5. Партия Землекройки


Лети, лети, лепесток, лети скорей со всех ног,

Лети с большой высоты, минуя все блок-посты…

Обратный путь из обители породительницы всех разумных рас я запомнил как-то смутно. Видимо, потому, что шел, словно кадавр, запущенный на автовозврат через единожды разведанное минное поле. Подгорная принцесса тоже двигалась словно в трансе, но для нее все произошедшее хотя бы было нормально. Обычная для ее высшего рода религиозно-бытовая практика — обращение к первопредку.

Меня же от мифа о сотворении отделяла несколько большая дистанция, и столь внезапное сокращение ее до нуля далось нелегко. Так горожанину кажутся бесконечно удаленными события, имевшие место до основания его города. Сказки родных стен надежно ограждают от преданий древности, и встреча с их действующими лицами представляется совершенно невозможной, даже если те наделены вечной жизнью, предполагающей, что те и поныне где-то пребывают.

Масштаб у нас нынешних, что ли, не совпадает с легендарными…

Однако теперь совпал. Причем если гномы хоть раз в поколение пересекались с самой Породительницей в лице представительниц царственного рода, то из сторонних разумных я, похоже, первый, кто за пару тысячелетий удостоился чести лицезреть Каменную Птицу. Не будь у меня опыта знакомства с Великим Все в подвластных тому меканских топях, не знаю даже, как бы смог выдержать подобное. А так просто принял к сведению, что не один он все еще недалек от вмешательства в дела смертных, от которых младшие, эльфийские боги уже самоустранились, а еще не явленный Бог Людей пока не добрался…

Тем не менее, несмотря на все самоуговоры, на душе все же остался некий осадок от столкновения со столь древней и сверхъестественной сущностью. Когда на позиции рвется один тесайрский файрболл, это случайность, а когда два — уже обстрел, или, как говорят умники из книгочеев, тенденция. Вот ее-то, проклятой всеми демонами любого ранга снизу доверху, теперь и приходилось всерьез опасаться. Этак, не привели Судьба, я когда-нибудь и с Перводраконом повстречаюсь подобным образом, если только не с нею самой…

Будучи вымотаны недлинным, но до предела насыщенным событиями днем, мы с Тнирг повалились спать даже без ужина, никак не отпраздновав свое обручение высшей силой. Тем охотнее пришлось приняться за готовку наутро, порядком подмерзнув за ночь. На сковородку жира почти не попало — все пришлось слить в жаровню, чтоб хватило и на еду, и на кипяток.

Впрочем, истощение запасов гномь не волновало, потому что на следующий день ею планировалось возвращение к оседлой жизни в лице гостеприимства Великого Шамана, о котором она условилась при передаче задатка. Причем упор делался на то, что завтра дойти до места обитания Сантуцци я должен один, без малейшей помощи. Оно и понятно, раз подгорной принцессе не следует показываться перед соплеменниками, но как в таком случае она сама попадет по столь тщательно вдалбливаемому адресу, мне пока было не ясно.

Наверное, из-за того, что размышления об этом сильно меня отвлекали, уже при последнем инструктаже я и оговорился, назвав тот отнорок тракта, который вел к дому цизальтинца, Задним ходом.

— Запомни, ЭТО называется Восточными Воротами!!! — взорвалась кронфройляйн не хуже файрболла.

— А Западными тогда что? — появилась надежда отвлечь ее вопросом.

— Ничего! — неожиданно ответила Тнирг с еще большей резкостью и не менее сердито пояснила: — Подгорье не желает принимать ничего, что приходит с запада. А что-то отдавать западу — тем более.

— Ничего, стало быть… — я распробовал на вкус ее решительную отповедь. Очередную реплику — «А я тогда как же?» — мне удалось проглотить очень вовремя. Похоже, после многих лет тренировки я научился-таки держать язык за зубами, когда требуется. Остается понять, к добру это или к худу…

Наконец адрес был заучен, а путь пересказан не единожды, так, как было объяснено, и своими словами. Поворчав еще немного для порядка, гномь собрала не распакованные со вчерашнего вещи, связав кладь в узлы для переноски в одиночку. Можно было сниматься с места, однако она озабоченно уставилась в одну точку и задумчиво пробурчала:

— Ладно. Меня-то никто не увидит…

Я предпочел поверить подгорной принцессе на слово, не задумываясь над способом, который без всякой магии сделает ее невидимкой. А мне и прикидываться особо не надо — кому меня здесь опознавать!

Однако у гноми на этот счет оказалось совершенно иное мнение.

— Вот с тобой что делать, надо еще подумать… Уж больно приметен, не по-нашему.

В ее словах был резон, если вспомнить, как обычно выглядят что трансальтинцы, что обитатели Цизальтии. А иного человека под горой не встретишь. Вот только в кого из них собралась превратить меня дотошная конспираторша? Как-то слабо я себя представлял что в пледе и коротких штанах фольксдранговца, что в замшевой бахроме и перьях воина Союза Племен.

Ответ на этот животрепещущий вопрос не заставил долго ждать. Тнирг обошла вокруг один раз, другой, придирчиво разглядывая мой облик, не слишком презентабельный от недели подгорного быта…

— Придется бриться, — решительно изрекла она. С этим я бы и сам согласился, если бы не дополнение: — Совсем. По-трансальтийски.

— Мне?! — не сдержал я возгласа.

— Ну не мне же!

Это да, представить бритого гнома даже я оказался не в состоянии. Тем более гномь. Кронфройляйн нашу… подколодную. Вождиху и правительшу Бессловесных, то есть Бессовестных стран, в недалеком будущем…

Которое никогда не наступит, если я тут буду вовсю кочевряжиться и изображать из себя эльфа-модника. Ну похожу чуток с альтийским гребнем, невелик позор. Некоторые всю жизнь этак выглядят, причем люди, как на подбор, уважаемые, даже в чем-то солидные, невзирая на несерьезный облик. Тот же Дитрих Плюс-Минус, к примеру…

Представший перед внутренним взором образ бергфебеля Троммельледера отрезвил меня окончательно, а заодно подсказал, с кого следует копировать повадки трансальтинца. Более подходящий образец для подражания трудно было и представить.

Окончательно примирившись таким образом с грядущими переменами в облике, я задумался уже об их практической стороне. То есть о том, каким именно образом буду избавляться от излишков растительности на голове. По всем раскладам получалось, что, кроме собственного тесака, надеяться особо не на что. Вот только его пригодность к бритью такова, что я, почитай, вторую неделю обхожусь без этой процедуры, уповая на то, что гномам с их мохнатостью вид небритой человеческой рожи не кажется чем-то нарушающим нормы приличия. Может, даже наоборот, уважением местных нравов…

Делать нечего. Вытащив клинок из ножен, я примерился к наиболее подходящему для заточки выступу стены и с отчаянным визгом принялся возить лезвием по камню. Эх, жаль, мыла нет и не предвидится…

Тнирг с неподдельным недоумением наблюдала за моей самоотверженной деятельностью. Увиденное настолько ошеломило ее, что способность задать вопрос вернулась к ней лишь спустя долгую минуту.

— Это… зачем еще? — судя по интонации, гномь вполне допускала, что в ответ на прозвучавшее предложение я собираюсь снять с нее голову.

— Бриться! — вложил я в ответ все свое раздражение.

— Этим?! — ее удивление оказалось столь искренним, что я даже засомневался: действительно, в своем ли я уме — корябать себе башку этаким тупарем?

Однако причина недоумения моей спутницы крылась в ином. Гномы неспроста имеют ко всему особый подход. Вот и тут достойная представительница подгорного племени не посрамила честь рода. Вместо дальнейших рассуждений она отобрала у меня тесак и принялась рыться в ворохе своих бесчисленных одежек, пока не извлекла из-под какой-то из них очередной кисет, в котором обнаружилась ничем не примечательная каменюка. Зачем таскать ее с собой, если вокруг такого добра — завались и тресни?!

