Королевский двор и политическая борьба во Франции в XVI-XVII веках

2.1. Путь к «Парижской кровавой свадьбе»

Обыкновенно Маргариту де Валуа (1553–1615 гг.), дочь Генриха II и Екатерины Медичи, путают с двумя другими Маргаритами из дома Валуа — Маргаритой Наваррской (1492–1549 гг.), сестрой Франциска I и автором знаменитого «Гептамерона», и Маргаритой Французской (1523–1574 гг.), сестрой Генриха II, герцогиней Савойской. Все три дамы были высокообразованны и прославились как в политике, так и в литературе. Судьба Маргариты де Валуа, младшей и самой любимой дочери Генриха II, сложилась сложно и в общем трагично. Ей пришлось не только стать свидетельницей разрушительных Религиозных войн во Франции и гибели своей семьи, но и пережить страшную кульминацию гражданского противостояния — Варфоломеевскую ночь.

Исторический фильм П. Шеро 1994 г. «Королева Марго», запечатлевший это событие, вызвал огромный интерес к фигуре Маргариты: в 1990-е годы о ней появилось сразу несколько биографических книг и множество статей — Ж. Кастареда, А. Кастело, Ж. Гаррисон, Э. Вьенно и др. Эти авторы, основываясь главным образом на мемуарах самой королевы Наваррcкой, показали события той ночи её глазами: молодая женщина с риском для жизни пыталась спасти своих подданных-гугенотов от резни и сумела сохранить жизни трём дворянам, а также своему мужу — королю Наваррскому. Тогда Маргарита не могла не понимать, что её бракосочетание, позже названное «парижской кровавой свадьбой» и явившееся в итоге предлогом для убийства сотен дворян-протестантов, навсегда останется в памяти людей как акт чудовищной трагедии, разыгравшейся в стенах Лувра и на улицах Парижа. События 24 августа 1572 г. сделали очевидным всю бессмысленность заключённого накануне политического брака католички и гугенота, который не смог разрешить противоречий конфликтующих сторон, закрепить мир во Франции и привнести спокойствие в королевскую семью. Однако, кажется, само Провидение привело Маргариту де Валуа к брачному союзу с Генрихом Наваррским: после 13 лет долгих и безуспешных попыток Екатерины Медичи выдать замуж свою дочь принцесса обвенчалась с тем, с кем была обручена в возрасте 4 лет.

Генрих де Бурбон, сын первого принца крови Антуана де Бурбона, герцога Вандомского, потомка Людовика IX Святого, и королевы Наварры Жанны д'Альбре, единственной дочери Маргариты Наваррской-писательницы, родился в один год с Маргаритой — в 1553 г. А в марте 1557 г. дети были обручены по предложению Генриха II. В письме к своей сестре герцогине Неверской Антуан де Бурбон писал: «Я хотел бы… рассказать Вам о чести и милости, оказанной мне королём и заключающейся в соглашении между нами о браке Мадам Маргариты, его дочери, с моим старшим сыном». Французский король продолжал политику своих предшественников по установлению тесных семейных уз между французским и наваррским королевскими домами, дабы обеспечить максимальную лояльность последнего и превратить королей Наварры в вассальных князей. Появление Генриха де Бурбона не могло не вызвать беспокойства у дома Валуа, поскольку принц соединял в своём лице старшие ветви фамилии Бурбонов и дома королей Наварры д'Альбре, к тому же в его жилах также текла кровь Валуа, поэтому Генрих II рассчитывал посредством брака принца Наваррского с Маргаритой превратить его в покорного слугу короны. Предполагался переезд принца на постоянное жительство в Париж и воспитание его при дворе.

Однако последующие события, связанные с трагической смертью Генриха II на турнире, безуспешным для Франции окончанием Итальянских войн (1559 г.), смещением акцентов внешней политики страны в сторону сближения с Испанией и быстрым распространением кальвинизма, надолго отодвинули идею «наваррского брака». Две непримиримые политические соперницы — регентша при малолетнем Карле IX Екатерина Медичи и королева Наваррская Жанна д'Альбре — предпочли вообще не вспоминать об обручении, тем более что страна была фактически накануне внутреннего религиозного конфликта и разделения на католический и протестантский лагеря.

Выдав свою старшую дочь Елизавету замуж за Филиппа II Испанского, Екатерина Медичи решила закрепить этот альянс браком младшей дочери Маргариты и её сверстника короля Португалии Себастьяна, за которого правили его происпански настроенные родственники — бабка Екатерина Австрийская, тётка Филиппа II, и дядя — кардинал Энрике. Считается, что переговоры начались не ранее ноября 1559 г.; однако в действительности, как показывают неопубликованные письма французского посла в Португалии Жана Нико Екатерине Медичи, это произошло уже в августе, сразу же после кончины Генриха II (10 июля). Нико информировал королеву-мать, что «Себастьян хорош собой» и что «в Португалии все желают этого брака».

Судя по всему, Екатерину Медичи интересовал не столько Себастьян, сколько желание максимально обезопасить себя и ослабевшую королевскую власть от внешних посягательств со стороны могущественного Австрийского дома. Только этим можно объяснить то, что французский посол в Мадриде епископ Лиможский весной 1560 г. зондировал почву на предмет возможности обручения Маргариты и сына Филиппа II от первого брака дона Карлоса. Испанский король, со своей стороны, не нуждался в более тесном союзе с Францией, продолжая считать её своим главным противником и желая её всяческого ослабления, поэтому, видимо, представил в Париж уклончивый ответ, который расценили как отказ. Поэтому если сюжет о браке с доном Карлосом исчезает из переписки Екатерины Медичи, то португальский вариант усиленно разрабатывается. Нико докладывает, что при местном дворе только и говорят о возможном бракосочетании Себастьяна и Маргариты, «портрет которой всем весьма понравился». Вместе с тем Нико не скрывает существовавшего противодействия французской дипломатии со стороны Филиппа II и его сестры Хуаны Австрийской, матери Себастьяна.

