Космопорт, 2014 № 01 (2)

Владимир Венгловский[6] Месяц ветров

Если стоять на бархане к востоку от Города, то пустыня просматривается далеко-далеко, до самого горизонта. Каждый раз, когда вглядываешься в переливы песка, можно увидеть горные цепи, поднимающие вершины из жёлтого сыпучего моря. А вон там, возле багрового восходящего солнца, русло полноводной реки с песчаными волнами. Всё точно как в книге с картинками, которую читает нам Староста. Только это — ненастоящее, плод воображения, марево над пустыней.

Но заманчивые дали всё равно притягивают мой взор. Изо дня в день. В перерывах между тяжелой работой и занятиями у Старосты.

— Лесс! Бегом к колодцу! Сколько тебя можно ждать?!

Я понял, что меня зовут, только когда крики стали совсем нестерпимыми. Нужно идти к колодцу в центре Города и крутить ручку, медленно поднимая ведро из подземного источника. Да и опускать тоже осторожно, боясь его разбить, уронив с такой высоты. Пятьдесят оборотов вниз и пятьдесят вверх. Вверх — гораздо труднее, до дрожи в уставших руках, потому что ведро идёт полное до краев холодной густой водой. Если тихо-тихо замереть, то можно услышать, как в глубинах земли шумит источник. Он манит и зовёт, поэтому надо поскорее передать очередь следующему работнику, чтобы случайно не сделать шаг.

Мне уже шестнадцать, и я давно тружусь наравне со взрослыми мужчинами.

— Иду, иду-у-у!

Меня особо не ругают за задержки, так как я являюсь ещё и добровольным наблюдателем. Настоящие наблюдатели (вон они — на двух вышках сидят) не замечают красот пустыни. Они высматривают предметы, которые выносят на поверхность песчаные течения. Тогда горожане спешат, чтобы успеть схватить предмет, а если он большой — опутать прочными сетями и притащить в Город, пока песок не поглотил обратно то, что принадлежит пустыне. Порой появляются очень хорошие вещи, добыча которых — праздник для всего Города.

Я люблю рассматривать древние предметы, наверное, так же сильно, как и пустыню. Мне нравится держать их в руках, изучать старинные надписи, пытаться разгадать скрытые значение и смысл.

В этом Анрика очень мне помогает. Это нас и сблизило. В моем доме, где я живу один после смерти родителей, есть древняя часть стены, в которой покоится табличка с едва различимой надписью: «ул… ова, 14». Я не понимаю, что она означает, но каждое утро, когда ухожу, протискиваясь сквозь крохотную дверь, прикасаюсь к табличке, словно к тайнам далёкого прошлого. Анрика, если успевает забежать ко мне в гости, тоже до неё дотрагивается, и тогда наши пальцы иногда встречаются.

Анрика работает на молочной ферме. Свободного времени у неё ещё меньше, чем у меня. Но зато у нас есть занятия у Старосты, где мы все встречаемся — я, Анрика, Стас и Крошка.

Я начал спускаться с бархана, когда увидел…

Что это?!

Вдали на юге, куда никогда не ходят наши охотники, среди утреннего марева пустыни передвигалась тёмная фигура, отбрасывающая длинную тень.

— Путник! — закричал я, не веря собственным словам. — Путник!

«Бом-м-м, бом-м-м», — гулко и протяжно ударил колокол на вышке наблюдателей.

На протяжении всей моей жизни в Город ни разу не приходили чужаки…

Когда папа был жив, он иногда брал меня к ближайшему оазису. Учил натягивать пружину самострела, вкладывать стрелу. Рассказывал, как надо целиться, чтобы поразить паука точно в голову, в нервный центр.

— Вот видишь, — говорил отец, показывая на ближайший скрюченный ствол. — Представь, что это пустынный паук. Бей точно между глаз, сынок. Так. Задержи дыхание, плавно нажимай спуск. Плавно…

Щёлк! Самострел дёргался в руках. Стрела улетала куда-то поверх воображаемого паука и исчезала среди высохших колючих деревьев.

— Да что такое! — сердился отец и отправлялся на её поиски.

До оазиса было несколько часов пути, но я любил приходить сюда вместе с папой.

