— Меня, милиционер. Нечего, говорит, побираться.

— Ну?!

— Привели к дежурному, составили было протокол. А потом ничего. Прочитали псалом и отпустили.

Лешка вылез из-за стола, нервно заходил по кухне.

— Обыскивали?

Быхину не хотелось признаваться. И потом от него не ускользнуло, что Лешку не на шутку встревожило его сообщение. К чему подливать масла в огонь?

— Нет. Предъявил паспорт — и тем дело кончилось.

— Ну, это-то пустяки!

Лешка успокоился. Но осторожность никогда не мешает. Он спустился в подполье, достал из-под кровати Гуго ракетницы и патроны. Сам увязал все в отцовский мешок.

— Ты, батя, не задерживайся. Закусывай и — дуй:

— Гонишь?

— Не гоню, а дело не терпит. Не на именины приехал. И в городе ждут тебя.

Старик начал собираться.

— Денег нужно? — спросил Алексей.

— Да ведь…

— Ладно. — Лешка отсчитал отцу пятьсот рублей.

Он проводил его до ворот, запер за ним калитку. Дверь в сени также запер на крючок и засов.

Гуго нацелился на второй стакан и уже держал его в руках. Лешка отобрал у него самогонку, поставил на стол.

— Хватит. Старик привез шифровку от шефа. Сегодня передача.

— А расписание…

— Без всяких расписаний. Вызовешь сам. — Чуть понизил голос: — Оливарес просит самолеты…

— О!.. Откуда будем работать? Снова в лес?

— Куда пойдешь в такую погоду? Сейчас и в лесу, как в речке, места сухого не найдешь. Передавай отсюда. Шифровка небольшая.

— Не засекли бы…

— Пока они засекают, наш и след простынет. Через пару дней будем сматывать удочки.

— Мое дело маленькое. Пойду готовить рацию.

В половине первого ночи Лешка и сам спустился к Гуго. Тот уже слал в эфир позывные сигналы. — Как оно?

— Пока не ответил. Не ждут сегодня.

— Стучи, стучи!

В это время сверху донесся встревоженный голос Афанасия:

— Лексей Данилыч, там стучит кто-то. Сам выйдешь или мне…

— Не открывай — крикнул Лешка. — Я сам!…

Он выскочил из подполья, плотно прикрыл за собой крышку. Натянул на нее половик.

— Какого черта принесло в такую пору? — с тревогой в голосе проговорил он и, вынув пистолет, шагнул в сени.

Гуго беспрерывно работал ключом. Но сейчас он не столько прислушивался к происходившему в эфире, сколько к могильной тишине наверху. Он тоже достал пистолет и положил рядом с собой.

Ворота, как и ожидал Корж, оказались запертыми.

— Постучать? — спросил один из группы.

— Ни в коем случае! Лейтенант Иванов!.. — Корж сцепил пальцы, выгнул ладони лодочкой, пригнулся. — Вставайте на руки. Я подсажу вас на забор. Только тихо…

Через минуту калитка отворилась, оперативники вошли во двор. Одного из них с автоматом Корж оставил у окон с улицы.

Еще один автоматчик встал у кухонных окон. Они были слабо освещены, затянуты занавесками. Третий автоматчик отошел к конюшне, чтобы иметь в поле зрения весь двор и огород.

Корж поднялся на крыльцо. Легонько тронул дверь — заперта.

— Вот тут втихомолку не выйдет. Внимание, товарищи! — Он рукояткой пистолета тихонько постучал в дверь.

В левой руке наготове держал электрический фонарь.

Прошла минута, вторая… Или, может, показалось, что так долго никто не откликается. Но вот за дверью раздались шаги.

— Кто там?

Корж по голосу узнал Воронкова. Приглушенно ответил:

— Это я, Антон… Открой, Лешка…

За дверью помолчали…

— Какой Антон?..

— Да ты что, ошалел совсем!.. Видно, опять Афанасий самогонки приносил…

Лешка проворчал что-то, звякнул крючком. Он распахнул дверь, и в ту же минуту яркий сноп света ударил в глаза.

— Руки вверх! — Кто-то ринулся на него.

Лешка наотмашь ударил по фонарю. Выстрелил в темноту, рванулся обратно…

Вслед ему прогремели два выстрела.