Молчание португальского двора в 1562–1563 гг. в Париже было воспринято как провал переговоров; Нико был отозван, и Екатерина Медичи начинает разрабатывать новый брачный проект для Маргариты, уже с Рудольфом Габсбургом, сыном императора Максимилиана II. Она по-прежнему питала надежды, что сможет обезопасить Францию браками с Австрийским домом, — это диктовалось всё усложнявшейся внутриполитической обстановкой и началом гражданских войн в 60-е годы. В 1563–1565 гг. проходили новые переговоры между Парижем, Веной и Мадридом, которые в итоге опять были сорваны из-за вмешательства Филиппа II, предпочитавшего иметь как можно меньше обязательств перед Францией. Очередная, уже третья, неудача просватать Маргариту де Валуа вызвала нескрываемое раздражение французов. Однако анализ корреспонденции королевы-матери показывает, что она воздерживалась от обвинений в адрес испанского короля в срыве столь важных для Франции соглашений: в условиях растущей внутренней нестабильности Екатерина Медичи не могла рисковать, бросая вызов Филиппу II, с которым всё-таки предполагала найти общий язык.

Между тем неожиданно начался второй этап франко-португальских переговоров, спровоцированный захватом французами под командованием Фабиена де Монлюка португальского острова Мадейры в Атлантике в 1566 г. Моряки, зная, что Франция не признавала договор о разделе Нового Света между Испанией и Португалией, грабили остров в течение нескольких месяцев. В Париж в этой связи срочно был отправлен многоопытный дипломат Жуан Перейра Дантас, уже бывший послом во Франции в 1559–1560 гг., которому Екатерина Медичи цинично заявила, что Франция готова рассмотреть вопрос о некотором возмещении ущерба, если Маргарита де Валуа станет португальской королевой. 16 и 17 февраля 1567 г. датированы ответы на это условие короля Себастьяна, Екатерины Австрийской и кардинала Энрике, адресованные Екатерине Медичи и Карлу IX. Французский двор попытался, правда, не очень благовидным способом, заставить португальскую королевскую семью действительно приступить к переговорам о женитьбе. Во всех трёх письмах сообщалось, что посол Перейра Дантас известит о решении в отношении брака, который «будет служить укреплению дружбы между двумя странами». Несмотря на заверения португальцев в симпатиях к Франции, навязывание брака их королю в очередной раз и уже едва ли не силой вызвало негативную общественную реакцию. Немедленное вмешательство в дело Филиппа II, совпавшее с началом второй гугенотской войны во Франции, обеспечило спешный отзыв посла из Парижа, что завершило очередную фазу брачных переговоров.

В октябре 1568 г. умерла старшая сестра Маргариты королева Испании Елизавета де Валуа, и Екатерина Медичи спешно отправляет в Мадрид кардинала де Гиза с предложением Филиппу II руки своей младшей дочери. Трудно сказать, на что в действительности рассчитывала королева-мать, ведь в последние годы испанский король вёл себя в отношении Франции и её королевского дома всё более бесцеремонно. Но, видимо, браком с Маргаритой она пыталась обеспечить, хотя бы на время, продолжение политики военного невмешательства Испании в дела Франции, так как ослабление последней в результате внутренних потрясений было очевидно. Филипп II ответил, что намерен жениться на своей австрийской родственнице, однако не будет против брака Маргариты и Себастьяна. Давая такой ответ, испанский король в очередной раз вселял во французов надежды, которые невозможно было осуществить, о чём он наверняка хорошо знал. Король Себастьян, достигший к тому моменту совершеннолетия, продолжал находиться под огромным влиянием своих испанских родственников — бабки и матери, а также иезуитского окружения, которые уже были наслышаны о Маргарите и не желали терять своего влияния на короля. Португальский монарх сообщил Филиппу II, что пока он не намерен жениться.

Планам Екатерины Медичи не суждено было осуществиться ещё и в связи с поведением самой Маргариты: весной 1570 г. французский двор заговорил о её близости с герцогом Генрихом де Гизом, блестящим кавалером, будущим главой Католической Лиги и претендентом на трон. Хотя Маргарита в своих мемуарах отрицает всякую связь с герцогом и Гизами вообще, её тщательно продуманное объяснение, похожее на оправдание, можно подвергнуть сомнению: «Я никогда не говорила о замужестве, и меня никогда не посвящали в этот замысел, иначе я сразу бы известила о нём королеву-мать». Мемуаристы того времени запечатлели эти события в ином свете. Семья Гизов, видимо, делала неофициальную попытку посватать принцессу из королевского дома, так как при благоприятном исходе родство с Валуа изменило бы социальный статус этой фамилии, усилило бы её амбиции и стало бы важным аргументом в борьбе за трон. К тому моменту Гизы стали самой могущественной и влиятельной фамилией Франции, связанной родством с шотландским королевским домом (Мария де Гиз, тётка Генриха де Гиза, была замужем за Иаковом V Шотландским и являлась матерью Марии Стюарт) и иными владетельными иностранными домами, и поэтому полагали, что наступило время осуществить долгожданные планы и породниться с правящей французской династией, тем более что Генрих де Гиз и Маргарита де Валуа любили друг друга. Кардинал Лотарингский Шарль де Гиз, главный инициатор их союза, уже по-свойски называл Маргариту в своей переписке «наша малышка».

Растущие претензии этой семьи, которая была уже достаточно облагодетельствована двором, вызвали беспокойство у Екатерины Медичи и Карла IX. Дом Валуа, стараясь не обидеть столь сплочённый и влиятельный клан, всё же ясно дал ему понять, что брак принцессы из королевского дома Франции не может быть заключён с одним из подданных короля, не имеющим суверенных прав. Впервые со времен Франциска I Гизам чётко указали их место в иерархии. Такое решение королевской семьи было во многом продиктовано чувством фамильного самосохранения. Маргарите, в свою очередь, было запрещено думать о браке с герцогом де Гизом, которого вскоре заставили жениться на Екатерине Клевской. Вместе с тем, судя по мемуарам Маргариты и последующим событиям, она была готова принести себя в жертву политической необходимости ради благополучия своего дома и набраться терпения в ожидании династического альянса.

