Королевский гамбит

ПОД ПОКРОВОМ НОЧИ

К утру буря стихла. Ветер, еще свежий, но уже не порывистый, разогнал остатки темных облаков. Показалось солнце. Сосны после непогоды выглядели нарядно, словно влажный ветер с моря умыл их. Но всегда прибранный двор школы уподобился мусорной свалке: повсюду валялись сучки, щепки, жухлая трава, обрывки бумаги, консервные банки.

По захламленному плацу с метелками лениво бродили угрюмые, заспанные дежурные. Из казармы на плац вышел старший наряда — упитанный немец с плоским и круглым, как диск, лицом. Он остановился в центре, широко расставив ноги, зевнул во весь рот несколько раз подряд и, поглаживая выпяченный живот, запокрикивал на подметальщиков. И те, дружно махая метелками, принялись усердно скоблить землю.

На завалинке флигеля усердствовал Левченко. Засунув по локоть руку в голенище крафтовского сапога, он орудовал щеткой так ловко, будто всю жизнь только тем и занимался, что чистил обувь. Фуражка с высокой тульей и лакированным козырьком все норовила сползти ему на глаза. Поношенный офицерский мундир топорщился на нем бесчисленными складками, висел, как на вешалке. Желтые краги болтались на тощих икрах.

— Левченко! — на крыльце появился гауптман. В нижней рубашке, в подтяжках, в шлепанцах на босу ногу, он выглядел не так представительно и солидно, как в мундире, щедро подбитом ватой.

— Левченко, где горячая вода!

Денщик вскинул на гауптмана испуганные глаза, извинился за нерасторопность, бережно поставил на завалинку начищенные до зеркального блеска сапоги и сломя голову бросился к кухне. Возле барака он столкнулся с майором. Обнаженный до пояса, раскрасневшийся от утренней свежести, Соколов делал зарядку. Раскинув руки, майор преградил Левченко путь.

— Занимай позицию!

— Спешу, Сарычев! Шеф теплой воды требует! Зазевался я малость. Ну и жизнь собачья! — изловчась, Левченко нырнул Соколову под руку.

Из канцелярии к флигелю величественно прошествовал, как всегда напыщенный, помощник коменданта Пактус. За ним, вытянув шею и прислушиваясь к каждому слову “господина помощника коменданта”, почтительно вышагивал долговязый, нескладный переводчик Бокшат.

— О! — воскликнул Пактус, заметив майора. — Вы боитесь потерять спортивную форму? — и, скорчив гримасу, сказал по-немецки Бокшату: — Этот себя чувствует здесь лучше, чем дома!

Соколов холодно посмотрел немцу прямо в глаза, спокойно перекинул полотенце через плечо и прошел к умывальникам. Изрядно остывшая за ночь вода обожгла тело. Громко отфыркиваясь, майор поливал себе спину, плескал воду пригоршнями на грудь. Взбодренный зарядкой и холодным душем, он надел отутюженный костюм и отправился завтракать.

В столовой, пропахшей молочной гарью, были только Остапенко и Ухов. Они сидели за столиком в дальнем углу комнаты и о чем-то разговаривали.

Соколов прислушался к их голосам.

— Человек он твердый. Овечьим хвостом болтаться не станет?

— Проверить бы его еще разок, — глухо сказал Остапенко.

— Чего проверять-то.

— Он показал себя. Не будь его тогда с нами, кормили бы мы ворон: и я, и ты, и Левченко. Раскусил он Крафта, догадался, зачем тот в тылы “советские” без подготовки нас забрасывает. Знаменито грохнул он меня рукояткой пистолета. До сих пор кость ноет… А как этот Сарычев держится? Сила! Ни перед кем не лебезит, не заискивает. Характер у человека… — Ухов не договорил. К столику подошел Соколов.

— Опять каша? — спросил он.

— Ага, — мрачно ответил Ухов.

— Ничего, — Соколов беззаботно улыбнулся. — Пусть скажет нам теперь кто-нибудь, что мы мало каши едим.

