Кот, который свихнулся на бананах

ДВАДЦАТЬ

Выходя на восток, стеклянные стены кондо в «Ивах» дарили их обитателям не только вид на реку, но и тёплое утреннее солнышко, которое Коко и Юм-Юм сочли идеальным для умывания после завтрака. Квиллер и сам, допивая вторую чашку кофе, сидел, купаясь в солнечных лучах, когда прибыл его поверенный Бартер.

– Премилое местечко. Превосходный вид, – сказал он, опуская портфель на стол.

– Возможно, кондо не дает такого заряда энергии, как амбар, – отвечал Квиллер, – зато можно любоваться рекой, когда захочешь. – Бартеры жили за городом среди гряды холмов и овцеводческих ферм. – Кофе?

– Будь так добр. Кстати, по дороге сюда я захватил пару датских пончиков в «Типси».

Они уселись за столиком у окна, и Квиллер спросил:

– Ты ехал через Западный Кеннебек, да? Если так, то наверняка проезжал мимо поместья Хиббардов.

– Проезжал, но оно сильно заросло лесом. Всё, что я видел, – красная черепица башни. Как продвигается книга?

– Знакомлюсь с историей семьи и дома – и с Вайолет, единственной наследницей. Я потому и вызвал тебя. Ей шестьдесят, если не больше, умная, явно при деньгах – и с весьма шаткой перспективой Долголетия. И – сугубо между нами! – она только что вышла замуж за человека много младше себя.

– Пожалуй, тебе пора садиться за роман, Квилл. Кто он?

– Актёр, которого ты видел в пьесе Оскара Уайльда, ответственный за спецпроекты в книжном магазине, инициатор программы, которую проводит Мастерская театральных искусств, о чём будет рассказано в сегодняшней «Всячине»,

– Да-да. Припоминаю – я его видел: он объявлял твоё выступление в литклубе. Талантливый малый, обтёсан по лучшим светским образцам. А в чём же дело? Ревность? Он ведь нездешний.

– Дело в том, Барт, что в Локмастере у него репутация охотника за богатыми невестами.

– Гм-м… сюжет обретает остроту.

– Вайолет рассказала по секрету другой женщине, что на прошлой неделе была у своего адвоката с тем, чтобы переписать завещание. Как – можно только догадываться. Я говорил с Вайолет и с её лучшей подругой, и та и другая – обе подчеркивают, что сохранность Хиббард-Хауза имеет для неё чрезвычайное значение. И все же… Пусть это прозвучит, Барт, как если бы я был частным детективом. В городе есть специалисты по недвижимости, которые мечтают превратить поместье Хиббардов в большое коммерческое предприятие.

– Мечтать закон не запрещает, Квилл!

– Согласен. Но эти риелторы – постояльцы пансиона Хиббардов и друзья-приятели новобрачного. Вместе охотятся на уток по субботам и воскресеньям.

– Всё это очень интересно, – проговорил адвокат. – Чего ты ждешь от меня?

– По словам Мэгги Спренкл, Хиббарды всегда были клиентами вашей фирмы. Так как Фонд К. взял на себя издание книги, вполне естественно поинтересоваться, что ожидает Хиббард-Хауз в будущем. Превратят его в музей? Школу? Санаторий? Казино?

– Так-так, я понимаю, к чему ты клонишь, Квилл.

– Мне ни к чему знать, что эта милейшая женщина написала в своём завещании. Я просто хочу знать, защищена ли эта собственность от коммерциализации. Если нет, то с какой стати я должен тратить время на книгу о ней?

– Ты совершенно прав, Квилл. Насколько это срочно?

– В высшей степени. Первоочередное дело. Состояние здоровья Вайолет, увы, не внушает оптимизма.

На вечеринке с пиццей Конни упомянула, что берёт недельный отпуск, чтобы обосноваться в «Ивах», а Квиллер упомянул, что очень хотел бы расспросить её о жизни в сегодняшнем Хиббард-Хаузе. «У вас или у меня? – спросила она. – У меня – дикий хаос».

В понедельник днём она позвонила в дверной колокольчик кондо под номером четыре, извинилась за свой непрезентабельный вид и сказала, что ей нужно полчаса отдохнуть.

Квиллер предложил кофе или сок, и она выбрала последнее.

– Меня предупредили, какой у вас кофе, Квилл. Говорят, ему не хватает всего градуса, чтобы попасть под запрет.

– Где вам удобнее? – спросил он. – За столиком у окна или в одном из кресел – любимом лежбище кошек?