В том же 1570 г. Екатерина Медичи делает последнюю попытку завязать отношения с Португалией. Она использует посредничество Папы Пия V, который летом этого года отправляет своего посланца Луиса де Торреса для ведения переговоров в Португалию. Папа в то время собирал Священную Лигу для борьбы с экспансией турок, поэтому для него было важно присоединение к Лиге и Франции, которая дружила с Константинополем в противовес Испании и не желала расставаться с таким выгодным союзником. Цели Екатерины в отношении «португальского брака» отличались от целей Папы и к тому же изменились. В случае успеха королева-мать хотела вовлечь Португалию в русло французской политики и, питая несбыточные надежды, пыталась организовать равный баланс сил в Европе для противостояния Австрийскому дому. Главной темой её переписки летом и осенью были переговоры с Себастьяном. В Рим для давления на Папу был отправлен кардинал де Рамбуйе, а в Мадриде посол Франции барон де Фуркево делал всё возможное, чтобы выяснить настроения и замыслы испанцев. Его содержательные депеши ко двору позволяют понять, что португальцы хотели главным образом заручиться согласием Филиппа II на брак, который, в свою очередь, предпочитал замалчивать этот вопрос. Такая позиция, конечно же, означала «нет». Испанскому королю важно было сохранить статус-кво и не допустить, чтобы Португалия сблизилась с Францией. В ноябре 1570 г. Фуркево информировал, что переговоры Луиса де Торреса зашли в тупик. Терпение Карла IX и его матери истощилось. Они уже не стеснялись обвинять во всём Филиппа II, происки которого представляли собой неприкрытое оскорбление Франции. В январе 1571 г. французский двор резко обрывает тему португальского альянса. В секретной инструкции барону Фуркево Карл IX приказывает хранить молчание о будущем Маргариты де Валуа и прекратить все разговоры об отношениях Франции и Португалии. Именно в это время вновь всплывает идея брака с Генрихом Наваррским, тем более что 8 августа 1570 г. был подписан Сен-Жерменский мирный договор между католиками и гугенотами, который можно было бы закрепить брачным союзом. Одновременно это был бы великолепный акт мести Филиппу II за причинённые унижения и разжигание гражданской войны. Весь свой дипломатический талант Екатерина Медичи бросила на подготовку «наваррского брака», который обещал стать беспрецедентным событием — союзом католической принцессы и протестантского принца. В июле 1571 г. Карл IX представил официальные предложения о браке своей сестры и принца Наваррского Жанне д'Альбре.

Такой поворот событий встревожил Пия V и Филиппа II. Первый опасался излишней самостоятельности Франции в религиозной политике и победы веротерпимых сил. Межконфессиональный брак означал крушение вековых религиозных канонов, открывая дорогу другим подобным союзам, и позволял не особо прислушиваться к мнению Святого престола. Филипп II со своей стороны всеми силами стремился не допустить согласия в стране своего потенциального соперника. Однако, казалось, во Франции вновь возрождается политическое единство, ради которого французы были готовы поступиться религиозной враждой и примириться символическим актом — бракосочетанием принца Наваррского и принцессы Валуа, сплотившись из-за внешней опасности — агрессивных претензий Австрийского дома на мировое господство. Единая и сплочённая Франция могла и должна была бросить вызов Габсбургам, взяв реванш за унижения последних лет и неудачу в Итальянских войнах. Папа и испанский король попытались спасти положение, добившись от Себастьяна нового посольства во Францию — Гомеса да Сильвы.

Посла в Париже встретили весьма холодно, и он сумел попасть на аудиенцию только к королеве-матери (8 октября 1571 г.). Гомес да Сильва попытался разыграть спектакль удивления в связи с решением о предполагаемом браке и напомнить об обязательствах Франции перед Португалией, на что ему было жёстко отвечено, что брак сорвался только по вине Себастьяна и его родственников. В это же время пришло сообщение о победе испанского флота над непобедимыми до того турками в битве при Лепанто, что означало ещё большее усиление Филиппа II. Последние колебания и сомнения французов развеялись. До сведения португальского, а заодно и испанского монархов было доведено, что Франция никогда прежде не была связана семейными узами с португальским домом и никогда их не искала, а также что португальцы оскорбительно затягивали переговоры о браке в течение 12 лет. Такой срок ожидания был немыслим даже для королевских семей в XVI веке.

Трудности, с которыми столкнулась Екатерина Медичи при обустройстве нового союза, можно разделить на внешние и внутренние. Внешние состояли из изнурительных прошений Папе Пию V, а затем сменившему его Григорию XIII разрешить бракосочетание. Она им обещала, что Франция не будет воевать с Филиппом II, убеждала в преданности французской короны устоям католической религии, объясняя в то же время, что намечаемый альянс вполне равноценен, поскольку в будущем Маргарите достанется корона Наварры, а также оправдан, так как он принесёт «мир и спокойствие» во Францию. Одновременно королева-мать сумела организовать мощную группировку давления на Святой престол. Помимо энергичного посла Франции в Риме Фераля, при папском дворе действовали в пользу брака три влиятельных кардинала — Гиз-Лотарингский (этот, правда, скорее делал вид, что хлопочет, на деле всячески пытался противодействовать), Феррарский и д'Эсте. Перед Папой хлопотали итальянские родственники Екатерины, в частности, герцог Тосканский. Несмотря на то что Григорий XIII был более склонен к компромиссу с Парижем, чем его предшественник, собственные интересы Папы и негативная позиция Филиппа II давали основание для колебаний и проволочек. Молчание Рима, которое Карл IX воспринимал как косвенное проявление интриг Испании, заставило короля в июле 1572 г. довести до сведения Григория XIII, что намечаемая свадьба состоится в любом случае.