Неожиданно в свете шахтерской гнилушки каменный желвак полыхнул глубинным, полупрозрачным золотистым сиянием, словно кусок огрского твердого меда. А пластинка, отслоившаяся от него после точного удара обухом тесака, и вовсе оказалась лишь слегка дымчато-желтоватой на просвет. И судя по тому, как осторожно обращалась с нею Тнирг, к тому же была исключительно острой.

— Вот. А то еще пол-башки себе снесешь этим угробищем, — буркнула гномь вместо пояснения, протягивая мне тесак обратно.

Ну да, у гномов же под каждое дело свой инструмент наособицу, не имеющий ничего общего с теми, что наверху, на земле. Вот и для бритья не железяка какая, что тупится, ржавеет, дерет шкуру и заносит в ранки заразу, а одноразовое каменное лезвие… Только зачем вообще бритвы пятым детям Первосуществ, с их-то неистребимой мохнатостью?

На некоторое время я всерьез задумался. Затем понял. И наверное, густо покраснел.

Так или иначе, за время моего замешательства кронфройляйн окончательно взяла дело изменения моего облика в свои руки. Скрутила одеяло наподобие пледа через плечо, выдернула штанины из ботинок, закатав выше колен. И принялась за главное.

Мыла нет — а остаток жира из жаровни на что? Зеркало — вон, целое озеро подземное, смотрись не хочу. Хотя пока еще было рановато оценивать результаты ее трудов.

Долгую дюжину минут гномь возилась с моей головой и физиономией, придавая форму изрядно отросшей бородке. Против ожидания, несмотря на все варварство прилагаемых средств, ощущения были вполне терпимы. Едва ли не приятны — насколько вообще может быть приятным возня с острыми предметами в непосредственной близости от ушей и глотки.

Наконец не менее чем троекратно оглядев плоды своих трудов со всех сторон и подправив одной ей видимые недоделки, Тнирг сочла свою работу исполненной. Кивнула — больше себе самой, чем мне — и отошла в сторону, вытирая засаленные ладони о полы пончо.

Осторожно повертев башкой, я убедился, что ничего от нее отваливаться не собирается. Поднялся с камня, прихватив с собой гнилушку, и подошел к берегу озера. Как ни старался не нарушить его гладь, пару камешков все же столкнул, и замер, ожидая, пока вода успокоится.

Наконец рябь, разбрасывающая бесчисленные блики, сошла на нет. Теперь можно было разглядеть свой новый облик во всех подробностях…

Каменная бритва, жир, пыль и копоть оказались способны на чудеса — более разбойничьей трансальтинской рожи мне в жизни видеть не приходилось. Этому парню явно не требовалось от жизни ничего другого, кроме бочонка пива, шмата сала и доброго мордобоя. Ах да, еще бы хорошее факельное шествие для полного счастья!

Разбив ладонью устоявшуюся было гладь, я плеснул в физиономию и на макушку по паре пригоршен воды и как следует растер все, что возвышалось над воротом куртки. Не помогло. Рожа мокрого альтийского бандюгана располагала к себе ничуть не больше, чем рожа того же бандюгана, только засаленного. Смущаясь, я обернулся к подгорной принцессе. Конечно, это ее собственная заслуга, но как теперь родовитая гномь будет чувствовать себя в подобном обществе?

— А ты еще и хорошенький… — кокетливо протянула пушистая негодяйка.

Вот после этих слов меня можно было уносить в кульке россыпью. Или тащить от озера в темный угол прямо за ноги…

По счастью, ничего подобного царственная инсургентка проделывать не собиралась, поскольку занялась некой деятельностью, не в пример более непонятной по смыслу и назначению. Стянув через голову и вывернув наизнанку самое большое, верхнее пончо, она начала прихватывать его края крупными стежками здоровенной иглы с тянущейся за ушком вощеной бечевкой. При всем желании я не мог взять в толк, зачем портить хорошую вещь. Надоело носить — мне бы отдала. Оно у нее длинное, а в сырых окраинных пещерах, где мы ютимся изо дня в день, никакая одежка не будет лишней!

Однако на этом порча имущества сумасбродной гномью не прекратилась. Еще одно пончо пошло на лопасть, закрывающую эту сумку чудовищных размеров, а в заплечные лямки превратилась добрая дюжина витков страховочного шнура.

Для чего пригодна такая тара, я потихоньку начал догадываться уже тогда, когда Тнирг зашивала дырки для головы обоих накидок — но не так чтобы плотно, а наоборот, оставляя изрядные щели для дыхания.

Что ж, несколько миль протащить на себе некрупную девчонку — задача пусть нелегкая, но вполне исполнимая. В конце концов, присесть, чтобы передохнуть, мне никто не запретит. Это только в сказках сестер Грипп трансальтинка Марьхен чуть что, шпыняла несшего ее домой старшего из троих медведов молодецким окриком из своей лубяной торбы. Сейчас же транспортировка предстоит по обоюдному согласию, при полном взаимопонимании сторон.

Одно только беспокоило при каждом воспоминании о своей ныне совершенно бандитской роже и небогатом тряпье. А именно — предполагаемое обилие блюстителей порядка с бляхами, с коими лучше не вступать в пререкания.

— А как спросят меня с тобой в мешке, где спер такую кучу барахла — что отвечать? — задал я вопрос подгорной принцессе, не откладывая в долгий ящик.

— Да ничего, — кронфройляйн, ничуть не удивленная моей недогадливостью, прервала фразу, перекусывая бечевку, затянутую в конце очередного шва. — Я сейчас пришью тебе знак, с которым ничего не будут спрашивать.

— Это какой же? Старьевщика, что ли?

— Не, старьевщики все цизальтинцы. Это их промысел — орать по тоннелям «Веккьо компраре!» — гномь опять вгрызлась в шпагат и неразборчиво пробубнила: — Погоди чуточку.

Пришлось подождать, пока она приспособит на полость сумы косой шеврон из бирюзовой и коричневато-охристой шелковых лент, с явным сожалением извлеченных из самых дальних закромов ее поклажи. Прихватывая шелк каждые полфута парой грубых стежков, подгорная принцесса, искусная в шитье столь же условно, как и в прочих делах, требующих сноровки рук, закрепила ленты столь же корявыми бантами. Остаток зелено-голубой и ореховой лент гномь вывязала особенно сложным узлом с большой петлей и болтающимися концами и отложила в сторону, а затем, позабыв о моем любопытстве, принялась набивать углы готовой сумы барахлом помягче, готовя себе гнездовье на долгий путь.

— Так кем я пойду? — повторил я вопрос, подавая ей вещички, снова раскиданные по пещере на многие футы.

— Кукольником бродячим, — объяснение оказалось кратким и закономерным, но его продолжение поставило меня в тупик. — А в мешке как бы куклы. Причем такие, что никто не полезет.

— Кусачие, что ли? — не понял я. С чего бы нормальному подгорному жителю бояться каких-то там кукол?

— Вроде того… Помоги влезть, — гномь наконец сочла, что тара для ее переноски обустроена достаточно уютно, и занесла ногу внутрь.

Придерживая край и замшевую лопасть, я дождался, пока она усядется поудобнее, и подал оставленные напоследок свертки. Но когда из вороха вещей уже торчал только нос пушистой девчонки, случилась небольшая заминка.

— Подай ленты! — из кисетов и свертков выпросталась мохнатая лапка в перчатке без пальцев, указывая на бирюзово-охряную шелковую петлю.

Не понимая, я покорно подобрал ленты за узел и протянул ей, нагнувшись над разверстой сумой. Цепко ухватив искомое, Тнирг совершенно внезапно вцепилась мне в плечо другой рукой и тут же накинула шелк на склоненную шею.

