Костюмер

Действие первое

МИЛЕДИ. Он все плачет и плачет.

НОРМАН. Его так и не отпустили?

МИЛЕДИ. Они посоветовали мне уйти. Доктор сказал, что мое присутствие только во вред.

НОРМАН. Зря я отвез его в больницу. Не знаю, что на меня нашло. Надо было привезти его сюда — здесь его дом.

МИЛЕДИ. Почему его пальто на полу? И шляпа…

НОРМАН. Сохнут. Насквозь мокрые, уж простите — хоть выжимай. Да и сам он не лучше. Мокрый как мышь. От пота и дождя

МИЛЕДИ. А что с ним произошло, Норман? Когда вы мне позвонили, я сперва решила, что его ранило во время бомбежки…

НОРМАН. Да нет…

МИЛЕДИ. Или какой-нибудь несчастный случай…

НОРМАН. Ничего такого…

МИЛЕДИ. Знаю, они сказали, на нем ни царапины.

НОРМАН. Понимаете…

МИЛЕДИ. Он в состоянии коллапса…

НОРМАН. Я знаю…

МИЛЕДИ. Но как это случилось?

НОРМАН. Понимаете, миледи…

МИЛЕДИ. Что с ним стряслось?

НОРМАН. Присядьте. Пожалуйста. Ну присядьте. Нам надо сохранять спокойствие, а тем более — здравомыслие.

МИЛЕДИ (садится). Врач сказал, что на поправку уйдет несколько недель.

НОРМАН. Если не больше.

МИЛЕДИ. Я не видела его нынче утром. Он сбежал из дому прежде, чем я проснулась. Где он мотался весь день? Где вы его сыскали?

НОРМАН. Было вот как, миледи. Едва прозвучал последний «отбой», я пошел на Рыночную площадь. Только стало смеркаться, и свет такой странный — желтоватый, дым стоял в воздухе и пыль над теми местами, куда угодили бомбы, а вокруг метались какие-то тревожные тени. Я надеялся раздобыть пакет — другой крахмала — запасы-то наши иссякли и крахмала у нас в обрез, вам-то до этого дела нет. Хожу я, значит, от палатки к палатке и вдруг слышу его голос.

МИЛЕДИ. Чей голос?

НОРМАН. Сэра Джона, конечно. Я оборачиваюсь и вижу его у ларька со свечами — хозяин как раз на ночь запирает. Освещен большой оплывшей сальной свечой, а сам как на том портрете в роли Лира — весь в зеленовато — синих тонах из-за этого странного света. Стаскивает он с себя пальто, это в такую-то погоду. «Да поможет бог тому, кто посмеет помешать мне!» — кричит и швыряет пальто на землю, в точности как Лир в сцене бури. Вот, полюбуйтесь, не знаю, смогу ли я его когда-нибудь отчистить. А он так им гордился, помните; впрочем, может, это было еще до вас — когда он ездил на первые гастроли в Канаду, в Торонто; рукав реглан, меховой воротник, а теперь полюбуйтесь!

МИЛЕДИ. А что было после того, как он снял пальто?

НОРМАН. Взялся за шляпу, купленную у Данна на Пиккадили всего год назад. Полетела она вслед за пальто, а он встал на нее ногами и давай топтать с остервенением! Вот, полюбуйтесь. Воздел, значит, руки к небу, совсем как на сцене, когда просит бога наказать Гонерилью бесплодием, и воскликнул: «Сколько мне еще мыкаться?» А пальцы судорожно бегают — пиджак расстегивает, срывает воротничок, галстук, пуговицы с рубашки рвет.

МИЛЕДИ. И много там было народу?

НОРМАН. Да собралось маленько. Оттого-то я к нему и бросился. Не хотел я, чтоб стоял он посмешищем посреди хихикающей толпы!

МИЛЕДИ. Он вас заметил? Узнал, что это вы?

НОРМАН. Мне было не до того. Схватил я его за руку и говорю: «Добрый вечер, сэр, а не пора ли нам в театр?» — причем ласково — ласково, как в минуты, когда он закапризничает. А он ноль внимания. Дрожит. Весь так ходуном и ходит.

МИЛЕДИ. Нельзя было допускать, чтобы публика видела его в таком состоянии.

НОРМАН. Легко вам теперь говорить, уж вы меня простите, ваша милость, мне надо было как-нибудь утащить его прочь, а это непросто при его-то комплекции. Хорошо, тут подошла одна женщина, совсем старушка, под пальто у нее бумазейное платье, но сама на редкость приличная. Она подобрала его одежду и хотела помочь ему одеться. Я рядом стоял, прямо рот разинул. А он женщине говорит: «Спасибо, дорогая, но обычно обо мне заботится Норман. Я бы без него просто пропал». Тут я сказал себе: теперь твой выход, голубчик, — и объявил: «Я — Норман, его костюмер». А женщина — в волосах у нее бигуди — поднесла его руку к губам и говорит: «Ну до чего же вы были хороши в 'Братьях — корсиканцах'!» Он глянул на нее так пристально, с чарующей улыбкой, как он, знаете, умеет, когда хочет понравиться, и сказал: «Спасибо, дорогая, вы уж меня простите. Мне пора удалиться». И побежал прочь.

МИЛЕДИ. Так и сказал: «Мне пора удалиться?»

НОРМАН. Конечно, а я, значит, за ним, в страхе, как бы чего худшего не случилось. Я и не подозревал, что он может так быстро бегать. Бегу за ним и только успеваю подхватывать скинутые вещи — пиджак, жилетку, — а сам думаю, как бы прекратить этот стриптиз. Наконец я его настиг. Прислонился к фонарному столбу. Стоит плачет.

МИЛЕДИ. Где это было?

НОРМАН. Перед Кардомахом. Ну, я без лишних слов, едва соображая, что делаю, отвел его в больницу. Старшая сестра не узнала его, хотя потом сказала, что видела его вчера в «Отелло». Вызвали врача, такого низенького лысого очкарика, и меня отгородили от него ширмой.

МИЛЕДИ. Тогда-то вы и позвонили мне?

НОРМАН. Нет. Я еще подождал немножко. Я затаился, как у Шекспира говорит Эдмонд, и слышал, как доктор произнес шепотом: «Человек этот совершенно измотан. Он в состоянии коллапса». Тогда вышла сестра и сказала, чтобы я немедленно вызвал вас. После этого я и позвонил. Вот так все и было.

Пауза. Слышится «отбой» воздушной тревоги.

МИЛЕДИ. Он все не переставал плакать.

НОРМАН. Да, вы говорили.

МИЛЕДИ. Когда я уходила, он по — прежнему лежал в одежде на постели и плакал, да нет — рыдал, он совсем потерял над собой власть и мог только плакать от отчаяния. Что нам теперь делать? Через час в театр хлынет публика на «Короля Лира». Ну, что мне делать?

НОРМАН. Для начала — не расстраиваться…

МИЛЕДИ. Мне еще не приходилось принимать такие решения. Да и вообще какие-либо решения. Выйдя из больницы, я позвонила Мэдж и попросила ее встретиться со мной здесь как можно скорее. Она придумает, что делать.

НОРМАН. О да, Мэдж придумает! Она не станет расстраиваться, уж это наверняка. Мэдж существо здравомыслящее. Конечно, помрежу так и положено. Был у меня один друг, он был священником, прежде чем с кафедры перескочил на сцену. Здорово играл одну из ведьм в «Макбете». Точно с пеленок привык. Жена его отличалась завидным спокойствием. Особенно если принять во внимание все обстоятельства. Так вот, Мэдж на нее похожа. Холодная, деловая, приставучая.

Миледи (после паузы). Доктор увел меня в маленькую комнатку, всю заставленную эмалированными тазами с окровавленными бинтами. Очень извинялся. У них было много работы после бомбежки. От стоявшего там запаха мне чуть не стало дурно. Доктор спросил меня, как он вел себя в последние дни. Не заметила ли я каких-либо симптомов. Я улыбнулась. Невольно. Мне показалось странным это слово.

НОРМАН. Что вы ответили, простите за любопытство?

МИЛЕДИ. Соврала ему. Сказала, что он вел себя самым обычным образом. Не хотела показаться невнимательной. А вообще-то надо было больше за ним присматривать. Вот хотя бы вчера ночью. Просыпаюсь…

Слышатся шаги. В коридоре появляется Айрин.

Это Мэдж?

НОРМАН. Нет. Айрин.

Айрин уходит.

НОРМАН. Вы рассказывали, что проснулись вчера ночью.

МИЛЕДИ. А он сидит и смотрит на меня. Совершенно голый. Холод был дикий, он весь дрожал. И он сказал мне: «Спасибо, что ты приглядываешь за мной. Но слишком не беспокойся. Просто продолжай приглядывать. Я чувствую, что у меня будет какой-то нервный срыв».

