Костюмер

Действие второе

НОРМАН (тихо). Леди и джентльмены… (Уже громче.) Леди и джентльмены! Был… сигнал воздушной тревоги. Начался налет. Но мы поднимаем занавес. Пусть же те, кто хочет остаться в жи…оставить зал, проделают это как можно тише… Спасибо.

Струнный квартет играет финальную часть попурри из «Микадо». Луч света выхватывает Мэдж, стоящую в кулисах. Музыка смолкает. Аплодисменты.

МЭДЖ. Приготовиться. Занять места у пульта. Притушить свет в зале. (Смотрит в зал сквозь дырочку в занавесе. Шум в зале постепенно стихает). Вступают литавры.

Равномерный звук литавр.

Выключаем свет в зале. (Пауза.) Включаем запись.

Звучат фанфары.

Барабанный бой!

Грохот барабанов. Мэдж; работает на пульте.

Приготовиться к выходу! Свет на сцене! Занавес!

При полном свете мы видим Нормана, который несет поло- тенце и поднос со стаканом портера и пуховкой для пудры. Он как раз входит в кулисы. Дальше действие развивается одновременно на сцене, где начинается спектакль, и за кулисами.

НОРМАН. Ну как тебе мой выход, Джеффри? С объявлением. Получилось?

ДЖЕФФРИ. Конечно, старина, все в лучшем виде.

НОРМАН. А вам как, миледи?

МИЛЕДИ. Лучше мистера Дэвенпорта.

НОРМАН. Серьезно? Вы так думаете? Я ужасно нервничал. Думаете, они не заметили моей оговорки? Когда я чуть было не сказал: «…кто хочет остаться в живых…» Я готов был сквозь землю провалиться. Нет, серьезно, я не оскандалился?

МИЛЕДИ. Вы были восхитительны.

НОРМАН. Он сказал что-нибудь?

МИЛЕДИ. Нет.

Тем временем мы слышим голоса Глостера, Кента, Оксенби (в роли Эдмонда) — они начинают спектакль.

КЕНТ. Я думал, что герцог Альбанский нравится королю больше герцога Корнуэльского.

ГЛОСТЕР. Так нам всегда казалось.

КЕНТ. Это ваш сын, милорд?

ГЛОСТЕР. Я причастен, сэр, к его рождению. Я так часто краснел, признаваясь в этом, что постепенно перестал смущаться.

КЕНТ. Я не понимаю вас.

ГЛОСТЕР. Зато мать этого молодца поняла меня с первого взгляда и получила сына в люльку раньше, чем… У меня есть законный сын, сэр, на год с чем-то старше этого, который тем не менее ничуть мне не дороже… Знаешь ты, кто этот благородный господин, Эдмонд?

ЭДМОНД. Нет, милорд.

ГЛОСТЕР. Это Кент. Помни и уважай графа. Это достойнейший друг мой.

МЭДЖ. Включаем запись.

Фанфары

Пожалуйста, приготовьтесь, миледи. Сэр Джон, пожалуйста, приготовьтесь!

Фанфары. Звуки трубы через усилитель. Миледи выходит на сцену. Отдельные хлопки.

Литавры, сэр. (Поворачивает выключатель).

Зажигается зеленая сигнальная лампочка. Айрин в медленном ритме бьет в литавры. Опять щелчок выключателя и вспышка зеленой лампочки. Ритм литавр убыстряется.

Готовьтесь, сэр. Фанфары для короля!

Гремят фанфары. Норман хочет помочь хозяину подняться с места. Но сэр Джон остается сидеть, он весь дрожит.

НОРМАН. Сэр, ваш выход!

Сэр Джон не двигается. Айрин продолжает бить в литавры.

Миледи уже вышла. Ей аплодировали. Теперь дело за вами. Давайте, сэр!

Фанфары смолкают. Сэр Джон не двигается с места. Мэдж выключает сигнальную лампу, и Айрин перестает бить в литавры. Мэдж приближается к сэру Джону и Норману.

МЭДЖ (Норману). Видите? Что я говорила?

НОРМАН. Пожалуйста, сэр, я умоляю вас! (Пауза.) Ваш выход, сэр. Выход!

Мэдж и Норман стараются вместе поднять сэра Джона.

ЭДМОНД. Рад буду служить вашей светлости.

КЕНТ. Обещаю вам свою любовь, когда узнаю покороче.

ЭДМОНД. Постараюсь заслужить ее, сэр.

ГЛОСТЕР. Он девять лет был в отъезде и скоро опять уедет… Сюда идет король.

Пауза.

Сюда идет король.

Пауза.

ОКСЕНБИ. Сдается мне, я вижу короля.

НОРМАН (сэру Джону). Ну, пожалуйста, сэр, ваш выход! Мистер Оксенби начал что-то импровизировать.

Они никак не могут поднять его на ноги. Его все еще бьет неудержимая дрожь.

Подданные в нетерпении, сэр. (К Мэдж.) Дайте еще раз фанфары.

Мэдж подходит к Айрин и шепотом отдает какое-то приказание. Норман силой поднимает хозяина. Сэр Джон опять садится. Близкие взрывы бомб. Норман опять ставит на ноги сэра Джона и ведет его к выходу на сцену. К кулисам подходит Оксенби.

ОКСЕНБИ. Идет он или нет?!

НОРМАН. Идет.

Оксенби возвращается на сцену.

МЭДЖ. Еще раз фанфары для короля!

КЕНТ. Сдается мне, его я тоже вижу.

ОКСЕНБИ. Сдается мне, вот он идет со свитой, с ним сотня рыцарей охраной, угрюмы все, одеты в блеклые тона, как бледный вереск — цвет отчизны нашей.

МИЛЕДИ (Корделия). Сдается мне, отец за мною следом. От лагеря от нашего мы шли — а лагерь далеко. Я впереди, как то у нас в обычае. Возможно, отдыхает он сейчас, ведь он — увы! — уже не юн годами!

В зале возникает ропот.

ОКСЕНБИ. Сдается мне, я вижу короля. (Пауза.) Нет — нет, мне показалось. (Пауза.) Коль будет мне на то соизволенье ваше, пойду взгляну поближе. (Подходит к кулисам, потом возвращается.) Теперь уверен: король идет к нам!

Звучат фанфары. Близкие взрывы бомб.

НОРМАН (хозяину). Будем биться и выстоим, сэр? У нас сегодня полный зал!

Сэр Джон приходит в себя.

Так помните: «Сходи за королем Французским, Глостер, и герцогом Бургундским». (К Мэдж.) Давайте выход рыцарям! Слышите?!

МЭДЖ (рыцарям). На сцену, быстрее!.. (Выключает сигнальную лампочку.)

Айрин перестает бить в литавры, схватывает карту и останавливается у кулисы в ожидании своего выхода.

НОРМАН (к Айрин). Давай, с божьей помощью!

Айрин выходит на на сцену. Сэр Джон останавливается у кулисы, точно балансируя у края пропасти. Затем торжественно выходит на сцену. Овация. Потом тишина. Норман и Мэдж настороженно смотрят на сцену. Норман достает новую фляжку коньяка и делает несколько жадных глотков. Полная темнота. Слышны взрывы бомб и пальба зенитных орудий. Тусклый свет. Взоры всех — Нормана, Мэдж, Джеффри и других ≈ устремлены на сцену, оттуда доносится голос сэра Джона.

СЭР ДЖОН (Лир). Сходи за королем Французским, Глостер, и герцогом Бургундским.

ГЛОСТЕР. Хорошо, мой государь.

СЭР ДЖОН(Лир).

Снова зажигается зеленая лампочка, и Норман ударяет по железным листам, изображая гром. Воздушный налет продолжается, тем временем сэр Джон возвращается за кулисы. Зажигается свет.

МЭДЖ. Приготовиться к буре!

Звучит сигнал отбоя воздушной тревоги.

СЭР ДЖОН (поднимая глаза кверху). Свиньи! И как раз когда в них нужда, они улетают!

