Кошка в светлой комнате

Глава вторая

Минут через десять я вышел на дорогу, черную десятирядную автостраду. Судя по полустершейся разметке, ездили по ней долго. Никаких автострад земляне здесь не строили – к чему какая бы то ни было дорога на необитаемом островке размером два на пять с половиной километров? Да и сами автомобили здесь абсолютно не нужны…

Я пошел вправо – вправо просто потому, что нужно же было куда-то идти. Труп я увидел, свернув за поворот. Он лежал на обочине, руки были связаны белой нейлоновой веревкой, а спина буквально изрешечена пулями – в него продолжали стрелять, когда он уже умер, стреляли без нужды, пока не кончился магазин. Стрелявший был охвачен злобой и ненавистью, ему мало было просто убить… Неуютный мир.

Я встал на колени и без колебаний перевернул его на спину. Такая работа – не бойся испачкаться в крови, не бойся испачкаться в дерьме, вообще ничего не бойся, кроме того, чего необходимо бояться. Лапидарная истина. Вот только никто до сих пор так и не определил в циркулярно-уставном порядке, чего же следует бояться. Решать это предстоит самому, на месте…

Молодой парень, рослый и симпатичный… Я собрал и сосчитал гильзы – сорок штук, как раз автоматный магазин, калибр 6, 85. Судя по пятнам крови и трупному окоченению, убили его час-полтора назад, никак не позже. Из-за деревьев выглядывали крабы, ждали, когда я уйду. Мне стало противно, я запустил в них пригоршней гильз, оставив одну себе в качестве вещественного доказательства, и ушел восвояси, пошел себе дальше по краешку великолепной автострады.

Значит, здесь еще и убивают. Куда-то делось солнце, откуда-то взялась автострада, и наплывают неизвестно куда переносящие галлюцинации. И еще здесь стреляют в людей… Слева раздался рев, душераздирающий, страшный, какой-то первобытно могучий, и вдруг оказалось, что я уже залег за деревом на обочине, рот полон песка, пистолет направлен в сторону рева, и хочется раствориться, стать малюсеньким, крохотулечкой такой, песчинкой, и шапку-невидимку хочется до слез… Чудовище ревело далеко, но все равно чувствовалось, какое оно огромное, страшное, чувствовалось, что ему ничего не стоит проглотить какого-то там пигмейчика не жуя.

Я был подавлен страхом, но не настолько, чтобы стать затравленным животным, думающим только о бегстве. Павлин, между прочим, тоже орет мерзко и страшно, тот, кто услышит его впервые, не видя, может не на шутку испугаться… И еще. Ясно, что это не наша автострада, не наш мир, однако автострада предполагает наличие крупных городов, развитой цивилизации, а какая цивилизация позволит крупным хищникам бесчинствовать в районах своих дорог и городов? Хотя… Возможно, зверюга вовсе не хищник, возможно, это заповедник… в котором расстреливают? Стоп. Самое опасное – с первых минут, с ходу подгонять окружающее под привычные стереотипы, привлекать гео-, антропо– и прочие центризмы. Будем обходиться простой констатацией фактов. Дорога идет через лес. В лесу лежит труп. Вдали кто-то ревет. Вот и все…

Но «кто-то» заревел уже ближе, и я приготовился к бегу на длинную дистанцию. Очень может быть, что при ближайшем рассмотрении инспектор МСБ вполне подойдет как строчка в меню…

И тут, словно в плохом фильме, я услышал рокот мощного мотора – очень быстро приближалась какая-то машина. Выбора у меня не было. В конце концов, люди, пусть даже вооруженные, – это уже не чудовище, а старый, насквозь знакомый противник, так что не известно еще, кто кого возьмет в плен…

Взвесив все шансы, я вышел на обочину и скрестил руки на груди, чтобы моя поза не показалась им угрожающей. Напряг мускулы, изготовился и облюбовал хорошее толстое дерево, из-за которого в случае надобности можно было бы удачно отстреливаться.

Из-за поворота вылетел зеленый джип. Кроме водителя, никого в нем не было, он затормозил с визгом и скрежетом, развернувшись градусов на сорок, и я не изменил позы – уж одного-то, будь он и прекрасно подготовлен, я возьму, как грудного…

За рулем сидела девушка, симпатичная такая девчонка лет двадцати, в брезентовых брючках и зеленой, похожей на форменную, рубашке, но без погон и эмблем. Я стоял и смотрел на нее. Очаровательная такая лапочка, зеленоглазая, с длинными черными волосами. Эстетическую прелесть портрета портила одна-единственная деталь: в руке лапочка держала солидный крупнокалиберный пистолет, и ствол был направлен прямехонько мне в сердце, а лицо у нее стало раздумчивым, словно она решала, пристрелить ли меня на месте или стоит подождать – вдруг обнаружатся смягчающие обстоятельства.