Церемонию бракосочетания должен был осуществить кардинал де Бурбон, родной дядя Генриха Наваррского и единственный католик в этой семье. Однако он также откладывал свою миссию, ожидая разрешения из Рима. В августе, когда все приготовления к свадьбе были закончены, Париж был переполнен приехавшими гостями, а общая ситуация во Франции вновь становилась нестабильной, стало ясно, что откладывать дальше церемонию невозможно. Екатерина Медичи решилась на крайние меры — по её приказу было сфабриковано подложное разрешение Григория XIII, позволявшее католичке выйти замуж за гугенота. Настоящее пришло много позже. Брачная жизнь Маргариты де Валуа началась с обмана — этот факт вспомнят неоднократно, когда впоследствии пойдёт речь о её разводе с королём.

Что касается внутренних проблем с заключением брака, то в действительности таковая была одна: Екатерине Медичи нужно было убедить в необходимости свадьбы лидеров гугенотов, прежде всего Жанну д'Альбре. Письма королевы Наваррской за 1571–1572 гг. представляют собой самое яркое свидетельство хода переговоров между Валуа и Бурбон-д'Альбре. У Жанны д'Альбре, с одной стороны, не было причин доверять французской королевской семье, особенно королеве-матери, своей давней противнице, с другой стороны, союз её сына с принцессой царствующей фамилии сулил не только закрепление религиозного мира, но также усиление суверенных прав и привилегий Бурбонов и Наваррского дома. В письме к Комону от 1571 г. она пишет: «Я… отправляюсь ко двору, где Господь поможет руководить моими действиями, да послужит это к Его славе. Дело, которое меня туда влечёт, имеет столь большое значение, что о нём стоит позаботиться». Речь идёт о завершающей стадии переговоров, которые проходили с февраля 1572 г. в тогдашней резиденции двора в Блуа.

Подозрительной и полной предубеждений суровой протестантке Жанне д'Альбре французский двор казался олицетворением порока и всеобщего лицемерия. Она жалуется в письмах к сыну, что её силой принуждают подписывать брачный контракт, а Екатерина Медичи, с которой она «не может общаться», всячески над ней издевается, наконец, её устраняют от встреч с королём и Маргаритой: «Что касается Мадам [Маргариты], то я вижу её только у королевы — месте не слишком достойном, откуда она не выходит. Она отправляется в свои апартаменты только в те часы, которые неудобны для беседы». Вместе с тем королева Наваррская не скрывает своей радости от первых впечатлений о будущей невестке: «Я Вам скажу, что Мадам [Маргарита] оказала мне столько почестей и доброжелательства, сколько было возможно, и говорила мне чистосердечно, как она Вами довольна»; «Я сказала ей о Вашем письме, и она была очень деликатна, отвечая, как обычно, в выражениях великодушной покорности к Вам и ко мне, как будто она уже Ваша жена». Судя по всему, на Жанну большое впечатление произвели безупречные манеры и такт принцессы, её ум и рассудительность. Вместе с тем королева Наваррская почувствовала в ней реальную соперницу за влияние на Генриха Наваррского, которого предупреждала позднее, что твёрдая преданность Маргариты католической религии и своему дому может подорвать всё гугенотское движение, добавляя: «Принцесса красива, но прошла школу разложения». Наконец, в письме к воспитателю Генриха Бовуару уже слышатся интонации раздражённой свекрови: «Говоря о красоте Мадам, я признаю, что она прекрасно сложена, однако сильно затягивается; что касается её лица, то оно излишне накрашено, что меня выводит из себя, поскольку это портит её облик. Но при здешнем дворе красятся почти все, как в Испании».

Долгожданный брачный договор Жанна д'Альбре подписала 11 апреля 1572 г. после долгих колебаний и сомнений. Адмирал Колиньи сыграл в этом деле большую роль, так как Екатерина Медичи, по словам венецианского посла, обещала в случае успеха не препятствовать его сближению с Карлом IX. Неожиданная кончина в Париже королевы Наваррской (от туберкулёза) 9 июня была воспринята двором с облегчением. Отныне внутренних препятствий для совершения бракосочетания почти не было, если не считать непримиримую позицию ультракатоликов герцогов Гизов, находившихся в то время в немилости.

Гизы были особенно оскорблены тем, что их главу в своё время отвергли в качестве достойной партии Маргариты де Валуа. И, быть может, стремление Генриха де Гиза расправиться с королём Наваррским и прочими гугенотскими принцами во время Варфоломеевской ночи (возможно, и организация самой резни) во многом носило следы личной мести и многолетней вражды Гизов и Бурбонов.

Пышная свадьба была отпразднована 18 августа 1572 г. по невиданному до того церемониалу, когда невеста-католичка венчалась одна в Соборе Парижской Богоматери, а гугенот Генрих Наваррский, к тому моменту уже король, ожидал снаружи. Судьба продолжала испытывать Маргариту де Валуа: после стольких лет ожидания замужества бракосочетание состоялось, но без должного разрешения Папы и без соблюдения обычных церемониальных норм.

Необыкновенно трудный и в итоге бессмысленный путь к «кровавой свадьбе» был пройден. Судьба Маргариты де Валуа стала самым ярким отражением всех бед, которые обрушились на Францию в XVI в., — гражданских войн, потери внешнеполитического авторитета, раздоров в королевской семье. И тем не менее именно королева Наваррская стала главным связующим звеном между ренессансным и барочным дворами Франции. Несмотря на сложные политические обстоятельства, в которых она пребывала всю свою жизнь, как настоящая Валуа Маргарита неустанно заботилась о своём почётном окружении и стремилась сохранить его любой ценой.

2.2. Седьмая Религиозная война 1580 года

Кровавую эпоху религиозных войн Маргарита де Валуа отразила в своих сочинениях, прежде всего «Мемуарах», а также в корреспонденции. Всего сохранилось около 470 её писем, и часть из них хранится в России (!), в Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге. Речь идёт о 42 её посланиях, адресованных преимущественно матери и брату — Екатерине Медичи и королю Генриху III, написанных во время её пребывания в Нераке в 1579–1584 гг., главной резиденции её мужа — Генриха де Бурбона, короля Наваррского. Большая часть этих писем была опубликована историком рубежа XIX–XX вв. Ф. Лозеном, но три из них, касающиеся времени седьмой религиозной войны 1580 г., до недавних пор оставались неизвестными и неизданными. Между тем их содержание в определённой степени позволяет детализировать развитие очередного военного конфликта гугенотов и католиков, вдохновительницей которого большинство историков считают именно Маргариту. Нам кажется возможным представить свой взгляд на существо этого вопроса. Маргарита де Валуа, которую её старший брат Карл IX (и только он!) называл Марго, была выдана замуж 18 августа 1572 г., за шесть дней до Варфоломеевской ночи. И хотя брак Маргариты и Генриха Наваррского не сложился по разным причинам, супруги на протяжении всей жизни питали друг к другу искреннее уважение и, несмотря на разлады, временами демонстрировали весьма трогательную дружбу, даже после развода в конце 1599 г. В течение своего пребывания в Гаскони Маргарита была верным и очень важным союзником короля Наваррского.

