Нужно отдать должное даже изменникам. Надо сознаться, что сам Наполеон облегчил изменившим ему генералам их нечестный поступок. Париж не был укреплен. Император не распорядился, чтобы народу, желавшему поддержать солдат Мармона, Мортье и национальную гвардию, было выдано оружие. Наконец, Наполеон должен был отказаться от своего похода на восток и спешно вернуться в Париж; тогда он подошел бы к столице на три дня раньше, имея за собой армию в сто тысяч человек. Несомненно, что тогда союзникам не так легко было бы овладеть Парижем, а изменникам не удалось бы привести в исполнение свои недостойные замыслы. Император слишком сильно понадеялся на свое счастье, жену и брата Жозефа, поэтому ему пришлось почувствовать себя тройным банкротом. Он надеялся отвлечь неприятеля от Парижа, но союзники, секретно уведомленные о планах Наполеона Мобрейлем, оставили лишь часть кавалерии в Шампани, а сами ускоренным шагом направились в Париж. Таким образом все замыслы императора рухнули.
Первая измена – самая страшная – была со стороны Марии Луизы. Когда императрица согласилась покинуть Париж со своим сыном, она должна была сказать себе, что навсегда теряет Наполеона и французскую корону. Присутствуя в совете регентства в качестве представительницы, Мария Луиза твердо решила, что она убежит из Парижа, несмотря ни на какие советы и уговоры. Многие голоса на этом высшем собрании напоминали Марии Луизе о чести и обязанностях французской императрицы; они убеждали ее отправиться в городскую ратушу с сыном на руках, показать его народу и призвать к защите города всех, кто способен держать в руках оружие и умереть на баррикадах Мария Луиза выслушала советы и тем не менее начала готовиться к отъезду.
В восемь часов утра императрицу уже ждали запряженные экипажи. Король Жозеф успел уже скрыться под тем предлогом, что желает произвести смотр аванпостам. Больше его в Париже не видели.
Известие об отъезде Марии Луизы сильно взволновало защитников Парижа. Многие не хотели верить этому. Офицеры национальной гвардии, дежурившие в Тюильри, проникли в комнату императрицы. Мария Луиза, уже совсем готовая к путешествию, сидела в кресле и плакала. Она еле ответила на поклоны офицеров и почти не слушала их просьб остаться в Париже, хотя они уверяли ее, что будут защищать свою императрицу и маленького Римского короля до последней капли крови. В десять часов Мария Луиза сошла вниз совершенно спокойная, почти счастливая. Она чувствовала себя освобожденной и с нетерпением ждала новой жизни. Прошлого ей не было жаль, она не дорожила короной.
Маленький Римский король не хотел оставлять Францию и дом своего отца.
Мальчик ни за что не хотел сойти с лестницы, так что его пришлось насильно унести.
– Я не хочу уезжать из своего дома, – плакал маленький король, вырываясь из рук, державших его, – скоро приедет папа, я хочу подождать его здесь. Когда папы нет, я хозяин. Я хочу оставаться дома, слышите, господа? Я король и приказываю вам не уезжать. Папа накажет вас, если вы не исполните мое приказание.
Двое слуг схватили маленького короля и, несмотря на его крики, усадили в большую коляску, в которую сел также и его воспитатель.
Ребенок забился в угол экипажа, не переставая кричать:
– Папа, папа!
Десять тяжелых колясок составили печальный кортеж, медленно продвигавшийся среди молчаливой толпы любопытных в Рамбуйе, где Мария Луиза должна была быть к вечеру.
Наполеон потерял сразу скипетр, жену и сына. Императрица Мария Луиза нашла успокоение в объятиях обожаемого возлюбленного. Нейпперг торжествовал. Его ненависть к Наполеону получила удовлетворение. Мария Луиза сладко мечтала, сидя в карете; по временам на ее мало выразительном лице появлялась улыбка. Маленький Римский король перестал плакать, но на его детском личике разлилась печаль, которая навсегда запечатлелась на нем.
Наполеон во время этих событий находился в Дулеване. Он рассматривал свои карты, когда ему доложили о приходе маршала Лефевра. Император дружески принял своего старого боевого товарища и, заметив его расстроенный вид, спросил, здоров ли он.