Дернувшись, я распрямился, недовольно вертя головой и оттягивая от горла скользкую ткань. Никогда не терпел шарфов и галстуков, лучше уж подобрать куртку с глухим воротом под холодную погоду.

— Это еще зачем? — естественный вопрос перед тем, как избавиться от нежданной обновки.

— Цеховой знак, — коротко ответила гномь, вновь зарываясь в барахло. — Без него точно привяжутся.

Раз так, придется терпеть. С таким аргументом не поспоришь, как ни хочется. Сообщества уличных балаганщиков тем суровее в уставе, чем мельче и бедней, и не дай Судьба хоть в малости отступить от их многоступенчатого ритуала с тайными знаками и выверенным нарядом. Куда там анарисским вольным каменщикам до каких-нибудь бродячих шарманщиков с их кадорганчиками, заклятыми на непрерывную игру…

Осталось взвалить на себя здоровенную суму, обвешаться прочим барахлом, не вместившимся в нее, и последовать заранее указанным путем. На счастье, пещера попалась прямая и ровная, без поворотов и ответвлений, в которых мог бы заблудиться сам, и без выступов, о которые могла бы удариться не слишком надежно упакованная подгорная принцесса.

Первые минут десять я то и дело оглядывался назад, проверяя, не задевает ли моя ноша стенки хода, но затем перестал. Во-первых, опасность ударить сумой о выступы камня не слишком узкой пещеры возникала только при повороте, а во-вторых, впереди определенно ожидалось кое-что более примечательное, если судить по доносящемуся шуму и гвалту. Похоже, впервые за все эти дни наш путь грозил вывести к населенным и весьма оживленным местам.

Так оно и оказалось. В проеме, выходящем в гостоннель, уже издали виднелось мелькание многочисленных фигур, а время от времени и проплывавшая с гулом темная масса. Отсюда не удавалось разглядеть, что это такое, но последние сомнения в том, что мне вот вот предстоят обжитые места, исчезли именно при виде этих ползучих громадин.

На последних ярдах перед выходом я чуть сбился с шага и притормозил, опасаясь с налета выскочить в толпу, спешащую по своим делам. Остановка объяснялась просто и смешно — отвык я как-то от многолюдья не то что городских, а даже деревенских масштабов. И не за последние дни, а с тех пор, как поселился в замке Стийорр. Кратковременные набеги оттуда на город не в счет, от них привычка к людным местам не восстанавливается.

Гостоннель, ведущий к рынку, оказался местом не людным, скорее уж гномным. Мохнатых отроду физиономий в потоке было ощутимо больше, чем плохо выбритых или вовсе гладких, причем последние принадлежали не только женщинам, но и немногочисленным мелким зеленым гоблинам. На меня никто не обращал внимания, несмотря на диковатый облик, и это яснее ясного указывало на знакомое по Анариссу равнодушие большого города. Пусть пока я попал лишь на самую его окраину, но по крайней мере, это уже не заброшенные кварталы с патрулями и одинокими сторожами, как раньше.

Окраина определенно была рабочей, поскольку все, кто по разные стороны каменной перегородки шел по тоннелю туда или сюда, несли какой-нибудь горный инструмент и погашенную рудничную лампу в медной сетке. Лишайники повышенной светимости, старательно разведенные казенными садовниками на стенах гостоннеля, давали освещение, вполне достаточное для того, чтобы можно было экономить каменное масло в личных коптилках.

Мое самодельное одеяние тоже не слишком выделялось среди затрепанного брезента рабочих пончо, а уж выбритых по-трансальтийски гребней вокруг было просто море разливанное. Напротив, цизальтийских мужских кос, проплетенных бисером и сколотых перьями у основания, совсем не было видно. Только женские, поскромнее — племена с той стороны Альт предпочитали посылать на работу своих скво, не достигших возраста замужества.

Впрочем, судя по широким ремням на головах, молодых цизальтинок хотя бы не ставили на рубку породы. Только на оттаскивание, по их привычке переносить таким же образом весь нехитрый скарб племени. Осанка скво от этой работы получалась на редкость гордой, хотя и несколько деревянной. На фоне размашисто движущихся трансальтинцев и деловито переваливающихся гномов девушки выглядели поплавками, ритмично подскакивающими в волнах: вверх-вниз, вверх-вниз…

Впрочем, скоро мне довелось увидеть нечто, в сравнении с чем все особенности походки подгорных работяг забылись раз и навсегда. Не будь я и без того приметен со своей сумой и бирюзово-охристой шейной повязкой, мое изумление при виде зрелища, явившегося из дымки в конце тоннеля, сходу выдало бы чужака.

Со знакомым уже гулом и перестуком из сырой мути надвинулась неразличимая издали масса со световым пятном фонаря над ней. Самым же странным было то, что непонятная громадина приближалась ровно посреди широкого прохода, словно поглощая перед собой каменную перегородку из массивных блоков со стальным брусом поверх. Блики светильника отчетливо плясали на металле, обрываясь почти под ней. На миг опершись свободной рукой на сталь бруса, я почувствовал дрожь и сотрясение, бегущие по стали.

Народ впереди неохотно, но без страха или лишней спешки расступался перед накатывающей массой на пару ярдов в каждую сторону. Не дожидаясь приближения непонятной громадины, я поспешил отойти подальше, развернувшись своей ношей в сторону от раздавшегося прохода.

В этот момент за надвигающимся высоко поднятым фонарем сквозь пещерную дымку проступили пары размеренно качающихся массивных штанг. И наконец непонятное сооружение приблизилось настолько, что я смог разобрать его устройство. Более всего оно походило на длинную гроздь огромных чересседельных сумок, навешенных на раму с катками под ней, оседлавшую срединную перегородку тоннеля. Разве что вместо кожаных емкостей по бокам рамы красовались гигантские корзины и лари. В движение гномская повозка приводилась голенастыми кадавризированными ногами, а управлялась важного вида мохнорылым носителем бляхи поперек себя шире, который восседал между ними, прямо под фонарем. От его рычагов и педалей тяги уходили назад к следующей раме, сцепленной с первой, и дальше, еще к одной. Между грузовыми секциями и позади состава мерно ходили туда-сюда штанги таких же тяговых лап.

Однако… И в наших шахтах по дубовым рельсам ездят вагонетки, но им по малости размера хватает тяги самих шахтеров или упряжных безрожек. Рогача в забой не загонишь, а кадавризировать каждую вагонетку дороговато встанет — такую упряжку имеет даже не каждый из высокородных. Тут же рельс всего один, зато металлический, да и на тягу подгорные жители не поскупились.

Правда, при таких расходах они почему-то не нашли средств на простенькую систему управления. Каждый размах ходовых штанг повторял движение рычагов здоровущего возницы, отчего казалось, что он вручную тащит весь поезд. Педаль- подножка, скорее всего, являлась тормозом для недокадавризированного транспортного средства. Неясным теперь оставался лишь один вопрос: как два груженых поезда предполагают разминуться при встрече на единственном рельсе?

Ответ на него я получил незамедлительно. Позади послышался такой же гул с перестуком, и оглянувшись, я увидел другой состав — всего из двух секций, зато нагруженный стопками чугунных чушек на открытых платформах. Возница, тощий и жилистый даже под мехом и многослойными одежками, вовсю перебирал рычагами, стараясь замедлить движение состава.

Гном передо мной тоже принялся орудовать тягами и обеими ногами жать на педаль-подножку. Затормозить обоим удалось примерно в полудюжине ярдов друг от друга, аккурат напротив меня с подгорной принцессой за плечами. От обалдения я застыл, чуть не вдавив ее в стену, и только вертел головой, вслушиваясь в разгорающуюся перебранку.

— Моя дорога! — первым заявил свои права толстяк.

— Нет, моя!!! — голос у жилистого был пронзительнее.