НОРМАН. Симптомы им подавай. Хорошо, что вы не рассказали про это врачу, — они бы просто заперли его навсегда.

МИЛЕДИ. А нынче утром мне еще квартирная хозяйка рассказала кое-что. После завтрака, пока я спала, он слушал последние известия и, как она уверяет, — плакал. Потом он тут же за обеденным столом принялся что-то писать, во всяком случае, пробовал, но только комкал лист за листом. Когда я спустилась вниз, я достала их из мусорной корзины и разгладила, чтобы прочесть, что он написал. На листе стояло: «Моя жизнь». «Моя жизнь». И больше ничего.

НОРМАН. Он говорил мне, что его автобиография будет ему единственным памятником. «И много вы уже написали?» — спросил я. «Ни одного слова», — ответил он. А вчера после «Отелло» он спросил меня: «Что мы завтра играем, Нор- ман?» Я ответил ему, что «Лира», и он сказал: «Значит, я проснусь с предощущением бури в моей душе».

МИЛЕДИ. Мне надо было уговорить его отдохнуть. Доктор сказал, что он больше не мог тянуть лямку.

НОРМАН. С каждым бы случилось на его месте. Вам бы следовало сказать доктору про все наши тревоги.

МИЛЕДИ. К чему? Нетеатральные люди никогда этого не поймут.

НОРМАН. Что верно, то верно. Особенно врачи. Эти никогда ничего не понимают. Я кусаю себе локти, что потащил его в больницу.

МИЛЕДИ. Это было правильно.

НОРМАН. Будем надеяться. Ох, эти доктора! Представляю себе, как бы я стал объяснять кому-нибудь из них, что пережил сэр Джон. «Понимаете, доктор, ему все время приходится искать актеров для своей шекспировской труппы, а ведь сейчас все здоровые и полноценные мужчины ходят в военной форме и любой театр разбомбят прежде, чем вы успеете его снять. Не говоря уже о тех неприятностях, какие доставил ему на этой неделе мистер Дэвенпорт — Скотт». Доктора… Они сделают вам укол еще до того, как вы успеете произнести: «Как это вам понравится». Уколы — вот все, что они умеют. Доведись такому доктору пережить хоть половину волнений сэра Джона, он не то что лямку тянуть — он шагу ступить не мог бы.

МИЛЕДИ. А что там нового с Дэвенпортом?

НОРМАН. Простите, но я предпочел бы не обсуждать мистера Дэвенпорта с дамой. Я все расскажу Мэдж, когда она придет. Достаточно сказать, что сегодня он не появится на сцене. Я, конечно, сказал об этом сэру Джону. Я сказал: «Очень прошу вас, пусть ваш коммерческий директор не выходит в роли шута в 'Лире'». Сейчас он погиб для нас в обоих качествах, на то и «блиц — криг», да простится мне эта шутка.

МИЛЕДИ (после паузы). Мэдж права. У нас нет другого выхода. Надо отменять спектакль.

НОРМАН. Но это будет ужасно, миледи.

МИЛЕДИ. Он болен. Болезнь не преступление, не предательство, не оскорбление, не дезертирство. Он сам не свой. Он не в силах работать. Что, из-за этого перестанет вертеться земля? Фашисты захватят Англию? Лиром больше, Лиром меньше — какая беда?

НОРМАН. Сэр Джон всегда думал иначе.

МИЛЕДИ. Кого всерьез интересует, будет он играть или нет?

НОРМАН. Это потребность самоутверждения.

МИЛЕДИ (после паузы). Никогда не думала, что все так кончится. Я всегда считала, что он несокрушим. Все годы, что мы были вместе. Почти целую жизнь.

НОРМАН. И дольше того — всю мою с ним жизнь. Это будет первый отмененный спектакль. Я хочу пойти в больницу…

МИЛЕДИ. Не надо, Норман…

НОРМАН. Я хочу побыть с ним, посидеть, попробовать его успокоить. Я умею вызвать его улыбку. Может, когда он меня увидит…

МИЛЕДИ. Они даже не позволили мне остаться.

НОРМАН (поборов слезы). Шестнадцать лет. Жалко, я не помню имя той девушки, которая привела меня в этот театр. Заботливая такая, на маленьких ролях, все больше в массовке. Отчетливо помню ее лицо. Так и вижу, как она стоит на второй платформе в Кру. Было воскресенье. Я стоял на четвертой. «Норман!» — позвала она меня. Мы играли в пьесе «Рейс назначен» во время наших третьих гастролей, я еще помогал в костюмерной и подменял одного из матросов. Там, как вы знаете, действие происходит на корабле. Замечательный первый акт. «Мы что — все умерли?» «Умерли, сэр, — отвечаю, — совсем умерли!» А он: «И давно?..» «Что до меня, сэр, — еще в юности». Тогда он спрашивает: «Куда мы плывем?» «На небо, сэр, — отвечаю. — А также в ад, это одно и то же». Замечательная шутка, ничего не скажешь.

Так вот. «Норман!» — она кричит. Как же все-таки ее звали? Она поступила к сэру Джону, важная стала — фу — ты ну — ты! ≈ выходит в тиаре, белые стихи читает, а я все на подмене ведьм. Сразу обеих. Она, значит, громко кричит мне через платформу: «У тебя есть контракт?» Словом, чтобы долго не распространяться, сэру Джону понадобился человек в костюмерную, ну и там для разных поручений, а главное — в «Лире» бурю изображать. Я вам раньше-то не рассказывал, нет? Поставил он меня к литаврам. В первый же вечер, после бури, перед выходом со словами «Нет, они не могут запретить мне чеканить деньги», подзывает он меня к себе. У меня прямо душа в пятки ушла. «Это вы сегодня на литаврах стояли?» «Да, сэр», — отвечаю, а сам ни жив ни мертв. «Благодарю вас, — говорит. — Вы настоящий артист!» Я всю ночь глаз не сомкнул. А назавтра он взял меня к себе в костюмеры. Миледи (после паузы). Мой отец был точно такой же. Любил преувеличивать свои болезни. Вот я и подумала, что это не очень серьезно, решила…

НОРМАН (прислушавшись). Мэдж. Ее сразу узнаешь. Вышагивает, как солдаты на параде.

Мэдж стучит в дверь гримуборной и входит.

МЭДЖ (здороваясь за руку с миледи). Ну что еще слышно?

Миледи отрицательно качает головой.

Надо поговорить с директором. Пожалуй, вам стоит пойти со мной.

НОРМАН. Прошу вас, миледи, не надо спешить, к чему торопить события!

МЭДЖ (к миледи). У нас нет другого выхода.

МИЛЕДИ. Мэдж права, он же в больнице. Не играть же нам «Лира» без Лира. Кто станет платить за то, чтобы посмотреть, как распинают двух разбойников? Нам нужно принять решение.

НОРМАН. Простите, ваша милость, вам нужно принять не решение вообще, а правильное решение. Бал у меня друг, как говорится, во дни юности, преунылый тип, хлипкий такой, находиться с ним рядом было просто мукой. Даже на верхотуре автобуса от него не было спасу. Если он случаем сидел подле вас, он успевал выложить вам все свои горести, прежде чем вы двинетесь к выходу. Кто-то из его близких, кажется его матушка, точно не знаю, когда он совсем уже ее допек, приняла решение. Посоветовала ему отдохнуть немножко среди таких же чокнутых где-нибудь подальше, на курорте в Колвин — Бэй, не в сезон, конечно. Завернуться в серенький плед, посидеть, поглядеть на серые волны. И поговорить про всякие ужасы. Что ж, маменька приняла решение, только решение было неправильное. Мой друг уже не вернулся на сцену.

МЭДЖ (к миледи). Надо смотреть правде в глаза.

НОРМАН. Сроду этого не делал, ваша милость, так к чему теперь учиться? Я люблю, чтоб все было как надо. Не унывать — вот мой девиз.

МЭДЖ. Но сейчас, Норман, все не как надо.

НОРМАН. Конечно, если смотреть правде в глаза. А я не о правде пекусь, а о товарищах. Бедняги. Что с ними-то будет? А со зрителем? Сегодня днем перед кассой стояла очередь — если, конечно, четыре старые девы это очередь. Не жестоко ли возвращать им деньги, у них ведь и без того было в жизни много разочарований. Вот сэр Джон, тот всегда толкует нам про ответственность, про служение людям, 12 про борьбу и преодоление. А теперь вы придете и отмените спектакль.

МЭДЖ (к миледи). Это болезнь.

МИЛЕДИ. Какая?

МЭДЖ. Оптимизм. По — моему, нам лучше обсудить это вдвоем. Я буду у себя. (Уходит).

Миледи хочет идти за ней.

НОРМАН. Может, это и болезнь, только сэр Джон влил мне в душу кое-что пострашней.

МИЛЕДИ. Что?

НОРМАН. Смертельную дозу из Чаши Святого Грааля. (Смеется, но смех его переходит в плач).

