Короли Кипра в эпоху крестовых походов

Глава 3 Король-крестоносец Пьер I Лузиньян (1359–1369)

Король Кипра Пьер I Лузиньян был одной из самых ярких и легендарных личностей эпохи поздних крестовых походов. При жизни отца Гуго IV Пьер имел титул графа Триполи (1347–1358). Тогда же он впервые появляется на политической арене. Миру предстал красивый и сильный человек: он был высокого роста, со светлыми волосами и голубыми глазами, человек необузданной энергии, склонный к авантюризму, путешествиям, воинским подвигам, увлекающийся, готовый объять необъятное, поставить под свои знамена европейское рыцарство и повести их в крестовый поход против неверных. С его именем связана блестящая победа латинян над мамлюками и завоевание Александрии в 1365 г. Его крестовые походы в Египет, рейды в Сирию и Малую Азию прославили этого кипрского короля. Он стал не просто королем, а легендарным кипрским героем. Ему посвящают свои поэмы трубадуры, им восхищаются итальянские гуманисты Петрарка и Сатютати, о нем с восторгом рассказывают хронисты, на него с надеждой смотрят мечтатели-идеалисты в Европе, строившие планы крупного крестового похода против неверных, несмотря на то, что времена экспедиций, подобных походам конца XI–XII вв., давно прошли. При Пьере I Лузиньяне Кипр превращается из маленького островного государства, расположенного на окраине христианского мира, в славное королевство, известное всей Европе. Его поход против мамлюкского Египта, захват и разрушение Александрии в октябре 1365 г. виделся современникам и последующим поколениям выдающимся событием европейской истории середины XIV в. Ведь христиане под его командованием нанесли мамлюкам самое сокрушительное, позорное поражение за всю историю их сосуществования на Востоке. Это была не просто победа маленького островного государства над грозным и сильным соседом. Это была победа всего христианского мира над неверными сарацинами. После этого события Пьера I представляли почти легендарным героем, одержимым идеей возвращения христианам Иерусалима и Святой Земли. Говорили и о том, что королевство Иерусалим является его законным наследством, которое он желал возвратить себе. Несомненно, подобные восторги исходили от сподвижников и единомышленников Пьера I. Взятие Пьером Александрии вселило большие надежды в сердца крестоносцев-идеалистов, которые еще остались среди европейцев. Такими людьми были прежде всего фанатик-крестоносец Петр Томас из Ордена Кармелитов, латинский патриарх Константинополя и папский легат на Востоке, венчавший Пьера I короной Иерусалима в Фамагусте в 1360 г. и находившийся в войске короля в 1365 г.[177]; Филипп де Мезьер — апологет Пьера I, его канцлер Кипра, затем канцлер Франции при Карле V, для которого кипрский монарх был «самым победоносным королем (victoriosissimus rex)» и самым совершенным рыцарем его времени и лидером всего христианского мира[178]; и известнейший шампанский трубадур Гильом Машо, посвятивший поэму своему кумиру и считавший его подвиги равными подвигам Геракла и Александра Великого[179]. Вспоминают о подвигах кипрского монарха великие литераторы средневековья Джеффри Чосер в «Кентерберийских рассказах» и Франсуа Вийон в «Балладе о сеньорах минувших дней». Вийон, не называя имени, говорит о славном короле Кипра («Le Roi de Chypre de renom...»), под которым, вероятнее всего, подразумевается легендарный кипрский монарх Пьер I Лузиньян[180]. Чосер прямо говорит о кипрском монархе Пьере I, запомнившегося Европе, прежде всего, взятием Александрии. Однако от внимания английского поэта не ускользает тот факт, что король, одержавший великую победу над сарацинами, стал жертвой заговора своих же вассалов:

Молва о великой победе христиан над сарацинами облетела не только всю Западную Европу, но даже достигла далекой русской земли. О походе Пьера I на Александрию сообщают Троицкая и Никоновская летописи, правда под 1366 г. Летописцы отражают представления русских людей о силе кипрского войска и об огромных разрушениях, причиненных кипрским монархом Александрии и ее жителям. «В лето 6874 (1366). Бысть убо тогда въ та лъта Кипръ князь Андрей, нарицаемый Пигоръ, имъя силу многу кипрьскаго воиньства и плъни многихъ окрестъ себя сущихъ, также осилевъ наипаче и поиде ратью на Александрию Египетьскую, и изби и по-жже и плъни всъхъ тамо живущихъ Сарацынъ, Татаръ, Аравитъ и Армены, и Торки, и Фрязъ, и Дикаты, и Формасы, и Черкасы, и Бармены и Жиды»[182].

Но верил ли сам кипрский король в возможность завоевания и удержания Иерусалима? Ставил ли он вообще перед собой такую задачу? Можно ли считать Пьера I лишь мечтателем, «заблудившимся рыцарем из давно прошедшей эпохи,» похожего на несчастного героя какого-то средневекового рыцарского романа, каковым видит его М. Дабровска? Можно ли говорить о том, что Пьер I был последним европейским монархом, одержимым идеей «священной войны»[183]? Действительно ли кипрский монарх мечтал превратить Кипр в базу для отвоевания Святой Земли, и этот идеал жил на острове и после падения Акры в 1291 г.?[184] Или все же он был трезво мыслящим политиком, пытавшимся решить проблемы своего государства и действовавшим в интересах своего королевства? Для того, чтобы ответить на поставленные вопросы, нужно обратить внимание на внутриполитическую ситуацию на Кипре, на поездки Пьера в Европу и переговоры с западноевропейскими монархами об организации экспедиций на Восток, на характер его походов и на его отношения с султаном Египта.

Кипрское королевство в период правления Пьера I Лузиньяна стало не участником экспедиции крестоносцев против мамлюкского Египта, а ее организатором и проводником, причем весьма удачливым. Отец Пьера I Гуго IV Лузиньян (1324–1359) был, как мы уже видели, одним из наиболее активных участников военного блока против турок в 1330–1350-е годы. Однако Гуго IV не стал героем-крестоносцем, воспетым в поэмах и легендах. Эту роль было суждено сыграть его сыну Пьеру I. Он, на первый взгляд, по характеру и методам своей политики был прямой противоположностью своему отцу. Вспыльчивый и импульсивный он не дожидался какого-либо приглашения в европейские военные союзы, он сам делал все возможное для их организации и вовлечения в них европейских правителей. Его энергии хватало на все: и на военное руководство войском крестоносцев, и на длительные путешествия по странам Европы для организации крупной экспедиции на Восток, и для строительства и снаряжения собственно кипрского флота, и на праздники и развлечения, которых он тоже был далеко не чужд: «...по своей натуре, — говорит Махера, — он был лев: он был прекрасен телом, храбрым, умным и мудрым, к нему был милостив Бог, и он был необыкновенным»[185]. Он обладал, по всей видимости, незаурядным талантом убеждать окружающих в своей правоте. Ему действительно удалось зарядить энергией крестоносца многих из его современников. Однако за этим рвением крестоносца, как мы далее увидим, стояли чисто практические цели и необходимости его королевства.

