Костяной браслет

13

В зябких предрассветных сумерках, еще до первых петухов, двое мужчин стояли на пристани рядом с лодкой Рыжего Оттара. Время от времени они тихо переговаривались или прохаживались туда-сюда, разминая руки и громко топая.

Они смотрели, как судно мягко стучится об ограждения причала — мешки из тюленьей кожи, наполненные шерстью, привязанные к деревянным столбам. Двое потирали глаза и показывали пальцами на полузатопленный предмет, медленно плывущий по речным волнам. Что же это было? Раздувшийся серый труп? Или обломок древесного ствола? Им навстречу выбежала дворняга, потянула носом воздух и обернулась к ним мордой.

Наконец на борту началось движение. Одиндиса, выпрямившись, села — макушка ее коснулась парусного навеса — и забормотала свои утренние заклинания и заговоры. Затем Бергдис приподняла свой край паруса; поднявшись, она зашлась кашлем и все никак не могла остановиться. Ощутив рядом с собой пустоту вместо тепла соседок, Сольвейг свернулась клубочком, притворяясь, будто последняя ночная стража еще не подошла к концу.

Внизу на пристани кто-то затянул рассветную песню:

Сольвейг прислушалась. Пели о путешествии — не о том, в которое отправляются с определенной целью. А просто о том, как же хорошо странствовать. Затем ее мысли перенеслись к костяной свирели, которую она сделала для Турпина. Может, как раз сейчас в каком-нибудь уголке Мидгарда он играет на ней.

Вскоре все уже поднялись, и вот тогда один из стоявших на пристани сложил ладони у рта и громко прокричал что-то.

Сольвейг узнала его, и сердце ее слегка подпрыгнуло.

— Эдит! — позвала она.

Но Эдит уже стояла рядом с ней, глядя во все глаза и улыбаясь.

Спустили сходни, и Рыжий Оттар пригласил мужчин подняться.

— Мое имя Эдвин, — сообщил один из них на ломаном норвежском. — И я из Англии. — Рыжий Оттар скривился, будто испробовал что-то несвежее. — Моего приятеля зовут Синеус. Синеус из славян.

— И что? — спросил Оттар.

Но едва он успел раскрыть рот, в разговор вмешалась Одиндиса:

— Кто же из вас певчая птичка?

Эдвин указал на своего спутника, и Синеус улыбнулся ей, показав целое кладбище сломанных зубов. Его кудрявые волосы были в полном беспорядке.

— И что? — повторил Оттар.

Эдвин попросил прощения за то, что они побеспокоили шкипера в такую рань.

— Эти прекрасные молодые женщины, — сказал он, указывая на Эдит и Сольвейг, — рассказали нам, что вы направляетесь в Киев.

Эдит взяла Оттара за руку и пояснила:

— Мы встретили их на рынке.

— Прекрасные молодые женщины, — откликнулся Оттар. — Их при мне еще никто так не называл. Недозрелая девица, пустившаяся в необдуманный путь, и рабыня.

— Англичанка, — твердо возразил Эдвин.

— Давай поживее, — поторопил его шкипер.

— Вы можете подвезти нас?

— Подвезти вас… — медленно повторил тот.

— У вас найдется для нас местечко?

— Все здесь оказались не просто так, — откликнулся Оттар. — Кто-то гребет, кто-то направляет судно, кто-то стряпает…

— Мы не гребцы, не кормчие, не кузнецы и не кашевары. Мы с Синеусом знаем толк в словах.

— В словах, значит, — откликнулся Оттар без особого восторга.

— Мой спутник умеет петь хвалебные стихи.

— Прославляющие викингов?

Эдвин улыбнулся:

— За плату. А я… Я могу помочь в ваших планах.

— Слова, слова, слова, — проворчал Рыжий Оттар. — На одних словах далеко не уедешь.

— Но ведь это неправда, — любезно возразил Эдвин. — Слова — это мосты. Они помогают нам договариваться, спорить, молиться, размышлять. Мы понимаем друг друга, пишем завещания и письма. И товары продаются тоже при помощи слов.

— Так что же вы делаете?

— Я? Я продаю слова.

— Соглядатай? Вот ты кто таков?

Эдвин помедлил с ответом.

— Я посредник.

— Чем ты заплатишь мне?

— Я знаю людей в Киеве. Людей, которые будут тебе полезны.

Шкипер упер руки в бока:

— Слова, опять слова! За обещания у меня ничего не купишь.

Он повернулся и оглядел свою команду. Лица всех, за исключением двух прекрасных молодых женщин и Одиндисы, которая таращилась на Синеуса, были мрачны и подозрительны.

— Я выражаю волю своих спутников, — осторожно сказал Оттар Эдвину. — И если коротко, мой ответ — нет. Может, вы бы чем и пригодились, но рисковать я не стану. Чтобы команде сдружиться, должно пройти время. Если я возьму вас на борт, придется начинать все сначала.