МЭДЖ. Начали бурю! (Поворачивает выключатель.)

Зажигается красная сигнальная лампочка. Зажигается зеленый сигнал. Грохот грома: Норман и Айрин бегают от одного железного листа к другому. Миледи наблюдает за происходящим на сцене. Чуть поодаль стоит Оксенби и тоже смотрит на сцену.

КЕНТ.

КЕНТ.

Буря продолжается. На сцену выходят сэр Джон и Джеффри.

МИЛЕДИ (подбегая к Норману и Айрин). Громче! Громче!!!

Удары грома усиливаются.

(Возвращается на место. Через минуту опять бросается к металлическим листам). Да громче! Громче!!! Ему надо, чтоб грохотало!

Грохот усиливается. Норман неистовствует у листов железа.

(Не отстает от них). Громче! Громче!!!

Норман и Айрин бьют изо всех сил. Наблюдавший за ними Оксенби подходит и тоже начинает колотить по одному из листов. Миледи принимается крутить машину, создающую звук ветра. Шум ветра и грохот бури.

СЭР ДЖОН (Лир).

Голос его тонет в шуме бури. Темнота. Сэр Джон врывается за кулисы. Свет на сэра Джона и Нормана.

СЭР ДЖОН (вне себя от ярости). Почему не было бури! Мне нужен был ураган и потоки дождя, а у вас — какое-то хлюпанье и посвистывание! Я просил, чтобы грохотало, чтобы раскалывались дубы, — а в ответ только слышал, как мухи пердят! Ведь я — буря! Я — дождь и ветер, огонь и дым, а вы вторили мне жалкой барабанной дробью, пригодной для похорон. О, всевышний, прости их, боже, ибо они не ведают, что творят! Я оглох от тишины. Норман, Норман, ты погубил меня! (Входит в свою гримуборную, провожаемый Норманом.) Я был здесь, совсем рядом, надо было только чуточку подтолкнуть меня, и я стяжал бы великую славу за смелость, но вокруг была пустота, молчание, легкий трепет, брызги, кружение пушинок, шелест мотыльков. Мне требовалась буря, а не мокрая изморось! Надо что-то делать. Я требую объяснения по поводу этой накладки с бурей. (Опускается на кушетку.)

НОРМАН. Вы довольны — доволен и я. И вечно-то вы жалуетесь, когда все на самом деле в порядке, а сегодня — все в порядке, это не вызывает сомнения. А теперь отдохните.

Сэр Джон укладывается на кушетку. Норман укрывает его пледом, вытирает ему лоб, помогает лечь поудобнее. Затем он зажигает газовую плитку, на которой быстро закипает чайник; он заваривает чай и поит им хозяина.

НОРМАН. Сейчас у вас перерыв, пока идет сцена ослепления Глостера и до реплики: «Нет, они не могут запретить мне чеканить деньги». Постарайтесь заснуть. Вы справились со всем этим, или, как вы любите говорить, вас заставили справиться, и теперь вам требуется тишина, как сказал глухой статист настройщику фортепьяно. Вы были сегодня великолепны, так считает миледи, она именно так и сказала — «великолепны»! Конечно, я не могу толком оценить сцену бури, но я слышал, как вы произносили: «Нищие, и те в нужде имеют что-нибудь в избытке». Прямо бросило в дрожь. Прошу прощения, сэр, но я не помню, чтоб вы еще когда-нибудь были так переполнены чувством. А Джеффри был весьма бойким шутом. Учитывая его возраст. Держался на авансцене, ни разу не заслонил вас от света, был не так навязчив, как мистер Дэвенпорт — Скотт. Во всех отношениях. Да, еще забавная деталь. В сцене бури, когда мы колотили как безумные и мне приходилось метаться между литаврами и железными листами вроде жонглера, который работает одновременно с мячами и булавами, к нам вдруг присоединился мистер Оксенби. Он самозабвенно стучал и дубасил. Не сказал ни слова и пришел на помощь, когда было нужно. Позднее, незадолго до перерыва, я поблагодарил его. «Заткнитесь, — сказал он не слишком любезно и насмешливо добавил: — Я и сам не знаю, почему так поступил». А я ему на это: «Потому что мы некое братство, а вы — один из нас, хотите вы этого или нет». Так и сказал ему без всякого стеснения. Он голову опустил и зашкандыбал прочь, ну и, конечно, чего-то там пробурчал. Мрачно так. (Пауза.) Еще чаю? Вы не спите, сэр?

СЭР ДЖОН. Измотали меня. Свиньи. Ненавижу свиней.

НОРМАН. Кого это? Кого вы ненавидите? Критиков?

СЭР ДЖОН. Критиков? Чтоб я ненавидел критиков? Да я не испытываю к ним ничего, кроме жалости. Стоит ли ненавидеть слабоумных, уродов или покойников? Ублюдки!

НОРМАН. Тогда про кого вы?

СЭР ДЖОН. Что про кого?

НОРМАН. Кого же вы тогда ненавидите?

СЭР ДЖОН. Дай отдохнуть, Норман, не приставай с расспросами. Дай отдохнуть. Только не уходи, пока я не засну. Не оставляй меня одного. (Пауза.) Я совершенно без сил. (Пауза.) Мои дни сочтены.

Молчание. Норман наблюдает за ним, потом вытаскивает из кармана свою фляжку и обнаруживает, что она пуста. Он на цыпочках выходит из комнаты. В коридоре он встречает миледи; в руках у нее мешок с рукодельем.

МИЛЕДИ. Он спит?

НОРМАН. По — моему, да.

МИЛЕДИ. Я посижу с ним.

НОРМАН. Только не разбудите его, миледи, хорошо? Он очень устал. (Уходит.)

Миледи входит в гримуборную и умышленно поднимает шум. Сэр Джон вскакивает.

СЭР ДЖОН. Что, мой выход?

МИЛЕДИ. Нет. Еще антракт. (Усаживается и начинает штопать трико). Мне надо тебе кое-что сказать.

СЭР ДЖОН. Норман сказал, что, по твоим словам, я был сегодня великолепен.

МИЛЕДИ. Я ничего такого не говорила. Он что-то выдумывает.

СЭР ДЖОН (после паузы). Так что ты хочешь мне сказать?

МИЛЕДИ. То, что я всегда говорила и говорю.

СЭР ДЖОН. Тебе же известен мой ответ.

МИЛЕДИ. Ты работал как вол. Кое-что скопил. Хватит! Сегодня же в своей речи под занавес попрощайся с публикой.

СЭР ДЖОН. Не могу.

МИЛЕДИ. Не хочешь.

СЭР ДЖОН. У меня нет выбора.

МИЛЕДИ. Ты умрешь. Если не покончишь с этой суетой. Ладно, это твое дело. Но зачем же ты меня заставляешь так жить!

СЭР ДЖОН. Я человек слабый, кисонька. Делаю, что мне велят. Я — жалкий трус, боящийся кнута. Я совершено измотан.

МИЛЕДИ. Ну нет. Ты — упрямец, да — да, жестокий, безжалостный упрямец!

СЭР ДЖОН. Неправда.

МИЛЕДИ. Ты на редкость непроницателен для актера. Мобилизуй всю свою фантазию, все свои способности, постарайся почувствовать то, что чувствую я, с чем я вынуждена справляться.

СЭР ДЖОН. Я понимаю. Но ты нужна мне рядом — реальная и близкая.

МИЛЕДИ. Ну да, я рядом — сижу штопаю трико. Очень близкая и вполне реальная. Я только о том и прошу тебя, Бонзо, давай остановимся! Сегодня же. В конце недели. Хватит. Я больше не могу.

СЭР ДЖОН. Если б это было возможно!..

МИЛЕДИ. Это возможно!..

СЭР ДЖОН. Нет!..

МИЛЕДИ. Ты же обманываешь только себя.