Гильом Машо рассказывает о том, что еще до вступления на престол для борьбы с мусульманами он организовал свой рыцарский «Орден Меча»[186]. Если это действительно так, то подобный поступок будущего короля указывает не только на его склонность к военным подвигам, но и на понимание того, что для ведения успешной войны против мусульман он будет вынужден обращаться за помощью к западноевропейскому рыцарству[187]. Другие источники умалчивают об этом весьма любопытном и примечательном факте биографии Пьера I. Однако и Леонтий Махера, и Гильом Машо, и папские документы свидетельствуют, что еще в 1349 г. Пьер и его брат Жан, принц Антиохийский, невзирая на запрет отца, тайно покинули Кипр и отправились в Европу[188]. По словам Махеры, они отправились в Европу, чтобы «посмотреть мир». Но не тогда ли в голове будущего короля рождался план его военных экспедиций на Восток? Косвенным доказательством основания ордена, по мнению М. Кампаньоло, с которым трудно не согласиться, служит изображение короля на его монетах «гроссах» с мечом в руках. Действительно, став королем, Пьер I заменил скипетр, традиционный символ власти, на меч, который он держит в правой руке. Однако трактовка М. Кампаньоло «побега» как бунта против отца, как проявление нестабильности личности будущего короля, которая в конечном итоге «привела к совершению произвольных актов насилия и не позволила Пьеру I Лузиньяну стать поистине великим королем», представляется необоснованной гиперкритикой, а еще более попыткой во что бы то ни стало найти доказательства тому психиатрическому диагнозу, который автор вынесет в итоге своего исследования: «параноидальная мегаломания»[189]. Однако в той шалости юности, о которой повествует Махера, нет и намека на эмоциональную неустойчивость Пьера I. Для нее в данный период его жизни не было ни малейших причин. Клинический диагноз, может быть, и возможен, но только в конце жизни легендарного кипрского монарха, когда он, покинутый всеми, переживал глубокое разочарование. На его глазах рушились все дела его жизни, и он, понимая свое бессилие что-либо сделать, находился в состоянии глубокой депрессии, которая, как известно, также является серьезной психологической болезнью.

Политику Пьера I никак нельзя назвать осторожной, а иногда и тщательно продуманной. В нем всегда в первую очередь говорил не дипломат, а воин. Многие проблемы Кипра, в отличие от своего отца, он предпочитал решать быстро, а это было возможно только с помощью оружия. Гуго IV оставил своему сыну богатое наследство в виде полной государственной казны и хорошо отлаженного экономического механизма, дав тем самым ему возможность, как никому другому из Лузиньянов, осуществлять самостоятельные и достаточно крупные военные проекты. Однако Пьер I не мог не замечать, что с середины XIV в. в экономике Кипра появляются кризисные явления. Первым, кто обратил внимание на экономическую подоплеку крестоносной активности Пьера I Лузиньяна, был П. Эдбери[190].

В первую очередь кризисом для экономики Кипра грозило отклонение торговых путей в сторону Красного моря и Александрии, с одной стороны, и в сторону Тавриза и Южного Причерноморья — с другой. Из-за этого в 1350-е гг. Фамагуста постепенно теряла свое ведущее положение в качестве основного торгового центра Леванта. Подобное явление было губительно для кипрской экономики, поскольку государственная казна зависела в первую очередь от товарооборота кипрского рынка. В связи с этим кипрские монархи первой половины XIV в. Генрих II, Гуго IV и Пьер I удивительно единодушны в своих действиях: все они обнаруживают постоянное стремление удержать за Кипром, особенно за Фамагустой, позиции главного торгового центра Восточного Средиземноморья путем установления кипрского контроля за торговлей с мусульманами и защиты безопасности левантийских торговых путей. Папские запреты на торговлю с мамлюками, впервые вышедшие из Римской курии в 1291 г. и затем неоднократно повторявшиеся, давали кипрским королям формальное право претендовать на роль посредников в торговле европейцев с Востоком, поскольку именно на территории их королевства находился рынок, способный предложить те же товары, что и рынки мамлюков, и восточнее которого европейские купцы теоретически продвигаться не имели права. Лузиньяны первой половины XIV в. смогли извлечь максимальную выгоду из сложившейся ситуации и обратить утрату в конце XIII в. христианских земель в Сирии себе на пользу[191]. Но как раз ко времени вступления на престол Пьера I экономическая конъюнктура начала меняться не в пользу Кипра. Эта проблема стала для нового монарха одной из важнейших и должна была им как-то решаться. Он счел необходимым и самым правильным преодолеть ее силой оружия.

Однако все восторги и восхваления его отваги, все радужные мечты были уже после его славных побед. А сначала кипрскому королю нужно было не только отстоять право быть предводителем крестового похода, но и доказать свое право занимать сам кипрский престол. Провозглашение Пьера I королем Кипра вызвало недовольство на Западе, особенно короля Франции и римского папы. Его право на трон оспаривалось внуком короля Гуго IV Гуго де Лузиньяном, от чьего имени выступал король Франции Иоанн II. Не успел Пьер I получить корону Кипра и Иерусалима, как французский король, отстаивая интересы своего родственника принца Галилейского Гуго де Лузиньяна (оба были праправнуками Людовика IX и являлись троюродными братьями друг другу), обратился к папе с требованием разобраться в законности престолонаследия на Кипре[192]. Дело в том, что Пьер I являлся сыном Гуго IV от второго брака. Первым сыном Гуго был Ги, женатый на дочери герцога Людовика I Бурбона Марии. От последнего брака в 1343 г. родился Гуго, принц Галилеи. В том же 1343 г. Ги умер, освободив таким образом возможность престолонаследия своему сводному брату Пьеру I, потому что по «Ассизам Иерусалима и Кипра» престол передается от отца к сыну, если таковой имеется в живых, а не к внуку. Кроме того, как показывает практика, в государствах крестоносцев вообще, как правило, предпочтение отдавалось королю, жившему в данной среде, а не какому-то неведомому, возможно никогда не бывавшему на Востоке человеку из Европы. С этой точки зрения было совершенно логичным провозглашение Советом кипрских баронов королем Пьера I. В то же время существовал еще брачный договор о союзе Ги де Лузиньяна и Марии Бурбон, заключенный в 1328 г. между королем Франции и Людовиком I Бурбоном, с одной стороны, и королем Кипра Гуго IV Лузиньяном — с другой. В момент заключения брака Марии было 12, а Ги — 14 лет. Согласно договору, в случае смерти Ги де Лузиньяна родившийся от их брака сын должен наследовать кипрский трон. Мария в случае смерти мужа становилась свободной, могла покинуть Кипр и снова выйти замуж. Это действительно произошло. Она покинула Кипр и увезла с собой сына, несмотря на глухое недовольство и реальные протесты своего свекра, вероятно, не желавшего отпускать с острова возможного наследника престола. Создается впечатление, что только после неоднократных просьб к кипрскому королю папы Климента VI Мария получила возможность уехать с Кипра. Папа между тем обращался к королю Кипра лишь с просьбой разрешить его внуку посетить родину матери. При этом подчеркивалось, что именно Гуго, принц Галилеи, является наследником кипрского престола[193]. До воцарения Пьера I ни Мария, вышедшая в 1347 г. снова замуж за Роберта Тарентского и жившая главным образом в Неаполе, ни ее сын Гуго не бывали на Кипре[194]. Но о своем родстве с монархами Кипра и о праве на королевский престол они не забыли. Тем более, что в Западной Европе вряд ли кто-то мог усомниться в законности претензий принца Галилеи на кипрский трон. Именно поэтому воцарение Пьера I имело на Западе широкий резонанс, именно поэтому он не мог не отреагировать на притязания своего племянника и не попытаться уладить конфликт. Пьер был вынужден отправить к папе Иннокентию VI (1352–1362) представительное посольство с широкими полномочиями и богатыми дарами, призванное отстаивать его права на престол. Для исполнения деликатной миссии в 1360 г. были избраны Жан де Морфу и Томас де Монтолиф. Однако все их старания, разъяснения, ссылки на кипрские законы были тщетны. С точки зрения папы и французского короля брачный договор, заключенный в 1328 г., сводил на нет кипрские ассизы по вопросам престолонаследия. Наверное, не последнюю роль в улаживании конфликта сыграл личный контакт Жана де Морфу с принцем Галилеи Гуго. Жан де Морфу предложил Гуго руку своей дочери Марии и получил от последнего согласие. Тогда же Гуго согласился на предложенное ему киприотами ежегодное содержание в 50 тыс. белых безантов Кипра в обмен на отказ от кипрского престола. В 1363 г. Пьер I, будучи в Авиньоне, ратифицировал данный договор. Гуго, принц Галилеи, не только принес оммаж кипрскому монарху, но судя по всему стал его активным сторонником. Мы видим его рядом с королем во время похода на Александрию в 1365 г., в 1367 он рядом с Пьером в Атталии, а затем во Франции[195].