Лешка успел запереть дверь. Заметался по кухне, ища выхода… Выход оставался только один. Воронков вскочил на лавку, ударом ноги вышиб раму. Пригнулся, нырнул в окно. И сразу голова словно раскололась от нестерпимого звона в ушах…

Общими усилиями крючок вырвали из косяка.

В кухне Коржу прежде всего бросился в глаза Афанасий Егоров. Белый как мел, с дико вытаращенными глазами, он держался за печку, а ноги сами собой выплясывали какой-то дикий танец. Рядом на лавке сидела жена, схватившись руками за грудь. Корж метнулся к разбитому окну.

— Лейтенант Коровин!

— Здесь, товарищ капитан! — Темная фигура поднялась от земли, подошла ближе.

— Ушел?..

— Нет!

Под полом раздался глухой хлопок. Корж повернулся к Афанасию.

— Спуститесь под пол! Скажите радисту, чтоб сдался. Ну, живо!

Трясущийся Афанасий начал торопливо спускаться по лестнице, сорвался и загремел на кадки с капустой. Через минуту он выскочил обратно всклокоченный, с перекошенным ртом.

— Там… этот, который… застрелился… Прямо в рот пустил…

— Товарищ Перлова, со мной! — Корж спустился в подполье, посветил фонарем.

Гуго Мяги лежал на кровати. Голова его была запрокинута, подбородок опален пороховыми газами.

— Проверьте рацию!

— Нечего проверять, товарищ капитан. Разбита.

Смотрите, всю панель выворотил.

— Развертывайте свою.

— Он и текст радиограммы изорвал в клочки.

— У меня есть второй. Держите! Начинайте с позывных. Получите ответ — передавайте. Вам не помешает этот… сосед? Мне нужно наверх.

— Ничего. Идите.

Воронкова принесли со двора, усадили на лавку, привели в чувство. Он с усилием поднял голову, обвел незнакомых людей тяжелым, мутным взглядом. Потянулся было к слипшимся от крови волосам, но руки крепко держали наручники.

— Дайте пить, — попросил он.

Корж поднес ему ковшик. Воронков пристально взглянул на него и отвалился к стене.

— Что, узнал? — усмехнулся Корж.

Воронков молчал.

— Короткая же у тебя память! А я тебя запомнил с первой встречи, с двадцать шестого года, когда помешал твоему отдыху в Батуми. Помнишь, как ты купался ночью в море и «потерял» револьвер…

Воронков не мигая смотрел в лицо Коржа. И в этом взгляде было все: ненависть, страх и угасшие надежды. Он застонал и повалился на лавку…

— Узнал! — заключил Корж.

Приступили к тщательному обыску.

Корж начал допрашивать Афанасия. Тот заикался, путался, плакал и беспрестанно сморкался в подол рубахи. В конце концов Алексей Петрович отступился от него. Пусть немного отойдет, а то все равно никакого толку не добьешься.

Перлова чем-то постучала в пол снизу. Корж спустился к ней.

— Что вы?

— Передала. Жду ответа.

— Молодчина! — радостно воскликнул Корж, в волнении потирая руки.

Разведотдел майора Инге слал ответ. Перлова стала записывать. Корж притих, неотрывно следя за быстро бегающим карандашом.

Ответ был коротким. Корж передал его шифровальщику. Тот перевел шифр:

Алексей Петрович крепко стиснул кулак, энергично тряхнул им.

— Встретим!

Корж смеется последним

Лозинский пришел домой обедать. В сумке из-под инструментов принес присланные Воронковым ракетницы и патроны.

— Ну, пан Кобылко, сегодня вам предстоит провести боевую ночь!

— То есть?..

— Вы стреляли когда-нибудь из ракетницы?

— Не приходилось.

— А представляете себе, что это за штука?

— Тот же пистолет, только ствол шире.

— Ладно, я вам покажу ее и научу обращаться… Сегодня из райха прилетят наши орлы. Нужно будет указать им, куда бросать яички.

— Проще говоря, ракетами навести на цель?..

— О, вы, оказывается, не совсем отупели!

— Хм!.. — Кобылко зажег керосинку, поставил на нее чайник.

