Королева Шотландии в плену

Глава 8 Возвращение в Татбери

Мария трудилась над гобеленом вместе со своими дамами в поместье Уингфилд, когда ей принесли письмо от Лесли. Она прочла его. Заметив, как она побледнела, Сетон прервала работу и подошла к ней.

— Лестер признался Елизавете, что между мною и герцогом существует брачный контракт. Норфолк тотчас же бежал от двора. Королева намекнула, что моим друзьям грозит опасность.

— Это означает… — заговорила Сетон, но остановилась.

— По-моему, это так глупо, — порывисто воскликнула Мария. — Почему Елизавета против моего брака с английским дворянином?

— Возможно, — предположила Сетон, — было глупо скрывать это от нее.

— Лесли советует сжечь все письма, полученные мною от герцога, вместе с любыми секретными документами, которые есть в моих апартаментах. Он уверен, что будет обыск, и если найдется что-нибудь, говорящее об измене, это даст им желаемые оправдания их обращению со мной.

Сетон сказала:

— Думаю, что нам не стоит терять ни минуты.

Мария кивнула, и все отставили вышивание. Она подошла к столу, открыла ящик и, вынув кой-какие документы, бросила их в огонь.

— Есть что-нибудь еще? — взволнованно спросила Сетон.

Мария принялась рыться в сундуках, где хранились ее немногочисленные наряды. Она отослала женщин в их комнаты, приказав выбросить все, что могло бы показаться подозрительным.

Документы еще тлели на решетке, когда раздался стук в дверь и вошел Херефорд.

— Ваше величество, — произнес он, — вы должны подготовиться к немедленному отъезду в Татбери.

— Татбери! — протестующе вскрикнула Мария.

— Это приказ ее величества королевы.

— О, только не в Татбери! Только не в это зловонное место!

Херефорд заявил в ответ:

— Мы выезжаем через час.

— Но это невозможно. Я не готова.

— Не бойтесь на этот счет, — мрачно ответил Херефорд. — Я с моими охранниками уложу ваше имущество; королева приказала не задерживаться здесь и часа.

Его взгляд остановился на тлеющих на решетке бумагах, и он все понял. Он опоздал захватить здесь то, что надеялся переслать королеве. Но может быть, что-то осталось.

Мария задохнулась от возмущения, увидев, что охранники уже входят в апартаменты.

— Это чудовищно! Меня лишают неприкосновенности?

— Я прошу прощения у вашего величества, но я повинуюсь приказам моей госпожи, королевы Англии.

Умолять не имело смысла. В течение часа Мария со своей свитой в сопровождении Херефорда и его вооруженных охранников покинула поместье Уингфилд, направляясь в Татбери. Херефорд был разочарован. Он опоздал перехватить документы, которые, как он знал, должны были быть в ее апартаментах. Единственное, что ему удалось послать Елизавете, — это шифр, которым Мария пользовалась при переписке с Норфолком. Все же и от этого могла быть какая-нибудь польза.

Переезд состоялся в сентябре. Мария пала духом, когда увидела холм из красного песчаника и окружавшие его заболоченные земли. Ее мозг и тело протестующе кричали: «Только не Татбери!»

Как только она вошла в свои старые апартаменты, ей в ноздри ударил отвратительный запах. Как она сможет вынести эти мрачные комнаты, одну над другой, объединяемые холодной каменной лестницей? Татбери казался ей местом, лишенным надежды.

Она волновалась за одну из своих женщин — Маргарет Кавуд, жену Бастиана, которая была беременна. Как Маргарет переживет холод Татбери в течение предстоящих зимних месяцев?

Но ее беспокоил не только холодный и неуютный дом. Херефорд передавал ее графу Хантингдону, который, как он объяснил, должен взять на себя обязанности ее тюремщика вместо графа и графини Шрусбери.

