Костяной Дом

ГЛАВА 21, в которой научное исследование приносит странные плоды

Дуглас Флиндерс-Питри стоял под мокрым карнизом, наблюдая за служанками с ведрами молока на коромыслах, спешащих к дверям гостиницы колледжа; за торговцами скобяными товарами, предлагавшими вертела и канделябры; смотрел, как по площади спешат булочники с подносами свежего хлеба на головах; продавцы в ветхих киосках торговали свечами, лентами, тканью, сыром и специями. Мясник, работающий в задней части своего чуланчика, разделывал тушу по требованию клиента; продавец пирогов с ручной тележкой громко расхваливал свой товар; фермер с парой связанных цыплят проталкивался сквозь толпу; ну чисто живой этюд к картине Брейгеля.

Как в такой обстановке студенты могли хоть что-то усвоить из слов профессора, сидящего в двух десятках шагов от него, Дуглас не понимал. Однако лектора суета ничуть не смущала. Высокий и худощавый, он стоял за деревянной кафедрой прямо на улице, и на чистой латыни втолковывал что-то слушателям. Студенты в синих и зеленых мантиях сосредоточенно внимали. Вокруг расположились бездельники, тоже слушавшие профессора, хотя по их лицам видно было, что они не понимали ни слова. Немало горожан тоже стояли полукругом, иногда выкрикивая шутливые ответы на риторические вопросы, заданные прославленным учителем.

Дуглас пришел повидаться именно с этим профессором. Ради этой встречи он совершенствовал свою латынь, тщательно подбирал гардероб, изучал историю, нравы и обычаи, характерные для середины 1200-х годов. Подтянутый мужчина средних лет с серьезным лицом и высоким лбом был не кто иной, как Роджер Бэкон

{Роджер Бэкон (1214 — 1292), известен также как Удивительный доктор (лат. Doctor Mirabilis) — английский философ и естествоиспытатель, монах-францисканец, профессор богословия в Оксфорде. Занимался математикой, медициной, алхимией, физикой и др. науками. Получил срок за критику распущенности нравов духовенства. Выступал против схоластики и резко отзывался о тогдашних великих авторитетах (Альберте Великом, Фоме Аквинском и др.)}

В какой-то момент несколько молодых людей протиснулись вперед и начали передразнивать профессора. Дуглас сообразил, что горожане, как, собственно, и во все времена, испытывают зависть и настроены враждебно по отношению к представителям научной элиты. Грубые деревенские парни инстинктивно чувствовали, что и власть имущие с недоверием относятся к ученой братии. Что уж говорить о профессоре, чье поведение никак не вписывалось в рамки общепринятого, особенно если учесть некоторые его странные эксперименты. С точки зрения общественного мнения, уважаемый в научных кругах ученый был не то чудаком, а то и вовсе дураком набитым.

Возмутители спокойствия довольно неуклюже попытались прервать лекцию, но тут появились два здоровенных судебных стражника с длинными пиками, и увели смутьянов с собой. Порядок был восстановлен, лекция под открытым небом продолжалась. Дуглас старался внимательно слушать. Латынь монаха была совершенной — беглая и плавная, красноречивая и изящная, отшлифованная годами схоластических диспутов, она изобиловала незнакомыми Дугласу терминами, так что он с трудом улавливал смысл речи Бэкона. Однако студенты его понимали, вернее, понимали язык, а вот понимали ли они суть высказываний, неизвестно. Насколько разобрал Дуглас, монах говорил о природе вселенной и месте разума в формировании человеческих представлений о действительности.

Наверное, он излагал интересные мысли, но недавно приобретенных знаний хватало Дугласу только на то, чтобы понять общую тему лекции; следить за нюансами речи профессора уже не получалось. Впрочем, он не для этого прибыл на встречу. Перед ним стояла куда более важная задача.

— Снайп! А ну-ка прекрати! — прошипел Дуглас. — Брось немедленно! — Его вздорный помощник подобрал в канаве гнилую грушу и с интересом ее рассматривал. — Брось сейчас же!

Парень, продолжая сжимать грушу так, что по рукам струился сок, злобно взглянул на хозяина, но все-таки бросил фрукт. Груша с глухим шлепком упала на землю; Снайп с неожиданной яростью втоптал ее в землю и выпрямился, сердито оглядев толпу вокруг.

— Вот, молодец, — похвалил его Дуглас. — Мы тебе кота найдем, попозже.

Лекция подошла к концу, студенты по двое и по трое начали расходиться, тут же растворяясь в толпе на городской площади. Некоторые задержались, чтобы задать вопросы, и Дуглас переждал, пока закончатся и они. Дождавшись, пока отошел последний студент, он подошел к профессору.

— Pax vobiscum, Magister Bacon

{Мир вам, магистр Бэкон (лат.)}

{Бог с вами (лат.)}

— Quis est

{Кто ты? (лат.)}

Дуглас назвался заезжим священником, ищущим ответа на один научный вопрос.

— Не могу ли я проводить вас и по дороге спокойно обсудить мою проблему?

— Я бы с радостью согласился, — ответил мэтр Бэкон, — но, увы, у меня слишком много обязанностей, а я пока не нашел способ растягивать время, чтобы вместить их все. Поэтому с сожалением вынужден отклонить твое предложение сопровождать меня, каким бы заманчивым оно ни было.

— Понимаю, — покивал Дуглас, ожидавший подобного ответа. — Я ни в коем случае не хотел бы множить ваши заботы, Бог свидетель. Однако вдруг вам интересно будет узнать, что родом я из аббатства в Тинтерне. Там мне в руки попала весьма странная рукопись, причем обнаружил я ее тоже довольно странно. — Домашняя заготовка сработала. Он увидел, как в темных глазах профессора вспыхнуло любопытство. — Некоторые из моих братьев считают, что кроме вас никто не сможет ее прочесть.

— А что вы можете о ней рассказать? — спросил Роджер Бэкон, потирая тыльную сторону ладони?

— Очень мало, сэр. Видите ли, она написана на языке, который никто раньше не видел. По крайней мере, никто из наших лучших ученых.

— Ну что же, друг мой, поздравляю, — объявил профессор, склонив голову набок. — Тебе удалось меня заинтриговать, а это, Христос свидетель, в последнее время случается все реже. Заходи сегодня вечером к «Медведю», поужинаем вместе. Он указал на постоялый двор невдалеке. — У меня там стол, и для тебя местечко найдется. — Профессор скептически посмотрел на молодого сопровождающего Дугласа. — И твоему помощнику тоже, конечно. Привет тебе, сын мой. — Однако присмотревшись к юноше повнимательнее, Бэкон перестал улыбаться.

— Он немой и не разговаривает, — сообщил Дуглас, похлопав Снайпа по огромной голове. — Благодарю, мастер Бэкон. Тогда до вечера.

— Бог с тобой, друг, — ответил профессор, отходя.

Дуглас немного подождал, затем пересек площадь и направился к постоялому двору «Звезда», где снял две комнаты. Он поговорил с хозяйкой и попросил принести еды и питья. Вместе со Снайпом он поднялся наверх. Готовясь к вечернему разговору, Дуглас немного позанимался латынью, — больше в него не влезало, — а Снайп отправился спать, готовясь к ночному бдению.

Сразу после захода солнца лей-путешественники надели мантии и отправились на встречу с мастером Бэконом в «Медведь». Они пересекли почти пустынную площадь, где теперь лишь пара старух сгребали мусор, да несколько дворняг что-то вынюхивали в канавах. Не обращая внимания на вопли нищих, Дуглас подошел к постоялому двору и остановился под факелом над дверью, в последний раз предупредив Снайпа, чтобы он вел себя как можно лучше, опустил капюшон на голову и вошел внутрь. Внутри было дымно, там стоял туман, образованный испарениями восковых свечей, освещавших помещение теплым янтарным светом. Он подошел к стойке, выбрал пирог и обернулся, осматривая зал. Столы разных размеров стояли без какой-либо системы. В очаге пылали крупные поленья. Над очагом булькали котлы, жарилось мясо на вертелах; к главному залу примыкали еще три поменьше, в каждом стоял длинный стол со скамьями. В одном из залов обнаружился Роджер Бэкон в окружении группы студентов — желтолицых юнцов с неухоженными бородами и длинными взлохмаченными волосами; некоторые из них одевались в студенческие мантии, другие предпочитали менее формальную одежду. Все держали в руках кружки с элем. Когда подошел Дуглас, они разом встали, приветствуя вновь прибывших.

— Прошу без церемоний, — сказал Дуглас. — Садитесь, пожалуйста. — Выдав Снайпу пирог, он отправил его в конец стола.

— Наш друг прибыл из Тинтерского аббатства, — сообщил профессор своей аудитории. Он налил еще одну кружку и придвинул ее к Дугласу. — Он ищет просветления. Верно ведь?

— Воистину, это и есть цель моего визита, — ответил Дуглас. Он заметил, как переглядывались студенты, пока он говорил. Причина была ясна, и он поспешил рассеять недоверие: — Прежде чем продолжить, я приношу извинения за свою необразованность и грубость речи. Латынь моя не из лучших. Я родился и вырос на острове Мэн. Моими наставниками были очень старые люди, они немногому успели научить меня. — Он оглядел стол и закончил: — Так что прошу извинить меня, братья. Надеюсь на вашу снисходительность.

— Не стоит об этом говорить! — воскликнул Роджер Бэкон. — Все ученые — паломники в одном и том же путешествии. Некоторые вступили на путь раньше и потому успели продвинуться немного дальше. — Он окинул взглядом собравшихся. — Как пилигримы, мы не станем осуждать друг друга, но примем всех единомышленников в нашу компанию как друзей по путешествию.

Студенты, слегка пристыженные, подтвердили это высказывание сердечными возгласами и жадными глотками пива.

— Спасибо, — сказал Дуглас, вытирая рот рукавом, подражая своим товарищам по столу. — Я ваш слуга.

— Что же, мы больше никого не ждем, — сказал мастер, — преломим вместе хлеб и предоставим нашу беседу на суд Всевышнего, да прославят Его наши речи.

— Аминь! — хором откликнулись студенты. — Ужин!

Троих самых младших отправили на кухню за едой. Они шумно удалились и вскоре вернулись с жареным мясом, маленькими хлебами и вареными овощами. Деревянные ложки пошли по кругу, и народ приступил к ужину. Дуглас порадовался, что прихватил собственный нож, поскольку от времени, когда каждому полагались собственные столовые приборы, постоялый двор отделяли века. Здесь гостям предлагались только общие деревянные ложки.

За столом поднялся веселый гул. Председательствовал, конечно, мастер Бэкон. Дуглас наблюдал за манерами сотрапезников. Сразу бросалось в глаза искреннее и глубокое уважение, с каким студенты относились к своему знаменитому профессору. Когда говорил Бэкон, все взоры обращались на него. За ним оставалось последнее слово во всех дискуссиях. Как и следовало ожидать от студентов, разговоры за столом перескакивали с одной темы на другую; обсуждались вопросы химии, механики, математики, астрономии, перемежаясь философскими и теологическими проблемами — далеко не все из того, о чем говорили за столом, было понятно Дугласу. Как бы не был изобретателен мастер Бэкон, его объяснения не всегда доходили до пришельца. Дуглас понимал масштабность мыслей этого человека, хотя и не мог уследить за хитросплетениями его построений. Но гибкость и разносторонность ума Бэкона поражали.

Некоторое время спустя посуду убрали, а кувшины с элем, не раз наполнявшиеся, все же опустели. Студенты разошлись по своим вечерним делам, и учитель наконец повернулся к гостю.

— Теперь, мой друг, можем немного поговорить. Я готов пригласить тебя в мою лабораторию и посмотреть, наконец, что там у тебя припасено.

— Для меня большая честь сопровождать вас, профессор.

Они вышли в ночь, скупо освещенную редкими факелами и жаровнями, расставленными на углах улиц под присмотром городских приставов из местного ополчения. На них возлагались обязанности по охране порядка и соблюдения королевских законов. Сегодня в старом городе было тихо, и двое мужчин — в сопровождении свирепой тени Снайпа —беспрепятственно прошли по широкой улице, ведущей к мосту и внушительной башне. У ее основания Бэкон остановился, достал большой железный ключ и приступил к отпиранию лаборатории, занимавшей весь первый этаж.

Пока профессор возился с ключом, Дуглас повернулся к Снайпу.