СЭР ДЖОН. Если бы это было так, разве я играл бы здесь под бомбами, рискуя жизнью, рискуя остаться без рук, без ног? И дело даже не в выборе. Мной руководит долг. Я должен поддерживать в людях веру.

МИЛЕДИ. Вздор.

СЭР ДЖОН. Что именно?

МИЛЕДИ. Ты ничего не делаешь бескорыстно. И навязываешь свои правила игры другим. Мне, например. Насильно. Не имея на то законных прав.

СЭР ДЖОН. Неужели формальный брак имеет для тебя такое значение?

МИЛЕДИ. Ты неверно меня толкуешь. Причем сознательно.

СЭР ДЖОН. Мне следовало бы выудить у нее согласие на развод.

МИЛЕДИ. Ты не развелся, потому что ты мечтал получить титул.

СЭР ДЖОН. Это неправда.

МИЛЕДИ. Нет, правда. Ты знаешь, в чем твое преимущество. Все, что ты делаешь, выгодно тебе и никому другому. Вечно говоришь про свою измотанность. Начинает казаться, что ты какой-то зависимый человек — рабочий сцены. Ты ничего не делаешь бескорыстно. Есть только ты. Один ты.

СЭР ДЖОН. Не надо, кисонька, бить лежачего, не надо заталкивать меня глубже в грязь…

МИЛЕДИ. Миледи! Сэр! Все это выдумки! Господи, ты просто заштатный актер — режиссер, колесящий по провинции, никакой ты не гений, влияющий на умы. Сэр! Миледи! Взгляни на меня — вот я сижу здесь и штопаю трико. Взгляни на себя. Шалашик Лира — хоромы по сравнению с тем, как ты живешь.

СЭР ДЖОН. Я дивлюсь тебе, кисонька. При твоем происхождении. Твой отец был человек родовитый. Мастер своего дела.

МИЛЕДИ. Мастер. Происхождение. Служение. Я слышала это всю жизнь. Отец тоже вечно рассуждал таким образом, будто на нем лежит апостольская миссия.

СЭР ДЖОН. Я плохо себя чувствую, а мне еще предстоит прожить полжизни короля Лира, тащить тебя на руках и выть, выть и потом говорить.

МИЛЕДИ. Сэр! Миледи! Мы просто посмешище. Никогда ты не получишь титула! И наша единственная награда — аплодисменты публики.

Молчание.

СЭР ДЖОН. Помнишь, несколько лет назад одна из наших Гонерилий, высокая красивая брюнетка с греческим носом…

МИЛЕДИ. Флора Бейкон.

СЭР ДЖОН. Да, наверное, Флора. Помнишь, я однажды накинулся на Нормана: он подал мне трико наизнанку во время короткой перестановки в «Агасфере». А может, это был «Знак креста». Ну все равно. Она повернулась ко мне: «Хоть он вам и слуга, — говорит, — но он человек». А потом спрашивает Нормана: «Почему вы от него не уйдете? Почему вы с этим миритесь?» А Норман в ответ: «Пустяки. Он столько отдает другим, что и от него можно что-то стерпеть». И он был прав. За честолюбие и страсть надо платить, и цена им — нетерпимость, фанатизм, лишние эмоции. Таким людям очень трудно исполнять свою миссию: борьба и чувство долга должны их поддерживать. На таких людях лежит проклятие, и окружающим приходится страдать от них. Норман это понимает. Он знает, что всему виной не я, а то, что клокочет во мне и выплескивается на других. Флора Бейкон не понимала. Она звала меня эксплуататором. И зачем только я ее нанял?

МИЛЕДИ. Затем, что ее матушка — леди Бейкон. Она вложила в наше дело двести фунтов.

СЭР ДЖОН. В свое время у меня в труппе работало даже несколько настоящих большевиков. И это я эксплуататор? Я?

(Продолжительная пауза.) Кажется, сегодня я понастоящему увидел Лира, Точнее — себя таким, каким он видит меня. Когда я дошел до фразы «Нищие, и те в нужде имеют что-нибудь в избытке», мое «я» вдруг отделилось от меня. Мои мысли парили надо мной. Меня наблюдали откуда-то с высоты. И казалось, я сам говорю или слышу чей-то голос: «Ну давай же, давай! Ты не все еще отдал, не отступай!» И я наблюдал за Лиром. Каждое его слово было мне в новинку. Я не знал, что будет дальше, что его ждет. Свое и чужое страдание смешались воедино. Я увидел старика, и этот старик был я. И я знал, что предстоит еще многое. Но что? Блаженство и частичное возвращение в разум, новая мука и смерть. Все это, как я знал, я должен еще увидеть. Увидеть за пределами себя, понимаешь? За пределами. (Протягивает к ней руку, но она ее не берет). Не оставляй меня. Я лучше отдохну, когда ты рядом. Не проси от меня невозможного. Я знаю: если ты уйдешь, я буду без конца глядеть в темноту — на запертую дверь, на отдернутую портьеру, на перевернутую в стекле полустертую вывеску.

МИЛЕДИ. Я посижу, пока не вернется Норман.

СЭР ДЖОН. Нет, подольше. Пожалуйста, подольше. Прошу тебя, кисонька. Успокой меня. Я ведь болен…

МИЛЕДИ. Да, ты болен, но и мне не лучше. Меня тошнит от этих холодных вокзалов, холодных поездов, холодных воскресений на Кру, холодной пищи поздно на ночь. Меня тошнит от мысли, что надо упаковываться и распаковываться и штопать трико. Тошнит от запаха заношенных костюмов и нафталина. Особенно же меня тошнит от постоянного чтения статей, где пишут, что я лучшая в плохой труппе, так, на уровне, не более, что я стара, не могу тягаться с тобой и недостойная твоих талантов, меня тошнит от необходимости бодриться и улыбаться. (Пауза). Мне надо было уйти от тебя в Балтиморе во время американских гастролей. Надо было принять предложение мистера Фельдмана и уехать с ним в Голливуд.

СЭР ДЖОН (после паузы). Фельдман считал, что я не фотогеничен. Свинья он. Вообще, я ненавижу кино. Я верю в живое искусство.

МИЛЕДИ. Внешность с годами меняется.

СЭР ДЖОН. Не изобрели еще такую камеру, чтобы меня снимать.

МИЛЕДИ. Меня устроил бы и скромный успех.

СЭР ДЖОН. Почему они дали титул этому карлику Артуру Пэлгроуву, понять не могу. «Встаньте, сэр Артур», — сказал король. «Но, ваше величество, я уже поднялся с колен». Он всегда играл в Лондоне и носа не казал в провинцию.

МИЛЕДИ. Нравится мне Америка.

СЭР ДЖОН. Ненавижу всякое свинство.

В дверь стучат.

АЙРИН (снаружи). Начинается второй акт, сэр.

СЭР ДЖОН. Сейчас мне нужно отдохнуть, кисонька. Я хочу покоя.

МИЛЕДИ. Ты всегда хочешь получить свой кусок пирога, чтобы им полакомиться.

СЭР ДЖОН. На что же пирог, если им нельзя полакомиться? (Смеется.)

Возвращается Норман.

НОРМАН. Все в порядке?

СЭР ДЖОН. Ну, как там меня чихвостят?

НОРМАН. Зачем такие слова, сэр. Миледи не любит этих раздворов. Постоял я, значит, в толпе. Вы бы слышали, что они там говорили! Я такого антракта просто не помню. Вы им и Микеланджело напомнили, и Блейка, и еще не знаю кого. Один молоденький летчик с забинтованной головой стоит, бедненький, плачет в буфете, а пожилой господин, в молодости, наверно, блондин — теперь седой, кожа как пергамент, изящные руки, утешает его как может. «Ну — ну, Эвелин, это же пьеса!» — говорит. Только чудно это слушать — не будь это пьесой, Эвелин, пожалуй, так бы не расстроился.

СЭР ДЖОН. Микеланджело, говоришь?

НОРМАН. И Блейка.

МИЛЕДИ. Я пойду к себе.

