Корона двух королей

Глава 6 Королева-невеста, королева-вдова

Окрылённый новой возможностью её увидеть и угнетённый судьбой, уготованной сыну, Согейр решительно шагал по длинным многолюдным коридорам Туренсворда по направлению к покоям королевы Суаве. В последний раз они виделись несколько месяцев назад, но её прощальный взгляд из окна, которым она проводила удаляющихся Королевских кирасиров, он никогда не забывал и вспоминал всякий раз, когда ему удавалось остаться в живых после очередной битвы с баладжерами. Он любил свою законную жену Нилу и относился к ней с уважением, но эта женщина занимала в сердце легата особое место, а Нила всегда догадывалась, что делит сердце мужа с кем-то ещё, но кем была её соперница, она не хотела знать.

Слуга сообщил о визите легата, и королева разрешила ему войти.

Суаве в свои сорок лет в глазах Согейра была всё так же красива, как и тогда, когда он впервые увидел её семнадцатилетней наречённой невестой Эдгара, которую король привёз из Мраморной долины погостить у него год до её совершеннолетия. Тогда эта девушка – миниатюрная, со светлыми, отливающими лёгкой рыжиной волосами, амазонитовыми глазами и тонкой костью – создавала впечатление чего-то хрупкого, до чего было страшно неаккуратно дотронуться. Она сидела в карете, украшенной перламутром и жемчугом, между отцом и матерью, и готовилась быть отданной королю на берегу озера Траунмер, что служило границей между Мраморной долиной и Ангенором.

Юная Суаве и её старшая сестра Юрире выросли с внушённым им чувством постоянного ожидания того дня, когда весьма практичные и не склонные к лишним сантиментам родители продадут их чужакам, чтобы положить личное счастье обеих дочерей на алтарь семейного престижа. Оллан и Ванора Ферро сами когда-то женились на деньгах друг друга и потому не видели в этом ничего предосудительного. Супруги Ферро были богаты, и богаты настолько, что даже их имена на территории Мраморной долины являлись олицетворением богатства и успеха, чему также в своё время немало поспособствовало их дальнее родство с династией Роксбургов. Всё, к чему прикасались их холёные, напудренные эвдонскими белилами руки, мгновенно начинало отливать золотом и звенеть, как монеты в шёлковом кошельке, и потому, когда старшей дочери, Юрире, исполнилось восемнадцать, у порога Эквинского замка сразу начали толпиться женихи из знатных родов. Родителям был важен лишь капитал их семей, и потому без особых размышлений они отдали свою дочь за старшего сына графа южных земель, Эрнана Монтонари – разумеется, за солидные отступные его отца Коррадо. Их даже не смутил тот факт, что жених был на несколько лет младше невесты. Суаве на свадьбе не присутствовала – родители опасались, что, выйдя за порог Эквинского замка, дочь могла влюбиться в первого встречного, и если это вдруг станет взаимным, данное обстоятельство могло слишком усложнить её выгодный брак с тем, кого выберут ей они. Все семнадцать лет она томилась в замке, и мир её был ограничен террасой на крыше с видом на безлюдный залив. С отъездом сестры она потеряла единственного друга и собеседника и осталась просто ждать, когда ей объявят, что она выходит замуж, а когда этот день настал, Суаве узнала, что её мужем станет не сын графа или наследник фамильного состояния, а сам король Ангенора.

Когда Оллан и Ванора Ферро отдавали дочку чужаку, кирасиры увидели, как из кареты вышла худенькая девочка, завёрнутая в золотую и рубиновую ткани. Волосы её на западный манер были забраны наверх и закреплены перламутровой заколкой, а шею закрывало колье из бесчисленных жемчужных нитей. Восточные красавицы редко украшали себя жемчугом, предпочитая носить натуральные камни, а эта девочка больше походила на морскую раковину, чем на ангенорскую невесту. Король Эдгар, с гордой осанкой сидя на спине Сумрака, что-то шепнул сопровождавшему его Хранителю ключей, и тот выступил вперёд.

Корвен объявил, что по закону, в случае брака между ангенорцем и невестой из других земель, жених берёт полную опеку над девушкой и ручается беречь её и обеспечивать, а потому она не имеет права забрать из родного дома даже моток ниток. Услышав это, Суаве испугалась и едва не заплакала, но вынуждена была подчиниться. Конечно, она знала об этом законе, но пока он был написан на пергаменте, это был лишь набор слов, а когда совсем юная девушка оказалась перед целым взводом взрослых мужчин, всё внутри неё сжалось до размеров горошины.