— Оставайся здесь и охраняй дверь, — шепнул он ему. — Я не хочу, чтобы нас беспокоили. Понял?

Профессор зажег свечи простым щелчком пальцев. Дуглас сделал вид, что его это совсем не удивило. Как только света стало достаточно, он огляделся и понял, что они стоят в большой квадратной комнате с голыми каменными стенами и голым полом. Два длинных дощатых стола на козлах тянулись вдоль всей комнаты, их столешницы были завалены книгами и пергаментами на одном конце, на другом стояли всевозможные емкости, заполненные непонятными составами. В ближнем углу — большая печь с мехами, нечто вроде маленькой кузницы. Тлеющие угли испускали тонкие струйки дыма, уходящего в дыру в потолке. Множество таинственных инструментов и сосудов из меди, железа, олова и бронзы придавали помещению вид литейного цеха и химической лаборатории.

Рядом с печью стояло большое деревянное кресло, заваленное покрывалами. С одной стороны от него был установлен большой канделябр, а с другой — приспособление, напоминающее чертежный стол. По всему было понятно, что именно здесь профессор работает и пишет.

— Добро пожаловать, друг мой, — сказал мастер Бэкон. — У каждого живого существа есть свой дом. Этот — мой. Здесь у меня есть все, что мне нужно для жизни.

— Здесь просторно, — согласился Дуглас. Указав на коллекцию кувшинов и плошек на столе, он спросил: — Я правильно понимаю, что здесь вы производите алхимические опыты?

— Именно так, — ответил мастер. — Много лет я отдал алхимии. Увы, это оказалось напрасной тратой времени. Вынужден признать, что цели своей я не достиг, хотя на этом пути сделал множество открытий и добился некоторых успехов.

— Ничто не пропадает зря, — сказал Дуглас.

— Истинно. — Роджер Бэкон снисходительно улыбнулся. — Для ученого никакое усилие никогда не бывает напрасным. — Он подошел к концу стола, заваленного рукописями. — Я полагаю, — сказал он, сворачивая один из пергаментов, чтобы освободить место, — вы принесли мне кое-что для изучения. Давайте займемся делом.

— Рад служить. — Дуглас засунул руку во внутренний карман плаща, достал небольшой сверток, обернутый льняной тканью, и аккуратно положил на стол. — Буду весьма признателен, сэр, за ваше высокоученое мнение, поскольку, признаюсь, содержание этого манускрипта для меня загадочно.

— Не сэр, — поправил его Бэкон, — только брат. Мы ведь братья-священники, не так ли?

Дуглас улыбнулся и снял льняное полотно. Роджер Бэкон едва взглянул на книгу и его темные глаза заблестели от азарта.

— Посмотрим, посмотрим, что вы принесли, — пробормотал он, осторожно открывая кожаную обложку. Он долго смотрел на первую страницу, потом перевернул ее, взглянул на другую, а затем еще на три подряд.

— Как это попало к вам? — спросил он дрожащим голосом. Теперь глаза его казались гневными. Он ткнул пальцем в текст. — Этот… эта книга — как она вам досталась?

— Простите, брат, — медленно ответил Дуглас. Он пока не понимал, чем вызван гнев Бэкона, и тянул время, чтобы подыскать ответ.

— Не обижайся ради Бога, — сказал Бэкон. — Но я должен знать. Это имеет для меня огромное значение.

— Насколько я знаю, книга принадлежала предыдущему аббату. Во всяком случае, после его смерти прошлой весной ее нашли среди его вещей, — солгал Дуглас. Он так часто повторял эту историю, что почти сам в нее поверил. — А вот как она попала к этому доброму человеку, мне неизвестно. Нынешний настоятель, без сомнения, мог бы рассказать вам больше, но, поскольку он слишком стар и немощен, чтобы отправиться сюда, задачу поручили мне. — Дуглас улыбнулся, как он надеялся, искренне. — К сожалению, больше мне ничего неизвестно.

— Очень жаль. — Ученый мягко покачал головой. — Не обещаю, что отвечу на все вопросы, по крайней мере, сразу. Однако, приступим.

Роджер Бэкон снова открыл книгу, и Дуглас вздохнул с облегчением, наблюдая, как ученый легко проводит пальцами по непонятным символам, изредка шевеля губами.

— Так вы сможете прочитать это? — спросил Дуглас, пытаясь изобразить обычное научное любопытство.

— Думаю, что смогу, — подтвердил мастер. — Видишь ли, друг мой, это ведь я придумал.

— То есть как? — спросил ошеломленный Дуглас. — Вы хотите сказать, что это вы написали?

— О нет, — ответил Бэкон, быстро покачав головой. — К этой книге я не имею отношения. А вот к языку, на котором она написана, имею самое непосредственное.

— Но что это за язык? Ни я, ни кто-либо из моих знакомых никогда не видел ничего подобного.

Тут мастер-ученый позволил себе снисходительную улыбку.

— Меня это ничуть не удивляет, — мягко сказал он. — Немногим смертным доводилось видеть его. — Он снова опустил взгляд на текст, проводя длинными пальцами по строкам, написанным плавным почерком. — Это язык ангелов

{Об «ангельском языке» много писал Джон Ди (1527—1609), английский математик, астролог и эзотерик, имевший контакты с императором Рудольфом, а также, по его словам, располагавший неизвестными рукописями Роджера Бэкона. Имеются данные, связывающие имя Бэкона с «Рукописью Войнича». «Рукопись Войнича» написана неизвестным языком, все попытки расшифровать который до сего дня не увенчались успехом.}

ГЛАВА 22, в которой говорит кровь

— Теперь внимательнее, Арчибальд, — говорил лорд Гауэр. — Используй свой ум. Думай! — Он повернулся к накрытому простыней столу. — Попробуем пройти этот тест еще раз. Готов?

— Готов, милорд, — Арчи сосредоточенно нахмурил темные брови.

Граф одним движением сдернул ткань со стола.

— А теперь скажи мне, что здесь настоящее, а что подделка? — Он указал на несколько предметов, разложенных на прямоугольнике синего бархата. — Не торопись, — призвал он. — Сосредоточься. Помни, что я тебе говорил.

Молодой человек шагнул ближе к столу и стал рассматривать выставленные предметы: брошь с камеей, окруженную кольцом крошечных сапфиров, кот, вырезанный из черного дерева, серебряную сову с черными глазами, золотое кольцо в форме скарабея со вставкой из перламутра, лазурита и сердолика, алебастровую статую крокодила, сражающегося с бегемотом, и пару серег-подвесок из синих, зеленых, красных и желтых стеклянных бусин. Каждый предмет из обширной коллекции древностей графа Сазерленда представлял собой шедевр.

— Смотри, но в руки не бери, — предупредил граф. — Эксперт должен с первого взгляда определять подлинность.

Арчи Берли неуверенно потянулся пальцем к фигурке кота, но отдернул руку, перешел к кольцу, а затем, попутно осмотрев сову и крокодила, остановился на золотом кольце и серьгах.

— Скарабей и серьги-подвески подлинные, — объявил он.

Лорд Гауэр вопросительно поднял брови.

— Именно скарабей и серьги? Ты уверен?

Арчи коротко кивнул.

— А сова? А брошь? — Его светлость чуть повернул брошь, заставив сапфиры искриться. — Это ценная вещь. — Он указал на алебастровую статуэтку. — А крокодил? Он очень здорово сделан. Красивый.

— Вы спрашивали меня не о том, что красивее или дороже, — заявил Арчи. — Вы спросили, что здесь настоящее, а что поддельное. Я выбираю скарабея и серьги.

— Отлично, Арчибальд! — Граф медленно похлопал в ладоши. — Ты прав. Это настоящий древний египетский антиквариат. У тебя талант, парень. Думаю, тебя ждет удача.

— Спасибо, сэр.

— А теперь скажи мне, — продолжал лорд Гауэр, поднимая брошь, — почему ты не выбрал эту симпатичную безделушку или бегемота с крокодилом?

— Брошь… — Арчи поколебался, затем пожал плечами. — Она слишком блестит. У настоящих камней блеск приглушенный. Думаю, оправа тут настоящая, а камни — имитация. И бегемот такой же.

— Почему же? Объясни.

— Он маленький, слишком похож на свинью. По-моему, его сделал кто-то, кто ни разу не видел настоящего бегемота. А может, мастер просто скопировал другую фигурку. — Он махнул рукой на сову и кота. — Кот отлично сделан, но материал подобран неудачно. Египтянин использовал бы камень. С совой то же самое.

— А что с ней не так?

— Фигура отлита из серебра — опять же, это не тот материал, который мог бы использовать египетский художник классического периода. — Он взглянул на своего наставника. — Я прав?

— Ты совершенно прав. — Гауэр с удовольствием посмотрел на своего ученика. — Мой мальчик, ты хорошо усвоил уроки. Я думаю, теперь мы можем пойти в торговый зал.

— Для меня большая честь, сэр. — Арчи почувствовал дрожь волнения при этой мысли. Хотя внутри у него все бурлило от радости, он сохранял спокойствие и помнил, как учил Его Светлость: хороший торговец никогда не показывает своих истинных эмоций. Неосторожное проявление интереса может легко поднять цену сделки или, что еще хуже, полностью испортить ее. — Я постараюсь не обмануть доверие, которое вы мне оказали.

— За это я спокоен. — Граф начал собирать разложенные по столу ценности, чтобы уложить их в соответствующие ящики в холле. — Завтра, — сказал он, разглядывая брошь, — продолжим обучение в зале аукционного дома Sotheby’s

{«Сотбис» (англ. Sotheby's) — один из старейших аукционных домов. Совместно с аукционным домом «Кристис» (Christie's) занимает около 90% мирового рынка аукционных продаж антиквариата, предметов искусств и т. д. Крупнейший в мире аукционный дом.}

На следующий день они проехали в карете по Стрэнду, вышли в конце Веллингтон-стрит и прошли последние несколько сотен ярдов пешком — граф хотел посмотреть на некоторые из своих лондонских владений. По большому счету их следовало бы назвать скромными, однако они приносили стабильный доход, который Арчибальду казался просто астрономическим, хотя молодому человеку не на что было жаловаться — лорд Гауэр назначил ему еженедельное пособие, а также годовую стипендию, изрядную часть которой Арчи передавал матери.

За время своего пребывания на службе у лорда Гауэра Арчи сумел пройти путь от самого скромного положения слуги через должность простого мальчика на побегушках, помощника посудомойки, конюха, помощника лакея, лакея, второго младшего дворецкого, помощника камердинера и так далее, до роли личного секретаря Его Светлости. Когда граф отправлялся вглубь страны, Арчи сопровождал его; когда граф путешествовал на континент, Арчи помогал со сборами; когда граф со свитой отправлялись в северное поместье, Арчи посылали вперед, чтобы подготовить дом и территорию к прибытию Его Светлости. И теперь, когда графа вызывали в Виндзор или палату лордов, Арчи неизменно сопровождал его.

Все это время молодой человек изучал нравы и обычаи элиты, выжидая, пока сможет самостоятельно начать сколачивать состояние. «У человека должно быть занятие, — сказал ему граф много лет назад. — Интересно, какое ты себе выберешь?»

— А я могу остаться у вас на службе, сэр? — спросил он тогда. В то время Арчи было двенадцать лет, и он не мог представить себе ничего лучше, чем числить себя среди домашнего персонала графа.

— Да оставайся сколько угодно, — ответил лорд Гауэр. — Но, мой дорогой мальчик, я же не буду жить вечно. Как бы я ни сожалел об этом, когда я уйду, мои земли и титулы перейдут к двоюродному брату, которого я не видел лет двадцать. Таков закон. И мне не хотелось бы, чтобы ты остался без возможности зарабатывать на жизнь в этом мире. Слугой вечно быть нельзя, да и не стоит. Ты сделан из более тонкого материала.

— Но я не хочу покидать вас, сэр.

— И мне без тебя было бы тоскливо. Но твоя кровь рано или поздно заговорит в тебе во весь голос, Арчибальд. — Граф улыбнулся и по-отечески положил руку на плечо мальчика. — А кровь в тебе течет аристократическая, этого никак нельзя отрицать.

Граф уже давно знал обстоятельства происхождения Арчи. Более того, благодаря своим связям ему удалось организовать своего рода примирение между лордом Эшмолом и Джеммой Берли, добившись кругленькой суммы для матери Арчи. Тем не менее, глядя в будущее, лорд Гауэр решил приобщить Арчи к занятию на ближайшие годы. И он начал учить подопечного тонкостям бурно развивавшейся торговли антиквариатом и древними артефактами, интерес к которым охватил британскую аристократию. Участие в такой торговле позволило бы неплохо зарабатывать тому, кто знал это дело.