Миледи (приближается к нему). Помню, много лет назад в труппе отца готовили эту злосчастную шотландскую трагедию. С новым Макдуффом. Он не мог запомнить ни слова. Папе следовало прогнать его после первой же репетиции. Но папа все твердил: «Он выучит, выучит!..» А тот так и не выучил.

НОРМАН. Нет, дело тут в шотландской трагедии. Кто же не знает, что это самая невезучая пьеса в мире. Уж в эту примету я верю. Эта пьеса всегда приносит несчастье.

МИЛЕДИ. Шла, значит, сцена битвы. Актер этот никак не мог запомнить, что ему делать. Он не вовремя кинулся на моего отца и рассек ему лицо. Правую щеку ему перекосило. С тех пор папа мог играть только Калибана.

НОРМАН. У нас же совсем другая ситуация…

МИЛЕДИ. Если я понадоблюсь, я у Мэдж.

НОРМАН. Ничего пока не решайте, ваша милость. Дайте мне сходить в больницу, поглядеть, как он там, вы же не знаете…

МИЛЕДИ. Я знаю. Теперь я понимаю, что присутствовала при медленном угасании. Я слышала, как со свистом улетает его дыхание. За полчаса до начала мы созовем труппу. Я скажу им…

Норман внезапно настораживается.

…что сегодняшний спектакль отменяется, что контракт придется порвать…

Слышны тяжелые шаги. Они смотрят друг на друга. Шаги приближаются. Входит растрепанный сэр Джон.

НОРМАН (после долгой паузы). Добрый вечер, сэр.

СЭР ДЖОН. Добрый вечер, Норман. Добрый вечер, кисонька.

МИЛЕДИ. Почему ты здесь, милый Бонзо?

СЭР ДЖОН. Потому что на этих дверях стоит мое имя.

МИЛЕДИ. Неужели доктора отпустили тебя?

СЭР ДЖОН. Доктора? Палачи! Знаешь, что он сказал мне, этот маленький мясник, этот Муссолини в белом халате? «Вам нужен отдых». И все. Когда врач говорит вам, что вам нужен отдых, знайте: он просто не понимает, что с вами. Я сбежал от них. (Плачет).

Миледи (Норману). Позвоните в больницу.

СЭР ДЖОН. Не звоните. (Продолжает плакать).

МИЛЕДИ. Норман, пожалуйста, оставьте нас вдвоем.

НОРМАН. Пойду к Мэдж, скажу ей, что у нас есть выход. (Уходит).

Молчание.

МИЛЕДИ (с явным отвращением). Ты никуда не годишься.

СЭР ДЖОН. Прошу тебя, кисонька, не надо…

МИЛЕДИ. Отмени спектакль.

СЭР ДЖОН. Не могу. Не должен. Не хочу!

МИЛЕДИ. Тогда ты за все и отвечай!

СЭР ДЖОН. Когда я этого не делал?

МИЛЕДИ. Доктор обещал подержать тебя в больнице.

СЭР ДЖОН. Они хотели сделать мне укол. А я от них вырвался.

МИЛЕДИ. Где ты был весь день? Только не придумывай, что в этом городе отыскался бордель.

СЭР ДЖОН. Я всего не помню. Знаю, что под вечер за мной кто-то гонялся, хотя не знаю, кто были эти негодяи. Потом объявили воздушную тревогу. Я отказался идти в убежище. Я привык к этому пеклу. Едкий запах. Глаза слезятся. Куда бы я ни шел, меня преследовал женский плач. И вдруг передо мной возник отец: он стоял на берегу близ Лауэстофта с чертежами в руках, осматривал лодки, построенные его людьми. «В актеры? — спросил он. — Никогда. Ты будешь, как я, строить лодки». Но я не подчинился и потерял его любовь… Отец требовал от людей послушания. Но у меня был свой путь. И мне решать — когда мне на свалку. Не тебе. Мне одному. Мне. (Садится и смотрит в пространство).

МИЛЕДИ. А женский плач, который ты слышал, — это плакала я.

СЭР ДЖОН (зовет). Норман! Норман! Норман!

Норман бежит по коридору и влетает в гримуборную.

НОРМАН. Да, сэр.

СЭР ДЖОН. Норман, я хочу, чтобы ты был подле меня.

НОРМАН. Да, сэр.

СЭР ДЖОН. Не покидай меня, Норман.

НОРМАН. Нет, сэр.

СЭР ДЖОН. Мне понадобится твоя помощь, Норман.

НОРМАН. Да, сэр.

Мэдж: стучит в дверь и входит.

СЭР ДЖОН. А, Мэдж, голубчик!..

МИЛЕДИ (к Мэдж). Поговорите вы с ним. Он и слушать меня не хочет. Он очень плох, это же видно!..

МЭДЖ (сэру Джону). У вас измученный вид.

НОРМАН. Это называется такт!

МЭДЖ. Вы уверены, что сможете сегодня играть?

НОРМАН. Не будь он уверен, не пришел бы сюда. Я прав, сэр?

СЭР ДЖОН (к Мэдж). Сколько вы работаете со мной, Мэдж, голубчик?

МЭДЖ. Дольше всех остальных.

СЭР ДЖОН. А точнее?

МЭДЖ. Двадцать лет, чуть поменьше.

СЭР ДЖОН. Пропустил ли я хоть один спектакль?

МЭДЖ. Но вы же прежде не болели.

Сэр Джон сидит и смотрит в пространство.

МЭДЖ (тихо). Я же хочу как лучше.

НОРМАН. А лучше будет, если их милости дадут готовиться к спектаклю.

СЭР ДЖОН. Да — да, мне надо готовиться! (Делает всем знак уйти).

МЭДЖ. К чему готовиться-то? (Уходит).

Сэр Джон сидит и смотрит в пространство.

НОРМАН (к миледи). Простите, миледи, но и вам тоже пора. (Ставит чайник на газовую плитку).

МИЛЕДИ. Я не в силах видеть его таким!

НОРМАН. Тогда оставьте нас. У меня опыт в подобных вещах. Я знаю, что делать.

Сэр Джон тихо всхлипывает.

МИЛЕДИ. Вы подумайте, ведь я каждую ночь просыпаюсь и слышу вот это. (Уходит).

НОРМАН (незаметно достает из кармана фляжку с коньяком и делает глоток. Затем прячет ее и оборачивается к хозяину). Хорошо! Так начнем с самого начала? (Пауза). Добрый вечер, сэр. (Пауза). Добрый вечер, Норман. Как вы себя чувствуете, сэр? Что-то я немножко слезлив, а ты как, Норман? Я прекрасно, благодарю вас, сэр. Тихий выдался денек: почистил ваш парик и бороду, выгладил костюм, постирал ваше бельишко. А вы что поделывали, сэр? Плясал на своей шляпе, Норман. Неужели? Странное занятие. А могу я полюбопытствовать — зачем? Что зачем, Норман? Зачем вы плясали на своей шляпе, сэр? Слушай, мне не очень приятен этот разговор, да и тебе, по — моему, тоже. (Пауза). Мы что, так и будем дуться весь вечер или все-таки поговорим с нашими помощниками? (Пауза.). Я хочу, чтобы вы кончили плакать, сэр. (Пауза). Давайте поиграем в слова. Я загадываю на букву «А». Вам, конечно, ни за что не отгадать, поэтому я подсказываю. «А» — значит актер. А актеры должны работать, должны гримироваться, надевать костюмы и потом, конечно, выходить на сцену. Кто вам это сказал, сударыня, черт возьми? Один бабуин, сэр, свободно гуляющий в раю. Или что-то еще в этом роде. Ну что за лентяй мой чайник — никак не хочет закипать! А знаете что: у меня есть немножко коньячку. Давайте нарушим запрет и приложимся. Глоток коньяку делу не повредит, как сказал хирург вдове гробовщика. (Не получив ответа, он прикладывается к фляжке). Осталось меньше часа. Обычно вам требуется больше. Может, начнем?

Сэр Джон взглядывает на него.

Да, это я — Норман, чьи глаза — зеркало души. (Заваривает чай). Я сберег для вас свой паек чая. Я обойдусь без него. (Что-то бормочет, потом достает чашку сэра Джона). Выпейте! Это чай, не крысиный яд. (Садится рядом и поит хозяина чаем).

Сэр Джон пьет.

Так. Вот и полегчало Правда?

Сэр Джон облизывает губы.

А хотите печеньица? Оно уцелело у меня с приема, кото- рый устраивал нам мэр Бридлингтона. Не хотите? Может, ты сам его съешь, Норман? Спасибо, я с удовольствием. (Достает из жестянки печенье и съедает его). Уж вы простите, сэр, но, право, не стоило убегать из больницы, чтобы сидеть здесь наподобие Ниобеи, перед тем как ей превратиться в камень. Так-то. Может, попробуем?