Суаве раньше видела короля только на золотых монетах, и во плоти Эдгар произвёл на неё впечатление сильного, решительного, но совершенно неспособного на ласку человека, привыкшего сперва думать, а потом действовать, но в любую минуту готового перерезать глотку врагу. Он её напугал. Так напугал, что она даже не пыталась оценить, красив ли её будущий муж или нет. А его серый бык с подведёнными чёрным глазами и вовсе внушал ей ужас. Ангенорцы в глазах дочери торговцев представали дикарями, как те, что седлали волков.

Эдгар заметил, как она побледнела, и приказал всем всадникам отвернуться, а двух служанок послал помочь девушке. Невидимая глазу Согейра нагота Суаве смутила юного воина, хотя он уже знал женщин и был женат. Служанки помогли ей снять всё до последнего браслета, даже жемчужные серёжки, и закутали юную леди в шаль из белоснежного шенойского шёлка. Всю одежду и украшения они отдали матери и отцу, и те попрощались с дочерью, а потом Суаве села в запряжённую двумя рыжими быками карету короля, откуда весь путь до Паденброга пугливо взирала на чужие ей земли.

Известный своей свирепостью в бою Эдгар также отличался редкой способностью весьма холодно смотреть на многие вещи. Например, на брак и семью. Его отец, король Эссегрид, всегда слыл знатным сластолюбцем, в чём старший сын его упрекал, так как из-за его невозможности удержаться от соблазна при виде хорошенького личика на севере теперь может стать неспокойно. Эдгар же всегда следил, чтобы ни одна из его любовниц не понесла незаконного ребёнка, а став королём, и вовсе решил быть в отношении женщин более практичным. В отличие от своих предков он не собирался жениться сразу после коронации, решив повременить до тех пор, пока не наведёт порядок в королевстве, которое рвали на части междоусобицы, но когда его мать, будучи уже при смерти, благословила его на брак, Эдгар занялся поисками невесты. Ни на какие портреты, предоставленные благородными семьями Ангенора, он не смотрел – в будущей жене ему было важно лишь то, что её семья сможет дать короне, а она – наследнику.

Суаве была наследницей Мраморной долины, края, где испокон веков занимались торговлей. Самое большое количество рынков, площадей, банков – вот чем была та долина, а потому была нужна короне как воздух. Родители будущей королевы происходили из древнейшего рода торговцев мрамором и украшениями из перламутра и жемчуга и считались хозяевами долины. И поскольку семья Ферро уже находилась в дальнем родстве с королями, ведь жена короля Эссегеретта Роксбурга Нуэва была из рода Ферро, Эдгар уделил Суаве особое внимание. Повторно соединив род Роксбургов с её, Эдгар укреплял как своё финансовое положение, так и обеспечивал выход на морские торговые пути через Бронзовое море. А сама Суаве, помимо прекрасного образования, манер и здоровья, обладала ещё одним неоспоримым преимуществом – её старшая сестра была супругой наследника Кантамбрии, а сам глава династии из Альгарды являлся главнокомандующим огромной армией, – и этого человека лучше всего было сделать своим другом, чем держать на нейтральной политической территории. Вдобавок ко всему, известный своей политикой в отношении эвдонцев граф Монтонари-старший как никто требовал к себе пристального внимания, а брак с юной леди Ферро давал королю замечательный повод всегда держать южан на виду.

Свадьба, которая состоялась через год, в день совершеннолетия Суаве, прошла пышно и шумно и длилась несколько дней. За весь год пребывания в Туренсворде в качестве венценосной невесты Суаве привыкла к своему жениху и уже не видела в нём ничего пугающего. Она его ещё не любила, но отдавала должное тому, что он относился к ней с почтением и никогда не обижал, а поэтому свадебное веселье не было омрачено для неё необходимостью следующего сразу за пиром исполнения супружеских обязанностей. Эдгар же и в этом вопросе проявил чувство такта. Суаве нравилась ему, и он не хотел нападать на неё, как изголодавшийся зверь. Она волновалась, и он не потребовал от неё больше, чем она могла ему дать, а потом ушёл, оставив свою заласканную королеву одну. Он и позже не считал необходимым появляться в её опочивальне чаще, чем это требовалось для зачатия наследника, после чего предпочитал уходить и заниматься делами королевства.

Постепенно, сам не замечая того, он находил предлоги оставаться с Суаве подольше. Однажды ночью, лёжа под балдахином, она начала говорить о прочитанной накануне книге, которую ей подарил Осе, и Эдгар почувствовал прежде незнакомый интерес к рассуждениям женщины о том, в чём он никогда прежде не находил для себя пользы. Суаве привила мужу интерес к поэзии, которую в качестве увлечения своего младшего брата Эдгар считал делом не стоящим внимания и пустым. Тогда он ещё и подумать не мог, что всего через несколько месяцев, будучи раненным в бою с баладжерами за тюки соли, – в первом и последнем бою, который он проиграл, – единственное, о чём он будет думать, истекая кровью среди трупов своих людей, будет Суаве. И что именно мысли о ней, о том, что Эдгар должен к ней вернуться, помогут ему выжить.

