Коварные умы

— Давай, давай сюда.

Грей бросил банку, и я с хлопком открыла её.

— Это намно-о-го лучше, чем тот стейк, который ты обещал мне на ужин. — Я сунула три чипсины в рот. — Хотя, хотела бы я, чтобы у тебя были мармеладные мишки, — пробормотала я с полным ртом непрожёванных чипсов. Это было очень сексуально. Поверьте.

Грей запрыгнул в постель и выкрал банку из моих перепачканных сыром пальцев.

— Для моей девушки всё самое лучшее, но я не купаюсь в деньгах, золотоискательница. Мармеладные мишки для нашего второго свидания.

Я перестала жевать, переваривая то, что он только что сказал. Моей девушки. Грей заметил моё ошеломлённое выражение лица и сунул чипсину в мой раскрытый рот.

— Всё верно, Зловещая, моей девушки. Не парься. Я все свои завоевания называю моя девушка. А теперь жуй.

Я в шутку ударила его в живот, и, согласно указаниям, начала жевать наконец хорошенько осматриваясь в комнате Грея. Я впервые была здесь, не чувствуя адского похмелья. На стенах висели абстрактные картины, и мои мысли вернулись к первому курсу.

— Ты это нарисовал? — спросила я, указывая на стену с противоположной стороны кровати.

— Хотел бы я, — ответил он, заправляя мои волосы за ухо. — Это живопись стиля «колор филд». Ну, знаешь, абстрактный экспрессионизм. Это старые копии картин моего дедушки пятидесятых годов. Вот эта. — Он повернулся и показал на ту, которая походила на мишень с глазом быка. Она была простой, и на ней были различные завитки чёрных, белых, красных и синих колец. — Это копия Кеннета Ноланда Beginning.

— Красиво. Похожа на патриотическую виниловую пластинку, — сказала я, и он рассмеялся. — Beginning³¹, да?

— Эта картина одна из причин, почему я выбрал Историю искусств своей основной специальностью. Ну, на самом деле, дедуля был основной причиной. Когда он уволился, стал таким утонченным, но сам он говорил, что это были лучшие годы его жизни.

Я попыталась перебороть своё удивление, но не справилась с этой задачей.

— История искусств?

— Ага, — ответил он, словно я уже должна была об этом знать. А, может, я и должна была. Он намекал на это на первом курсе. — Я имел обыкновение проводить лето в домике дедушки и рисовать вместе с ним. У него в доме была эта копия, я часами на неё смотрел. — Он со слезами на глазах посмотрел на картину, и я ощутила, как у меня неприятно сжалось в груди.

— В любом случае, я обычно рисую масляной пастелью. Если бы ты встретила меня в кампусе, то заметила бы, что у меня все пальцы в пятнах краски, но, полагаю, наши пути никогда не пересекались. — Он несколько раз моргнул, и я притворилась, что не заметила.

— Кто бы мог подумать, что Грей Питерс оказался творческой натурой? — сказала я, старясь разрядить атмосферу.

Было очевидно, что дедушка был очень важен для него, и я знала, каково это – терять того, кого любишь.

— Ага, ну, я никогда не заработаю на этом много денег. — Он взял бутылку воды с прикроватной тумбочки и вручил её мне. — Но это то, что я люблю. Уверен, тебе знакомо это чувство, диджей, — пошутил он, и я улыбнулась, делая глоток. — И что это за жизнь, если ты не можешь делать то, что любишь или быть с теми... — Он замолчал и прочистил горло, но ему не обязательно было заканчивать предложение. Непроизнесённые им слова о чувствах стучали в моих ушах.

Беги, Сидни, он лишь разрушит тебя снова. Это было моей первой мыслью. Но когда он крепко прижал меня к своему боку, моя защитная стена начала рассыпаться на кусочки, и я удивилась, что мне совсем не захотелось схватить кирпичи с цементом и начать отчаянно восстанавливать её. Наоборот, я встретила машину для сноса зданий с распростёртыми объятиями.

Глава 3 4

Я запаниковал, когда проснулся без Сидни.

Примерно минуту я лежал в кровати, сжимая руки в кулаках, гадая, что же произошло. Вчерашний день был таким прекрасным. Что я сделал не так? Возможно, зря я не удержал язык за зубами и почти поклялся ей в вечной любви. И теперь она напугана до смерти.

Когда я вошёл в столовую, Фернандо и Ченс сидели за столом, перед ними стояли тарелки, они попивали кофе и болтали, как гости какого-то утреннего ток-шоу.

Ченс понимающе улыбнулся мне и кивнул головой в сторону раскачивающихся кухонных дверей.

— Она не слиняла, — сказал он с ухмылкой. — Она на кухне.

— Я знаю, — солгал я, двинулся мимо стола и вошёл в двери.

Сидни была у плиты, напевала под бит, играющий у неё в голове, её спутанные волосы были подняты в большой пучок, и она была одета в мою футболку и мои боксёры.

Я прислонился к стойке и стал наблюдать за ней. Она ещё не заметила меня. Слишком погруженная в свой собственный мир, она пританцовывала и бросала измельчённый рокет-дог в яичницу, которую готовила. Она была красива, и я всё думал о том, как мы дошли от смертельных угроз до того, что оказались в объятиях друг друга прошлой ночью.

Но её слова все продолжали преследовать меня. Я чётко и ясно услышал её: «больше никакой лжи». Как бы сильно я ни пытался, не мог избавиться от кома в горле. Если у нас была хоть малейшая надежда на будущее, придётся во всем признаться и умолять о прощении, ползая у неё в ногах. А я определённо хотел будущего с Сидни.

Когда она наконец обернулась, я ожидал, что она испугается и завизжит. Вместо этого она продолжила танцевать под свой бит, подскочила ко мне и прижала мои руки к своим бёдрам.

— Потанцуй со мной, — попросила она, и я покачал головой.

— Ещё слишком рано, детка.

Она скорчила жалостливую рожицу и потерлась бёдрами о мою ногу.

— Ты бы хотел, чтобы я была выше, Грей? Тогда я бы не чувствовала себя такой чихуахуа рядом с немецким догом. — Она рассмеялась и указала на свои бёдра, которые доставали мне только лишь до середины бедра.

Схватив Сидни за талию, я поднял её и посадил на стойку напротив.

— Мне нравится, что ты ростом четыре фута³², а твои руки сумасшедшей длины. Ты словно маленькая обезьянка. — Я уткнулся ей в грудь, а она дала мне подзатыльник.

Когда я, смеясь, отстранился, она положила руки на бёдра.

— Мой рост пять футов³³. Это приличный рост, и у меня пропорциональные руки. — Она вытянула их вперед, внимательно рассматривая. — Видишь?

Я кивнул и запечатлел у неё на лбу целомудренный поцелуй.

— Я думаю, ты идеальна. Маленький рост – это благословение, а не проклятие. Подумай обо всех шкафах, внутри которых ты можешь спрятаться. Если ли бы это был фильм ужаса, я бы умер первым.

Она смотрела мимо меня, глубоко задумавшись.

— Нет, первым будет Фернандо. Потом ты. Но мы с Ченсом спрячемся в кладовке, пока убийца будет рыскать по дому, ища нас. И будучи двумя последними людьми на земле, мы начнём быстро размножаться, чтобы я смогла продолжить человеческий род.

Я неодобрительно зарычал.

— Потом убийца найдет Ченса, и, потому что я такая крошечная, я вылезу через люк в подвале кладовки. К несчастью, Ченс не сможет пролезть. Последнее, что я увижу, будет голова Ченса, которая катится по грунтовому полу, и последнее, что услышу, будут раздраженные крики убийцы, когда он поймет, что его победила МАЛЕНЬКАЯ ОБЕЗЬЯНКА, — крикнула она мне в лицо, рассмеявшись в конце.

Я собирался наброситься на неё, когда она взвизгнула и оттолкнула меня в сторону.

— Чёрт, забыла о еде. — Она подбежала к плите и начала быстро перемешивать нечто почти сгоревшее.

— Рокет-доги и яйца? — Она повернулась, показывая мне сковородку. — Должна убедиться, что Фернандо поест и сможет защищать тебя на поле в субботу.

Стоя позади, я приобнял её за талию.

— Ты всегда заботишься обо мне. — Я поцеловал её в макушку. — Спасибо. — Я провёл руками вверх по её футболке, когда услышал крики парней из гостиной.

— Уже готово? — орали они, когда она выключила плиту.

— Чувак, а они ворчуны, — нараспев произнесла Сидни, вручая мне сковороду.

Когда она налила себе кофе, мы направились в гостиную, где парни пускали слюни на свои тарелки. Сидни села за стол напротив меня. Мы строили друг другу глазки, обмениваясь игривыми улыбками. Вытянув ногу, я провёл ей по её ноге, но не помнил, чтоб её нога была волосатой.

— Хочешь поразвлечься со мной, Питерс? — Ченс покачал головой и потёр мою ногу в ответ. — Не уверен, что я в твоем вкусе.

Сидни прыснула со смеху, и вскоре я присоединился к ней.

Взяв яйцо с тарелки, она посмотрела на меня.

— В десять у меня Геология, но в час я освобожусь. У тебя есть занятия днем?

Подождите, неужели я только что обнаружил у Зловещей интерес к моему расписанию. Да, так и есть.

— Да, — сказал я, наконец найдя её ногу под столом. — Но ты идёшь на занятие вместе со мной.

Я легонько потёр её икру, и она нахмурилась.

— Меньше всего мне хочется торчать в кампусе, когда у меня свободный день.

— Тебе понравится этот класс, — ответил я, хитро подмигивая ей. — Или у тебя есть дела поважнее? Может быть, сжечь дотла здание Каппы Дельты? Написать баллончиком 666 на стене здания, где преподают Религиозное обучение? Обычные дела плохих девчонок.

Она улыбнулась, кровь прилила к её щекам, а затем посмотрела на Ченса и Фернандо.

— Теперь, когда ты разрушил мои планы, думаю, смогу пережить час Коррекционного английского.

Я улыбнулся и направил вилку в её сторону.

— Ты ещё ничего не знаешь, Зловещая.

В половину первого Сидни, ослепительно улыбаясь, выскочила из общаги и побежала к моей машине. Она была в обтягивающих джинсах и серой толстовке с капюшоном, её длинные волосы были убраны назад в низкий хвост, и на ней была та бейсболка, на которой спереди было изображено расчленённое животное. Даже выглядя словно мальчишка-подросток, она была самой красивой девушкой, которую я когда-либо видел (забудьте о том, что я сказал в начале).

Заметив толпу футбольных фанаток, которые остановились у моей машины, она накинула капюшон поверх своей бейсболки, словно на неё собирались наброситься папарацци. Тогда как любая другая девчонка бы еле ползла, чтобы собрать как можно больше завистливых взглядов, Сидни бежала, словно только что ограбила банк, и я был её водителем для отступления. Она даже дважды ударила по панели автомобиля, прежде чем запрыгнуть на сидение.

— Готова? — спросил я, а её взгляд кричал мне, чтобы я уже наконец ехал. — Я всё ещё прогреваю машину, — дразнил я её, наблюдая, как группа слоняющихся поблизости девушек всё увеличивалась. — Иногда ей требуется несколько минут на холостом ходу, чтобы двигатель завёлся. Ещё мне нужно включить хорошую музыку и я всё ещё ищу радиост...

— Грей, — огрызнулась она, сурово взглянув на меня, и я усмехнулся себе под нос. — Шевелись.

Вскоре мы оставили кампус позади и поехали через город к Средней школе Макартура. Школа плохо финансировалась, и там недавно сократили программы по искусству, поэтому, когда я вызвался преподавать на добровольных началах, они тут же выделили мне парковочное место. Кроме того, мне засчитали это как практику.

— Что это за урок? — спросила она, наконец сняв свой капюшон. Вероятно, мы достаточно далеко отъехали от колледжа, и теперь она не боялась, что её могут увидеть со мной.

— Это сюрприз, Зловещая.

Когда я проезжал бедный квартал, она смотрела в окно на ветхие дома и запущенные многоквартирные комплексы.

— Ты везёшь меня на встречу со своим наркодиллером?— пошутила она, глядя вдоль неотремонтированных улиц. — Я знала, что ты на стероидах.

Когда я заметил двух детей, катающихся на скейтборде на пустыре рядом со школой, остановился и опустил окно машины.

— Идите в класс! — крикнул я, и глаза Сидни практически выскочили из орбит.

— Что за фигня, дедуля Питерс? — Она засмеялась и посмотрела на детей в зеркало дальнего вида. — Хочешь их хорошенько припугнуть? Не работаешь, а водишь машину, которая стоит дороже, чем их дома, ты, богатый придурок.

Смеясь, я повернул на парковку напротив школы. Сидни подозрительно взглянула на меня, но вышла из машины и стала ждать, пока я достану из багажника портфель с холстами и ящик для снастей.

— Мы идём на рыбалку? — пошутила она, и я взял её за руку, ведя вверх по лестнице.

Вскоре я вёл её по школьному коридору с потрескавшимся линолеумом в комнату отдыха. Она замерла в дверях, когда увидела мольберты, расставленные полукругом, и низкую деревянную сцену в центре.

— Это… похоже на ловушку. — Она развернулась, чтобы сбежать, но мои шестиклассники потоком хлынули внутрь, блокируя ей путь к отступлению.

Глава 3 5

Что он делает со мной?

Он даёт уроки рисования? Кто этот человек?

Когда толпа неумытых детей с ангельскими личиками вошла в двери, моё сердце остановилось. Они все, ослепительно улыбаясь, смотрели на Грея, и один за другим поднимали свои огромные альбомы для рисования для его одобрения.

— Привет, мистер Питерс, — завизжала пухленькая девочка, на которой был оранжевый ободок для волос и футболка с Джастином Бибером.

— Добрый день, Риа, — ответил он, неожиданно перейдя на учительский тон, и я с трудом сдержалась, чтобы не покачать головой в крайнем изумлении. — Это любимый исполнитель мисс Портер. — Он указал на её футболку, и в глазах девочки вспыхнула Бибер-лихорадка.

— Какая у тебя любимая песня? — спросила она, дернув меня за руку. Я напрягла мозги, пока Грей хохотал в дверном проёме.