— О вас, пожалуй, так не скажут, — констатировал Остапенко, с уважением глядя на майора.

— И вы много каши съели, — шутливо проговорил Соколов. — Немецкая каша должна и вам пойти впрок. Завтрак — каша, обед — каша, ужин — каша. После каши хорошие сны снятся.

— У кого как, — пробормотал Ухов.

— Я о себе говорю, — сказал Соколов.

— А мне приснилось, — вдруг вступил в разговор Остапенко, — что нас вроде загонщиков использовать хотят.

— Не всякий сон бывает в руку.

— А этот не в руку, а в глаз. Подпольщиков ловить посылают, — признался Остапенко. — Срок дали короче воробьиного носа. А где их, подпольщиков, взять? Барышников еще туда-сюда…

— Значит, искать подпольщиков надо, — майор с аппетитом принялся за пшенную кашу. — С умом искать… У людей на лбу не написано, что они подпольщики. Так ведь?

— Ну, так.

— А что если вместо подпольщика подсунуть им… — Соколов деланно рассмеялся, — миллионера в роскошном лимузине?..

Появился Левченко. Остапенко и Ухов, словно по команде, насупились и замолчали.

— А! Сиамские близнецы и Сарычев! О чем это вы рассуждаете?

— О характерах человеческих, — ответил Соколов и посмотрел на Ухова, который как бы замер от этих слов.

— Нашли тоже, о чем дебаты разводить… Я ведь за тобой, Сарычев, пришел. Начальник школы срочно вызывает.

Соколов поднялся и, прощаясь, повторил:

— С умом выполняйте…

Крафт встретил майора приветливо.

— Долго же вас, господин Сарычев, разыскивать приходится, — сказал он с легким укором. — Во-первых, примите мои запоздалые поздравления. Только вчера я узнал от шефа, что вы удостоены такой высокой чести.

Соколов поклонился.

— Благодарю.

— Во-вторых, — продолжал гауптман, — оберст фон Штауберг приглашает вас к часу дня. И еще позволю себе сделать вам одно замечание. Вы имеете право на отдельный стол и на…

— Как воспитанник вашей школы, господин гауптман, я не заинтересован быть белой вороной, которую всегда легко различить в общей стае. — Я воспитанник школы и все!

— О, да! Я прекрасно вас понимаю!

В назначенное время Соколов прибыл в управление и, узнав, что Штауберг перенес беседу на вечер, вышел на улицу. Несколько минут он простоял у цветочного киоска, посматривая поверх развернутой газеты на прохожих, и, не заметив ничего подозрительного, быстрым шагом пересек площадь, смешался с толпой, а затем ловко вскочил в отъезжающий автобус.

Сегодня у Соколова было намечено очередное свидание с группой. Путь до новой явки лежал через весь город, на взморье. Если раньше явка находилась в пригороде, то теперь… “Круг сжимается, — думал Соколов. — Все-таки чертовски развит нюх у этих ищеек”.

Три дня тому назад возле загородного домика майор приметил чумазого электрика, который делал вид, что копается в распределительной коробке. Неумело сжимая в руке плоскогубцы, электрик больше смотрел по сторонам, чем в густую паутину электрических проводов. Соколов тогда прошел мимо явки, попетлял по пригороду, проехал автобусом несколько остановок. Вышел. Опять побродил по улицам и переулкам, выбирая места поглуше. Снова вскочил в автобус и, порядком поколесив по городу, решил пообедать в кафе.

Из-за столика он наблюдал за улицей. Вот к бровке тротуара приткнулся автомобиль. Из него вынырнул человек, похожий на того электрика, что ковырялся в распределительной коробке. Только теперь на нем не было замасленной робы. Оглядев улицу, электрик не торопясь направился в кафе.

Соколов не спеша поднялся, служебным коридором проник в небольшой дворик, заваленный пустыми ящиками, через лаз в заборе пробрался в соседний двор, а оттуда в переулок и на людную улицу…

Поэтому сегодня, покинув управление, он долго ходил, ездил, вновь ходил по городу, прежде чем отправиться на взморье.