Мне нравилось наблюдать за коричневыми ползущими деревьями. Их голые ветки с длинными колючками иногда смешно шевелились, словно пытались поймать проходящего мимо человека. Среди деревьев гулял ветер. Казалось, что он живой и с любопытством прислушивается к нашим разговорам. Иногда я даже боялся его ранить, когда чувствовал, что ветер разглядывает мои робкие попытки попасть по мишени.

Здесь можно было легко разжечь костер — хвороста вокруг хватало. Мы сидели с отцом друг возле друга, смотрели на потрескивающие в пламени ветки и молчали. Наверное, отец в эти минуты вспоминал маму. А ещё он рассказывал разные истории из своей охотничьей жизни.

Папа хотел, чтобы я стал охотником, как и он, но я так и не научился тогда попадать воображаемому пауку в голову. Настоящему охотнику это может стоить жизни.

— Кто оставляет такой след? — спрашивал папа, рисуя на песке ряд прерывистых точек с зигзагообразным следом посередине.

Языки костра бросали багровые отблески на рисунок. Чтобы порадовать отца, я напрягал память и отвечал:

— Это пустынная крыса. Вот это её длинные задние лапки, а вот это — след от хвоста.

— Правильно! — радовался папа. — Что ты в таком случае должен делать?

— Я должен пойти по следу и найти её нору.

— А зачем?

— Раскопаю и убью крысу. У неё прочная пушистая шкурка. А ещё — у крыс большие кладовые, куда они стаскивают разные предметы. Можно найти хорошую вещь.

— Молодец! Но про что ты не должен забывать?

— Я всё время должен смотреть, не появился ли где фонтан песка.

Если фонтан замечаешь далеко на горизонте, то ещё можешь убежать. А если ближе… Если зазевался и вовремя не заметил, то можно не успеть до ближайшей каменной гряды, как бы быстро ты ни бегал. Мой отец не успел. Это было давно. Но я до сих пор помню наш отдых и разговоры за костром, хотя время смывает яркость воспоминаний.

Один вечер врезался в память до мелочей. До потрескивания веточек под ногами. До крика летучей мыши, стрелой взмывшей в небо у меня из-под ног. Помню, как изменилось лицо у отца, когда он увидел следы.

Цепочка отпечатков человеческих ног уходила от потухшего костра в пустыню, в противоположную от нашего Города сторону. Поднявшийся ветер заметал их песком, засыпал следы присутствия кого-то чужого.

— Здесь был путник, — прошептал отец.

— Путник! — прокричал я, вбегая на ферму.

Анрика тащила ведро со свежим молоком.

— Я слышала, что звонил колокол. Это действительно пришелец? — недоверчиво спросила она, вытирая руки о передник. — Чужак?

Никто из жителей Города не уходил дальше расстояния дневного перехода. Человеку не выжить в бескрайней пустыне.

Тогда, возле костра, папа иногда вспоминал своё детство. Про то, как приходили путники — скитальцы пустыни. Они приносили новости и предметы на обмен. Но главное — новости. Информацию о событиях в других городах, далёких и доступных лишь одному воображению. Существуют ли сейчас эти города? Мне кажется, что мы одни посреди великой пустыни. Маленькая песчинка, затерянная в бесконечных просторах.

Но путник — вот он, в доме у Старосты. Несколько минут назад я видел его запылённую одежду. Разглядывал самострел, висящий на поясе. Смотрел на незнакомое бородатое лицо, когда чужак отстегнул защитную маску. На большие серые уставшие глаза. Он прошёл к центру Города, сопровождаемый встретившими его охотниками. Протяни руку — и дотронешься. Обычный человек. Но ещё — путник. Чужак.

— Откуда он пришёл? — шёпотом спросила Анрика. — Выходит, что мы не одиноки в пустыне, и где-то ещё, кроме Города, существует жизнь? Другие люди?

Ответа я не знал.

— Пойдём скорее, все уже там!

Все — это Стас с Крошкой.

Я взял Лирику за руку. Её ярко-жёлтые, словно полуденный песок, волосы пахли тёплым молоком. Анрика сирота, как и я. Мою маму и её родителей забрал год чёрного ветра.