— Ну, ты знаешь, та, которая о девушке, сердце и любви. — Она кивнула, словно я только что не гнала пургу, чтобы выйти из ситуации. Для дополнительного эффекта я сложила пальцы в форме сердца и двигала ими, словно оно билось у моей груди. Да, я видела клип. Не судите меня!

— Моя тоже, — сказала она, хихикая, пока шла к мольберту. — Поговорим после занятия, — заверила она меня, и я медленно кивнула ей.

Грей оставался в дверях, давая пять каждому милому, прыщавому ребенку, который входил в комнату. Два скейтбордиста ворвались внутрь, и Грей в шутку треснул им подзатыльник, а они оба захохотали, подбегая к ряду мольбертов.

Очень скоро комната была полна, и мои уши насиловали звуки мышиных писков девочек и отвратительной отрыжки мальчиков. Грей взял меня за руку и повёл к сцене, показывая жестом, чтобы я села.

— Добрый день, дети, это Сидни и...

— Она новая ученица? — спросил один из скейтеров высоким ломающимся голосом. — Наверное, её перевели из Дармера? Тебя перевели из Дармера?

Покачав головой, я опустила взгляд на свою толстовку, джинсы и конверсы. Я выглядела так, что могла бы отлично вписаться в компанию этих буйных панков.

— Нет, Джуд, Сидни сегодня будет вам позировать, — сказал Грей, сдерживая смех.

Ребята сбоку обменялись восторженными взглядами, и Грей быстро добавил:

— В своей одежде, Патрик и Луис. — Он поднёс к глазам два пальца и затем повернул их в сторону мальчишек, словно говоря «я смотрю за вами», на что те захихикали со своих мест.

— Сегодня у нас любимая тема Патрика, — начал Грей, посылая Патрику улыбку. — Чувства.

Дети засмеялись, а Патрик покраснел.

— Вы все рассматривали картину «Мона Лиза» и видели у неё на лице эту ухмылку, словно она только что пёрднула. — Дети разразились воплями и хохотом, а Грей улыбнулся мне. — Но что было важнее, чем её бледное лицо и дразнящий взгляд, то, что обсуждается на протяжении веков – о чём же она думала. Что скрывалось за той улыбкой? Была ли она недовольна? Думала ли она, «я не могу дождаться, когда закончится урок, чтобы я смогла втягивать «Пепси» носом, чтобы впечатлить девочек».

Все дети смеялись и показывали пальцами на Патрика и Луиса. Я тоже невольно рассмеялась.

— Что чувствовала Мона Лиза, часами сидя в той душной студии, пока Леонардо Ди Каприо рисовал её?

— Леонардо да Винчи, — застонал класс в унисон, и Грей возвёл руки к потолку, как гордый дирижёр.

— Так значит, вы слушали лекцию на прошлой неделе, — дразнил их Грей, в то время как над мольбертом взмыла рука. — Да, Паркер.

Маленький мальчик в очках в роговой оправе вытянул шею, чтобы увидеть меня.

— Как мы должны узнать, что она чувствует? То есть она кажется сердитой, как моя мама утром до того, как выпьет кофе. — Он потёр лоб своей жирной маленькой ручонкой. — Но она выглядит старше моей мамы. Моей маме тридцать восемь.

Патрику лучше быть настороже, когда прозвенит звонок.

— Она вам расскажет, — ответил Грей, сдерживая смех. — Сидни расскажет вам историю, а вы выплеснете на лист чувства, которые она вызовет. Используйте формы, углы и любые цвета, которые пожелаете, но цель этого задания – отразить эмоцию на бумаге. — Он повернулся ко мне и кивнул. — Вперёд, Сидни.

Я покачала головой, но он проигнорировал меня и двинулся в конец комнаты за своих студентов. Я могла чувствовать на своём лице взгляды всех детей и сгорала изнутри.

Боже, что он делает?

Мне пришла в голову мысль схватить телефон и вызвать такси, но когда я услышала, как дети прочищают свои маленькие горлышки и увидела волнение в их взглядах, потерпела неудачу.

Рассказать им историю? Типа сказку на ночь? Пугающую историю, которую рассказывают, сидя у костра? Когда смотрела вдоль их маленьких стоп, мой взгляд остановился на паре разбитых теннисных туфель. Каблуки были стёрты от долгой носки, резинка треснула по бокам. Тут же я подумала о лете. Я никогда не рассказывала о тех событиях, но если они хотели эмоций, я дам им их с избытком.

— Вы, ребята, любите лето?

Все как один кивнули. Ещё бы, кто же не любит лето.

— Ну, лето всегда было моим любимым временем года. В школе было скучно и если бы мне пришлось выслушать ещё одну лекцию о спряжении глаголов, я бы съехала на велике с ближайшей скалы.

Пара студентов засмеялась, и я украдкой взглянула на Грея, чтобы убедиться, что могу говорить подобное. Он показал мне большие пальцы и начал ходить взад-вперед, когда дети схватили масляные краски и приступили к работе.

— Раньше я могла кататься на велике весь день напролёт и делать трюки со скамеек в парке. За лето я изнашивала не меньше двух пар конверсов, потому что использовала их как самодельные тормоза, пока на каблуках не стиралась кожа. — Я вытянула ноги, чтобы продемонстрировать им свою обувь.

— Но самой моей любимой частью лета было время, когда я навещала моего папу. Мои родители разошлись, когда мне было семь, и я обычно проводила лето у папы. Он жил в крошечном городке лесорубов на побережье и возил в грузовике лесозаготовки, чтобы сводить концы с концами.

Я сняла бордовую бейсболку, чтобы они смогли рассмотреть её, и несколько детей выхватили бордовую краску из своих коробок.

— Но настоящей страстью отца была музыка. Мама всегда считала, что музыка была лишней тратой времени, поэтому, когда папа подарил мне подержанный синтезатор Casio CT-101, я подумала, что надо мной разверзлись небеса. — Сняв свою толстовку, я показала свою татуировку-пианино, чтобы им было видно. — Тогда мне было одиннадцать, и мы часами торчали за этой штукой, сочиняя песни, пока мой младший брат Джек танцевал брейк-данс позади нас.

Грей рассмеялся и склонил голову к одному из детей, показывая на что-то у него на бумаге.

— Джек был в этом не очень-то хорош, — добавила я. — У него всегда лучше получался балет.

Дети захохотали, и я засмеялась вместе с ними.

— Короче, папа обычно приходил с работы потный и вонючий от долгого нахождения в грузовике, он садился рядом со мной за стол и мы творили.

Я постучала пальцами по клавишам.

— Он сочинял стихи, а я стучала по клавишам, пока музыка не начинала подходить к словам. А потом папа брал свою гитару. А Джек брал кастрюли с кухни и бил ими друг о друга.

Я почувствовала, как глаза начало жечь от слёз, и подняла взгляд в потолок, сморгнув их обратно.

— Именно тогда я поняла, что не обязательно иметь много денег, чтобы сделать нечто волшебное.

Эти дети лучше меня знали, каково жить без денег. У мамы всегда была приличная работа, но она бы никогда не потратила ни цента на инструменты, когда можно было купить дизайнерские сумки. На самом деле она и часу не проводила со мной и Джеком, если только это не было ей тем или иным образом выгодно.

— Музыкальный инструмент можно найти в чём угодно. — Я сделала паузу для драматического эффекта, оттачивая навыки, приобретённые на уроках театра в старшей школе. Лучший французский крестьянин #18 из моей школьной постановки «Красавицы и чудовища».

— Я перелистывала страницы книг в мягком переплете, просто чтобы слушать звук шороха. Я наливала воду в стаканы на разные уровни и била по бокам стаканов ложками. Я заставляла Джека прыгать по разным половицам в древней квартире отца, пока я бренчала письменными принадлежностями по железному корешку тетради. В общем, однажды, пока папа был на работе, мы с Джеком сочинили целую песню.

Я улыбнулась, глядя на бейсболку, и думая о нашей нелепой песне.

— Я записала песню на Casio, чтобы её можно было воспроизвести. Как только я нажимала на кнопку, Джек начинал тихо хлопать в ладоши. — Я слегка хлопнула в ладоши. — Затем, когда его хлопки постепенно становились громче, я начинала дуть в полупустую пивную бутылку. Я не пила из неё, — добавила я, и дети захохотали. — Потом я начинала стучать ложкой по папиной кастрюле для пиццы.

— Ровно после двух минут хлопков Джек начинал прыгать на одной половице, которая, как мы обнаружили, пронзительно скрипела. — Я попыталась повторить этот звук вслух, но получилось похоже на спаривание дельфинов, и дети содрогнулись.

— А потом мы все ускоряли ритм и усиливали громкость, пока у меня не начинали болеть щёки и, я знала, у Джека болеть бёдра. А потом, в нужный момент, мы замолкали и давали фортепианной музыке вступить в свои права. Это было красиво и сложно, понимаете?

Несколько детей покачали головами, не улавливая хода моих мыслей.

— Сложно, потому что это было не просто. Расположить звуки идеально после проб и ошибок. Но это было красиво, потому что когда всё соединялось в песню, она была уникальной. Мы с Джеком сочиняли музыку с помощью старого синтезатора, кастрюли для пиццы, пивной бутылки, рук Джека и старой скрипучей половицы. Такое вы никогда не услышите по радио. Два маленьких ребёнка, бегающих по старой квартире с одной спальней, которые использовали обычные предметы, пока они не начинали звучать.

Я замолчала, почувствовав болезненный ком в горле, и Грей подошёл к передней части класса.

— Может, нам сделать перерыв, — сказал он, ни на секунду не отводя взгляда от моего лица. — Давайте поблагодарим Сидни за такую красочную жизненную историю, а когда вернёмся мы её проанализируем.

Несколько человек пробормотали «спасибо», а затем этот коротышка с ужасным зрением (тридцать восемь!), Паркер, спросил:

— Твоему папе понравилась песня?

Я смотрела в его улыбающиеся лицо и сияющие глаза и не могла разбить его сердце.

— Он полюбил её, — наконец ответила я, чувствуя, как открываются старые раны.

Дети кинулись врассыпную быстрее, чем распространяется лесной пожар, направившись в коридор, чтобы сходить в туалет или взять себе напиток или воды. Грей дождался, пока они ушли, а потом заключил меня в тёплые успокаивающие объятия.

— Замечательная история, Сидни. — Он опустил свои руки вниз по моей спине и повёл меня к мольбертам. — Давай посмотрим, что думают дети.

Мы шли от картины к картине. Над некоторыми я посмеялась, не потому что они были забавными, а потому что они были милыми. На одной был изображён розовый синтезатор и маленький мальчик, танцующий позади: Джек, догадалась я. Один ребёнок нарисовал, как я делаю трюки со скамьи в парке, но на рисунке моя рука словно была сломана на две части.

— Над этой нужно немного поработать, — пробормотал Грей, щекоча мой бок.

Я остановилась перед картиной Паркера, и Грей покачала головой.

— Ну, по крайней мере, он использовал много цветов.

— Это лесовоз, — сказала я, указывая на коричневые цилиндры наверху страницы. Они держались на сером прямоугольнике, который, видимо, был телом грузовика. Ниже были три вертикальные линии: розовая, серная и голубая. Все их соединяла серая пунктирная линия. — А это я, мой папа и Джек.

Прочитав выражение моего лица, Грей схватил меня за руку, словно знал, что мне требовалась поддержка.

— А весь этот цвет, эти кольца перед нами? Посмотри, как они начинаются в центре слегка и почти не заметно, а потом становятся всё интенсивнее, когда двигаются к внешним кольцам? Это музыка, — ахнула я, когда горячие слёзы от того, что не сбылось, покатились по моим щекам.

Мгновенно, Грей притянул меня к своему боку.

— Ш-ш... Сидни, — бормотал он в мои волосы. — Я не хотел, чтобы это стало негативным опытом. Предполагалось, что будет весело. Извини.

— Мне понравилось, — сказала я честно. — Это был катарсис. Я прямо видела улыбающегося папу перед собой, когда описывала каждый тщательно спланированный звук. Я просто хотела, чтобы он услышал её.

Грей поцеловал меня в лоб и улыбнулся.

— Тогда расскажи ему в следующий раз, когда увидишь его. Уверен, он оценит то, что ты так чётко помнишь тот день.

Я покачала головой.

— Не историю, Грей. Я просто хотела, чтобы он услышал ту песню.

Глава 36

— Грей, ты прекратишь совать еду мне в лицо? Мне скоро понадобиться мощный скутер из супермаркета, если продолжишь запихивать начос мне в глотку. — Сидни оттолкнула от себя тарелку начос и скрестила руки. Мне не хватило смелости сказать ей, что спереди она заляпала сальсой свою толстовку.

Я идиот мирового класса. Зачем я заставил её рассказать тем детям историю?

Она покачала головой, снова прочитав мои мысли.

— Я могла не рассказывать им ту историю, Грей, но было приятно снять этот камень с души. — Опустив взгляд на свою грудь, Сидни застонала и вытерла сальсу салфеткой. — То есть это было десять лет назад.

Бросив свою скомканную салфетку мне в лицо, она сказала:

— Может, я должна была рассказать им о мексиканской вечеринке в твоём «порше»?

Отбивая её удар, я хмыкнул.

— Не подкидывай этим панкам никаких идей, Зловещая. Кроме того, они только усилят твоё чувство вины.

— Не вина была тем чувством, которое пришло мне в голову, — пошутила она, делая глоток своей содовой. — Но, правда, я не хочу об этом говорить, и не упоминай смерть папы при Джеке. Для него это были очень тяжёлые времена. В тот день он лишился единственного друга.

В тот день, во время перевозки лесозаготовок, с отцом Сидни произошёл несчастный случай. Прицеп грузовика вышел из строя, и когда её папа остановился на безлюдной дороге, чтобы осмотреть его, вся машина опрокинулась. Его искали часы. Сидни и Джек просто сидели в его квартире, подглядывая за жалюзи и ожидая его возвращения.

— Ещё Джек потерял своего отца, — добавил я, чувствуя, как теперь знакомые угрызения совести сжали горло. — Я был таким засранцем с твоим братом. Почему он не рассказал мне об этом? Не удивительно, что он...