Вообще, после Варфоломеевской ночи и воцарения Генриха III (1574 г.) позиция двора по отношению к гугенотской конфедерации стала более толерантной, что было связано с прогрессирующим процессом падения королевского авторитета и нарастанием внутренних беспорядков. Генрих III предпринимал многочисленные попытки мирного урегулирования религиозно-политических споров, заключал мирные договоры и соглашения, устраивал межконфессиональные конференции, наконец, пытался королевским присутствием в наиболее сепаратистски настроенных регионах восстанавливать свои утраченные прерогативы. Ради плохого мира король готов был жертвовать всем и всеми, включая своих близких родственников, — он отчаянно сопротивлялся унижению королевского Величества и развалу государства.

В 1576 г., после бегства Генриха Наваррского из луврского плена, где он находился фактически с момента свадьбы, возникла потребность нового компромисса с протестантским югом. Генрих III посылает свою мать Екатерину Медичи вести деликатные и сложные переговоры о выполнении условий очередного религиозного мира, заключённого в Бержераке 17 сентября 1577 г. В огромной свите королевы-матери в Гасконь также была отправлена и Маргарита, которой отводилась особенно важная роль стать естественным гарантом мирных соглашений. Король Франции просил сестру всячески использовать для этой цели всё свое влияние на мужа.

28 февраля 1579 г. Екатерина Медичи от имени Генриха III подписала соглашение в Нераке, по которому гугенотам передавалось 14 новых «городов безопасности» (villes de surete), где фактически не действовала королевская администрация и свободно отправлялся протестантский культ. Однако это компромиссное решение королевы вызвало противодействие среди католических лидеров, которые пытались заставить Генриха III помешать осуществлению этого плана. В их числе был и маршал де Бирон, генеральный наместник Гиени, находившийся в постоянной вражде с губернатором этой провинции — королём Наваррским. Уже в июне 1579 г. на своей конференции в Монтобане гугеноты, обеспокоенные непримиримой позицией Бирона и колебаниями короля Франции, призвали к оружию в случае, если «города безопасности» будут у них отняты. Генрих III и Екатерина Медичи с целью разрядить обстановку и найти очередной религиозно-политический компромисс решили созвать новую конференцию в Мазере (нынешний департамент Арьеж), которой и посвящено одно из названных писем Маргариты де Валуа. Речь идёт о конференции, которая проходила в резиденции архиепископов Окских (Auch) с 10 по 20 декабря 1579 г. В своём письме Генриху III (декабрь 1579) королева Наваррская перечисляет её главных участников. Протестантов возглавлял король Наваррский, католиков — губернатор Лангедока герцог Генрих I де Монморанси-Дамвиль. Короля Франции представлял один из его лучших дипломатов — Никола д'Анженн-Рамбуйе, а Екатерину Медичи — аббат де Гадань, талантливый дипломатический агент и доверенное лицо королевы-матери. Известно, что Монморанси трижды встречался с Генрихом Наваррским 14, 18 и 19 декабря и вместе с Гаданем и Рамбуйе пытался убедить гугенотского лидера отказаться от некоторых «городов безопасности», дабы удовлетворить непримиримых католиков и сохранить мир. Однако Генрих и его окружение отказались что-либо решать «без предварительного согласия депутатов от гугенотских церквей», что означало крах всех миротворческих усилий короны. Согласно анонимной «Истории гражданской войны в Лангедоке» «на этой конференции не было принято никакого полезного решения».

Вернемся к письму Маргариты. Она пишет, что миссия аббата де Гаданя предполагала также осуществление примирения маршала де Бирона и короля Наваррского, но к её «огромному сожалению Гадань ничего не смог сделать» в этой связи. Здесь же королева сообщает о внезапном отъезде Генриха из Мазера в Нерак, чему не находит объяснения, поскольку это срывало конференцию и оставляло в недоумении её участников. Однако в «Журнале» Летуаля есть упоминание о попытке Бирона, раздражённого несговорчивостью короля Наваррского, захватить его в плен во время переговоров. Спешный отъезд Генриха смешал карты посланцам двора, которые не могли возвратиться в Париж без какого-либо положительного результата. Рамбуйе сумел вновь убедить короля Наваррского встретиться с ним в том же Мазере и уговаривал его не поддаваться на провокации Бирона. Одновременно он передал Маргарите от имени короля Франции просьбу всеми силами способствовать поддержанию мира в регионе. В конце своего письма Генриху III королева Наваррская заверяет его, в свою очередь, что сделает всё возможное, добавляя: «Всю свою жизнь я буду исполнять всё то, что касается Вашей службы и Ваших приказаний, как самая нижайшая и покорнейшая из всех Ваших подданных».