– Ну, что нужно? – спросила она резко. Язык этот не был моим родным, но я прекрасно им владел. – Руки вверх, ты!

– Слушай, а ты симпатичная, – сказал я, из вежливости подняв руки.

– Ну да?

– Ага. Прямо-таки очаровательная. Вот только пистолет тебе не идет. Он, между прочим, стреляет. Ты об этом знаешь?

– Что тебе нужно? – спросила она тоном, показавшим, что всякое балагурство здесь неуместно.

– Куда ты едешь?

– В город.

– Подвезешь?

– А ты, случайно, не вурдалак? – спросила она совершенно серьезно.

– Ну знаешь! – без всякого наигрыша обиделся я. – За кого только не принимали, но чтобы за вурдалака…

– Покажи зубы.

Это было приказано столь же серьезно, и я старательно оскалился. Вид у меня в эту минуту был не самый привлекательный и наверняка смешной, но под дулом пистолета иногда выгодно казаться смешным… Она смотрела мне в рот с таким вниманием, что я забеспокоился – кто знает, каковы здешние критерии и эталоны…

– Кажется, не похож, – заключила она. – Садись, но смотри у меня…

Я прыгнул на сиденье рядом с ней, и джип помчался на дикой скорости. Лес скоро кончился, теперь справа и слева была степь, необозримые пространства, заросшие пучками жесткой высокой травы. Я взглянул на спидометр – знакомые приборы, знакомая модель машины. От того места, где я сел в машину, спидометр накрутил уже двенадцать миль. Это уже не остров, это неизвестный мир. В нем тоже есть джипы, в нем говорят на одном из языков Земли. А солнца над головой по-прежнему нет, но тень летит следом за машиной, как ей и полагается, небо синее-синее, и высоко в синеве маячит черная черточка-орел?

Я уже вспомнил, где видел эту девушку – в той галлюцинации. Там ее звали Ольгой, и одета она была по-другому, но серебряный браслет был тот же самый, и про вурдалаков там тоже шла речь… Пора было и поэкспериментировать, тем более что ее пистолет мирно лежал на сиденье между нами, словно меч из арабских сказок.

– Слушай, а почему ты при распознавании вурдалаков пользуешься таким примитивным методом? – спросил я. (Она бросила на меня быстрый взгляд, пока спокойный.) – Может быть, я вурдалак новейшей формации, мутант с нормальными зуба…

Взвизгнули тормоза, джип развернуло поперек дороги, девушка бросила руль, но я успел раньше, и вырываться ей было бессмысленно – этим приемом я в свое время упаковал не кого-нибудь, а Большого Ольсена… Я хотел сказать, чтобы она не барахталась, что это только шутка, но меня удивил ее взгляд – она смотрела на меня полными ужаса глазами, дрожала, словно вокруг был трескучий лапландский мороз, и как-то странно втягивала голову в плечи.

– Нет… – прошептала она, и я почувствовал, как безвольно обмякло в слепом ужасе ее тело. – Не надо…

Горло, сообразил я. Она защищала горло, словно я и впрямь был вурдалаком из прабабушкиных сказок и жаждал крови. Что-то серьезное и страшное таилось за всем этим, какая-то дикая сказка, ставшая, несмотря на свою дикость, частицей здешней жизни, и я окончательно распрощался с уютной гипотезой, будто меня через какой-то пространственный туннель, неведомо откуда здесь взявшийся, забросило в какую-нибудь Бразилию. Ничего подобного. Здесь жили вурдалаки, они выглядели, как обыкновенные люди, но их выдавали зубы…

Она уронила голову на грудь – самый настоящий обморок. Моя аптечка с лекарствами мгновенного действия оказалась как нельзя кстати. Девушка хлопнула ресницами, открыла глаза, взглянула осмысленно и зло, и щеку мне обожгла увесистая пощечина. Вторая, третья. После третьей мне надоело, я снова скрутил ее и держал, пока не перестала вырываться – на этот раз обошлось без обмороков.

– Пошутили, и будет, – сказал я миролюбиво. – Отпускать?

– Отпусти.

