Ковен заблудших ведьм

III Остара

– А потом Тюльпана такая: «Это наследственное, мама». Нет, ты представляешь?! Это ведь все меняет! На кой черт я поперлась на этот чердак вызволять дочь Авроры? И Зои ведь даже не предупредила меня!

Выслушав мой эмоциональный пересказ недавних событий, длящийся почти полчаса, Исаак со смачным хрустом откусил сэндвич и качнул головой в знак понимания.

– Да уж, ну и дела.

Несмотря на то что ковен Шепота остался далеко позади, а Зои взяла на себя перевозку Тюльпаны из Нью-Йорка в Берлингтон, позволив мне телепортироваться домой, я все еще кипела от злости. Разбитые Тюльпаной губы начинали ныть каждый раз, как я пыталась надкусить ломтик сэндвича, любезно нарезанного для меня Исааком. По крайней мере, мне не пришлось толкаться с Тюльпаной в машине и дожидаться, когда она запакует в чемоданы все свое барахло. Когда я уходила, Тюльпана в лаковых сапожках спускалась по каменной лестнице. Отдраенная от пятен грязи и крови, ее кожа оказалась розовато-фарфоровой, а поперек левого глаза тянулся тонкий шрам, прежде спрятанный под челкой. Рваные джинсы и стильная черная кожанка идеально дополняли образ плохой девчонки. Даже я засмотрелась на то, как гордо она вышагивает, припудренная. И не скажешь, что еще час назад Тюльпана гремела цепями на чердаке и пила воду из собачьей миски.

Тряхнув головой, я вернулась к сэндвичу с пикантной чоризо и вытянула ноги, погружая ступни в прохладный песок.

– Зато у тебя в ковене собралось сразу несколько потенциальных Верховных, – вдруг сказал Исаак, не оставляя попыток приободрить меня. – Скоро ты станешь сильнее Ферн.

Я поджала губы и призадумалась. И вправду: Зои – преемница легендарной Мари Лаво, которая когда-то должна была занять место Рафаэля. Тюльпана – следующая Верховная, хоть ее мать и не собиралась в ближайшие столетия уступать ей свое место. Ну а Диего… Просто Диего. С ним и так все ясно.

– Аврора сказала еще что-нибудь полезное? – спросил Исаак, любуясь голубым заливом Шамплейн, который расстилался перед нами.

– Кроме того, как она рада спихнуть Тюльпану кому-нибудь, нет, – буркнула я, съежившись от порыва весеннего ветра. – Еще Аврора упомянула, что хотела оставить Тюльпану младенцем на попечение ее отца… Но ковен вынудил ее забрать дочь согласно законам. Судя по всему, Тюльпана рождена от смертного… Аврора назвала имя «Бартоломью». Хм, где-то я уже его слышала.

Имя действительно казалось мне чертовски знакомым, и, возможно, я бы даже вспомнила того, кому оно принадлежало, но мои мысли прервали слова, произнесенные нараспев:

«Пропуская катафалк вперед, подумай, не завтра ли твой черед».

Мне и раньше доводилось слышать чужие мысли, но они всегда принадлежали Джулиану. В такие моменты я срывалась с места и бежала без оглядки, благодарная, что он давал мне фору, предупреждая о своем приближении. Но ни этот голос, ни песня точно ему не принадлежали. Однако то все-таки были мысли: спутанные, пытающиеся привлечь к себе внимание.

Откуда они в моей голове?

– Ты в порядке? – нахмурился Исаак, заметив мою встревоженность.

– Я… Да, показалось просто. Птицы, наверное.

Вряд ли птицы умели петь человеческим голосом, но, выдавив измученную улыбку, я смогла убедить Исаака, что не сошла с ума.

– Сегодня предстоит много дел. Зои с Тюльпаной приедут только к вечеру, а сегодня Остара… Порядок в доме нужно навести, очаг заговорить, ужин приготовить. И еще…

Исаак кивнул и достал блокнот, записывая все мои распоряжения.