СЭР ДЖОН. Ну погоди!

МИЛЕДИ. Тебе же надо отдохнуть, Бонзо, не так ли, Норман?

НОРМАН. Точно.

СЭР ДЖОН. Но, кисонька!..

Миледи уходит.

Будь повнимательней к миледи.

НОРМАН. Я всегда к ней внимателен.

СЭР ДЖОН. А сейчас будь втрое внимательней.

НОРМАН. Что так?

СЭР ДЖОН. Возраст такой.

НОРМАН. А, понял — головокружения, приливы.

СЭР ДЖОН. Она сейчас очень сосредоточена на себе.

НОРМАН. Ну да, приближение климакса.

СЭР ДЖОН. Будь повнимательней. Я не хочу ее обижать.

НОРМАН. А теперь поспите. Вам что-нибудь еще нужно?

СЭР ДЖОН. Только забвение.

НОРМАН. Это рано или поздно придет, и чем позже — тем лучше. Я разбужу вас заранее, и вы появитесь на сцене в своем причудливом уборе из полевых цветов. Спите, засыпайте, горюшка не знайте. (Уходит.)

Появляется А йр ин с короной в руке, дожидается, чтобы ушел Норман. Сэр Джон внезапно вздрагивает, поднимается с кушетки, идет к двери, распахивает ее и сталкивается лицом к лицу с Айрин.

СЭР ДЖОН. Позови Мэдж!

Айрин убегает. Сэр Джон находит свою тетрадку и, лихорадочно перелистав ее, начинает писать. Пишет, зачеркивает, опять принимается писать. Появляется Мэдж Айрин проходит за дверью с короной в руке. Мэдж: стучит в дверь гримуборной и входит.

МЭДЖ. Слушаю, сэр.

СЭР ДЖОН. По — моему, все как надо.

МЭДЖ. Кроме вашего первого выхода.

СЭР ДЖОН. Подойди.

Она подходит.

Возьми меня за руку. Пожалуйста.

МЭДЖ (берет его за руку). Холодная как лед.

СЭР ДЖОН. От страха.

МЭДЖ. Чего вы боитесь?

СЭР ДЖОН. Будущего.

МЭДЖ. Вы хорошо понимаете, с кем вы разговариваете? Это же я. А на меня не надо производить впечатление.

СЭР ДЖОН. Я говорю о том, что у меня на сердце. Я никогда еще не чувствовал себя таким одиноким.

МЭДЖ. Ну перестаньте. Ведь дел же куча… (Хочет вырвать руку.)

СЭР ДЖОН. Послушай меня. Пойми, я боюсь того, что будет, я говорю совершенно серьезно. Потому что впервые в жизни будущее от меня скрыто. Вокруг меня нет друзей. Меня не греет ничье сочувствие. Я ощущаю лишь безмерное одиночество.

МЭДЖ. Издержки профессии. (Высвобождает руку.) Вы хотели меня видеть. Зачем?

СЭР ДЖОН. Я считаю тебя своим единственным другом…

МЭДЖ. Мне пора вернуться в кулисы.

СЭР ДЖОН. Ты, кажется, сказала, мы уже двадцать лет вместе.

МЭДЖ. Да.

СЭР ДЖОН. И ты была счастлива? Стоило оно того?

МЭДЖ (после паузы). Нет, счастлива я не была. Да. Оно того стоило.

СЭР ДЖОН (после паузы). Мэдж, голубчик, я завещаю тебе всю мою подборку рецензий…

МЭДЖ. И слышать я не хочу про ваше завещание!..

СЭР ДЖОН. Рецензии, которые я собирал всю жизнь, с самого первого выхода на сцену. Я берег их как зеницу ока. И хвалебные заметки, и ругательные. Ругательные не все — только некоторые. Рассказывай обо мне хоть иногда. И пожалуйста, поминай меня добром. Артисты живут только в людской памяти. Так поминай меня добром!

МЭДЖ. Какой-то нелепый разговор. Вы отыграли половину «Лира», причем куда человечнее, чем в последнее время, а сейчас разговариваете так, точно готовите себе панихиду.

СЭР ДЖОН. Главное в жизни — сохранить по себе память. Поминай меня добром. Тебе поверят.

МЭДЖ. Вас не забудут.

СЭР ДЖОН (после паузы). Мэдж, голубчик, у меня тут кое-что для тебя. (Открывает коробку, стоящую на гримировальном столике, и отыскивает в ней кольцо.) Я хочу, чтобы это кольцо было у тебя. Если ценить вещь по ее владельцу, то это кольцо — моя самая большая ценность. С этим кольцом на пальце Эдмунд Кин играл в пьесе, название которой как нельзя лучше выражает то, что я сейчас чувствую. «Новый способ платить старые долги». И ты будешь всем рассказывать, что это кольцо носили Эдмунд Кин и я. (Кладет кольцо ей в руку.)

Мэдж старается скрыть свои чувства.

Как-то, несколько лет назад, я хотел было подарить тебе это кольцо, но ты была тогда моложе, и я решил, что ты можешь неправильно меня понять.

МЭДЖ. Да. Такой подарок от мужчины женщине легко понять неправильно.

СЭР ДЖОН. Я знаю, меня считают бесчувственным, но ведь я не слепой.

МЭДЖ. Что ж, я всегда знала, что вы догадываетесь о чувствах старой девы, стоящей в кулисах. (Пауза.) Вы правильно поступили, что не отдали мне это кольцо раньше. Я жила надеждой. (Пауза.) По крайней мере я ежедневно вас видела и была вам полезна. Я довольствовалась тем, что имела. И всегда знала свое место.

СЭР ДЖОН. Только ты по — настоящему меня любишь.

Она отдает ему кольцо и быстро выходит из комнаты. Он надевает кольцо на палец. Возвращается к своей тетрадке и опять продолжает писать. В дверь тихонько стучит Айрин.

Кто там?

АЙРИН. (снаружи). Айрин. Я принесла корону, сэр.

СЭР ДЖОН. Входи.

Айрин входит в комнату.

Положи ее здесь.

Она кладет корону. Сэр Джон продолжает писать. Молчание.

АЙРИН. Я вам очень помешаю, сэр, если что-то скажу?

СЭР ДЖОН. Смотря что именно.

АЙРИН. Я хочу просто поблагодарить вас.

СЭР ДЖОН. За что?

АЙРИН. За сегодняшний спектакль.

СЭР ДЖОН. Он еще не доигран.

АЙРИН. Я гордилась тем, что и я была на сцене.

СЭР ДЖОН (после паузы). Открой этот ящик и возьми оттуда мою фотографию.

Она достает фотографию. Он ее подписывает.

АЙРИН. Я люблю приходить в эту комнату. Я ощущаю здесь какую-то непонятную силу. Какую-то тайну. Может, в былые времена здесь облачались первосвященники. Меня охватывает трепет. Словно я проникла в святилище.

СЭР ДЖОН. Сродство душ.

Они смотрят друг на друга.

Запри дверь.

Она запирает дверь.

Подойди поближе… (Пытается вспомнить ее имя.)

АЙРИН. (подсказывает). Айрин.

СЭР ДЖОН. Айрин. И ты хочешь стать актрисой?

АЙРИН. Да.

СЭР ДЖОН. Страстно хочешь?

АЙРИН. Да.

СЭР ДЖОН. Каждой клеточкой своего «я»?

АЙРИН. Да.

СЭР ДЖОН. И готова отказаться от всего остального?

АЙРИН. Да.

СЭР ДЖОН. Но тебе придется пожертвовать тем, что большинство людей называют жизнью.

АЙРИН. Я готова.

СЭР ДЖОН (после долгого молчания). Под каким знаком ты родилась?

АЙРИН. Скорпиона.

В коридоре появляется Норман, подходит к двери, трогает ее и, обнаружив, что дверь заперта, подслушивает у замочной скважины.