— Мы не говорим об этом, — сказала Сидни тихо. — У меня есть Джек, а у него есть я.

— А как же твоя мама?

— Ты так и не понял. — Сидни улыбнулась и покачала головой. — Маме всегда было наплевать. На самом деле я думаю, она втайне была рада, что папа умер. Это значило, что ей не нужно будет нас ни с кем делить.

— Ты не можешь иметь это в виду, Сидни.

— Могу, — резко ответила она, потом понизив голос. — Я – всё, что есть у Джека. Он – всё, что есть у меня. Мы присматриваем друг за другом. Ну, в основном я присматриваю за Джеком.

— Больше нет. — Я накрыл её руки своими. — Я позабочусь о вас обоих.

— О нас не нужно заботиться, Грей. У меня всё под контролем.

— Уверен, что так, — сказал я, ковыряясь в её тарелке с начос. — Я вижу тебя насквозь, Сидни. Ты ведёшь себя, словно вся такая жёсткая и неприветливая, но глубоко внутри ты мягкая и пушистая. Иногда нужно довериться кому-то и впустить его. Можешь хлестать меня своими язвительными словами до потери сознания, но я никуда не...

— Никогда не понимала, зачем люди так делают, — прервала меня Сидни, очевидно испытывая дискомфорт от нашей беседы. На её лице промелькнуло отвращение, когда она кивнула в сторону угла ресторанчика. — Это странно. Разве тебе не хочется смотреть человеку в лицо, когда ты с ним разговариваешь?

Обернувшись, я заметил пару, сидящую в кабинке рядом друг с другом и смотревшую на пустую часть ресторана.

— Может, они влюблены? — я перевёл взгляд обратно на Сидни, а она опустила глаза на свои руки, которые сложила поверх толстовки. — Когда люди влюблены, они хотят быть рядом друг c другом. Что в этом плохого? Они хотят касаться друг друга.

Продолжая избегать меня, она сфокусировалась на отколотом заляпанном крае стола, теребя его пальцем.

— Он уже знает изгиб её губ, каждую морщинку на её лице и каждое зелёное пятнышко в её глазах цвета кофе. — Я замолчал, и она тут же посмотрела мне в глаза.

Она знала, что я говорил о ней, и от этого нервничала. Что ж, я собирался донести до неё свою точку зрения.

— Но иногда ему хочется касаться её кожи. Иногда почувствовать пряный аромат её волос и зарыться в них. Иногда он хочет поцеловать её горло, когда она смеется, потому что вибрация от её смеха пробуждает каждую клеточку его тела.

Сидни подняла голову, её взгляд переместился на моё лицо, остановившись на моих губах.

— Фу, так слюняво.

Когда я встал со своего места в кабинке и сел рядом с ней, наполовину ожидал, что она метнёт в меня вилку или прыснет «Шрирачей» мне в глаза. Вместо этого она положила голову мне на грудь, и я вдохнул аромат, которой издавали её буйные тёмные локоны.

Я почти признался Сидни в любви, а она держалась за меня как за спасательный круг.

Когда я обнял её, шум заполненного ресторана стих.

— А теперь, Сидни, настало время посмеяться для меня. — Отодвинув волосы ей за плечи, я поцеловал её шею.

— Но обычно я смеюсь как раз над твоим лицом, а сейчас я его не вижу, — сказала она, расслабляясь под моими губами. — Тот крошечный откол на твоём правом резце. Те неровные бакенбарды, от которых мужчины – хасидские евреи умрут от зависти. Твой блуждающий взгляд, кото…

— Заткнись. — Я целовал её вдоль подбородка, пока она, наконец, не рассмеялась настоящим глубоким смехом, посылая по горлу ту легкую вибрацию. — Вот и оно.

Когда я стал запускать руку под её толстовку, чёрный кожаный бумажник с шумом упал на стол.

— Не могли бы вы голубки, повременить? — Услышав хриплый голос курильщика со стажем, я оторвался от шеи Сидни. Мы оба развернулись к женщине лет семидесяти или чуть старше в запятнанном фартуке с копной седых кудрей на голове. — Так устала от вас, студентов, считающих, что это бордель. Мне приходится протирать эти кабинки чаще, чем столы.

Сидни рассмеялась и потянулась за своей сумкой, но я первым успел положить деньги на стол.

— Плохой день, Ленора? — спросил я, прочитав имя на её выцветшем пожелтевшем бейджике.

Грубыми руками она схватила деньги и сунула в карман фартука.

— Однажды вы поймете, что это не только обнимашки и поцелуйчики. Однажды вы проснетесь после пятидесяти лет с одним и тем же мужчиной, а он будет примерять ваши компрессионные чулки и воровать вашу помаду оттенка «Розовая роза». Потом вы пожалеете, что потратили жизнь на подонка, который трахал вашего пастора. Того самого церковного пастора, который оказывал вам семейные консультации. Однаж...

— Ленора! — Пожилой мужчина в бумажном поварском колпаке на голове и с ярко-красной помадой на губах высунул голову из окошка, откуда подают горячую еду. — Хватит говорить обо мне ложь и возвращайся сюда. Следующий заказ готов.

Ленора медленно покачала головой в знак предупреждения и вернулась на кухню.

— Ни хрена себе, — сказал я, наблюдая за тем, как Ленора прихрамывает у прилавка.

— Ему идёт этот цвет, — пошутила Сидни. Схватив свою сумку, она посмотрела на телефон. — Четыре часа. Хочешь погулять ещё немного, Профессор Питерс?

— Да, мисс Портер, — ответил я, и она странно на меня посмотрела.

— Чёрт, я думал, ты имела в виду ролевую игру. — Я знал, что она не это имела в виду, но мне понравилось, как она закатила глаза в ответ на мою шутку.

— Куда мы едем? — спросила Сидни, переключая радиостанции и невнятно бормоча над каждой песней. — Могут они играть что-то достойное? Одни подростки с увеличенными сиськами и голосами, настолько измененными автотюном, что даже попугай бы справился лучше.

— Я увожу тебя из города, — ответил я, выезжая на шоссе 30 на съезде.

Я принял волевое решение увезти Сидни из кампуса. Подальше от Кэтрин. От Сандэй Лэйн. Подальше от тёмных туч, нависших над её головой... и моей.

— Грей, ты похищаешь меня? — В её голосе звучал шок вместе с волнением.

— Да. На сутки. Будем только мы вдвоём. Никакого Джека, Фернандо или Ченса. Хочу тебя только для себя. — Искоса посмотрев на неё, я попытался оценить её реакцию. Она опустила свою бейсболку вниз и нервно пожевывала нижнюю губу. — Или я могу отвезти тебя обратно в кампус, и каждый пойдёт своей дорог...

— Нет, — сказала она, положив руку мне на колено. — Думаю, мне понравится быть похищенной, только будь нежным.

— Нежным?

— Да. Кожа на моих запястьях и лодыжках очень чувствительная. Никаких грубых верёвок.

Я заёрзал на месте, пытаясь скрыть растущую эрекцию.

— Не испытывай меня, Сидни.

Громко рассмеявшись, она опустила окно и постучала пальцами по раме.

— Итак, Снейк, куда ты меня везешь? Ты поехал на запад, и мы на одной из двух автомагистралей, ведущих к 101, хм-хм. — На её лице вспыхнула ослепительная улыбка. — На побережье?

Я кивнул, и Сидни схватила мою руку, притянув её себе на колено.

— Я не была на побережье... ну, после папы.

— Правда? Ну, давно пора, Зловещая. За новое начало, так?

— За товарищей, — добавила она.

Глава 3 7

После двух часов езды по однополосной дороге, мы приехали в крошечный прибрежный городок. Он был тихим и был полон старых домиков у океана, построенных в 1940-х. Многомиллионные дома, неустойчиво взгромоздившиеся на скалах выше, соревновались друг с другом за лучший вид на Тихий океан. В городе был один маленький продуктовый магазин с кофейней. Всё, что нужно для жизни.

Грей припарковался перед крошечным домиком с обветшалой кедровой внешней обивкой. Как только я вышла из машины, попыталась укротить свои волосы. Пляжный ветер и влажность никогда не были подругами женщины.

— Перестань, — сказал Грей, доставая из багажника свои принадлежности для рисования. — Ты выглядишь восхитительно.

— Чей это домик?

— Моего дедушки. Ну, теперь он принадлежит нашей семье, но никто не был здесь после его смерти, разве что, кроме мамы.

Я последовала за ним к боку домика, а он остановился перед открытым навесом для дров. Словно толстая белая фата, паутина покрывала вход.

— Ключи в горшке, — сказал он безучастно перед входом. — Вот там.

— Хорошо, — сказала я, наблюдая за тем, как его руки сжались в кулаки. — Тогда иди и принеси их.

— А-а-ага. — Проведя руками вниз по штанам, он прислонился к боку домика. — Не-а. Не могу. — Две сотни фунтов сплошных мышц, а боялся пауков?

Закатив глаза, я вошла под навес, стирая с лица тонкую паутину. Я взяла горшок, стоящий за кучей старых высохших поленьев и улыбнулась.

— Твою мать, — крикнула я, выбегая наружу с горшком. — Я разорвала мешок с паучьими яйцами.

Грей продолжал в оцепенении стоять у дома.

— Они у меня в волосах! — Я сбросила свою бейсболку и побежала к Грею. Он пронзительно завизжал и поднял ногу, чтобы остановить меня пинком. — Я прямо чувствую, как они ползают по всей моей голове.

Краснолицый и визжащий, Грей забежал за заднюю часть домика.

Я последовала за ним, изо всех сил стараясь сдержать смех, но, когда завернула за угол, встретилась со струей воды, бьющей мне в лицо.

— Какого чёрта?

— Опусти голову, — кричал Грей. Он сохранял между нами приличное расстояние, но держал перед собой шланг, прикрывая пальцем отверстие для усиления напора. — Сидни, опусти голову!

— Здесь нет сушилки, но я повесил твои вещи на перила первого этажа, — сказал Грей, открывая дверь ванной. — Отогреваешься?

Я стояла в самом крошечном душе, созданном человеком, пытаясь снова почувствовать свои пальцы ног.

— Пытаюсь, — ответила я, поглаживая руками свои плечи, покрытые мурашками. — Поверить не могу, что ты облил меня!

— Никогда больше не шути со мной о пауках, Зловещая, — предупредил он.

— Или что? — спросила я, схватив старый кусок мыла с проволочной полки для ванных принадлежностей.

Я услышала, как смыли туалет, и из душа брызнула ледяная вода. Громко завизжав, я швырнула мыло через край, надеясь попасть в Грея.

— Или то, — сказал он, смеясь.

Несколькими секундами позже дверь душа открылась, и обнажённый Грей протиснулся внутрь, держа кусок мыла. Я хотела на него злиться, правда хотела, но, как только его грудь врезалась в мою, тут же возбудилась. До того, как я успела что-то съязвить, он наклонился и поцеловал меня. Мягко и идеально.

— Позволь мне вымыть этих пауков из твоих волос. — Он намылил мыло и провёл руками по моим волосам. — Мне нравятся твои растрёпанные волосы. — Опустив руку, он остановился между моих ног. — Все твои волосы.

Я шлёпнула его по руке, и он засмеялся. Затем он начал водить пальцами между моих ног.

Бормоча что-то нечленораздельное, я прислонилась к стенке кабинки.

Грей ухмыльнулся и скользнул пальцем в меня, обрабатывая меня под нужным углом.

— Ты всё ещё злишься на меня? — Он скользнул другой рукой вниз по моему бедру.

— Да, — прошептала я. — Я очень зла.

Опустившись на колени, Грей раздвинул мои ноги, и скоро его голова оказалась зарытой между моих бёдер. Я протяжно застонала и схватилась за его голову сзади, пока он работал ртом вместе с этими волшебными пальцами квотербека. Мои колени начали слабеть, что Грей, видимо, заметил, потому что схватил меня за бедро, удерживая в устойчивом положении.

— Всё ещё злишься? — спросил он, откидывая голову, чтобы посмотреть на меня.

— Приближаюсь к тому, чтобы простить тебя, — ответила я, толкнув его голову обратно к себе.

Он рассмеялся и закинул мою ногу себе за плечо, вернувшись обратно к местечку между моих бёдер. Много времени не потребовалось. Вскоре я выкрикивала своё прощение на весь мир.

— Немного левее, — сказал Грей, дёргая головой вправо.

От хрустящей кукурузы, жарящейся на нашем пляжном костре, снопы искр улетали в ночное небо.

— Ты имеешь в виду мое право? — Я сдвинулась на несколько дюймов вправо, зарывшись пальцами ног глубже в сырой песок.

— Нет. Я имел в виду свое право. Твое лево.

Я сдвинулась на несколько дюймов обратно, усевшись прямо за костром. От костра моему лицу становилось жарко, и я провела пальцами по коже, охлаждая её.

— Опусти руки. — Он передвинул альбом для рисования повыше на коленях и стал рыться в коробке с красками. — Если продолжишь трогать лицо, это повлияет на результат.

— А я-то думала, что ты рисовал мою душу, — пошутила я, посылая ему игривую улыбку из-за костра.

— На свете нет столько чёрной краски, чтобы передать твою душу, Зловещая. — Грей хохотнул себе под нос. Он глянул на меня и успел заметить, что моя улыбка дрогнула. — Это была шутка.

— Знаю. — Я подвигала шеей, сбросив тяжесть оскорбления со своих плеч.

Мне не впервые приходилось слышать обвинения в том, что во мне нет ничего ценного и святого, особенно от Грея. Тогда, во время ужина, он был прав. Я защищалась. Стены дают безопасность. Стены дают гарантию того, что ваше сердце не разобьётся. Большую часть своей жизни я прожила, окружённая стенами, и впервые, когда позволила им упасть, это было с Греем. Я знала, что он шутил, но его слова ранили.

Он внимательно наблюдал за мной, пока делал длинные штрихи на бумаге.

— Если бы я рисовал твою душу, Сидни, она бы не поместилась на этом крошечном куске бумаги. И я бы никогда не использовал чёрный. Твоя душа сияющая. Она полна жизни. Хватит быть к себе такой строгой.