– В кресле среди кошачьей шерсти. Я вконец вымоталась.

Квиллер принёс сок, поставил диктофон на кофейный столик и задал первый вопрос:

– Как Хиббард-Хауз – этот полуторавековой монстр – приспосабливается к современным условиям жизни?

– На втором этаже – четыре просторные спальни с высокими потолками и кроватями с балдахином. К каждой примыкает собственная гостиная и шикарная ванная в помещении, которое раньше, когда внутри дома ещё не было канализации, называли ватерклозетом. Второе поколение Хиббардов без конца принимало гостей, и гости оставались на неделю, а то и на месяц. Всё равно что жить в телесериале: год или год с небольшим там хорошо, но это отнюдь не то место, где хотелось бы остаться до конца жизни. Фактически две другие «гостьи» тоже на днях выезжают. Одна, старшая сестра-хозяйка в госпитале, получает должность в Рочестере, вторая, учительница, выходит замуж.

– Значит, в пансионе остаются только мужчины?

– Говорят, есть целый список желающих там поселиться, но некоторое время это будет сугубо мужской дом. Мужская часть – в старом гостевом доме, ярдах в ста за главным зданием. Меня на их пьянки туда не приглашали, но вы поговорите с братьями Виски или с Джадом Амхёрстом. Джад очень милый человек. Откровенно говоря, мы думали, Вайолет стоило выйти за него. Но у него семья в Техасе, и его зовут туда, чтобы он помогал с внуками.

Последовали ещё вопросы, и Конни рассказала о рождественской ёлке в двадцать футов высотой которая в каком-то году украшала фойе… об ужинах-пикниках на веранде летом, и как однажды к крыльцу подошёл за гостинцем олень… о партиях в бридж и в пинг-понг… и, после появления Олдена, художественном чтении пьес в библиотеке и концертах классической музыки в музыкальной комнате.

Квиллер не без удовольствия представил себе, как притихшие братья Виски чинно слушают художественное чтение…

– И все охотно участвовали в этих мероприятиях? – полюбопытствовал он.

На мгновение Конни задумалась.

– Пока Вайолет была в доме матерью, мы принимали всё, что она предлагала. Она, знаете, очаровательна как хозяйка. Но после того как Олден вошёл в нашу счастливую семью, всё стало иным. Его образованность произвела на Вайолет необычайное впечатление, и она позволяла ему выбирать пьесы… Ну зачем мне рассказывать вам обо всех семейных секретах, Квилл?

– Я буду обращаться с ними очень осторожно, -заверил он её, а затем добавил тем проникновенным голосом, от которого тают айсберги: – Не для записи. Как приняли замужество Вайолет? Хорошо?

Конни нахмурилась.

– Не совсем, – обронила она. – Не скажу за мужчин, но нашей женской половине её выбор показался скорее плохим. И не спрашивайте меня почему. Это так… ощущение…

В шесть часов прибыл Кеннет на взятой напрокат машине. Он привёз две коробки с ужином от Луизы и был с радостью встречен Квиллером и двумя любопытными сиамцами.

– Погодите, сейчас услышите, что я привёз! – сказал он, размахивая диктофоном.

– Да входи же. Послушаем, пока разогревается ужин. Садись вон туда. – И Квиллер указал на два кресла с подушками, стоявшие друг против друга на пушистом ковре ручной работы – в его густом ворсе ноги утопали по щиколотку.

– Вот это ковёр так ковёр! – воскликнул Кеннет.

– Кошки тоже так думают.

Квиллер разлил по стаканам коктейль К., и они стали слушать мужской голос – не старый, не молодой, – рассказавший следующую историю:

– Замечательная история, Кен! Добудь ещё две-три таких же, и мы сделаем тебя помощником редактора.

– Вы это всерьёз? Мистер Хаггис обещает ещё одну историю – как Хиббард-Хауз выдержал самый страшный в прошлом веке снегопад, когда ни снегоочистителей, ни телефонов и в помине не было. В доме ухода за престарелыми есть женщина, чья бабка служила у Хиббардов. Завтра я, пожалуй, схожу к ней после работы. Правда, вечером посетителей туда не пускают, но я попросил босса отпустить меня часа на два раньше – когда газету уже сверстают. Я сказал ему, что это для вас. Он разрешил.

Они ужинали за маленьким столиком у окна в обществе сиамцев, которые бегали вокруг.

– Они не попрошайничают, – объяснил Квиллер, – просто поддерживают компанию.