И она снова направила на меня пистолет.

– Может, хватит?

– Выйди из машины.

– Слушай, девочка, – сказал я. – Я здесь чужой, понимаешь? Если ты все же хочешь меня пристрелить, объясни сначала за что. Согласен, шутка была глупая, но не до такой же степени…

– Да не нужен ты мне. Просто проваливай.

Возле нас остановился колесный бронетранспортер – я и не заметил, когда он подъехал. Зеленый запыленный броневик незнакомой модели, бортовой номер пятьдесят восемь. Из люков высунулись головы в пятнисто-зеленых беретах, и кто-то спросил офицерским тоном:

– Что происходит?

– Ничего, – сказала девушка быстро. – Проезжайте.

Головы хмыкнули, исчезли в люках, и броневик тронулся не спеша. У меня пересохло во рту – за ним на длинных веревках волочились три трупа, привязанные за ноги, мотались, раскинув руки, и на асфальте оставался извилистый алый след…

Девушка сказала с ноткой злорад-ства:

– Достаточно было одного моего слова, и ты стал бы четвертым, ясно?

– Приятная перспектива, – сказал я. – А кто те трое?

– Вурдалаки, кто же еще?

– Там, где я к тебе подсел, неподалеку от того места, тоже лежал труп…

– Ну да. Сегодня Команда прочесывала тот участок.

– Подожди, – сказал я. – Давай разберемся. Кого ты подразумеваешь под вурдалаком? Нападает на человека и сосет кровь?

– Вот именно, – сказала она. – А ты не знаешь?

– Понятия не имею.

– Ты кто такой?

– Это так уж важно?

– Да.

– Я бродяга. Скитаюсь себе по местам, где не был прежде, вот и к вам занесло. Достаточно?

– Что ты о нас знаешь?

– Абсолютно ничего, – сказал я.

– Откуда ты?

– Издалека.

– Из-за Мохнатого Хребта?

– Приблизительно, – осторожно кивнул я. – Можно сказать и так.

– Так я и думала, – кивнула она. – Мы слышали, что и там кто-то живет, но достоверных данных не было…

Джип обогнал броневик и несся дальше по автостраде, пополам разрубавшей унылую серо-зеленую степь. Сопряженное пространство? Неведомое девятое с половиной измерение? Теоретических моделей у наших ученых, как я слышал, хватало, но с экспериментальным подтверждением было гораздо хуже. Очень вовремя подвернулась мне эта девчонка, еще немного, и можно было принять происходящее за деятельность некой диктатуры, зверски уничтожающей оппозицию. Ведь это так знакомо нам, это не в таком уж давнем прошлом – изрешеченные пулями трупы на обочине, трупы, волочащиеся за броневиками…

– Где они живут, ваши вурдалаки? – спросил я. – В лесу?

– И в лесу, и в городе. Они…

Я схватил ее за руку, и она мгновенно затормозила, джип снова занесло поперек шоссе. Отличные были тормоза, и реакция у нее превосходная.

– Что случилось? – спросила она тревожно.

– Я, наверное, сойду. Это опасно – оставаться здесь одному?

– Здесь – нет, город близко. А что тебе понадобилось?

– Естественные потребности, – сказал я. – Ты уезжай, не жди.

– Мы тебя обязательно найдем в городе, – сказала она. – В городе поселишься в отеле «Холидей». Знаешь, что такое отель?

– Примерно представляю. Понадобятся документы или деньги?

– Что?

– Деньги или документы.

– Не понимаю, о чем ты. Остановишься в отеле «Холидей». Как тебя зовут?

– Капитан Алехин. – Я щелкнул каблуками. Здесь я мог позволить себе непозволительную в других местах роскошь именоваться собственной, то бишь полученной при рождении, фамилией. – Капитан Александр Алехин.

– Меня зовут Кати, – сказала она. – Ну, до свиданья. Можешь остановить броневик, они подвезут, только не вздумай и с ними шутить насчет вурдалаков… Пока.