— Глаза разуй, кальцит толченый! Я длиннее! — это заявление более плотного и низенького гнома было мне совершенно непонятно.

— Сам кальцит! Гипсовая голова! Зато я тяжелее буду! — слышать ответ тощего было тоже странновато.

— Да разуй уже глаза, у меня ж три против твоих двух! — зашел с непонятного козыря его противник.

— А гружен ты чем?! На мне восемьдесят шесть тонн слитка! — отбрил его второй.

После этого хотя бы стало понятно, что достопочтенные возницы имеют в виду не свои телесные качества, а размер и тяжесть вверенных им составов. Последний аргумент более «длинному» явно было нечем крыть, и крякнув, он пробурчал:

— Твоя дорога…

В ответ «тяжелый» только молча кивнул и задвигал рычагами, примеряясь стронуть с места свой состав. Интересно, каким образом проигравший спор будет уступать ему место на пути? В сторонку отойдет, что ли?!

Ожидая этого, я чуть было не попятился при первом же намеке на движение трехсекционного состава. Но догадка оказалась ложной — вовсю ворочая рычагами, проигравший возница заставил все четыре пары тяговых ног растопыриться суставами в стороны. Законтрив управление, он с силой потянул за похожий на петлю рубильник, и тут же суставы с лязгом поползли вверх по ходовым штангам, вознося рамы с колесами над единственным рельсом. Когда шест с фонарем уткнулся в потолок тоннеля, подъем прекратился, и тут же второй состав пополз вперед, пробираясь под первым. Металлический скрип опор по щебню прокатился мимо меня и вновь сменился скрежетом и визгом суставов по штангам. Катки лязгнули, касаясь рельса, тяговые лапы вернулись в ходовое положение и тяжело заскребли, разгоняя секции.

Для окружающих в этой сцене не было ничего необычного, так что меня давно уже обтекал поток работников, идущих со смены или на смену. Разве что не толкал никто по причине громоздкости моей ноши. И то кто-то не удержался от замечания:

— Эй, парень, чего застыл? Твои куклы скоро сами запляшут прямо в мешке!

Оглянувшись назад, я облегченно перевел дух: никакого шевеления в суме не наблюдалось. Впрочем, вздумай Тнирг брыкаться, чтобы поторопить меня, я бы и сам это почувствовал без посторонних указаний. Однако и без ее погонялок нечего стоять столбом, а то до Ярой Горки предстояло отшагать еще три станции. Как выглядят эти станции и пункт назначения, я не особо представлял, но, оценив повозки подгорного народа, уже понял, что ни с чем их не спутаю.

— Что, впервые носишь фоллиг-пуппхен? — не отставал все тот же доброжелатель. — Я сам тоже замучился, когда таскал такой мешок…

Оглянувшись через плечо, я хмуро глянул на сочувствующего. От меня самого он отличался мало — такое же явно самопальное пончо, под которым виднелась потертая униформа, и даже свежепробритый гребень над щетинистой физиономией похож точь-в-точь. Только черты лица, скалящегося в ухмылке, помельче да поуже, как у лисовина, и колер столь же рыжий.

Ну, да в Нагорье все хищники ведут начало от лисьей породы. Лисопарды, лисомахи, лисовыдры, бэрфоксы… Тот же фоксквиррелл, памятный по Огрским горам, тоже отсюда. Хотя он уже и не хищник почти, а всеядный, как и бэрфокс. Так что при всем своем дружелюбии незваный прохожий мог оказаться довольно опасным.

В ответ на его ухмылку я лишь буркнул что-то невразумительное и наддал ходу, поддернув веревочные лямки. От этого невидимая в суме гномь чувствительно трепыхнулась, лягнув меня в поясницу, но доброжелатель не заметил этого, стараясь не отставать. А самое главное — он не прекращал молоть языком, ободряя и подавая какие-то невразумительные советы:

— Да ты не робей, назема! Будешь ставить ширму на Ярой Горке, найди место поближе к цизской слободке. Скво днем на работе, забаве не помешают.

Я понятия не имел, чем забава с куклами может быть обидна для горячих альтийских девиц, но совет явно оказался дельным — не вовремя оказавшись рядом, одна из помянутых рыжим цизальтинок с ремнями носильщицы на голове махнула рукой, норовя отвесить лисовину затрещину. Тот с немалой сноровкой увернулся, не желая попадать под явно тяжелую ручку скво, и чуть не налетел на ее товарку. Закрутившись между суровыми обитательницами дальней стороны Альт, которые норовили огреть его сдернутыми с голов ремнями, он наконец-то отцепился и исчез в толпе, напоследок проорав:

— Заходи в «Пьяную эльфь»!!! Спроси Торвальдсена, меня там все знают!

Только после этого я смог вздохнуть с облегчением. Терпеть не могу с глубокомысленным видом поддерживать разговор, суть которого мне в принципе непонятна. Но один момент из услышанного был абсолютно ясен: пока я таскаюсь с кронфройляйн за спиной, ничего похожего на ширму лучше не разворачивать. Особенно в цизальтинской слободе, если судить по реакции пламенных скво на одно упоминание о такой возможности. Да и «Пьяную Эльфь» — вот ведь истинно гномское названьице! — лучше по возможности избегать, чтобы не налететь на это лисье рыло.

Советчик не просто поразительно смахивал на меня по стилю внешности, но вдобавок еще и оказался таким же чужаком. Судя по имени, он не со здешних гор, а с северных, с окраин все той же Огрии. Туда фоксквиррелла занесло, оттуда этого рыжего… такой вот круговорот лисости в природе. Прямо-таки новый закон магии!

Только я-то не лис, а пес. И закон для меня писан иной — такой, что держит крепче всякой привязи и не отпускает даже сейчас, вдали от дома и семьи, знакомых мест и привычной жизни. Пусть сейчас я на сворке у другой хозяйки, это не навсегда — только для того, чтобы вернуться…

Вот ведь накатило, впервые за все дни. Наверное, потому, что в первый раз за все время под горой я остался один. Пусть среди толпы и с кронфройляйн за горбом, но при этом наедине с собой. Все тут наоборот, шиворот-навыворот — не я волоку в мешке подгорную принцессу, а она все это время тащит меня за собой, ни на секунду не выпуская из хватки своих дел и планов.

От мрачных мыслей отвлекло только появление в видимости сооружения, которое не могло быть ничем, кроме станции. Значительно расширившийся ввысь и в стороны тоннель впереди был заполнен какими-то фермами, мостками и переходами, оставлявшими для прохода и проезда не больше места, чем до того. А если учесть, что точнехонько во всем этом стоял под погрузкой очередной состав аж из четырех секций, то и того меньше.

Внутри самой мощной фермы, украшенной семифутовой табличкой с надписью «Почапово», ползало туда-сюда некое подобие тягового узла с ногами покороче, без штанг, на паре опорных катков и с массивным маховиком кадавризированной лебедки, нижней частью выступавшим через прорезь в настиле. Это подобие мостового крана вроде тех, что в ходу на верфях Тайрисса и разделочных заводах Герисса, деловито таскало груз со всех ярусов станции на платформы состава. Как при этом его не перекосит на сторону, я сначала не понял, пока не разглядел за погрузочной фермой раму вроде огромных алхимических весов. Вместо чашек у них были крюки, подведенные под края платформ, а стрелка в пяток ярдов колебалась точно над стальным рельсом. Стоило ей вымахнуть за пределы несущей рамы состава, как наблюдавший за погрузкой возница принимался что-то орать, задрав голову вверх, и следующий тюк или короб отправлялся на недогруженную сторону.

Мимо опор главной фермы пришлось протискиваться как раз во время смены платформ, когда крюки весов развели в стороны, пропуская тяговую секцию. Лишнего места вообще не было, так что я едва увернулся от раскачивающейся железной штанги, а уж то, что удалось протащить суму с увесистой гномью, ни обо что ее не ударив, можно объяснить только необыкновенным везением.