Эдвин сжал губы и покачал головой.

— И так или иначе, — продолжал Оттар, — все считают, что одного англичанина на корабле вполне хватает.

— Только не я, — мелодично отозвалась Эдит.

— Мы еще встретимся, — сказал Эдвин Рыжему Оттару. — Желаем вам приятного путешествия.

Когда все набили животы и посетили отхожее место в конце причала, на борт взошел Михран. Рыжий Оттар приказал всем рассесться на сундуках и послушать, что расскажет им проводник о грядущем пути.

Михран взобрался на груду шкур в трюме, а Бард и Брита устроились у его ног.

— Слушать все! — воззвал он, подняв вверх руки, и, радостно улыбаясь, закрутил себе усы. — Мы идем вместе в брюхо Гардарики! Туда, где все очень странное и не всегда такое, каким кажется. Когда вы вернетесь, вы будете другими.

Брита уставилась на Михрана:

— Что ты имеешь в виду?

— Мы поменяем облик? — спросил Бард.

— Как девушка, которая превратилась в рыбу? — добавила Брита.

Михран нагнулся с улыбкой и вынул из чумазой Бритиной ручки толстый ломоть черного хлеба.

— Видишь? — спросил он. — Какой хороший хлеб.

Проводник сжал его, и, когда раскрыл ладонь, ломоть исчез. Затем он снова загнул пальцы, открыл — и вот уже на руке его покоится черный лебедь из хлеба.

У Бриты отвисла челюсть.

— Как ты сделал это?

Михран пожал плечами. Его глаза мерцали, словно темные звезды. Он отдал лебедя девочке.

— Сначала мы будем идти на веслах, — поведал он команде. — Мы целый день будем вести это судно против течений. Медленная работа. Тяжелая работа. Наш медленный путь будут охранять крепости.

— Да пребудут с нами боги, — сказал Рыжий Оттар. — И да защитят они нас — и мое судно.

Слоти перекрестился.

— Мокошь! Да пребудет она с нами, — воззвал Михран.

— Кто? — переспросила Одиндиса.

— Богиня, — пояснил ей Михран. — Мать сыра земля. Мы будем проезжать между ее берегов. И Владыка вод пусть тоже будет с нами.

— Владыка вод, — повторила Одиндиса.

— Так его называют русы, — объяснил Михран. — У каждой реки есть свой владыка.

— Так какому богу нам доверять? — спросил Торстен.

— Чем их больше, тем лучше, — ответил Рыжий Оттар. — Они все нам пригодятся.

— Сегодня первый день мая, — напомнил армянин. — Первое торговое поселение, которое повстречаем, — это Дубовики, а первый город — Хольмгард. Туда семь дней пути.

— А сколько дней до Киева? — поинтересовалась Сольвейг.

— Двадцать три по воде и три по суше. И три дня отдыха.

— Что за дни по суше? — спросила девушка. — Они для торговли?

— Нет, вы будете торговать по вечерам на остановках. Дни на суше — это волок.

— Что это такое?

Михран принялся толкать перед собой воздух, да так усердно, что опрокинулся на груду шкур.

— Толкать! — со смехом выкрикнул он, все еще стоя на коленях, потер руки и с трудом поднялся. — Ты увидеть! — жизнерадостно пообещал проводник.

Когда Торстен отвязал лодку, портовые гребцы веслами оттолкнули ее подальше от берега. Вся команда радостно загудела, а булгары на борту своей бочкоподобной лодки принялись махать руками. Сольвейг почувствовала, что ею овладевает воодушевление.

— Смотри! — обратилась она к Эдит, которая сидела напротив. — Какие ярко-желтые берега.

— Шафран, — отозвалась та. — Или флаги.

— Цвет светлых надежд. Но я так хотела бы, чтобы Эдвин и Синеус…

— И я, — сказала Эдит.

Налегая на весло, Сольвейг ощутила, как об ее правую руку ударяется что-то в кармане накидки.

«Моя бусина. Мне нужно смастерить кожаный шнурок для нее. И носить на шее. Тогда ее увидит Вигот. Если это он украл бусину, то пропажа скрамасакса — это тоже его рук дело».

А Рыжий Оттар размышлял о своем кормчем и о кузнеце. Позже в тот же день он зажал обоих в углу и пригрозил:

— Если бы я еще в Сигтуне знал то, о чем сейчас догадываюсь, ни один из вас не ступил бы на борт моего корабля. Вижу, между вами пролегла какая-то тень, но первый долг каждого из присутствующих — чтить своих спутников. Если хоть один из вас не будет сидеть смирно, вы оба мне за это заплатите.

Под конец дня, когда судно медленно приближалось к причалу Дубовиков, гребцы уже заработали себе мозоли на ладонях и изнемогали от усталости.

— Ах! — крикнул Михран, указывая на толпу, сгрудившуюся на пристани. — Кого я вижу!