Мария пришла в ужас от выбора Елизаветы и подумала, что за этим кроется некий зловещий смысл, поскольку Генри Гастингс, граф Хантингдонский, сын Екатерины Паул, а следовательно, отпрыск герцога Кларенского, имел родственные связи по королевской линии и мог претендовать на престол.

Такие претензии могли сделать его не пользующимся любовью у Елизаветы, естественно, что она пристально наблюдала за ним. Но она знала, что он более, чем кто-либо в ее королевстве, захочет предотвратить брак Марии и Норфолка, что он будет стремиться хоть в чем-то обвинить королеву Скоттов, если представится возможность. Поэтому она сочла его вполне подходящим для охраны Марии.

Он встретил королеву с почтением, но холодно, и когда ее препроводили в эти хорошо запомнившиеся отвратительные апартаменты, она почувствовала, что стены Татбери сомкнулись вокруг нее навеки.

Стоя под сводчатым потолком, Мария закрыла лицо руками, чтобы не видеть этого места. Сетон, стоявшая рядом с ней, прошептала:

— Не отчаивайтесь, ваше величество.

— Ох, уж это место, Сетон. Мне оно отвратительно с того момента, когда я впервые вошла сюда. Я еще больше ненавижу его сейчас, когда мы вновь здесь.

— Давайте надеяться, что скоро будет еще один переезд.

— Всегда можно надеяться.

— Кто знает, что случится, ваше величество? Герцог сбежал от двора, но ведь еще остались ваши друзья на севере. Возможно, они придут вооруженными к Татбери и увезут вас.

— Как знать? А пока мы остаемся здесь. Ох… этот запах, Сетон! От него я чувствую себя совсем больной. А как же Маргарет? Как она? Как она перенесла путешествие? Она сейчас отдыхает? Она должна отдохнуть.

— Нас здесь не будет еще до рождения ее ребенка, — успокаивала Сетон. — Вы заметили, что мы нигде не остаемся надолго?

— Вполне возможно, что отсюда меня вынесут в могилу;

— Ваше величество, это не похоже на вас — так быстро впадать в отчаяние.

— В этом виновато зловоние, Сетон. Но послушай, ты видишь, кто теперь наш тюремщик. Я никогда не буду чувствовать себя в безопасности, пока он здесь. Он претендует на трон Англии. Ведь если Елизавета умрет, не оставив наследников, он попытается захватить корону. И вот я здесь, в его власти.

Что ты об этом думаешь, Сетон? Будет ли это чашка с ядом? Или кинжал, пока я сплю?

Сетон увидела, что королева близка к истерике, и стала думать, как бы успокоить ее. В душе она проклинала стены Татбери, которые она ненавидела столь же сильно, как и Мария.

— Кто-то стучит в дверь, — сказала она.

— Пойди и посмотри, кто там, но скажи, что я слишком устала, чтобы принимать кого-либо сегодня.

Сетон пошла, и Мария услышала, как она говорит:

«Ее величество плохо себя чувствует и желает отдохнуть».

Но Сетон отодвинули в сторону, и когда графиня Шрусберийская вошла в комнату, Мария вскрикнула от радости. Ничто сейчас не могло бы обрадовать ее больше, чем известие, что граф Шрусбери и его жена восстановлены в прежних должностях, а граф Хантингдонский смещен.

— Ваше величество, — произнесла Бесс, делая реверанс.

— Я рада видеть вас, — сказала ей Мария — Я надеюсь, это означает, что Хантингдон возвращается в Лондон.

Бесс сердито заворчала.

— О нет. Он должен остаться здесь. Он будет нашим тюремщиком. Теперь граф и я такие же узники, как и вы, ваше величество. Вы слышали что-либо подобное! Мы — узники в нашем собственном замке!

Мария лишилась дара речи. Но не Бесс.

— Конечно, я этого не потерплю. Я скажу Хантингдону, что ни граф, ни я не допустим никакого вмешательства в наши дела. Я буду пристально следить за господином Хантингдоном. Я уверена, он начинает это понимать.