Я закатила глаза и прижала колени ближе к груди.

— Ты мне не веришь? — спросил Грей, опустив свой альбом. Он медленно обошёл костёр, оставляя на песке глубокие следы. — Сидни, ты замечательная.

Он остановился у меня за спиной и обнял меня за талию. Когда он вытянул свои ноги по обеим сторонам от моих, я прислонилась к его груди.

— Я грубая, Грей. Никто не считает меня замечательной. Они считают меня злобной. Я пугающая. Думают, что мне наплевать на чувства других людей. Они правы, знаешь ли.

— Чушь собачья, Портер. — Грей крепко обнял меня и поцеловал в макушку. — Люди просто не знают тебя. Они не знают, что ты бросишься в огонь и воду, лишь бы защитить Джека. Как сильно ты беспокоишься о своей соседке-инопланетянке. — Он засмеялся у моего уха, и я улыбнулась. — Как ты полна жизни, когда на сцене, создаёшь прекрасную музыку.

Я прикрыла глаза, позволяя его словам проникнуть в меня.

— Прекрасную музыку?

Грей сказал, что моя музыка была прекрасной.

— Да, прекрасная музыка, — тихо прошептал он мне на ухо. — Твоя музыка объединяет людей. Я видел это собственными глазами... Но если ты расскажешь Ченсу и Фернандо, обещаю, ты за это заплатишь. Они подумают, что я размяк, и расскажут другим парням. А потом я подвергнусь нападкам в душе с детскими светящимися палочками для вечеринок и пустышками.

Я усмехнулась и ткнула его локтем в твёрдую грудь.

— Я сохраню твою тайну, квотербек. Даже не думала раскрывать твой секрет. Рада слышать, что хотя бы кому-то нравится моя музыка.

— Она нравится многим людям. Заткнись, Зловещая.

— Я имела в виду людей, которые мне дороги.

Мама, например. Они никогда мной не гордилась, что бы я ни сделала.

— Вот чёрт. — Он вытянул шею, чтобы посмотреть на меня. — Я дорог тебе? — дразнил он меня. — Ты меня любишь, Сидни? Моя мальчишеская внешность и природный шарм заставили тебя прозреть? Я знал, что взял тебя измором. Хотя мне пришлось для этого изрядно попотеть.

Я немного напряглась, удивлённая тем, что он вставил слово «любовь» в предложение, но это был приятный сюрприз.

Любила ли я его улыбку и его тупые шутки? Любила ли я его маленькие секреты? Его нежные и крышесносные постельные приёмчики? Его любовь к искусству и игривость с его учениками?

Он спас Джека и Элисон. Он спас мой кошмарный день рождения и подарил мне, возможно, лучшую ночь в жизни. Итак, любила ли я Грея Питерса?

— Да, — ответила я, делая глубокий вдох. — Да, ты очень мне... дорог.

— Это хорошо, — прошептал он, притягивая мой подбородок к своему. — Потому что я ненавидел быть в этом в одиночку. — Запечатлев на моих губах целомудренный поцелуй, он потянул меня за руку. — Давай вернёмся в дом. — Он начал засыпать костёр песком. — Я устал. А ты? — Он улыбнулся мне и взял свои принадлежности для рисования.

— Да, тот душ и правда очень вымотал меня, — сказала я, подавляя зевоту. — Могу спать дни напролёт.

Грей в шутку нахмурился и схватил меня за руку.

— У меня для тебя сюрприз.

Глава 3 8

Я вёл Сидни по крошечному домику. Мебель не меняли с шестидесятых, когда мои дедушка и бабушка купили её. Я любил эту мебель. Всё, даже поношенный клетчатый диван, хранило родной запах. С этим местом у меня были связаны несколько самых лучших моих воспоминаний, и я был рад поделиться ими с Сидни.

В конце коридора со скрипучими деревянными половицами я открыл дверь спальни.

Глаза Сидни радостно вспыхнули, и она завизжала.

— Двухъярусные кровати! — Выпустив мою руку, она побежала к лестнице из сосны, ведущей к верхней кровати.

Отдёрнув покрывала, она охнула:

— Простыни со Звёздными войнами!

Я лёг на нижней кровати.

— Сегодня ты спишь одна, Сидни? — спросил я, снимая покрывало, под которым были мои подростковые простыни с Черепашками-ниндзя. — Это кровать моего брата Элиота. Остерегайся стоящих носков.

— Сегодня я сплю с Ханом Соло, — пошутила она, и, лежа на нижней полке, я пнул сосновые планки, державшие её матрас. Думаю, она заплатила за ту шутку.

Повернувшись на бок, я слушал, как она ворочалась надо мной. В конце концов, она свесила руку с края матраса и пошевелила ею у моего лица.

— Возьми меня за руку.

Потянувшись, я взял её за руку, нежно поглаживая кончики её пальцев.

— Не уверена, что люди должны спать вместе в одной постели, — сказала она.

Сидни опустила другую руку, и я сдвинулся на край кровати, чтобы взять обе её руки. Я восхищался её игривостью. Маленький ребёнок в теле взрослой женщины. Я любил это в Сидни больше всего. Она была полна жизни. Всем стоит быть такими свободными.

— Я люблю спать по диагонали, как, думаю, и большинство людей. Когда выйду замуж, у меня будут две королевского размера кровати в одной комнате, и я буду спать отдельно каждый день кроме воскресенья.

Я ухмыльнулся, когда её тонкие пальчики стали отчаянно цепляться за мою руку.

— А что по воскресеньям?

— Супружеские визиты, конечно же!

— А как же удвоенная нагрузка? — спросил я, тут же пожалев о том, что раскрыл рот.

Я вклинился в фантазию Сидни о замужестве. Если она ещё не была напугана, то сейчас она вырубит меня стоящими колом носками Эллиота и сбежит. Я прикрыл глаза в ожидании её реакции.

— Ну, ты следи за тем, чтобы не отрастало пузо, и посмотрим, как всё сложится. — Она спрыгнула вниз с кровати.

Я цеплялся за каждое слово, надеясь, что мысли, которые я посеял в голове Сидни, укоренятся там и дадут плоды. Но, глядя в её улыбающееся лицо, я знал, что осталось сделать ещё одну вещь – разрушить её снова.

— Можем поработать над этим пузом прямо сейчас, — прошептала она и сняла свою футболку.

Когда она забралась на мою кровать, я обнял её.

— Что ты сказала? — Она начала расстёгивать мои джинсы.

Это было неправильно.

Имею в виду, всё, что относилось к Сидни и ко мне, казалось правильным. Но это – то, что Сидни не знала правду, убивало меня. Я думал, что если увезу её подальше от колледжа, она всё забудет. А на самом деле, именно я пытался забыть. От каждого нежного прикосновения. От каждой милой вещи, которую она говорила, мой желудок скручивало в узлы.

Вчера я потерялся в моменте. Сидни тоже. Я так сильно хотел её, что не подумал обо всём хорошенько. Я не только её шантажировал, но и написал письмо, дающее ей надежду. Глубоко внутри я знал, что она, возможно, никогда не оправится от этого. Мог ли я её винить? В письме было полно пустых обещаний, от которых она почувствовала себя особенной и талантливой. Она такой и была. Но того, что я считал её особенной и талантливой не будет достаточно. Когда она узнает правду, между нами всё закончится, не успев начаться.

— Так ты поможешь мне или как? — Она прокладывала вдоль моего подбородка дорожку из крошечных поцелуев, пока возилась с пуговицей моих джинсов. Я отодвинул голову, и она села на мои бёдра, хмурясь. — Что не так?

Я не займусь с Сидни любовью снова, чтобы потом развернуться на сто восемьдесят градусов и сказать ей, что дурачил её неделями.

Она доверяла мне, а я все просрал.

— Ничего, — сказал я, симулируя зевоту. Я провёл ладонью сверху вниз по её руке и в конце взял её за руку. — Детка, сегодня я хочу просто обниматься. — Сидни встала, и я снял джинсы. — Последние два дня мы были ненасытными. Тебе нужен отдых, — пошутил я.

Она внимательно посмотрела на меня, но я потянул её к себе на кровать.

— Просто хочу, чтобы сегодня ты спала в моих объятиях.

Во время завтрака я тщательно продумывал свой план. К несчастью, результат всегда был одинаковым.

Я был покойником.

Я не мог рассказать ей здесь. Мама разозлится, если приедет и увидит покрытый пеплом клочок земли у пляжа, потому что Сидни сожжёт домик её отца.

За городом. Вот где я ей расскажу. По дороге в кампус.

Я решил, что если отвезу её в какой-нибудь лес, никто не услышит, как она будет орать.

Да ладно, я не собирался её убивать!

Я просто знал, что если она не сможет поймать такси или сесть на 143 автобус, ей придется всё выслушать. Подождите, деревья... камни... корни... Лучше отвезу её в открытое поле.

К тому времени как мы уехали с побережья, чувство вины, которое я испытывал, усилилось. Крошечная рука Сидни ни на секунду не выпускала мою, и я чувствовал капающий пот – липкое напоминание о том, что я был засранцем – всё сильнее проступающий на моих ладонях.

Сидни, — скажу я, — позволь мне сначала сказать, что я безумно влюблён в тебя. Настолько, что планировал твою гибель последние шесть недель. Я знаю, ладно? Я такой осёл... Да, я прощаю тебя за то, что разгромила мою машину... Я целиком и полностью согласен с тобой, детка. Давай больше никогда не будем говорить об этом… Затем мы поцелуемся и обнимемся, так ведь? Потому что любая нормальная девушка будет всецело прощающей, если её парень признается в хорошо продуманной стратегии, как разрушить её жизнь и заставить её страдать от ужасного унижения.

— Я знаю, о чём ты думаешь, — нежный голосок Сидни пробился в мои мысли о неизбежном кровопролитии. Она, наконец, остановилась на джазовой радиостанции и открыла окно, чтобы проветрить пропитанный виной воздух.

— Я, правда, думаю, что не знаешь. — Искоса посмотрев на неё, я свернул к ближайшему городскому парку.

— Ты думал о первом курсе, да? — Она повернулась ко мне с самой очаровательной улыбкой. — Я тоже думала об этом. — Упершись ногами в приборную панель, она глубже устроилась на кожаном пассажирском сидении. — Я чувствую себя глупо из-за того, что солгала тебе. Я не сказала, что ты был моим первым, потому что не хотела, чтобы тебе стало неловко, и ты пошёл на попятную.

— Ты подумала, что я променяю тебя на кого-то ещё? Думал, по мне было видно, что я никуда не собирался.

Мы заехали на парковку редко посещаемого национального парка. Он был посередине между побережьем и кампусом, и я хорошо знал местность. Конечно, на случай, если придётся быстро смываться отсюда.

— В этом парке есть хорошие маршруты, — сказал я, доставая с заднего сидения флисовую кофту.

Сидни улыбнулась и отстегнула свой ремень.

— Постой, — сказала она, порывшись в своей футболке. — Отлично, мой перцовый баллончик при мне. Кто знает, что там в лесу. Там могут водиться медведи.

Скрепя зубами, я вышел из машины. Как я мог забыть о грёбаном перцовом балкончике?

— Мне, вероятно, следует оставить записку. — Я начал рыться в своей сумке. — Смотрители парка хотят знать, когда люди идут здесь в поход. Ну, ты понимаешь, кто они и когда начали маршрут. — И чтобы они смогли найти моё тело, когда Зловещая оглушит меня перцовым баллончиком и столкнёт со скалы.

Чёрт. На этом маршруте есть обрыв, она может инсценировать всё так, что будет выглядеть как несчастный случай. Я написал краткую записку, упомянув, что все несчастные случаи, имеющие отношение к скалам, это на самом деле не несчастные случаи и их нужно тщательно расследовать, и засунул её под дворник.

— Вот, давай я оставлю номер своего телефона. — Сидни подошла к записке, но я покачал головой.

— Я уже оставил там оба наших номера, красотка. Не утруждай этим свою прекрасную головку.

— Прекрасную головку? — Сделав круглые глаза, она вскинула голову, говоря мне, что её это не развлекло. — Мне не нравится, когда ты начинаешь сыпать комплиментами, Грей. От этого я нервничаю. А у меня есть причина нервничать?

— Не-а, конечно нет. — Я схватил её за руку и потянул к началу маршрута. — Теперь расскажи мне, почему ты выбрала Грея Питерса, чтобы потерять с ним девственность?

— Ну, во-первых, мне понравилось, что ты не говорил о себе в третьем лице, как большинство качков, — сказала она, качая головой.

— Извини, скажи, почему ты выбрала меня.

— Потому что ты был честен.

Я посмотрел на вершины хвойных деревьев, ожидая, что Бог сбросит ветку на мой толстый череп.

Я честный.

Я честно был в двух секундах от того, чтобы наделать прямо в штаны. Сидни считала меня хорошим человеком и возненавидит, когда правда всплывёт наружу. Что и случится, как только мы найдем безопасное место на поляне, где мы сможем сразиться с ней, и где я первым делом смогу отнять её перцовый баллончик.

— Это Ангел смерти, — прокомментировала Сидни, указывая на скопление высоких белых грибов на стволе ели. — Они убьют тебя. Ага, смерть наступит из-за отказа печени в срок от шести до десяти суток после употребления. — Она повернулась ко мне лицом, идя спиной по тропе. — Мне известны все ядовитые грибы в лесу. Папа научил меня и Джека. Первые симптомы – диарея и рвота. Потом бредовое состояние и припадки. Потом впадаешь в кому и умираешь, — сказала она с ослепительной улыбкой.

Я добавил зону, свободную от грибов, к быстро растущему списку того, что не должно быть в зоне доступа, когда сообщу новости Сидни.

Глава 39

Грей продел пальцы в петлю ремня моих штанов и притянул меня к себе. Обняв меня за плечи, он прошептал мне на ухо:

— Сидни, я привёл тебя сюда, чтобы кое-что сказать.

Любовь.

Он собирался признаться мне в любви. Но что было ещё более нереально, я думала, что была готова сказать ему то же самое в ответ. Мой друг, но и мой товарищ, а теперь единственный человек, которого я хотела видеть рядом по ночам.

