Королевство свободных

Глава X. Сир рыцарь Гийом де Ренваль, вассал графа Лиможского

Хвала Господу нашему Иисусу Христу и Его пречистой матери деве Марии за то, что нас не встречают на том берегу стрелами. Каррлдан не принес присягу Сарану, да и, по правде сказать, в состав того прежнего королевства он вошел одним из последних.

В том, что Каррлдан выберет нашу сторону, большинство и рыцарей, и святых отцов были уверены. Но в то, что саранский узурпатор не захватил ближайшего соседа и не чинит нам препятствий при переправе, верилось с большими опасениями. И верно, будь я на его месте, обязательно занял бы эти земли, и тогда Рур стал бы красным от крови нашей. Но, видимо, у узурпатора — королем его, не помазанного на царство папой, назвать никак нельзя — иные соображения, это как пить дать.

Переправа — дело нелегкое. Особенно с таким войском. Почти весь цвет Мэнгерского, Швабского, Фризского, Овернского, Тивиринского и многих других княжеств откликнулся на призыв папы нашего, наместника Бога на земле и владыки Авиньо.

Вольные города и швейцарские кантоны тоже прислали немалые силы. Одних знамен герцогских насчитал я более ста и еще полста. А сколько рыцарей? Уж никак не меньше трех тысяч, а может, и более. А еще сержанты, городские ополченцы да простолюдины — лучники и пикинеры. Особая гордость войска — швейцарские наемники, вооруженные самострелами и длинными алебардами.

Еще при отце моем, достопочтенном сире Гуго де Ренвале, издал папа буллу о том, что самострелы, как оружие жестокое, применять только против нехристей и язычников. Но сейчас можно, ибо идем мы в поход с благой целью — наконец-то очистить земли за Руром от злой саранской ереси, постулаты коей и вслух-то произносить грех большой.

Я смотрел, как сведущие в механике и строительстве люди, в основном все выходцы из Ломбрии и Ферроны, выбирают узкое место для того, чтобы начать развертывать переправы. Хотя ума не приложу, как мы со всем воинством нашим, с телегами и повозками, с маркитантами и шлюхами, со всем снаряжением и припасами будем перебираться на тот берег.

Подскакал на доброй серой кобылке мой оруженосец Мишо, юноша из рода благородного, хоть и обедневшего. Вот он тебе шанс, Мишо, прославить свой род да получить посвящение в рыцари от знатных сеньоров, кои поход наш возглавили: достославные граф Готфрид из Буолье, его младший брат, достойнейший Бальдуино, князь Овернский Имануил II, швабский герцог Конрад фон Оделвейд, два тивиринских барона, сир Густав де Пеье и Альфред де Ди, командор де Гринье, магистр святого рыцарского ордена, где служат благородные, кои отреклись от мира и посвятили себя служению Богу и папе с оружием в руках, а так же люди низкого происхождения, коих удел быть сержантами в ордене. А во главе нашего крестового воинства стоит сам наша отец, папа Иннокентий IV.

Как сие получилось и сам отец наш — наместник Господа нашего и глава Святой нашей Матери Вселенской Церкви — сжалился над детьми своими грешными и повел нас в поход против еретиков, то я вам поведать могу, судари мои, потому как дал я покамест приказание своему оруженосцу, чтобы сыскал моих сержантов да чтобы ставили шатры и разбивали лагерь: мой под фамильным стягом и три для моих людей, — и чтобы место выбрали поближе к моему славному сеньору, графу Лиможскому. Да одарит его Господь победой в бою, да продлит он его годы, ибо добрый то сеньор и щедрый, не притесняющий вассалов своих, как делают прочие неразумные владетели! А покамест лагерь ставится, можно и вспомнить, как начался наш достославный поход и как папа в милости своей решил возглавить его.

В тот солнечный день Авиньо более напоминал огромный рынок нежели Святой град. Многие рыцари, миряне, клирики и торговцы съехались со всего Мэнгера и других земель, дабы послушать пастырское слово отца нашего, святого папы Иннокентия IV, коий вернулся из Труа, где возглавлял собор Святой нашей Матери Вселенской Церкви.

Так что народу на площади близ ворот замка святого Архистратига столпилось множество, думаю, и в самом Вавилоне, когда рухнула великая башня, столько не было. Из разноязыкой многоголосицы выделялись лишь пронзительные крики торговцев-зазывал: «Селедка соленая, селедка копченая, алоза[32]!… Домашняя птица, голуби, свежее мясо!.. Купите чесночный соус и мед!.. Вот горячие лепешки, и пюре из гороха, и отварные бобы!.. Кому зелень, свежий лук, крест-салат!.. Мука-крупчатка, мука крупного помола!.. Молоко! Кому лучшее в Авиньо молоко!.. Сало свиное, пальцы откусишь!..» Тут папа речь будет говорить, а они превратили святое место в рынок.