— Вы, так же, как и я, оказались в немилости у королевы, — констатировала Мария.

— Я вызвала ее недовольство, спасая жизнь своего мужа.

Мария улыбнулась. Удивительно, как динамичная Бесс смогла рассеять ее недавнее подавленное настроение.

— Мы не потерпим никаких глупостей с его стороны! — продолжала Бесс. — Вы, ваше величество, тоже не должны.

— Конечно же, я не потерплю.

Бесс улыбнулась.

— Если ваше величество чего-либо желает, прошу вас обращаться ко мне. Я сделаю все, чтобы ваши желания были исполнены.

— Садитесь, пожалуйста, — сказала Мария — Мне бы хотелось услышать новости о здоровье графа.

Бесс села, и они разговорились; Мария поняла, что теперь у нее в замке крепкий союзник. Бесс намекнула, чтобы она была осторожна с Хантингдоном. Она ручалась, что если две умные женщины станут действовать сообща, то им нечего бояться сующихся не в свое дело графов.

Когда Бесс ушла, Сетон заметила, как изменилось настроение королевы.

Елизавета приказала Норфолку явиться к ней и Виндзор. Она послала вызовы также графам Аранделу и Пемброуку, лорду Ламлею и сэру Николасу Трокмортону, имена которых назвал ей Лестер, как тех дворян, которые вместе с ним сговорились устроить брак Марии с Норфолком.

Норфолк, находившийся в Кеннингхолле, написал Елизавете, что болезнь не позволяет ему путешествовать. Арандел, Пемброук и их друзья, подчинившиеся приказу королевы явиться, были тотчас арестованы и препровождены в Тауэр, где были допрошены в надежде, что они обвинят королеву Скоттов в заговоре против английского трона. Они заверили тех, кто вел допрос, что Мария не претендовала на корону Елизаветы и что предложение о браке с Норфолком исходило не от нее.

В это время Елизавета послала Норфолку строгий приказ. Болен он или нет, он обязан явиться к ней без промедления. Норфолк выехал с огромной тревогой, был арестован по пути и отвезен прямо в Тауэр.

Когда Елизавете доложили о его аресте, она проявила мрачное удовлетворение. Она собиралась преподать урок первому пэру Англии. Но был еще человек, по которому она жаждала нанести удар. С тех пор, как Елизавета услышала, что Мария позволила, чтобы ее называли королевой Англии, она стала пристально наблюдать за ней. Она попыталась захватить Марию по возвращении из Франции в Шотландию. Она не могла спать спокойно, пока жива Мария; и когда судьба — в виде глупости королевы Скоттов — привела Марию в ее руки, она возликовала.

Она жаждала отделить эту красивую голову от этих изящных плеч. Она ненавидела королеву Скоттов по многим причинам. Мария была красивой, чрезвычайно желанной женщиной, и мужчины были готовы рисковать ради нее своими жизнями и состояниями. Они говорили то же самое и Елизавете; каждый день придворные твердили ей, что она — самая красивая женщина в мире. Она была их Глорией, владычицей подданных мужского рода, и все они пресмыкались у ее ног и старались перещеголять друг друга в лестных комплиментах. «И все же, — думала Елизавета в один из редких моментов, когда она смотрела правде в глаза, — сколько их нашлось бы, готовых преклоняться передо мной, окажись я бедной узницей в замке завистливого врага?»

Это была одна из причин, по которой она желала избавиться от Марии. Весьма жалкая причина — признавала королева Елизавета. Истинное основание было выше тщеславия и жеманства женщины. Это был мотив королевы: она боялась за корону. Мария могла встать во главе католических подданных Елизаветы. Те оспаривали законность брака Генриха VIII и Анны Болейн, могли провозгласить Марию, а не Елизавету, настоящей королевой Англии; следовательно, Мария должна умереть.