Сэр Джон пытается освободиться от воротничка и галстука.

Дайте я. Я ведь для того здесь и нахожусь. (Помогает сэру Джону, который вдруг обхватывает его, прячет лицо у него на груди и плачет). Я все это понимаю. Был у меня один друг еще в худшем состоянии, чем вы, и все только и мечтали избавиться от него. И никто не хотел помочь ему. По крайней мере так говорил мой друг. Они отправят вас в Колвин — Бэй, где, сами понимаете, можно сдохнуть от скуки. Угадайте, что поставило моего друга на ноги. Сущая малость. Приглашение на работу. Да — да, телеграмма, просто телеграмма. «Предлагаем роль Скрабба втором составе „Рейс назначен“ выезжайте понедельник». Ну он и сбежал, вроде вас. Сел в поезд на Лондон, снял конурку в Брикстоне и забыл о прошлом. Ну что тут особенного? Приглашение на работу. А все дело в том, что кто-то о нем вспомнил, ≈ это такое утешение!

Сэр Джон отключается.

А у меня для вас приятная новость. Сегодня у нас, кажется, будет полный зал. Все эти люди думают о вас и хотят видеть вашу игру.

Долгая пауза.

СЭР ДЖОН. Нет, серьезно? Полный зал?

НОРМАН. Так приступим?

СЭР ДЖОН (после паузы). Что мы сегодня играем?

НОРМАН. «Короля Лира», сэр.

СЭР ДЖОН. Невозможно.

НОРМАН. Ну спасибо, прекрасно придумали! Люди выложили такие деньги, чтобы увидеть вас, а вы заявляете — «невозможно». Прекрасно придумали, ничего не скажешь.

СЭР ДЖОН (после паузы). Я не хочу, чтобы меня видели.

НОРМАН. Трудновато, знаете ли, если вы играете Лира, да еще притом, как у нас поставлен свет.

СЭР ДЖОН. Не хочу видеть миледи.

НОРМАН. Это еще труднее: она же Корделия. И вы только что с ней общались. Сидели здесь вдвоем.

СЭР ДЖОН. Разве? Так что мы играем?

НОРМАН. «Короля Лира», сэр.

СЭР ДЖОН (после паузы). Мэдж совершенно не права.

НОРМАН. Такое с ней часто бывает.

СЭР ДЖОН. Я и раньше болел. Ты видел меня в «Братьях- корсиканцах»?

НОРМАН. Увы, сэр, это было до меня.

СЭР ДЖОН. Так вот, я играл с двусторонней пневмонией. Самое подходящее состояние для «Братьев — корсиканцев». Но я бы предпочел двустороннюю пневмонию тому, что сейчас.

НОРМАН. Чему?

Сэр Джон позволяет Норману помочь ему раздеться.

СЭР ДЖОН. Что мне мешает упаковаться и уехать? Почему я здесь, когда мне нужно спать в постели? Даже король иногда слагает с себя власть.

НОРМАН. Что ж, надеюсь, он счастлив с любимой, вот все, что я могут сказать. Надеюсь, он счастлив. Давайте разденемся. Кстати о раздевании: нынче вечером на Рыночной площади было очень странное освещение, вы не находите?

СЭР ДЖОН. Не помню, чтоб я там был.

НОРМАН. Вы пропадали целый день. Что вам запомнилось?

СЭР ДЖОН. Я все ходил, ходил… Если бы только найти какое-нибудь интригующее название. «Моя жизнь» — это, помоему, как-то банально, а?

НОРМАН. О, я вижу, мы ушли в это с головой!

СЭР ДЖОН. Нет, я сегодня мало написал. Две — три тетрадные странички. Но я никак не могу найти название.

НОРМАН. Что-нибудь придумаем.

СЭР ДЖОН. Погляди, она должна быть в кармане пальто. И очки тоже.

Норман ищет в кармане пальто и достает оттуда тетрадку и разбитые очки. Он отдает сэру Джону тетрадку и показывает ему очки.

НОРМАН. В них уже много не увидишь.

СЭР ДЖОН (листает тетрадку). Помнится, я сегодня чтото написал. Погляди-ка ты. Есть там что-нибудь?

Норман бегло просматривает тетрадку.

Нет, видно, ничего. Не может быть, чтоб сегодня опять был «Лир».

НОРМАН. Так начнем гримироваться? (Ведет хозяина к гримировальному столику, но сэр Джон внезапно останавливается).

СЭР ДЖОН. Где моя шляпа? Я ухожу отсюда. Я не останусь здесь и минуты. Меня со всех сторон окружают гады и предатели. Я раздавлен, из меня по капле вытекает кровь. Это бремя мне не по силам. Ах, Норман, Норман, если ты мне предан, не слушай его!..

НОРМАН. Кого, сэр?

СЭР ДЖОН. Еще, и еще, и еще. Но я не могу больше давать — мне нечего больше давать. Я хочу спокойной старости. Я уже взрослый. Я не хочу вечер за вечером раскрашивать лицо, носить не свою одежду. Я не ребенок, переодетый для шарады, это моя работа, мое жизненное призвание, я — актер, а кому дело до того, буду ли я играть сегодня или завтра и тем укорочу свой век? (Сидит, спрятав лицо в ладони).

НОРМАН. Один мой друг как-то сказал: «Меня не волнует, Норман, если в зале передо мной только три человека, если публика смеется там, где не надо, и не смеется там, где надо. Я всегда уверен, что найдется кто-нибудь, кому дано все понять. И я играю для него». Вот что сказал мой друг.

СЭР ДЖОН. Я не могу сдвинуть то, что сдвинуть нельзя.

НОРМАН. Так на чем мы остановились?

СЭР ДЖОН. Я внутри набит камнями. Они громоздятся один на другой. Я не могу подняться. Непомерная тяжесть. Бесполезный труд. По ночам мне снится, что какие-то невидимые руки вгоняют мне в ноги деревянные палки. Я не могу шевельнуться, и когда я гляжу на свои раны, мне чудится, будто они, как язвы прокаженного, покрыты застывшим гноем. Это мерзкий и нескончаемый сон. Я просыпаюсь весь в поту с ощущением тошноты. И потом весь день что- то сжигает меня изнутри и гонит из головы все мысли. Что я сегодня делал?

НОРМАН. Вы бродили по городу. Думали, что что-то пишете. Вы побывали на Рыночной площади. Какая-то женщина поцеловала вам руку и сказала, что вы прекрасно играли в «Братьях — корсиканцах».

СЭР ДЖОН. Откуда ты все это знаешь? Тебе кто-нибудь рассказал?

НОРМАН (после паузы). Я не хочу торопить вас, сэр, нет, я вру — я хочу торопить вас!

СЭР ДЖОН. Ненавижу этих свиней.

НОРМАН. Кого?

СЭР ДЖОН. Он — надсмотрщик, безжалостный погоняла. На мне непосильный груз.

В дверь стучит Мэдж. Норман открывает ей, но загоражи- вает дорогу.

НОРМАН. Да?

МЭДЖ. Мне бы надо взглянуть на него.

НОРМАН. Как раз этого не надо.

МЭДЖ. Но я отвечаю за спектакль. Времени-то мало.

НОРМАН. Сейчас очень ответственный момент. Я не хочу, чтобы его беспокоили.

СЭР ДЖОН. О чем вы там шепчетесь?

НОРМАН. Так, сущие пустяки.

МЭДЖ. Он уже начал гримироваться?

НОРМАН. Еще нет, но…

МЭДЖ. Вы понимаете, что времени в обрез? Немногим больше получаса.

НОРМАН. Я знаю, что времени в обрез.

МЭДЖ. Так пеняйте на себя. (Уходит).

СЭР ДЖОН. Кто там приходил?

НОРМАН. Мэдж. Она приходила сказать, что все идет как часы. (С тревогой смотрит на часы). О господи! Где ваш халат?! Давайте-ка наденем его и согреемся. (Помогает сэру Джону надеть халат). Где вы там были, что делали — это все неважно. Сейчас вы здесь, в театре, целый и невредимый, у себя, так сказать, дома. И у нас полный зал. Это же превосходно.

СЭР ДЖОН. Нет, серьезно? Полный зал?

НОРМАН. На галерке будут стоять! (Подводит сэра Джона к гримировальному столику).

СЭР ДЖОН (садится и всматривается в свое отражение). Знаешь, они бомбили Большой театр в Плимуте.

НОРМАН. И еще многое другое по соседству.

СЭР ДЖОН. В этом театре был мой дебют.

НОРМАН. Они этого не знали.

СЭР ДЖОН. Я не должен был выступать этой осенью, но у меня не было выхода. Он заставил меня.

НОРМАН. Кто?

СЭР ДЖОН. Мне требовался отдых.