Она показала мне язык, и джип умчался. Я огляделся, сошел на обочину и зашагал в степь, вправо от дороги – туда, где виднелись эти обломки. Я знал, что могу увидеть их здесь, где же им еще быть, как не здесь, но подсознательно надеялся, что все будет не так примитивно, что это не просто авария, а мостик к чему-то глобальному, важному. Так думали обложившие островок светила научной мысли, так думали и у нас, все мы надеялись на нечто значительное, великое, эпохальное, на сияющие горизонты, доступные вершины, еще вчера считавшиеся непокоримыми. Воздушные замки. Уютные фуникулеры, ведущие к снеговым пикам, куда до сих пор доползали на брюхе лишь отчаянные одиночки – по одному везунчику на девяносто девять почетно сгинувших без вести. О многом мы грезили, не привыкшие грезить люди, наблюдая в бинокли за островком…

Когда-то, совсем недавно, всего три дня назад, это был скоростной вертолет «Орлан», маневренная и надежная машина. Теперь передо мной громоздились перекрученные лохмотья ферролита, землю усеяли клочья обивки и осколки унилекса – небьющегося стекла фантастической прочности. Дед бил-бил – не разбил, баба била-била – не разбила… Один решетчатый хвост остался нетронутым, красно-синий хвост с яркой эмблемой биостанции «Зебра» – его я и увидел из машины. Красивое перо мертвой птицы.

А земля вокруг нетронута, цела трава, целы низкие серые кочки, придающие равнине вид коварного болота. Ни малейшего следа, несмотря на то что падавший с высоты вертолет должен был разметать землю, вспахать ее, вырвать кочки, оставить заметный след. Я служил когда-то в вертолетных частях и хорошо знал, как это выглядит… Или на здешнюю почву наши законы природы не действуют?

Я ударил каблуком по земле. Земля была твердая, пронизанная корнями, но каблук все-таки выбил крохотную ямку. Земля самая обыкновенная. Либо разбитый вертолет был опущен на землю медленно, плавно, с нормальной посадочной скоростью, либо все произошло где-то в другом месте, и обломки перевезены сюда.

Нечего и пытаться пролезть в кабину – кабины не было. Я принюхался – сладковатого запаха разложения не чувствовалось, пахло только сухой травой, краской, свежей синтетикой – «Орлан» был новенький, Бауэр решил его обновить и обновил вот. Руди, кто это тебя так?

Я обошел обломки со стороны бывшей кабины и замер. В тени стоял голубой пластиковый ящик, и на ящике сидел Рудольф Бауэр, сидел, свесив длинные руки меж колен, загорелый, безмятежный, одетый так, как был одет в день своего исчезновения, и одежда – чистая, отутюженная, новенькая. Даже запах его любимого одеколона «Шери» витал в воздухе.

– Ты… ты чего здесь сидишь? – спросил я хрипло.

Бауэр спокойно и неторопливо поднял голову, наши взгляды встретились, и я охнул. Это нельзя было даже назвать взглядом идиота, гораздо страшнее – пустота. У любого идиота в глазах что-то есть, хотя бы один идиотизм, а у ЭТОГО был пустой, как вакуум, взгляд, взгляд, из которого отсосано все человеческое и ничего не дано взамен. Ни малейшей тени каких бы то ни было эмоций. Бессмысленная стерильная пустота.

– Кто ты такой? – спросил Бауэр столь же стерильным, профильтрованным голосом, и его лицо осталось неподвижным, а глаза смотрели сквозь меня с величавым спокойствием слепых бельм степной каменной бабы, повидавшей на своем веку слишком многое, чтобы интересоваться каким-то там одиноким двуногим. Впрочем, и равнодушия в этом взгляде не было. Ничего не было. Просто Пустота.

– Бауэр, – сказал я, и мне хотелось плакать. – Руди, ты же меня знаешь, мы с тобой сто раз летали на рыбалку, и ресторан «Камеамеа Великий», помнишь? Я Алехин, капитан Алехин, неужели ты забыл?

– Я тебя не знаю, – сказал он. – Оставь меня в покое.

– Может быть, тебе лекарства? – Я потянулся за аптечкой.

– Никаких лекарств, – сказал этот манекен. – Оставь меня в покое.

Разумом я понимал, что это не Руди, что все так и, останется, но сердцем не смог принять – суетился вокруг него, совал ему ампулы, пытался заставить встать и идти за мной, а он отстранялся, отводил мои руки, монотонно просил отстать, отвязаться, оставить его в покое, уйти и не надоедать. Не узнавал меня и не хотел со мной разговаривать, не хотел ничего делать и принимать от меня помощь. Я выбился из сил и отступился наконец. Все равно что биться головой о каменную стену, только стена еще и заявляла человеческим голосом, что она всем этим недовольна и просит меня идти своей дорогой.

– Оставьте вы его, – раздался сзади спокойный, уверенный голос, и я шарахнулся, по всем правилам упал на землю, перекатился на бок, выхватив одновременно пистолет.