Спокойные волны Шамплейн походили на шелковую ткань. Переливаясь в свете низко висящего солнца, вода мерцала. А на пне рядом с нами стояла корзинка для пикника с домашними бутербродами, пледом и горячим чаем. Я удивилась, переместившись домой на рассвете и застав Исаака на берегу со всем этим добром. После того как он лишился руки, фантомные боли мешали ему спать. Исаак вскакивал спозаранку и бежал из дома, прихватив с собой очередной учебник по оккультным наукам – за этот месяц он прочел почти всю библиотеку ковена. Впрочем, я была уверена, что он плохо спал по ночам не только из-за физической боли, но и из-за душевной: каждый сантиметр дома напоминал ему о Виктории. Мебель, которая передавалась из поколения в поколение, фамильная геральдика на обоях и даже портреты Виктории анфас. Я сняла их или завесила шторами, но гнетущую атмосферу дома это не смягчило. Судя по тому, что однажды я застала Исаака плачущим над ее фланелевой рубашкой, еще хранящей аромат сандаловых духов, он до сих пор не свыкся с мыслью, что много лет любил хладный труп.

– Мы все успеем, не волнуйся, – сказал он, пряча ручку и блокнот в нагрудный карман рубашки. – Когда снова думаете отправиться в путь?

– Надеюсь, не скоро, – вздохнула я, кусая сэндвич. От удовольствия я замычала: кулинарный талант явно был присущ не только маме. – Я нашла всего двух ведьм, зато каких!.. Пусть мой ковен будет небольшим, зато могущественным. Пока этого хватит. Кстати, насчет ведьмака…

– Диего? Он приехал вчера днем и успел соорудить спортзал в одной из спален, – сообщил Исаак как-то не слишком радостно. – Они с Коулом сейчас на веранде.

Облизав кончики пальцев, я обернулась к особняку из белого камня, возвышавшемуся на холме. С каждым днем он выглядел все приветливее и светлее. По крайней мере, я очень хотела в это верить.

– Вдвоем?

– Да, они поладили. – Исаак потер культю. Он то и дело норовил взяться за что-нибудь левой рукой, так и не свыкнувшись с ее отсутствием. Я пообещала ему сделать алхимический протез, когда рука хорошенько заживет, но так и не успела закончить слепок из-за постоянных разъездов. – Диего поселился по соседству от тебя. Кажется, раньше та комната принадлежала Деборе… Его даже не смутили розовые бабочки на обоях. Видимо, хочет быть к тебе поближе, – многозначительно подмигнул Исаак, поправляя очки.

– Не хочу его огорчать, но чаще всего я ночую в комнате Коула.

В лице Исаака произошла молниеносная перемена, но я не поняла, что она обозначала. Пока он не забормотал:

– Кстати, об этом… У меня вызывает весьма противоречивые чувства тот факт, что моя дочь спит в одной постели с мужчиной в таком возрасте и… вне брака. – Я поперхнулась. – Конечно, моя история с Викторией тоже не пример для подражания, но тебе я желаю только самого лучшего, поэтому…

– Папа, – вздохнула я тяжко, раскачиваясь на поваленном дереве. – Несмотря на то что я теперь и впрямь зову тебя «папа», я уже взрослая. Спасибо за заботу. Мы с Коулом стали ночевать в одной постели спустя месяц после знакомства. Если ты волнуешься об… иных аспектах наших отношений, не волнуйся: каждая молодая ведьма знает чары или зелье от нежелательной беременности, так что раньше времени дедушкой ты не станешь.

Исаак порозовел, а затем молча подорвался с места и сгреб в корзину свою книжку и остатки нашего завтрака.

Я хохотнула, позабавленная, и встала следом, помогая ему собрать вещи.

– А что делает Сэм? – решила сменить тему я, двинувшись вместе с Исааком вверх по холму.

– Храпит и пускает слюни в подушку, вероятно. Очень… заносчивый тип, но готовит вкусно.

– А Гидеон?