Не раз предупреждал Соколова старший товарищ и отличный чекист Силин, что никогда не надо забывать о врагах, которые, может быть, следят за каждым твоим шагом. “Помни и действуй так, чтобы перетасовать все их карты, спутать их игру, взять реванш”.

Море лениво лизало берег. На мокром песке оставались следы. Глубокие, они тотчас же заполнялись водой и рассасывались. На торчащем возле рыбацкой избушки шесте висела тряпка: “Опасности нет”, — говорил этот знак.

Соколова встретил Николай. В неизменной клеенчатой зюйдвестке, в резиновых до пояса сапогах, он был похож на рыбака. Даже могучая фигура его, казалось, дышала морем. Николай доложил:

— Центр шифровкой подтвердил, что сведения получены. Демьян к операции готовится. Ваше поручение Михаил выполнил: ему латыши подметальщиком ангаров помогли устроиться на аэродроме. Янис дежурит в ресторане “ОУК”. Он познакомился с Левченко. Сазонова в отряд ушла. Мины доставлены. Вчера убрали чумазого, который за вами следил последние дни. Мария в кафе не появлялась без вас.

— Хорошо! Возможно, нам придется отложить операцию. На вечер я вызван к Штаубергу. Ждите. Если до полуночи не появлюсь у “Рима”, расходитесь.

— А если?

— “Если” отпадает. Где живет Зеккель?

— Улица Геринга.

— У Зеккеля хранятся планы размещения националистских банд, явки, районы действия. Списки главарей. Надо, Николай, поторопиться. Зеккель получил приказ все документы сдать в гестапо. Итак, жду вас у кафе…

Улицы города погрузились во мрак. Лишь сквозь зашторенные окна кафе “Рим” просачивался свет. Оттуда доносились звуки джаза и гнусавый тенор Сластина. По мостовой, громыхая сапогами, двигался патруль. Один из солдат свернул к кафе и, заметив темную фигуру прислонившегося к рекламному щиту Соколова, потребовал документы. Взглянув на удостоверение, солдат взял под козырек и удалился.

Улица опять опустела. Соколов курил, напряженно всматриваясь в густую темноту ночи. И вот вдали едва различимо мигнул огонек папиросы. Мигнул раз—другой и описал широкий круг. Майор оживился, стряхнул с сигареты пепел и в свою очередь описал ею широкий круг: “Сигнал принял. Иду”.

Переодевались на задворках. Форма штурмбанфюрера СС пришлась Соколову впору. Николай, Демьян, Михаил и Янис при свете карманных фонарей критически осмотрели его с ног до головы и не обнаружили никаких изъянов.

— Письмо, — обратился майор к Николаю. — Да, да… Это самое, — спрятав конверт в нагрудный карман френча, спросил: — У Зеккеля гости бывают?

— Редко. Живет, как монах. А вот сосед у него шумный. С вечера и до утра веселье.

— Полянский, прихватите флакон. Повторяю, по комнате не расхаживать, не разговаривать и даже не переглядываться, стоять у порога. Оружие держать на взводе. Михаил, Янис, вы дежурите в подъезде.

В частях СС нередко прибегали к этому способу. Чтобы провинившийся офицер мог загладить неблаговидный поступок, ему посылали записку с предложением “спасти честь мундира”. Соколов и решил вручить Зеккелю подобное письмо.

У затемненного многоэтажного здания на улице Геринга Демьян остановился, оглянулся, хотя в кромешной тьме вряд ли можно было вообще что-нибудь различить, и вполголоса проговорил:

— Второй подъезд, третий этаж, дверь налево. Денщика он отпускает до утра.

Поднимались на ощупь. Нашли дверь. Соколов нажал кнопку звонка. За дверью послышались неторопливые шаги, кто-то кашлянул и чуть удивленно спросил:

— Кто там?

— Мне нужен оберштурмфюрер Эрих Зеккель! — по-немецки сказал Соколов.

Звякнула цепочка.

— Слушаю вас, господин штурмбанфюрер? — розовощекий лысый толстяк настороженно оглядывал в приоткрытую дверь незнакомого офицера.