По вступлении на престол Пьер I продолжает политику своего отца в отношении турок. В начале 1360 г., едва вступив на престол, он взял под свое покровительство город-крепость Корхигос, расположенный на побережье Киликийской Армении, воспользовавшись призывом местного армянского населения о помощи и защите. (Город оставался под юрисдикцией Кипра до 1448 г.). В следующем 1361 г., заручившись поддержкой генуэзцев и госпитальеров, он направил свой флот против Атталии, расположенной на малоазийском побережье. Выгнав из города мусульманского правителя, кипрский король разместил в нем свой военный гарнизон. Все попытки турок отбить город, предпринимавшиеся в 1361, 1362, 1370 гг., были тщетны. Лишь в 1373 г. с началом кипро-генуэзской войны город был потерян киприотами. Но главная задача, которую ставил перед собой Пьер I, — ослабить экономическую и политическую мощь другого своего соседа мамлюкского Египта. С 1362 по 1365 г. Пьер I находился в Западной Европе. Он искал поддержки у папы и европейских правителей в организации крестового похода на Восток. Крестовый поход был объявлен в 1363 г. папой Урбаном V. Однако и папе и многим западноевропейцам предводителем похода сначала виделся не Пьер I Лузиньян, а король Франции Иоанн II. Заключенный в ходе Столетней войны мир с Англией в 1360 г. позволял многим надеяться на оживление крестоносного движения под руководством именно французского короля, которого, видимо, уже традиционно рассматривали лидером крестоносцев. Кроме того, возможно выступление в роли предводителя крестоносцев было выгодно и самой французской короне, которая могла бы значительно поднять свой авторитет, заметно пошатнувшийся из-за поражений в начале Столетней войны, и получить финансовую поддержку. Однако в 1364 г. Иоанн II умер, и Пьер I Лузиньян перехватил инициативу и роль лидера крестового похода. Скорее всего, для папства этот шаг кипрского монарха был довольно неожиданным. До 1364 г. в папских документах не содержится ни малейшего намека даже на то, что кипрский король присоединится к войску крестоносцев. Но два сохранившихся письма Пьреа I, адресованных первое — правительству Флоренции, второе — сенешалю Неаполитанского королевства и написанных незадолго до его отплытия с Кипра в октябре 1362 г., свидетельствуют о том, что предстоящая война стояла у него на первом плане[196]. Мнение же Леонтия Махеры, что Пьер I покинул Кипр по требованию папы явиться лично в Римскую курию, дабы доказать законность своего восшествия на кипрский престол в связи с претензиями его племянника принца Галилеи Гуго, о чем мы уже говорили, оказывается неверным. Кроме того, покинув остров, Пьер I отнюдь не спешит появиться перед папой. Его путь сначала лежит в Венецию, а затем в Милан и Геную. Везде, наверное не случайно, он ведет разговоры об опасностях со стороны турок и мамлюков, которые угрожают христианам на Востоке. Он формально подтверждает привилегии генуэзцев на Кипре, данные им еще Генрихом I Лузиньяном в 1232 г. Однако он гарантировал привилегии, которые, судя по всему, и не собирался выполнять, потому что уже в следующем году генуэзцы выдвинули целый список претензий и требований тех же самых привилегий, о чем подробно пишет и Мэхера[197]. Обещания привилегий на Кипре, несомненно, были нужны Пьеру I для достижения сиюминутных целей — формирования крестоносного войска и подготовки войны против мамлюков. В Авиньоне кипрский король появляется только 29 марта 1363 г. А двумя днями позже король Франции поднял крест и провозгласил крестовый поход. То же самое сделал и кипрский монарх. Начало похода было намечено на 1 мая 1365 г.[198]

Пьер I оставался при папском дворе до конца мая 1363 г., а затем отправился далее по Европе, призывая монархов и сеньоров поднять крест. Его путь лежал через Францию и владения Плантагенетов на Западе Франции в Англию, где он встречался с английским королем Эдуардом III, затем (уже после смерти Иоанна II в апреле 1364 г. и будучи вождем предстоящей экспедиции) он проехал через Германию, Богемию и Польшу, откуда снова вернулся в Венецию 11 ноября 1364 г. В июне следующего года кипрский монарх покинул Венецию и в августе был уже на Родосе, где встретился с кипрским войском, приведенным туда его братом принцем Антиохийским Жаном. Всего Пьер провел в Европе около двух с половиной лет.

Призывы кипрского короля выступить против неверных нашли отклик в сердцах многих европейцев, пожелавших присоединиться к войску кипрского короля. С идеологической точки зрения, самое главное, чего удалось добиться кипрскому монарху, это придать предстоящей экспедиции форму крестового похода. Гильом Машо не раз называет воинов Пьера I «воинами Христа», которые несли знамя Креста против неверных более грозное, чем любое другое, когда-либо существовавшее[199].