Тут хотя бы удалось не застрять, и никто не привязывался с непрошенными советами. Зато при ближнем рассмотрении, особенно при нежелательных столкновениях с балками и опорами станции, выяснилась еще одна, совершенно невероятная вещь: все они, от неохватной колонны до последней слеги-поручня, были сделаны из железа! Это в Альтах-то, у которых только самые верхушки торчат голыми скалами из вековечной тайги…

Похоже, нелюбовь подгорного племени к поверхности и всему, что с нее исходит, куда глубже, чем казалось, если пересилила даже соображения стоимости и трудоемкости. Или дереву и камню в их работе уже не хватает прочности? По всему видно, что тяжестью и силой маготехники гномы никак не стеснены. В отличие от точности и сложности управления — крановщик наверху так же напрямую орудовал рычагами ног и вертушкой лебедки, как и возницы составов.

Ответ на все мои сомнения и домыслы ждал меня примерно в паре миль, на следующей станции. Здесь тоннель расширялся вчетверо, если не больше, да и ввысь уходил более чем вдвое по сравнению с «Почапово». Но не это было главным — налево проход из станционного грота открывался в колоссальную пещеру, озаренную всеми оттенками красного и оранжевого света.

Под землей у гномов оказались не кузницы и даже не сталелитейный завод, а целая долина, на сотни и тысячи ярдов застроенная домнами, конвертерами и искровыми печами. Потоки расплавленного металла связывали все эти башни огненной паутиной, то стелясь понизу, то возносясь на огнеупорных акведуках. Дже здесь ощущался жар от этих потоков и от бесчисленных зевов печей с выхлестывавшими языками прозрачно-белого пламени. Каждое из сооружений венчали вентиляционные короба, способные пропустить сквозь себя стадо слонов, уходя в свод и дальше, до самой поверхности.

Стало понятно, почему железо, чугун и сталь — самые распространенные стройматериалы в Подгорье. На одном этом заводском поле производилось больше металла, чем во всех городах Анарисса, а ведь Ярая Горка, как я понял, была еще не самым крупным промышленным центром Безнебесных Стран. Помнится, кроме нее, кронфройляйн упоминала Курье Потравье, Колосниково Поле и наибольший из всех город-завод — Железную Прорву. С такими масштабами развития металлургии Любимые дети Матери способны все свои горы одеть сверху донизу в броню или построить осадного кадавра выше самой крутой вершины Альт!

Вот только управлять им придется напрямую, каждым движением в отдельности, как у грузовых составов и мостового крана — что на предыдущей станции, что здесь. Как оказалось при тщательном рассмотрении, тонкая маготехника у гномов была совершенно неразвита. Там, где в Анариссе к делу был приставлен самый простенький автомат, каждый раз орудовал рычагами и маховиками суровый житель Подгорья.

Под литой тридцатифутовой вывеской «Ярмет» рельс через систему поворотных кругов уже ветвился на шесть разных путей, но принцип погрузки оставался тот же. Только самоходные лебедки на фермах сновали туда-сюда, как челноки, вшестеро чаще, суматошно перебирая голенастыми ногами, да ежесекундно слышались окрики возниц длинных составов в пять и шесть секций. Впрочем, их почти заглушал гул, накативший из заводской пещеры, когда я поравнялся с ее горловиной.

По счастью, большая часть идущих сворачивала здесь либо туда, перебираясь через пути по многочисленным мосткам, либо, напротив, в немногим меньший проход направо. Со станции мы с безгласной гномью уходили едва ли не в одиночку, толпа сгинула без следа.

Не скажу, что следующие мили сделались от этого чрезмерно скучными — Подгорье быстро приучает к монотонности долгих переходов, а гномь с каждой сотней ярдов словно прибавляла в весе пару фунтов. Но следующую станцию, «Ярая-Сортировочная», я встретил с изрядным облегчением не только из-за возможности присесть на одну из многочисленных скамей вдоль стен. Здесь жара не было, зато шума, гвалта и лязга оказалось едва ли не вчетверо больше, а уже два рельсовых пути от «Ярмета» разделялись на целых восемь.

Как пробраться между ними под раскачивающимися крюками самоходных лебедок и штангами весов, я не представлял в принципе. Лестницу вверх на мостки не сразу удалось заметить в переплетении ферм и колонн, а заметив — одолеть. Недолгий отдых перед этим как нельзя более пошел на пользу.

Дальше дело пошло привычным образом, да и народу от этой станции опять прибавилось, хотя и не так, как перед заводской. Впрочем, после шума и суматохи, усиливающихся раз за разом, я уже был готов к встрече с большим городом.

Как оказалось, до него осталось не так уж и много. Собственно, Ярая Горка уже началась вокруг, стоило лишь приглядеться повнимательнее в поисках примет обустроенного житья. Все устья пещер, выходящие в гостоннель, здесь были облицованы тесаным камнем, а кое-где даже изразцами. Те из них, что не были прикрыты коваными решетками, наглухо замыкали железные двери в рядах заклепок. Там же, где внутренность обустроенных гротов оставалась видна, полосы светящихся мхов на стенах оказались застеклены а то и вовсе заменены на гнилушки, нечастые по причине экономии.

Публика вокруг тоже стала почище, что гномская, что человеческая. Обилие работяг сменилось служащими или приказчиками, спешащими по своим делам, которые если и были нагружены, то портфелями, полными бумаг, или тубусами для чертежей. Из простых в толпе встречались только торговцы вразнос да лоточники с разнообразными пирожками и цизальтинским рубленым жаревом, завернутым в тонкие лепешки.

Рука сама тянулась к рядам разложенных заедок, но тут же бессильно падала: в кармане не нашлось ни единой монетки! Вот когда я пожалел, что не присвоил наличность стража зала Миллиона Бликов, убитого Тнирг! Ну да что толку сейчас в тех сожалениях…

Продать или поменять тоже было нечего, а отработать… Когда мне последний раз приходилось трудиться за деньги? Уж и не припомню — годы прошли с тех пор, как мне надо было зарабатывать на жизнь. Тем более простым поденщиком, подай-принеси-загрузи-разгрузи.

Мою же истинную специальность здесь светить не стоило — сразу сделаюсь слишком заметен. Контрабандист-наладчик кадавров, которых тут вообще не видать? Крикунам на смех! Нет уж, приметность мне сейчас нужна меньше всего, что в связи с делами инсургентки, что безотносительно таковых. Подгорье не особо ласково обойдется с анариссцем, пробравшимся в самую его сердцевину, ну а что ждет эльфийского Властителя, внезапно обнаружившегося в глубинной гномской цитадели, лучше вовсе не задумываться.

По этой же причине, даже заваляйся у меня в кармане пара-другая золотых, светить ими у здешних менял было нельзя, чтобы не вызвать вопросов, на кого работает тот, кто расплачивается новенькими монетами злейшего врага. Хоть Тайрисс и недалеко отсюда, но те же вожди Союза Племен предпочитают носить золотые анарисской выделки не в кошельках, а на шее, на манер медалей. У фольксдранговца же не может водиться подобной монеты, если он не старшина куреня или не иной чин, имеющий доступ к куренному общаку. Вот уж на кого я не тяну даже в своем нынешнем облике!