— Кого ты там видишь? — огрызнулся Рыжий Оттар.

— Того, кто сумеет поднять наш дух!

— Я бы с большей радостью утопил сегодня свой дух в добром кубке эля, — отозвался Торстен.

— А теперь полегче, полегче! — призвал всех проводник.

Изящно, будто черный лебедь, проскользила лодка вдоль причала, и Михран, ловко накинув петлю на один из столбов, выпрыгнул на сушу.

Увидев его, один человек на пристани вскрикнул. Опустившись на корточки, он прыжками понесся к Михрану. Тот тоже опустился на четвереньки, и они стали играючи молотить друг друга кулаками, пока наконец не поднялись, хохоча.

— Смик! — воскликнул Михран. — Старый дружище! — Он обернулся к команде: — Смик — скоморох.

— Кто? — не поняла Брита.

Смик схватил ее за мочки ушей и легонько потянул:

— Большие уши! Вот что тебе нужно. Как у нас, зайцев.

— Скоморох, — повторил Михран. — Хотя и наполовину швед.

Смик скроил кислую мину:

— Над этим нельзя смеяться. — Он повернулся к Барду: — Здравствуй, творение!

— Я не такой.

— Не какой?

— Не творение.

— Конечно такой. Человеческое творение. Все в тебе сотворено: от макушки до пальцев на ногах. Все-все. Все мы творения.

— Даже драконы? — спросил Бард.

— Я же сказал тебе, — пояснил Михран. — Это Гардарики. Перекресток, где люди становятся дикими зверьми…

— А зверские создания — людьми, — добавил Смик.

Он потянулся, вынул свой правый глаз и положил себе на язык.

Бард и Брита раскрыли рты.

— Хочешь кусочек, лопоушка? — спросил он.

Брита скривилась.

Смик вынул глаз изо рта и вставил его обратно на место. Дети рассмеялись.

Скоморох оглядел путников:

— У кого-нибудь из вас есть стеклянный глаз?

— У меня есть, — услышала Сольвейг свой звонкий голос. Она посмотрела из-под ресниц на Вигота и увидела, как он напрягся.

— Да неужто? — вопросил Смик.

— Третий глаз, — сказала Сольвейг. — Он видит, каков человек на самом деле.

— Хмм… — промычал Смик. — Да ты мудра.

Все ждали, но Сольвейг больше так ничего и не сказала. «Не сейчас, — подумала она. — Придет еще время».

Тем вечером они сидели вокруг костра из веток, что прибило к берегу течением. К ним присоединились некоторые жители Дубовиков. Смик вел рассказ:

— Это история про викингов — в честь этой лодки, приплывшей к нам в Гардарики. Но помните: половина из тех, кто живет здесь, родом из Швеции, Норвегии или Дании. В крайнем случае, оттуда были их деды.

Смик рассказал про вспыльчивого Тора, о том, как его обхитрил правитель великанов. Они соревновались, кто больше сможет выпить. Тор думал, что пьет эль из огромного рога, но на деле он пытался осушить море. Затем настал черед состязания в еде; соратник Тора Локи полагал, что его соперником был молодой великан, но оказалось, что это был Огонь. Молодой слуга Тора бежал на скорость — против него выступала Мысль, а когда наконец Тор схватился в борьбе с ужасной беззубой старухой, он пытался побороть саму Старость.

Многие слушатели смеялись и хлопали в ладоши всякий раз, когда великаны одерживали верх над Тором или его спутниками. Но Сольвейг думала об оборотнях, что таятся в лесах Гардарики, и, когда герои сказания спаслись бегством и рассказ подошел к концу, она тряхнула головой.

— Ну как? — спросил Михран.

— Правильная история.

— Я наблюдал за тобой, — сказал ей проводник.

— Если Тору грозила опасность, то чего же ожидать нам?

Михран развел руками.

— Очень важно выбрать правильную историю, — заметила Сольвейг.

— Да и правда. А в окрестных лесах богатыри…

— Кто?

— …великаны тоже слушали.

Сольвейг кивнула:

— И духи. Духи огня, духи воды.

Девушка обхватила себя руками.

— Смик ведь рассказывал и про них, — объяснил Михран. — И они слушали, чтобы убедиться, что он ничего не переврал.

— А я знаю историю о молодой женщине, которая повела свой рассказ не вовремя и дорого за это заплатила. Я потом поделюсь ею с тобой.

— Когда придет подходящий день, — с веселой улыбкой сказал Михран.

— Да, — отозвалась девушка. — Всему свое время — так мне однажды сказала жрица.

Спутники стали возвращаться на корабль. Хотя дни понемногу становились теплее, ночью все еще было зябко. Сольвейг свернулась под оленьей шкурой, но дремота охватила ее не сразу.

«Мы все смеялись над Смиком, — подумала она. — Все, кроме Вигота. Смех похож на лекарство, он успокоил нас».