— А вы не обижайтесь, — примирительно сказал Лозинский. — Еще несколько дней, и я помогу вам вернуться в светское общество. За сегодняшнюю операцию обещаю взять вас с собой в Германию. Вы понимаете: в Германию!.. Берлин!.. Будущая столица мира!.. Обеспеченное, беспечальное житье. Будете каждый день пить шнапс и жрать сосиски. Плохо?..

— Ничего не говорю. Но как вы думаете попасть туда?

— Так же, как сюда, — по воздуху. В назначенное время и место за мной придет самолет. Несколько часов полета, и мы с вами будем гулять по Унтер ден Линден… Я сниму эту проклятую деревяшку и надену механический протез. С ним даже хромоты не заметно.

— Да-а, — задумчиво протянул Кобылко. — Шнапс и сосиски…

— Не нравится шнапс — будет шампанское. И не какое-нибудь, а настоящее, французское, Клико. Франция теперь наша, и мы выжмем ее, как лимон…

Кобылко вернул витавшего в облаках сапожника на грешную землю.

— Ладно, пан Лозинский, оставьте пока шампанское и давайте пить чай. А вместо сосисок вот вам ливерная колбаса. Наедайтесь перед полетом.

— Но-но! Я гляжу, вы начинаете шутить, и у вас это получается, как у стопроцентного дворника.

— Привычка — вторая натура.

— Нужно и натуру переламывать.

— Зачем?

— Вы, что же, таким чурбаном думаете и в Германии жить?

Кобылко снова хмыкнул.

— Сказать вам по совести, пан Лозинский?

— Ну…

— Я предпочел бы дожить свой век здесь.

— Вот как?

— Да. Заплатите мне за труды, и я пожелаю вам счастливого пути.

— И сколько же вы хотите?

— Все, что у вас останется в советских знаках…

— Ого! У вас губа не дура!

— А у вас, значит, порядочно грошей?

— И если так?..

— Не потащите же вы их с собой? Разве не нашлепают вам новых, если понадобится?

— Что вы хотите сказать?..

— Э, полно, пан Лозинский! Я не круглый дурак.

— Однако!..

— Мы ж свои люди… С деньгами я и здесь найду себе место в обществе. Чего ради будете вы возиться со мной? Я оказал вам большую услугу, сохранил жизнь. Думаю, что это стоит денег… Я пойду сегодня, куда укажете, выполню любой ваш приказ. По рукам?.. — Кобылко протянул через стол грязную ладонь с длинными, желтыми от махорки пальцами.

Лозинский не раздумывал. Сейчас можно обещать что угодно, только бы этот бывший ротмистр не продал его. А потом пустить ему в чай или водку маленькую пилюлю, и он уснет сном праведника.

Кобылко словно прочитал его мысли.

— Только играть честно, герр Лозинский. Не вздумайте меня угостить фруктовой водой.

— Слово чести! Как вы могли такое подумать?

— С волками жить — по-волчьи выть.

— В данном случае эта пословица не к месту… А скажите, пан Кобылко, как вы объясните свое неожиданное богатство, если спросит кто-нибудь?

— Скажу, в рулетку выиграл, — осклабился Кобылко.

Лозинский обиженно плюнул.

— А еще только что хвастались: я не дурак!

— Сказать вам еще одну поговорку?

— Ну?

— Не заботься свинья о свинье, а заботься сама о себе.

Лозинский криво усмехнулся и встал из-за стола.

— Ладно, о дальнейшем не моя забота, вы правы. Я сдержу свое слово, а там вы как хотите… Сегодня я вернусь в семь.

Кобылко прилег отдохнуть после обеда и уснул. Его разбудил громкий стук в дверь.

— Войдите! — крикнул он, не поднимая головы. — Не заперто.

На пороге выросла фигура капитана государственной безопасности. За ним стояли еще двое в штатском. Дворника словно ветром сдуло с койки. Капитан подошел к нему вплотную, протянул руку.

— Оружие!

— У… У… У меня… нет…

— Обыскать! — криказал капитан.

У дворника вывернули пустые карманы.

— Где Лозинский? — спросил майор.

— Я… Я не знаю, кого вы спрашиваете…

— Будете кривляться?! Где сапожник?

— Он… обещал прийти в семь…

— Что ж, мы люди не гордые — подождем. Приступайте к обыску, товарищи.

Лозинский открыл дверь и в ужасе отшатнулся.