Возле дома Старосты было полно народу, люди толпились на площадке около колодца. А вон Стас и Крошка. Они старше и вот-вот должны пожениться. Я украдкой бросил взгляд на Анрику.

— Он в доме со Старостой закрылся. Там охотники собрались. Все, кто сейчас в Городе, — пробурчал Стас. — А нас не пускают.

Возле двери в большой дом Старосты стояли двое охотников. Одного здоровяка с противным красным лицом звали Корк. Имя второго я никак не мог запомнить. Всегда называл его про себя Крысой за плохую привычку тащить всё, что попадает под руку. Особенно у подростков. А ты потом докажи, что это твоё. Не любил я эту неразлучную парочку. Именно с ними ходил на охоту отец, когда…

«Сынок, где бы ты ни был в пустыне, что бы ни делал, ты должен постоянно смотреть, не появился ли фонтан песка».

Над песчаными китами никто не властен. Хорошо, что они не могут добираться до Города — слишком мал уровень сыпучего песка. Слишком высоки здесь скалы под пустыней.

Сейчас Корк и его товарищ мешали любопытствующим пройти к Старосте.

— Идите, идите, чего стали! Успеете ещё наглядеться. Староста про всё расскажет. Дайте путнику отдохнуть с дороги, — кричал Корк.

— Эй, мелюзга! — зло бросил Крыса. — Почему колодец простаивает? Чего мы должны для всех охотиться, жизнями рисковать, когда в Городе одни лентяи?

В этом он прав. Надо работать — не поспоришь. Ладони обхватывают плотную рукоять. Противно скрипит ось ворота. Пятьдесят оборотов вниз, пятьдесят оборотов вверх. Вода выливается в жёлоб, по которому отправляется в водохранилище.

Пятьдесят вниз и пятьдесят вверх. До боли во всем теле. До отвращения к Городу и пустыне. До одного желания — добраться до дома и рухнуть на кровать.

Но я не вижу ни колодца, ни своих рук. Перед глазами великая пустыня и цепочка следов, тянущихся к горизонту. Какие города видел путник? Откуда пришёл? О чём может рассказать нам, просидевшим всю жизнь в одном Городе? Возможно, за горизонтом всё совсем иначе, всё по-другому? Может быть, пустыня заканчивается, и начинается… Что начинается? Вдруг там есть зелёные деревья и трава? Земля, по которой текут настоящие реки?

Воображение уносит меня вдаль. Я вижу города, сказочные и прекрасные. В них живут люди. Другие, не такие как мы. Они веселы и беззаботны. Они не умирают от чёрного ветра. Может быть, люди даже сделали вещи, помогающие им летать, словно птицы.

Куда и зачем летят птицы в месяц ветров? Огромные, свободные и прекрасные, они парят над Городом на недосягаемой для стрелы высоте. Никто не знает, откуда и куда ведет их путь. Курлыкающие призывные крики во время их полётов разносятся над всей пустыней. Зовут за собой…

В этом году месяц ветров уже закончился. Он не соответствовал своему названию — было тихо и спокойно. По небу, догоняя стаи птиц, летели белые пушистые облака. В то утро мы вчетвером сидели на крыше высокого дома. Долговязый Стас придерживал Крошку, которая примостилась у самого края и весело болтала ногами. Анрика неотрывно смотрела на стаю, пролетающую над Городом большим клином.

— Посмотрите, — сказала Анрика, — их ведёт вожак. Неужели он один знает, куда надо лететь?

— Не думаю, — ответил я. — Может быть, он просто самый смелый.

— Как Стас, — рассмеялась Крошка.

— Да, наверное.

— Ну почему у нас нет крыльев? — встрепенулась Крошка. — Вот прямо сейчас взяли бы и улетели.

— Эй, поосторожнее, птичка, не упади, — забеспокоился Стас. — Разлеталась…

— Я маленькая и лёгкая, что мне сделается? Тут и падать-то некуда.

— А я бы и вправду улетела из Города, — тихо проговорила Анрика. — А ты, Лесс? Ты бы смог уйти?