Но возникло две проблемы, которые чуть было не поставили предстоящую экспедицию под сомнение. Во-первых, восстание на Крите против венецианского правительства летом 1363 г., из-за которого Республика не могла предоставить крестоносцам ни флот, ни военную помощь, во-вторых, обострение отношений с генуэзцами на самом Кипре. Но в следующем, 1364 г., венецианское правительство сообщает, что готово отправить кипрскому королю свое войско, состоявшее из 1000 всадников и 2000 пехотинцев[200]. В 1364 г. в Фамагусте разгорелся скандал по поводу наказания двух генуэзских моряков, дезертировавших с кипрского корабля. Из-за них произошла отчаянная драка, поставившая Кипр и Геную на грань войны. Понятно, что в таких условиях было невозможно рассчитывать на помощь двух крупнейших морских республик, от которых, в конечном счете, зависел исход предстоящей экспедиции на Восток. Лишь в апреле 1365 г. кипрский король, движимый единственным желанием выступить против мамлюков, пошел на уступки генуэзцам и обещал удовлетворить все их требования, т.е. реально подтвердить привилегии 1232 г. Уже 23 июля 1365 г. папа Урбан V обращается к Генуе с предписанием снарядить для похода на Александрию 6 галер[201]. К этому времени и Венеция преодолела трудности на Крите, связанные с народным восстанием против ее господства.

9 октября 1365 г. флот Пьера I приблизился к стенам Александрии. Этот город был не только одним из крупнейших портов и рынков Средиземноморья, но и великолепной крепостью с двойным поясом стен и мощнейшими башнями. Александрия казалась совершенно неуязвимой и, тем не менее, уже 10 октября сдалась кипрскому монарху практически без боя. Было ли войско крестоносцев столь многочисленным, как говорят современники событий, сказать трудно. Леонтий Махера полагал, что с Кипра на Родос отплыли 108 кораблей, Филипп де Мезьер считал, что их было около сотни. Всего же, по данным Махеры, на Родосе под командованием кипрского короля собралось 165 кораблей. Амади говорит, что среди этих 165 кораблей галер было только 33. По сведениям Филиппа де Мезьера войско Пьера I состояло из 10 тыс. человек, из которых 1000 были знатного происхождения («nobiles armati»), и 1,4 тыс. лошадей[202]. Столь огромные цифры кажутся маловероятными, когда авторы хроник и документы называют конкретные цифры. Так оказывается, что Генуя посылает от 4 до б галер, Великий магистр Родоса снарядил 4 галеры и 100 рыцарей. Большая часть галер, видимо, были собственно кипрские. Сам Махера иногда говорит о 16 галерах, находившихся в распоряжении кипрского короля. Последняя цифра представляется более вероятной. Скорее всего боевых кораблей в распоряжении Пьера I было в действительности около 30. Таким образом, цифра Амади оказывается более реальной. Во всяком случае, патронами галер, отплывших с Кипра на Родос, Махера называет 30 человек, а также к ним прибавляется два отряда, выставленных архиепископом Никосии и епископом Лимассола, которые вполне могли располагаться на собственных кораблях. Кроме того, к ним прибавлялись транспортные корабли для перевозки лошадей, орудий и продовольствия и некоторое количество купеческих кораблей, примкнувших к крестоносцам. В любом случае остается впечатление, что флот и войско формировались прежде всего собственными силами киприотов, к которым присоединились некоторые западноевропейцы, большинство из которых находились на Кипре еще до начала организации похода: это маршал Шампани Луи де Рокфор, Иоанн Ласкарис Калофер, действовавший от имени папы как его легат, итальянцы Пьетро Малочелло и Пьетро Гримани, Франческо Спинола и Франческо Каттанео, находившиеся на службе и при дворе кипрского монарха. Остальные действующие лица, капитаны галер, принадлежат к кипрской знати. Фраза Леонтия Махеры: «Узнав о победе христиан Кипра, правители Запада преисполнились рвением, держали совет, дабы организовать экспедицию и идти на Кипр на помощь королю в Сирии» — при серьезном анализе оказывается сильным преувеличением. Желание короля Франции Карла V и герцога Савойского «помочь киприотам покончить с сарацинами» так и осталось простой декларацией, Кажется, что ни тот ни другой с самого начала не спешили к берегам Кипра. Еще до взятия Александрии 29 января 1364 г. венецианцы сообщали Пьеру I, что намерены переправить на Крит войско герцога Савойского, где он присоединится к венецианскому войску[203]. Однако герцог Савойский, столь громко выражавший желание принять участие в крестовом походе Пьера I, что об этом знала вся Европа, так и не появился на Кипре. В рассказе Махеры речь об отправке на Кипр «большого войска» короля Франции и отряда герцога Савойского заходит только после взятия Александрии. Более того, едва герцог Савойский, король Франции, да и другие европейские правители прослышали от венецианцев о возможном заключении мира между Кипром и Египтом, мгновенно «у них пропало желание идти на помощь королю Кипра», как ни взывал к папе Урбану V и французскому королю Карлу V папский легат Петер Томас немедленно собрать силы для продолжения начатого крестового похода, главную цель которого он видел в отвоевании Иерусалима[204]. Единственными постоянными союзниками короля Кипра, разделявшими его чаяния и стремления, были госпитальеры Родоса. Их мы видим рядом с Пьером и в Александрии, и в Сирии. Западноевропейское купечество, особенно венецианцы, генуэзцы и каталонцы, прежде, по крайней мере, не препятствовавшие проведению крестового похода, стали выражать почти паническую озабоченность и беспокойство из-за прерванных торговых связей с Египтом. Филипп де Мезьер называет их «лживыми и жадными купцами (falsi et avari mercatores)»[205]. Венецианцы по собственной инициативе отправляют посольство в Каир с целью уладить свои дела в землях султана. Они предлагают себя в качестве посредников в переговорах о заключении мира между Египтом и Кипром и даже выражают готовность возместить королю Кипра его затраты на войну. Столь велика оказывается заинтересованность Венеции в сирийско-египетских рынках. После того как дипломатические усилия Адриатической республики оказались тщетными, после отказа султана вести какие-либо переговоры с посредниками и его требования прямых переговоров с королем Кипра Венеции оставалось одно: обратиться к папе с настоятельной просьбой повлиять на Пьера I и остудить его пыл крестоносца. Ведь все видели и знали, что король готовит новую экспедицию в земли султана. Не отставали от венецианцев в своих просьбах к папе и генуэзцы. Кроме того, и кипрское купечество, особенно купечество Фамагусты, которое традиционно имело торговые интересы в Сирии, не выражало особой радости по поводу королевских побед. Однако со своими подданными королю, видимо, было не так сложно справиться. Всем киприотам был дан строгий королевский приказ вернуться из Сирии на Кипр. Следовательно, даже во время военных действий в Египте и сразу после взятия Александрии часть кипрского купечества продолжала находиться в Сирии и как ни в чем ни бывало вести торговлю на рынках мамлюков. Кроме купцов, в сирийско-палестинских землях традиционно находились христиане, как православные, так и католики, также предпочитавшие жить в мире с властями Египта, также пострадавшие из-за военных действий Пьера I и также выражавшими недовольство их продолжением. Так например, захват Александрии повлек за собой арест и гибель в тюрьме Дамаска 16 братьев францисканцев. Одновременно францисканцы выражают озабоченность по поводу своих владений в Святой Земле, а именно: монастыря на Горе Сион, монастыря св. Гроба в Иерусалиме, монастырей в Вифлееме и Бейруте. Лишь в 1369 г., уже после смерти Пьера I, ситуация стабилизируется, и францисканцы сообщают о покупке дома на Горе Сион за 1750 серебряных драхм[206].