— Я ожидал более теплого приема, — надменно проговорил Соколов.

Зеккель нерешительно откинул цепочку. Майор переступил порог.

— Штурмбанфюрер Иоганн Балк! Может быть, пригласите в комнату?

— Да, да, господин штурмбанфюрер, — Зеккель торопливо пробежал пальцами по пуговицам расстегнутого мундира. Его встревожил столь поздний визит незнакомых офицеров СС — штурмбан-фюрера, гауптштурмфюрера и оберштурмфюрера. Маслянистые глазки толстяка беспокойно шарили по каменным лицам пришедших.

— Оберштурмфюрер Эрих Зеккель, — официально проговорил Соколов. — Вручаю вам лично. Распишитесь, — и вытащил из кармана засургученный пакет.

Зеккель расписался и вскрыл его. К ногам упала миниатюрная картонная коробочка. Подхватив ее с ковра, оберштурмфюрер углубился в письмо. Соколов следил за тем, как по мере чтения смертельная бледность покрывает розовые щеки, перекидывается на лоб Зеккеля. Тяжелый раздвоенный подбородок отвис. На лысине выступила испарина. Глаза замерли, уставившись расширенными зрачками в одну точку.

— Ваш ответ, Эрих Зеккель, — холодно проговорил Соколов.

— Здесь, вероятно… — язык не повиновался оберштурмфюреру. — Только сегодня я получил дополнительный приказ рейхсфюрера о формировании специальных отрядов, — он суетливо подбежал к небольшому настольному сейфу и достал коричневую папку. — Вот планы дислокации отрядов, список командиров, их адреса…

— Эрих Зеккель, меня это не касается. И тем более, что на днях оберст фон Штауберг приказал вам лично немедленно сдать эти документы в управление. От себя могу добавить, что сейчас вы выбалтываете секретные сведения!

— Тогда… тогда я… да… да… я, — отупело бормотал оберштурмфюрер, сжимая коробочку.

Ночью майор впервые за время пребывания в школе заглянул к Левченко. Денщик принял его визит, как дань своему “высокому” положению. Небрежно развалясь на койке, он грыз зубочистку и сыто щурился.

— А раньше недосуг было, — снисходительным тоном выговорил он. — Правда, я тоже недавно освободился…

— Работа, — полушутливо заметил Соколов, — и у меня и у тебя ее по горло.

— Я вот отдыхаю.

— Ну, ну, не стану тогда мешать, — майор повернулся к выходу, но Левченко вскочил с кровати.

— Подожди! Гордый ты, Сарычев. Садись! — и вытащил из тумбочки бутылку не то французского, не то итальянского вина, со стуком поставил ее на стол. — Обмоем назначение?

— Не буду! Отдохнуть и мне надо… Завтра встретимся.

— Не выйдет: с зарей бегать начну. Теперь, если встречаться, так только по ночам… но для тебя выкрою утречком с полчасика. Захвати бутылку. Хотя ладно, пусть остается, завтра сам принесу.

Утром он стукнул несколько раз кулаком в дверь Соколова и, не получив разрешения, вошел в комнату.

— Спишь?

— Как видишь, — ответил майор, кутаясь в одеяло.

Левченко уселся верхом на стул и проговорил горестно:

— Спишь. А вот скоро круглые сутки во все глаза смотреть будешь.

— Почему?

— Чэпэ! Одно за другим, одно за другим… Крафту из управления звонили. Бокшат говорит, что оберштурмфюрер Зеккель отравился! Цианистый калий принял… Никто в толк взять не может, из-за чего!

И в самом деле многие не могли понять причины самоубийства Эриха Зеккеля. А она — эта причина лежала на столе фон Штауберга.

Оберст метался по кабинету. Вызванные офицеры застыли перед ним и, словно заводные куклы, вращали головами вправо и влево, следя за ним глазами.