Сам Гауэр слыл прекрасным специалистом. Для человека его ранга интерес к древностям был не более чем увлечением, поскольку деньги его не интересовали. А вот для молодого человека подобное занятие могло стать источником неплохого заработка, особенно если люди будут знать, что юноша — протеже графа. К тому времени, когда Арчи Берли сможет обходиться без его опеки, у него будет достойное занятие.

Теперь, подходя к аукционному дому, лорд Гауэр рассказывал своему ученику, как проводятся аукционы и совершаются торги. В заключение он сказал:

— Сегодня мы просто понаблюдаем, а если появится что-то интересное, я хочу поучаствовать. Твоя задача — наблюдать за теми, кто будет делать ставки. Об их интересах или средствах можно многое узнать, наблюдая за тем, как они себя держат, особенно когда торги достигают верхних пределов. Это весьма поучительно.

Арчи кивнул.

— В ближайшие дни мы выберем что-нибудь для приобретения, и я попрошу тебя сделать ставку. Надо привыкнуть к ощущениям, связанным с игрой, как я ее вижу, и научиться себя контролировать. А для этого у тебя есть хладнокровие и незамутненный разум.

— Я постараюсь, сэр.

— Я знаю, что ты будешь стараться, Арчибальд. — Они остановились перед большим зданием эпохи Регентства, в котором размещался аукционный дом Sotheby’s. — Ну вот мы и пришли. Пойдем?

Граф прошел через выложенные медью двери в вестибюль с красной ковровой дорожкой. Там его встретили одетые в ливреи служащие, и сразу же проводили к управляющему, подобострастно встретившему Его Светлость.

— Большая честь для нас, — несколько раз повторил управляющий. — Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее.

— Добрый день, Мамфри, — небрежно ответил граф. — Не беспокойтесь. Мы зашли из праздного любопытства.

— Могу я предложить вам прекрасный херес? Только что из Португалии. Вы же знаете, сэр, как для нас важно ваше мнение. Мои партнеры подумывают взять партию для продажи на аукционе.

— Ну что же, Мамфри, буду рад, — ответил граф. Управляющий умчался за хересом, и лорд Гауэр обвел взглядом комнату. — Ничего интересного, и никого интересного, — заявил он, хотя возле парадного входа толпилось довольно людей. — Давай-ка посмотрим, что у нас на сегодня.

Они смешались с толпой, образовавшейся вокруг столов для презентаций в вестибюле. Здесь же висели большие объявления с описаниями предметов, которые будут предлагаться в течение дневной сессии.

— Как я и ожидал, — заметил граф после краткого размышления. — Ничего интересного для нас. Впрочем, мы здесь не для того, чтобы приобретать, мы здесь затем, чтобы учиться.

Да, поучиться было чему, хотя, возможно, и не в том смысле, который имел в виду Его Светлость. Ибо во время своего первого посещения, а также многих других, последовавших за ним на протяжении месяцев, Арчи в первую очередь понял одно: насколько велико влияние аристократического титула. Впрочем, как прилежный ученик, он осознал огромную полезность аукционного дома как поставщика товаров.

Наблюдая за приливами и отливами ритуальных танцев на аукционе, молодой человек быстро пришел к выводу, что, хотя приобретение предметов в таких местах, как Sotheby's, для последующей продажи богатым клиентам — это хорошо и удобно, но медленно и неэффективно. Таким способом состояния не собрать. Арчи казалось, что у продавца позиция сильнее, чем у покупателя-посредника. Именно таким посредником и был его благодетель — человек со вкусом, здравым смыслом и чувством рынка, а также склонный к путешествиям, где мог приобретать те же самые товары, что выставлялись на аукцион, непосредственно на месте и по более низким ценам. А потом уже выставлять их на рынок через аукционные дома.

А уж если человек обладал аристократическим титулом, его будущее можно было считать обеспеченным. Арчи видел, как перед графом открывались двери, закрытые для простых смертных, как мужчины уступали ему, как женщины лебезили перед ним — и все из-за титула, шествовавшего впереди него, куда бы он не направлялся. Будь у Арчи титул, и продавцы, и клиенты доверяли бы ему куда больше.

Мало-помалу, по мере того как его понимание торговли антиквариатом росло, его решимость укреплялась; будущее постепенно вырисовывалось в его сознании. А пока он пополнял запас знаний. Он, как губка, впитывал все, что мог предложить лорд Гауэр. Когда пришел день расставания с графом, Арчи уже точно знал, что ему делать, и как это делать.

ГЛАВА 23, в которой терпение и практика окупаются

— Вы уверены, что не пойдете с нами? — спросил Кит. Они снова стояли в конце аллеи сфинксов ранним утром. Томас Юнг и Хефри с опаской поглядывали на длинный ряд статуй, уходящий к храму перед отвесной скалой.

— Я уже все решил, — задумчиво ответил доктор. — Кто-то должен позаботиться о сокровищах из гробницы Анена. — Он положил руку на плечо молодого египтянина. — Теперь, благодаря тебе, нам с моим юным другом работа обеспечена на несколько лет вперед. Мы отлично поработали, но впереди еще больше. Я у тебя в долгу.

— Ничего подобного, — возмутился Кит. — Всё наоборот.

— Ты вернешься? — спросил Хефри. — Когда найдешь то, что ищешь, ты вернешься в Египет?

— Обязательно, — пообещал Кит. — Если у меня все получится, я вернусь даже раньше, чем ты думаешь.

Вильгельмина достала из кармана комбинезона свой прибор. Крошечный голубой огонек был едва виден в утреннем свете. — Нам пора идти, — глядя на странный инструмент, сказала она. Подойдя к доктору Юнгу, она протянула руку, но передумала и обняла его. — Спасибо вам за все, доктор Юнг. Я так и чувствовала, что могу доверять вам. И Кит прав — мы постараемся вернуться как можно скорее.

— А я, пока вас не будет, попробую разобраться с философским аспектом лей-путешествий, — сказал доктор Юнг, осторожно высвобождаясь из ее объятий. Он погладил копию Карты на Коже, которую теперь всюду носил с собой. — А если Бог даст, разберусь с этим шифром.

— Тогда мы уходим, — сказал Кит.

— Вот вернетесь, и я с радостью отправлюсь вместе с вами куда угодно, — с легкой завистью промолвил доктор. — Слово даю.

Мина коснулась руки Кита.

— Пора.

Вильгельмина и Джайлз появились накануне вечером, как раз когда компания праздновала удачное завершение раскопок. Кит отвел их в гробницу и показал настенные росписи.

— Смотрите сюда, — он указал на третью панель. — Раньше все времени не хватало, зато теперь можно спокойно посмотреть на портрет. Перед вами Артур Флиндерс-Питри, тот, что в полосатой мантии. Она нарочно распахнута на груди, чтобы видны были татуировки.

— Очень необычно, — согласилась Вильгельмина. — Наверное, это первый, если не единственный портрет этого человека с его картой.

Джайлз, запомнивший эту камеру по своему заключению, не мог не вспомнить о часах, проведенных рядом с телом своего хозяина, посмотрел на саркофаг, куда они с Китом положили тела сэра Генри и Козимо.

Кит заметил этот взгляд и понял, о чем думает кучер.

— Знаю, Джайлз, — сказал он. — Советую забыть о том эпизоде. Это вовсе не та гробница, где умерли сэр Генри и Козимо. Эта в другом измерении, в другом мире.

Джайлз кивнул, но ничего не ответил.

— А теперь, — сказал Кит, переходя к четвертой панели огромной настенной росписи, — посмотрите сюда. Верховный жрец Анен держит ту самую карту — причем, целую, — и указывает на звезду.

— Но у нас-то пока только часть карты, — с сомнением произнесла Вильгельмина. — Или я чего-то не поняла?

— Да, ты права. Скорее всего, у нас сейчас только четверть карты, а то и вовсе пятая часть, как полагал Козимо, и это как раз та часть, подделку которой я видел в подвале Крайст-Черч.

— Но там же была именно подделка, — заметила Мина.

— Да, — кивнул Кит, — хотя кто-то потрудился сделать ее примерно такого же размера, как оригинал.

— И что вы теперь собираетесь делать с вашей картой? — спросил доктор Юнг. — Теперь, когда вы ее нашли, каковы ваши планы?

— Для начала хорошо бы научиться ее понимать, — Кит похлопал себя по карману с картой, — а потом продолжим дело Козимо и сэра Генри, и постараемся найти сокровище Флиндерс-Питри.

Вильгельмина вплотную подошла к стене и поднесла лампу поближе.

— Как думаешь, это точная карта?

— Не уверен, — с сомнением сказал Кит. — Это же художник рисовал. Он же не знал, насколько важно отрисовать все символы в точности. Может оказаться, что он вообще никогда не видел настоящую карту.

— Дай-ка мне ее. Хочу сравнить, — сказала Вильгельмина.

Кит вопросительно повернулся к доктору. Тот достал из-за пазухи сверток и развернул почти прозрачный кусок человеческого пергамента. В мягком мерцающем свете ламп вытатуированные на коже символы цвета индиго, казалось, начали странно пульсировать.

— Позвольте, доктор, — Вильгельмина протянула руку. Юнг передал ей карту, и она поднесла ее к картине. На картине символы казались простыми закорючками, но, как выяснилось, в основном совпадали с отрисованными на карте. Часть, которую держала Мина, в точности соответствовала верхней правой части нарисованной на стене карты.

— Карту делили очень осторожно, — задумчиво заметила Мина. — Посмотрите, какой неровный край. — Она указала на нижнюю часть карты у себя в руке. — Видите, какая линия?

— Тот, кто делил, старался не задеть другие символы, — ответил Кит. — Поэтому и линия зубчатая.

— Тем лучше, — сказал доктор Юнг. — Когда найдутся другие части, сразу станет понятно, насколько они настоящие. Линия разрыва должна совпасть.

Вильгельмина аккуратно свернула пергамент и отдала доктору. Затем все четверо вернулись в лагерь вади, где Хефри организовал праздничный ужин из жареной козлятины, чтобы отпраздновать успешное завершение раскопок. Они проговорили до поздней ночи, и теперь, когда взошло солнце, пришло время уходить.

Вильгельмина двинулась по аллее к тому месту, где ждал Джайлз. Кит обернулся и поднял руку:

— Прощайте!

— Идите с Богом, друзья мои, — откликнулся доктор. — Да пребудет с вами благодать.

Но его слова затерялись в вое ветра, внезапно пронесшегося над древней мостовой. Мир превратился в туман из смеси пыли и песка, а потом сильный дождь хлестнул Кита по лицу. Рукава и полы одежды бились на ураганном ветру, и на этот раз ветер почему-то не стих после приземления.

— Кажется, мы угодили в ураган! — Кит попытался перекричать рев бури.

— Что? — невнятно донесся голос Вильгельмины, словно она оказалась в миле, а не в нескольких футах от него.

— Видишь, буря! — воскликнул он. — Мы угодили прямо в центр.

— Здесь всегда штормит, — крикнула она, заслоняясь рукой от ветра. — Ветер никогда не стихает.

— А ты бывала здесь раньше?

— Я провела здесь много времени.

Он почувствовал, как Мина сжала его руку.

— Сюда. Иди за мной. — Она повернула голову и крикнула через плечо. — Джайлз! Ты с нами?

— Да, миледи, — раздался ответ откуда-то сзади.

— Возьми-ка меня за руку. Я считаю до трех, а потом мы побежим вперед. Готовы? Вот так. Раз… два… три… Вперед! Бегом!

Кит выполнил команду, вслепую бросившись навстречу буре. На мгновение ему показалось, что ветер вот-вот сорвет его плоть с костей, а затем… темнота и тишина. Он кувыркался в безвоздушном пространстве, в пустоте, настолько полной, что здесь нечем было дышать.

Он почувствовал резкий удар на щеке.

— Дыши, Кит!

Над ним стояла Вильгельмина, готовая нанести новый удар.

— Ха! — выдохнул он, отшатываясь назад. — Хватит! Я в порядке.

Мина тут же повернулась к Джайлзу, который стоял на коленях посреди широкой, усыпанной листьями тропы в нескольких шагах от нее.