Тем временем, после того как прошла эйфория от взятия Александрии, перед королем должны были встать многие вопросы. Что дальше? Сирийское побережье? Иерусалим? Крестовый поход ради освобождения Гроба Господнего? Следовательно, крупномасштабная война с мамлюками без всякой реальной помощи извне? Ведь король Кипра не мог не отдавать себе отчет, что его государство втягивается в войну с Египтом один на один.

Едва вернувшись из Александрии, Пьер I начинает готовиться к походу на Бейрут. С неутомимой энергией он принялся снаряжать флот для новой экспедиции. Только противодействие венецианцев, по мнению Махеры, заставило короля отложить поход. Тем временем, король решил развернуть свой флот против турок. Он якобы обратился к адмиралу своего флота со словами, в которых фактически выражено намерение уничтожить турок, причинив им колоссальный ущерб: «Давай, — говорит король, — причиним такой ущерб туркам, который только возможно причинить». И кипрские корабли совершили стремительный рейд вдоль турецкого побережья, разрушили гавань Алайи, но не смогли взять сам город, а затем вернулись в Фамагусту. По всей видимости, поход и не планировался как длительный. Махера подчеркивает, что киприоты «были ограничены во времени». В этом, с его точки зрения, кроется основная причина, не позволившая кипрскому королю завоевать город[207]. На самом же деле, как представляется, Пьеру I было необходимо обезопасить свое государство с Севера, дабы свободнее и увереннее чувствовать себя во время войны с Египтом. Кроме того, отклонение торговых путей в сторону малоазийских портов было также весьма некстати для Кипрского королевства. Но и во время рейда к малоазийским берегам кипрский монарх не оставлял намерения отправиться в Сирию. Приготовления к походу в Сирию не прекращались ни на день. 23 ноября 1366 г. Пьер I направил письмо дожу Венеции Марко Корнаро, в котором сожалел, что венецианцы стремятся сохранить хорошие отношения с султаном, осуждал установление мира с Египтом и напоминал, что торговля с мамлюками запрещена папой. Особенно подчеркивалось, что венецианцы пользуются на Кипре привилегиями и благосклонностью кипрского короля. Тем самым отмечалось, что их благоприятные условия пребывания в Фамагусте есть милость кипрского монарха. Кроме того, Пьер I выдает себя за защитника интересов всех христиан на Востоке. Он говорит: «... чтобы никто не потерпел ущерба в землях султана, мы вышли с оружием»[208].

Обращает на себя внимание тот факт, что вскоре после взятия Александрии Пьер I был готов подписать мир с Египтом. Он даже согласился пойти на некоторые уступки султану и освободить пленников, захваченных им в Александрии. Посредниками в переговорах между Кипром и Каиром выступали все те же венецианцы и каталонцы. Однако после освобождения пленников и отмены экспедиции западноевропейских рыцарей на Восток султан те только отказался заключить мир с королем Кипра, но даже пытался захватить в плен кипрского посла и галеру, доставившую в Александрию «египетских рабов». Не жалея красок, хронисты рисуют султана вероломным, коварным и жестоким. Однако не меньше, чем султана, в срыве договоренностей между Кипром и Египтом обвиняют венецианцев. Это они обманули короля, это они надсмеялись над ним, это они сорвали экспедицию западноевропейских рыцарей, «способную захватить много городов султана». Доверчивый же и благородный король с открытым сердцем и чистой душой выполнил все условия султана. Но как только король понял, что был жестоко обманут, он немедленно стал собирать флот для похода к берегам Сирии. Подготовка к экспедиции начинается в начале ноября 1366 г. с сообщения о нем на Родос и с просьбой о помощи. Госпитальеры безоговорочно поддержали короля и предоставили в его распоряжение 4 галеры и другие суда. Однако среди капитанов королевского флота появляются и венецианцы, и каталонцы, и папский легат. Хотя еще в октябре 1366 г. папа дал понять Пьеру, что тот больше не получит от него никакой помощи и что он должен положить конец войне с Египтом. Оказывается, что «недовольные» королевской политикой «миротворцы» все же были вынуждены присоединиться к киприотам, ибо это было необходимо им самим. Как ни старались венецианцы и каталонцы установить прямые контакты с султаном Египта и убедить последнего в своей непричастности к походам кипрского короля, им это не удалось. И тем и другим пришлось сделать еще одну попытку преодолеть кризис в торговле с мамлюками силой оружия. В начале января 1367 г. королевский флот вышел к берегам Сирии.

И в данном случае Махера называет колоссальные цифры (170 судов), говоря о флоте крестоносцев. И на этот раз приходится усомниться в сведениях, сообщаемых хронистом. Можно было бы считать, что данная экспедиция фактически не состоялась. Флот попал в сильный шторм, и большая часть кораблей, в том числе и королевская галера, вернулись на Кипр. До Триполи добрались только 15 галер под командованием гасконского рыцаря Флоримона де Леспарра, находившегося на службе у кипрского монарха. Сил 15 галер, а не 170 кораблей, оказалось вполне достаточно, чтобы взять Триполи и продержаться там около двух недель. Затем, не дождавшись подхода оставшейся части кипрского флота, Леспарр разграбил город и вернулся на Кипр. Как видим, сценарий экспедиции исключительно совпадает с прежними походами киприотов в берегам государства египетского султана. И во время этой экспедиции никто не ставил цели удержать завоеванный город и укрепиться в нем. Пьер I никак не переживает о несостоявшейся экспедиции. Судя по всему, цель экспедиции была достигнута: заставить султана продолжить переговоры, которые возобновляются сразу же по возвращении Леспарра. Итак, экспедиция состоялась и имела для короля положительный результат. Ни о каком «фиаско»[209] в данном случае говорить не приходится. Египетская дипломатия, видимо, активно интриговала против кипрского монарха. Взятие Александрии сблизило турок Малой Азии и мамлюков Султан пытается организовать лигу против христиан, особенно против Кипра и госпитальеров[210]. Не без участия египетской дипломатии были спровоцированы осада Корхигоса турками и, не исключено с ее же помощью, восстание против короля в Атталии. И то и другое событие имели целью отвлечь силы короля в Малую Азию. А тем временем переговоры затягивались египетской стороной. Безрезультатность переговоров стала главной причиной, заставившей киприотов в конце сентября 1367 г. вновь выступить против Египта. Их путь лежал к берегам Сирии и Киликийской Армении, также находившейся в руках мамлюков. Кипрское войско стремительно прошло от Триполи до Айяса, грабя и разрушая все на своем пути. 5 октября киприоты уже были в Фамагусте. И вновь начались переговоры о мире, оказавшиеся столь же безрезультатными, как и прежние. Мир с Египтом был подписан уже после смерти Пьера I Лузиньяна в 1370 г. Добился подписания мира скорее не сын и преемник Пьера I неповоротливый, безвольный и капризный Пьер II Лузиньян, а его брат Жан, являвшийся тогда регентом Кипрского королевства. Последний, верный методам политики своего венценосного брата, совершил стремительный рейд вдоль побережья Египта, Сирии и Киликии. Только после этого длительный и трудный раунд дипломатических переговоров, в которых, помимо Кипра, участвовали Родос, Генуя и Венеция, закончился подписанием мира.