И все равно, сделавшись Властителем, я как-то утратил привычку таскать при себе деньги и документы. Огненная печать рода Стийорров всегда наготове, скрытая в моей ладони с момента вступления в наследство, а подтвердить ее в любой момент могут благоприобретенные магические способности Инорожденного. В карманах же я предпочитаю иметь однозначно полезные вещи — универсальный инструмент с плоскогубцами и разводным ключом вдобавок к обычному набору лезвий и шлицев, мяч-тестер да колбочку с жуком-фонарником. Еще пара полезных амулетов, вроде гипнотического с самовертящейся спиралью, и вовсе не в счет…

Однако на обмен ничего из перечисленного не годилось, обладая ценностью лишь для меня самого. Пришлось следовать дальше голодным, с надеждой, что меня накормят хотя бы в конце пути. Соблазны же вокруг множились с каждым шагом, ведущим вдоль торговых рядов рыночной площади в раздавшейся вширь и ввысь пещере. Выручало лишь то, что в мясных и зеленных рядах, где повара и служанки закупались необходимым для господского обеда, готовой еды не было.

Уже на выходе с рынка впереди замаячил здоровенный фольксдранговец, спутать которого с кем-либо другим мне не удалось бы при всем желании — Дитер Троммельледер по кличке «Плюс-Минус», крепко памятный по Анариссу… Не самого приятного характера человек, но свой, хотя бы знакомый во всей чуждой круговерти Подгорья. Вот только интересно, что он здесь делает? Неужто, успешно отстаивая в моем городе интересы соотечественников, заслужил местечко поближе к котлу, где варятся дела посерьезней?

Знакомая фигура запросто продвигалась по торговым рядам тяжелым шагом в сопровождении всего лишь пары глуздырей. То ли вправду под горой бергфебелю было некого бояться, то ли он старательно хотел это показать. А может, просто большая свита не по чину ему здесь, в царстве гномов, которые показывают свою круть через число подчиненных на подхвате.

Изумление помаленьку прошло, открыв дорогу лихорадочно скачущим мыслям, заставившим сбиться с шага и встать столбом, чуть не своротив ближайший прилавок мешком с Тнирг. Это же тот самый шанс, которого я ждал все время с того момента, как сошел с флайбота, прибитого ураганом к Альтийским горам! Впервые возвращение в Анарисс из умозрительного построения сделалось реальной возможностью, не зависящей от доброжелательности гномов и их будущей властительницы. Всего один шаг — и я окажусь на пути домой…

А подгорная принцесса останется одна-одинешенька против ополчившихся на нее недругов и обстоятельств.

Всего один шаг… Только делать его я не должен. Потому что мне есть куда возвращаться, а ей нет. Гномь уже у себя дома, под горой. И теперь только от меня зависит, чтобы она оказалась еще и на своем месте. Истинном и законном, трудном и славном, повинном во всеобщих бедах и ответственном за любое благо.

Сделав над собой немалое усилие, я сошел с ярко освещенной середины ряда в полутьму промежутка между прилавками, давая дорогу бергфебелю со свитой. Тот прошагал мимо, даже не глянув в мою сторону, и вскоре пропал из виду за выступающими в проход лотками и грудами ящиков.

С тяжелым вздохом я совсем было развернулся в противоположную сторону, когда внезапно сообразил — самому отправляться домой не обязательно, а вот передать весточку женам очень не помешает! Демонясь вполголоса, я кинулся вслед Дитеру…

Но опоздал. С того края рыночной площади, на который он проследовал, донеслись шум и крики.

— Убили! Человека убили!!! — заполошно орала попавшаяся навстречу торговка в пестром цизальтинском пончо и не менее яркой юбке.

— Человека? Не гнома? — ответ на этот вопрос содержал в себе всю надежду на скорую связь с домом.

— Трансальтинца солидного, при деньгах! — выпалила баба, оказавшись словоохотливой. — Не иначе фебеля ихнего!!!

Сердце упало в нехорошем предчувствии, но чтобы знать наверняка, я все же пробился сквозь народ, столпившийся на дальнем конце рынка. Точно, Плюс-Минус. Рыжие борода и брови жутко выделялись на белом, без кровинки лице, зато под телом растеклась лужа крови, неестественно-черная в неживом подземном освещении. Глуздыри упустили убийцу, мелькнувшего между прилавками одним броском, и теперь растерянно топтались возле покойного начальника.

Ждать здесь патруля Гебирсвахе однозначно не стоило, так что, потоптавшись приличное для зеваки время, я принялся выбираться из толпы. Однако на этом пути меня поджидал сюрприз, от которого имелся нехилый шанс улечься рядом с Троммельледером. Прямо мне навстречу, расталкивая народ, пер тесайрский болотный стрелок не просто в полной форме, а в том ее варианте, который у них принято изукрашивать перед окончанием срока службы — с плетеными из простых ниток аксельбантами больше любых генеральских и обшитыми таким же кантом обшлагами, карманами и полами потрепанной камуфляжной куртки. Лампасы того же рода на заношенных до дыр штанах смотрелись ужасающе, зато не раз чиненые сандалии идеально подходили к облику.

Хорошо хоть у него не было кокарды и знаков различия на петлицах, не говоря уже об оружии и амуниции. А то по старой памяти я так и залег бы, как в Мекане, в ожидании обстрела выставив перед собой мешок с Тнирг. К счастью, Судьба уберегла от этакого позора, ввергнув в полный ступор на несколько секунд, за которые тесайрец прошел мимо, всего лишь невежливо пихнув меня в бок. За это его можно было только поблагодарить, потому что отмереть самостоятельно я смог бы еще нескоро, а так сойти с места получилось уже через дюжину секунд.

Смерть Троммельледера и странная встреча с извечным врагом вместо того, чтобы заставить меня задуматься, лишь вынудили быстрее передвигать ноги. К счастью, до цели сегодняшнего перехода оставалось совсем немного, и за оставшуюся четверть часа загнать себя вконец я не успел. На пути от одной внутригородской станции к другой пещера начала ветвиться, разбегаясь ручейками отнорков, иногда не менее просторных, чем основной ход. От него они отличались только отсутствием рельса посередине и несколько более бедным освещением.

Повинуясь полученной инструкции, я свернул во второй по счету коридор справа, отмеченный лишь номерной табличой. Если многие другие пещеры вполне годились для гордого именования улицами, то этот и за переулок сошел бы с трудом. Судя по всему, единственным его назначением был вывоз мусора из стальных коробов, занимающих ниши у задних (то есть восточных) выходов из жилищ, выходящих парадными воротами в коридоры попросторнее. Тратить железо там, где у нас в лучшем случае пошел бы в дело ивовый прут, оказалось совершенно в духе гномов.

Разумеется, калитки, точнее, двери, которые в Анариссе сделали бы честь любому сейфу, были из того же самого материала. Пятая из них, с могучими заклепками, крепко сидящая в прочной раме, намертво вделанной в камень, оказалась той, что нужно. С родом занятий Великого Шамана вход в его жилище решительно не вязался — ни тебе бисерных амулетов, ни ловушек для снов, украшенных пучками перьев, ни прочей белиберды. Как-то уж слишком практично, словно у лавочника средней руки.

Дернув за бронзовое кольцо на конце стального штыря, уходящего в отверстие рамы, я не услышал никакого звука. Однако через пару минут над ним мелькнул искрой света в крохотном хрустальном шарике приоткрывшийся магический глазок. Спустя еще минуту с жутким скрежетом распахнулась и дверь, открывая дорогу в небольшой тамбур. Пропустив меня, вход с тем же звуком закрылся, приводимый в действие системой могучих рычагов, зато отворилась внутренняя дверь. Преодолев этот шлюз, я наконец-то увидел вышедшую нас встречать гостеприимную хозяйку дома.

Если бы расы могли смешиваться, то так, наверное, могло бы выглядеть потомство человека и огра. Немолодая дама, по цизальтинской племенной моде одетая в желтое замшевое платье, расшитое иглами дивнобраза и бисером, возвышалась надо мной минимум на три головы, обгоняя даже светлоэльфийский рост. Но в отличие от эльфей, словно отлитых в набор разнокалиберных форм идеальной женской фигуры, она отличалась чрезвычайной плотностью сложения и мягкой, увесистой полнотой.