— Ты в порядке? — Джайлз проворчал в ответ что-то неразборчивое. Мина облегченно вздохнула и сказала: — Извините, ребята. Идти через тот мир очень неприятно, зато он сэкономил нам еще четыре прыжка и, возможно, два дня пути по суше.

— Что угодно ради дела, — сказал Кит, отряхиваясь. Он еще не совсем пришел в себя. — Я промок до нитки.

— Высохнешь. — Вильгельмина встала. — Карту не потерял?

Кит похлопал себя по животу, где под рубашкой находился сверток.

— Вот и славно. — Она явно готова была идти дальше. — После следующего прыжка вам будет получше. И хорошо бы с ним не тянуть. Готовы?

— Где мы? — Кит растерянно озирался. Они стояли в какой-то сельской местности; воздух был прохладен и сильно пах опавшими листьями. В кустах жужжали насекомые.

— Примерно в трех милях к северу от Праги, — сказала Мина, сходя с тропы. — Там дальше есть еще дорога. Он идет рядом с рекой. По ней мы попадем в город. Если нам повезет, нас кто-нибудь подбросит.

— А что здесь за время? — спросил Кит.

— Осень 1607 года. Времена правления императора Рудольфа. Если мы все делали правильно, здесь начало сентября. — Она подошла к кусту черники рядом с тропой. — Или, может быть, август.

— И зачем мы сюда пришли? — удивился Кит.

— Живу я здесь, — откликнулась она. — Нам нужно безопасное место, чтобы переночевать, изучить карту и решить, что делать дальше. Стой здесь, — сказала она, отступая за куст. — Мне надо переодеться.

— У тебя что, здесь одежда припрятана? — спросил Кит. — Здорово!

— Нельзя же появляться в городе в таком виде. Меня тут слишком многие знают.

Кит посмотрел на себя.

— А насчет нас с Джайлзом как?

— Джайлзу и так хорошо, — донесся ответ из-за куста. — А ты сними свой дурацкий тюрбан и оберни его вокруг пояса. Завяжи как кушак; заодно это прикроет рубашку. Здесь таких не носят.

— А что не так с моей рубашкой? Да и не рубашка это никакая. Это джалабия, чтобы ты знала.

— Ты прав, конечно. С кушаком люди примут твое облачение за рабочий халат. А этого добра здесь хватает.

Кит сделал, как ему велено, не обращая внимания на иронический взгляд Джайлза.

— Слушай, а куда вы с Джайлзом отправились из Египта, ну, когда ты отправила меня к Юнгу?

— В Эдинбург, — донесся ответ из кустов. — Доктор Юнг в то время жил там. Я убедила его воспользоваться твоей помощью для раскопок гробницы.

— Но как же… Ведь он же был со мной в Египте… разве нет?

— Тогда еще нет, — сказала Вильгельмина. — Я думала, это очевидно.

— Только не для меня. Объясни, пожалуйста.

— Да все просто! Время, как мы знаем, зависит от системы отсчета.

— Знаем, — важно согласился Кит, хотя до сих пор эта мысль ему в голову не приходила.

— Ну вот. Мне нужно было связаться с ним до того, как он отправится в Египет с экспедицией.

— Выходит, мы с ним уже раскопали гробницу еще до того, как ты с ним говорила, — помотал головой Кит.

— Именно, — сказала Вильгельмина, появляясь из-за кустов. — Ну, как я выгляжу? — Девушка в камуфляжном комбинезоне, небесно-голубом шарфе и ботинках для пустыни исчезла без следа; на ее месте стояло симпатичное создание в длинной юбке, белой кофточке с пышными рукавами и цветастой шали. В руках она держала небольшой полотняный мешок, который, впрочем, тут же сунула Киту.

— За мной, ребята, — распорядилась она, и вскоре они уже шли по высокой траве, спускаясь со склона холма.

Кит увидел у подножия склона большую реку и, конечно же, дорогу.

— Если не будем медлить, сможем поужинать сегодня вечером в одном из лучших ресторанов города.

Кит остановился и уставился на нее, как будто видел впервые.

— Боже, Мина, ты великолепна. Откуда ты так много знаешь обо всем этом?

— Практика, — небрежно ответила она. — Много-много практики. И много ошибок.

ГЛАВА 24, в которой решается судьба

Конец, как это часто бывает, наступил быстро и неожиданно. Вечером лорд Гауэр пожаловался на плохое самочувствие. Он выпил чай, съел пару подсушенных тостов и удалился к себе. К утру ему не стало лучше. Вызвали врача. В тот же день, в лихорадочном поту и с жалобами на головную боль, он впал в прерывистое забытье, и в себя уже не приходил. Арчи был с ним, когда он умер два дня спустя; стоя у кровати графа, он услышал девятичасовой колокол с башни Святой Марии на Серебряной площади. Именно в этот момент дух его благодетеля покинул смертные пределы. Арчи склонил голову и пролил слезу над человеком, который был его учителем, другом и, как считал Арчи, единственным настоящим отцом.

Следующий день прошел в конторе Бичкрофта и Лехварда, поверенных лорда Гауэра; они занимались организацией похорон в соответствии с завещанием графа и особыми инструкциями. Сами похороны состоялись спустя семь дней в церкви Святой Марии, на них присутствовало около двухсот человек. После заупокойной службы скорбящих угостили чаем с пирожными в лондонском доме лорда Гауэра. Арчи с достоинством, которое граф наверняка одобрил бы, принимал соболезнования. Следующие две недели ушли на инвентаризацию собственности перед неизбежным грядущим вторжением.

Календарь сменил месяц, и однажды утром Джордж Гауэр, двоюродный брат графа, постучал в двери дома в сопровождении своей жены Бранки, судебного пристава Пекхэма и поверенного в цилиндре и черном сюртуке. Арчи принял их в гостиной.

— Передача имущества произойдет безотлагательно, — заявил адвокат. — Мы намерены вступить во владение немедленно. Рекомендую вам собрать личные вещи и освободить помещение как можно скорее.

Арчи, в общем-то готовившийся к этому моменту, тем не менее был ошеломлен резкостью и холодностью демонстративной жадности. Когда к нему вернулся голос, он сказал:

— Если вы не против, я подготовил опись…

— Спасибо, мы проведем собственную инвентаризацию, — фыркнул адвокат. — В любом случае, вам надлежит освободить помещение к трем часам пополудни. Судебный пристав поможет вам собраться. Он будет при вас, чтобы убедиться, что вы случайно не захватите какие-либо предметы, не принадлежащие вам и на которые вы не имеете права.

— Ваша предусмотрительность достойна восхищения. — Арчи мрачно улыбнулся новым жильцам. — Должно быть, вы долго ждали этого дня и молились о его наступлении.

— Silencee a sua lingua!

{Прикусил бы язык! (порт.)}

— Вы правы, — согласился Арчи. — Уверяю вас, у меня нет никакого желания оставаться в вашем гнусном обществе ни одной лишней минуты.

— Послушайте, вы... — пробормотал Джордж Гауэр. — Болван!

Но Арчи уже вышел, не сказав больше ни слова.

— Вызови Бичкрофта, — сказал он слуге графа. — И соберите свои вещи. На твоем месте я подумал бы о том, как жить дальше, если ты меня понимаешь. — Слуга кивнул. — И передай остальным то же самое.

— Хорошо, сэр.

Пока новые владельцы пересчитывали серебро, Арчи прошел в свои комнаты и принялся паковать вещи. Через несколько минут к нему присоединился судебный пристав — подозрительный грубиян, настоявший на проверке уже сложенных чемоданов. Арчи предложил ему уже подготовленную опись того, что он брал с собой.

— У меня такая работа, — пробормотал мужчина, извиняясь.

Бичкрофт, поверенный графа, прибыл с копией завещания лорда Гауэра как раз в тот момент, когда Арчи вынес чемоданы в фойе. В присутствии наследников и их адвоката Бичкрофт зачитал соответствующую часть последней воли и завещания графа, в которых прямо говорилось, что Арчибальду Берли разрешено выбрать любые пять предметов из обширной коллекции экзотических ценностей графа.

— Любые пять предметов по его желанию, — подчеркнул Уолтер Бичкрофт, — без помех и препятствий.

Вскоре Арчи покинул дом графа с пятью маленькими безделушками, которые по мнению наследников, не представляли никакого интереса. Если бы Джордж и Бранка поняли, что именно унес с собой Арчи, и какова ценность этих «безделушек», их хватил бы удар. Но их невежество позволило им сохранить жизнь. Пять вещей из коллекции графа стоили вполне достаточно, чтобы Арчи мог начать свое дело, то есть заняться торговлей древностями. Но это было, конечно, не всё. По правде говоря, гораздо большая часть значительного теперь состояния Арчи спокойно дожидалась его в шести больших жестянках из-под чая в одном из хранилищ банка Ллойда, а еще кое-что доставили вместе с еще одним чемоданом на вокзал Кингс-Кросс неделей ранее. После выдворения из лондонской резиденции лорда Гауэра Арчи посетил мать и оставил ей чековую книжку Ллойда. Книжка была оформлена на ее имя. Счет составлял пятьсот фунтов. Арчи поцеловал мать, и сел на вечерний пароход, идущий на континент.

Он посетил Париж, Кельн, Вену и Рим, а потом добрался до Праги, Константинополя, Иерусалима и Каира. В каждом из этих городов он приобретал предметы искусства и экзотические артефакты, ставшие основой его легендарной коллекции, предмета зависти всех лондонских коллекционеров.

Единственной весточкой из Англии за это время стало письмо поверенного Бичкрофта, в котором он сообщал, что поместье графа продано сахарному магнату. Джордж и Бранка получили деньги и отбыли в Лиссабон, где, по-видимому, проживут свои дни в комфорте за счет своего покойного родственника.

На вторую годовщину смерти графа Сазерленда в Лондоне появился лихой магнат, отзывавшийся на имя Архелея Берли, графа Сазерленда. Смуглый, знатный молодой лорд снял квартиру в обширном особняке на Кенсингтон-Гарден. Следующие недели и месяцы город гудел от слухов, касавшихся антикварного магазина пришельца. Этот во всех отношениях почтенный джентльмен, изъяснявшийся на прекрасном языке, казался фокусником, достававшим из невидимой шляпы все новые и новые дорогие и очень дорогие предметы. Говорили об обширных связях графа с аристократией Старой Европы и королевскими дворами Ближнего Востока. Они, дескать, и были главными источниками чудесных предметов, которыми он торговал. И стоили эти предметы очень недешево. Прекрасные кольца, браслеты и ожерелья; украшенные драгоценными камнями подвески, статуэтки, кинжалы и диадемы; резные рельефы с античных фронтонов; фигурные красно-черные амфоры, чаши, лампы, урны и все прочее продавалось по умопомрачительным ценам. Но больше таких превосходных экземпляров никто не предлагал.

— Красота мимолетна в этом мире, — обычно замечал лорд Берли. — Я делаю все возможное, чтобы сохранить ее и помочь пережить века.

Подобные высказывания и манеры молодого аристократа производили сильное впечатление на его клиентов, а среди них было немало молодых женщин, недавно вышедших замуж. Слухи о завидном холостяке множились и дошло до того, что он не мог посетить ни одного представления в Ковент-Гарден, не привлекая стайку ухоженных и богато одетых молодых девушек. Как сказал один слегка завистливый наблюдатель:

— Думаю, граф Сазерленд должен очень любить садоводство.

— Что вы имеете в виду, Мортимер?

— Чтобы поддерживать этот восхитительный цветник, ему, наверное, приходится работать на грядках, как рабу на плантациях.

Сам молодой граф, казалось, наслаждался женским вниманием, но держал дистанцию, дразня окружающих своей кажущейся доступностью. Фавориток у него не замечалось, однако каждую ночь его видели на публике с новой красавицей. В конце концов одна из них начала выделяться из стаи: стройная белокурая девица по имени Филиппа Харви-Джонс, дочь и единственная наследница известного промышленника Реджинальда Харви-Джонса, человека, у которого был единственный свет в окошке — рыцарское звание, всем остальным он уже владел. Реджи, как его звали друзья и поклонники, пользовался репутацией жесткого бизнесмена, единственным удовольствием в жизни которого была его дочь.

Само собой, когда ее имя стало ассоциироваться с лихим графом Берли, Реджинальд заинтересовался. Через несколько минут после их первой встречи он сразу же перешел к делу.

— Ваше состояние, сэр. Каково его происхождение?

— Прошу прощения? — Архелей задрал бровь.