Но должно быть хорошее основание для ее смерти. Было бы глупо устраивать убийство королевы. К королевскому достоинству следует относиться с почтением. Надо сфабриковать уголовное дело против Марии; и даже тогда Елизавета без радости подпишет смертный приговор.

Она вышла к своему Совету и там обрушилась на предательство Норфолка. Члены Совета робко указали, что, договариваясь о браке, Норфолк не совершил ничего противозаконного, чтобы понести суровое наказание. Она внезапно вскипела гневом.

— Что не может сделать закон, — закричала она, — то сделаю я своей властью!

Затем, предположив, что, возможно, она слишком открыто показала свой страх в отношении Марии, что было бы глупо, она изобразила из себя эмоциональную женщину и притворилась, что лишилась чувств, так что советникам пришлось принести уксус и нюхательную соль для того, чтобы привести ее в сознание. Оправившись от «обморока», она снисходительно заявила придворным, что она иногда опасается, что она — всего лишь слабая женщина, и поблагодарила их за хороший совет, на который, она знала, всегда можно положиться.

Елизавета покинула заседание Совета, размышляя, как бы так ей уничтожить врага, чтобы никто не догадался, что она причастна к этому.

Лесли, епископа Росского, встревожили эти события. Он знал, что узников будут допрашивать, и его беспокоило, насколько они могут обвинить Марию. Пока он размышлял об этом в своей комнате, вошел его слуга и сказал, что какой-то джентльмен просит принять его по неотложному делу. Лесли приказал немедленно привести его к нему, и в комнату вошел человек. Когда они остались одни, прибывший сразу же перешел к делу.

— Меня зовут Оуэн, — сказал он, — я дворянин из дома графа Арандела.

Лесли был взволнован.

— Вы привезли известия от вашего господина?

— Как вам известно, мой господин находится в Тауэре, но перед тем, как его забрали, он приказал мне зайти к вам и изложить вам этот план. Он убежден, что королева Скоттов в большой опасности.

— Боюсь, что это так.

— И что ее во что бы то ни стало необходимо увезти из замка Татбери. Если бы удалось освободить ее из этой тюрьмы и привезти в Арандел, то там она могла бы сесть на корабль и отплыть во Францию. Когда она окажется там, ее друзьям будет легче служить ей. Но она должна как можно скорее покинуть Татбери.

— Я согласен с вами, — сказал Лесли — Мне не нравится ее новый тюремщик.

— Вы правы, что сомневаетесь в его добрых намерениях. Но в этом есть кое-что в нашу пользу. У графа и графини тоже нет оснований любить Хантингдона, поскольку он назначен и их тюремщиком. Вполне возможно, что они будут готовы способствовать побегу королевы.

— И рисковать своими головами?

— Они больше не несут ответственности за нее. Несомненно, им будет приятно видеть провал Хантингдона там, где они не оплошали… хотя они и покинули свою узницу, уехав на ванны в Бакстон.

— Я должен как можно скорее написать королеве и рассказать ей об этом плане.

— Пожалуйста, сделайте это. Это желание моего господина.

Как только Оуэн ушел, Лесли написал письмо Марии и послал гонца в Татбери.

Теперь Марии было нелегко получать письма от своих друзей, поскольку Хантингдон был более жестоким тюремщиком, чем все предшествующие. Напряжение в Татбери возрастало, а так как над королевой навис постоянный страх, что она может быть убита, дни, полные тревог, нельзя было назвать скучными.

Мария и ее верные подруги все время с тревогой наблюдали за поведением всех окружающих, в том числе и слуг.

В Татбери приехал гонец с письмами для Марии, которые должны были пройти через руки Хантингдона; но одно письмо он спрятал на себе и, выждав подходящий момент, передал его Сетон. Это было послание Лесли, сообщавшее о плане ее побега в Арандел.