Я хотел сказать, что вместе с ней готов бежать хоть на край света, но поймал её серьезный взгляд…

— Да, — ответил я. — Смог бы. С тобой.

— А давайте все уйдём из Города! — сказала Крошка. — Что нас тут держит?

В это время крылатый вожак закричал, и птицы ещё долго-долго перекликались друг с другом, пока не скрылись за горизонтом. Мы с Анрикой больше не возвращались к тому разговору, но я, порой встречая её пристальный взгляд, знал, о чём она думает…

— Очнись. Очнись, Лесс! Что с тобой? Совсем замечтался. — Анрика теребила меня за плечо. — Ветер! Не видишь — буря начинается!

— Анрика…

Я с удивлением посмотрел на свои ладони с натёртыми мозолями и следы крови на ручке ворота.

Буря налетела на Город неожиданно. Ветер долго подкрадывался, стелясь над песком, стараясь не выдать себя неосторожными порывами. Уже перед Городом он встал на дыбы и в полную силу обрушился на прижавшиеся друг к дружке дома. Улицы оказались в его власти. Ветер выл и хлестал песчаной крупой по крепким стенам. В ярости он пытался поймать хоть кого-то из людей, не спрятавшихся от буйства стихии.

— Я зашла к тебе, а тебя нет! — старалась перекричать ветер Анрика. — К Стасу — у него только Крошка сидит! Ты с ума сошёл! Зачем столько работать? Тебя давно должны были сменить. Ой! — схватилась она за щеку от укола острого камня.

Возле дома Старосты никого. Охотники укрылись внутри. Площадка у колодца опустела. Лишь ветер, поднимающий потоки колючего песка, и мы.

— Домой не пойдём! — задыхаясь, закричал я. — К Старосте, быстрее!

Мы вцепились, вжались в холодную стену, прильнули к ней, как к лучшей защитнице. Одной рукой я держал Анрику (потом на её руке останутся синяки), прикрывал от летящих камней. И мы шли. Вопреки ветру, бьющему в лицо.

Провал двери очень близко…

Три шага…

Два…

Может быть, от голода он совсем потерял осторожность. Может быть, поджидал добычу невдалеке, и буря застала его врасплох. Но сейчас ветер и летящие камни гнали его по улице Города. Восемь лап скользили по бегущему песку и тщетно искали опору.

Пустынные пауки — наши враги. И добыча, если уметь правильно приготовить их мясо. При встрече в пустыне победителем оказывается кто-то один. Либо ты, либо паук. Других вариантов быть не может. Сейчас паук боролся за жизнь, стараясь скрыться от убийственного ветра. Но он увидел двух прижавшихся к стене людей, и инстинкт хищника победил. Передними лапами паук успел схватиться за стену, зацепился, и вот уже пустынный хищник ползёт позади нас. И гораздо быстрее — обязательно догонит.

А до двери целых два шага. Не успеть.

«Сынок, тебе уже шесть лет. Совсем взрослым стал сын охотника. А знаешь, без чего не обходится ни один настоящий мужчина? Держи подарок. Я сам выковал пружину».

«Ой, папа, самострел! Спасибо!»

Он всегда висит у меня под курткой. Маленький по сравнению с другими самострелами. Но такой же смертоносный.

— Держись! — крикнул я Анрике, отпустил её руку, прижал девушку собой к стене, укрыл от кинжальных камней. Ветер унёс прочь мои слова.

Почему я спокоен, и свободная рука, достающая самострел, не дрожит?

Паук замер, словно почувствовал опасность. Зашипел. Красные глаза буравили меня взглядом. Большим пальцем я сбросил предохранитель. Хорошо, что ветер дует в спину и не мешает выстрелу.

Мысль — вспышка, мысль — стрела.

«Бей точно в голову, сынок. Задержи дыхание. Плавно спуск… Эх, опять промазал!»

Мгновение — и мысль ушла. Как и не было.

После того, как маму забрал чёрный ветер, после того, как пески поглотили отца… Я просыпался раньше всех в Городе. Выходил к одинокой мишени позади дома. Натягивал пружину и, глотая слезы, стрелял. Затем подбирал улетевшую мимо мишени стрелу, натягивал пружину и снова стрелял. Снова и снова… Пока, наконец, не стал выдергивать стрелу из чёрного нарисованного центра.