Итак, все экспедиции Пьера I Лузиньяна: к берегам Малой Азии, в Александрию, первая и вторая экспедиции к берегам Сирии, — были очень кратковременными. Причем Махера, рассказывая о неудачном штурме киприотами цитадели Айяса, оправдывает отступление Пьера I, говоря что «лучше отступить, чем подвергнуть людей такой опасности; бесполезно прилагать столько усилий». Не правда ли, оправдание весьма схоже с тем, какое хронист придумал, повествуя об отступлении киприотов из Алайи[211]? Однако нежелание короля Кипра прилагать особые усилия для завоевания городов и крепостей мамлюков есть еще одно свидетельство тому, что присоединение завоеванных земель к своему королевству и размещение в завоеванных крепостях своих гарнизонов изначально не входило в его планы. Какую же цель преследовал кипрский монарх, что он надеялся получить от этих блиц-походов и зачем ему был нужен мир с Египтом? В хрониках мы не найдем ответов на эти вопросы. Вера некоторых современных историков в идеалистическое желание Пьера I отвоевать Святую Землю, о которых мы упоминали выше, приводит к неверному пониманию целей экспедиций кипрского короля. Все действия короля четко доказывают, что он никогда не ставил перед собой подобной цели и ни разу не послал свои войска хотя бы в направлении Иерусалима. Между тем, сохранились послания Пьера I к султану Египта 1368 г., которые дают весьма определенные ответы. Требования короля к султану Египта сводились к следующему:

1) обеспечить судебно-административный иммунитет для кипрских купцов в землях султана. А именно: король требовал, чтобы во всех портах, городах и деревнях, куда приходили кипрские купцы, находились королевские консулы, которые должны были ведать делами торговли, суда и управления кипрскими факториями в Египте. В случае если киприот совершит преступление против сарацина, он должен быть наказан по закону Кипра. Аналогично, если сарацин совершит преступление против киприота на Кипре, его должно судить по египетским законам. Если киприот был схвачен египетскими властями, его надлежало передать кипрскому консулу. Последний мог бы пользоваться карцерами султана и имел бы право освобождать подданных короля, арестованных египетскими властями. При консуле должны были бы находиться два кипрских чиновника bastonerii (судебные исполнители). В случае ссоры между киприотом и сарацином, и разбирательства дела в суде Кипра или Египта, должно было устанавливаться наблюдение с обеих сторон.

2) Снизить коммеркии. Король требовал понижения коммеркиев для кипрских купцов на 50%.; Однако здесь он был готов пойти на компромисс и был согласен на снижение коммеркиев на 1/3 или даже на 1/4. Кроме таможенных пошлин киприоты не должны бы платить никаких других налогов. Пьер I пытается оградить в сфере сбора налогов с иностранного купечества свое собственное государство от возможных обманов через подставных лиц и предлагает султану позаботиться о том же. Король предусматривает наказания для купцов, нарушивших кипрские законы о налогообложении. Он пишет султану о том, что «если сарацин придет на Кипр с товарами, спрячет или утаит их, или запишет под другим названием, согласно закону должен уплатить в качестве штрафа двойной коммеркий. Если же какой-либо киприот прибудет в земли султана и привезет с собой кипрские товары, которые принадлежат другому человеку, и запишет их на свое имя, а затем обнаружится обман, этот киприот должен заплатить в качестве штрафа коммеркий, согласно закону». Дело в том, что и кипрские и арабские купцы активно сотрудничали с западноевропейцами, особенно генуэзцами, венецианцами и каталонцами, которые пользовались торговыми привилегиями как на Кипре, так и в Египте. Во избежание нарушения закона об уплате таможенных пошлин киприотами и арабами, которые могут прикрыться именем западноевропейского купца, обладавшего правом беспошлинной торговли, Пьер I предусматривал следующее; «Если какой-либо сарацин или сарацины посылают товары с венецианцами, генуэзцами, каталонцами и другими, кто имеет франхизии на Кипре, а те... записывают эти товары на свое имя, и если будет обнаружен обман, то обманщик должен заплатить штраф, предусмотренный в торговле, и не больше». Если подобное совершит киприот в землях султана, он подвергается такому же наказанию.

3) Добиться свободы торговли и передвижения по территории государства султана. Король оговаривает право свободного передвижения и для кипрских купцов и для паломников. С целью поднять значимость кипрской торговли и увеличить доходы, поступавшие от нее в королевскую казну, Пьер I стремиться поставить под свой контроль египетских купцов, связанных с кипрскими рынками, требуя от них транспортировать товары на Кипр только на королевских судах. За фрахт королевских кораблей арабами предусматривалась такая же плата, как и для любого христианина.

4) Гарантировать безопасность кипрских купцов, их товаров и кораблей. Об этом должны были бы позаботиться власти Египта.

5) Получить помощь в случае кораблекрушения. Кипрское купечество, по замыслу Пьера I. должно было бы себя чувствовать стабильно и уверенно и на море и в землях султана: «В случае если киприоты потерпят кораблекрушение на море или на суше (т.е. вблизи побережья — С. Б.) во владениях султана, он должен разрешить пострадавшим киприотам обращаться с жалобами к местным властям». Последние были обязаны предоставить всю информацию об имуществе потерпевшего кораблекрушение, которое он мог бы получить обратно. Подобное обязательство принимает на себя и кипрская сторона по отношению к египетским купцам на острове.

6) Оказание помощи друг другу в случае нападения турок[212].

Как видим, Пьер I добивается для кипрского купечества тех же привилегий в землях султана, какими обладали некоторые западноевропейские государства (особенно Генуя, Венеция) и на самом Кипре, и в Египте. Его основной целью было, скорее, превратить киприотов в торговую нацию, подобную генуэзцам или венецианцам. Не добившись ожидаемого результата после похода на Александрию, Пьер I был вынужден совершить еще несколько рейдов к берегам владений султана. Король не мог не осознавать, что все его усилия могут оказаться тщетными, не получи он от Египта удовлетворения своих требований. Однако Каир медлил с подписанием мира, из-за чего действия короля становились все более резкими и нетерпеливыми.

Пьер I тщетно пытался заставить султана дать киприотам гарантии льготной торговли силой. Крестовые походы Пьера I, несомненно, больно ударили по мамлюкским портам, но их результаты были недолговечны, а египетская экономика способна была их пережить. А тем временем война требовала все новых и новых средств. Неизбежно она влекла за собой увеличение налогов, поскольку королевская казна стремительно пустела. Стали раздаваться недовольные войной и политикой короля голоса и на самом Кипре. В сложившихся условиях нужны были решительные и неординарные меры. И король делает несколько экстренных попыток преодолеть кризис.