НОРМАН. Одному моему другу был предписан отдых. Он подчинился. Это был его конец. Он совсем расклеился. Чуть не стал католиком. (Пауза). Может, вас помассировать? (Не дождавшись ответа). Я ничуть не удивлен, что вы пали духом. Такое трудное время. Совсем некому играть юношей, да еще эти неприятности с мистером Дэвенпортом.

СЭР ДЖОН (встревоженно). Ну что там с ним?

НОРМАН. В полиции не приняли поручительства.

СЭР ДЖОН. И что?

НОРМАН. Объявили ему второе предупреждение.

СЭР ДЖОН. Как же мы распределим роли?

НОРМАН. Мистер Торнтон может сыграть шута.

СЭР ДЖОН. А кто же Освальд?

НОРМАН. К сожалению, мистер Браун.

СЭР ДЖОН. Значит, при мне будет на одного рыцаря меньше во время монолога «Нищие, и те в нужде имеют…».

НОРМАН. На девяносто восемь, если все играть в точности по тексту: поэтому — одним больше, одним меньше, не велика беда.

СЭР ДЖОН. Торнтон слишком стар для шута. Браун шепеляв для Освальда. Оксенби слишком хром для Эдмонда. Вот до чего я дошел! Никогда еще у меня не было такой труппы. Приходится играть с маразматиками, калеками и сопляками. Из-за Гитлера нельзя толком сыграть Шекспира!

НОРМАН. Вы этому посвятите главу в своей книге, сэр. Я боюсь вам говорить, но, очевидно, нам придется приглушить бурю. Если мистер Торнтон будет играть шута, некому управиться с шумовой машиной. Торнтон большой спец по этой части. Тут могла бы помочь Мэдж, но она скептически настроена.

СЭР ДЖОН. Передай Мэдж, что мне нужна настоящая буря. А что Оксенби?

НОРМАН. Не очень сговорчивый джентльмен.

СЭР ДЖОН. Пусть придет сюда перед началом. Я скажу ему кое-что. С Торнтоном тоже б неплохо побеседовать.

НОРМАН. Вот видите? Это уже разговор. Вы — дома, делаете то, что по — настоящему умеете, и уже стали самим собой. Начинайте гримироваться, а я пойду скажу им, чтоб они пришли к вам. Я почистил парик и бороду. Погляжу, что у нас получится. А то выдумали — плясать на своей шляпе!.. Я сейчас. (Уходит).

Сэр Джон смотрит на свое отражение, потом начинает покрывать лицо черной краской. Возвращается Норман.

Что вы, сэр! Что вы!.. Нет, мы играем не «Отелло»!

Сэр Джон беспомощно смотрит на него; Норман начинает очищать ему лицо кольдкремом.

СЭР ДЖОН. В морщины набилась краска. Маленькие три вверх, длинные — вниз. А как у нас обстоит дело с трупом? Скажи, чтобы куклу подзашили. Из нее уже лезет набивка, солома валяется по всей левой половине сцены.

НОРМАН (очищая лицо хозяина). Да, сегодняшний спектакль стоит посмотреть. Вы почти что негр, а Корделия говорит вам: «Вы дали жизнь мне, добрый государь, растили и любили». Видно, этот король Лир куда-то отлучался.

СЭР ДЖОН (смеется). Когда я работал с Бенсоном, мы играли в одну игру. Мы называли ее «Рисковухой». Надо было так вывернуть стихотворную строчку, чтобы получилась двусмысленность. Наилучшую отыскал характерный актер по имени Берритон. Знаешь такой текст: «И у него на шапке три пера…»

НОРМАН. Ну да, и текст знаю и историю.

СЭР ДЖОН. Однажды в поезде между Абердином и Ливерпулем, во время путешествия, которое я бы назначал в наказание за дезертирство, Берритон выдал нам такое: «И у него на шапке триппера…»

Оба смеются. Норман дочиста оттирает лицо хозяина.

СЭР ДЖОН (смолкает. Всматривается в свое отражение). Еще одна чистая страница.

НОРМАН. Прошу прощения, пора бы нам кончить наши поэтические упражнения и заняться практическими.

Пауза. Сэр Джон протягивает руку к гримировальной палочке. Стук в дверь.

Кто там?

АЙРИН. (снаружи). Айрин. Я пришла взять корону.

СЭР ДЖОН. Входи.

Входит Айрин в костюме пажа.

(С улыбкой). Добрый вечер, малышка.

АЙРИН. Добрый вечер, сэр.

СЭР ДЖОН. Все в порядке?

АЙРИН. Спасибо, сэр.

СЭР ДЖОН. Ты пришла взять корону?

АЙРИН. Да, сэр.

СЭР ДЖОН. Начисти ее хорошенько. Я люблю, чтобы она блестела.

АЙРИН. Хорошо, сэр.

СЭР ДЖОН. И верни мне ее загодя — до того, как поднимут занавес. Я надеваю корону уже за четверть часа.

АЙРИН. Хорошо, сэр.

СЭР ДЖОН. И проследи, чтобы в антракте ее принесли ко мне в гримуборную.

НОРМАН. Ей не первый раз это поручают.

СЭР ДЖОН. Я люблю точность. Возьми, детка.

Она подходит за короной.

(Шлепает ее по попке). Ах ты моя куколка!

АЙРИН. Спасибо, сэр. (Уходит).

Сэр Джон восхищенно смотрит ей вслед.

НОРМАН. Пора почувствовать себя стариком.

СЭР ДЖОН (разглядывает разложенный перед ним грим; в страхе). Они все одного цвета. Какой палочкой я пользуюсь? Я не различаю цветов. (Беспомощно смотрит на Нормана).

НОРМАН (подходит к тазу с кувшином, наливает воду, смачивает кусок мыла и подает все это хозяину). Вы начинаете с бровей.

СЭР ДЖОН. С бровей?

НОРМАН. Да, сэр. Намыльте брови.

Сэр Джон проводит мылом по бровям, приглаживая их.

Так, хорошо. Теперь идет номер пять. (Подает хозяину палочку). Только самую физию, как вы говорите. Верхнюю губу и подбородок оставьте чистыми для усов и бороды. И не закрашивайте лоб под самые волосы.

Сэр Джон кладет грим.

Ну вот. Проще простого.

СЭР ДЖОН (продолжая гримироваться). В другой жизни, обещанной нам пифагорейцами, я бы, наверное, стал жи- вописцем. Палитра, несколько кистей, на три с половиной шиллинга холста, складной стул, и никаких тебе погонял!

НОРМАН. Нет у вас погонял, кроме себя самого.

СЭР ДЖОН. Да как ты смеешь и с чего ты взял, что я сам себя подгоняю? Я загнан, загнан, затравлен!..

НОРМАН. Право, я не хотел… СЭР ДЖОН. Надо верить в себя и в свою судьбу, примирить свою веру и свои желания и дать им закабалить себя, и кабале этой не будет конца. Да как ты смеешь!

НОРМАН. Сожалею, что упомянул об этом…

СЭР ДЖОН. Надо научиться ждать, ждать и ждать, и вот приходит момент, когда ты спускаешь на воду свое судно, вцепляешься в руль, и тут, о господи, будь начеку! Собери все силы для того, чтобы забыть, чем ты рискуешь, явись перед премьерной публикой и обнажи душу, по временам ставь на карту жизнь, подставляй спину под бичи критиков и живи так из года в год с чувством возрастающего страха, ибо легче вскарабкаться, чем удержаться наверху. Теперь тебе понятно, почему Бенсон писал мне после моей первой попытки руководить труппой: «А хватит ли у вас здоровья и сил и дальше идти по этому пути?» Все им — давай, давай!

НОРМАН. Непременно включите это в книгу.

СЭР ДЖОН. Понимают ли они, что это значит? Им же все равно! Ненавижу этих свиней!

НОРМАН. Кого же?

СЭР ДЖОН. Все им — давай, давай!

НОРМАН. Ладно, сэр, может, продолжим гримироваться?

Пауза. Сэр Джон смотрит с беспомощным видом на разложенный перед ним грим.

Краплак для морщин. (Подает сэру Джону нужную палочку).

СЭР ДЖОН (начинает рисовать морщины). Было время, ко- гда мне приходилось рисовать все морщины. Теперь достаточно только углублять те, что есть. (Продолжает гримироваться).

К двери подходит Мэдж и стучит. Норман откликается на стук.

НОРМАН. Что еще?

МЭДЖ. Ну как он?

НОРМАН. Будет в порядке, если его оставят в покое.

МЭДЖ. Я хочу видеть собственными глазами.

НОРМАН. Нельзя его беспокоить.

МЭДЖ. А как быть с дублерами?

НОРМАН. Он все это знает, всем руководит.

МЭДЖ. Управляющий спрашивает, не отказывается ли он от аренды здания.

НОРМАН. Скажите, что нет.

МЭДЖ. Вы понимаете, что уже собирается публика?

НОРМАН. Конечно, иначе было бы глупо со всем этим возиться.