Прочитав письмо, Мария передала его Сетон. Та хорошо понимала, какая тревога нависла над ними в этих стенах. Она часто думала, как легко могут подсыпать яд в пищу Марии либо заставить ее подойти к окну или на верхнюю площадку лестницы и сбросить вниз. С момента их возвращения в Татбери она постоянно была начеку и спала в комнате Марии, вскакивая при малейшем шорохе ночью, но даже ее железные нервы начинали сдавать от напряжения.

— Что ты думаешь, Сетон? — спросила Мария.

— Я уверена, что стоит попробовать.

— Я готова рискнуть своей жизнью ради побега.

Сетон кивнула.

— Нортумберленд и Вестморленд готовы прийти к вам на помощь. Есть много шансов на успех.

— Я беспокоюсь насчет дворян севера, Сетон, потому что их цель — не только вернуть мне шотландскую корону, но и возвести меня на трон Англии.

— Всему свое время. Прежде всего побег. Это то, чего мы желаем. Давайте сначала сбежим, а потом посмотрим, куда ехать дальше.

— Мне кажется, лучше во Францию, Сетон.

— Мы были там счастливы.

Мария задумалась на несколько мгновений, затем сказала:

— Есть еще одно, Сетон. Как быть с Норфолком? Он в Тауэре. Если я убегу, то Елизавета обрушит свою месть на него, а это может стоить ему жизни. Не думаю, что смогу дать свое согласие на этот план, пока Норфолк находится в Тауэре.

Сетон печально посмотрела на госпожу. Она не была столь высокого мнения о Норфолке, как Мария, считая его эгоистичным и жадным. Сетон часто думала, что, если бы не Норфолк, Мария уже давно могла бы скрыться от своих врагов.

— Пусть Норфолк сам позаботится о себе, — быстро сказала она. — Есть шанс убежать из этого места.

Мария была поражена.

— Сетон, ты забыла, что мы с ним обручены.

— Он находится в Тауэре, но, возможно, вам угрожает большая опасность.

— Но он может оказаться еще в большей опасности, если я разгневаю Елизавету своим побегом. Остается только одно. Я должна написать Норфолку.

— Писать опасно, ваше величество.

— Нет. Я зашифрую письмо… новым шифром, поскольку они украли старый. У нас здесь есть друзья, которые проносят наши письма, такие же друзья есть и в Тауэре. Кто догадается, что пробки бутылок с элем, которые приносят в камеру герцога, содержат мои письма! Нас хорошо обслуживают, Сетон!

Сетон поняла, что бесполезно предупреждать королеву против Норфолка. Она, которая всегда была такой доверчивой, такой великодушной, упорно наделяла других теми же качествами.

Ответ Норфолка был почти безумным. Она не должна прислушиваться к этим диким планам побега. Она должна оставаться на месте. Он убежден, что те друзья, которым она готова поверить, могут, несмотря на свои обещания, покинуть ее, если сами окажутся в опасности. Ему было бы глупо пытаться выбраться из своей тюрьмы, так как если бы его поймали при попытке к бегству, то он явно лишился бы головы, в то время как в настоящий момент, поскольку он не совершил никакого преступления, ему почти не угрожает опасность. Но если она убежит, то может быть уверена, что Елизавета обрушит свою месть на него.

Когда Сетон прочла письмо, она испытала гнев, будучи уверенной, что Норфолк думает только о себе, а не о королеве.

— Может показаться, что мы стараемся ради блага милорда Норфолка, а не ради королевы Скоттов, — с горечью произнесла она.

— У нас одно дело, — ответила Мария. — Я никогда не простила бы себе, если бы он пострадал из-за моих действий.

— Будем надеяться, — отпарировала Сетон, — что он будет испытывать то же самое, если вред будет причинен вам по его вине.

— Я уверена, что он разделяет мои чувства, — таков был ответ Марии. — Не забывай, что мы с ним помолвлены.