Уже добравшись с остатками войска до Паденброга, он и сам удивился, как близость неминуемой смерти поменяла его приоритеты. То же самое произошло и с Суаве, когда ей донесли вести о возможной гибели короля. Она не могла сказать, что любила его, но страх, что она его больше никогда не увидит, что-то в ней изменил, и это заставило королеву всю ночь и весь день просидеть у окна, не сводя глаз с горизонта в ожидании возвращения воинов. Она ни на шаг не отходила от мужа и выхаживала его, будто он её ребёнок, даже ночи она проводила, лёжа с ним, положа голову ему на плечо, и заплакала от счастья, когда король смог встать с кровати. С того дня они ни на шаг не отходили друг от друга, проводя вместе все дни и ночи. Придворные не узнавали короля. Они никогда не видели его влюблённым. Их воюющий король впервые обрёл мир.

Сразу после выздоровления Эдгар отказался от политики захвата новых земель.

– Я и мои воины превратили Ангенор в самое большое королевство, – говорил он, – пора остановиться и защищать то, что у нас есть.

У него было множество планов в отношении Ангенора и семьи, но все они были перечёркнуты в ту ночь, когда баладжеры в очередной раз подожгли Вильхейм, и это пламя было видно на горизонте с башни Юрто.

Король не хотел ввязываться в эту войну и не хотел оставлять беременную жену – он будто чувствовал, что в этот раз не вернётся. Так и случилось. Его люди отбили замок, но Эдгар был ранен стрелой, смазанной ядом черноцвета. В Паденброг его доставили уже мёртвым. После похорон Эдгара в Долине королей Суаве неделю не выходила из покоев и оплакивала супруга, а потом слуги услышали крики – у королевы начались схватки. Хранителю ключей вспомнились последние слова Эдгара, которые он сказал ему перед тем, как отправиться в бой.

– Пусть ребёнок правит, – сказал он. – Пусть носит корону. Это будет настоящий король.

Он пребывал в уверенности, что родится мальчик, и никто во дворе не допускал даже мысли, что может быть как-то иначе. Даже в день, когда Суаве разрешилась от бремени, – из-за суеты это случилось, затянувшегося ли ожидания на фоне всеобщей скорби или по иной неизвестной причине – но колокол на башне Юрто прозвенел ровно пятьдесят один раз, и Паденброг больше суток думал, что родился наследник, пока эту уверенность не развеяли слова камергера. Королева родила девочку, имя которой дал брат короля. А через два месяца после завершения траура Огасовар Эссегридеон Роксбург впервые надел альмандиновую корону.

Всем при дворе было с самого начала известно, что этот мужчина со слабыми, вечно холодными руками, изнеженный поэзией и вопросами теологии, всегда питал к жене брата отнюдь не родственные чувства. Поэтому никто не удивился, когда именно её он и предпочёл взять в жёны после коронации, и это решение не прибавило новому королю уважения людей. Суаве же согласилась стать его женой, потому что по большому счёту ей уже было всё равно – своё сердце она оставила с мужем в склепе в Долине королей.

С тех пор прошло восемнадцать лет. Королева так и не полюбила второго мужа, но родила от него двоих детей. Даже после второго замужества она не сняла чёрный вдовий кушак, в котором король видел неприкрытое оскорбление своих чувств.

Скорбь по Эдгару и сыну отняли у Суаве часть её красоты, но в глазах Согейра она всегда оставалась такой же красивой, как и была.

Когда он вошёл, королева вышивала, сидя в обитом бархатом кресле. На столике у её кровати лежала чёрная книга с четырёхконечной звездой Святой благодати, которую она читала вместе с отцом Ноэ, а рядом стояло небольшое зеркало и лежал набор разноцветных шёлковых ниток.

Слуга закрыл дверь, и они остались наедине.

– Моя королева. – Согейр поклонился, но ни одно из одолевающих его тёплых чувств не пробилось сквозь его суровое, побитое войнами выражение лица. Суаве улыбнулась и в его мечтах протянула ему руку, которую он нежно поцеловал.

– Согейр? Ты вернулся?

– Да, моя королева. – Он сделал решительный шаг вперёд. – Король вызвал меня и сына из Вильхейма раньше смены караула.

– Я слышала, на вас снова напали. Как Альвгред? С ним всё в порядке?

– Да, моя королева. Он храбрый воин и ещё не раз переломает кости этим дикарям из Псарни. О нём ещё будут слагать песни.