— Что это? — гремел фон Штауберг. — Злая, неудачная шутка, провокация, нападение? — он схватил письмо и снова начал читать: “Эрих Зеккель. Загадочное убийство оберста Мюллера непосредственно связано с вашей деятельностью в Риге. Надеюсь, долг офицера СС подскажет вам, как спасти честь мундира. Рейхсфюрер Генрих Гиммлер”. Рейхсфюрер! Рейхсфюрер! — с остервенением скомкав бумагу, фон Штауберг бросил ее в корзину. — Надо быть безмозглым идиотом, чтобы поверить этому! Тупица, не додумался, что рейхсфюрер и понятия не имеет о каком-то оберштурмфюрере! До чего дошло! Мне приходится заниматься делами полиции, СС, СД! Для чего же вы здесь торчите?

Штауберг рухнул в кресло и полузакрыл глаза. Все стояли, боясь шелохнуться. Наконец, устало разомкнув веки, оберст потер ладонью лоб и виски.

— Докладывайте.

— Гер оберст! Служебные собаки следов не обнаружили. Документы и бумаги на месте.

— Коричневая папка?

— В настольном сейфе.

— Зеккеля похороните, — успокоенно приказал Штауберг. — Без лишнего шума похороните.

Как только дверь за последним офицером притворилась, оберст позвонил адъютанту и распорядился:

— Фогель!

Предстоящая беседа с Матильдой Фогель заранее раздражала его. “Начнутся упреки, жалобы, намеки…”

В кабинет, обворожительно улыбаясь, вошла Матильда.

— Я в вашей власти, Альберт, — томно протянула она, бесцеремонно усаживаясь в глубокое мягкое кресло. — Сердце подсказывает мне, что в Берлине, наконец, вспомнили Златокудрую. Так?

— Адмирал помнит о вас, Матильда. Он благодарит вас за успешно выполненное задание, которое вы получали от меня. Адмирал просил передать вам тысячи приветов, — язвительно солгал Штауберг. — Но разговор пойдет не об этом…

— С удовольствием выеду из Риги, — Матильда, щелкнув филигранным запором, открыла сумочку и достала перламутровый портсигар.

— Как вам нравится Россия? — без дипломатии проговорил оберст, награждая собеседницу очаровательной улыбкой. — Когда-то вы признавались, что мечтаете побывать во всех странах мира. Франция, Англия, Америка вам уже знакомы… Теперь адмирал решил показать вам Россию. Вы обоснуетесь в Сибири, в городе Н. Заведете там деловые знакомства и будете ждать указаний.

— Альберт! Но Россия!.. Я мало знаю эту дикую страну!

— Главное — язык. А вы владеете им превосходно. Это — приказ, — жестко заметил Штауберг, чтобы не выслушивать капризов. — Не будем торговаться. Цель, к которой ведет нас фюрер, требует от каждого беспрекословного повиновения. Выполнив задание в России, — обещаю, — вы уедете в Германию!

С деловой стороной было покончено. Штауберг охотно рассказал несколько историй о знакомых Матильде разведчиках, о жизни в Берлине.

— А что будет с моим Сарычевым? — неожиданно поинтересовалась Матильда. — Меня с некоторых пор волнует судьба этого человека. В нем есть что-то сильное…

— Вы правы. Из него выйдет неплохой разведчик. Единственное, что может помешать ему в работе, — шрамы. Лицо разведчика не должно бросаться в глаза.

— Я думаю, что и это он сумеет использовать в своих интересах! Он почувствует, когда необходимо предпринять какой-либо маневр. Знакомясь, я надеялась за неделю обуздать его, но не добилась даже сведений о месте его работы, он ни словом не заикнулся…

— А приглашение в Чернигов?

— Это же “мой город”! — Матильда рассмеялась и легким кивком привычно разметала белокурые локоны. — Он приглашал меня туда после победы. Человек-загадка.

— В Сарычеве я разобрался, — сказал уверенно Штауберг. Такие люди знают цену жизни. При первой же встрече он показал себя не слюнтяем.

Вот почему я принял некоторое участие в его судьбе…

— Мне бы хотелось перед отъездом в Россию встретиться с ним еще раз.

— Попытайтесь. Он теперь довольно часто бывает в Риге.