— Буонджорно, синьор, — исполненное достоинства приветствие подтвердило цизальтийское происхождение хозяйки надежнее полуседых кос с вплетенными перьями и столь же нарядных, как платье, мокасин. Прохрипев в ответ что-то не менее дружелюбное, я наконец-то не слишком нежно опустил на пол мешок с кронфройляйн и из последних сил принялся отвязывать лопасть.

На вылезающую из сумы кукольника пыльную и растрепанную Тнирг дородная скво отреагировала исключительно равнодушно. Как будто на нее каждый день в изобилии сыпались фигляры, охальники и просто психи всех возможных рас во всех мыслимых сочетаниях друг с другом.

— Идите следом, бамбини ступиди, — обратилась она уже к нам обоим, хотя расчихавшаяся на свободе гномь вряд ли могла ее услышать. Оно и к лучшему, что не могла — уважительности в этом обращении изрядно поубавилось.

Впрочем, неуважение было каким-то добродушным, будто мы с подгорной принцессой на пару разыграли перед солидной дамой весьма смешную, но не слишком приличную шутку. Похоже, профессия кукловода в Подгорье ни с какой стороны не относится к почетным. Уж не говоря о том, что оказаться у него в мешке, похоже, немалый позор для любой особы женского пола, кукла она или нет.

Гномь же по-прежнему была озабочена более простыми последствиями пребывания в этом самом мешке. Видимо, в дороге она изо всех сил сдерживалась, чтобы не чихнуть, а теперь наверстывала упущенное. Можно было лишь позавидовать терпению царственной инсургентки, сумевшей проделать долгий путь в полузадохнувшемся состоянии, но не выдать себя ни единым звуком.

Чихать она перестала как раз перед небольшой овальной дверцей. Замки в ней нетипично для Подгорья оказались сделаны со всей возможной магией, так что шмыгающей носом Тнирг даже пришлось отойти подальше. Спрятавшись за мою многострадальную спину, она прижалась к стене, чтобы не попасть под удар вовсю колдующей цизальтинки. Размах рук у той был не маленький, так что пока она гоняла стихии по контуру, я и то шагнул назад, уворачиваясь от шитых бисером рукавов.

Наконец заклятая железяка поддалась соединенным усилиям магических талантов и массивных плеч скво. Бушевавшая в проеме буря стихий улеглась, давая возможность пройти подгорной принцессе, а следом и мне. Сама хозяйка зашла последней, напоследок провозившись с дверью едва ли не дольше, чем при открывании.

Жилая часть пещеры отличалась от подсобной оштукатуренными и крашеными стенами с узором, нанесенныи через трафарет, и мозаичным полом, устланным немаркими ковриками. При этом, как ни странно, помещения не были особо просторными, так что гномь оказалась единственной, кому не пришлось наклоняться в коридоре, ведущем в сторону от основных покоев. Я же смог распрямиться только в купальне — неожиданно неплохо отделанной, от тех, что бывают в дорогих апартаментах, ее отличало лишь более грубое и старомодное оборудование. Вместо ванны здесь вообще стоял огромный чугунный чан, уже наполненный горячей водой.

— Вот, можешь ее отмыть, — указала на него скво. — И сам ототрись, рагаццо каттиво!!!

После этого она не менее важно скрылась в отнорке, по которому мы сюда попали, сложившись для этого едва ли не вдвое. Как в такой позе можно было не потерять достоинства, ума не приложу, у нее как-то получилось.

Поразмыслив, я решил, что полезу мыться первым, потому что после кронфройляйн в ее нынешнем виде это будет уже не вода. Подгорная принцесса без возражений согласилась с очередностью мытья — логика в ее симвотипе пересилила желание отчиститься побыстрее. Стоит запомнить на будущее, если наши интересы разойдутся и потребуется отстаивать свое решение в условиях, когда Тнирг сможет кардинально повлиять на его исполнение. А в том, что у девчонки хватит упрямства и самоотверженности, чтобы весьма скоро добиться такого положения дел, я почему-то ни капли не сомневался.

Впрочем, пока я плескался, гномь успешно избавилась от большей части пыли и мусора посредством щетки, более пригодной для чистки рогачей в стойле. Так что, когда мы поменялись местами, труд по окончательному приведению ее в приличный вид оказался не так уж велик, особенно при наличии мыла. Причем не такого уж жуткого в сравнении, к примеру, с огрским — гладкий, как морской окатыш, брусок приятного серо-голубого цвета, разве что без какого-либо аромата, пахнущий просто самим собой.

Куда более сложным оказалось выяснение, в чем заключалось неприличие разыгранной нами шутки. На окольные вопросы Тнирг не говорила ничего внятного, пока мое терпение не лопнуло окончательно.

— Какого рода представления дают пуппхенмейстеры?! — спросил я напрямую.

Шея подгорной принцессы напряглась под моей намыливающей рукой.

— Сексуально-комического, — буркнула она в одно слово после паузы в пару секунд, и тут же сердито оборвала самую возможность дальнейших расспросов: — Давай спину три!

Сквозь плотную шерстку и мыльные разводы, конечно, ничего не увидишь, но готов был спорить — под пенным облаком гномь густо покраснела. Я же, при всей своей городской испорченности и даже при номинальной принадлежности к эльфийской расе, никак не мог представить, какие сюжеты можно изображать с помощью кукол так, чтобы это казалось столь непозволительным. Получалась какая-то очень сложная комбинация пороков…

Для одевания после мытья здоровенная цизальтинка, через некоторое время вломившейся к нам без капли стыда, выдала нам пару хозяйских халатов из чего-то похожего на рыхлую конопляную ткань, простеганную в три слоя. Все бы хорошо, но обновка по мерке Великого Шамана мне оказалась маловата, а моей пушистой подружке велика. В сочетании с сырой взлохмаченной шерсткой это делало ее похожей на мокрого совенка, но шутить по этому поводу я даже не пробовал — гномы очень придирчиво относятся к своей внешности, хотя поначалу это и не бросается в глаза.

К счастью, помимо рогачьей щетки, в распоряжении кронфройляйн сыскалось вдоволь гребенок и расчесок из ее собственных запасов, и с помощью величественной скво она занялась наведением красоты, подобающей сану.

Я же в это время угодил на очередной сеанс политинформации от хозяина. Иначе обозначить этот разговор не получалось, да и ничего странного в нем не было. В том же Тесайре за агитацию с пропагандой отвечают жрецы, а Сантуцци против них — целый шаман! Сама Судьба велела ему превзойти сходное ремесло.

Из кратких и четких, но весьма образных характеристик, которые шаман давал последним событиям, складывалась не особо отрадная картина. Смерть Дитера оказалась лишь самым поверхностным отражением того, какой котел успел возбурлить под горой сразу же после «ритуального» изгнания единственной годной наследницы — в воздухе повеяло запахом почти официального междуцарствия. Причины, по которым ныне правящая кронфрау со всей допустимой приличиями скоростью отправляет дочерей на коронное испытание, были неизвестны, но сам факт не оставлял сомнения в скором ее сошествии с трона.

Разговор прервался на долгожданный обед, который впервые за неделю порадовал меня привычной людской пищей. При всей сытности гномский пеммикан надоел мне за каких-то две кормежки, а тут меню оказалось хоть и простым, но исключительно вкусным — жареная свинина в соусе, обжигающем тремя видами перца, мелкие ломтики батата, запеченные с травами, и тончайшие свежевыпеченные цизальтинские лепешки.