«Итак, — горевала Сетон, — упущена еще одна возможность вызволить королеву из этой скорбной тюрьмы».

Когда отчаяние Марии становилось невыносимым, она предавалась заботам о других; а в данный момент человеком в ее окружении, который нуждался в помощи, была Маргарет Кавуд, готовившаяся к рождению ребенка.

Маргарет не находилась под столь строгим тюремным заключением, как Мария. Королева постаралась, чтобы Маргарет разместили как можно дальше от этих противных уборных и чтобы она регулярно совершала прогулки.

Она спросила Хантингдона, который внимательно следил за всеми входящими в замок и выходящими из него, позволит ли он акушерке прийти к Маргарет. Стремясь заверить королеву, что он готов во всем помогать ей в меру своих возможностей, Хантингдон согласился, и нашли акушерку, которая стала посещать Маргарет регулярно.

Однажды Маргарет нашли без сознания, и когда об этом узнала Мария, она тотчас послала за акушеркой, которая осмотрела Маргарет, успокоила ее, что все в порядке, но заставила лечь в постель.

Когда она вышла от уснувшей Маргарет, то попросила разрешения поговорить с королевой наедине, поскольку встревожена состоянием своей пациентки и не желает, чтобы то, что она собирается сказать королеве, дошло до Маргарет. Мария, всегда заботившаяся о благополучии своих слуг, велела тотчас же привести к ней акушерку.

— Что с Маргарет? — требовательно спросила она. — Пожалуйста, ничего не скрывайте от меня.

Акушерка оглянулась вокруг и прошептала:

— Мы совсем одни?

— Да, — ответила Мария.

— Маргарет чувствует себя прекрасно. Она притворилась, что ей плохо, чтобы предоставить мне возможность поговорить наедине с вашим величеством. Граф Нортумберлендский прислал меня к вам сказать, что у него есть план вашего побега, который не может не удаться. Он хочет, чтобы мы с вами поменялись ролями и вы бы вышли из замка в моей одежде.

У Марии загорелись глаза, но она тут же спохватилась:

— А что будет с вами, когда узнают, что вы помогли мне бежать?

Акушерка побледнела при мысли об этом, но сказала:

— Я должна сделать это.

Мария покачала головой. Этой женщине грозила неизбежная смерть, и не только смерть. Ее станут пытать, и как бы Марии ни хотелось сбежать, она не позволит этой женщине страдать из-за нее. Даже дворянам в таких случаях уготована страшная смерть, а простым людям тем более.

— Благодарю вас от всего сердца, — сказала Мария. — Но я не могу оставить вас страдать, а я знаю, что именно такой будет ваша участь, если вы сделаете это.

— Я должна сделать это ради нашей католической веры.

— Нет, — ответила Мария. — К тому же нам не удалось бы обмануть их. Посмотрите, насколько я выше вас ростом! Ваша одежда не подошла бы мне. Все сразу же увидели бы подмену.

Акушерка сказала:

— Я передам моему господину все, что вы сказали, ваше величество, но не сомневаюсь, что он придумает еще какой-нибудь план.

После этого акушерка не раз проносила записки Марии от Нортумберленда и обратно, а несколько позже сказала Марии, что графиня Нортумберлендская, навещавшая свою подругу неподалеку, намерена прийти в Татбери под видом акушерки, поменяться платьем с Марией и остаться, изображая ее, пока Мария совершит побег. Марии не стоит волноваться, что это перевоплощение будет раскрыто, потому что графиня Нортумберлендская почти такого же роста, как и королева; переодевшись в одежду акушерки и прикрыв лицо капюшоном, Мария сможет пройти мимо охранников, не будучи узнанной.

Интрига была необходима Марии для существования. Теперь жизнь могла быть неудобной, но она не была скучной. Мария позволяла себе выслушивать все эти планы.