Возлагая большие надежды на свою сестру, Генрих III, находясь под прессом католических грандов, в то же время продолжал попытки нарушить соглашение в Нераке и отнять некоторые города у протестантов. Политика двора была непоследовательна. В помощь Маргарите в феврале 1580 г. король послал в Гиень Филиппа Строцци, в то время командующего сухопутными войсками. Целью его визита была очередная попытка примирить губернатора Гиени и генерального наместника. Этой теме посвящено следующее послание королевы Наваррской Екатерине Медичи. Оно датировано апрелем, когда уже стало ясно, что мирные переговоры зашли в никуда, поскольку конфликтующие стороны не желали уступать и мириться. Это означало новую, уже седьмую по счёту, религиозную войну католиков и гугенотов. Предотвратить её было не в силах Маргариты, поэтому тон её письма весьма оправдательный: «Мне остаётся только нижайше просить Вас не лишать меня… Ваших милостей, благодаря которым я надеюсь пережить все свои несчастья». Королева Наваррская не смогла выполнить предписание своей матери и брата и не предотвратила новый вооружённый конфликт, а по распространённому мнению, даже явилась вдохновительницей войны, так называемой войны влюблённых, поскольку была влюблена в гугенота виконта де Тюренна. Версия эта довольно убедительна, так как она объясняет последующее резкое охлаждение отношений Маргариты с Генрихом III и Екатериной Медичи, которые считали, что королева Наваррская была обязана заниматься в Нераке исключительно вопросами политики в пользу дома Валуа, а не многочисленными любовными похождениями.

«Войной влюблённых» этот непродолжительный конфликт середины 1580 г. окрестил соратник Генриха Наваррского, будущий писатель и поэт Агриппа д'Обинье, заверяя, что все его инициаторы при наваррском дворе в Нераке были влюблены и желали прославиться, а Маргарита де Валуа, увлечённая Тюренном и раздражённая на Генриха III за вмешательство в свою личную жизнь, стала его главной вдохновительницей. Однако эту версию не поддерживает Элиан Вьенно, автор последней добротной биографии королевы Наваррской, и для этого есть основания.

Новый всплеск противостояния на юге Франции зрел давно и был связан с общими, не разрешёнными ни одним предыдущим миром, противоречиями католиков и гугенотов. Провал конференции в Мазере открыл путь для новой войны, которую желали лидеры обеих партий. Только Генрих III и его мать отчаянно пытались спасти положение, но у них не было достаточной власти и возможностей. Они весьма рассчитывали на помощь Маргариты, которую не без успеха уже использовали для осуществления мирных инициатив. Вся многочисленная корреспонденция королевы Наваррской за 1579–1580 гг. доказывает, насколько серьёзно относилась она к своей миссии, подробно информируя их обо всех важных событиях в Гаскони и своём посредничестве. В своих мемуарах Маргарита не скрывает свою неприязнь к войне, так как созданный ею двор в Нераке приобретал черты стабильности, наполненный привлечёнными на службу дамами и кавалерами разных вероисповеданий. Она гордилась своим двором и не хотела подвергать его опасностям: «Наш двор был такой красивый и приятный, что мы совершенно не завидовали двору Франции в Париже. В моей свите было много дам и фрейлин. Окружение короля, моего мужа, состояло из сеньоров и дворян, самых благородных и галантных, каких я только видела […]. Несмотря на то что мой муж […] доверял мне более, чем кому бы то ни было, я не смогла убедить ни его, ни его советников [не вступать в войну], ничто не могло удержать эту рвущуюся в бой силу […]. Видя, что всё идёт к войне, я часто предупреждала об этом короля Франции и королеву, свою мать, и просила, чтобы они хоть как-то помешали возникновению конфликта, посредством уступок моему мужу. Но они не обращали внимания на мои просьбы».

Вместе с тем королева Наваррская отстаивала перед своими родственниками право на свободу личной жизни, поскольку она была уже принесена ими в жертву политике. Генрих III отказывался понимать сестру, которая, по его мнению, недостаточно активно выполняла свой долг по отношению к королевской семье и своими действиями только усугубляла положение. В период прогрессирующего политического беспорядка в стране король Франции не мог простить даже малейшего своеволия и неповиновения среди членов фамилии Валуа.

Седьмая религиозная война закончилась миром во Флеи, подписанном в ноябре 1580 г., который стал очередным промежуточным миром в продолжающейся гражданской войне во Франции.

2.3. Двор Маргариты и двор Франции

В 1584 г., в канун «войны трёх Генрихов» (короля Франции, короля Наваррского и герцога де Гиза), спровоцированной кончиной наследника французского трона герцога Франсуа Анжуйского, Маргарита окончательно покидает Наварру ввиду двусмысленной позиции мужа, которому она в тот момент стала не нужна ни как жена, ни как политическая союзница. В Париже её также никто не ждал — Екатерина Медичи и Генрих III готовы были постричь её в монастырь и предложить Генриху Наваррскому другую супругу. В таких условиях Маргарита объявляет о присоединении к Лиге и обустраивается со своим Двором в своём личном владении — Аженском графстве на юго-западе Франции, открывая активную переписку с руководителями Лиги (в частности, с герцогом де Гизом), а также с главным внешним союзником лигеров — Филиппом II Испанским.

Такой поворот событий испугал как короля Франции, так и короля Наварры. Усиление Католической Лиги фигурой Маргариты, представительницы королевской семьи, смешивало все планы обоих королей, тем более что король Наваррский после кончины герцога Анжуйского становился законным наследником престола. При дворе упорно муссировались слухи о том, что Генрих де Гиз в борьбе за корону Франции готов развестись со своей супругой с целью женитьбы на Маргарите де Валуа. Папа наверняка бы одобрил этот союз, с радостью признав незаконным предыдущий брак королевы. Однако Генриху III в 1587 г. удалось опередить Гиза, захватить королеву Наваррскую и насильно поселить в королевский замок Юссон в центре глухой провинции Овернь, где она и жила сначала как политическая узница, а затем, уже после убийства брата, как хозяйка Юссонской сеньории. В этом небольшом провинциальном замке ей суждено было пробыть около 20 лет, но именно здесь была сохранена культура и традиции двора Валуа.