В трех шагах от меня стоял незнакомец, высокий и сухопарый. Лицо у него было узкое, умное и запоминающееся: смуглое, мохнатые брови вразлет, крючковатый нос, эспаньолка и маленькие лихие усики. Одет элегантно и добротно, но как-то старомодно: строгий черный костюм забытого фасона и сорочка с кружевным пышным жабо, какие носили кавалеры куртуазного восемнадцатого века. На голове дисгармонично красовался лихо заломленный красный берет с пушистым пером.

– Оставьте вы его, – повторил незнакомец, постукивая тростью по ближайшей кочке. – И уберите эту штуку, я имею в виду пистолет. Или вы меня боитесь?

– А покажите-ка зубки, – сказал я, вставая. Не то чтобы я его боялся, но он появился неизвестно откуда, неизвестно как сумел подкрасться бесшумно, и неясно еще, что ему от меня нужно.

– Это вы напрасно, – сказал он. – Зубы у меня самые обыкновенные. Вы-то кто такой?

– Я из-за Мохнатого Хребта, – нахально сказал я. – Там у нас все другое, совсем не как у вас. Понимаете, я всегда любил путешествовать…

– А врать тоже любите?

– С чего вы взяли? – очень натурально изумился и даже слегка оскорбился я.

Не отрывая от меня ироничного взгляда, он щелкнул пальцами, и позади него возникло огромное мягкое кресло, тоже ужасно старомодное. Что-то толкнуло меня под коленки – второе кресло, такое же массивное, со спинкой выше человеческого роста.

– Прошу, – сказал он и сел. – Итак, по вашему утверждению, вы явились сюда из-за Мохнатого Хребта?

– Вот именно, – сказал я, скопировал его позу и светским тоном добавил: – Надеюсь, вы в этом не сомневаетесь?

– Нет, – сказал он. – Я и так знаю, что вы врете, к чему мне сомневаться? Собственно говоря, это неплохая задумка – объявить себя пришельцем из-за Хребта. Большинство у нас уверены в существовании за Хребтом каких-то неизвестных областей. Но, кроме большинства, есть еще и хорошо информированное меньшинство, к которому принадлежит и ваш покорный слуга. Так что для меня придумайте что-нибудь поубедительнее. Проще всего было бы передать вас компетентным органам на предмет соответствующей проверки.

Последняя фраза мне особенно не понравилась, и я сказал:

– Но-но, не забывайте…

Он как-то странно взмахнул ладонью, и что-то зашевелилось у меня под курткой, тычась в ребра, – мой пистолет. Прежде чем я успел его схватить, кольт проплыл по воздуху и нырнул в карман незнакомца.

– Вот, – сказал незнакомец. – Так гораздо спокойнее, не правда ли? Кто вы такой?

– Знаете, это похоже на допрос.

– А это и есть допрос, – кивнул он, сверля меня взглядом.

Пора было брать инициативу в свои руки. Мне не нравились упоминания о допросах, проверках и компетентных органах. И тип этот не нравился, в нем я нутром чуял коллегу-контрразведчика, оседлавшего противника и принявшегося его разрабатывать. Только я сам привык разрабатывать других…

Между нами было около двух метров жестких кочек – не так уж много. Я напряг мускулы, прикинул, как буду бить ребром ладони по горлу, и взметнулся с кресла.

Небо, земля, обломки вертолета замелькали в бешеном хороводе, кочки вздыбились, и самая большая, самая твердая ударила по затылку. Я лежал, задыхаясь от боли и злого бессилия, а он не изменил позы, пальцем не шевельнул, смотрел скучающе, как смотрит взрослый на нехитрые проказы карапуза. Ударил он не сам, не рукой – уж в ударах я разбирался. Впечатление было такое, словно ветер закрутил меня, а потом сгустился до каменной твердости и ударил не хуже опытного боксера. Что ж, всегда найдется кто-то, лучше тебя умеющий то, что умеешь ты, – это азы. Ничего удивительного, если учесть, что этот тип создает кресла из ничего и повторяет трюки из репертуара Пацюка…

– Вставайте, – сказал он, играя тростью. – И давайте без эксцессов – это бессмысленно при любом количестве попыток. Вставайте и садитесь.

Я встал и сел – что мне еще оставалось?

– Вот теперь мне совершенно ясно, что вы издалека.

– Почему?

– Потому что любой здешний знает: на меня бессмысленно бросаться с кулаками. Кто вы?