МЭДЖ. Он будет готов к началу? И будет в форме?

НОРМАН. Да. (Закрывает за ней дверь).

СЭР ДЖОН. Ну как там дела? Кто приходил?

НОРМАН. Да одна поклонница, поклониться.

СЭР ДЖОН. Как они мешают!.. Не дают сосредоточиться!.. Норман!

НОРМАН. Да, сэр?

СЭР ДЖОН. Как начинается пьеса?

НОРМАН. Какая, сэр?

СЭР ДЖОН. Сегодняшняя. Я забыл свою первую реплику.

НОРМАН. «Сходи за королем Французским, Глостер, и герцогом Бургундским».

СЭР ДЖОН. Да — да! В который раз мы это играем?

НОРМАН (поглядев в записную книжку). Сегодня, сэр, вы играете эту роль в двести двадцать седьмой раз.

СЭР ДЖОН. Двести двадцать семь Лиров, а я не могу вспомнить первой реплики.

НОРМАН. Прошу прощения, но мы кое-что позабыли.

Сэр Джон растерянно смотрит на него.

Надобно приспустить щеки.

СЭР ДЖОН (накладывает нужный грим). Вот так я буду выглядеть в гробу.

НОРМАН. И еще широкая ровная полоса двадцатым номером до кончика носа Придает горделивый вид, как вы говорите.

Сэр Джон кладет нужную полосу и изучает свое отражение в зеркале. Норман заваривает в чашке немного крахмала.

СЭР ДЖОН. Как ты умудряешься доставать крахмал?

НОРМАН. Я все время за этим слежу. На нынешние гастроли хватит. А сейчас мы разведем белый лак хирургическим спиртом, да?

СЭР ДЖОН. Я умею приклеивать бороду. Сорок лет я свожу с подбородка волосы и более тридцати руковожу труппой. Думаешь, я не знаю, как прикреплять бороду и усы? Ты переходишь все границы, мой мальчик! Не много ли ты берешь на себя? (Намазывает подбородок и приклеивает бороду).

Норман, повернувшись к нему спиной, отпивает из фляжки глоток коньяка.

После сцены бури мне надо будет отдохнуть.

НОРМАН. Можете не говорить. Я помню.

СЭР ДЖОН. Полотенце!

Норман подает ему полотенце.

(Прижимает полотенцем усы и бороду. Смотрит на себя в зеркало и вдруг опять впадает в растерянность). Чего-то не хватает. Но чего?

НОРМАН. Может, я много на себя беру, сэр, но, по — моему, — парика. (Снимает парик с болванки и подает его хозяину). Надо сегодня получше закрасить тут на стыке. А то во вторник Ричард Третий выглядел так, словно он ходит в фуражке.

СЭР ДЖОН (надевает парик и закрашивает лоб под ним. Неожиданно останавливается). Что-то ужасно жарко. Мне что-то нехорошо…

НОРМАН (вытащив из кармана фляжку с коньяком). Глотните немножко, вреда не будет!..

Сэр Джон отстраняет его рукой. Норман делает глоток, прячет фляжку и поворачивается к хозяину. Сэр Джон сидит перед ним неподвижно.

Нет, сэр, вам сейчас никак нельзя отступать. Сейчас никак. Давайте-ка подправим морщины.

Молчание. Сэр Джон послушно подправляет морщины.

СЭР ДЖОН. Я прямо вижу, как они бомбят Большой театр в Плимуте. Вандалы! (Пауза). Ничего! Они у меня сегодня получат! (Пауза. Опять чем-то встревожен). Норман!

НОРМАН. Да, сэр.

СЭР ДЖОН. Так какая у меня первая реплика? Что там надо болтать?

НОРМАН. «Сходи за королем Французским, Глостер, и герцогом Бургундским».

СЭР ДЖОН. Ты совсем меня заговорил. Помолчи, пока я буду одеваться. Мне предстоит трудная работа, чертовски трудная! Сегодня на мне весь мир, весь это распроклятый мир!..

НОРМАН. Сэр!..

СЭР ДЖОН. А я не могу вспомнить первую строчку! Позади сотни спектаклей, а мне приходится спрашивать тебя, какая у меня первая реплика.

НОРМАН. Ничего, сэр, я заставлю вас со всем этим справиться…

СЭР ДЖОН. Заставишь меня?! Тут заставить нельзя: мы просто выполняем свой долг, из вечера в вечер, а я совсем обессилел!

НОРМАН. Нет, ей — богу, вы, такой замечательный, я бы сказал — лучший из людей, и вы начинаете разочаровывать меня, уж прошу прощения. Вы, который всегда говорили, что жалость к себе — самое неприятное качество на сцене и в быту. Для кого вы работали все эти годы? Для министерства культуры? Мы боремся, чтобы выстоять, вот в чем дело. Боремся, чтобы выстоять, это ваши слова! И все мы боремся — к чертовой нас матери! — разве не так? Я борюсь и борюсь, вы думаете — это просто? Так нет, совсем это непросто, скажу я вам, ни чуточки не просто — и бороться непросто, и выстаивать во всем этом дерьме! Но ведь весь мир борется, чтобы выстоять, черт возьми, почему же не выстоять вам?

Молчание.

СЭР ДЖОН. Я, кажется, огорчил тебя, Норман, дружище. Прости меня. Я понимаю. Но мы не можем всегда быть сильными. В нас тоже образуются трещины.

НОРМАН. Черт с ними, с трещинами! Как у нас с париком?

Сэр Джон продолжает гримироваться.

Виноват, если мешаю вам сосредоточиться.

СЭР ДЖОН. «Мы ведь оба на службе, Алфонсо». Что там дальше? Что я на это отвечаю?

НОРМАН. «Или, по — твоему, недостаток тщеславия заставлял меня тянуть эту лямку? Но как понимать тщеславие, если оно в том, чтобы захватить местечко повыше, — ты прав: у меня его нет! Мне все равно, где исполнять свой долг. Меня всегда увлекало само дело».

СЭР ДЖОН. Отличная у тебя память, Норман.

НОРМАН. Моя память — вроде полицейского. В нужный момент не сыщешь.

СЭР ДЖОН. Вот это была пьеса! И сборы давала. Особенно ее любили умные судомойки и глупые священники. Будь я на двадцать лет моложе, я бы по — прежнему играл подобную ерунду. Но сейчас я устремлен в космос. А разве их это заботит? Ненавижу этих свиней!

НОРМАН. Давайте закончим с бровями.

Сэр Джон расчесывает намыленные брови, а затем белит их. В дверь стучит Айрин.

Айрин (снаружи). Полчаса до начала, сэр. (Уходит).

СЭР ДЖОН. Так мало?

НОРМАН. Вы сегодня поздно начали, сэр.

СЭР ДЖОН. Отчего она не принесла корону? Я привык, чтобы к этому времени корона была уже у меня на голове. Взгляни!

НОРМАН. Что такое?

СЭР ДЖОН. Мои руки!.. Они дрожат…

НОРМАН. Будет очень выразительно в роли. Не забудьте загримировать руки.

СЭР ДЖОН. Я не могу удержать их. Помоги мне.

НОРМАН (показывает руку: его рука тоже дрожит). Это, должно быть, заразное… (Красит руки сэра Джона).

СЭР ДЖОН. Я справлюсь с разделом королевства. Одолею сцену с шутом. Снесу разгон свиты. Сумею произнести все положенные проклятья. Я даже не боюсь быть исхлестанным бурей. Но я боюсь финального выхода. Когда надо вынести мертвую Корделию и плакать, плакать, выть, как ветер… Потом тихонько положить ее на землю. И умереть. Хватит ли у меня сил?

НОРМАН. Да у кого же хватит, как не у вас?

СЭР ДЖОН. Ты добрый друг, Норман.

НОРМАН. Спасибо, сэр.

СЭР ДЖОН. Чтобы я без тебя делал?!

НОРМАН. Думаю, справились бы сами.

СЭР ДЖОН. Я отплачу тебе добром.

НОРМАН. Будьте снисходительны к моим чувствам.

СЭР ДЖОН. Не дразни меня. Может, мне недолго осталось.

НОРМАН. То же любил говорить мой отец. А прожил до девяноста трех лет. А мог бы и дольше. Вот так. (Оглядывает хозяина). Сам Альбрехт Дюрер не сделал бы лучше. (Встает. Пудрит руки сэра Джона).

Входит миледи в парике и костюме Корделии под наброшенным халатом.

МИЛЕДИ. Ну как ты себя чувствуешь, Бонзо?

СЭР ДЖОН. Немножко пришел в себя, кисонька.

НОРМАН. Вот видите. Стоит ему взяться за гримировку, и он уже другой человек. Сударыня, «…ваш ум остер, как ум дикобраза…».

МИЛЕДИ (сэру Джону). Ты уверен, что у тебя хватит сил?

СЭР ДЖОН. Вот — вот, всем охота меня подгонять!