Великий святой град не смог вместить всех желающих, сам я расположился подле сеньора своего за городскими стенами, а в город пришел пешим, хоть и не по достоинству мне, но по-другому не пускали в город в этот день, дабы не превратили ни ослы, ни лошади улицы городские в реку навоза, взбитого ногами и копытами. И кормиться всем нам надо было. Третий день уже ждали святого отца — говорили, ко всенощной только накануне прибыл.

Но ждать осталось, вестимо, недолго. Потому старался не уходить с площади, дабы не пропустить всего. Вот и сеньор мой, граф Лиможский находился здесь, видел я его чуть поодаль. Да еще много знатных господ, судя по облачениям, прибыли, но все более как я — в кольчугах и при мечах. Ведь дело-то нашего сословия, тех, кто воюет.

Собор только утвердил решения Генеральных штатов, а там все три сословия единогласно за искоренение ереси голоса свои отдали. Жаль, король наш, Дагоберт VIII, не сможет возглавить поход, стар он у нас, на прошлое Рождество шестьдесят восьмой свой год встретил. А наследник его мал, еще даже не опоясан. Да и вообще, слабы эти Меровинги всегда были. Чудо, что столько у власти продержались. Но на то воля Божья, и воля святого престола, коий сию династию, хоть и слабую телом, но сильную в истинной вере, всегда поддерживал и охранял от посягательств.

Гул площади стал затихать, гвардейцы святого престола, вооруженные алебардами, начали торговцев урезонивать, чтобы глотку не драли, потому как сейчас на балкон выйдет святой наш отец Иннокентий IV и обратится к пастве своей, что так ждет его напутствия.

Услыхав от стражи, что в скорости папа будет говорить, я стал вперед проталкиваться. Мимо равных себе с почтением проходил, а простолюдина можно и в грязь уронить, он и так ходит грязный как свинья, от него не убудет.

Когда святой наш отец Иннокентий IV, одетый в позолоченную тиару[33] и праздничное облачение, кое весьма соответствовали тому, что собирался сказать он, появился на балконе замка, выходящем аккурат на площадь, толпа притихла, только изредка доносилась брань тех, кто пытался протолкнуться или, наоборот, препятствовал сему.

— Возлюбленные мои братья и сестры во Христе! — начал святой отец, а те, что стояли ближе к балкону, стали передавать его слова далее, так что будто многоголосое эхо вторило ему. — Сказано в деяниях апостолов, что когда святой наш апостол Павел пребывал в Риме, то явился ему Господь наш Иисус Христос и сказал так: «Павел, возлюбленный мой ученик! Говорю тебе, собери в три дни всех учеников своих, кто принял святое крещение мое, и через разные врата бегите из города, ибо я обрушу гнев на него за многочисленные грехи его и за то, что многие отвернулись от меня и не приняли через тебя учение мое»… Так и сделал апостол Павел. В три дни собрал верных христиан и поодиночке или по двое, по трое покинули они богомерзкий град язычников. И последним вышел из града уже в ночи третьего дня сам апостол и на пути в Рим встретился ему сам Господь наш Иисус Христос, и пал Павел на колени и вопросил у Господа: «Куда идешь ты?» И ответил ему Господь наш: «Павел, иду я, как и обещал, в город Рим и разрушу его до основания, чтобы и камня на камне не осталось, как некогда разрушены были города Содом и Гоморра, хоть и были их грехи менее тяжкими, чем грехи города сего. А тебе, возлюбленный ученик мой, по завету ученика моего любимейшего Петра, коий уже пребывает в раю одесную меня, заповедаю идти в земли Галлии и проповедовать там слово мое. Те народы хоть и свирепее ромеев, но кротки в душе и тянутся ко свету Господнему, посему будет тебе оказан там почет. А поселишься ты в небольшом городе Авиньо, и оттуда по тем землям пойдет учение мое. Но когда будешь идти сейчас в ночи, не оборачивайся, ибо устрашишься ты и лишишься жизни, не сделав предначертанное тебе»… И устрашился Павел слов Господа нашего и сколь мог быстрее пошел он из Рима прочь. И как стало светать уже, услышал он позади себя страшный шум, и земля застонала и загудела так, будто сотни ангелов разом дунули в трубы свои и ударили в кимвалы[34] свои. И устрашился Павел еще более, и упал на землю, и лежал недвижим, покуда не прекратилось сотрясение земли.