– Ни минуты в этом не сомневаюсь. – Её мягкое лицо будто светилось белизной в лучах пробивающегося сквозь окна солнца. – Что тебя привело? – Королева закрепила иголку с золотой нитью у пялец. Согейр усилием воли приказал себе не разглядывать Суаве, как какой-то мальчишка.

– Моя королева, я только что разговаривал с Осе. Он поручил мне донести до вас благие вести.

– Мой муж набрался смелости отменить убийство детей, которое называют тавромахией?

Мраморная долина была последней территорией, присоединённой к королевству, и традиция усмирения быков ещё не успела укорениться в умах её жителей. Оттого всё представление о ней маленькая Суаве черпала из рассказов приезжих купцов и гостей. Тогда тавромахия представлялась ей красивым действом, где доблестные юноши борются с быками, подчиняя своей воле неимоверную силу, но все её иллюзии развеялись в первый же год жизни в Паденброге. Увидев состязание единожды, Суаве больше не появлялась на арене Туренсворда – всё её естество противилось кровавому зрелищу. Лишь однажды она сделала исключение, когда сын попросил её поддержать его. После гибели Кирана всё, что было связано с тавромахией, вызывало у неё тошноту.

– Нет, моя королева, – ответил Согейр. – Это касается вашей дочери.

– Ясна? Она снова следила за Влахосом? – Суаве махнула рукой. – Я знаю. Слуга сказал, что снова видел её в конюшне. Ох уж это её увлечение! – На губах королевы заиграла улыбка. – Не стоит беспокоиться, Согейр. Я доверяю Влахосу, а он весьма благоразумен. Я надеюсь, король не злится? Он единственный ничего не знал.

– Нет, моя новость не о Ясне, она касается другой вашей дочери – принцессы Вечеры.

Королева будто изменилась в лице. Она отложила шитьё.

– С ней что-то случилось? – Глубокая морщина прорезала её переносицу.

– Нет, – поспешил успокоить её легат. – Нет, что вы! Всё совсем не так – король даровал принцессе помилование.

Облегчение громким вздохом вырвалось из груди королевы. Она поднялась, и глаза её наполнились слезами.

– Она едет сюда?! Скажи, что она уже едет! – Суаве бросилась к мужчине. – Скажи!

– Да. – Легат с трудом сдержал порыв обнять её и вцепился пальцами в перекинутый через руку плащ, будто то была его перед ней защита. – Король отослал письмо в Эквинский замок несколько дней назад. Принцесса уже в пути. Её видели возле озера Веверн, значит, в Паденброге она будет совсем скоро.

– Значит, это правда?! – Волнение охватило Суаве.

Согейр никогда не стал бы ей врать. Счастливые слёзы покатились из глаз королевы, и легат бы многое отдал, чтобы смахнуть их с её лица. Суаве не подозревала, какой жар бушевал в стоящем напротив мужчине и как он гордился тем, что именно он принёс ей эту радость.

– Он послушал тебя! – Королева закрыла лицо руками. – Он услышал!

– Я был бы рад, если бы в этом была моя заслуга, но, к сожалению, это не так. Король сам принял это решение.

– Значит, он понял свою ошибку. Я знала, что он одумается. Боже, моя девочка скоро вернётся! Он её простил.

Согейру не хотелось озвучивать истинные мотивы Осе, но он не имел права их скрывать.

– Вот оно что? – Восторг Суаве потух, когда легат пересказал ей планы короля. – Мой муж принял решение спастись за спинами наших детей. Нет-нет, не спорь. Это так.

– Свадьба состоится в следующем месяце.

– Ты не хуже меня знаешь нрав касарийского самрата.

– Да.

– Альвгред хороший мальчик, но он станет такой же разменной монетой, как и моя дочь.

– Боюсь, что так.

– Но ты же не позволишь никому их использовать?

– Может быть, в моих жилах и течёт половина касарийской крови, но в груди у меня бьётся ангенорское сердце, которое принадлежит только моему королю и королеве.

Возможно, его слова и прозвучали для чьего-то уха высокопарно, но Согейр говорил искренне, как думал и чувствовал.

Суаве это понимала.

– Я хочу, чтобы ты встретил Вечеру, – сказала она. – Я хочу, чтобы дочка вернулась в замок невредимой – у озера небезопасно. Она только делает вид, что ей ничего не страшно, но это не так.

– Я встречу и сопровожу Вечеру до ваших покоев, – пообещал Согейр.

Благодарная улыбка появилась на красивом лице королевы, и она провела рукой по щеке старого друга.

Он знал, что этот жест продиктован лишь искренней благодарностью по отношению к нему, но её прикосновение слишком туманило его разум, перевешивая чашу весов в сторону желания и инстинктов. Она убрала руку.

Согейр откланялся, вышел из покоев и решительным шагом направился прочь из замка к Ласской башне, где его ждала жена.