— Мы светские люди, — произнес в ответ Редж. — Не стоит скромничать, особенно когда дело касается денег. В лучшем случае они способны определить место человека в этом мире. — Он смотрел прямо в глаза молодому лорду. — Так сколько же у вас есть?

— Трудно сказать, — ответил Берли, легко переходя на конфиденциальный тон. — Северные владения, южные владения, лондонский дом... Конечно, большая часть принадлежит семье. — Арчи давно научился играть на врожденном невежестве лондонцев, мало знавших о Шотландии вообще и ее дворянстве в частности.

— Хорошо. А каковы ваши личные активы? Те, которыми вы можете свободно распоряжаться?

— Думаю, тысяч десять.

— Неплохо.

— Я имею в виду годовой доход, — скромно добавил Берли.

— Я впечатлен. — Харви-Джонс взглянул на собеседника с уважением. — Это в два раза больше моих доходов, а я много работаю, выколачивая свою долю.

— Да, я наслышан, — мягко согласился молодой лорд. — Моя собственная работа мне самому больше напоминает досуг.

— То есть это у вас хобби такое, сэр?

— Ну да, что-то в этом роде. — Молодой джентльмен вздохнул. — Но иногда так хочется заполнить чем-нибудь пустые часы.

— Так женитесь, — предложил промышленник, — у вас появится отличный способ заполнять свободное время.

— Думаю, вы правы…

— Полагаю, скоро у вас будет недоставать свободных часов!

— Папочка, — защебетал теплый женский голос, — ты монополизировал нашего хозяина своей болтовней, — она неодобрительно нахмурилась. — Опять о деньгах? Скажи, наконец, что у вас другая тема разговора.

— Знаешь, дорогая Пиппа, другие темы мне просто в голову не лезут. — Реджи поцеловал свою златовласую дочь в щеку. — Мы тут говорили о хобби и прочих увлечениях. Граф жалуется, что у него слишком много времени. Я сказал ему, что ему нужна жена.

— Ах, папочка! — Филиппа выглядела испуганной и смущенной одновременно. Она взглянула на Берли, чтобы оценить его реакцию. — О, простите, пожалуйста, моего отца. Иногда он может показаться таким грубияном.

— Да, простите меня, — повторил Реджи. — У меня не было такого воспитания, как у моей дочурки. Однако мужчине нужна жена. Это факт. Ну, сэр, что вы скажете?

— Я говорю, — медленно произнес Берли, не сводя глаз с Филиппы, — что счастье, как и богатство, ничего не значит, если их не с кем разделить.

— Вот это романтик, я понимаю! — прогудел Реджи.

— О, папа, веди себя прилично. — Девушка положила руку на безупречный черный рукав смокинга Берли. — Однако, милорд, должна сказать, я согласна с папой.

— Тогда, возможно, вы окажете мне честь посидеть рядом со мной за ужином сегодня вечером, чтобы мы могли обсудить этот вопрос, как он того заслуживает. — Берли снял ее руку с рукава, поднес к губам и поцеловал. — Разумеется, — сказал он, бросив взгляд на промышленника, — если мне удастся убедить вашего отца выпустить вас из поля зрения хотя бы на час.

— Да уж как-нибудь переживу, сэр. — Он махнул рукой. — Идите, развлекайтесь.

— Предлагаю воспользоваться этим мудрым советом. — Берли предложил руку, дама любезно приняла приглашение, и они вдвоем направились через мраморный вестибюль в большой зал. Позже их снова видели в компании друг друга — так что у людей появились законные подозрения. Они стали предметом обсуждений в высших кругах общества, и к ним стали относиться как к будущей паре — и не без основания, — хотя всякий раз, когда кто-нибудь осмеливался задать вопрос о перспективах, его начинали уверять, что имеется в виду только дружба. Однако сами окружающие думали иначе. В сплетнях в аристократических домах все чаще говорили о близкой помолвке.

Увы, те, кто ждал скорого приглашения на торжественную свадьбу, были разочарованы. Лето пришло и ушло, сменилось осенью, и, хотя ухаживания продолжались, никакого объявления о свадьбе не делалось. Люди, близкие к графу, намекали, что расписание поездок молодого джентльмена в настоящее время затрудняет такие приготовления; его деловые контакты требовали возвращения на Ближний Восток, и, возможно, еще дальше. Как бы то ни было, предположения о свадьбе к следующей весне, как только граф вернется в город, звучали все чаще.

Однако молодой джентльмен не вернулся ни следующей весной, ни через год. Поток его писем к любимой Филиппе резко прекратился, а огонь спекуляций начал распространяться в новых направлениях. Время шло и постепенно возобладало мнение о том, что с графом случилось нечто ужасное. Хотя причина его гибели не называлась, воображение ничем не сдерживалось: говорили, что корабль Берли затонул на обратном пути; он попал в лапы пиратам; граф похищен и его удерживают с целью получения выкупа; он ввязался в какие-то местные беспорядки, стал жертвой войны; принял аравийское подданство; томится в иностранной тюрьме по ложному обвинению… каждый старался придумать свое объяснение и подливал воды на мельницу слухов.

Прошло целых три года, прежде чем Архелей Берли вернулся в Англию. Причина его отсутствия и то, что случилось с ним во время его путешествий, так и не стали известны; ни слова, объясняющего его задержку, никогда не было произнесено вслух. Но человек, вернувшийся в Лондон, был совсем не тем человеком, который покинул город почти четыре года назад.

В молодом лорде поселился ненасытный голод. Теперь его привлекали знания, причем, чем более таинственные, тем лучше. Они стали его всепоглощающей страстью. Его видели только с книгой в руках, а когда он не читал, то делал записи в одном из блокнотов, которые держал под замком в своем столе. Бальный зал его просторного особняка выпотрошила армия плотников; вдоль стен выстроились стеллажи, а на них — редкие тома букинистических книг. Эта трансформация подчеркивала тот простой факт, что богатый молодой человек стал прилежным ученым.

Торговля древностями шла своим чередом, но графа Сазерленда теперь чаще можно было увидеть на лекциях Королевского общества, чем на аукционах Sotheby’s или Christie’s. Когда, наконец, Филлипа поняла, что она никак не может повлиять на новую страсть своего избранника, молодая женщина не стала терпеть соперника, в виде ученых штудий, и постепенно исчезла из жизни Архелея Берли, обрекая его на одиночество и холостяцкую жизнь.

ГЛАВА 25, в которой прошлое дает о себе знать

Трое путников неторопливо шли вдоль реки по направлению к городу. Солнце пригревало их спины, мокрая одежда быстро высохла. Кит, привыкший к изнуряющей жаре Египта в разгаре лета, наслаждался ароматным ветерком, тянувшим с реки.

— А все-таки, — сказал он через некоторое время, — откуда ты так много знаешь о лей-линиях? В последний раз, когда я видел тебя… — Он сделал паузу. — Я имею в виду, в позапрошлый раз — когда я потерял тебя в лондонском переулке, помнишь?

— Конечно, помню, — отозвалась Мина. — Это лучшее, что с мной случилось за всю жизнь. Как такое забудешь?

— Ты не могла бы объяснить?

— Подожди немного. — Она улыбнулась. — Скоро сам все увидишь.

— Ладно, — согласился Кит, — тогда расскажи, как ты узнала, где найти лей-линию, которой мы воспользовались.

— У меня есть моя лей-лампа.

— Это та штуковина, которую ты в кармане носишь?

— Это я ее так называю. — Она полезла в карман и достала прибор. — Он может выявлять лей-линии и определять период их наибольшей активности.

Кит с недоверием смотрел на латунный овал у нее на ладони.

— Э-э, ты позволишь?

— Да пожалуйста! — Она передала ему прибор.

Он оказался тяжелее, чем он ожидал, и теплым на ощупь. Маленькие отверстия, ранее заполненные голубым светом, теперь были темными.

— Ты когда-нибудь видел такое? — спросил он, передавая механизм Джайлзу, чтобы тот тоже посмотрел.

— Только у мисс Вильгельмины. — Джайлз вернул устройство.

— Где ты его взяла? — спросил Кит.

— Долгая история, — ответила Мина. — Ему нужен апгрейд. Надеюсь, у меня получится.

Как раз в этот момент Джайлз негромко предупредил:

— Сзади повозка!

Они обернулись и увидели тяжелый фургон, который тащили две лошади.

— Отлично! Нам повезло, — заметила Вильгельмина. — Нас могут подвезти. — Она с сомнением взглянула на Кита. — Как твой немецкий?

— Mein Deutsch ist nicht so gut,

{Не очень хороший (нем.)}

— Мой лучше. — Она рассмеялась. — Тогда просто улыбайся, а говорить буду я.

Фургон приближался, и Вильгельмина поспешила ему навстречу.

— Добрый день! — окликнула она возницу.

— Черте что! — пробормотал Кит, наблюдая, как Мина разговаривает с фермером. — Никогда бы не поверил, что это тот же самый человек, которого я знал.

— Люди меняются, — неожиданно философски заметил Джайлз.

— Но не так же сильно!

Поездка в Прагу оказалась довольно медленным удовольствием, поскольку фургон неторопливо двигался по грунтовой дороге в тепле ленивого осеннего дня. Но когда они обогнули очередную излучину реки, перед ними открылся старый город с величественными железными воротами и крепкими стенами; над зубчатыми бойницами реяли гордые флаги, и над стенами вздымались вершины шпилей и башен; старые мощеные улочки уводили в лабиринт деревянных домов с красными черепичными крышами и окнами из крошечных ромбовидных стекол. Уютный даже на первый взгляд, он резко контрастировал с безводной египетской пустыней.

Когда гвардейцы, дремлющие в тени арки, махнули фургону на широко открытые городские ворота, Кит взглянул на Джайлза, сидевшего с непроницаемым выражением.

— Что ты об этом думаешь?

Джайлз задумчиво огляделся.

— А что? По-моему, все так и должно быть, — невозмутимо ответил бывший кучер.

На городской площади они высадились. Вильгельмина дала фермеру несколько мелких монет и поблагодарила его. Затем, собрав своих подопечных, тоном экскурсовода сказала:

— Это Старая площадь. Здесь главный рынок города и, на мой взгляд, вообще самое лучшее место для жизни.

— Ты живешь здесь? — удивился Кит. Никакого рынка он не увидел, но широкое вымощенное пространство заполняли люди. Все были заняты, у многих были маленькие тележки. Наверное, с них они и торговали.

— Да, — сказала она, ведя их через площадь. — У нас с партнером тут лавка. — Она неопределенно махнула рукой на ряд красивых зданий у северной стороны площади. — Вон там, видите, зеленый дом с вывеской золотыми буквами. Этот мой.

— Grand Imperial Kaffeehaus, — прочитал Кит надпись на вывеске. — Мина, ты хочешь сказать, что у тебя есть своя кофейня?

— Кофейня и пекарня, — ответила она. — Между прочим, лучшие в городе, точнее, во всей Богемии. Больше нигде таких нет.

— Блин, — пробормотал Кит, недоверчиво качая головой. — Так вот как ты проводила это время, пекарем в кофейне работала?

— Кит, это мой магазин.

— У тебя напарник есть?

— У меня есть деловой партнер, — поправила она, открывая дверь. — Идемте, я вас познакомлю.

Они перешагнули порог и вошли в уютный зал, там стояли столики, накрытые скатертями, клиентов обслуживали официантки в белых фартуках, в зеленых платьях и маленьких зеленых шляпках. Путешественники прошли между столами. Некоторые посетители узнали хозяйку и вежливо поприветствовали ее. Столовую от кухни отделяла стойка, из кухни шел аппетитный запах свежесваренного кофе и теплой выпечки.

— Сюда. — Мина обогнула стойку и провела их во внутреннюю кухню, где стояли печи. — Этцель, ich bin zurlück!

{Я вернулась (нем.)}

— Oh! Mein Schatz!

{О, моя дорогая (нем.)}

— Видишь ли, моя отлучка заняла не так много времени, как я думала, — сказала она. — Со мной друзья. Познакомься.

Он поднял глаза и, кажется, впервые увидел посетителей.

— Das würde mich freuen

{Я счастлив (нем.)}

— Кит, Джайлз, это мой друг и партнер Энгелберт Стиффлбим, — представила она булочника, а затем добавила, не стесняясь смущения партнера: — лучший человек, которого я знаю.