Папа прервался и осушил кубок, поднесенный служкой, дабы укрепить силы свои и смягчить горло. Толпа же, зачарованная рассказом о святых событиях, благоговейно ахала и вздыхала.

— Возлюбленные братья и сестры мои во Христе! — вновь воззвал к своей пастве святой отец. — Не случайно я поведал вам эту поучительнейшую историю из деяний апостолов, первых учеников Христовых. Ибо видите вы, что Господь в милосердии своем увещевает сначала неразумных чад своих, но если не слушаются они увещеваний посланников его, то насылает господь на головы грешников кары небесные… Святая наша Матерь Вселенская Церковь есть единое и неделимое целое, подобное телу человеческому. Но если один член тела начинает гнить, то, токмо отрубив его безо всякой жалости, можно надеяться, что все тело не подвергнется порче. Множество посланий было направлено святым престолом в Саран, многие проповедники, не устрашившись еретиков, являлись туда, но не получили мы никакого ответа, и ни один посланник наш не вернулся оттуда. Сколько еще нам вразумлять богомерзких еретиков?

— Предать мечу! Сжечь богомерзкий Саран! Убить еретиков! — стали раздаваться возмущенные голоса со всех сторон. Я же молча и с благочестием слушал святого отца. Пусть простолюдины, если им такое по нраву, дерут глотку.

— Есть и еще одно прискорбное обстоятельство, чада мои! Даже более печальное, нежели то, что весь юг впал в страшную ересь! Гробница святого нашего Ключника Господня, апостола Петра, любимейшего ученика Христова, находится в руках еретиков и даже мне неведомо, что с ней теперь! Может статься, проводятся у гроба Петра богомерзкие еретические службы не по канону святой Матери нашей Вселенской Церкви!? Может, вообще стоит она в запустении и даже вход в пещеру завален каменьями? Но можно предположить и еще более худшее, ибо от еретиков вообще ничего доброго ждать не следует. Может, и вовсе осквернена гробница!

Толпа взревела еще пуще, и папа смиренно ждал, пока люди успокоят свой праведный гнев.

— Возлюбленные чада мои, Святая наша Матерь Вселенская Церковь даровала вам жизнь вечную и спасение на небесах, и никто из самых великих земных владык не дал бы вам большей драгоценности, чем даровал ее Господь наш Иисус Христос, претерпев крестные муки. Неужто, не сможем мы послужить ему, не опояшемся мечами, не вооружимся молитвой и Божьим благословением и не пойдем и не отымем у еретиков гроб апостола Петра! И я говорю вам, чада мои, время сие уже настало, ибо БОГ ЭТОГО ХОЧЕТ! БОГ ЭТОГО ХОЧЕТ! БОГ ЭТОГО ХОЧЕТ!

На площади началось безумие. Толпа неистово повторяла последние слова отца нашего, а люди моего сословия, кои были при оружии, обнажили мечи свои и вознесли их к небесам. В моей же душе творилось такое, что описать даже не в силах я. Последние слова об оскверненной гробнице апостола Петра так ранили мое сердце, что слезы брызнули из глаз моих, заслонив Божий свет. И я тоже воздел руку с обнаженным мечом и повторял святые слова папы. Потом вышли в толпу авиньские монахини и даже некоторые дамы из благородных, кои подвязались помочь монахиням, и на золотых блюдах вынесли они белые кресты из дорогой материи и нашивали их рыцарям, баронам и князьям на плащи их с великим почтением. И мне благочестивая монахиня нашила крест на плащ.

А потом раздался чей-то голос, не иначе Господом вдохновленный, и был он подхвачен рыцарями, что уже носили кресты на плащах своих: «ВОЗГЛАВЬ НАС, СВЯТОЙ ОТЕЦ!»

И папа наш, хоть и не старец, но уже умудренный годами, смиренно воздел руки к небесам и ответил: «Как же я оставлю чад моих на землях еретиков без благодати святого престола? Вас я поведу, дети мои, и победим мы богомерзких еретиков, а мирян возвратим в лоно Святой нашей Матери Вселенской Церкви!»

И ведь как жизнь наша поворачивается, судари мои, я ехал в Авиньо уже зная, что во исполнение вассальной клятвы, коию дал я своему сюзерену, пойду в Крестовый поход на еретиков. Думал я о многом, когда впервые собрал нас сюзерен и объявил, что порешили Генеральные штаты и государь наш. Думал я о славных сражениях и о добыче, коия, если то угодно будет нашему Господу, достанется мне. Ибо на земли вряд ли можно было рассчитывать мне в силу того, что небольшими землями владел я здесь и небольшой отряд приведу под знамя своего сюзерена. Однако добыча может быть немалой, а граф Лиможский, сюзерен наш, щедр к вассалам своим, ибо сам богат он и землями, и скотом, и шестью замками владеет он, и прочего имущества у него без счету, включая породистых коней и ловчих соколов.

