Ковен отверженных

Глава 10

Подхожу к парадной двери. Дом Эноха кажется недружелюбным и зловещим. Нерешительно тянусь к черной дверной ручке, но в последний момент моя рука падает. Делаю шаг назад и смотрю на дверь, словно мой пристальный взгляд изменит то, что находится по ту сторону. До меня доносится шорох тихих шагов за дверью, и я удивляюсь тому, что кто-то не спит так поздно ночью.

Я специально не возвращалась как можно дольше, чтобы избежать встречи со всеми, кто мог бы меня дожидаться. С того самого момента, когда Райкер повернул машину в этом направлении, в моей голове прокручивались образы того, как на меня накинутся старейшины и скуют мою магию, стоит мне только вновь ступить за порог этого дома.

Огромная дверь тихо открывается, являя взору Эноха. Мне не удается распознать, что написано у него на лице. Он молча пропускает меня внутрь. Наши глаза встречаются, и я замечаю в его взгляде облегчение и досаду. Он смотрит на мою шею, и его взгляд смягчается, но эта мягкость пропадает, стоит ему заметить красные огни машины Райкера, исчезающие за воротами.

Окружающий нас воздух пропитан тревогой, и одной части меня плохо от осознания, что я стала этому причиной, в то время как второй наплевать. Мы будто бы целую вечность молча смотрим друг на друга, затем я делаю шаг вперед и прохожу мимо Эноха. Я иду до тех пор, пока не натыкаюсь на остальных ребят из ковена, сидящих в гостиной. Не сомневаюсь, что они ждали меня. Черт. Плакал мой план незаметно пробраться внутрь и пытаться избегать всех до тех пор, пока я не свалю отсюда.

Замечаю сидящего в кресле Сурка. Он в сознании и без следов ранений. Пытаюсь прочитать по нему, как он относится ко мне, моему возвращению и тому факту, что сегодня я почти положила конец его существованию. Его лицо лишено каких-либо эмоций, но глаза загораются какой-то неопознаваемой эмоцией, когда он пробегается взглядом по моему телу с головы до ног и обратно. Я стою, ожидая, что кто-то нарушит тишину. Энох огибает меня, проходит в гостиную и занимает свое место на диване.

– Ты в порядке? – спрашивает Нэш, рассматривая мою шею в поисках ранений.

– Райкер исцелил меня.

Бэкет фыркает и трясет головой.

– Мы так и подумали, что ты сбежала к ним.

Мне жутко хочется спросить, что случилось со старейшинами после того, как я ушла, но я прикусываю язык и проглатываю все свои вопросы.

– Кастер Сойер, старейшина Балфур и паладин Эндер в порядке, если вдруг тебе было интересно, – говорит Сурок, и его руки сжимаются, когда он хватается за подлокотники своего кресла.

– Не было, – отвечаю я, и мое тело автоматически напрягается, отзеркаливая настроение Сурка.

Мне не удается прочитать, что именно, но я чувствую, что ему до жути хочется что-то сейчас сделать. Моя магия потихоньку начинает растекаться из груди к конечностям, реагируя на потенциальную угрозу. Фокусируюсь на Сурке, отмечая каждое подергивание и напряжение его тела и лица.

– Что ж, сегодня произошел трындец эпического масштаба, – возвещает Каллан.

По комнате проносятся смешки, и на лице Сурка медленно растягивается улыбка. Он смотрит на Каллана, проигрывая в наши с ним гляделки, и это позволяет мне немного расслабиться.

– Паладин Эндер отлично умеет подбирать слова, правда? – признаёт Нэш, весело улыбаясь, но от меня не ускользает тот факт, что в глазах у него никакого очевидного веселья нет. – Это точная цитата того, что он сказал, когда все перестали ругаться после твоего побега. Это и… что еще там было, Сурок?

Все поворачиваются к Сурку. Тот закатывает глаза и усмехается.

– Кажется, там было что-то вроде: «Так держать – взбесили сильнейшего кастера последних столетий».

Не знаю, чего мне хочется: засмеяться над словами паладина Эндера или недовольно застонать. Приятно знать, что он вступился за меня, но я уверена, что в глазах старейшин это будет воспринято не слишком хорошо. С другой стороны, я и сама отлично поспособствовала тому, чтобы уверить их: мое существование представляет из себя угрозу, как и думал Лахлан. Сомневаюсь, что аргумент «они первые начали» будет иметь для них какую-то силу, вне зависимости от того, насколько это правда.

– Как бы там ни было, старейшины глубоко сожалеют о том, что все закончилось именно так. Кастер Сойер был крайне удручен тем, что ты больше не хочешь с ним работать, – сообщает Энох.

Я прыскаю со смеху в ответ на эти слова и прищуриваюсь.

– Ты думаешь, мне есть до этого дело? Они сожалеют? О чем именно? Сожалеют, что позволили кому-то, кого сами привели, напасть на меня? О том, что их поймали на лжи? Или о том, что теперь не осталось ни единого шанса, что я буду делать то, что они хотят, сейчас или когда-либо в будущем?

– Винна, все не так, – настаивает Бэкет. – Они правда пытаются сделать так, как будет для тебя лучше.