Я никогда не стану охотником. Но отец всегда хотел, чтобы я попадал в цель.

Щёлк! Стрела вошла в голову паука точно между глаз. В нервный центр. Длинные лапы ослабли, разжались, и ветер погнал мертвого паука, ударяя о стены домов, как мешок, наполненный требухой.

Анрика что-то пыталась сказать, но я не понимал её слов. Губы девушки беззвучно шевелились. На мгновение наши уста встретились, и мы ввалились в дом Старосты.

За дверью бесновался ветер, так и не получивший желанной добычи.

Дом Старосты — самый большой в Городе. Здесь мы собираемся на учёбу, здесь в старых шкафах хранятся знания. Длинный коридор ведёт вглубь под землю к нескольким залам.

Сейчас тёмный проход был пуст. Из-под приоткрытых дверей большой комнаты пробивалась узкая колеблющаяся полоса света, и слышался тихий разговор. Я прокрался к двери, заглянул в щёлку, поманил к себе Анрику.

Многие охотники укрылись в доме от бури. Одни сидели полукругом на скамейках, другие разлеглись прямо на полу. Корк устало стоял, опершись о стену. Возле Старосты сидел путник. В его глазах плясали отблески горящей на столе свечи, но, казалось, что взгляд чужака устремлён куда-то далеко, мимо толстых стен каменного дома. Он пронизывал бурю и терялся там, за горизонтом, в неведомых далях.

Путник рассказывал:

— Жители того города разжигают костры на рассвете, и огненные ящерицы приходят на свет пламени. Они садятся вокруг костров, смотрят на огонь, и тогда местные охотники с лёгкостью их убивают. Тот город не знает бедности. Из него отправляются караваны кораблей, везущих прочные шкуры и вяленое мясо. На каждом корабле установлен штырь, погруженный в песок. Человек постоянно бьет по штырю, и тогда по пустыне уходят волны звуков: «у-у-ум, у-у-ум», отпугивая китов.

Путник помолчал, все заворожено слушали.

— Караваны едут далеко, человек должен идти целый месяц, чтобы пройти такой путь пешком. В условленном месте корабли встречают жители Небесного города, ради этого опускающегося на землю. В том парящем над пустыней городе растут настоящие зелёные деревья и благоухают цветы. Там постоянно звучит музыка, так как местный правитель содержит целый оркестр музыкантов. Правда, в Небесный город не пускают чужаков, и я там не был.

— Но зато я бывал восточнее летающего города, в землях песковиков, — продолжил путник. Его речь плавно текла и завораживала. — Добрался туда по карте. Песковики похожи на людей, но людьми не являются. Они свободно проходят сквозь песок, а живут в глубине под пустыней, в подземных каменных пещерах. Во мраке у песковиков светятся глаза, солнце им не нужно, так как они прекрасно видят в темноте. Во тьме пещер они живут, растят детей и умирают, поколение за поколением, как и мы на поверхности.

Жаль, что карту путника в дверную щель разглядеть было нельзя. Но, по-моему, он её ни разу и не разворачивал, и карта лежала в его руках простым свитком.

— Чем дальше на восток, тем выше поднимаются подземные камни. И в конце концов есть такое место, где горные пики торчат над песком. Казалось бы — вот он, камень, можно брать столько, сколько потребуется. Но горы те так крепки, что отколоть кусок не под силу ни одному человеку. В тех местах свирепствуют страшные бури, и песчаные приливы разбиваются о выступающие пики, поэтому люди там не живут. Если выбрать время между порывами ветра и забраться на гору… Море! Оно лежит с той стороны горной гряды, защищённое от ветров и песка. Но не от солнца. Море почти высохло, превратившись в болото, которое за мгновение засасывает любой упавший предмет. Лишь грязевые драконы — крайне опасные создания — живут в том болоте. Синяя полоска воды видна на горизонте. Она блестит в лучах солнца, манит своей недоступностью, так как ничто живое, не обладающее крыльями, не может до неё добраться. А вы знаете, куда летят стаи птиц, проносящиеся над вашим Городом?