– Вернулся на ферму, чтобы уладить какие-то вопросы с кленовой фабрикой. Кажется, ее планируют закрыть…

Я выдохнула с облегчением: с тех пор как Коул ослеп, я не знала, как буду смотреть Гидеону в глаза. «Не дай ему умереть из-за тебя или за тебя», – сказал он однажды. Конечно, слепота Коула была не прямым нарушением данного мною обещания, но… Едва ли это будет весомым аргументом для Гидеона. Встреча с ним сулила мне неприятности, а сейчас мне уж точно было не до охоты на ведьм.

Исаак кряхтел, пробираясь через траву, которая успела вырасти настолько, что доходила нам до колен (возможно, из-за магии, что вновь поселилась здесь). Держа меня за руку, как маленького ребенка, он мотнул головой, возвращая на переносицу съехавшие очки. Руки у него больше не тряслись, и я невольно улыбнулась, сжимая его шершавую ладонь. Во мне зрело чувство вины, будто я совершаю предательство – предаю Валентина Эбигнейла, который вырастил меня, как свою дочь, а теперь словно подлежал забвению. Однако почувствовать себя ребенком было слишком приятно, чтобы угрызения совести помешали мне наслаждаться нашей утренней прогулкой с отцом.

Исаак поднялся на крыльцо следом за мной и, помахав блокнотом с записанными инструкциями, скрылся в доме, чтобы начать подготовку. Я же двинулась в обход особняка к веранде, пристроенной под сенью балконов.

– То есть это возможно?

– Ну, гипотетически… да. Только для этого понадобится инструментарий.

– Что конкретно тебе нужно?

Я застыла, не успев выйти из-за угла. Бархатный голос Коула, еще хриплый после сна, сложно было не узнать. Он оживленно расспрашивал Диего о чем-то, а тот охотно отвечал, заинтригованный, если не возбужденный. Оба они, судя по скрипу стульев, сидели на креслах-качалках с видом на темную часть леса, где так любили распивать лимонный чай моя мама с Рэйчел.

Снова раздался скрип, и Диего, кажется, приподнялся. Щелкнула зажигалка, и ветер донес до меня запах ментоловых сигарет.

– Бычье сердце, вулканическая соль, забродившее виноградное вино, эссенция трупного яда. – Это бы звучало как неудачный рецепт ирландского рагу, если бы в конце Диего не добавил: – И главное, ее останки. Или хотя бы какая-нибудь личная вещь.

Я привалилась спиной к стене. Их голоса звучали приглушенно – очевидно, как раз для того, чтобы никто не подслушал. Поднеся к уху два пальца, я шепнула детское заклятие, которое позволяло нам с Джулианом всегда оставаться в курсе событий ковена, даже когда взрослые выставляли нас за дверь:

– Ушки на макушке.

Голоса сразу зазвучали отчетливее.

– Только вот ты слепой… Как ты собираешься достать мне все это?

– Я знаю, кого попросить. Не тревожься об этом.

– Зачем тебе это, парень? Весь дом будет вверх тормашками. Одри это не понравится…

– Одри не должна об этом знать. – Коул запнулся. – Пока что. Хочу, чтобы это было… сюрпризом.

– А ты романтик! – В голосе Диего сквозила издевка, и я напряглась. – Ладно. Не могу отказать в первой просьбе нового друга, тем более столь обаятельного. Будь все полицейские такими лапочками, глядишь, я бы стал меньше нарушать закон!

Диего по-лисьи фыркал, когда смеялся. Я выглянула из-за угла. Они сидели к дому боком, и мне удалось разглядеть, как Коул весь подобрался, будто приготовился защищать свою честь.

– Это что, флирт? – уточнил он настороженно, отставляя на стеклянный столик кружку с кофе, интерес к которому был утрачен.

– Ого! Как ты догадался?

– Одри научила определять, – ответил Коул, не распознав сарказма. – Слушай, я… я не по этой части.

– А по какой ты части?

– По гетеросексуальной.