— Ты мне льстишь, — сказал Этцель, покраснев от комплимента. Он погладил ее с явной нежностью, а она потрепала его по щеке. Пекарь обернулся и протянул руку гостям, те, в свою очередь, уважительно пожали ее. — Добро пожаловать, друзья мои, — сказал он, слегка поклонившись. — Честь имею пригласить вас в дом.

— Рад познакомиться, — пробормотал Кит, и Мина перевела: — Es freut mich, Sie kennenzulernen

{Рад знакомству (нем.)}

— Jawohl! — ответил Этцель. — Надеюсь, ты хорошо прокатилась? — Мина перевела его слова, но, прежде чем кто-либо успел ответить, он воскликнул: — Что я болтаю? Вы, должно быть, голодны. Садитесь, садитесь. Вот тут у меня свежий яблочный штрудель. Надеюсь, вам понравится.

Пока Этцель возился со штруделем, Мина надела хрустящий чистый фартук и начала готовить кофе. Кит наблюдал за этой операцией с интересом, граничащим с восторгом; он никак не мог уложить в сознании трансформацию, произошедшую с Вильгельминой, особенно когда она руководила персоналом и работала на кухне, демонстрируя легкую властность, которой он раньше никогда в ней не замечал. И это еще не все: волосы у Мины отросли и стали как-то пышнее; ее высокая гибкая фигура приобрела изящные очертания, сохранив в то же время подтянутость. Темные круги под глазами, постоянная деталь ее внешности, исчезли без следа; она излучала жизненную силу и энергию, и это тоже было для Кита внове. Пожалуй, эта женщина была в его вкусе. Ему нравилось в ней все, что он видел.

Этцель попросил одного из помощников принести тарелки и пригласил гостей садиться.

— Setzen Sie sich, bitte

{Присядьте, пожалуйста (нем.)}

— Найдите в зале свободный столик, — распорядилась Мина, — а я вам сейчас кофе принесу.

Кит с Джайлзом вернулись в общий зал; близился вечер, но здесь еще оставалось несколько посетителей. Они выбрали столик в дальнем углу, чтобы свободно разговаривать, не мешая остальным. Появился Этцель, напевая что-то себе под нос. На тарелках он нес толстые ломти теплого штруделя и поставил их на стол, изящным жестом выложив рядом с каждой тарелкой маленькую ложку. Окинув стол критическим взглядом и убедившись, что все в порядке, крупный пекарь пожелал: «Mahlzeit! Guten Appetit!»

{Приятного аппетита (нем.)}

Кит и Джайлз взяли ложки и одновременно откусили от своих ломтей.

— Sehr gut! — произнес Кит с чудовищным акцентом.

— Отлично, — сказал Джайлз, склоняясь над тарелкой. Он действительно проголодался.

Вежливой сдержанности Кита хватило только еще на два аккуратных кусочка, а затем он тоже принялся усердно работать ложкой, отхлебывая кофе и бормоча то, что он считал выражением признательности. Этцель улыбался им и хихикал, сложив руки на животе.

Вернулась Вильгельмина с подносом, уставленным чашками и кофейником.

— Ты превзошел самого себя, — мимоходом сказала она Этцелю. — Твой штрудель станет всемирно известным.

— Это из-за той специи, что ты добыла, — важно ответил он.

— Корица, — пояснила она Киту и тут же повернулась к пекарю: — Ты так думаешь?

— Ja, разница только в этом, — заверил он. Заметив, что тарелки опустели, он встрепенулся: — Я сейчас еще принесу.

— Я и не подозревал, что так проголодался, — заметил Кит. Джайлз только кивнул.

— Мы поужинаем, когда закроем лавку, — пообещала Вильгельмина, — если, конечно, вы продержитесь до того времени. Она начала наливать кофе, когда входная дверь открылась, пропуская новых посетителей. — М-да, с закрытием, похоже, придется подождать. Сейчас я обслужу этих последних и закрою ставни.

— Не обращай на нас внимания, — сказал Кит, поднимая свою чашку. — Мы вполне довольны, как моллюски в ракушке, — сказал он, с удовольствием пробуя темный горячий напиток. — Джайлз, приятель, похоже, на этот раз мы приземлились на ноги. Кто бы мог подумать, а?

Он взглянул на Джайлза и поразился. Черты лица молодого человека окаменели, в них сквозило нечто среднее между удивлением и ужасом.

— Что случилось? — не понял Кит.

— Что она здесь делает? — прошипел Джайлз.

— Кто? — спросил Кит, собираясь повернуться.

— Не оборачивайся!

Он почувствовал, как кто-то остановился у него за спиной, а потом раздался голос, которого он никак не ожидал услышать:

— Кит? Джайлз? Клянусь душой, это вы!

Кит наконец повернулся и уставился на лицо, которое, как он считал, никогда больше не увидит, — оно было все таким же прекрасным, только теперь выражало крайнюю степень удивления и, пожалуй, страха.

— Привет, Хейвен, — севшим голосом произнес Кит, борясь с приступом отвращения. — Не ожидал тебя здесь встретить.

— Немедленно уходите! — прошипела она, все время поглядывая на вход в лавку. — Быстро! — Она схватила Кита за руку, словно хотела стащить со стула. — Бегите! Нельзя, чтобы он увидел вас. Он же думает, что вы мертвы!

— КТО?

Сидевший лицом к двери Джайлз издал низкое презрительное рычание.

— Берли!

ГЛАВА 26, в которой дважды звучит вопрос о том, что делать, и на него находится ответ

— Какие-то проблемы? — спросила Вильгельмина, появляясь у стола с тарелками и с подозрением глядя на рыжеволосую красавицу рядом с Китом.

— Мина, — торопливо сказал Кит, — познакомься с Хейвен Фейт. Я потом объясню. Берли здесь.

— Вот принесла нелегкая, — пробормотала Вильгельмина, взглянув на людей, входящих в лавку.

— Он не один…

— Прошу вас. Помогите им, — обратилась леди Фейт к Мине. — Они в опасности. Им надо немедленно скрыться.

— Пожалуй, — Вильгельмина задумчиво смотрела на вновь прибывших. — Так. Это Базальгетт… и еще Розенкрейц с ними.

— Кто они? Вы их знаете?

— Придворные алхимики, — объяснила Вильгельмина. — Конечно, я их знаю.

— Пожалуйста, надо спешить, — взмолилась Хейвен.

— Тут есть другой выход? — спросил Кит.

— Не нужно. Иди через кухню. Моя комната наверху. Сидите там и ждите меня, — ответила Вильгельмина, направляясь навстречу посетителям. — А вы — со мной, — бросила она леди Фейт.

— Подождите! — вскакивая, воскликнул Кит. Он схватил Хэвен за руку. — Где зеленый дневник? Книга сэра Генри. Отдай ее!

На лице леди Фейт отразилась нерешительность.

— Берли здесь! Тебе надо немедленно скрыться!

— Я не уйду без дневника, — заявил Кит. — Отдай.

— Ладно, — решилась Хейвен. — Вот, возьми. — Она достала из складок платья книжицу и сунула Киту. — А теперь убирайся!

Вильгельмина увела молодую женщину, бросив на ходу через плечо:

— Вы, оба, поднимайтесь наверх и сидите тихо. И поторопитесь!

Джайлз с Китом проскользнули на кухню. Они слышали за спиной беглый разговор по-немецки. Этцель закрывал печь на ночь. При виде гостей Вильгельмины пекарь заулыбался. Кит жестами показал, что собирается спать и указал на потолок. Он направился к лестнице, ведущей наверх.

— Jahwol, — напутствовал их Этцель. — Schlaft gut

{Спокойной ночи (нем.)}

Комната Вильгельмины располагалась напротив лестничной площадки; они вошли и закрыли дверь. Обстановка тут была спартанская: высокая кровать, кресло, маленький круглый столик, большой богато украшенный резьбой сундук и шкаф в углу.

— Ты что предпочитаешь? Кровать или кресло? — спросил Кит.

Джайлз не успел ответить, потому что в дверь постучали. Вошла молодая женщина в зеленом платье. Кит вспомнил, что так одевался персонал в кофейне. В руках служанка держала неглубокую жаровню с углями.

— Ich habe die Glut

{Это для тепла (нем.)}

— Vielen Dank

{Большое спасибо (нем.)}

Горничная повозилась у камина и разожгла огонь. Она поднялась, сделав красивый реверанс, и вышла, закрыв за собой дверь. Кит зажег свечу на каминной полке от огня камина и поставил ее на стол, а затем улегся на кровать и приготовился ждать. Джайлз сел в кресло.

— Это же подумать только! — сокрушался Кит. — Единственный человек, с которым мы бы не хотели встречаться ни за что на свете — тут как тут! Ну сколько шансов на такую встречу?

Джайлз озадаченно посмотрел на него.

— Сэр?

— Да я говорю, что надо же было Берли появиться здесь, как только мы прибыли! Совпадение! Но какое!

— Сэр Генри всегда говорил, что совпадений не бывает.

— Да, я слышал, — сказал Кит, опускаясь обратно на кровать. — И я начинаю в это верить.

Некоторое время они тихо поговорили, поминая кончину Козимо и сэра Генри, погибших по вине Берли, и даже позволили себе строить планы мести. Потом Кит вспомнил о дневнике. — Ты когда-нибудь видел эту книгу сэра Генри? — спросил он.

— Нет, сэр. Его Светлость не посвящал меня в свои дела.

Кит достал дневник из-за пояса и открыл.

— Твой хозяин изучал лей-линии и записывал результаты исследований сюда. — Он передал книгу в зеленом переплете Джайлзу, и тот с интересом повертел ее перед глазами, открыл и перевернул несколько страниц.

— Ну, что ты об этом скажешь?

Джайлз закрыл дневник и вернул его Киту.

— Весьма интересно, сэр.

— Как-то ты с сомнением говоришь…

— Я читать не умею, сэр.

— А-а… — такого Кит не ожидал.

В комнату ворвалась Вильгельмина.

— Ушли, — сказала она. — Я сказала, что поздно, мы уже закрываемся. Берли и остальные вернулись во дворец. А вас надо теперь как-то вытащить из Праги.

— Мы же только приехали, — пожаловался Кит. — Разве нельзя остаться здесь?

— Нет. Здесь небезопасно. — Она развернулась и, уже выходя в коридор, была остановлена словами Кита:

— Это большой город. Ничего не стоит затаиться здесь.

— Послушай, Берли пока не знает, что я вас знаю. В любом случае, он думает, что ты мертв. Вот пусть так и будет. А теперь давай, шевелись! За мной!

— Миледи права, — сказал Джайлз. — Когда возможно, лучше избегать неприятностей.

Кит засунул дневник сэра Генри обратно за пояс и неохотно слез с кровати.

Они прошли через кухню; там теперь было темно, если не считать слабо тлеющих углей под духовкой. Этцель ушел, столовая была пуста. На тарелке на прилавке оставался кусочек штруделя, и Кит прихватил его.

— Куда мы идем?

— В одно местечко, недалеко отсюда. Вы там спрячетесь, пока Берли не уйдет. Он обычно надолго не задерживается.

Все трое прошли через темную кофейню, пробираясь между столами к входной двери. Вильгельмина открыла ее, выглянула и поманила их за собой. Безлюдную площадь она пересекла так быстро, что Киту и Джайлзу пришлось почти бежать, чтобы догнать ее. За площадью они направились по узкой улочке к городским воротам.

— И где это место? — спросил Кит.

— Недалеко. За городом, — коротко ответила Мина.

Но Кит продолжал приставать к ней. Вильгельмина развернулась, уперев руки в бока, и чуть не столкнулась с тремя мужчинами, идущими навстречу.

— Entschuldigung

{Прощу прощения (нем.)}

Трое отошли в сторону, пропуская их; Кит и Джайлз торопливо следовали за своей провожатой. Однако не прошли они и нескольких ярдов, как один из встречных мужчин грубо окликнул их:

— Эй! Вы там!

Кит оглянулся через плечо и сразу узнал троих берлименов, замерших в нерешительности.

— Бежим! — завопил Кит.

— Декс! За ними! — крикнул Тав. — Я позову босса. Живо!

Но Кит и Джайлз не стали ждать. Вильгельмина исчезла.

Беглецы неслись по мощеной улице. Они завернули за угол дома, и тут чья-то рука высунулась из тени и схватила Кита за рукав. Мина затащила его в нишу.

— Это люди Берли, — сказал ей Кит, задыхаясь.

— Вы двое, уходите, — распорядилась она. — Я их задержу.