СЭР ДЖОН. Хорошо — честолюбие, скрытность, преданность, безудержная ревность. Самые нужные в театре качества. А ноги у тебя красивые?

Она пожимает плечами.

Подойди поближе. Дай мне взглянуть.

Она поднимает юбку.

Повыше.

Она исполняет его просьбу.

Очень красивые. У всех лучших актрис ноги как колоды. (Ощупывает ее бедра). Худышка. (Кладет руку ей на пояснщу). Кости как у пичужки. (Проводит по ней руками до самой груди). Ты, наверно, плохо питаешься. (Берет в ладони ее лицо и, видимо, собирается ее поцеловать). Совсем еще девочка. (Внезапно одним махом поднимает ее на руки).

Она вскрикивает.

(Почти с воплем). Вот то, что надо! (Пошатывается, опускает ее на пол, затем отмахивается от нее). Слишком поздно! Поздно!

Она бежит к двери, отпирает ее, выскакивает в коридор и сталкивается лицом к лицу с Норманом, который схватывает ее за кисти рук. Норман закрывает дверь. А в комнате сэр Джон садится к столу, что-то пишет, потом засыпает.

НОРМАН. Попалась птичка!

АЙРИН. Пустите меня!

НОРМАН. Ты это что же затеяла?

АЙРИН (после паузы). Кажется, он лучше.

НОРМАН. Лучше кого или чего, позвольте узнать?

АЙРИН. Я думала, он сегодня не справится.

НОРМАН. А он еще и не справился. (Пауза). Так я жду.

АЙРИН. Чего?

НОРМАН. Красочного рассказа. Ну давай! Не то я отвешу тебе хорошую оплеуху. Тебе бы следовало знать, что происхождения я неважного и бываю крут, когда выхожу из себя.

АЙРИН. Я думала, мы друзья.

НОРМАН. Я тоже так думал, Айрин. Я долго буду помнить, как привел тебя в нашу труппу. Я впервые увидел тебя в Ньюэрк — он — Трент, в мебельном цеху Пэлас — Тиатра, где пахло столярным клеем и скрипели блоки. Гляжу — прижал тебя один женатик в гриме марокканского принца, а ты вся перепачкана краской. И я сказал: «Вы не тревожьтесь, я не болтлив, только впредь избегайте этого». Поболтали мы тогда, сварили чайку на заляпанной красной газовой плитке под фотографией мистера Чарлза Дорана в роли Шейлока, глядевшего на нас косо и неодобрительно. Ты меня благодарила, а я сказал тогда: «Теперь вы член нашей семьи». Так-то ты мне отплатила!

АЙРИН. А что я такого сделала?

НОРМАН. Сама расскажи.

АЙРИН. Про что?

НОРМАН. Про сэра Джона, нашего руководителя и вождя, нашего духовного отца, которому мы всем обязаны. Ты же знаешь, Айрин, что такое для нас сэр Джон.

АЙРИН. Я опаздываю! Мне надо помочь миледи облачиться в доспехи.

НОРМАН. Миледи подождет со своими доспехами. Может, ты не расслышала моего вопроса? Что сделал сэр Джон?

АЙРИН. Не скажу!..

НОРМАН. Я тебя сейчас сделаю, птичка! (Хватает ее и замахивается, чтоб ударить).

АЙРИН. Попробуй ударь, я ему скажу, пожалуюсь сэру Джону, да — да, непременно пожалуюсь!..

НОРМАН (отпуская ее). Пожалуешься? На меня? Ой! Я уже в штаны наложил. Аппетит потерял. Значит, пожалуешься? Да плевал я на тебя, детка, и на все твои жалобы! Чтобы докричаться до сэра Джона в его нынешнем состоянии, с путаницей в голове, надо иметь голос погромче, птичка, и получше дикцию, чем у паршивой статистки, младшей в труппе, состоящей на выходах и при реквизите. Да ты даже не сможешь сказать ему, что согласна потискаться с ним в четверг в Эйберистуис. Пожалуется она!.. Думаешь, я не знаю этой игры? Или, по — твоему, я шестнадцать чертовых лет ежедневно одеваю этого старого грешника, балую его, нянчусь с ним, стираю его пропотелые фуфайки и штаны, его грязные сподники и не знаю того, что копошится в каждой извилине его хваленого ума? Да не боюсь я твоих жалоб! Я тебе вот что скажу. Он творил кое-что втихаря, не обделял себя радостями. «Вот то, что надо!» — он прокричал. Что именно, Айрин? Мне надо знать все, что было. Что между вами произошло?

АЙРИН (после паузы). Ну… он поднял меня на руки.

НОРМАН. Поднял на руки?

АЙРИН. Я, конечно, догадалась, о чем он думал. Он сказал: «Совсем еще девочка» — и поднял меня на руки. А потом вскричал: «Вот то, что надо!» — и я, лежа в его объятиях, поняла, что это он про молодость, про новизну чувств…

Норман начинает смеяться.

Что вы смеетесь? Я была у него, так все и случилось, это же правда, я чувствовала. Он весь дрожал, и я тоже. В его руках я стала частью его, тем, что ему надо, и он опустил меня на пол, сделал мне знак уйти, и я убежала. Молодость, понимаете? Я на миг закрыла глаза и представила себе, как он несет меня на руках, меня — мертвую молодую Корделию!

НОРМАН. Дело не в молодой Корделии, птичка, ему нужна Корделия поменьше весом. Совсем легонькая! Взгляни на себя. Сравни себя с миледи.

АЙРИН. Вы не поняли. Ему нужна молодость…

НОРМАН. Мы, птичка, в Лемингтон Спа пытались сыграть «Строителя Сольнеса». Три спектакля. И никакого успеха. Так что ты брось мне тут трепаться про молодость. Я ведь знаю, птичка, как ты скребешься у него под дверью. А еще я знаю, как публика толпой уходит со спектакля, включая меня самого. «Вот то, что надо!» Ты легче нее, цыпочка! (Смеется. Пауза). Он тебя не первую взвешивал. Ты как, думаешь, миледи получила работу? Она тоже некогда была стройненькой девочкой, тоже играла пажа с картой и в один прекрасный вечер стала младшей дочерью Лира. Я хорошо помню, как это было. В те самые гастроли, когда Венецианский дож заразил Ланселота Габбо триппером.

Айрин тихонько плачет.

Так что не молодость ему нужна, не талант, не прелести кинозвезды, а лишь умеренный вес, птичка моя. (Пауза). Мы тогда могли справиться с чем угодно. В те дни его звали «Неуемным». (Его чуточку покачивает, он берет себя в руки. Кажется, он сейчас расплачется, но он сдерживается). Вот так-то, птичка! Держись лучше в сторонке. Былые времена прошли, исчезли и силы, и энергия, а что впереди — неизвестно. Так что — кончай с этим, куколка. Мы уже не ищем развлечений. Никаких. Даже при большом соблазне и малом риске. (Пауза). И не вздумай меня ослушаться. В роковых словах «В понедельник уже не приходите» есть свой зловещий смысл…

Появляется миледи.

НОРМАН….что за смысл… в этих кольцах и браслетах…

МИЛЕДИ. Вот ты где! Ты опаздываешь с доспехами! (Уходит).

НОРМАН. Так что дуй отсюда, птичка! И веди другую лодку с причала. Наша, боюсь, уже прохудилась.

Айрин уходит. Норман делает глоток из своей фляжки. Он входит в гримерную сэра Джона. Легонько трясет его за плечо, чтобы разбудить.

«Входит Лир, причудливо убранный полевыми цветами».

Сэр Джон поднимается. Норман молча помогает ему переменить костюм и потом украшает его полевыми цветами.

СЭР ДЖОН. Так они говорили — Микеланджело?..

НОРМАН. И Блейк.

СЭР ДЖОН. Я понял, что они имели в виду. Нравственное величие.

НОРМАН (после паузы). Я разговаривал с этой девушкой. Она, знаете ли, только с виду такая легонькая. И потом: сейчас нам не ко времени перемены в труппе.