НОРМАН. Прошу вас, не начинайте сызнова.

СЭР ДЖОН. Понимаешь, кисонька, я решил, что мы сегодня играем мавра.

МИЛЕДИ. Что ты, милый!

СЭР ДЖОН. Скажи, кисонька, я не просыпался сегодня ночью? Не благодарил тебя за то, что ты сторожишь меня? А не было речи о том, что на меня может накатить приступ ярости?

МИЛЕДИ (после паузы). Нет, Бонзо, тебе все это приснилось.

СЭР ДЖОН. Не могу отделаться от этого чувства.

МИЛЕДИ. Я принесу тебе мантию и, как всегда, завяжу шнурок.

СЭР ДЖОН. Конечно. Как всегда.

МИЛЕДИ. Мистер Торнтон и мистер Оксенби ждут, чтобы ты их принял. Можно их пригласить?

СЭР ДЖОН. Я не хочу видеть Оксенби. Я его боюсь. Скажу тебе: он лучший Яго из всех, кого я видел и с кем играл, включая этого сутенера — коротышку — сэра Артура Пэлгроува.

НОРМАН (к миледи). Это уже больше похоже на нашего милого сэра Джона.

СЭР ДЖОН (с издевкой). Сэр Артур Пэлгроув! Он продолжал играть Гамлета почти до семидесяти лет. На лице его было больше морщин, чем ступенек на галерку. Я видел его Лира. И был приятно разочарован. Вот вам и сэр! Кто посоветовал ее величеству дать ему титул, скажите вы мне? (Продолжает гримироваться, накладывая последние мазки).

МИЛЕДИ (отведя Нормана в сторону). Вы просто волшебник, Норман.

НОРМАН. Благодарю вас, миледи.

МИЛЕДИ. Вот вам шоколадка.

НОРМАН. Благодарю вас, миледи.

МИЛЕДИ. Сегодня нам всем придется приналечь, Норман.

НОРМАН. Это малая часть нашей службы, миледи.

МИЛЕДИ. Спасибо вам. (Уходит).

СЭР ДЖОН. Не думай, что я не заметил этой шоколадки, — я заметил. Тысячи детей в нашем милом отечестве обыскивают кладовки в поисках чего-нибудь сладенького. Пришли бы ко мне, я бы им сказал, у кого в Англии горы шоколада. А мне ее тащить как труп Корделии?.. Поднимать на руки и тащить на руках. Я, слава богу, довольствуюсь своим пайком, но она, она достает сладости прямо из-под земли.

НОРМАН. Могу я ввести актеров?

СЭР ДЖОН. Нет — нет… не надо!..

НОРМАН. Но вы же должны повидать их, сэр. (Открывает дверь и зовет). Мистер Торнтон!

Входит Джеффри Торнтон, пожилой актер в костюме шута, который заметно ему велик.

(Сэру Джону). К вам мистер Торнтон, сэр!

СЭР ДЖОН. Ну как, Джеффри… костюм впору?

ДЖЕФФРИ. Мистер Дэвенпорт — Скотт был такой рослый мужчина.

СЭР ДЖОН. Он — червяк! Ты выглядишь куда… (Делает неопределенный жест. Начинает с помощью Нормана облачаться в костюм Лира). Текст помнишь?

ДЖЕФФРИ. Да.

СЭР ДЖОН. Чтоб мне не приходилось дожидаться реплики.

ДЖЕФФРИ. Что вы!

СЭР ДЖОН. Темп — великое дело!

ДЖЕФФРИ. Да.

СЭР ДЖОН. И не заслоняй меня.

ДЖЕФФРИ. Что вы!

СЭР ДЖОН. Нижний свет из кулис только на меня.

ДЖЕФФРИ. Конечно, старина, я знаю.

СЭР ДЖОН. Используй какое-нибудь другое освещение.

ДЖЕФФРИ. Понял.

СЭР ДЖОН. Я хочу послушать, как ты поешь.

ДЖЕФФРИ. А что петь?

СЭР ДЖОН. «У кого ума крупица, тот снесет и дождь и град».

ДЖЕФФРИ (неуверенно). «У кого… у кого…».

НОРМАН (поет). «У кого ума крупица, тот снесет и дождь и град».

ДЖЕФФРИ (тоже поет). «У кого ума крупица, тот снесет и дождь и град. Он ненастья не боится, счастью и несчастью рад».

СЭР ДЖОН. Ладно, будешь не петь это, а декламировать. А в сцене бури, если вздумаешь обнимать меня за ноги, как делал Дэвенпорт — Скотт, берись за икры, не за бедра. Он дважды чуть не покалечил меня.

ДЖЕФФРИ. Как скажете, старина…

СЭР ДЖОН. Надо чувствовать, дружок, чувствовать, это единственный путь! Он всегда выведет.

ДЖЕФФРИ. Понял.

СЭР ДЖОН. Только не слишком увлекайся. Держись в границах. И в любом случае помалкивай, когда говорю я.

ДЖЕФФРИ. Конечно.

СЭР ДЖОН. И, пожалуйста, не лей слезы.

ДЖЕФФРИ. Что вы!

СЭР ДЖОН. В пьесе плачу только я.

ДЖЕФФРИ. Я знаю.

СЭР ДЖОН. Следуй за автором.

ДЖЕФФРИ. Ясно.

СЭР ДЖОН. И не скалься.

ДЖЕФФРИ. Это у меня от нервов…

СЭР ДЖОН. Но ты же и на сцене будешь нервничать. И еще: за сегодняшний спектакль дополнительной платы не жди. По контракту ты ведь у нас в массовке?

ДЖЕФФРИ. Да.

СЭР ДЖОН. Ни пуха тебе ни пера!

ДЖЕФФРИ. Спасибо, сэр.

Сэр Джон отпускает его кивком головы. Норман провожает его до дверей.

НОРМАН. Ну, с богом, Джеффри!

ДЖЕФФРИ. Боюсь больше, чем нацистов! (Уходит).

СЭР ДЖОН. Надеюсь, у мистера Черчилля лучшие помощники.

НОРМАН. Там ждет мистер Оксенби, сэр.

СЭР ДЖОН. Что? Оксенби?.. Я не могу… Что ему надо?

НОРМАН. Это не ему надо, а нам надо, чтобы кто-нибудь управлялся с шумовой машиной.

СЭР ДЖОН. Я не хочу видеть Оксенби. Я не выдержу его присутствия, здесь и так нечем дышать!..

НОРМАН. Без него у нас не будет бури.

Молчание. Норман впускает Оксенби в костюме Эдмонда; он хромой. Пауза.

(Сэру Джону). К вам мистер Оксенби, сэр.

ОКСЕНБИ. Вы хотели меня видеть.

СЭР ДЖОН. Я? Да?.. Норман, зачем?..

НОРМАН. Сэр Джон хотел узнать, может ли он просить вас об одной услуге.

ОКСЕНБИ. Может.

НОРМАН. Хоть вы с ним и недавно, но, без сомнения, заметили, что мы не столько труппа актеров, сколько большая дружная семья. Когда надо, мы подменяем друг друга. Вы, конечно, уже слышали, что мистер Дэвенпорт — Скотт с нами больше не работает.

ОКСЕНБИ. Конечно, слышал.

НОРМАН. Так как мистер Торнтон сегодня играет шута, а два старых рыцаря устанавливают за передним занавесом лачугу в сцене бури, некому будет работать с шумовой машиной. Мы бы попросили мистера Брауна, но он человек слабого здоровья. Вот мы и подумали, может, вы согласитесь покрутить ручку.

ОКСЕНБИ. Отвечаю — нет.

Молчание

Еще что-нибудь? (Не получив ответа, Норману). Он все еще не прочел мою пьесу?

Молчание. Оксенби уходит.

НОРМАН. Ну что нам делать? Не захотел помочь!

СЭР ДЖОН. Он меня ненавидит. Я просто ощущаю его ненависть. Все, во что я верю, он презирает. Я не стал бы читать его пьесу, даже будь он министром культуры!

НОРМАН. А я ее прочел.

СЭР ДЖОН. Есть там роль для меня?

НОРМАН. Есть, только вас оттолкнет язык пьесы. У министра культуры свело бы челюсти.

СЭР ДЖОН. И к Дэвенпорту он несправедлив. Наш товарищ нарушил закон, но в тюрьме, знаете ли, сидеть невесело! Представляю себе его писанину! Не для зрителей он пишет, а для критиков!

НОРМАН. Давайте-ка, сэр, немножко успокоимся.

СЭР ДЖОН. Где эта девушка с короной?

НОРМАН. Не волнуйтесь. Сейчас я пойду отыщу ее. (Уходит).

Тут же в комнату прокрадывается Айрин с начищенной до блеска короной.

СЭР ДЖОН. А, это ты, малышка! А Норман как раз пошел тебя искать.