1) Для сбора денег в казну по всему Кипру было объявлено о возможности освободиться от уплаты подушного налога при условии внесения единовременной суммы в казну за себя и свою семью[213] Махера обращается к этой теме дважды, и дважды его рассказ запутан и противоречив. Из его слов можно понять, что большинство населения королевства, как сельского, так и городского, платило подушный налог и из-за этого называлось перпериариями. Исключение, пожалуй, составляли только богатые сирийцы Фамагусты, пренебрежительно называвшие перпериариев серпами, несмотря на то, что среди последних было много состоятельных и уж, конечно, лично свободных горожан. Тем не менее, в сознании киприотов обязанность платить подушный налог действительно ассоциировалась с какой-то зависимостью. Именно поэтому Махера называет освобождение от налога выкупом свободы. По его словам, сумма «выкупа» сначала составляла 2000 белых безантов Кипра. Однако постепенно по непонятным причинам она сократилась до 200 б.б. за каждую семью. Последняя цифра представляется ошибочной. Тем не менее, уменьшение первоначально установленной суммы, наверное, действительно произошло. Страмбальди также называет сначала цифру в 2000, затем в 1700, а затем в 1000 б.б.[214] В словах хрониста можно усмотреть лишь намек на особую нужду короля, из-за которой эта сумма могла быть несколько уменьшена. При этом дважды Махера подчеркивает, что главная (однако сиюминутная) цель была достигнута: королю удалось собрать большую сумму денег, ибо желающих получить «свободу» оказалось более чем достаточно, и большая часть населения Кипра «таким образом освободилась».

2) Король санкционировал пиратские действия против египтян и грабежи своих подданных в землях мамлюков. «Личные инициативы» подобного рода весьма поощрялись. Желающим выступить в земли султана Египта с целью грабежа даже гарантировалась выдача оружия из арсенала Фамагусты[215]. Часть награбленного, несомненно, доставалась королю. Таким образом, официально приостановленные военные действия против Египта король решил продолжить руками частных лиц.

3) Послов султана неоднократно арестовывали на Кипре ради оказания давления на Каир. (Впрочем, к подобным мерам прибегала и вторая сторона).

4) Наконец, в конце 1367 – сентябре 1368 г. король предпринимает второе путешествие на Запад. Это была отчаянная попытка найти помощь в войне против Египта.

Маршрут короля был следующим: Родос, Неаполь, Рим, Милан, Флоренция, Венеция. Махера объясняет причину отъезда короля на Запад необходимостью явиться перед папой с оправданиями из-за какого-то спора, который возник между его приближенными Жаном Монстри, с одной стороны, и Рокфором и Леспарром — с другой. Король в этом споре поддержал Монстри. Ссора произошла летом 1367 г. во время их пребывания на Родосе. Из-за чего возникли разногласия, сказать трудно. Однако очевидно, что дело, названное Махерой спором, более походило на скандал, в результате которого Рокфор и Леспарр решили покинуть кипрского монарха. Более того, от Гильома Машо мы узнаем, что Флоримон де Леспарр и Пьер I Лузиньян договорились о поединке между ними, который должен был состояться при дворе французского короля. Понятно, что конфликт был столь серьезен, что потребовал личного вмешательства в него папы Урбана V, которому, впрочем, без труда удалось примирить конфликтующие стороны[216]. При этом реально король был больше обеспокоен тем, что интерес к его военным действиям на Востоке в Западной Европе уже прошел. Несмотря на все его усилия, несмотря на то, что везде ему был оказан весьма радушный прием, оживить крестоносный дух в сердцах европейцев Пьеру I не удалось. Более того, венецианцы и генуэзцы, едва узнав о появлении кипрского монарха в Европе, буквально бросились к папе, умоляя его положить конец войнам Пьера I против Египта.

Не получив реальной помощи западных государств, испытав в полной мере на себе давление папы, король был вынужден согласиться на возобновление переговоров с султаном Каира, закончившиеся очередной неудачей, Посредниками выступали все те же генуэзцы и венецианцы. Судя по всему, Пьер I совсем не надеялся на положительный результат переговоров. Он уже не считает нужным любезно обращаться к султану, соблюдая правила дипломатии, а позволяет себе писать тому письма в весьма непристойных выражениях. Не стесняясь, он обвиняет султана в лживости и неблагородстве, недостойных монарха. Он открыто говорит, что султан для христиан есть наказание Божье «за грехи» их. Но коль скоро это случилось, он обязан поступать так, как подобает поступать королям. Пьер I угрожает начать новую войну против Египта и выражает уверенность в победе. Хотя самому королю было уже очевидно, что подобные угрозы — всего лишь риторика. Итак, второй визит короля в Европу подходил к концу, и он возвращался на Кипр совершенно один.

Деятельность венецианцев и генуэзцев, направленная на прекращение войны с Египтом, отказ западноевропейских правителей в военной и финансовой помощи, опустевшая казна, безрезультатные переговоры с Каиром, превращавшие все прежние победы над мамлюками в безрезультатные и бесполезные, делали короля все более раздражительным, нервным и резким. Он не мог не почувствовать, что оказался в изоляции, один на один со своими проблемами и в королевстве и за его пределами. Его ярость, в которую он приходит все чаще и чаще по поводу или без всякого повода, теперь выливается не только на презренного египетского султана или главных, с его точки зрения, виновников его неудач венецианцев, но и на своих приближенных, кипрских аристократов и собственных слуг. Невозможно не заметить психологической неуравновешенности, психологического дискомфорта, которыми отличался Пьер I после его возвращения из Европы на Кипр в 1368 г. Король явно переживал период крушения надежд и находился в состоянии глубокой депрессии. Прежние союзники, которые еще вчера ликовали и были готовы встать под его знамена, сегодня самодовольно наблюдали, как он один пытается справиться с трудностями. Его войны не достигли желаемого результата. Но он не был побежден или разбит на поле боя. Его войны запутались в дипломатических сетях, и у него не хватило сил или решимости, подобно Александру Великому, разрубить эти сети.