Пауза. Сэр Джон вдруг с горячностью обнимает его.

СЭР ДЖОН. Ну как мне оплатить твой труд? Когда мне плохо, я говорю себе, что у меня есть друг. Я в великом долгу перед тобой. Но я найду способ вознаградить тебя. Я должен, должен расквитаться со всеми своими долгами.

НОРМАН. Да будет вам, а то я расплачусь…

СЭР ДЖОН (отпуская его). Господи, как от тебя разит!.. Сколько ты выпил?

НОРМАН. Меньше нормы.

СЭР ДЖОН. О, Яго, Яго!..

НОРМАН. Тоже из другой пьесы.

СЭР ДЖОН. Мне еще надо проснуться в блаженстве, а потом тащить на руках миледи — ты нужен мне трезвый.

НОРМАН. Я трезвый. Вполне. Дикция отчетливая. Поведение обычное. Настроение прекрасное. (Смеется).

СЭР ДЖОН. Ничего смешного! (Пауза). Последний натиск. Надеюсь, ты к нему готов?

НОРМАН (еле слышно). А вы, мой милый?..

СЭР ДЖОН. Что?

НОРМАН. А вы, мой Лир?

Они направляются к выходу. Свет постепенно тускнеет. Полная темнота. Барабаны. Трубы. Звон мечей. Опять медленно загорается свет. Кулисы. Сэр Джон, миледи, Норман и Мэдж стоят в ожидании. Айрин бьет в литавры.

КЕНТ. Владыке своему и королю Пришел я пожелать спокойной ночи. Как, он не здесь?

ГЕРЦОГ АЛЬБАНСКИЙ. Про главное забыли.

Эдмонд, скажи нам, где король и где Корделия.

ЭДМОНД. Жизнь ускользает. Пред смертью сделать я хочу добро, Хоть это непривычно мне. Пошлите В тюрьму. Не медлите! Я дал приказ Лишить Корделию и Лира жизни. Не медлите.

ГЕРЦОГ АЛЬБАНСКИЙ. Скорей! Беги бегом! Скорее, я прошу!

За кулисами сэр Джон поплевывает на руки.

МИЛЕДИ. Пожалуйста, не делай этого. Точно ты грузчик. Думаешь, приятно?

Сэр Джон поднимает ее на руки и несет на сцену. Остальные наблюдают из кулис. Свет меркнет, полная тишина. Через минуту свет зажигается вновь.

СЭР ДЖОН (Лир).

Вопите, войте, войте! Вы из камня!

Мне ваши бы глаза и языки -

Твердь рухнула б!.. Она ушла навеки…

Да что я, право, мертвой от живой

Не отличу? Она мертвее праха.

КЕНТ. Разбейся, сердце! Как ты не разбилось?

ЭДГАР.

Какой тоской душа ни сражена,

Быть стойким заставляют времена.

Все вынес старый, тверд и несгибаем.

Мы, юные, того не испытаем.

Айрин за кулисами медленно бьет в барабан в ритме похоронного марша.

МЭДЖ. Занавес!

Слышно, как опускается занавес. Аплодисменты. Сэр Джон возвращается за кулисы.

СЭР ДЖОН (глядя вверх, как бы в небо). Мы победили, Уильям! Мы победили!

МЭДЖ. Готовьтесь выходить на вызовы. Занавес!

Труппа выходит для поклонов.

Теперь, сэр, вы один.

Сэр Джон выходит и раскланивается. Гром аплодисментов, восторженные возгласы. На сцене одинокий луч света, яркий и резкий. Сэр Джон вступает в круг света, позади него в тени стоит Норман. Аплодисменты и выкрики длятся до тех пор, пока сэр Джон не поднимает руку.

СЭР ДЖОН (публике). Милорды, леди и джентльмены! Благодарю вас за тот прием, какой вы оказали величайшей из английских трагедий. Мы живем в опасные времена. Темные силы грозят уничтожить нашу цивилизацию, и мы, простые артисты, как солдаты, воюем за правое дело в этой великой битве. Наше заветное желание — сохранить миру нашу драматургию и прославить величайшего поэта всех времен. У нас одна цель: воспитывать умы на его творениях во всех уголках нашей милой родины. Завтра мы даем…

НОРМАН (подсказывает). «Ричарда Третьего».

СЭР ДЖОН….Даем «Ричарда Третьего». Я буду самолично играть короля — горбуна. Днем в субботу миледи, моя супруга, будет играть…

НОРМАН. Порцию.

СЭР ДЖОН…. Порцию, а я — злосчастного еврея в «Венецианском купце», в пьесе, актуальность которой, думаю, вы почувствуете сегодня, как никогда. В субботу вечером…

НОРМАН. «Лир».

СЭР ДЖОН. В субботу вечером мы вновь попробуем свои силы в трагедии, собравшей вас нынче, и я опять пройду через тягчайшее испытание, когда-либо выпадавшее на долю артиста. На следующей неделе, бог даст, мы будем…

НОРМАН. В Истборне.

СЭР ДЖОН. В Истборне. Вы оказали нам теплый прием. Смею думать, что ваши друзья и родные, по доброму вашему совету, тоже найдут себе утешение в бессмертных стихах, которые нам выпала честь произносить со сцены. А за то великодушие, с каким вы приняли наш ревностный труд, позвольте мне от лица моей супруги, моих сотоварищей и от меня самого поблагодарить вас и заверить, что я навсегда остаюсь вашим преданным и покорным слугой. Еще раз повторяю: спасибо, спасибо, спасибо!

Поклоны. Аплодисменты. Он уходит за пределы светового круга. Аплодисменты продолжаются. Свет меркнет. Когда свет зажигается вновь, перед нами опять гримуборная сэра Джона и коридор. Сэр Джон сидит за своим гримировальным столиком; перед ним виски и пиво. Норман убирает костюм Лира и принимается чистить усы и бороду, только что снятые хозяином. Сэр Джон залпом выпивает виски и запивает пивом.

СЭР ДЖОН. Послушай, Норман!..

НОРМАН. Да, сэр?

СЭР ДЖОН. Что с тобой будет?

НОРМАН. Нельзя ли поточнее?

СЭР ДЖОН. Что будет с тобой, если я не смогу продолжать?

НОРМАН. Перестаньте. Со мной никогда ничего не случается. Я веду жизнь тихую — без происшествий.

СЭР ДЖОН. А вдруг я больше не потяну?

НОРМАН. Для этого нет никаких основании, так что нечего зря ломать голову.

СЭР ДЖОН. Но я тревожусь о тебе, дружок.

НОРМАН. Не надо.

СЭР ДЖОН. Ты мог бы наняться стюардом на корабль.

НОРМАН. Как, и бросить театр?

СЭР ДЖОН. У меня есть знакомые судовладельцы. Они бы помогли тебе.

НОРМАН. Пожалуйста, и сами не беспокойтесь, и их не беспокойте.

СЭР ДЖОН. Но что ты будешь делать?

НОРМАН. Что сумею.

СЭР ДЖОН (после паузы). Что мы завтра играем?

НОРМАН. «Ричарда Третьего».

СЭР ДЖОН. Опять? Кто составлял репертуар?

НОРМАН. Вы сами.

СЭР ДЖОН. Поденщина, чертова поденщина!

Стук в дверь.

НОРМАН. Кто там?

ДЖЕФФРИ (снаружи). Джеффри.

СЭР ДЖОН. Входи.

Входит Джеффри, уже в пальто.

ДЖЕФФРИ. Зашел пожелать вам спокойной ночи, старина.

СЭР ДЖОН. Спокойной ночи, Джеффри. Ты был очень хорош в сцене бури, дружок! Я ощущал любовь, это главное.

ДЖЕФФРИ. Спасибо. Шут — самая значительная из всех моих шекспировских ролей. Надеюсь, я вас не подвел.

СЭР ДЖОН. Угости Джеффри стаканчиком пива, Норман.