– Спасибо за вашу агитку, упс, то есть мнение. И как же это все «лучше для меня»? – Я широко раскидываю руки, как будто хочу обвести парней из ковена, их дом и весь мир в целом. – Мне угрожали, приказывали, на меня нападали и меня перекидывали из одного места в другое, и все это – не спросив моего мнения и не поинтересовавшись моим желанием. Поступить так, как будет для меня лучше, даже второстепенной задачей не являлось.

– Кто тебе угрожал? – спрашивает Энох, придвигаясь к краю своего кресла, словно готовый принять меры против любого, чье имя я назову.

– Для начала Лахлан. Сказал, что, если я не приеду сюда добровольно, старейшины скуют мою магию и заставят меня кооперировать.

Энох усмехается и с отвращением качает головой.

– Не зазнавайся, Энох, – говорю я. – Твой отец и остальные старейшины лишили меня права решать самостоятельно – точно так же, как и Лахлан.

Бэкет открывает рот, чтобы поспорить, но я перебиваю его.

– Неужели вы все собираетесь делать вид, что сегодня на меня напали без одобрения старейшин? Как вы вообще после этого можете по-прежнему верить, что «кастеры заботятся о женщинах больше, чем о чем-либо еще»? Ничего из того, что я до сих пор видела, не убедило меня в том, что женщины для вас – это нечто большее, чем просто гребаный товар, который можно продать, обналичить и уничтожить, когда это станет удобно.

Я в отвращении трясу головой. Эти парни занимают властные позиции в этом городе из-за своих отцов и родственных связей. Как они могут не видеть правды? По выражению их лиц я понимаю, что они по-прежнему искренне верят в то, что у старейшин исключительно благородные побуждения и цели. Мой взгляд прыгает с одного на другого.

– Они позволили наставнику начать меня душить.

Вздрагиваю от этого воспоминания, и мне требуется мгновение, чтобы взять себя в руки.

– Я видела, что вы пытались прорваться через барьер, чтобы добраться до меня. Но видел ли кто-нибудь из вас, чем в этот момент занимались старейшины?

– Они спорили о том, как стоит поступить, – произносит Сурок.

– Спорили. Но кто из них пошевелил хотя бы пальцем, чтобы положить этому конец?

Сурок отводит взгляд от моих глаз.

– Кто возвел барьер? Кастер Сойер или кто-то из них? Родились ли в ваших головах вопросы, попытались ли вы собрать воедино кусочки пазла, или для вас это нормально – молча глотать всю ту хрень, которой они вас пичкают, а затем просить добавки?

Бэкет усмехается.

– Если мой отец сказал, что поступок кастера Сойера был единственным способом убедиться в твоих способностях, то я ему верю. Я в курсе, что у тебя проблемы с дядей, но это не значит, что все кастеры такие же, как он. Ты можешь довериться старейшинам; ты можешь довериться нам.

– Так же, как доверились вам оборотни, – тогда, на скалах, пока вы просто стояли рядом и наблюдали за тем, как над ними издеваются ваши друзья?

– Мы не можем следить за всеми вокруг. У оборотней свои правила и порядки. Мы не можем вмешиваться в то, во что должны были вмешаться их сородичи, – говорит Каллан.

– Я думала, вы – паладины-новобранцы? Разве это не ваша задача – за всеми следить и всех защищать, или это относится только к вашему собственному виду?

Бэкет придвигается к краю своего кресла, и черты его лица окрашиваются раздражением.

– Мы пока еще не паладины, и у нас нет полной свободы действий. Мы следуем правилам, как и все остальные! Ну, видимо, за исключением тебя, поскольку в тебе, судя по всему, нет ни верности, ни уважения к кому-либо.

Я сжимаю кулаки и сдерживаюсь, чтобы не попасться на его уловку.

– Я проявляю уважение там, где оно заслужено.

– Тогда тебе стоит дать людям шанс его заслужить, а не списывать их со счетов при первой же возможности. Мне жаль, что тебя ранили. Всем остальным было от этого не менее плохо. Дай им шанс доказать, что они заботятся о тебе. Что они, быть может, действительно знают, как будет лучше.

Я прищуриваюсь, глядя на Бэкета. Как он может думать, что старейшины или кто-либо еще знают, что для меня будет лучше, если они совсем не знают меня?

– Так убили мою младшую сестру, – говорю я ему ровным, лишенным эмоций голосом.

Бэкет уже был готов возразить, но после моих слов эта воинственность, словно через решето, утекает из него буквально на глазах.

– Ей было тринадцать, когда какая-то мразь сомкнула руки на ее шее и лишила ее жизни. Стоит ли мне прислать старейшинам и кастеру Сойеру благодарственное письмо за то, что благодаря им я теперь смогла четко понять, что чувствовала Лайкен перед смертью? – Я мотаю головой и отвожу взгляд от Бэкета и остальных, фокусируясь на всем сразу и ни на чем конкретном в темноте за окном. – Ну да ладно, я так полагаю, все, что было, было к лучшему, правда? Мне просто следует научиться доверять людям, которые ничего обо мне не знают, и позволить им принимать за меня решения.

Никто ничего не отвечает. Разворачиваюсь и выхожу из комнаты в коридор. Мои риторические вопросы остаются неловко витать в воздухе гостиной. Я слишком устала, чтобы пытаться продолжить этот бессмысленный разговор. Запираюсь в отведенной мне комнате, стягиваю штаны и забираюсь на кровать. Там на меня, словно вор, набрасывается сон, уводя за собой из тяжелых тревожных мыслей и воспоминаний.