Однако Хантингдон заметил, что акушерка, кажется, проводит больше времени наедине с королевой, чем со своей пациенткой, поэтому в один из дней женщину остановили, когда она выходила из замка, и обыскали. К счастью, в тот раз она не несла никаких писем, но ее строго допросили и Хантингдона не удовлетворили ее ответы. Он приказал, чтобы акушерку обыскивали всякий раз, когда она входит в замок и выходит из него; и он сам будет присутствовать при ее разговорах с королевой о здоровье Маргарет Кавуд.

План бегства Марии из Татбери под видом акушерки так и остался только планом.

Ветры октября обрушивались на стены замка, и хотя зима еще не наступила, в апартаментах королевы было ужасно холодно. Мария чувствовала возвращение ревматических болей, которыми она страдала прошлой зимой, и внезапно ее охватило такое отчаяние, что она действительно заболела. Каждое утро она просыпалась от тошнотворного запаха, к которому она так и не смогла привыкнуть. Сетон положила на кровать все одеяла, которые смогла найти, но Мария продолжала дрожать. Ее бросало то в жар, то в холод, и подруги опасались за нее.

Бесс готовила ей горячие напитки и помогала ухаживать за ней. Отдавая указания женщинам Марии, она проявляла резкость, но они ей повиновались, так как осознавали способности и опыт графини. Раздраженная присутствием Хантингдона, Бесс решила стать подругой Марии, хотя оставалась начеку, когда ее муж приходил к королеве.

Когда Мария была в состоянии ненадолго встать с постели, она садилась писать трогательные обращения то к Сесилу, то к Елизавете.

«Вам знакомо, что значит оказаться в беде, — писала Мария королеве — Тогда сами посудите, как страдают другие в подобном случае».

Бесс тоже писала Елизавете. Она признавала свою вину в том, что повезла своего мужа в Бакстон, не дождавшись ее разрешения. «Но, Ваше Величество, мне надо было выбирать между Вашим согласием и жизнью моего мужа. Я решила, что как жена я обязана сделать выбор в пользу последнего; а зная доброе сердце моей госпожи, я была уверена, что она поймет и простит меня».

Бесс продолжала напоминать Елизавете, что королеве Скоттов не было причинено никакого вреда, когда она находилась под их охраной, и что она и граф очень несчастны, что вынуждены выносить присутствие постороннего, распоряжающегося их собственным домом.

Елизавета прочла эти письма и задумалась.

Мария была больна и прикована к постели; Шрусбери никогда больше не осмелятся не повиноваться ей; она должна изобразить из себя снисходительную и всепрощающую повелительницу.

Бесс ворвалась в апартаменты королевы.

— Хорошие новости! — воскликнула она. — Наконец-то мы будем называть этот дом нашим собственным. Королева приказывает Хандингдону покинуть Татбери.

Мария приподнялась на подушках, и ее радость была очевидной. Больше не надо волноваться, что ее пища отравлена; больше не придется просыпаться по ночам, с ужасом думая, не послышались ли ей крадущиеся шаги за дверью.

Порывистым жестом она протянула руки к Бесс, и они обнялись.

Бесс и ее муж стояли у ворот замка, провожая взглядом уезжавшего графа Хантингдонского.

— Ну вот мы и одни! — воскликнула она. — Я молю Бога, чтобы наше уединение больше не нарушалось. Давайте войдем в замок. Я чувствую, что мы должны отпраздновать конец правления Хантингдона. Надо устроить банкет и пригласить королеву. — Она лукаво посмотрела на графа. — Вам бы этого хотелось, а?

— Я не уверен, что это не глупо.

— Идемте, идемте, — засмеялась Бесс — Она будет сидеть по правую руку от вас. Но не забывайте, что я буду следить за вами, так что, если вы захотите сказать ей о вашей преданности, вам придется сделать это шепотом.

Граф собирался возразить, но Бесс громко рассмеялась. Она прошла в кухню, и ее голос разносился по всему замку, когда она отдавала указания.