ДЖЕФФРИ. Спасибо.

Норман наполняет пивом стаканчик и подает его Джеффри.

Странное у меня чувство, старина, трудно не волноваться, когда в моем возрасте доказываешь другим, что ты что-то можешь. Это замечательное свойство нашей профессии. В ней никогда не поздно проявить себя. Удивительные случаются вещи. Но есть и свои неудобства. Жадность на роли. Ваше здоровье!

СЭР ДЖОН. И ты будь здоров.

НОРМАН. До дна, Джеффри.

ДЖЕФФРИ. Могу я спросить вас кое о чем, старина?

СЭР ДЖОН. Конечно.

ДЖЕФФРИ. Шут — занятная роль. Выкладываешься полтора часа, а потом совсем исчезаешь со сцены. Просто вы сообщаете, что меня повесили. А почему? И кто? По — моему, это очень несправедливо.

СЭР ДЖОН. Я это объясняю тем, что во дни Шекспира шута и Корделию играл один и тот же актер. Они прекрасно разводились в спектакле, шут и Корделия. И к тому же еще экономия на жаловании.

ДЖЕФФРИ. Понятно. Ничто не переменилось. Значит, вы считаете, что я вас не подвел?

СЭР ДЖОН. Нисколько.

ДЖЕФФРИ. И последнее, я вас не задержу, я знаю — вы очень устали. Когда вы наставляли меня перед спектаклем, я сказал, что мне много не надо. Мол, довольствуюсь маленькими ролями. Может, это не очень хорошо, но я избегал всякого риска. Никогда не рвался к высотам. Играл неплохие роли, в провинции, конечно, в Лондоне — никогда. Я не жалуюсь. Ездить по провинции тоже приятно. У меня были свои радости: летом — крикет, зимой — хоккей, хорошенькие женщины, длинные прогулки, еженедельная перемена места, разные сельские пейзажи при разной погоде. Что может быть лучше? Но никогда я вот столечко не рисковал. И был счастлив. К чему жаловаться. Я собираюсь так дожить до конца. У меня есть кое — какие сбережения. Жена кое-что зарабатывает уроками пения. Конечно, в моем возрасте трудно ждать больших ролей. Но война подкидывает неожиданные возможности. Молодые-то все на фронте. Моего внука тоже мобилизовали, и сейчас он в плену в Триполи. Я, наверно, заговорил вас. Простите. Я это к тому, что при случае охотно сыграл бы роли получше. А прибавки жалования мне не надо.

СЭР ДЖОН. Буду о тебе помнить.

ДЖЕФФРИ. Спасибо, старина. Ну ладно. Спокойной ночи. Спасибо за угощение. (Идет к двери и спотыкается).

Норман хочет ему помочь.

Не беспокойтесь. (Уходит).

СЭР ДЖОН. Хороший парень, ей — богу!

НОРМАН. Может, начнем разгримировываться, сэр?

СЭР ДЖОН (внимательно смотрит на себя в зеркало). Надеюсь, Уильям сегодня остался нами доволен.

НОРМАН. У меня был один друг…

СЭР ДЖОН. Слушай, не надо!..

НОРМАН. У меня был один друг с прекрасным голосом, только он пропал у него в Колвин — Бэй от морских туманов. Но потом голос к нему все-таки вернулся. И знаете почему? Потому что он сказал себе — ведь даже массовка поет. Или что-то в этом роде.

СЭР ДЖОН. Ты надрался, Норман?

НОРМАН. Я, сэр? Надрался? «Вы переходите границы, мой любезный!»

СЭР ДЖОН. А ну дыхни!

НОРМАН (дыхнув как-то в сторону). Вот. Я же говорил: слаще, чем у самого Уинстона Черчилля.

СЭР ДЖОН. Пьяный ты мне ни к чему.

Входит Миледи; она уже в обычном платье.

МИЛЕДИ. Еще не переоделся?

СЭР ДЖОН. Я сегодня какой-то вялый, кисонька.

МИЛЕДИ. Я не буду тебя ждать. Поеду домой, посмотрю не удастся ли разжечь камни.

СЭР ДЖОН. Я не задержусь.

МИЛЕДИ. Спокойной ночи, Норман. Право, я не знаю — бла- годарить мне вас или нет.

НОРМАН. Нет. Терпеть не могу, когда меня благодарят.

Она уходит.

СЭР ДЖОН. Добрая женщина.

Сэр Джон медленно, усталым движением накладывает на кожу кольдкрем. В дверь стучит Оксенби.

Кто там?

ОКСЕНБИ. Мистер Оксенби.

Сэр Джон делает жест, означающий, что он не хочет его видеть. Норман приоткрывает дверь.

НОРМАН. Что вы хотите?

ОКСЕНБИ. Свою рукопись. Он не станет ее читать, я знаю.

НОРМАН. Говорите чуть потише. Он еще не ушел. Подождите здесь. Он сегодня какой-то вялый. (Начинает искать рукопись мистера Оксенби, тот ждет в дверях).

ОКСЕНБИ (нарочито громко). Ну да, он устал от всех этих своих призывов — бороться и выстоять.

НОРМАН (бросается к двери). Не надо, мистер Оксенби!..

ОКСЕНБИ (шипит). Старомодный лицемер!

СЭР ДЖОН. Что, что?

НОРМАН. Не надо сейчас, мистер Оксенби!..

ОКСЕНБИ. Смерть тиранам!

СЭР ДЖОН. Что? Что он сказал?

Норман находит рукопись пьесы и отдает ее мистеру Оксенби.

ОКСЕНБИ. Передайте ему, что я буду искать новый ангажемент. Я пойду в труппу, где не будет тирана.

НОРМАН. Кто же возглавит такую труппу?

ОКСЕНБИ. Я сам. (Улыбается).

НОРМАН. Все-таки не списывайте его со счета. И меня тоже. И миледи. Она дама благородная… Ее папаша…

ОКСЕНБИ. Видал я его. В роли Калибана. Грим был хороший, и все.

СЭР ДЖОН. Закройте дверь!

НОРМАН. Имели бы чуть больше успеха, были бы подобрей, мистер Оксенби…

ОКСЕНБИ. Ваш нос сегодня краснее обычного, Норман. (Уходит).

НОРМАН (ему вслед). Много ты понимаешь!..

СЭР ДЖОН. Что он хотел?

В коридор входит Айрин и останавливается у распахнутой двери.

АЙРИН. Спокойной ночи, сэр Джон. Спокойной ночи, Норман.

НОРМАН. Беги быстрее, и ты еще прихватишь мистера Оксенби.

Айрин уходит. Сэр Джон опять принимается накладывать кольдкрем; когда все лицо исчезает под ним и грим расплывается в пятна, из груди старика вдруг вырывается стон. По — видимому, он не может пошевелиться.

Что с вами, сэр?

СЭР ДЖОН (опять со стоном). Я… устал… Ужасно устал. Вся комната пляшет перед глазами. Надо лечь…

Норман спешит к нему на помощь и подводит его к кушетке. Сэр Джон откидывается на подушки. Попробуй достать мне такси в этой злосчастной дыре.

НОРМАН. Успеем еще.

Сэр Джон молчит. Норман берет комок ваты и принимается стирать грим с его лица. Сэр Джон начинает плакать.

Не плачьте, сэр. Не надо.

СЭР ДЖОН. Ничего не осталось.

НОРМАН. Сейчас же перестаньте. Был у меня один друг…

СЭР ДЖОН. Умоляю тебя, меня уже просто тошнит от твоих друзей. Их у тебя без числа. Причем всяких: чувствительных, унылых, впавших в отчаяние…

НОРМАН. Это же прекрасно.

СЭР ДЖОН (после паузы). Ну прости меня. Я не навязываюсь, но считай и меня своим другом…

НОРМАН….Никогда не впадающим в отчаяние.

СЭР ДЖОН. Я же извинился.