Кит потоптался в нерешительности.

— Ты уверена?

— На все сто. Вот, возьми это. — Она достала из кармана лей-лампу и сунула ему в руки.

Кит в недоумении смотрел на латунную штуковину.

— Я же не умею ей пользоваться.

— Это просто. Он улавливает лей-активность, то есть любую лей-линию, и тогда загорается синий свет. Чем ближе ты к силовой линии, тем ярче свечение. — Она похлопала его по руке с лей-лампой. — Идите к реке, а дальше по дороге на восток от города. Примерно в миле отсюда будет перекресток, там от дороги под прямым углом отходит проселок. Это лей-линия. Я пользовалась ей раньше. Лампа покажет, когда вы там окажетесь. Что бы ни случилось, держитесь вместе.

— А ты?

— Не беспокойся обо мне. Просто прыгните и оставайтесь на месте. Я вас найду.

Кит кивнул, перевел дух и спросил:

— Ты готов, Джайлз?

— Еще одно, — быстро сказала Мина. — Дай-ка мне карту. Со мной ей будет безопаснее.

После секундного размышления Кит выдернул из-под рубашки тонкий сверток и передал ей.

— Поосторожнее с ней.

— Сама знаю. — Она сжала его руку и толкнула на улицу. Джайлз кивнул ей и бросился за Китом.

— Удачи вам двоим, — прошептала Мина, выходя из ниши, чтобы посмотреть им вслед.

Кит бежал по улице, быстро погружающейся в вечернюю тень. У него за спиной Мина кричала по-немецки:

— Halt! Diebe! Halten Sie die Diebe auf!

{Стойте! Воры! Держите воров! (нем.)}

Дальше Кит не видел. Он бежал изо всех сил, громко стуча подошвами по булыжнику, Джайлз не отставал. Они летели к городским воротам, и Кит думал только о том, не успели ли их закрыть. Но ворота пока стояли открытыми.

— Надо успеть, — задыхаясь, проговорил Кит на бегу.

— Стойте, остановитесь немедленно! — кричали сзади по-немецки. Кит оглянулся и увидел, что к ловле воров присоединились несколько горожан. Вильгельмины не видно.

Крики услышал стражник в воротах. Сбитый с толку он с пикой в руке преградил беглецам дорогу.

— Aus dem Weg! Aus dem Weg!

{Прочь с дороги! (нем.)}

Стражник, однако, перегородил своей пикой дорогу, видимо, он еще не решил, кого именно надо хватать. Набегавший Кит ударил по оружию, наклонив его вниз, и одним плавным движением перемахнул через длинное древко, в то время как Джайлз поднырнул под другой конец пики, поднятый вверх. Стражник вскрикнул от неожиданности, но оба были уже далеко.

Они вылетели за ворота. Стражник кричал им, чтобы они остановились. Сзади теперь было много криков, поскольку горожане уже добежали до сторожки. Быстро сгущались сумерки. Невдалеке Кит заметил мерцание воды.

— Там река! — крикнул он Джайлзу. — Постараемся оторваться.

Не успел он закончить фразу, как за спиной послышался ритмичный стук подков по каменной мостовой. Он оглянулся. Одного взгляда на всадника хватило, чтобы понять: за ними скакал Берли; заметно подросшая толпа горожан бросалась из-под копыт лошади в разные стороны.

Дорога впереди делала плавный поворот, следуя изгибу русла реки. Теперь городские стены оставались у них справа, а слева за дорогой текла река. Спрятаться было совершенно негде, а до лей-линии, по словам Мины, оставалось не меньше мили.

— Он на лошади! — сообщил Кит. — Нам не успеть.

— Бегите, бегите, — прикрикнул Джайлз. — Если доберемся до поворота, сможем уйти.

Стиснув зубы, Кит помчался дальше. Однако до поворота оказалось дальше, чем он предполагал. Толпа сзади сильно отстала, а вот Берли быстро приближался. Кит прибавил ходу, хотя легким уже не хватало воздуха, а сердце колотилось, как ненормальное.

Джайлз оглянулся, оценивая расстояние между ними и приближающимся всадником.

— Надо его спешить.

— Надо. Только как?

— Я знаю лошадей. — Копыта за спиной стучали все ближе. — Разные есть способы сбросить всадника.

Кит понял, каково быть лисой, отчаянно пытающейся избежать лающих гончих.

— Так что ты говорил насчет способов?

— Если у нас будет лошадь, мы точно сбежим.

— Согласен. План хороший, — согласился Кит, поскольку ничего лучшего ему в голову не приходило. — Что надо делать?

— Вон там, — Джайлз махнул рукой в сторону густых кустов бузины. — Спрячьтесь там, но будьте готовы выскочить на дорогу, как только я сниму всадника.

— Ты уверен, что справишься один?

Джайлз кивнул.

Бросив последний взгляд назад, Кит бросился в кусты, а Джайлз выдрал из куста длинную ветку и отошел к обочине. Ветку он убрал за спину и стал спокойно ждать, пока лошадь приблизится.

Берли что-то прокричал. Киту в своем ненадежном укрытии показалось, что он ощущает дрожь земли под налетающей лошадью.

Джайлз, словно превратившийся в каменное изваяние, ждал. Копыта грохотали все ближе и ближе.

Берли направил лошадь прямо на беззащитного Джайлза, видимо, намереваясь сбить его. Но Джайлз слегка подался в сторону и взмахнул большой веткой прямо перед мордой животного. Для лошади она стала деревом, невесть откуда возникшим на дороге. Она всхрапнула и попыталась затормозить, уперевшись в землю всеми четырьмя ногами. Джайлз не шелохнулся, продолжая держать ветку перед мордой лошади.

Лошадь присела и встала. Берли совершенно не ожидал такой экстренной остановки. Он вылетел из седла, перелетел через голову лошади и тяжело грохнулся на дорогу. Джайлз мгновенно оказался рядом.

Кит выдрался из кустов и помчался на помощь Джайлзу. Однако тот справился и сам. Он ударил всего два раз, зато от души, и человек на дороге замер.

— Лошадь! — крикнул Джайлз.

Кит помчался за лошадью. Лошадь помчалась от него. Но через некоторое время ему все же удалось ухватить болтающиеся поводья.

— Ага, попалась! — торжествующе крикнул он. Джайлз уже бежал к нему.

Гром выстрела прозвучал совершенно неожиданно. Кит воспринял его как пощечину, Джайлз покатился по земле. Лошадь сильно вздрогнула и вырвала поводья из рук Кита.

За спиной лежащего Джайлза сверкнуло и прогремел еще один выстрел. Он заметил блеск стали в руке Берли и предупреждающе крикнул:

— Ложись! У него пистолет!

Третий выстрел поднял фонтан земли у его ног, и Кит остановился.

— Да беги же ты! — воскликнул Джайлз, сопровождая крик яростным жестом.

Берли уже встал на ноги и двинулся вперед, вытягивая руку.

Кит не мог решить, что ему делать. Он хотел бежать, но надо было помочь Джайлзу.

— Мина позаботится обо мне, — крикнул Джайлз. — Беги!

Четвертый выстрел покончил с нерешительностью Кита. Пуля просвистела у него над головой, и очередной грохот разорвал воздух, Кит развернулся и бросился в придорожные кусты. Он бежал вслепую, и думал лишь о том, чтобы не потерять направление. Сзади что-то кричал Берли, но он бежал, сосредоточившись только на том, чтобы уберечь глаза от веток.

Через некоторое время ему все же пришлось остановиться, чтобы отдышаться и собраться с мыслями. За спиной была река. Перед ним раскинулось ячменное поле. Он подумал было нырнуть в колосья, но перспектива бежать на четвереньках по ячменю как-то не привлекала. Затаив дыхание, он прислушался. С дороги доносились голоса. Видимо, к месту встречи подоспели горожане. Значит, скоро погоня возобновится.

Кит прикинул расстояние и понял, что до перекрестка, от которого начиналась лей-линия, еще примерно столько же. Держа дорогу справа от себя, он двинулся через лес в сторону перекрестка. Позади он слышал голоса. Там люди продирались через подлесок в поисках его следов. Некоторые оставались на дороге. Впрочем, скоро и они присоединились к преследователям.

Мрачный и решительный Кит продвигался вперед, уворачиваясь от стволов и ветвей деревьев, стараясь шуметь как можно меньше. Внезапно позади раздался громкий крик, настолько уверенный, что у Кита не осталось сомнений — его след обнаружили.

Борясь с желанием броситься вслепую сквозь быстро темнеющий лес, он ускорил шаги. Однако голоса за спиной постепенно становились громче. Когда в следующий раз он остановился, чтобы отдышаться, он оглянулся и увидел отсветы между деревьями: кто-то зажег факелы.

Понимая, что у него в запасе всего несколько минут, а потом его увидят и схватят, он сунул руку в карман и достал прибор, который дала ему Вильгельмина. Ряд маленьких отверстий наверху оставался темным. Продолжая бежать вперед, он держал приспособление перед собой, мысленно заклиная устройство: работай, черт тебя возьми! Работай!

К его изумлению, отверстия, словно в ответ на его призыв, начали светиться прерывистым мерцанием. Но чем дальше, тем ярче разгорались огоньки в диковинном устройстве, пока не стали ровно светиться голубым огнем. Сжимая лей-лампу, Кит бежал дальше, уворачиваясь от веток.

Погоня приближалась. Кажется, они уже слышали его. Лес наполнился эхом азартных криков горожан. Голос Берли покрывал прочие голоса, призывая погоню поторопиться.

Кит поглядывал на устройство и замечал, что свечение становится все интенсивнее. Лей-линия где-то рядом, сказал себе Кит. Совсем близко.

Позади раздался громкий треск. Кит оглянулся и увидел, как Берли, снова в седле, вырывается из просвета в деревьях примерно в сотне шагов от него. В тот же миг граф тоже увидел его и быстрым, уверенным движением выхватил из-за пояса пистолет. Держа поводья одной рукой, он прицелился. Кит не стал ждать, пока он нажмет на курок, а резко вильнул в сторону. Выстрел сбил несколько листьев над головой Кита.

Низко пригнувшись, он помчался дальше. Лей-лампа Вильгельмины нагрелась в его ладони достаточно сильно, чтобы понять: ему не показалось, прибор работает. Перед ним открылась узкая звериная тропа, прямая, как полет стрелы, тянувшаяся в обе стороны.

Прогремел еще один выстрел. Пуля ударила в ближайшую ветку. Кит бежал по тропе. Следующий выстрел взрыл землю всего в шаге от него. Кит остановился, повернулся и двинулся в обратном направлении. Но окружающий лес уже растворился в сумрачных глубинах стремительно надвинувшейся тьмы.

Кит успел сделать еще только один шаг, и головой вперед вылетел из одного мира в другой.

ГЛАВА 27, в которой происходящее становится немного яснее

— Язык ангелов не приспособлен для смертных, — объяснил брат Бэкон. — На нем нельзя говорить. — Он торжественно покачал стриженной головой. — Но это не означает, что его нельзя понять. При определенным усилиях и с помощью логики смыл становится ясен.

— И о чем тут речь? — спросил Дуглас. Шел третий день с тех пор, как Роджер забрал манускрипт для исследований, и Дуглас больше не мог терпеть.

— Всему свое время, друг мой. — Знаменитый ученый снова уткнулся в пергамент на столе. — Сначала следует подготовить почву, чтобы правильно посеять наши стремления, тогда можно надеяться на урожай понимания.

— Да, да, — пробормотал Дуглас. — Прости меня, брат, если я кажусь слишком нетерпеливым.

Монах отмахнулся от извинений.

— Я уже говорил, — продолжал он, — что любая письменность — это просто набор символов. И это так в любом языке. А символы придуманы, чтобы отображать элементарные звуки человеческой речи. Однако в этой книге символы не имеют никакого звукового выражения.

Роджер Бэкон взглянул на слушателя, чтобы увериться, понимают ли его.

— Интересно, — пробормотал Дуглас. — Продолжай, очень прошу.

— Вот посмотри, — сказал Бэкон, беря один из листов. — Обрати внимание, как расположены символы — этот вправо, этот влево, некоторые вверх, некоторые вниз — каждая конкретная линия содержит смысл, как и маленькие линии, отходящие от основной, а также те, которые пересекают основную. Именно пересечения и помогают понять смысл. — Он постучал по пергаменту концом пальца. — Это самый сложный известный мне шифр.