АЙРИН. Неужели? Наверно, я с ним разминулась. (Близко подходит к сэру Джону и с улыбкой протягивает ему корону.)

СЭР ДЖОН. Напомни, как твое им, детка.

АЙРИН. Айрин, сэр.

СЭР ДЖОН. Айрин. Прелестно. Ты училась в Королевской Академии театрального искусства?

АЙРИН. Нет, сэр. Я сразу поступила в театр.

СЭР ДЖОН. Ну да. Я помню. (Пауза.) В каком амплуа?

АЙРИН. Простушки.

СЭР ДЖОН. Простушки. Ну да, конечно. (Берет корону, кладет ее рядом с собой и зажимает в ладонях личико Айрин.) Давай на будущей неделе. В Истборне…

Возвращается Норман.

НОРМАН. Я не мог ее найти… (Останавливается.)

СЭР ДЖОН. А я тут любуюсь овалом ее лица.

НОРМАН. Ступай отсюда, Айрин.

СЭР ДЖОН. Да — да, ступай.

Айрин уходит.

Прирожденная актриса. Я всегда определяю это по овалу лица.

НОРМАН. Наденьте корону. Сейчас почти без четверти. Может, позвать миледи, чтобы она завязала на вас мантию?

СЭР ДЖОН. Господи, ну как же начинается эта пьеса? Из-за этой малышки у меня все вылетело из головы!..

Мэдж стучит в дверь и входит.

МЭДЖ. Уже без четверти, чуточку больше. Жаль, что эта Айрин…

СЭР ДЖОН. Без четверти?! Нет, я не могу, я не готов! Скажите им, чтоб они шли домой, верните им деньги. Я не могу! Ненавижу этих свиней! Не могу… Не могу!..

МЭДЖ. Так вы что, хотите, чтобы мы отменили спектакль?

НОРМАН. Нет, он этого не хочет…

СЭР ДЖОН. Как она начинается?

МЭДЖ. Вам же самому лучше…

СЭР ДЖОН. Как она начинается?!

МЭДЖ. Вы ни за что с этим не справитесь…

НОРМАН. Он справится, справится!..

СЭР ДЖОН. Как она начинается?!

НОРМАН. Уходите! Когда пойдет занавес, он будет в форме и вполне готов.

МЭДЖ. Мы уже опаздываем. НОРМАН. У нас еще двадцать минут. Если понадобится, мы начнем чуть позже.

СЭР ДЖОН. Оставьте меня в покое! Я не помню текста!

Мэдж уходит.

НОРМАН, Норман, как она начинается?!

НОРМАН (декламирует). «Он девять лет был в отъезде и скоро опять уедет…» (Подражает звуку фанфар.) «Сюда идет король».

Сэр Джон молчит.

(Продолжает за Лира.) «Сходи за королем Французским, Глостер, и герцогом Бургундским».

СЭР ДЖОН (повторяет). «Сходи за королем Французским, Глостер, и герцогом Бургундским».

НОРМАН (продолжает за Глостера). «Хорошо, мой государь».

СЭР ДЖОН (после паузы). А дальше?

НОРМАН (за Лира). «А мы вас посвятим в заветные решенья наши…»

СЭР ДЖОН. «А мы вас посвятим в заветные решенья наши глубже…»

НОРМАН (подождав немного). «Подайте карту мне».

СЭР ДЖОН. Подожди, не подсказывай, я знаю! Я тебя попрошу, если надо будет, я же не раз играл эту роль раньше, ты знаешь. (Повторяет.) «А мы вас посвятим в заветные решенья наши глубже». (Долгая пауза.) А дальше?

НОРМАН. «Подайте карту мне».

СЭР ДЖОН. «Подайте карту мне». Не подсказывай, не подсказывай! (Долгая пауза.) «Чего бояться мне?»

НОРМАН. Неверно. «Узнайте все: мы разделили…»

СЭР ДЖОН (подхватывает). «Да, о снах. Они ведь дети праздного ума, фантазии бесценной порожденье…».

НОРМАН. Неверно. Это из другой пьесы…

СЭР ДЖОН. «Я бурю подниму… я сокрушаться буду…».

НОРМАН. А это еще из одной пьесы…

СЭР ДЖОН. «Скажите мне, что заслужили те, кто покушается на жизнь мою проклятым колдовством и тело мне бесовским чаровньем истощает? Вместит ли петушиная арена обширной Франции поля? Молилась ли ты на ночь, Дездемона? Казалось мне, разнесся вопль: Не спите! Макбет зарезал сон!»

НОРМАН. Ну что вы наделали!..

СЭР ДЖОН. А что такое?

НОРМАН. Ах ты, какая беда: вы же процитировали фразу из шотландской трагедии!..

СЭР ДЖОН. Из «Макбе…» Неужели? О господи!..

НОРМАН. Идите, идите!..

Сэр Джон делает несколько шагов.

Теперь трижды повернитесь вокруг себя и постучите.

Сэр Джон выполняет его приказание.

Теперь возвращайтесь на место.

Сэр Джон так и поступает.

Теперь произнесите какое-нибудь бранное слово.

СЭР ДЖОН. Засранцы.

Сэр Джон поднимает голову и стоит, слегка покачиваясь. Норман смотрит на него с безмерной грустью. Входит миледи, одетая в костюм Корделии; она несет мантию Лира. Сэр Джон смотрит на нее и берет в ладони ее лицо.

(Декламирует.) «Бедняжку удавили! Нет, не дышит! Коню, собаке, крысе можно жить, Но не тебе. Тебя навек не стало, Навек, навек, навек, навек!»

НОРМАН (помолчав). Поздравляю вас, сэр, все будет хорошо!

Сэр Джон надевает на голову корону. Миледи накидывает на него мантию. Идет обычный для них ритуал.

МИЛЕДИ (целуя его руку). Мы будем биться, Бонзо!

СЭР ДЖОН (целуя ее руку). И выстоим, кисонька.

Стук в дверь.

АЙРИН (снаружи). Пять минут, сэр!

НОРМАН. Спасибо.

СЭР ДЖОН (Норману). Давай спустимся и оглядим поле битвы.

Когда они собираются выйти из комнаты, раздается звук си- рены: воздушная тревога. Они застывают на месте.

В тот вечер, когда я впервые играл Лира, на улице была настоящая гроза. Теперь они сбрасывают бомбы. Что мне еще предстоит выдержать? Сегодня мы должны играть Шекспира, а они будут из кожи вон лезь, чтобы помешать мне.

НОРМАН. Не принимайте это так близко к сердцу, сэр…

СЭР ДЖОН (смотрит наверх). Бомбите, бомбите нас до умопомрачения, если посмеете, но знайте: каждое произнесенное мною слово будет щитом против вашего вандализма, каждая стихотворная строчка — защитой от подлого террора.

НОРМАН. Боюсь, сэр, они вас не услышат.

СЭР ДЖОН. Свиньи! Варвары! (Им овладевает неудержимая дрожь.)

НОРМАН. Ах, сэр, мы уже были так близки к победе!

МИЛЕДИ. Пожалуй, это как раз вовремя. В таком состоянии он не может выйти на сцену. Взгляните на него. (Пытается его успокоить. Норману.) Зовите Мэдж.

СЭР ДЖОН. Норман!

НОРМАН. Да, сэр?

СЭР ДЖОН. Сведи меня на сцену. Клянусь, никакие орды вандалов не остановят меня. (Продолжает вздрагивать всем телом.)

Миледи и Норман смотрят друг на друга в нерешительности.

Исполняйте мой приказ!

Норман и миледи ведут его под руки.

МИЛЕДИ. А кто сделает объявление публике?

СЭР ДЖОН. Дэвенпорт — Скотт, конечно.

НОРМАН (после паузы). Господи, его же нет! А все остальные в костюмах.

СЭР ДЖОН. Тогда ты, Норман.

НОРМАН. Я, сэр? Нет, я не могу, сэр!

СЭР ДЖОН. Ты, Норман. Ты!

НОРМАН. Но, сэр, я ни за что не запомню текста…

СЭР ДЖОН. Не спорь, это мое приказание. Мне и так сегодня нелегко!..

НОРМАН. Нет, сэр. Сэр, я же не одет как надо.

СЭР ДЖОН. Оденься. (Направляется к двери, миледи его под- держивает). Отчего никак не уймется дрожь?

Продолжают громко звучать сирены. Начинается бомбеж- ка. Норман делает большой глоток из фляжки, осушая ее до дна. Опять сирены. Близкий взрыв. Полная темнота. Только звучат сирены и падают бомбы. В луче света мы видим Нормана.

НОРМАН (к публике, тихо). Леди и джентльмены… (Уже громче.) Леди и джентльмены! Был… сигнал воздушной тревоги. Начался налет. Но мы поднимаем занавес. Пусть же те, кто хочет остаться в жи… оставить зал, проделают это как можно тише… Спасибо.