Но в Авиньо нашло на меня такое благолепие, когда услышал я речи папы, что забыл на время и о тяготах предстоящего похода, и о добыче военной, и о возможном ранении, смерти или, не приведи Господь, пленении у еретиков. Вот что делает с грешным человеком святое пастырское слово!

Я уже сидел у костра, трапезничал и запивал свой походный обед разбавленным вином, когда прибежал посланец из стана моего сюзерена и сообщил, что после вечерни будет собрание всех верных вассалов графа Лиможского. «Хорошая весть!» — подумалось мне, и я пришел в еще более веселое расположение духа. Граф Лиможский сам был сюзереном Готфрида де Буолье, коий, как я уже сообщал вам, был одним из предводителей нашего крестового воинства.

Вечером собрались люди графа Лиможского в его просторном шатре. И не пожалел граф для нас своего доброго вина, коего взял с собой немало. Поведал он нам тогда, взяв клятву не сообщать сие людям неблагородным, чтобы не донесли они саранским лазутчикам, то, что сказано будет.

А сказал наш славный сюзерен следующее: «порешили на общем собрании предводители похода нашего, что, переправившись через Великую Госпожу, не будем мы даром тратить время на разграбление городов и осады замков, ибо сделать это можно будет позже. Донесли соглядатаи, что собирает узурпатор вассалов своих около столицы их морской, Талбека. Видимо, готовится он к длительной осаде и думает, что с наступлением холодов отступим мы, исчерпав запасы наши».

Но, видимо, плохо знает он северных рыцарей, кои, дав клятву святому престолу, по камню разберут вражеские крепостные стены, но не отступят ни пред горящей смолой, ни пред стрелами, ни пред каменьями. Тем паче, что с нами много хитроумных людей, кои смыслят в осадном деле, и мы, переправившись с Божьей помощью через Рур, а значит и через границу наших земель, построим там осадные башни и машины, соорудим тараны. И уже так пойдем и приступим к вражескому граду. Ибо Талбек — голова всему королевству, и, взяв столицу, стало быть, обезглавим тулово еретиков и убьем большую часть воинства.

Враг же наш, видимо, будет думать, что мы сначала начнем грабить богатые торговые города, но сделать это мы можем и после, когда будет закован в цепи или же убит король-узурпатор и все его приспешники. Тогда время наше настанет.

Что и говорить, мудрые мужи возглавляют поход наш, и замысел их одобрили многие рыцари, когда узнали о нем. Недовольных же, желающих скорой наживы, урезонивал сам папа наш, коий в милосердии своем возглавил поход наш, грозя им отлучением, если они позарятся на скорую и легкую добычу и растратят силы свои, кои нужны на Божье дело, а не на грабеж. Также говорил святой отец, что «земли сии дает он на откуп славным воинам Христовым, но токмо когда будет свержен узурпатор и восстановлена на этих землях вера Христова!»

Также говорил сюзерен нам, в коей очередности будет переправляться наше воинство. И оказалось, что первыми будут переправляться строители переправы и осадных механизмов, после будут переправляться воины-монахи Святого ордена, дабы на том и этом берегу обеспечить порядок на переправе и пресечь споры и возможные столкновения, а мы переправляемся в череде прочих людей под знаменем вассалов Готфрида из Буолье, коий род всех знатнее среди прочих предводителей нашего похода и чей домен богаче и больше прочих. Последними же будут переправляться обозы, маркитанты и гулящие девицы.

— Правильно, в конец их очередности! Чтобы прочие ожидающие переправы зря не тратили время и не скучали! А то переберутся, и что прочим делать здесь? — заметил сир Роналд, мой кузен, чем вызвал смех у прочих рыцарей.

Далее, уже повеселевшие от хороших новостей и от рассеивания неизвестности, стали мы развивать тему, предложенную моим кузеном, а также предполагать, каковы на вкус ласки еретичек-южанок и можно ли любовными утехами склонить их к нашей праведной вере.

Более всех смеялся наш сюзерен граф Лиможский, и хотя был он немолод годами — сорок четыре зимы от роду ему исполнилось, — но был он нраву веселого и любил своих вассалов и гордился ими. И так хорошо мы провели вечер накануне переправы чрез Рур, где ждали нас ратные подвиги во славу Божию!