В этот момент обзор мне закрыл поднявшийся с пола Крыса.

— Мне кажется, что за нами кое-кто наблюдает, — сказал он и резко распахнул дверь.

Но меня и Анрики около неё уже не было. Громыхая, мы выбежали из дома Старосты, окунулись в порывы ветра и песка. На наше счастье, буря уже истощила силы в безрезультатных попытках разрушить Город и была не опасна. Мы бежали по улицам, и наши сердца бешено колотились в созвучии друг с другом.

— Уйдём, сегодня же и уйдём, — в запале сказала Крошка.

Мы сидели в доме у Стаса, и Анрика в который раз пересказывала друзьям нашу историю.

— Уговорим путника взять нас с собой, — добавила Крошка, — и уйдём!

— Я тоже не хочу здесь жить, — сказала Анрика. — Как мы можем существовать в тесных стенах Города, когда на карте путника нарисовано столько чудесных мест? Как мы вообще могли прожить здесь всю свою жизнь до сегодняшнего дня?

— Старосте это не понравится, — тихо произнес Стас.

— А если путник не возьмет нас с собой? — спросил я. — Вдруг навсегда захочет остаться в Городе?

— Тогда уйдем сами! — сказала Крошка.

— Ага — до первого песчаного кита, который нас съест, — развеял я мечты. — Без карты путника, на которой указаны поднявшиеся к поверхности каменные гряды, в пустыне не выжить.

— Надо идти и просить его взять нас с собой прямо сейчас! Либо достать карту и скопировать.

— Ночью?

— Да! Спрячемся и будем дежурить, чтобы путник без нас не ушёл.

— Решено, — подытожил Стас. — Идём.

Ночной Город пуст и безмолвен, лишь качается, скрипит на ветру возле колодца одинокий фонарь с горящей внутри свечой. Над Городом — огромная, на половину неба, луна. Кажется, что весь песок в пустыне шевелится в её холодном свечении, рвётся в небо.

Мы сидим тихо-тихо, спрятавшись за стеной пустого дома. Ждём.

Раздался едва слышный стук. Ночная бабочка бьется о фонарь? Нет. Рука Анрики крепко сжала мою ладонь — это слышны шаги и тихие голоса в доме у Старосты. На пороге появился путник, а следом за ним седой старик — наш Староста. Последним вышел Корк.

Путник некоторое время любовался небом.

— Красивая сегодня луна, — наконец сказал он.

— Такая, как и каждый день, — буркнул Староста. — Собираешься уходить?

— Пока нет, — ответил путник, — хочу немного у вас пожить.

Они помолчали.

— Зачем ты это всё рассказывал? — спросил Староста, глядя в глаза путнику. — Эти свои небылицы.

— Небылицы?

— Дурак! — воскликнул старик. — И ты, и я прекрасно знаем, что это всё ложь. Пустыня мертва! А ты прячешься за своими красивыми сказочками, живёшь глупой мечтой.

Путник не отвёл взгляда от колючих глаз старика.

— Да! Живу! Каждый человек имеет право на мечту, в том числе и жители вашего Города. Думаешь, сидеть в этом умирающем месте лучше, чем жить с мечтой в душе?

— Чтобы умереть с мечтой в душе! Если кто-то решит уйти с тобой в пустыню, наслушавшись твоего бреда, то его там ожидает только смерть. А дети? Считаешь, что они не побегут в пасти к китам после твоих сказочек? Тебе не приходит это в голову, когда ты рассказываешь свои небылицы? Убирайся! Уходи прямо сейчас!

Путник покачал головой.

— Нет, я не могу уйти один, — тихо сказал он. — Я такой же упрямый, как и ты. Мне нужны спутники, чтобы продолжить поход к краю пустыни.

— Эх! — Староста махнул рукой. — Дурак! Корк, ты знаешь, что делать…

Старик вошёл в дом и хлопнул дверью, Корк с путником замерли друг против друга. Их руки застыли возле висящих на поясах самострелов.

Как? Как нам быть? Казалось, что грохот наших сердец разносится по всей площади. Ногти Анрики впились в мою ладонь.