Он заставлял меня смеяться. Он заставлял меня усомниться во всем, что думала и знала о людях – особенно о нём. Он был добрым, забавным и ужасным танцором, но он был настоящим, и я думала, что любила его. Так сильно, что, возможно, даже посещу футбольную игру. Нет, не настолько сильно, но очень близко к этому.

Я повернулась к нему лицом, и он опустил глаза на грязную землю леса, пиная открытый корень дерева.

— На знаке говорится, что через полмили будет обрыв. — Я подпрыгивала рядом с ним, пытаясь успокоить нервы. — Может, нам подождать и поговорить там?

— Нет, — быстро ответил Грей, вытирая ладони о свою куртку.

Боже, он так нервничал. Я знала, что будет дальше. Он почти сказал это вчера на ужине и прошлой ночью на пляже. Едва ли в состоянии спать, я всю ночь думала об этом – я любила Грея.

— Я знаю, Грей.

— Знаешь? — Он поднял взгляд на меня, на его лице отразилось облегчение, вернув его щекам их нормальный оливковый оттенок. — О, слава Богу, Сидни.

Он раскрыл свои объятия, и я поспешила в них.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала я ему в грудь, и он отодвинул меня, чтобы смотреть мне в лицо. Его глаза блестели, слезились от эмоций. Он собирался сказать мне эти же слова в ответ.

— Сидни, я...

— Вы, ребята, должны уйти. — Смотритель парка, одетый в зелёную униформу, появился позади Грея, и мы оба подпрыгнули. — Маршрут закрыт на сезон для ремонта. Там, впереди, наверху оползень. — Он вытащил лист бумаги из нагрудного кармана. — Я пришёл осмотреть место у скалы, потому что в записке сказано...

Грей вырвал из его руки записку и сунул в свой карман.

— Мы знаем, о чём там говорится, — прошипел он, схватив меня за руку. — Мы уходим. Не заметили знак.

— Я видела, — признала я. — Но следовать правилам не в моем стиле.

Смотритель нахмурился и мотнул головой в сторону начала маршрута.

— Если не следовать правилам, вы можете пострадать.

Грей едва ли разговаривал всю дорогу домой. Я была уверена, что он чувствовал то же самое, что и я, но что-то было не так, и я не могла понять, что именно. Когда я спросила, он просто поднял наши переплетённые руки и положил их себе на колено.

— Что ты хотел мне ответить там, в парке? — спросила я, стараясь не звучать как неуверенная в себе девушка, но именно такой я и была. Мне не нравилось это чувство. Я чувствовала себя открытой и уязвимой. Грей знал о моих чувствах и не сказал ничего в ответ. — Чёрт, я не должна была говорить тех слов.

Выронив его руку, я положила свою обратно себе на колено.

— Нет, Сидни, — сказал он, когда мы въехали в кампус. — То, что ты сказала... было прекрасно. Это было здорово. Я просто не мог сказать то же в отв...

— Почему? — умышленно прервала я, обрывая его слова.

Они были бы смущающими и болезненными, и я тут же пожалела, что открылась. Хоть наши жизни и пересекались последние шесть недель, для такого чувства как любовь было ещё слишком рано. О чём я думала?

Он тяжело вздохнул.

— Не потому, что я этого не чувствую. — Он остановил машину перед моей общагой. — Я должен поговорить с тобой после всей той ерунды, которой ты должна заняться сегодня. Пожалуйста, приходи к моему дому.

— Грей, я не пони...

Грей схватил меня за подбородок и притянул для долгого отчаянного поцелуя. Этот поцелуй был достоин романтического фильма, и я не могла оторваться от Грея. Он тоже не мог, но когда притянул меня ближе, я увидела время на приборной панели.

— Чёрт. Уже полпятого. Я опаздываю. — Вырвавшись из его объятий, я открыла пассажирскую дверь. — Я закончу в десять тридцать, — сказала я, и он выдал мне угрюмую полуулыбку. Я бы с удовольствием подвергла эту улыбку тщательному анализу, если бы не опаздывала на выпуск Сандэй Лэйн.

Я перепрыгивала через ступеньку, спеша в свою комнату. Когда вошла и закрыла дверь, в крошечной комнате было темно, и я шарила рукой по стене, пытаясь нащупать выключатель.

Подождите... Я знаю, он где-то здесь... Всё, что я нащупала, было похоже на клейкую ленту, удерживающую выключатель в положении вниз.

— Привет, — раздался в темноте тонкий безэмоциональный голос, из-за которого моё сердце резко ударилось о грудную клетку. — Очень мило с твоей стороны присоединиться к нам, — сказал голос, а потом в течение, по крайней мере, десяти секунд были слышны попытки что-то включить, а потом ряд проклятий «Чёрт побери!».

После последнего щелчка тусклый свет заполнил комнату. Высокая, в маске лыжника фигура, одетая в чёрное трико, стояла на моём стуле у стола, опустив руку от источника света.

Как ни странно, свет исходил от моей короткой, маленькой настольной лампы, работающей от батареек, которая теперь каким-то образом свисала с потолочного светильника. Шнур от утюжка для завивки волос Элисон был обернут вокруг основания лампы, и она свисала с потолка, словно мы были в полицейской комнате для допросов.

С секунду повосхищавшись креативностью моего злоумышленника, я выхватила свой перцовый баллончик.

— Нет. — Пронзительный крик Элисон раздался из-под лыжной маски. — Не надо. Мне нельзя быть с красными глазами во время фотосессии для ежегодника первого курса. — Она сняла маску через голову, и золотистые кудряшки рассыпались по её худым плечам. Спрыгнув со стула, она села на него.

— Элисон? Почему ты просто не включила верхний свет? — Оглядевшись по сторонам, я увидела, что она была здесь одна. — Кто такие мы?

— Что? — спросила Элисон, перекидывая одну стройную ногу поверх другой.

— Ты сказала «Мило с твоей стороны присоединиться к нам».

— А. — Она пнула ко мне пустой стул. — Так всегда говорят в фильмах. — Элисон указала пальцем на стул. — Сядь.

Я знала, что будет дальше. Она накинется на меня.

Элисон узнала мой секрет, и скоро Барби Ниндзя выбьет из меня всё дерьмо.

— Я не такая, как ты, — сказала она, каждое её слово сочилось кислотой. — Не такая, как ты, Сидни, у меня есть душа. Я хороший человек. — Она указала пальцем себе в грудь и наклонилась вперед. — В моей частной средней школе за меня проголосовали как за человека, который с большей доли вероятности попадёт на небеса.

— Элис...

— Заткнись, — огрызнулась она, схватив стопку бумаг с моего стола. — В этот раз ты определённо сама вырыла себе яму. Я почти довела дело до конца. — Она соединила большой и указательный пальцы, показывая мне немного пространства между ними. — Я была настолько близка, — сказала она с шипением.

— Близка к чему?

Она бросила лист ко мне, но он драматично взлетел в воздух и приземлился позади неё. Она снова бросила, и в этот раз лист грациозно приземлился мне под кровать. В конце концов, она наклонилась и дала мне лист третий раз.

— Вот, держи.

САНДЭЙ ЛЭЙН – ЭТО СИДНИ ПОРТЕР было написано сверху. Хм, очень прямо и по делу. Там была фотография меня, лежащей у бассейна в солнцезащитных очках и бикини и претворяющейся, что хватаю за задницу мальчика-официанта, пока он того не видел.

— Откуда ты взяла эту фотографию? — Она была сделана два года назад во время поездки в Доминикану с моей подругой Люси.

— Фейсбук. Никому не скрыться от Фейсбука. Это божий список проказников и хороших детей, а ты, Сидни Портер, была очень-очень плохой девочкой.

Глава 40

То и дело меряя спальню шагами и каждую минуту проверяя телефон, я медленно сходил с ума. Передача Сидни была записана заранее. Я знал это потому, что слышал раньше эту же обличительную речь о сомнительном качестве еды быстрого питания в кафетерии. Сидни поставила под сомнение подлинность мяса. Она предположила, что популяция диких кошек кампуса удобно сократилась в то же самое время, когда сэндвичи вошли в меню Нортерна.

Поэтому, что она делала всё это время? И правда ли я хотел это знать?

Было около одиннадцати, когда её пикап заехал на подъездную аллею. Когда я услышал, как она выключила двигатель, тревога и облегчение затопили мой уже скручивающийся в узлы желудок, но, в основном, это был страх.

Вот и оно.

Я собирался рассказать Сидни правду и потерять её навсегда. Или я собирался рассказать Сидни правду и, вероятно, потерять её навсегда. В общем, вы бы сказали, что я влип.

Страх победил облегчение, когда злые шаги раздались по коридору. Затем также быстро как возникли, шаги затихли прямо перед моей дверью.

Раздался едва слышный стук по дубовой двери, и я подпрыгнул.

— Грей? — Успокаивающий голос Сидни заползал под дверь как отравляющий газ. — Детка, открывай. Это Сидни.

Она назвала меня «деткой»? Это была ловушка. Все мужчины знают женские ловушки, и Сидни в эту самую минуту ставила капкан.

— Сидни, я могу объяснить, — сказал я, закрывая дверь на замок и проверяя его прочность. — Ты злишься?

— С чего бы мне злиться? — её медовый голосок имел налёт горечи. — В коридоре мне становится холодно. Я одета только в нижнее белье. Готова поспорить, в комнате Ченса тепло.

Я положил руку на дверную ручку, но отдернул её, словно та была в огне.

Ловушка, Грей.

— Сидни, прошу тебя.

— Прошу что? — её голос превратился в рёв сирены, практически сносящий дверь с петель.

— Я могу все объяснить.

Она подсунула лист бумаги под дверь, и я ногой подвинул его к себе. Довольный, что внутри не оказалось первоклассного белого порошка, я поднял бумагу.

Сид, отлично сегодня провела время. Полностью согласна со всем, что ты говорила. Джейкоб подходит Белле больше, чем Эдвард. Не беспокойся. Я никому не скажу, что ты читала эту книгу. Нет необходимости в угрозах.

В любом случае, у моего телефона сдохла батарейка. Джек отвезёт меня домой. Ты моя лучшая подруга. Я так сильно тебя люблю. Ты словно крутая старшая тётка, которой у меня никогда не было.

Обнимаю и целую ~ Элли (после следовал ряд ассиметричных криво нарисованных сердечек).

— Записка от Элисон? — Бумага показалась знакомой, и, когда я рассмотрел её порванный край, понял, что она из моего альбома для рисования.

Грёбаный трындец.

— Перевер-р-рни её.

Перевернув, я увидел свой почерк. Потом я увидел свои слова. Потом свои предложения. Затем жизнь промелькнула у меня перед глазами. Это были мои подробные записи о Сандэй Лэйн.

Резко открыв дверь, я затащил Сидни внутрь до того, как она успела дать мне по морде. Что она точно собиралась сделать, потому что её кулак уже был нацелен на мой левый глаз.

— Остановись.

Она ударила ладонями по моей груди.

— Ты заставил меня надеть костюм Железного человека, — сказала она сквозь сжатые зубы.

На секунду я застыл. Это всё, что я мог сделать, чтобы не рассмеяться прямо в её прелестное сморщенное личико... Которое теперь становилось красным... а вот сейчас багровым...

— Сидни, мне жаль. Я не собирался признаваться тебе в любви. Я собирался рассказать тебе об этом, клянусь. — Вперёд, давай, ляпни ещё какую-нибудь глупость.

Святые небеса, есть ли цвет, темнее багрового? Точно, голубой.

Лицо Сидни посинело, и, опустив руки по швам, я прикрыл глаза.

Дай мне пощечину. Ударь меня. Делай всё, что захочешь. Я хотел, чтобы она выпустила это из себя, но ничего не произошло.

Когда я открыл глаза, она сидела на моей кровати, по её лицу текли слёзы.

— Чёрт, Сидни. — Я поспешил к ней, но держался на безопасном расстоянии. — Прошу, мне так жаль. Я был зол из-за машины, и всё просто завертелось, но я не хотел, чтобы всё зашло так далеко. Мы играли в испорченную игру.

— Мне даже некогда злиться на тебя, Питерс.

Я подвинулся, чтобы погладить её по спине, но она отпрянула от меня.

— Я меня есть более важные проблемы – моя личность скоро всплывет наружу.

— Нет, не всплывёт. Элисон не скажет ни слова.

— Не Элисон, ты, идиот, Кэтрин Десонна. Та худощавая стерва. Она знает обо мне, и это твоя вина.

— Кэтрин?

— Да, и я не могу остановить её. — Простонала она, когда новый поток слёз хлынул по её щекам. — Это всё? — спросила она, выхватив записку из моей руки. — Это всё, Грей?

Мне пришлось моргнуть несколько раз. Было ли это возможно? Сидни меня прощала?

— Ты простишь меня? — Сев рядом с ней на кровати, я провёл ладонями у себя под глазами. Я не мог поверить, что она не разносила мою комнату, крича мне в лицо и режа мои занавески ножом.

Промокнув рукой глаза, Сидни всем телом развернулась ко мне.

— Просто скажи мне, что играл со мной несколько недель... гонял меня по кампусу... пытался украсть девственность Джека? Это всё?

— Ты не злишься?

— Нет, я, твою мать, в ярости. — Она сузила глаза до узких щелочек. — Элисон пришлось вырвать ножницы из моих рук. У меня был серьёзный продуманный план прийти сюда и отрезать твой чле... — Она замолчала, глядя прямо на мою промежность. — В любом случае, Элисон сказала, что я была ужасным человеком, — произнесла она, уронив голову на руки. — Она напомнила мне обо всех ужасных вещах, которые я делала людям, включая тебя, и она права.

— Нет, Сидни.

— Она простила меня, — прошептала она в свои ладони. — Элисон простила меня за то, что звала её Неглубокой лужей. Она сказала, что иногда люди говорят или делают то, что не имеют в виду, и она простит меня, только если я отложу ножницы и приду сюда простить тебя. — Взяв мою подушку, она вытерла ею своё мокрое лицо. — Элисон сказала... Ну, она думает, что я и правда тебе не безразлична.

Опустившись перед ней на колени, я провел руками по её бёдрам.