Некоторое время хозяин и гость жевали в дружеском молчании.

– И кто ещё, – прервал его Кеннет, – живёт в этом ряду?

– Миссис Дункан из книжного магазина, ветеринар из лечебницы для домашних животных и наш Человек Погоды.

– Мистер Гуд? Он же чокнутый!

– Он из Хорсрэдиша, а там все немного чокнутые! У него есть кот – Гольф Стрим, очень подходящее для него по многим причинам имечко… Кстати, раз мы заговорили о Хорсрэдише. Последняя представительница семьи Хиббардов только что вышла замуж за уроженца этого города. Было объявление в пятничном номере. Все только об этом и говорят.

Квиллер умолк, почувствовав перемену в радужном настроении своего гостя. Потом продолжал:

– Он намного младше неё, талантлив и красив, так что считается завидной партией. Но она – единственная наследница всего состояния Хиббардов, очаровательная и образованная женщина – тоже очень хорошая партия… особенно если учесть, что здоровье у неё неважное.

Квиллер говорил с той небрежностью, с какой сообщались городские новости в пресс-клубе, где свободно обменивались слухами и малопристойными фактами.

Кеннет перестал есть. Лицо его залила краска.

– Это мой отчим! – прервал он Квиллера.

– Вот как? – изобразил удивление Квиллер, хотя давно уже догадался. – Значит, его прежняя жена, убитая незадачливым стрелком, – твоя мать!

– Она вышла за него сразу после смерти отца, – сказал Кеннет задыхающимся голосом. – Люди только руками разводили. А потом и трёх лет не прошло – её застрелили, когда она ехала по проселку верхом. Стрелявшего так и не нашли. Так что сами понимаете, что говорили люди! Мой отчим завзятый охотник на уток. Каких только ружей у него нет, включая «ремингтон-тридцать ноль шесть». Для снайпера вполне годится!

– А что дало официальное расследование?

– Дело прекратили за недостатком улик. Вот почему я поехал не в журколледж, а в полицейскую академию.

– Могу понять твои чувства.

Сказано это было тем глубоко сочувственным тоном, который, словно ключик, отмыкал душу собеседника, выпуская на волю признания, исповеди, а иногда и слезы. Кеннет вскочил и, засунув руки в карманы брюк, заметался по комнате.

– Как насчёт сладкого? – спросил Квиллер.

– Спасибо, мне пора домой.

– Всё сказанное в этих стенах в них и останется, Кен, – сказал Квиллер.

Кеннет уехал. Кошки проводили его до дверей. Они всё время слушали.

Вторую половину дня Квиллер потратил на то, чтобы сделать что-то из ничего – как он отзывался о «Пере Квилла». Из книга про утиную охоту, одолженную ему братьями Виски, можно было многое почерпнуть, а статья о водоплавающих пришлась бы весьма кстати в «утиный сезон», как его называли охотники. Загвоздка была в том, что в этой богато иллюстрированной книге, как и следовало ожидать, говорилось исключительно об охоте. А охота не входила в число разнообразных интересов Квиллера.

Когда братья Виски приглашали его принять участие в одной из их охотничьих вылазок, он тотчас отказался: «Мы с ружьём друг друга не выносим». Как бы не так! В молодые годы он не раз выигрывал на карнавалах целлулоидных пупсов за стрельбу по двигающимся мишеням, и его меткость высоко ценили девицы, которым он раздавал свои призы.

Он родился и вырос в большом современном городе, где представителей дикой природы предлагалось наблюдать в зоопарке, а не стрелять по ним. Он не мог себе представить, чтобы стал целиться в какое-то мохнатое или пернатое существо.

Что же до уток, то он с удовольствием вспоминал дружескую стайку, навещавшую его, когда он отдыхал на Блэк-Крике.

Утки с утятами низко-низко летали над тихой водой, не подымая ряби, не вызывая всплеска. Тащить их домой на обед – да он и представить себе такого не мог!

Книга сообщала много больше, чем ему нужно было знать об «охоте на водоплавающих»: о ружьях, амуниции, высоких сапогах и манках. Он узнал, что селезень – это утка-самец, а самка так и будет – утка… что охотнику за один раз разрешается отстрелять больше селезней, чем уток… что есть нырки, рыболовы, грязнушки и древесные утки. Среди знакомых видов были кряква, крокаль, шилохвость, свистуха и гоголь.

В книге содержалось много полезной информации, и она была прекрасно издана, но сообщала много больше того, чем ему требовалось – для «Пера Квилла».