Мгновение — и всё произошло. Корк выхватил самострел, но путник успел первым. Щёлкнула пружина. Корка отбросило в сторону. Одновременно раздался второй щелчок, и стрела пробила тело путника. Со спины. Зазубренное острие вышло из груди, тёмная в свете луны кровь брызнула на песок.

Я зажал Анрике рот.

— А-а-а, дьявол, он мне руку прострелил, — извивался Корк, пытаясь вытащить стрелу.

— Ну-ну, всё могло быть и хуже, — сказал Крыса, выходящий из темноты брошенного дома.

Мы вжались в песок. Крыса прятался буквально в десяти метрах от нас.

— Зачем вы поспешили? Я бы всё равно пристрелил эту падаль, как и собирались. — Крыса наступил ногой на мёртвое тело и выдернул стрелу.

— Больно, д-дьявол!.. — стиснув зубы, простонал Корк. — Займись вещами, а тело — в пустыню.

— Не впервой, не учи ученого, — ухмыльнулся Крыса.

Корк поднялся и, шатаясь, вошел в дом. Крыса перевернул тело путника и принялся рыться в залитой кровью одежде. Довольно хмыкнул, видимо, нашёл что-то ценное. Достал из кармана маленькую окровавленную книжку, покрутил в руках и бросил в груду веток. Туда же последовала и опустошённая сумка вместе с картой. Чиркнуло огниво, загорелось пламя. Крыса схватил тело путника за ноги и потащил в нашу сторону.

Я снял самострел с предохранителя. Показалось, что лязг металлической скобы эхом прокатился по площади. Крыса замер и насторожился. Он всматривался в темноту и словно даже принюхивался к запахам. Наконец, охотник быстро-быстро поволок мертвого путника, взяв несколько правее, и исчез во мраке между домами. Я выскочил из укрытия, бросился к костру, выхватил из него сумку и книжку, затоптал трещавшее пламя.

Вперёд! Надо быстрее бежать с этой площади, пропахшей кровью.

— Они придут за нами, — плакала Крошка.

Стас её обнял, плечи девушки вздрагивали в такт тихим всхлипываниям.

— Не придут. Нас никто не видел, — шептал Стас, прижав к себе Крошку и гладя её по русым волосам.

Я встретился взглядом с Анрикой, достал из обгоревшей сумки карту, развернул. Руки дрожали. В глазах рябило от значков и линий. Вот нарисован город, но не наш — чужой. Город перечёркнут чёрными линиями — крест накрест. Вот ещё город — и снова крест. Ещё и ещё…

Кресты, соединённые пунктирными линиями невидимых дорог, покрывали всю карту. Они сидели, словно пустынные пауки, вцепившись в бумагу скрюченными лапами. Перечёркивали надежду.

Я схватил книгу-дневник убитого путника. Обгоревшие страницы скрывали написанную историю. Можно было прочитать лишь несколько строчек в начале и в конце дневника.

«Уровень песка поднялся, кит сумел добраться до города. Города больше нет. Все погибли. Я выжил. Ухожу в пустыню».

И ещё…

«Весь мир мёртв. Города мертвы. Болезнь, чудовища и песок поглотили их всех. Везде только смерть. Я один во всей пустыне».

Кресты, уничтожившие города на карте, плясали перед глазами.

Путник так и не успел сделать следующую запись в дневнике — про наш Город.

Нет больше пустынных кораблей и летающих городов. Нет песчаного народа и высыхающего моря. Больше ничего этого нет…

И не было.

— Он всё это выдумал, да? — тихо спросила Анрика. — Он соврал?

— Путник подарил нам свою мечту, — ответил я. — Рассказал про то, во что хотел верить сам. Он жил надеждой.

Я обвел взглядом Анрику, своих друзей — Крошку и Стаса.

— А карта… Это ведь всего лишь карта. На ней всегда можно нарисовать свой собственный путь.

— Мы всё равно уйдём, да? — посмотрел на меня Стас.

— Да, — сказал я.

А утром они передумали, Стас и Крошка. Они остались в Городе. А я и Анрика ушли.

Собравшись, ушли на рассвете туда, куда летят в месяц ветров огромные свободные птицы…