— Слово «не безразлична» даже примерно не описывает то, что я чувствую к тебе, Сидни. — Я взял её руку и слегка поцеловал её ладонь. — Я никогда за всю свою жизнь так не боялся потерять что-то или кого-то, как за эти прошедшие недели.

Сидни засмеялась сквозь слёзы и взяла мою другую руку в свои.

— Я могу простить тебя, но тебе придётся пообещать, что наша игра окончена.

Я раскрыл руки, и Сидни скользнула в мои объятия, хныча в мою толстовку.

Она прощала меня, но не за все. Худшая часть все ещё была впереди.

— Не оставляй меня, — прошептал я. Убрав волосы с её шеи, я провёл пальцами по её татуировке. Запоминая её кончиками пальцев. Татуировка принадлежала идеальной остроумной дерзкой девчонке. Девчонке, которая больше не будет моей, чтобы подшучивать над ней.

— Я написал то письмо на радиостанцию, — сказал я, и она застыла в моих объятиях. — Нет никакого предложения стажировки. Нет ничего, Сидни.

Медленно, она поднялась с моих колен, и я подготовился к её ярости, но встретил мертвенную тишину. Она не сказала ничего, но ей и не требовалось, потому что всё говорили её глаза.

Они были настолько полны яда, что я мог ощутить его болезненное жжение в своих собственных. Вскоре я стал моргать, глядя в потолок, делая короткие неглубокие вдохи. — Сидни, прош...

— Не надо, — прошептала она с рыданием. Схватившись за грудь, она издала страдальческие звуки и зарыдала с удвоенной силой, лёжа на боку. — Ты знаешь, как я была счастлива? — её голос был хриплым от эмоций, и я был слишком труслив, чтобы посмотреть на неё. — Я рассказала своей маме, и она ответила, «Возможно, я ошиблась. Возможно, ты талантлива, Сидни».

Она перевернулась на колени и подняла голову, её щёки опухли, и было невозможно отвести от неё взгляд.

— Это самое приятное, что она говорила мне за многие годы. — Затем она скользнула щекой вдоль моей, и я мог почувствовать её дыхание у своего уха. — Этому нет прощения, — прошептала она, и я прикрыл глаза. — Ты заслуживаешь только самого худшего, Питерс, и, надеюсь, получишь по заслугам.

Глава 41

Кто бы ни сказал: «Палками и камнями можно поломать мне кости, но слова мне боли никогда не причинят», был грёбаным лжецом.

Во времена учёбы в начальной школе, я написала трогательный рэп для любви всей своей жизни, Джейкоба Дениса, и исполнила его перед учениками своего пятого класса. Неделю до этого я лежала, завернувшись в одеяла с температурой выше тридцати девяти и влюбленностью, размером с Сибирь (которая, к вашему сведению, в полтора раза больше США). В своем бредовом состоянии я наткнулась на волшебную телевизионную программу – «Принц из Беверли-Хиллз».

После семи эпизодов остаток дня я провела, заливая потом свою ночнушку и занимаясь битбоксингом. Каким-то образом я убедила себя, что мои навыки рэпа соперничали с навыками молодого Уилла Смитта.

Джейкоб Денис с этим не согласился.

На перемене Джейкоб погнался за мной по опилкам, неся на палке собачью какашку. Я спаслась от него, забравшись на верх шведской стенки, а все дети присоединились к веселью. Вскоре мне в след бросали не только собачьи фекалии, но и ужасные мерзкие слова, которые ранили до мозга костей. Я больше не признавалась в своих чувствах к парню. До Грея Питерса, и слова – особенно его – причиняли боль.

— Что? Что за чёрт? — Я резко распахнула глаза и посмотрела вниз. За талию меня обнимали чьи-то руки, я спала на куче розового, а аромат яблок был повсюду. В моём ухе раздалось тихое ржание, напоминавшее звук, который издаёт лошадь, заметившая морковку; я повернула голову. — Элисон?

Элисон открыла глаза и подарила мне ленивую улыбку.

— Доброе утро, красавица.

Скинув с себя её руки, я села на кровати.

— Элисон, что ты делаешь в моей постели?

Она потёрла глаза и зевнула.

— Я слышала, как прошлой ночью ты плакала во сне, поэтому запрыгнула в кровать рядом с тобой. Поначалу ты боролась со мной. Бормоча что-то вроде: «Руки прочь, микрочлен», но потом прижалась ко мне и отправилась в Царство снов.

Соскользнув с кровати, Элисон потянула вниз свой откровенный топик.

Я хотела её отчитать, но она простила меня вчера, поэтому я проглотила свою тираду.

И она была права. Я была разбита.

Уехав из дома Грея, я немного покаталась, слушая плохие баллады восьмидесятых о расставании, и съела три чизбургера из кафе для автомобилистов, пока рыдала в свою картошку фри.

— Ням. — Элисон наклонилась и схватила с пола наполовину съеденный чизбургер. — Углеводы хорошо есть с утра, — сказала она с полными, как у бурундука, щеками, пожирая мои объедки. — Тогда будет целый день на то, чтобы их сжечь. — Напрягши свой тощий бицепс, она села на кровать рядом со мной.

Вчера, рассказала мне Элисон, Кэтрин была в ярости, когда мы заявились на вечеринку Грея. Она фактически угрожала Элисон вышвырнуть её из Каппы Дельты. Естественно, разъярённая Элисон отдала записку, думая, что это поможет её ситуации, но не помогло.

Кэтрин приказала ей забыть всё, что связано с фамилией Портер, включая Джека. Дальше хуже, она приказала Элисон к понедельнику публично разоблачить Сандэй Лэйн или рискнуть своей мечтой остаться в Каппе.

— Я думала, ты оставалась в сообществе?

— К чёрту Каппу Дельту, — ответила Элисон, разбрасывая по полу помятую бумагу. — Я устала от того, что мной помыкают, и я устала от Кэтрин.

— Элисон, мне нужно время, чтобы разработать план. Сегодня Кэтрин разоблачит меня, потому что ты не показалась там прошлым вечером. — Я начала паниковать, думая о том, что теперь у меня было ещё меньше времени на подготовку.

Элисон повернулась со злой улыбкой на губах.

— О, прошлым вечером я приходила в сообщество. — Она с намёком постучала по своему животу. — После нашего ужина для новичков, я взяла из кладовки три банки консервированной фасоли и размазала её по всей ванной.

— Что? Элисон, это отвратительно.

Она кивнула.

— А потом я застонала, находясь там внутри, а когда Дафна Андерсон подошла, она открыла дверь и закричала: «Боже, она засрала всю ванну». Кэтрин так разозлилась, что вышвырнула меня оттуда и заблокировала вход в туалет.

Элисон скрестила руки, щеголяя самодовольной улыбкой.

— Но до того как я ушла, Кэтрин сказала: «Сделай это до среды, Лужа, или ты вылетишь».

Проведя ладонями по своему опухшему лицу, я рассмеялась, когда мои руки упали на колени.

— Элисон Мейерс, ты ради меня симулировала приступ диареи? Это самая вызывающая беспокойство и милая вещь, которую кто-либо когда-либо делал ради меня. — Я обняла её.

— И, благодаря мне, у тебя теперь есть ещё два дня, — сказала она, приподняв тонкую бровь. — А теперь, что произошло с Греем?

Не успела я что-либо ответить, как раздался стук в дверь, и я схватила покрывало, накрывшись им с головой.

— Если это Питерс, не рассказывай ему о БОМБЕ В ЕГО МАШИНЕ, — прокричала я сквозь хлопковое одеяло.

Я слышала, как Элисон скользнула к двери, а потом услышала звуки неистового чмоканья.

Джек.

— Я скучала по тебе, медвежонок, — завизжала Элисон, а я старалась через уши затолкать пальцы себе в мозг.

— Знаю, сладенькая. Я тоже скучал по тебе. Где Сидни?

Сильные руки сорвали с меня одеяло, и Джек навис над моим лицом.

— Я знаю, Сидни, — сказал он, сидя на краю моей кровати. — Грей звонил мне прошлой ночью. Он рассказал мне о Сандэй Лэйн.

Я ощутила новую волну гнева.

— Рассказал?

— Мне только жаль Ченса, — сказал он со вздохом. — Просто некоторые люди хотят быть уверены, что влюблены, прежде чем займутся сексом. — Он взглянул на Элисон, и она покраснела.

— Что?

— Кареглазый девственник. — Он засмеялся себе под нос. — Грей сказал, Ченс был очень расстроен, но теперь он в порядке. Но Грей, Грей в отчаянии. Похоже, ты ужасно с ним обошлась. Ты можешь просто простить его?

— Всё сложно, — застонала я, и Джек соскользнул назад на кровати. — И всё кончено, поэтому мы не будем больше это обсуждать.

Джек поднял руки в знак капитуляции.

— Ладно, ладно. Просто подумал, что занесу билет на завтрашнюю игру.

— Я не пойду на игру. — Я снова рухнула на подушку и подняла покрывало. — Ни за, чёрт возьми, что. Кроме того, мама же в городе, да? Вчера вечером она писала мне, что приедет сегодня утром. Это будет первая игра, которую она посмотрит. Отдай билет ей.

Джек вздохнул.

— Билет был для неё. Сегодня утром она позвонила и сказала, что вместо игры хотела заняться шопингом и, возможно, где-то потусоваться после, но она, скорее всего, устанет, поэтому увидится с нами утром за поздним завтраком. — Его голос затих от едва различимой боли, заметить которую мог лишь член семьи Портер.

Марго Портер всегда была эгоистичной, и даже если Джек делал вид, что его это не волновало, это было не так.

— Там будут матери всех игроков, Сидни. — Он опустил взгляд, его глаза покраснели. — Хотя меня это не удивляет. Мама никогда не любила футбол, поэтому я не хочу подвергать её этому испытанию.

Мне хотелось встряхнуть Джека за то, что находил маме оправдания. Она не любила футбол, это правда, но она должна была любить своего сына. Она должна была находиться там, крича и хлопая вместе с другими матерями, хвастаясь Джеком, величайшим полузащитником, которого когда-либо видел Нортерн.

— Дай мне билет. — Я протянула руку. — Я иду.

Стадион был чем-то из моих худших ночных кошмаров. Там были тысячи фанатов Нортерна, одетые в одежду с номером любимого игрока. Стоило мне повернуться, я тут же натыкалась на двадцать четвёртый номер, принадлежавший Грею Питерсу. Место, указанное в билете, который дал мне Джек, располагалось в специальной части, отведённой для семей игроков, поэтому у меня, по крайней, мере были хоть какие-то ориентиры, когда я пробиралась через море голубого и серого.

Двигаясь по двенадцатому коридору, я нашла проход B и посмотрела вниз на длинный ряд сидений. Место было отличное, рядом с центром поля. Я буду под надёжной защитой домохозяек Бетти, и, как бонус, может быть, кто-нибудь принесёт домашнее печенье.

— Привет тебе, — поздоровалась со мной блондинка за пятьдесят, когда я села рядом с ней. — Готова к большой игре?

Я кивнула, отвлекшись на её большие серьги из янтаря (ладно, впервые в жизни уроки геологии мне пригодились).

— Ты выглядишь слишком молодо для мамы игрока, — пошутила она, и я улыбнулась в ответ на её тёплую улыбку. — Кто твой парень?

— Мой парень? — Спросила я, застыв на холодном пластиковом стуле стадиона. — Джек Портер – мой брат.

— Джек Портер, — закричала она, схватив меня за предплечье. — Мой сынок Грей присматривал за этим мальчиком.

Я посмотрела на её свитер с кружевным воротником и на шелкографическую фотографию мальчика в подгузниках, бросающего футбольный мяч. Замечательно.

— Ты, должно быть, Сидни?

Я начала безудержно кашлять, и мама Грея похлопала меня по спине. Потом она достала воду из сумки.

— Быстро выпей это. Они дерут тут по три доллара за бутылку! Возмутительно, если тебе интересно моё мнение, и подумай обо всей этой бессмысленной трате пластмассы.

Приняв у неё напиток, я сделала длинный глоток.

— Откуда вы знаете моё имя?

Она засмеялась, а её огромные серёжки бились о её шею.

— О, милая, Грей мне постоянно о тебе рассказывал. Он в восторге от тебя. Обычно он не обсуждает со мной девочек, поэтому я решила, что ты особенная.

Я отдала ей бутылку, и она сделала глоток.

— Я пользовалась одной и той же бутылкой пять лет. Ты бы ни за что не догадалась. — Она подмигнула. Посмотрев вдоль прохода, она разразилась бранью: — Ох, вот и он.

Высокий пухлый мужчина, одетый в куртку «Питтсбург Стилерз», подошёл к перилам около нас.

— Делла, сегодня ты выглядишь чудесно, как и всегда. — У него был вкрадчивый голос. Как у змеи, которая ползла по высокой траве. И мы с Деллой обе дискомфортно заёрзали на своих местах.

— Сегодня утром говорил с твоим парнем. — Он продолжил, протянув Делле визитку. — Он заинтересован в раннем драфте, а мы заинтересованы в нём. Его статистика...

— Что такое ранний драфт? — Прервала я его. Мой желудок внезапно сжался, а глаза начали слезиться (должно быть, аллергия). — То есть я никогда раньше не слышала об этом термине.

Мужчина с досадой посмотрел на меня, но все же ответил:

— Это когда игрок отказывается от оставшихся годов учёбы в колледже и переходит в НФЛ, милая. — Он повернулся лицом к Делле. — И Грей так же хорош, как... У него есть мой номер, Делла, и в этот раз ему самому не терпится. — Постучав по своей чёрной бейсболке, он развернулся и пошел по проходу.

— Отвратительный мужчина, — пробормотала Делла себе под нос. — Этот скаут ходит за ним по пятам с первого курса.

Моё разбитое сердце каким-то образом склеилось обратно только для того, чтобы подразнить меня перед тем как на него вновь обрушилась наковальня. Кусочки были повсюду, и я подняла взгляд к фонарям, освещавшим стадион, смаргивая редкие слёзы. Грей уезжает?

— Милая, не расстраивайся, — прошептала мягким голосом Делла мне на ухо и по-матерински приобняла меня. — Этот мужчина горазд только болтать. Мы всё уладим.

Я покачала головой.