— Вот уж действительно, — ответил Дуглас. Его ошеломила перспектива расшифровки нового языка, на котором написана книга, украденная из Британской библиотеки. — Но сколько же здесь символов?

— Сотни, — просто ответил Роджер Бэкон. — Так и должно быть.

— Да, да, — покивал Дуглас, размышляя, какой объем работы предстоит совершить, чтобы прочесть то, что лежит на столе. Затем он вспомнил то, что сказал ученый.

— Подожди, но когда я дал тебе книгу, ты же сказал, что это ты придумал. Что ты имел в виду? Разве не ты придумал символы, которыми это написано?

— Только отчасти, — признал Бэкон. — Для своих целей я выбрал шифр, основанный на таком символизме, который намного старше любого другого. Я приспособил его для себя, но я не создавал его.

Дуглас пытался вникнуть в слова монаха.

— Я так понял, что ты написал эту книгу?

— Ты незаслуженно льстишь мне, брат. — Бэкон благоговейно положил руку на томик, принесенный Дугласом.

— Прости мне мое невежество, но твое имя встречается в тексте...

— Простая формальность, — ответил ученый монах с улыбкой. — Брат Люцифер, кем бы он ни был на самом деле, просто упоминает о своем долге перед автором шифра, которым написана его книга. Больше ничего.

— Мне редкостно повезло, — вздохнул Дуглас. — Я нашел в Англии единственного человека, который может это прочитать.

— Да, и чтобы мы могли извлечь из этого пользу, я взялся сделать перевод. — Он кивнул с удовлетворением. — И я рад сообщить, что моя работа завершена.

— Три дня, — задумчиво произнес Дуглас. — Мой настоятель непременно вознаградит тебя за это. Ты должен позволить нам выразить нашу признательность.

— Изучение само по себе является наградой, — ответил брат Бэкон.

— Но ты же записал перевод?

— Только наиболее интересные места. Остальные — так, фрагментами. Возможно, когда будет время, я сделаю это полностью.

— Могу я взглянуть?

— Думаю, да, — задумчиво ответил Бэкон. — Однако сначала я должен получить определенные гарантии. — Прежде чем Дуглас успел спросить, о каких гарантиях речь, ученый встал и подошел к большому железному ящику в углу комнаты. — Видишь ли, я не могу допустить, чтобы по городу пошли гулять слухи. В эти трудные времена образованным людям приходится быть осторожными. Иначе мы не дождемся более просвещенного века. — Он выжидающе поглядел через плечо.

Внезапно Дуглас понял, о чем говорит Бэкон.

— Я готов дать любые гарантии, которые ты сочтешь уместными — материальные или любые другие, — твердо произнес Дуглас. — Я знаю, как легко некоторые аспекты нашей работы может превратно истолковать необразованная и неблагодарная публика.

— Увы, — согласился Роджер Бэкон, — не только публика не в состоянии оценить природу наиболее сложных исследований — многим из наших ведущих церковных деятелей подчас тоже недостает проницательности. Ведомые проклятием нетерпимости и невежества, они слишком часто осуждают то, перед чем должны благоговеть. Они очерняют то, что следует защищать. Они осуждают то, что следует хвалить.

Дуглас прекрасно понимал, что выдающийся ученый говорит на основании собственного болезненного опыта, ведь ему самому пришлось пережить церковные гонения за некоторые свои наиболее смелые идеи.

— Умоляю принять мой торжественный и священный обет, что секреты, которым я стану свидетелем в этой лаборатории, останутся в тайне.

Ученый улыбнулся.

— Я так и знал, что ты такой же паломник в страну знаний. — Он наклонился над железным сундуком, отпер замок, откинул крышку и достал пачку листов пергамента, перевязанную красной лентой. — Пойдем, посидим у огня, там посветлее. И почитаем вместе.

Он подвел гостя к очагу.

— Тут у меня самое ценное научное оборудование из когда-либо изобретенных, — заявил Бэкон, указывая на стул у огня. — Стулья я разработал сам. Садись. Ты сразу поймешь, как это способствует умственной деятельности.

Дуглас уселся в низкое кресло, покрытое овечьей шкурой. К его удивлению, кресло оказалось действительно очень удобным, так что перспектива провести в нем значительное время в рассуждениях о содержании «Книги запретных знаний», как назвал ее Бэкон, уже не пугала.

— Личность автора скрыта. Понятно же, что имя Брат Люцифер, или Денница — самый настоящий псевдоним. Тем не менее, его интеллект угадывается безошибочно. Видение, которое привело к созданию этого уникального документа, столь же уникально, сколь и революционно.

— И поэтому со стороны не столь образованных людей автор не добьется ничего, кроме осуждения, — заметил Дуглас.

Бэкон кивнул.

— Отсюда и название «Запретные знания», которое, я подозреваю, является всего лишь аллюзией на весьма известное произведение — «Тайная тайных»

{«Secretum Secretorum» («Тайная тайных») — псевдо-аристотелевский компендиум, собрание житейских наставлений по различным вопросам — от политики до алхимии, которые Аристотель будто бы преподавал своему ученику Александру Македонскому. Памятник получил широкое распространение во всей средневековой Европе. В древней славянской литературе встречается название «Аристотелевы врата».}

{Малые алхимические опыты (лат.)}

Название напомнило Дугласу одно из произведений Бэкона: Opus Majus

{«Большое сочинение» — самое важное произведение Роджера Бэкона. Написано на средневековой латыни в ответ на просьбу Папы Климента IV объяснить труды Бэкона. 878-страничный трактат охватывает все аспекты естествознания, от грамматики и логики до математики, физики и философии.}

— Собственно, предмет исследований автора — алхимия, — продолжал профессор, — но он позволяет себе краткие экскурсы в темы, представляющие эзотерический интерес.

— Например? — спросил Дуглас.

— Например, бессмертие, — спокойно ответил Бэкон, — путешествие духа, использование земной энергии, сила человеческой воли — и прочие подобные рассуждения. Но это всего лишь отступления, как я уже сказал.

— Но это же очень интересно для ума, жаждущего знаний!

Ученый снисходительно улыбнулся.

— Меня и самого тянет именно к этому. Речь идет о путешествиях духа. Но содержит ли книга что-нибудь полезное с практической точки зрения? Пока не уверен. Брат Люцифер очень заинтересовался этим способом перемещения и его последствиями для понимания того, что он называет, — философ сделал паузу, заглянув на страницу перед собой, — да, вот оно, «самым целебный механизмом, открывающим невероятную широту творения и более глубокое понимание Замысла Божьего». И, знаешь ли, в этом он прав, это я могу тебе засвидетельствовать лично.

— В самом деле? — Дуглас сделал вид, что немало удивлен. После своих углубленных исследований он знал, что Роджеру Бэкону приписывали способность появляться и исчезать по собственному желанию и даже находиться в двух местах одновременно — и то, и другое легко достижимо с помощью лей-перемещений.

— Вот именно. Я экспериментировал, и мои опыты показали, во-первых, воспроизводимость эффекта, а во-вторых, несмотря на то, что мы не понимаем механизма этих перемещений, любой может воспользоваться этим способом, если он обучен манипуляциям с тонкими энергиями.

— И что же, в книге рассказано, что для этого нужно делать?

Бэкон кивнул.

— Более того. Брат Люцифер дает практические рекомендации, а также приводит сопутствующие философские рассуждения, такие как определение сути движения, благодаря которому осуществляется духовное перемещение, механизма, если угодно, перемещения, и его благотворного воздействия на физическое тело.

— Невероятно интересно! — Дугласа посмотрел на листы пергамента. — И ты все это перевел?

— Я намерен продолжать эксперименты. — Бэкон помолчал, а затем добавил: — Надеюсь, ваш аббат не будет возражать. Однако перевод принадлежит мне, и я не собираюсь с ним расставаться.

Они проговорили далеко за полночь, прерываясь лишь для того, чтобы взять кусок хлеба и налить себе еще вина. Наконец известный ученый признался, что устал и нуждается в небольшом отдыхе. Дуглас встал и с почтительным поклоном поблагодарил хозяина за его неустанное усердие и служение науке.

— Я поговорю с нашим аббатом, и он, несомненно, захочет вознаградить твой талант и заслуги перед наукой. Ты так много сделал…

— Надеюсь, ты передашь своему аббату мои наилучшие пожелания. — Бэкон взял красную ленту и аккуратно перевязал листы и запер расшифровку в железный сундук. — Мы еще увидимся, брат? — спросил он, пряча ключ под мантией. — Нам еще многое нужно обсудить.

— Увы, мое пребывание в Оксфорде подошло к концу, — ответил Дуглас. — Мои обязанности в аббатстве… — Он виновато улыбнулся.

— Да, да, я понимаю.

— Но, если Бог попустит, меня могут отправить к тебе за дальнейшими наставлениями. Если это случится, я буду рад такой возможности. В самом деле, я… — Он сделал паузу, разыгрывая смущение.

— Что такое, говори, не сомневайся, — произнес профессор. — Тебя что-то беспокоит?

— Я и так должен тебе бесконечно много, — сказал Дуглас. — Но у меня остался еще один вопрос… Он и тебе может показаться интересен. А наши братья в аббатстве и вовсе изнывали от любопытства. Этот вопрос весьма важен для тех исследований, которые веду я сам. — Он достал из-под мантии копию Карты на Коже, добытую из сундука сэра Генри в склепе Крайст-Черч. — Может быть, ты посмотришь?..

— Обязательно, — кивнул Бэкон и украдкой прижал тыльную сторону ладони ко рту, подавляя зевоту.

— Меня уверили, что это карта. Я подумал о ней из-за сходства символов на этой так называемой карте с теми символами, которыми написана Книга Запретных Тайн.

Брат Бэкон требовательно протянул руку.

— Если ты позволишь… — Он развернул карту и поднес к свету. — Да, я понимаю, что ты имеешь в виду.

— Ты можешь сказать, что означают эти символы?

— Карта, говоришь?

— Ну, я полагаю…

— Да-а-а… — медленно протянул ученый. — Превосходно!

Дуглас закусил губу.

— Я понимаю, что ты имел в виду, — подтвердил Бэкон. — Только это не карта.

Дуглас почувствовал, как силы покидают его. Он даже покачнулся, настолько силен оказался удар. Неужели все его старания напрасны? Призрак разочарования встал перед ним во весь рост.

— Это не карта в обычном смысле этого слова, — продолжал Бэкон, — хотя мне понятно, почему другие могли принять ее за карту. — Он поднес пергамент поближе к глазам, чтобы рассмотреть повнимательнее. — Да. Здесь записаны координаты. — Он постучал пальцем по одному из тщательно скопированных символов. — Думаю, будь у меня ключ, я смог бы расшифровать это для тебя.

— Ключ? — растерянно повторил Дуглас.

— Нужен ключ к разгадке тайны чисел, — сказал профессор. — Нужна привязка к какой-нибудь точке, без этого мы не узнаем, чему соответствуют координаты, а значит, информация останется бессмысленной. — Он вернул пергамент Дугласу. — У тебя есть такой ключ?

— Честно говоря, нет. Но ты не мог бы дать мне образец того, как должен выглядеть ключ? Я подумаю над ним у себя в аббатстве. И наши братья будут в восторге даже за эту малость.

— Ну что же, пожалуйста, — ответил мастер Бэкон. Он подошел к рабочему столу, взял перо, обмакнул его в чернильницу и начал быстро писать на пергаменте. Закончив, он передал еще не высохшую запись Дугласу. Теперь рядом с дюжиной маленьких символов стояли ряды чисел, в которых Дуглас без труда опознал обозначения долгот и широт.

— Меня потрясает твоя эрудиция, — честно сказал Дуглас и поклонился. Он сердечно поблагодарил Бэкона и ушел.

— Передай привет вашему аббату, — напутствовал его Роджер Бэкон от дверей башни. — Мы обязательно еще поговорим, когда ты в следующий раз приедешь в город.

Оказавшись снаружи, Дуглас задержался, чтобы разбудить спящего Снайпа. Тот свернулся калачиком, укрывшись плащом у подножия лестницы.

— Просыпайся, — прошептал он. — Для тебя есть работа.

Мальчик проснулся мгновенно.

— Слушай внимательно. В углу комнаты стоит железный сундук… — он подробно описал сейф и высказал предположение, где может храниться ключ. — Внутри документ, перевязанный красной лентой. — Снайп молча кивнул. — Достань его и принеси мне.