– Да, ваше величество, я здоров, но предпочел бы быть больным, – ответил герцог Данцигский, – моя жена здесь…
– Ах, эта милая Сан-Жень! Но ведь очень хорошо с ее стороны, что она приехала навестить тебя. Герцогиня, вероятно, привезла свежие новости из Парижа? Попроси ее сейчас же прийти сюда.
– Да, она действительно привезла новости и ждет разрешения вашего величества сообщить их вам, – ответил Лефевр, после чего подошел к порогу зала и открыл дверь в следующую комнату, где на скамье сидела Екатерина со строгим, озабоченным лицом.
– Войдите, герцогиня, – любезно пригласил Наполеон, идя навстречу жене маршала, и с обычной торопливостью задал ей несколько вопросов.
Со свойственной ей откровенностью Екатерина Лефевр сообщила императору все, что считала нужным. Она рассказала, что народ настроен хорошо, но что императрицу окружают дурные люди и плохие советники. Она выразила мнение, что императору пора вернуться в Париж, если он желает спасти трон и столицу. Он должен как можно скорее успокоить патриотов, задержать неприятеля и пристыдить изменников.
Наполеон призадумался, а затем пробормотал:
– Возможно, что вы правы, герцогиня; мое присутствие было бы, конечно, полезно там; но здесь я ближе к Берлину и Вене, чем мой тесть и император Александр к Парижу. Еще одна неделя – и они в моих руках, да, в моих руках! Я хочу вернуться в Париж после победы.
– Ваше величество, время не терпит, – возразила Екатерина Лефевр, – ваши лучшие друзья, вернейшие слуги, даже маршалы требуют вашего возвращения. Все устали от войны и думают, что мир может быть заключен, если вы будете в Париже. Спросите Лефевра.
– А что ты думаешь об этом, старина? – обратился император к Лефевру.
– Моя жена высказала то, что мы все думаем, ваше величество. Ваше возвращение в Париж необходимо.
– Да, я знаю, что около императрицы имеются вероломные люди. В Париже измена свила себе прочное гнездо, – мрачно заметил Наполеон.
– Не только в Париже, ваше величество! – живо воскликнула жена маршала. – Да, да, я скажу вам то, в чем не смеет признаться Лефевр. Сегодня утром, приехав сюда, я застала мужа в горячем споре с другими генералами. Знаете ли вы, что они хотели от него? Они требовали, чтобы Лефевр отправил в Париж императорскую гвардию и покинул вас. Но это еще не все, ваше величество. Некоторые из них имели дерзость заявить, что только ваша смерть может успокоить страну.
– Они с ума сошли! – спокойно ответил император. – Что же ответил Лефевр на совет изменить мне, на предложение избавиться от меня?
– Лефевр выхватил саблю, ваше величество, и крикнул: «Молчите, несчастные! Я распоряжаюсь здесь. Если кто-нибудь из вас осмелится угрожать императору, то будет иметь дело со мной. Предупреждаю, что я защищаю его величество и отомщу за него!»
Наполеон быстро подошел к Лефевру и поцеловал его.
– Я узнаю тебя, мой старый товарищ, – проговорил он. – Но не следует обращать внимание на слова этих господ. Война возбуждает всех, приводит в отчаяние. Говорят часто то, чего не думают, и не дают себе отчета в том, что говорят. Это дурное настроение в лагере не пугает меня. Временное недовольство генералов сменится энтузиазмом при первом же сражении. Но все же совет герцогини очень хорош, и я воспользуюсь им.