— Нечего улаживать. Грей может делать всё, что ему вздумается.

Глава 42

Сегодня я не присутствовал на поле. На мне была форма, но мыслями я был далеко.

Так было до момента, пока я не взглянул на трибуны и не увидел маму, болтающую с Сидни. Я молился, чтобы мама украдкой потёрла девушку магическим кристаллом, когда та отвернётся и, может быть, к концу игры я получу от неё сообщение.

Ничего.

Ничего, кроме пустоты в груди, где раньше находилось моё сердце.

Когда прошлой ночью Сидни выскочила из моей комнаты, я мог только лежать на кровати, зарывшись лицом в подушку, которую она использовала в качестве носового платка. Я подумывал о том, чтобы написать ей сообщение, но что я мог сказать? Я видел её взгляд прошлой ночью. Я подорвал её доверие к себе. Она призналась мне в любви, а я облил всё это дерьмом.

— Успокойся, Питерс, — ругался Ченс. — Ты пьёшь так, словно завтра никогда не наступит. — Он просматривал свои сообщения, тихо посмеиваясь. — Завтра вечеринка дома у Эккольса. У него ночует мама, а то бы он устроил вечеринку сегодня. Было бы неплохо, потому что в понедельник нет занятий.

Я кивнул, глядя на телевизор, поглощённый рекламным роликом, в котором продавали электрические банные полотенца.

— Нам нужны такие, — пробормотал я, и Ченс перевёл взгляд на экран. — Ненавижу холодные полотенца.

Схватив пульт, Ченс выключил телевизор.

— Фе-е-ерна-а-а-ндо-о-о, — гаркнул он в коридор. — Прими душ. Мы все идём проветриться. Питерсу нужно с кем-нибудь переспать.

— Подвинься, чёрт тебя дери, — ворчал я на Фернандо. Мы втроём вплотную друг к другу сидели на переднем сиденье пикапа Ченса. — И ты принял душ? Боже, ты воняешь.

— Я помылся. Просто не использовал мыло, — ответил Фернандо, подняв бровь. — Мой естественный запах – часть моей тактики защиты на поле. Одно дуновение, и они падают к моим ногам.

— Это часть твоей защиты и от цыпочек тоже, ты, идиот. — Ченс закатил глаза, когда мы отъехали от дома. — Неудивительно, что ты девственник.

— По крайней мере, не я Кареглазый девственник, — смеясь возразил Фернандо, а Ченс мрачно зыркнул на меня.

Я попросил Ченса заявить, что это он был Кареглазым девственником, чтобы Джек не узнал правду. Джек бы никогда не простил Сидни, если бы узнал, что она говорила о нём. Впервые Ченс поступил как настоящий мужик. И теперь я был его крупным должником, что значило, я должен был в любой момент бросить всё, чем бы ни занимался, чтобы играть в Call of Duty по первому его требованию.

— Заткнись, — застонал Ченс. — Питерс, куда мы поедем? Сегодня ты выбираешь. Самый быстрый способ забыть кого-то – забраться под кого-то другого, верно? — Ченс задвигал бровями, а я привалился к окну.

— «Спейсрум»? — пошутил Фернандо, и я ударил его локтем в живот.

— Куда угодно, только не в «Спейсрум». Мне не обязательно смотреть на то, как Сидни флиртует с Ником всю ночь напролёт.

От одной только этой мысли у меня начинало крутить желудок. Его руки на её руках. Его отвратительный рот на её рте. Я бы, вероятней всего, сорвался, если бы пришлось стать тому свидетелем.

— Мы больше никогда туда не пойдем, — заявил я со всей убежденностью.

— Шарбас и Сидни, хм, — сказал Фернандо, задумавшись. — Думаю, в этом есть смысл. На первом курсе у них был секс.

Я сурово посмотрел на него.

— О чём, твою мать, ты говоришь?

Фернандо проигнорировал угрозу в моём голосе и продолжил:

— Ага, я думал, ты знал. Это было в твоей комнате, тупица. Вспомнил? Это был день Картофельных оладий и Копчёного на яблоневых дровах бекона.

Один из многочисленных бесполезных талантов Фернандо – связывать еду в кафетерии с важными, которые следовало бы упомянуть годы спустя, моментами.

Я постарался держать себя в руках, но почувствовал, как сжалось горло, и заставил себя проглотить поднимающуюся ярость.

— Продолжай.

Ченс заметил мои сжатые кулаки, но Фернандо откинул голову назад и поднял взгляд на крышу пикапа, не обращая на это внимания.

— Ну, это было ночью после той вечеринки в общаге. Той, на которой была Сидни... два года назад.

Он дожидался моего ответа.

— Да, Фернандо, — ответил я сквозь сжатые зубы. Если бы он не отвечал за мою жизнь на поле, я бы убил его прямо на месте.

— Я проснулся и был очень взволнован. Я люблю копчёный на яблоневых дровах бекон, потому что он такой сладкий и, когда правильно приготовлен, он немного влажный с жирком по краю. Картофельные ола...

— Ближе к делу, — прервал его Ченс, зная, что именно ему придётся вести все разговоры. Моё горло достигло следующего уровня боли, пересохшее и охрипшее, я задыхался, не в состоянии произнести ни слова.

— Я вышел из комнаты и увидел Грея. Он бежал по коридору ко мне, и я сказал: «Что стряслось, мужик? День Картофельных оладий?» А он ответил: «Просто тренировался... Возьму воды... Спущусь немного позже». У тебя на лице была глупая самодовольная ухмылка, ты был без рубашки, бежал только в одних кроссовках и боксёрах, но ты свернул налево в нишу к торговому автомату, что я счёл странным. Фонтан с водой был прямо по коридору. Ну, возможно ты просто захотел бутыл...

Я повернулся лицом к нему.

— Да поможет мне Господь, Фернандо. Если ты, мать твою, не перейдёшь к делу, я позвоню твоей бабушке Луизе и расскажу ей, чем ты на самом деле занимаешься по воскресеньям вместо того, чтобы ходить в церковь. — Он проводил воскресенья в одних боксёрах, смотря повторы сериала «Доктор Кто».

— В угрозах нет необходимости, Питерс. — Фернандо глубже уселся на сидении и начал заламывать руки. — Я на минуту остановился у комнаты Ченса, но он тоже прогнал меня, и, когда я дошел до лифта, увидел, что дверь твоей комнаты была открыта. Я подбежал, думая, что ты вернулся, а Ник стоял над какой-то спящей в твоей кровати девушкой – думаю, Сидни, потому что у неё на шее была татуировка с такой палкой от гитары – потом я шёпотом спросил Ника: «Что ты здесь делаешь?» Едва я успел произнести эти слова, как он вытолкнул меня из комнаты и захлопнул дверь. — Фернандо замолчал, осторожно взглянув на меня.

— И что же? — спросил Ченс, когда пикап остановился на красный светофор.

— Ну, прежде чем я успел снова спросить Ника, Эштон Уильямс с самодовольным видом прошел по коридору, гордый как павлин. Он всегда был таким нахальным. Помню, как Эштон сказал: «Десятка по шкале кисок. А что у тебя, Ник? Пока я веду».

Моя грудь сжалась, её почти свело судорогой, и я прикрыл глаза, откинув голову на подголовник.

Фернандо продолжил:

— Затем Ник ответил: «У меня две». Он постучал по двери Грея и сказал: «Четверть очка по шкале кисок за эту грязную сучку там за дверью, но я отвёз её в город Потрахульск. Она усвоила свой урок». — Фернандо подражал мужественному голосу Ника, и я сделал глубокий вдох.

— Ты идиот, Фернандо, — вмешался Ченс, вдавив в пол педаль газа. — Ты не подумал упомянуть об этом раньше? Ты не счёл странным, что Ник был в комнате Грея?

Фернандо сжал губы в глубокой задумчивости.

— Сейчас, полагаю, это кажется странным, но Эштон спросил его, где Грей, и Ник ответил, дословно: «Я сказал Питерсу проваливать, поэтому он уснул на диване в комнате отдыха».

— Что дальше? — резко спросил Ченс, ткнув Фернандо локтем.

Фернандо врезал ему в ответ и произнёс:

— Потом они оба рассмеялась, и Эштон спросил: «Что насчёт той другой?» Ник ответил: «Бритни? Она заработала десятку». — Фернандо слегка кивнул мне и уставился в лобовое стекло. — Поэтому, ага, они переспали, Питерс. Я думал, ты знал... Ведь именно ты спал на диване в комнате отдыха.

Пьяный в стельку, а теперь ещё и злой как чёрт, я посмотрел на Фернандо взглядом «не играй с огнем».

— Где пьёт Эштон?

Глава 43

Элисон выиграла мне время благодаря своей уловке с приступом диареи, но я зашла в тупик. Я не нарыла никакого компромата на Кэтрин Десонну. Я начала составлять список способов, какими могла её шантажировать, но каждый раз, когда ручка касалась бумаги, начинала думать о Грее.

Он ненавидел Питтсбург, верно? Там, скорее всего, холоднее, менее дождливо, но холоднее. Его родители жили в Портленде, и по историям из жизни, которыми Делла Питерс закидала меня во время игры, Грей бы скорее отгрыз свою руку, которой делал подачи, чем уехал от них. А как же дети? Подумайте о маленьких сердечках, которые он разобьёт в Средней школе МакАртура. Дети, Питерс!

Я уронила голову на стол.

Кого я обманывала? Определённо, не саму себя. Все болело. Болели те места, о которых я бы никогда раньше и не подумала, что они могли быть пронизаны болью. От того, что я всё ещё любила Грея, меня выворачивало наизнанку.

Я поняла, что мои чувства к Джейкобу Денису в пятом классе набрали два пункта по шкале влюбленности Сидни.

Грей же достиг десяти.

Но мне нужно было и доверие и любовь, а Грей это разрушил.

Элисон ушла вскоре после игры, чтобы остаться на ночь у Джека. Я неплохо посмеялась, когда она натянула свой спортивный костюм, достала из-под кровати спальный мешок и схватила несколько диснеевских фильмов. У них была пижамная вечеринка, как у подростков. Их счастье на время останавливало нестерпимую пульсацию в моей груди, но она всё ещё оставалась там, ожидая, когда я останусь одна.

Бросив ручку, я сдалась и взяла свои банные принадлежности. Сегодня в коридоре общаги было пугающе тихо. Все ушли отмечать большую победу Нортерна, и Грей в этот самый момент, без сомнения, делал где-то стойку на пивном бочонке.

После того как залезла в душ, я закрыла дверь из непрозрачного стекла и повесила на неё своё полотенце. Я только включила воду, как услышала, что кто-то открыл дверь.

— Я закончу через пять минут, — закричала я, чтобы заглушить шум льющейся воды.

А затем моё полотенце сорвали с двери кабинки.

— Что за чёрт?

— Ты меня не знаешь. — Тоненький голосок становился громче, потом раздалось какое-то бормотание, а комната наполнялась паром.

— Что? — спросила я, выключая душ и прикрывая свои женские прелести. — Я тебя не слышу. Отдай мое полотенце.

Я услышала раздраженный вздох, а потом звук того, как прочистили горло.

— Ты не знаешь меня, — сказал голос громче. — Но я знаю кто ты, Сандэй Лэйн.

Поначалу мой ум ускоренно заработал, а сердце застучало так же быстро. Меня собирались избить в душе общаги, словно в тюрьме. А потом я снова воспроизвела в голове этот голос.

— Лили Танака?

— К чёртовой матери, — сказала Лили за стеклом, и моё полотенце бросили обратно на дверь. Я быстро обернула его вокруг себя и открыла дверь.

Лили ждала, скрестив руки поверх своего шерстяного пиджака и прислонив бедро к краю раковины.

— Как ты поняла, что это была я?

— Ты в моём классе по Сексуальному образованию. И ты всё время болтаешь. Как я могла не понять, что это была ты?

Она выпрямила спину и осторожно посмотрела на дверь.

— Ш-ш... Ты не знаешь меня, — повторила она, выделяя каждое слово и медленно кивая головой.

— Ладно.

Выйдя из душа, я стояла в луже воды, пока она ходила вокруг меня, как лев вокруг своей жертвы.

— Веди себя тихо, — предупредила она. — Тебе известен термин Панэллинский?

— Это заболевание из шестнадцатого века, верно? — Я туже завернула полотенце вокруг талии.

Лили закатила глаза.

— Нет, Сидни, — резко ответила она. Её глаза сверкнули красным, а затем вернулись к своему обычному полуночно-чёрному цвету. — Панэллинский – это Национальный совет, отвечающий за контроль деятельности братств и сестринств. — Она ткнула пальцем в свою белую на пуговицах рубашку. — Я секретарь филиала Панэллинского отделения Нортерна.

— Хорошо, — произнесла я, не понимая к чему она клонит.

— Наше внимание привлёк тот факт, что Кэтрин Десонна собирается слить информацию о тебе. Информацию, которая испортит твою никчёмную репутацию, — сказала она с намёком на отвращение.

— Давай к делу, Танака. — Схватив свои банные принадлежности, я направилась к двери, но она встала у меня на пути.

— Отлично, — сказала она, разглаживая соответствующую пиджаку шерстяную юбку. Она выглядела как школьница из аниме. Я почти ожидала, что глаза вылезут у неё из головы, и появится летающая доска для сёрфинга в цветах радуги, чтобы унести её из комнаты. Сунув руку в сумку, она достала небольшой диктофон. — Мы хотим помочь тебе, Сидни.

От её кривоватой ухмылки мне становилось не по себе.

— Мы уже довольно долгое время знали о плохом обращении Кэтрин с новичками, а сейчас появилась возможность избавиться от диктатора Каппы Дельты, не очерняя своей репутации. — Она закатила глаза к потолку, качая головой. — От её сумасшедших идей по сбору средств мне хочется достать свой пистолет из бардачка. — Она опустила взгляд, чтобы посмотреть мне в глаза. — Понимаешь, о чём я?

Кивнув, я осматривала комнату в поисках чего-то острого. Лили Танака была чокнутой.

— Совет хотел бы, чтобы ты помогла поставить Кэтрин на место, поэтому мы даём тебе её «аварийный выход».

— Аварийный выход?

Она кивнула, дав мне диктофон.