За столом, спокойно куря папиросу, сидел капитан государственной безопасности. Перед ним лежала буханка с запеченными в нее деньгами, ракетницы, патроны и прочие вещи сапожника. Он метнулся было назад, но его подтолкнули в спину.

— Входите, входите!

Деревянная нога стала вдруг непомерно тяжелой, словно ее поменяли на чугунную. Лозинский с усилием перекинул ее через порог, остановился. Капитан встал навстречу.

— Господин Оливарес?.. Очень приятно познакомиться. — Он показал рукой на стол. — Здесь не хватает вашего пистолета. Прошу…

— У меня нет оружия.

— Шутить изволите? — Корж нагнулся к Оливаресу, быстро поддернул штанину на левой ноге и достал из тайника в протезе парабеллум. — Вот какая память! Положили и забыли — куда…

За Волгой, в десяти километрах от города, лежало огромное гнилое болото, окруженное мелкими зарослями ольхи, осины, худосочных березок.

Неожиданно в редколесье появились солдаты. Они начали спешно устанавливать зенитные орудия, отрывать в податливой сочащейся почве временные укрытия. Пришли шесть машин с прожекторными установками и расположились вокруг болота.

Солдаты трудились день и ночь, и к положенному сроку все было готово. Капитан-артиллерист, руководивший работами, придирчиво проверил свое хозяйство и остался доволен.

Давно погасли сумерки. Тихая, звездная шла ночь. Расчеты сидели около орудий, негромко переговариваясь, куря в ладошку.

Капитан проверил время и вышел на дорогу.

Вскоре впереди показались приглушенные маскировочными щитками огни машины. Она остановилась, и из нее вышли Корж и Грачев.

— Здравствуйте, бог войны, — поздоровался Алексей Петрович. — Все готово?

— Ждем. Кому-то сегодня по всем правилам панихиду отслужим. Ну, идемте на КП.

Командный пункт находился рядом с одним из орудий. Там не было ни блиндажа, ни какого-либо другого укрытия. Около пенька сидел связист с двумя полевыми телефонами. Один был соединен со штабом ВНОС[2], другой связывал командира с его пушками. Радист доложил капитану:

— Идут тремя эшелонами. Прошли ближние к нам города. Через восемь минут будут заходить на цель.

— Что ж, — милости просим!

По второму телефону капитан передал приказ приготовиться.

Корж вынул из кармана ракетницу, взятую у Оливареса, зарядил его же патроном.

В стороне послышался гул идущих самолетов.

— Ого! — воскликнул артиллерист, прислушавшись. — «Юнкерсы», пикирующие. Хотят бить наверняка. Добро-о!.. Давайте ракету!

Темное небо прочертил коротенький неяркий след. В высшей своей точке он вспыхнул, рассыпав искры, и медленно опустился к земле…

Немецкие летчики выкинули световые ракеты. Они почти недвижно повисли в воздухе, заливая местность ослепительным мертвенным светом.

Земля дрогнула от первого тяжелого взрыва. За ним последовал второй, третий…

Корж прокричал на ухо Грачеву:

— Жалко болотных жителей. Фашистские ассы весь лягушатник наизнанку вывернут.

Вспыхнули прожекторы, разрезав темное небо на куски. Разом ударили пушки. Все потонуло в грохоте, гуле и вое…

— Тяжелыми лупят! Пятьсоткилограммовыми! — смеясь, кричал артиллерист. — Жарят, ай-яй!.. Новый метод осушения болот!..

— Есть один! — закричал Грачев. — Смотрите!..

Из вышины, ярко разгораясь, падал к земле фашистский бомбардировщик.

— Второй! — Артиллерист схватил Коржа за руку.. — Вот попали в переплет «рихтгофены»! Н-ну!..

Огонь бушевал в высоком ночном небе. Кинжальные лучи прожекторов, нащупав цель, держали ее в световом пятне. Артиллеристы быстро переносили огонь, — другой вражеский самолет, вспыхнув гигантским факелом, разваливался на куски…

— Второй эшелон заходит на цель! — надрывно кричал от телефона связист.

Командир батареи по второму проводу передавал приказ:

— Усилить огонь!

— «Хорошо, хорошо!»— мысленно повторял Корж. Он смотрел на разгоравшуюся в вышине битву и тихонько смеялся.