Расспросив еще Екатерину Лефевр об императрице, Наполеон отпустил маршала и его супругу. Известие о том, что Мария Луиза собирается покинуть Париж, заставило императора сильно призадуматься. Результатом этого откровенного разговора было то, что Наполеон отказался от своего первоначального плана. Он изменил свое намерение направиться к северу и решил вернуться в Париж. Он отправил вперед герцогиню Данцигскую с генералом Дежаном, своим адъютантом, и поручил им сообщить императрице и королю Жозефу о его быстром прибытии в Париж. Поспешно были сделаны нужные распоряжения, и армия быстрым шагом двинулась к столице, делая по восемнадцати миль в день. 30 марта Наполеон, желая скорее приехать в Париж, передал командование армией Вертье, который должен был привести ее в Фонтенбло, а сам взял почтовых лошадей и помчался к столице. Он не переставал Думать о том, что если Екатерина Лефевр сказала правду, то Париж находится уже накануне разгрома, а Мария Луиза собирается покинуть Францию. Хотя жена маршала не упомянула имени Нейпперга, Наполеон не сомневался в его присутствии в Париже и в его дурном влиянии на императрицу. Теперь дело шло не только о защите столицы и короны, но и о спасении жены и сына. Не отдыхая, нигде не останавливаясь, чтобы поесть, император мчался вперед. Скоро он оставил почтовых лошадей, которые, по его мнению, ехали слишком медленно и пересел в коляску Коленкура. За ним следовали еще два экипажа: в первом сидели Друо, Длаго и адъютант, а во втором – офицер-ординарец и маршал Лефевр.
Герцог Данцигский чувствовал себя помолодевшим и сиял от радости. Император поручил ему созвать народ и рабочих Парижа для защиты столицы.
Ночью 30 марта императорская коляска остановилась перед дверью маленькой гостиницы в деревне Фроманто, находящейся в четырех с половиной милях от Парижа.
Почти в эту минуту рысью проехал мимо отряд кавалерии. Это был авангард Мортье.
– Стой! – крикнул Наполеон.
Начальник отряда Белльяр, пораженный, остановился, узнав голос императора. Наполеон подозвал его и с лихорадочным нетерпением начал расспрашивать:
– Где армия?
– Следует за мной, ваше величество!
– А где неприятель?
– У стен Парижа!
– Кто защищает Париж?
– Никто, он эвакуирован.
– Как? А где же моя жена, мой сын?
– На Луаре!
– Кто это так распорядился?
– Это было желание вашего величества! – в недоумении ответил Белльяр.
– Неправда, я никогда не выражал такого желания, – возразил Наполеон. – Следовало подождать меня. Но где же король Жозеф, Кларк, Мармон, Мортье? Куда они все подевались?
– Мы весь день не видели, ваше величество, ни короля Жозефа, ни Кларка. Что касается Мармона и Мортье, то они вели себя прекрасно. Их войска дрались поразительно. Национальная гвардия храбро защищала высоты Бельвиля. Удалось сохранить Монмартр, хотя на нем было только несколько пушек. Застава Клиши была центром ожесточенного сопротивления. Неприятель, отступая, едва не попал в Сену. Ах, ваше величество, если бы у нас был резерв в десять тысяч человек, мы потопили бы союзников в Сене и спасли бы Париж. О, если бы вы были с нами!
– Я не могу быть одновременно везде, – недовольным тоном возразил император. – Но я должен был ждать этого. Из-за Жозефа я потерял уже Испанию, а теперь должен потерять и Францию. А что делал Кларк? Неужели все лишились разума? Вот что значит довериться людям, не имеющим ни здравого смысла, ни энергии. А это животное Жозеф воображает еще, что может так же хорошо вести армию, как я сам! Но можно еще поправить беду. Коленкур, карету мне!
Белльяр почтительно остановил его и печально проговорил:
– Слишком поздно, ваше величество!
Наполеон велел зажечь свечи и, разложив на столе карту, начал создавать новый план. Император не признавал себя побежденным. Он утешался тем, что Мармон занимает еще город и акт капитуляции еще не окончательно подписан. Нужно было прервать переговоры и продолжать борьбу. Наполеон послал курьера к Мармону и отправил Коленкура к императору Александру.
Ответ пришел от герцога Рагузского. Мармона чествовали союзники. Он был героем дня, первым лицом во французской империи, носителем мира. Он видел Талейрана. Лукавый дипломат прошептал ему на ухо имя Бурбонов и обещал Мармону, что он не только сохранит при законном короле свой титул и положение, но поднимется еще выше. Оба изменника поняли друг друга с полуслова. Мармон, не колеблясь ни одной минуты, торопливо подписал капитуляцию. Таким образом он удалил войска и отнял столицу у своего благодетеля. Содержание письма было безнадежное.