С двором Луизы Лотарингской двор Маргариты в 1590-х гг. никакой связи не поддерживал, поскольку обе королевы испытывали друг к другу редкую неприязнь. Связано это было опять-таки с Генрихом III, которого бесконечно любила Луиза и который находился в постоянной ссоре с сестрой. Нужно отметить, что в 1589 г. Маргарита прекратила все контакты с лигерами (напомним, Гиз погиб в декабре 1588 г.). С этого времени она — уже королева Франции. Новый статус, впрочем, отнюдь не избавил её от самой главной проблемы — хронического безденежья. Королева добывала средства разными способами: из её писем становится ясно, что уже с начала 1591 г. она налаживает контакты с Генрихом IV с целью обретения финансовой помощи, которая, судя по всему, ей оказывалась время от времени. Маргарита просила о поддержке также вдову своего второго брата Карла IX Елизавету Австрийскую (ум. 1592 г.), живущую в Вене. Знаменитый мемуарист и друг Маргариты аббат де Брантом представил нам эту историю в следующих выражениях: «Проведав, что та [Маргарита] находится в крайнем стеснении средств, безвыходно обретается в своём оверньском замке — почти заброшенная родными и близкими, а также теми, кто был ей обязан, — она [Елизавета] послала ей людей и предложила помощь деньгами, выделив половину доходов от мужниного наследства, оставленного во Франции, и всё поделила с ней поровну, словно то была её родная сестра; а потому поговаривают, что будущая великая королева Франции влачила бы жалкое и незавидное существование без столь щедрой подмоги».

Правда, деятельную Маргариту трудно представить «влачащей существование», что доказывают её остальные шаги: в поисках средств в начале 1590-х гг. она заложила и продала часть своих драгоценностей, что мы узнаем из её писем герцогу Тосканскому, Фердинанду I Медичи, которого она просит помочь проследить за их продажей в Венеции, где они оказались в руках посредников-подданных герцога — Манелли и Рикальди. Расходы королевы были довольно существенны: во-первых, её охраняла «моя швейцарская гвардия и солдаты» (именно так она выразилась в письме к мужу, с которым возобновила активную переписку в 1593 г.), т.е. военная часть её дома, которой нужно было платить в первую очередь. Во-вторых, гражданская часть её двора. Любопытно взглянуть на состав последней. Дом королевы возглавляла гофмейстерина мадам де Ноай, Жанна де Гонто, которая служила Маргарите ещё в Наварре. Из наваррского окружения королевы встречаются также имя фрейлины мадам де Фредвиль, в пользу которой она хлопочет в одном из писем, а также имя небезызвестной мадам де Вермон, одной из самых первых, ещё парижских дам Маргариты. Вермон стала выполнять деликатные поручения королевы, в частности, роль курьера к Генриху IV, пытаясь способствовать примирению двух супругов. Её муж — Оливье Диобахо (испанец) также пребывал на службе в Юссоне в качестве гофмейстера, за что уже в 1591 г. получил от королевы весьма существенную награду за оказанные услуги — аббатство Сильванес в Руэрге. В письмах Маргариты мы встречаем также иную фигуру из её наваррского двора (впрочем, тоже бывшего парижанина) — Мишеля Эрара, который занимал должность её советника и которому королева в 1593 г. поручила вести переговоры с представителями Генриха IV о разводе. В остальном двор Маргариты — это, судя по именам, местные оверньские дворяне: Ларошфуко-Рандан, Шабанн-Кюртон, Ластик, Монморен и другие менее известные. Среди них встречаются и придворные прежних королей. Так, в числе придворных дам значится Мадлен де Сеннетер, фрейлина Екатерины Медичи, которая вернулась в своё оверньское поместье после смерти королевы-матери и была приглашена на службу к Маргарите.

Если при дворе королевы Луизы всё было проникнуто набожностью и памятью Генриха III, то двор Маргариты, как настоящий двор Валуа, сохранял все ренессансные традиции. Это был центр не только церемониальной, но также культурной и интеллектуальной жизни Франции. Изысканные вкусы Маргариты накладывали отпечаток на характер поведения её придворных. Неоднократно приглашаемый королевой Брантом неустанно восхищался на страницах своих сочинений организацией повседневной жизни её двора, который напомнил ему двор парижский, «наш двор». Торжественные и ординарные мессы, публичные обеды, балы, театральные представления, нарочито изысканный язык и манеры, постоянное присутствие при дворе учёных, писателей и поэтов (братьев д'Юрфе, например) — этого не знал ни один из существующих тогда во Франции дворов. Юссон стали называть «новым Парнасом». И всё это — во времена, когда, казалось, политическая и социальная разруха во Франции достигли своего апогея. Двор Маргариты привлекал, конечно, не только дворян Оверни, но и жителей соседних провинций, и даже парижан, привлекал не только как память об ушедшем «золотом веке», но также выраженной аполитичностью. «Подобно Вам, я выбрала спокойную жизнь», — написала Маргарита Брантому в 1591 г., который позже, в свою очередь, в «Хвалебном слове Маргарите де Валуа» опишет эту жизнь в следующих выражениях: «Королева Маргарита, которой должно было бы играть роль пульса земли французского королевства, со всем благородством отказалась от этой роли, хотя королевство это принадлежало ей по полному праву — божественному и человеческому… и удалилась в замок Юссон средь пустынь, скал и гор Оверни, населённых людьми, столь непохожими на жителей великого города Парижа, в котором она должна была бы теперь обладать своим троном и творить справедливость… Её мы видели только как прекрасный светоч, как яркое солнце, озаряющее всех нас, и даже когда оно спряталось за вершины скал и гор Оверни, то также превратилось в некий чудный порт, морскую гавань, огни которой для моряков и путников были сигнальным фонарем, спасающим от крушения, а её пристанище стало самым красивым, самым нужным и самым почётным для всех и для неё самой».

Важным фактором относительной стабильности положения двора Маргариты явилось то, что Овернь и соседний Лангедок быстро признали Генриха IV, и на их территории не было масштабных боевых действий, хотя зимой 1590/91 г. королеве и её окружению пришлось пережить бунт гарнизона Юссона, задобренного обещаниями скорой выплаты денег. В 1593 г. король восстанавливает регулярное финансирование двора своей жены, которая, в свою очередь, организует его в полном объёме. Именно в это время уже появляется постоянный совет Маргариты во главе с канцлером Жаном Бертье, будущим епископом Рье, представляющим её юридические интересы.