Пива или других алкогольных напитков к столу не подали, что было и к лучшему — если уж от еды меня изрядно развезло, то со спиртного могло свалить в сон прямо за столом. Впрочем, подгорный квас с острыми кореньями, щиплющий в носу, подходил к угощению ничуть не меньше и позволил продержаться хотя бы до окончания застолья. Ну а после его окончания Великий Шаман понял, что сейчас к общению мы больше не способны, и велел здоровенной цизальтинке отвести нас выспаться. Отрубились мы едва ли не прежде, чем улеглись — меня подкосила физическая усталость, Тнирг нервное напряжение всех последних дней.

Поутру выяснилось, что благовоспитанная скво уложила нас по отдельности, на разных кроватях, хоть и в одной комнате. Рядом на табуретках обнаружилась наша одежда, выстиранная и вычищенная за ночь, что за завтраком позволило чувствовать себя более уверенно, чем вчера. Зато и разговор после трапезы оказался не в пример серьезнее вчерашней политинформации для особо неосведомленных в моем лице.

— У меня было время подумать, дети мои, — начал свою речь Сантуцци, достав было свою трубку. Однако под суровым взглядом дородной цизальтинки он с сожалением покрутил ее и снова убрал. — В отличие от магии, обиход промеж разумными расами точности не требует, так что, может быть, тут все получится без вмешательства богов и породителей.

— Во всяком случае, с Породительницей все удалось, — доведа до его сведения кронфройляйн, тоже разбирая бергбейль, приведенный было в курительный режим.

— Рад слышать, — кивнул Великий Шаман. — Это подтверждает твое право, но не обеспечивает победы. Настало время приложить усилия к тому, чтобы добиться успеха в мире краткоживущих. Обычно у проходящей испытание принцессы есть сторонники, которые способны обеспечить ее возвращение домой. Но спешка твоей матери не дала тебе времени обзавестись ими в должном количестве.

— Кое-кто найдется… — протянула гномь. — Но да, на весь путь их не хватит. Только на то, чтобы расчистить дорогу во внутренних пещерах.

— Зато такие сторонники есть у твоих старших, обиженных сестер. И еще имеется младшая сестра, на которую они могут сделать ставку, — дополнил список преград на дороге к трону въедливый старик. — Двойная команда против половинной.

— Рагн, Тнагн и Кутаг? — похвастал я хорошей памятью на неудобьсказуемые звукосочетания просто для того, чтобы вставить хоть что-то.

— Они самые, — скривилась подгорная принцесса. — Хотя команда у них все-таки лишь полуторная — за неплодной много не пойдет, а от провалившей испытание половина разбежалась. Зато младшенькая уже не меньше меня набрала.

— Так лучше, конечно, но принципиально картину не меняет, — желчно подвел итог расчетам Сантуцци, раздосадованный невольным перерывом в своих рассуждениях. — Зато у всех них есть кое-что общее. А именно — против тебя те, кто служит по привычке. Они выучили все обходные пути и держат на них стражу. Поэтому надо сделать нечто, противоречащее традиции. То, что отвлечет их внимание и заставит снять караулы.

— Война? Или катастрофа… Потоп, к примеру, — брякнул я. Понятия о чрезвычайной ситуации у меня отнюдь не отличались малым размахом.

— Почему уж сразу не Мировая Погибель, молодой человек?! — всплеснул руками Великий Шаман. — Скупиться незачем, авульзьоне инферна!

— Уж простите, к чему привык, — пожал я плечами.

— Ох уж эта молодежь! Ни в чем меры не знает… — поворчал для порядка старикан, прежде чем снова перейти к делу. — Какая война, какой потоп… Всего лишь бунт, маленький беспорядок, да и то не всерьез, а только для виду.

— Если для виду, то ладно, — вздохнула Тнирг. — А то дома как вспомнят времена, когда Две реки поднялись на Три, так весь царский род неделю икает.

— Нет-нет, для столь серьезного выяснения отношений сейчас под горой нет никаких оснований, — уверил ее Сантуцци. — Однако мелких поводов для недовольства у совершенно разных разумных бывает предостаточно и в более благословенные времена. Надо только добиться, чтобы они выразили свое недовольство одновременно, причем тогда, когда нам будет удобно.

— Это другое дело! — обрадовалась кронфройляйн, явно не желавшая платить за восшествие на престол серьезным вредом своему государству. — Много шума в разных местах так, чтоб это казалось огромным бунтом, оставаясь пустышкой. Если уж старые силы не хотят меня поддержать, надо создать новую или хотя бы ее видимость. В пику Кротам и Медведкам, партию… да хоть Землекройки! — она хитро глянула на меня, напоминая последний разговор перед посещением Глубокой Щели, но дождалась одобрения от совсем иного собеседника.

— Именно так, кара миа, — растянулся в довольной улыбке Великий Шаман. — Еще немного, и мне больше не надо будет ничему тебя учить.

— А кто добьется синхронности выступлений? — задал я, как казалось, весьма важный вопрос.

По тому, как одинаково уставились в мою сторону почтенный наставник и его лучшая ученица, стало ясно, что в школе подгорных интриг кому-то навечно уготовано место второгодника.

— Ты, конечно!!! — в один голос заявили они, наставив на меня указательные пальцы.

После этого пошел предметный разговор, в котором я принимал участие уже не для мебели, а на полных правах. Во всяком случае, теперь говорящие больше обращались ко мне, а не друг к другу, и по поводу сказанного всегда добивались ответа, исполнимо ли оно в принципе. Получалось, что для начала необходимо свести вместе тех, кто представляет под горой более-менее заметные и независимые от прочих силы, способные выступить за свои интересы. Набор таковых удивил меня донельзя, но не было оснований не доверять в этом вопросе главному знатоку политики Безнебесных стран.

Все более-менее ясно оказалось только с трансальтинцами, их куренным сходом и бергфебелями. Преемник Дитера Троммельледера или представитель, назначенный общим сходом, вполне справится с тем, чтобы в случае договоренности поднять своих на шумное шествие с возможностью мордобоя. Куда необычнее обстояло дело с вторым народом Нагорья, селившимся по дальним от Анарисса склонам — интересы цизальтинцев выражали женщины-поденщицы, так как у мужчин Союза Племен не было принято работать на чужих. Впрочем, поскандалить и настоять на своем крикливые и дотошные скво умели не хуже прочих.

За гномов отвечали их работодатели, которые не допускали среди своих работников организации крупнее артели, предпочитая напрямую договариваться с их вожаками. Тут приходилось полагаться на надежность подобной пирамиды, выбрав самого крупного хозяина, раз уж не удалось заручиться полной поддержкой одной из партий. Самым же крупным сюрпризом оказался состав поденщиков-мужчин, без которых никак не могло обойтись подгорное производство. Это оказались бывшие тесайрские пленные, по окончании войны не возвращенные домой, а интернированные подальше от родной стороны, дабы не было соблазна бежать.

Таким образом получила объяснение вчерашняя встреча с тесайрцем, перейдя из категории непонятного в разряд малоизвестного. Впрочем, задержаться там ей тоже предстояло ненадолго — именно на меня генеральные стратеги грядущих беспорядков и решили взвалить переговорвы с «итами», то есть интернированными трудармейцами. Обеспечить связь по переписке с гномами взялась сама Тнирг, с трансальтинцами — гостеприимный Сантуцци, а договариваться с суровыми соотечественницами предстояло его здоровенной скво, как оказалось, носившей ласковое имечко Учеллина.

Впервые услышав, как нежно зовет свою то ли жену, то ли домоправительницу мелкий в сравнении с нею старикан, я едва сдержал смех. Однако на счастье, вовремя смолк и вспомнил магического зверька тополино, прожившего жизнь, сравнимую с человеческой.

Только это и дало понять, что Великий Шаман Ближней стороны гор силен не только и не столько хитростью и знанием политических раскладов. Похоже, основой его тайной мощи была способность создавать и удерживать привязанности, вкладывая в них частицу себя самого. Не в пример более редкое и ценное умение, чем способность к сложным политическим интригам и сбору чужих тайн.


Загрузка...