— У каждого лидера есть аварийный выход. Информация, которая дискредитирует и из-за которой их потенциально могут вышвырнуть с поста президента. Так уж случилось, что Кэтрин ужасна в математике.

— Математике? — С насмешкой спросила я. — То есть Кэтрин оставит меня в покое, потому что не может решить теорему Пифагора?

Лили наклонилась и нажала моим пальцем на кнопку проигрывания:

— Кэтрин, мы не можем больше продолжать этим заниматься, — раздался из динамика хриплый мужской голос. — Может, я смогу найти тебе репетитора, и тогда твои оценки... О Боже. О Боже. Твою мать.

— Что вы говорите, профессор Бергер? — Прозвучал соблазняющий голос Кэтрин после его стонов. — Я думаю, что самый лучший репетитор в мире сейчас у меня между ног... Вы заставите меня плакать и умолять вас поставить высший бал?.. (Ряд отвратительных звуков) Потому что я так и сделаю.

Я нажала на «стоп» и опустила взгляд на свою руку.

— Да, — прошептала Лили. — Кэтрин весь семестр спала со своим профессором математики.

— Откуда т...

— У нас свои методы, Сидни. У нас шпионы повсюду. — Она раскинула руки в драматичном жесте, а потом схватила диктофон. — Мы готовы дать тебе запись с условием, что она будет использована для шантажа. Все выигрывают в этой ситуации. Кэтрин в кулаке у тебя... А ты у нас.

Мои глаза расширились от удивления.

— У вас в кулаке? Почему бы тебе просто не шантажировать её напрямую?

— Её папочка оплачивает национальные съезды нашего Совета, а мне нравится каждый год летать на Гавайи. Если это всплывает, она вылетит не только из Каппы Дельты, но и из всей Греческой системы. Мы просто хотим её запугать. Но это не значит, что мы хотим сделать это тихо. Во вторник в восемь часов вечера ты позвонишь по этому номеру. — Лили дала мне клочок бумаги. — Здесь будет проходить квартальное заседание нашего Совета, и мы хотим наблюдать за её мучениями.

Дразня меня, Лили помахала диктофоном перед моим лицом.

— Ровно в восемь, Сидни. Всё о чём мы просим – одна услуга. У Сандэй Лэйн есть приверженцы, которые могут быть полезны Совету.

Ну ничего себе .

Глава 4 4

Стерва – не то слово, которое я бы использовал, чтобы описать Марго Портер.

Почему?

Потому что «стерва» было бы комплиментом.

Марго Портер была избалованной болонкой. Её вороньи чёрные глаза были холодными и жестокими. Я бы не удивился, если бы она разорвала на куски человеческий труп перед тем, как войти в банкетный зал Нортерна. Её ярко-красные волосы были так туго собраны в пучок, что оливковая кожа натягивалась на голове. Смотрелось так, будто она замотала голову в целлофан. А постоянное рычание, срывающееся с её тонких губ, вполне могло бы составить конкуренцию бешеному бульдогу.

В сторону эти тревожные поверхностные наблюдения, то, что у неё внутри, вот что приводило меня в ужас.

Я бы поставил на кон свою жизнь, что внутри лежала обугленная и пустая оболочка, в которой где-то глубоко невинная душа, заключённая в кирпич, царапалась сломанными, окровавленными ногтями, чтобы вырваться на свободу.

— Где твоя сестра? — рявкнула она на Джека, поправляя свой дорогой тёмно-синий пиджак. Её взгляд упал на мамину «против жестокого обращения с животными» сумку из конопли, и она усмехнулась, немного закатив глаза.

— Меня не удивляет, что она опаздывает. Сидни едва замечает ход времени, когда слушает эту свою проклятую музыку. Специализация – основные коммуникации. Что за напрасная трата денег. Она вернёт мне каждый цент за своё образование, и я буду получать проценты из могилы, учитывая, какое её ждёт светлое будущее. Талантливая радиоведущая? Она такая дура. Всегда ею была. — Наклонившись к Джеку, она поправила его галстук. — Не то что ты. Ты далеко пойдёшь. Я просто знаю это.

В банкетном зале Нортерна толпились матери и футбольные игроки. Тренер обходил всех, одетый в свой самый лучший костюм, притворяясь, что не надирает нам задницы на поле шесть дней в неделю. Места были распределены заранее, и нам с мамой (не)посчастливилось сидеть рядом с семьёй Джека, Ченса и двадцативосьмилетней мачехой Ченса.

Макси была последней из жён отца Ченса. Думаю, номер четыре. Не знаю. Что я знал, так это то, что у Макси были огромные буфера и губы размером с Техас, где, я думаю, отец Ченса и нашёл её, когда она делала сальто в далласской команде по чирлидингу.

— Привет. Я Макси. — Макси протянула маме наманикюренную руку.

Мама покачала головой и уставилась на её полную грудь.

— Делла Питерс. — Будучи вежливым библиотекарем, мама искренне ей улыбнулась и протянула руку Марго. — Здравствуйте, миссис Портер, приятно с вами познакомиться. Вы, должно быть, так гордитесь Джеком, и я просто обожаю вашу дочь Сидни.

— Мисс Портер, — поправила её Марго. Проигнорировав протянутую мамой руку, она повернулась обратно к Джеку. — Если твоя сестра не появится здесь в ближайшие десять секунд, я пересмотрю обвинение в той крупной краже. Поверить не могу, что она даже не захотела показаться здесь, чтобы поддержать тебя. Что она вообще когда-либо либо делала для тебя, для меня, кроме как превращала нашу жизнь в кошмар?

Джек опустил взгляд на свои руки и вытер ладони о брюки.

— Ну, вообще-то она всег...

— Ш-ш, Джек, — перебила его Марго, бросив на маму ещё один неодобрительный взгляд. — Не нужно обсуждать семейные дела перед посторонними. — её взгляд метнулся к входу в банкетный зал как раз в тот момент, когда вошла Сидни.

Стянув свою салфетку на колено, я руками скручивал её снова и снова, представляя, что это была шея Марго. Я не мог себе представить, каково было прожить двадцать лет под одной крышей с этой женщиной. Джек вёл себя как девчонка, а Сидни... Ну, Сидни... была прекрасна.

Сидни выпрямила волосы, и они рассыпались по плечам. На ней было шерстяное пальто в горошек и узкая чёрная юбка-карандаш с красными шпильками, напоминающими о сексуальной библиотекарше. Это было мерзко, учитывая, что моя мама библиотекарь, но я пока закрою глаза на эту выворачивающую внутренности деталь.

Если она намеревалась проучить меня, то план Сидни работал.

Заметив наш стол, она улыбнулась Джеку, но тут же нахмурилась, когда увидела, что единственное свободное место было рядом со мной. Подойдя уверенной походкой, но немного покачиваясь на этих каблуках, она остановилась рядом с Джеком.

Когда она подняла бровь, Джек подпрыгнул, заняв место рядом со мной.

Проклятье.

— Доброе утро, миссис Питерс, — поздоровалась Сидни, садясь на свое место. — Я просто влюблена в ваши серёжки. Аметисты, верно?

Мама коснулась уха и улыбнулась.

— Да, дорогая.

— Сидни, ты опоздала на десять минут. — Марго раздражённо посмотрела на неё. — У тебя нет никакого уважения, юная леди. У нас будет долгий...

— Привет. — Сидни протянула Макси руку через стол и ухмыльнулась Ченсу. — Ченс, неужели ты в итоге выиграл одно из тех свиданий мечты из «Плейбоя»?

Ченс закатил глаза, но тихо засмеялся.

— Я видела конкурс коротких рассказов на оборотной стороне одного из твоих журналов в туалете. Полторы тысячи слов о том, как креативно использовать французский багет и «Нутеллу», ну ты и поэт.

Челюсть Марго не могла бы упасть ниже, даже если бы она слетела с петель и провалилась до ядра Земли.

Макси покраснела и отклонилась назад на сидении, тряся всеми частями тела.

— О Боже! Меня печатали на развороте в декабре две тысячи десятого года. Ты видела тот журнал? — спросила она на полном серьёзе.

Сидни покачала головой, всё ещё наигранно улыбаясь.

— Нет, этот я, должно быть, пропустила. — её взгляд метнулся ко мне на долю секунды, когда она снимала своё пальто, под которым оказалась прозрачная блузка в горошек с чёрным топом под ней. Кто эта женщина? И, чёр-р-рт тебя дери, надень обратно свое пальто!

Сжав губы в узкую линию, я прикрыл глаза и провёл кончиками пальцев по векам. Что, чёрт побери, Сидни пытается доказать? Что она прекрасна и не моя – сообщение принято.

Мама захохотала над моей реакцией и ущипнула меня за ногу.

За утро она прожужжала мне все уши о Сидни. Какой та была красивой. Какой она была забавной. Просила меня пригласить Джека и Сидни на День Благодарения. Спрашивала меня, любит ли Синди тофу-индейку. Как бы сильно я ни старался, так и не смог донести до неё, что Сидни хотела увидеть, как я умираю, горя в огне, а не сидеть за нашим столом, поедая тофу в форме индюшиной ноги.

Пока мы ковырялись вилками в подгоревшей яичнице и оладьях, тренер толкнул свою обычную бестолковую речь о том, как хорошо выступала команда. А потом началась моя любимая часть Родительского бранча: смущающие истории про новичков.

Микрофон передавали от стола к столу, чтобы матери рассказывали смешные истории про своих сыновей. Это происходило только с новыми игроками. На первом курсе мама рассказала всем, что я писался во сне до десяти лет, и все студенты старших курсов дразнили меня, пока я не стал второкурсником. Ко второму курсу появилась свежая кровь, и цикл продолжился.

Краем глаза я заметил, что Ченс набрасывал заметки. Отличная мысль.

Вскоре микрофон передали нашему столу и маме Джека. Я съёжился от одной лишь мысли о том, что же скажет это чудовище. Взяв микрофон, Марго встала и произнесла: «Джек идеален» и отдала микрофон тренеру.

Что? Джек идеален? Посмотрев по сторонам, я увидел, как нахмурились студенты старших курсов. Она практически повесила мишень Джеку на спину. Все знали, именно это и происходило на Родительском бранче выходного дня. Иногда игроки умоляли матерей рассказать истории. Чем хуже, тем лучше. Джека предупреждали, что таков был обряд посвящения.

Вскочив со своего места, я схватил микрофон. На самом деле, казалось, Джек испытал облегчение, когда я вырвал микрофон из рук тренера, а Сидни, остолбенев, смотрела на меня во все глаза.

— Джек Портер, — начал я, а потом закрыл рот. Боже, о чём я думал? — Джек Портер далёк от идеала. То есть, все мы знаем, что парнишка умеет ловить мячи, или, по крайней мере, это то, что он сказал газете «НортернУикли».

Футболисты неплохо посмеялись, а Джек улыбнулся.

— Он расскажет вам, что его руки стали такими сильными после многих лет тяжёлой работы и тренировок. Но думаю, в этом есть и моя заслуга, если вы не против. У Джека никогда бы не было таких выпуклых мышц предплечий, если бы он так хорошо не отскребал с ковра рвоту. — Последовал ещё один коллективный смех. — Серьёзно, вы не узнаете, что такое чистота, пока зубная щётка не коснется восточного ковра. — Быстро взглянув на Фернандо, я добавил:

— Кстати. Возможно, ты захочешь сменить зубную щётку, Фернандо.

Теперь все, и матери игроков, и игроки покатались со смеху, но что более важно, один смех раздался в толпе – смех Сидни. Единственный смех, который имел для меня значение.

— Все мы знаем, что Джек дотошный. То есть, я только что сидел и наблюдал за тем, как он пятнадцать минут переделывал оформление букета на столе. — Я указал на гортензии, и все рассмеялись, но мои уши были настроены на один конкретный смех, который я хотел услышать. И когда он снова прозвучал, я почувствовал себя живым.

— Но Джек не только тайный флорист. Он чертовски хороший полузащитник. Быстроногий и подвижный. И с моей стороны было бы упущением не сказать, что именно семья привела его к успеху.

Марго выпрямилась на своём сидении и посмотрела по сторонам, ожидая всеобщей благодарности.

— Правда, разве не наши семьи привели нас к этому моменту? И для Джека Портера это была его сестра Сидни.

Сидни посмотрела мне в глаза, начав краснеть. Марго скрестила руки, вонзив ногти в свой пиджак, и отклонилась назад на стуле.

— Сидни, встань. — Я жестом попросил её встать, и её щеки из розоватых превратились в цвета пурпурной сливы. — Давай, пусть все посмотрят на красивого человека в семье Портеров.

Сидни соскользнула со своего места и встала. Из толпы раздалось несколько свистков, и я посмотрел на Ченса. Он тотчас же начал записывать имена игроков, кому позже мы надерём задницы.

— Народ, это самый главный фанат Джека Портера. — В банкетном зале раздались аплодисменты. — Джек Портер хороший парень. Он талантливый атлет и преданный друг. Мы все любим Портера. — Я повернулся к Сидни, и в этот раз она не разрывала нашего зрительного контакта ни на секунду. — Я знаю, что влюблён в Портер.

Не последовало никакого смеха, а только неловкая тишина, а Сидни пустилась бежать к двери.

Отдав микрофон тренеру, я рванул за ней.

Глава 4 5

Я втиснулась в шкаф с шерстью, отчего вся моя кожа зудела. Легковоспламеняющейся шерстью. Что было нехорошо, потому что моё лицо горело пожаром четвёртой степени.

— Сидни?

Услышав голос Грея, я максимально сжалась в комок и спряталась за синим плащом. Когда я выбежала из банкетного зала, сразу завернула налево в ближайший шкаф для верхней одежды, закрыв за собой дверь.

— Сидни, прошу. Тебе нельзя так быстро бегать по коридору. Не на таких каблуках. Ты можешь подвернуть щиколотку.

«Чёртовы каблуки, — подумала я, потирая болящую щиколотку. — Я была бы уже далеко, если бы на мне были мои конверсы.

— Я знаю, что ты не хочешь говорить со мной, поэтому говорить буду я. Просто оставайся на месте, где бы ты не спряталась, маленькая обезьянка. Это займёт всего секунду.