«Не только нет возможности защищаться, – гласило оно, – но существует твердое решение не принимать для этого никаких мер. Со дня отъезда императрицы и короля Жозефа на юг, а также со дня исчезновения всех членов правительства, недовольство народа достигло наивысшей точки».
На Наполеона этот ответ не произвел удручающего впечатления, наоборот, его энергия как бы усилилась.
– Бог дает мне возможность захватить в руки моих врагов, – воскликнул он, разглядывая карту, – я уничтожу их в самом Париже. Нужно только выиграть время. Коленкур, вы поможете мне в этом деле.
Когда Коленкур поехал к Парижу, император решил отправиться в Фонтенбло; в то же время он распорядился, чтобы прибывшие войска заняли позиции вдоль реки Эссон. Отсюда он собирался начать свои действия. Имея в своем распоряжении армию в семьдесят тысяч человек, Наполеон рассчитывал на победу. Он решил, что неприятель не выйдет из Парижа, будет захвачен в плен и разбит французами. План Наполеона был смелый и не невозможный. Он был убежден, что, перейдя со своей армией Эссон и подойдя к восставшему Парижу, он отрежет путь отступления союзникам и стиснет их со всех сторон.
Если бы не предательство высших сановников Парижа и начальников армии, Наполеон несомненно достиг бы своей цели. Трусливый сенат пал ниц перед императором Александром. Он менял повелителя, не меняя своего состояния. Вероломный Мармон подписал с Шварценбергом договор и передал в его распоряжение шестую дивизию, которая защищала императора и Фонтенбло. Талейран с успехом агитировал в пользу Бурбонов. Нейпперг запрещал Марии Луизе ехать к Наполеону в Фонтенбло. Армия была все так же предана императору, но начальники изменили ему. Маршалы, желая прежде всего сохранить свои посты, богатства и добиться милости Бурбонов, которым очень покровительствовали русские, пруссаки, австрийцы и англичане, начали поговаривать о том, что Наполеон должен отказаться от престола.
Союзникам не хотелось, чтобы Франция имела регентшей Марию Луизу и на троне маленького Римского короля, так как за их спинами империей управлял бы все тот же Наполеон. Симпатии неприятеля склонялись на сторону Людовика Восемнадцатого.
4 апреля Наполеон собрал офицеров и унтер-офицеров и обратился к ним с речью.
– Солдаты, – сказал он, – неприятель хозяйничает в Париже, нужно прогнать его. Недостойные французы, бывшие эмигранты, которым мы по слабости простили, действуют заодно с иностранцами и мечтают о белой кокарде. Трусы! Они поплатятся за свое новое преступление. Поклянемся победить или умереть и отомстить за оскорбление, нанесенное нашему оружию и отечеству.
– Клянемся, что отомстим врагам! – в один голос воскликнули храбрые офицеры.
Но маршалы Удино, Ней и Макдональд убедили Лефевра, что нужно представить Наполеону все опасности, все бедствия, какие может вызвать новая война, да еще в самом Париже.
Император терпеливо выслушал своих маршалов и затем спросил Лефевра, желает ли он служить под начальством Бурбонов.
– Я старый республиканец, – ответил маршал, – и ненавижу белую кокарду. Я не стану служить под начальством тех принцев, которых нам навязывают казаки. Но сенат, народ, весь свет требует мира, ваше величество. У моих товарищей, может быть, имеются какие-нибудь личные интересы, у меня же их нет. Я очень предан вам, ваше величество, но начинаю думать так же, как и другие, что нам необходим мир.
– Следовательно, я служу препятствием для мира? – воскликнул Наполеон, совершенно уничтоженный замечанием верного маршала.
Это было нравственное поражение, более чувствительное, чем все военные бедствия.
– Твоя жена не говорила бы так, – заметил он Лефевру, после чего, не сказав более ни слова, повернулся спиной к своим маршалам, поколебленным изменой Мармона, и заперся у себя в комнате.