Таким образом, пока мужчины воевали, придворная жизнь сохранялась при «дамских дворах», и именно двору Маргариты де Валуа удалось оказать влияние на французский двор XVII века и осуществить настоящую преемственность в деле его организации и функционирования. Однако случилось это уже в 1600-х гг., а к моменту коронации Генриха Наваррского в 1594 г. в Шартре, который отныне мог полноправно называться Генрихом IV, всем было понятно, что старого двора более не существует. Итогом гражданских войн стала глубокая ностальгия дворянства по утраченному навсегда двору Валуа, всеобщая социальная апатия и депрессия. Ренессансная Франция канула в Лету.

В числе многочисленных проблем, стоящих перед Генрихом IV, о чём пойдет речь в 3-й части настоящей книги, оказалась весьма злободневная проблема организации «дамского двора». Герой одноименного произведения уже упоминавшегося Агриппы д'Обинье барон де Фенест произнёс слова, которые разделила бы вся мужская часть двора Генриха IV: «Удалите от двора дам, упраздните дуэли и балеты, и там будет незачем находиться». Дамы появились при новом дворе вслед за своими мужьями в 1594 г., когда нового короля признал Париж и он в очередной и последний раз сменил вероисповедание. Однако дома королевы — главного социального символа «дамского двора» — в данный момент времени не существовало, поскольку законная жена короля — Маргарита де Валуа — пребывала в Юссоне, пережидая гражданские войны и рассчитывая на возвращение в Париж вслед за королём. Генрих IV в тот момент меньше всего желал видеть Маргариту в столице, поскольку мечтал о разводе и женитьбе на своей фаворитке Габриэль д'Эстре, герцогине де Бофор.

По правде говоря, существовала своего рода имитация «дамского двора», поскольку Габриэль д'Эстре поселилась в Лувре, в апартаментах французских королев. Эта официальная любовница Генриха IV, мать его троих детей, питавшая надежды однажды стать французской королевой, являлась главной противницей возвращения королевы Маргариты в Париж и соответственно настраивала короля. Дамы были вынуждены ей служить, но служба эта, как и сама фаворитка, особым почётом не пользовалась. Вдобавок ко всему служение это было безвозмездным, поскольку король не решился создать официальный оплачиваемый штат из знатных дам для своей пассии. Первый большой бал, состоявшийся в Лувре по случаю заключения Вервенского мира с Испанией 1598 г., показал, что при дворе нет не только настоящей королевы, но также и главной фигуры придворной жизни — церемониального короля. Именно после этого бала придворная дама двора Генриха III мадам де Симье язвительно, но верно заметила: «Я видела короля, но не увидела Его Величества». Фраза стала крылатой.

Дом царствующей королевы Франции был восстановлен только в 1600 г. благодаря трём событиям: неожиданной смерти от родовой горячки Габриэли д'Эстре, разводу короля с Маргаритой де Валуа (1599 г.) и его женитьбе на Марии Медичи. Новая французская королева появилась во Франции как результат долгого дипломатического торга короля, Римского Папы и герцога Тосканского. Взамен аннулирования брачного союза с Маргаритой де Валуа и списания части внешних долгов Франции Генрих IV обязался взять в жёны именно эту принцессу, которая приходилась двоюродной племянницей Екатерине Медичи.

Маргарита, будучи уже королевой Франции, согласилась на развод с Генрихом IV, с условием сохранения за собой титула королевы без королевства. Отныне она именовалась — королева Маргарита, герцогиня де Валуа. Развод для неё стал главным (хотя и далеко не единственным) условием возвращения в Париж. Однако король не спешил давать разрешение и выжидал удобный для себя и двора момент. Триумфальное возвращение королевы Маргариты в столицу в 1605 г. под крики восторженных парижан стало важным и действительно своевременным политическим решением короля, ведь Маргарита как последняя представительница рода Валуа символизировала двор прежней династии, связь с которым Генрих IV всегда демонстрировал. Король стал сознательно привлекать свою первую жену ко всем официальным церемониям, подчёркивая тем самым единство и величие королевской семьи и власти. Таким образом, в начале XVII в. во главе женского двора Франции оказались две королевы, Мария Медичи и Маргарита де Валуа; по иронии судьбы первая была настоящей, а вторая бывшей женой короля!

Мария Медичи сначала ревниво отнеслась к появлению Маргариты, проявляя знаки откровенного невнимания и недружелюбия, чем даже вызвала гнев и раздражение короля. Так, со слов Таллемана де Рео, «Генрих IV… навещал королеву Маргариту и всякий раз ворчал, что королева-мать [Мария Медичи] де недостаточно далеко вышла ей навстречу при первом посещении». Однако очень скоро положение изменилось, ибо мудрая Маргарита оказалась незаменимым советником по части организации и регламентации придворной жизни. В качестве образца, модели «дамского двора» королевы Франции была взята внутренняя структура и церемониал двора Маргариты, по сути — «дамского двора» Валуа. Живым воплощением последнего являлось также окружение прежней жены Генриха IV, прибывшее в Париж вслед за своей госпожой и расположившееся в её новой резиденции — дворце Санских архиепископов на берегу Сены. С 1605 г. Маргарита регулярно консультировала царствующую королеву по различным вопросам внутренней жизни «дамского двора» и французского двора в целом. Несомненно, приезд королевы Маргариты повлёк за собой оживление придворного церемониала. Так, в 1609 г. она лично руководила постановкой пышного королевского балета в парижском Арсенале, состоявшегося по случаю визита испанского посла, первого балета такого масштаба со времён покойного Генриха III.

Маргарита де Валуа умерла от воспаления лёгких в разгар новой гражданской смуты зимой 1615 г. Отстаивая всю свою жизнь божественное право королевской семьи творить мир и правосудие в стране, сама она так и осталась королевой религиозных войн.

Таким образом, преемственность двора Валуа и Бурбонов кажется очевидной. Дух придворной жизни сквозь смуту гугенотских войн смогли во многом сохранить французские королевы и их окружение. Восстановить двор образца последних Валуа, конечно же, было невозможно. По разным причинам. Однако следование традиции наилучшим образом отразилось на последующем развитии французского двора, подготовив его бесподобный расцвет в царствование короля-солнца. Вместе с тем становление двора Бурбонов происходило медленно и болезненно.