НОРМАН. Никогда, никогда не впадающим в отчаяние. Да. Разве что изредка. По ночам. Или на рождество, когда некому играть пантомиму. Но в театре с ним такого не случалось. Никогда. Чувствителен он — возможно, неблагодарен — нет! Уж слишком, как говорится, он думает о других. В его епархии есть все. И красота. И солнечный свет. Здесь всякая боль переносима. И неведомо уныние. Никому. Ибо мы побратались кровью. Я человек мягкий, бесспорно. Обидчивый. Таким уж уродился. Легко ранимый, но это же не порок. Я здесь тоже не из корысти. Никто не может обвинить меня в низменных побуждениях. У меня есть все, что мне надо, и я никому ни с чем не навязываюсь. Конечно, не все у меня получается. Но я никогда, никогда не впадаю в отчаяние.

СЭР ДЖОН. Я начал сочинять «Мою жизнь».

НОРМАН. Что?

СЭР ДЖОН. Принеси мне. Мою книгу. Я написал вступление…

Норман подает ему тетрадку. Найди это место.

НОРМАН (полистав тетрадку). Не больно-то много…

СЭР ДЖОН. Что там написано?

НОРМАН (читает). «Моя жизнь». Далее идет посвящение. «Эта книга посвящается Моей Любимой Кисоньке, которая была моей неизменной вдохновительницей. Всем настоящим артистам, неизменно сохраняющим веру и стойкость. А также всем тем, кто отдает театру свои силы, не обретая за это большой славы: осветителям, плотникам, бутафорам рабочим сцены. Публике, которая смеется вместе с нами и льет слезы и которая, понимая и сочувствуя, настраивает свое сердце в унисон с нашим. И наконец…» (Уже от се- бя). Но, сэр!.. (Опять читает), «…памяти Шекспира, про- славлению коего служит наш труд».

Молчание.

СЭР ДЖОН. «Моя жизнь» должна быть написана.

Молчание.

НОРМАН. Погодите, погодите… (Перечитывает страницу), «…Осветителям, плотникам, бутафорам…». Но, сэр!.. (Смотрит на него). Что с вами, сэр? (Слегка трясет его. Долгая пауза). Мы же не умерли? (Пауза). Сейчас ваш выход. Помните, как в той пьесе: «Нет, нет! Ты лжешь, не умер я! Чужое принял я обличье!..» (Делает вид, будто срывает ус). Теперь ваша реплика.

Сейчас впервые становится заметно, что Норман пьян. Он шатается, того и гляди упадет.

Вы правы. Вся комната пляшет перед глазами!.. (Кое-как вновь обретает равновесие, стоит ≈ всматривается в лицо сэра Джона, и тут его охватывает ужас. Спотыкаясь он бежит к двери). Миледи! Мэдж! Эй, кто-нибудь! (Останавливается на пороге, всхлипывает).

В коридор вбегает Мэдж, минуя его, врывается в гримуборную. Норман входит следом и не сводит с нее глаз. Мэдж всматривается в лицо лежащего. Она вполне спокойна Чуть вскрикивает, но тут же берет себя в руки. Молчание.

НОРМАН. На сцене он умирал иначе. А тут — незаметно и просто. Для него.

МЭДЖ (отвернувшись от тела). Где миледи?

НОРМАН. Она уехала. Не могла подождать.

МЭДЖ. Сейчас я ей позвоню. И побегу за доктором.

НОРМАН. Доктор уже ни к чему, птичка.

Мэдж направляется к двери.

Что мне теперь делать?

МЭДЖ. Заприте и подождите за дверью.

НОРМАН. Я не хочу ждать за дверью. Я никогда не ждал за дверью. Я хочу быть с ним. Я знаю свое место.

МЭДЖ. Как-нибудь протрезвитесь. (Уходит).

Норман осторожно, не без страха, заходит в комнату. Он не в силах смотреть на покойника Он прямиком направляется к тетрадке и открывает ее.

НОРМАН (читает вслух). «…Осветителям, плотникам, бутафорам…» Сволочь неблагодарная! Даже не вспомнил!..

Пауза. Оглядывается по сторонам и, убедившись, что он один, берет карандаш и что-то вписывает в тетрадку. Затем поворачивается к покойнику и, подобно рассерженному ребенку, в сердцах показывает ему нос. Но тут же опять начинает всхлипывать. Пьет коньяк со стола сэра Джона. Возвращается Мэ д ж.

МЭДЖ. Миледи сейчас приедет. Она приняла это весьма хладнокровно. Попросила, чтобы его накрыли мантией Лира. Где она?

НОРМАН. Накрыли мантией Лира? Вы еще фотографа приведите. Мантией Лира! Это же не смерть Нельсона, птичка.

МЭДЖ. Где мантия?

Он указывает. Она берет мантию. Норман отворачивается. Она собирается накрыть тело, но сперва незаметно снимает с руки умершего кольцо и кладет его в карман. Затем она накрывает покойника мантией. Норман внезапно разражается смехом.

НОРМАН. О помрежах там тоже ни слова!

МЭДЖ. Уходите отсюда.

НОРМАН. Слушайте, а нам заплатят? Я про то — останутся в кассе деньги после уплаты подоходного налога? Вы же знаете, нам задолжали за неделю. Оттого, что он умер в четверг, не следует, что нам можно недоплатить.

МЭДЖ. Подождите за дверью.

НОРМАН. Вы теперь ноль без палочки, птичка моя. Он похитил у вас душу. И у меня тоже. Как он мог так бессовестно поступить!

МЭДЖ. Уходите.

НОРМАН. А куда я пойду? Куда? Я выбит из колеи. Я не хочу кончать жизнь слугой в меблирашках где-нибудь в Уэстклифф — он — Си. Или в Колвин — Бэй. Ну что мне теперь делать?

МЭДЖ. Вы должны поминать его только добром.

НОРМАН. Поминать добром этого паскудного старика? Я б не сказал о нем доброго слова даже на суде. Неблагодарная сволочь. Все, птичка! Я умолкаю.

МЭДЖ. Ступайте прочь. Я не хочу видеть вас здесь.

НОРМАН. Ну да, он святой, конечно!.. И мы стоим в святилище. Не вздумайте мочиться на алтарь!..

МЭДЖ. Прекратите это!

НОРМАН. Он ни разу не позвал меня вместе отобедать. Ни разу. Всегда держал меня на заднем плане. Ни разу не догадался выставить мне бутылку. Бывало, уходит, бросает меня, и все мысли у него о себе. Что я делал здесь все эти годы? А? Да — да: «Нищие, и те в нужде имеют что-нибудь в избытке». Паскуда! О, простите, выйдите отсюда, трижды повернитесь вокруг себя и воротитесь назад… назад… (Внезапно смолкает и отворачивается от Мэдж). Значит, поминать его добром? Я понимаю, что вы хотите сказать, птичка. Я все про вас знаю! Ведь я не слепой. У каждого из нас своя скорбь.

Мэдж уходит из комнаты, однако Норман этого не замечает.

Я знаю, что бы вы сказали, чванливая важенка, верная и преданная. Влюбленная по уши. Одно лишь я мог бы сказать про него, но я не скажу этого ни при вас, ни при миледи, ни при ком. Уста молчат. Я не доставляю вам этой радости. И ему тоже. Ему в особенности. Если бы я сказал что следовало, он бы нашел способ сквитаться со мной. Ни одна душа не узнает правды. У каждого из нас своя скорбь, птичка, не у тебя одной! Чем меньше человек, тем горше его скорбь. Думаешь, только ты его любила? А как же я? (Долгая пауза). Нет, здесь не место для смерти. Был у меня друг… (Внезапно оборачивается, словно чувствует сзади чье-то присутствие, но тут же понимает, что он один). Так послушайте, сэр!.. (Молчание. Прижимает к груди тетрадочку и поет). «У кого ума крупица, Тот снесет и дождь и град…». (Смолкает. Стоит, уставившись в пространство).

Издательский дом «Грааль», Москва, 2002 г.