– Я могу не отвечать на этот вопрос?

– Можете, – кивнул он. – Можете не отвечать ни на какие вопросы. Я не собираюсь силой вытягивать из вас то, что вы хотите скрыть.

– Тогда я могу идти?

– Куда угодно.

– А пистолет?

Он бросил мне пистолет. Я поймал кольт на лету, сунул в кобуру и остался сидеть. Не мог я так просто уйти, и незнакомец, судя по его улыбке, отлично это понимал.

– Ну? – спросил он. – В спину я не стреляю, почему же вы сидите?

– Нет, постойте… – сказал я.

– Вы рассчитываете, что я буду отвечать на ваши вопросы?

– Хотелось бы. – Я оглянулся на Бауэра. Руди сидел в той же позе, глаза его смотрели пусто и мертво. Я обернулся к своему странному собеседнику: – Что с ним?

– Откуда я знаю?

– Не знаете?

– Никто не знает. Он сидит здесь с тех пор, как существует мир.

– И давно существует мир?

– Давно.

– А что было до него?

Его лицо исказила непонятная гримаса. Он сказал сухо и быстро:

– Раньше была Вечность. Это очень удачное слово – Вечность. Оно объясняет все и не объясняет ничего. Перед лицом Вечности глупо задавать вопросы, потому что она сама по себе – неразрешимый вопрос, затмевающий все остальные. Раньше была Вечность, вам этого достаточно?

– Честно говоря, не очень, – сказал я. – Вечность не существует сама по себе. Всегда существует что-то помимо нее.

– Я не люблю пустых фраз.

– Я тоже, – сказал я. – И терпеть не могу слово «вечность». Вечности нет.

– А сколько чертей может уместиться на острие иглы?

– Я не знаю, можно ли вам верить… – сказал я.

– Представьте, я тоже.

– Но так мы никогда…

Он не ответил. Его лицо странно изменилось вдруг, словно кто-то невидимый шептал ему что-то на ухо.

– Ну вот. – Он пружинисто выпрямился. – Вот так всегда – ворвутся посреди разговора, и всегда это срочно, до зарезу… Мне пора. Мы еще встретимся в городе.

Он начал таять в воздухе, как Чеширский Кот. Таяло узкое лицо хитрого черта, таяли старомодный костюм и трость. Кресел не стало. Я пошел к шоссе, не оглядываясь на обломки вертолета и куклу-Бауэра.

Мир существует давно. До него была Вечность. Что под этим подразумевается? Иносказание, двойной смысл, метафора? Допустим, возможно, вероятно, не исключено, быть может. Классический набор. Полный перечень уклончивых допущений, крутящихся в мозгу исследователя, занесшего авторучку над первой, чистой страницей лабораторного журнала. Если сравнивать нашу работу с работой хирургов, как это любят делать иные журналисты, то мы очень несчастные хирурги – мы не знаем, каким недугом страдает распростертый под резким светом бестеневых ламп пациент, какой инструмент пускать в дело первым и есть ли вообще смысл резать. К тому же в девяти случаях из десяти пациент оказывается невидимым.

Я поднял руку, и рядом со мной остановился броневик под номером четырнадцать. За ним тоже волоклись трупы. Попахивает средневековьем, но откуда я знаю – обоснована эта жестокость или нет. В особенности если дома у марсианина которую тысячу лет царят покой и благодать…

Лязгнула крышка люка, выглянуло усталое лицо с изжеванным окурком в углу широкого рта.

– В чем дело? – спросил он ватным голосом.

– Подвезите до города, – сказал я.

Он выплюнул окурок и сказал вниз, в люк:

– Ребята, дверь откройте, там человеку до города.

Распахнулась толстая квадратная дверь, и я, согнувшись, пролез внутрь. Там было тесно и темновато. На железных скамейках вдоль стен сидели человек восемь, а между ними на ребристом полу лежало что-то длинное, плоское, прикрытое старым брезентом в заскорузлых кровяных пятнах, и из-под его края торчали обращенные к потолку, к тусклой желтой лампочке носки тяжелых форменных ботинок. Это было знакомо. В свое время мне не раз случалось видеть, как из-под брезента на полу вертолета или броневика с голубой эмблемой вооруженных сил ООН торчат форменные ботинки, почти такие же, как эти… – Здравствуйте, – сказал я, оглядываясь. Двое что-то пробурчали, остальные и ухом не повели. Крайний подвинулся, упорно не глядя на меня, я присел на краешек холодной скамейки…