История его трагичной любви к придворной даме Жанне Алеманской, вдове кипрского сеньора Жана де Монтолифа, обнажившая острейшие противоречия и разногласия между королем и королевой Элеонорой Арагонской, усугубила депрессивное душевное состояние короля. Суть этой истории в следующем: Жанна Алемаиская. возлюбленная Пьера I, ждала от него ребенка, о чем было известно королеве. Последняя решила воспользоваться отъездом короля с Кипра в Европу в 1367–1368 гг. и расправиться с его возлюбленной. Жанна была подвергнута многим мучениям и истязаниям, у нее отняли едва появившегося на свет младенца, судьба которого никому неизвестна, ее продержали целый год в подземелье крепости Кирении, а затем вынудили уйти в монастырь св. Клары, находившийся на севере острова. Пьер I узнал о произошедшем на Кипре из письма одного из своих приближенных Жана Висконти. После разыгравшейся трагедии, которая по времени совпала с неоправдавшимися надеждами на помощь с Запада, король преисполняется злостью, желанием мести, жестокостью, недоверием, подозрительностью, ненавистью и, возможно, чувством безысходности. Махера как может пытается оправдать славного короля, говоря о том, что он был обманут демоном прелюбодеяния, который покушается на весь мир. Однако главным виновником в этой истории Махера считает не Пьера I, а коварную королеву Элеонору Арагонскую, которую он называет безбожной и злой. Король же вел себя как достойный рыцарь, самоотверженно защищавший свою Даму сердца. Из Европы Пьер I написал королеве гневное письмо, полное угроз по возвращении расправиться с ней. Едва появившись на Кипре, король совершает своеобразный объезд всех кипрских монастырей, в числе которых был монастырь св. Клары. Он требует от своей несчастной возлюбленной покинуть стены монастыря, ибо она приняла постриг против своей воли. Однако получает в этом отказ. На этом история королевской любви как будто заканчивается. Но именно после нее начинается период исключительной нестабильности в Кипрском королевстве, когда самого короля не покидало предчувствие опасности и угрозы его собственной жизни.

Вряд ли можно считать историю любви Пьера I и Жанны Алеманской саму по себе сколько-нибудь серьезной причиной, столь резко изменившей отношение к королю его свиты, приведшей в конце концов к дворцовому заговору и гибели самого короля. Тем более все хронисты называют и другую возлюбленную Пьера I Эшив де Сканделион. Однако все кипрское общество было абсолютно равнодушно к этой любви. Да и вряд ли общество XIV в. могло быть так озадаченно историей любви короля, чтобы столь яростно выражать свое возмущение по этому поводу. Истории подобного рода были совершенно обыденным явлением в средневековом обществе. Сама королева Элеонора Арагонская была изобличена в неверности с графом Эдессы Жаном де Морфу. По словам Махеры, весь народ, даже уличные мальчишки, только об этом и говорили. Хотя Махера и считает, что было совершено нечто противозаконное, тем не менее, никто из «виновных» не понес за это никакого наказания. Можно, конечно, все объяснить также, как и Махера: королева Элеонора происходит из известного каталонского рода. Если бы киприоты причинили какой-нибудь вред королеве, если бы король оставил свою жену и отправил ее назад к отцу, что он якобы намеревался сделать, ее «безжалостные» родственники могли бы взяться за оружие и прийти на остров с возмездием. Тогда Кипру и киприотам грозила бы огромная опасность. Следовательно, королеву трогать нельзя. Но какая опасность исходила от графа Эдессы Жана де Морфу? Кто мог отомстить за него? Между тем граф Эдессы сохраняет все свои прежние позиции в обществе, и его поведение вообще не является предметом обсуждения.

Причины конфликта Пьера I и кипрского общества в другом. Затянувшаяся война Пьера I с Египтом начала раздражать не только западноевропейское купечество, но и кипрское общество, на которое легло основное бремя расходов. Не может также не бросится в глаза, что Пьера I зачастую окружают иностранцы, которым он больше доверяет и на которых прежде всего опирается во время своих крестовых походов. Кипрские аристократы, которые по праву и по закону являлись советниками короля, оказались несколько отодвинутыми на второй план. Во-первых, иностранцы заняли многие командные позиции в армии Пьера I[217]. Во-вторых, рыцарский орден, основанный Пьером I, был определенно замыслен для их привлечения к себе[218]. В-третьих, король щедро вознаграждает иностранцев за службу. Бремон де Ла Вульт, например, получает обширные поместья Полемидия и Агиос Регинос. Эти земли расположены в одном из самых плодородных районов Кипра — около Лимассола. Фьефы или ежегодные жалования получили в числе прочих византиец Иоанн Ласкарь Калофер, генуэзец Оттобуоно Каттанео, французские рыцари Жоффруа Лижье Люк и Флоримон Леспарр. Вряд ли кто-то из кипрских аристократов мог быть доволен утратой своих политических позиций. Душевное же состояние короля, взбешенного отказом в помощи Западной Европы и противодействиями своих собственных подданных, не позволяло преодолеть внутренний кризис. Он, сам того не желая, делал все для его углубления. Для сохранения видимости добрых отношений между ним и его советом Пьер I фактически принес в жертву Жана Висконти, обвиненного членами королевского совета во лжи и наговоре на королеву и погибшего в тюрьме Кирении[219]. Однако это был последний шаг короля на пути к компромиссу и выходу из дворцового кризиса. Чувство страха за свою жизнь приводит к тому, что Пьер I начинает подозревать всех окружающих его людей, даже братьев, которые прежде были его опорой и доверенными лицами. Он бесцеремонно и высокомерно обращается со своими вассалами, он незаконно заключает в тюрьму неугодивших ему людей, из чувства мести он настаивает на браке знатной дамы и простолюдина, что, согласно Ассизам Иерусалима и Кипра, было совершенно невозможно, он позволяет себе нарушить все нормы приличия и морали в отношении жен и дочерей своих вассалов, наконец, он строит новую тюрьму для заключения в нее своих врагов, в число которых попадают и его братья. Поведение короля не могло не вызвать неудовольствия и противодействия со стороны его бывших соратников. Постоянно Махера подчеркивает, что все рыцари ненавидели короля, равно как и он их. Чувства страха и безысходности, охватившие короля, не были просто навязчивой идеей и оказались вполне оправданными. Среди его вассалов начало распространяться и крепнуть мнение, что король нарушил клятву, которая связывала их с сюзереном. Король из сюзерена превращался в тирана. Следовательно, никто более из его вассалов не обязан служить ему и соблюдать свою клятву. А это значит, что для многих из них заговор и устранение Пьера I от трона отныне представляются единственной возможностью отстоять свои позиции и преодолеть кризис власти. В центре заговора встают братья Пьера I принц Антиохийский и коннетабль королевства Кипр Жан де Лузиньян и коннетабль королевства Иерусалим Жак де Лузиньян. Махера, как может, пытается оправдать братьев короля. По его словам, они поступили так против своей воли, убийство совершенно не входило в их планы, они лишь пытались облагоразумить короля, объяснить ему ситуацию, и их заставили выступить против него кипрские аристократы, недовольные политикой и поведением короля. Планы против Пьера I были реализованы. 17 января 1369 г. на рассвете завоеватель Александрии, прославленный король Кипра Пьер I Лузиньян был буквально растерзан в своей собственной спальне своими бывшими соратниками и приближенными. Со смертью Пьера I заканчивается блистательный век в истории Кипрского королевства и начинается новый период значительно более печальный и трудный, связанный с многими поражениями во внешней политике, финансовой зависимостью от других государств, утратой части территории собственного королевства. Заканчивается и эпоха кипрских королей-крестоносцев. Короли, опутанные долгами, не могли более восприниматься как союзники, способные противостоять мусульманам. Отныне борьба против турок в регионе будет вестись практически без участия Кипра.