— Иди же, Пег. Будь внимательна, девушка. Предстоит много работы. Не думайте, что если милорд Хантингдон уехал, то вам больше нечего делать, как только глазеть по сторонам. Элеонора, ступай на кухню. Там для тебя есть работа. Пойди и скажи поварам, что я скоро приду. Я должна дать им указания, раз милорда Хантингдона больше нет с нами!

Элеонора заметила взгляд графа на себе, когда отправилась выполнять указания графини. Они мало разговаривали друг с другом, но он знал, что она рада его выздоровлению, а она чувствовала, что он глубоко тронут ее радостью.

Бесс с удовлетворением посмотрела на стол. Хорошо быть хозяйкой в собственном доме. Она могла гордиться своими достижениями. Она знала, как вести себя с королевой, и вот она вновь пользуется ее благосклонностью. Теперь они с Джорджем занимают такое же положение, как и до поездки в Бакстон. Здоровье Джорджа великолепно поправилось, и он стал почти таким же, как прежде. Она победоносно доказала, что была права, а это нравилось Бесс больше всего.

Королева Скоттов выглядела больной. Бедное слабое создание! Бесс испытывала жалость к ней и в душе смеялась над тем, что называла романтической привязанностью Джорджа. Она позаботится, чтобы это никогда не переросло ни во что большее. Джордж может продолжать восхищаться плененной королевой, соблюдая дистанцию. «Единственное, чего я никогда не потерплю, — сказала себе Бесс, — это — неверного мужа».

Она никого и ничего не боялась. Женщина, которая смогла пренебречь волей королевы и вновь добиться ее благосклонности, чувствовала себя способной сделать что угодно.

Почему бы не устроить танцы? Пусть поиграют немного на лютне или на спинетах. Бесс предложила Марии пригласить гостей в ее апартаменты, и Мария с радостью согласилась. После ужина Мария сыграла на лютне и спела гостям. Она почувствовала себя настолько лучше, что, когда начались танцы, не могла удержаться от желания потанцевать.

Вилли Дуглас попросил оказать ему честь, и она любезно ответила на его предложение. Глаза Вилли были наполнены мечтами. Она знала, что он с сожалением думает о побегах, которые ни к чему не привели, и отчаянно пытается придумать такой план, который удастся.

Она почувствовала надежду. «У меня столько хороших друзей!» — сказала она себе.

У ворот замка поднялась суматоха. Бесс, которая быстро спустилась вниз, чтобы узнать, что происходит, всполошилась, узнав ливреи людей Хантингдона.

— Что это значит? — требовательно спросила она.

Прежде чем она получила ответ, к ней присоединился ее муж.

— Люди Хантингдона вернулись! — воскликнула Бесс. — Я думала, что они уже при дворе.

В этот момент к ней подъехал сам Хантингдон. Он соскочил с коня, и конюх тотчас взял его лошадь.

— Чему обязаны таким удовольствием? — с сарказмом спросила Бесс.

Хантингдон сразу перешел к делу.

— Нортумберленд и Вестморленд подняли мятеж. Они маршируют к Татбери и находятся не более чем в пятидесяти милях от нас. Нельзя медлить ни минуты. Ее величество приказала мне немедленно увезти отсюда королеву Скоттов.

— А что приказала ее величество насчет нас? — спросил Шрусбери.

— Вы должны ехать с нами и, если потребуется, защищать королеву Скоттов от мятежников. Со мной вооруженные охранники. Немедленно проводите меня в апартаменты королевы. Мы должны выехать не позже чем через час, поскольку оставаться здесь дольше небезопасно.

Мария была поражена, когда к ней пришли графы Хантингдонский и Шрусберийский. Она с тревогой выслушала их. Покинуть Татбери! Это то, о чем она молила Бога. Но при совсем иных обстоятельствах.