Я прыснула со смеху, прижав ко рту сжатый кулак, и наконец-то вышла из своего укрытия. Мне пришлось несколько раз кашлянуть, чтобы Диего перестал пожирать Коула глазами и, выпустив в воздух колечко дыма, посмотрел на меня.

– Верховная!

Я молча подошла к Коулу, который тут же вздернул подбородок и вытянул руки мне навстречу. Заключив в крепкие объятия, которые заставили поверить, что я и впрямь дома, он усадил меня к себе на колени.

Его нос ткнулся в ложбинку под моей ключицей, и я прижала кудрявую голову Коула к себе, целуя, пока он слушал стук моего сердца, словно желая убедиться, что это на самом деле я.

– Ты в порядке? Я почувствовал странную боль недавно, будто кто-то дал мне скалкой по зубам… – прошептал он.

– Ах это! Губу случайно прикусила, да, – соврала я, решив умолчать про драку с Тюльпаной.

– Хм… Я думал, ты вернешься только через неделю, как обычно.

– Я ведь обещала отпраздновать с тобой Остару, – напомнила я, улыбаясь, и Коул поднял ко мне лицо. Я замлела, любуясь ямочками на его щеках и легкой щетиной, которая смотрелась столь непривычно, но так привлекательно. Увы, когда Диего затушил сигарету и демонстративно раскинулся в кресле, напоминая о своем присутствии, я вернулась в реальность: – Кстати, я тут ненароком подслушала ваш разговор…

Тело Коула напряглось, а губы сжались в плоскую линию.

– Какой разговор?

Что-то остановило меня от того, чтобы тут же обрушить на Коула шквал негодования и расспросов. Я знала, каким скрытным и хитрым он умеет быть, когда хочет: так он обзавелся и меткой атташе, которая теперь скрывалась под рукавом его кашемирового свитера. Как бы я ни пыталась контролировать его, Коул всегда делал то, что считал правильным, и атака в лоб только бы все усугубила. Решив, что лучше будет потолковать об этом с Диего с глазу на глаз, я притворилась невинной овечкой и сказала:

– Диего, не вздумай уводить у меня парня!

Тот поперхнулся, а Коул густо покраснел, сцепляя пальцы замком за моей спиной и пряча лицо, чтобы я не видела, как он умилительно сконфужен.

– Да я просто шутил! Впрочем, когда живешь несколько веков, и впрямь перестаешь обращать внимание на пол… – Диего задумчиво прищурился. – В мире же столько разнообразия! Обидно умереть, не попробовав все. Живем-то один раз. А вы оба такие душки! Даже не знаю, кого выбрать.

– Погоди… Оба? – переспросил Коул, напрягшись.

Да уж, прямолинейности Диего было не занимать. Я наградила его уничижительным взглядом, но он лишь пожал плечами, простодушно улыбаясь. Пирсинг на его лице блеснул, и Диего закурил еще одну сигарету из серебряного портсигара.

– Пошли, – шепнула я Коулу, поднимаясь и утягивая его за собой, чтобы не позволить напасть на Диего и лишиться не только зрения, но и пары конечностей. – А ты… – Я сверкнула глазами на ведьмака, закурившего уже третью сигарету. – Будь как дома, но не слишком. Мы сегодня празднуем Остару… Так что сделай что-нибудь полезное к вечеру, а завтра начнем мое обучение.

– Слушаюсь, мэм!

Диего отсалютовал мне, и мы с Коулом вошли внутрь. Когда все, включая моего отца и Сэма, который вышел из кухни с тарелкой глазуньи, остались за дубовой дверью спальни, я наконец-то выдохнула с облегчением.

– Иди ко мне.

Я прыгнула на Коула, и, если бы позади него не стояла постель, мы бы рухнули на пол. Кажется, от моего бурного проявления чувств он даже опешил: стукнулся затылком об изголовье и смешно ойкнул, уставившись на меня потускневшими глазами.

– Вижу, ты и впрямь сильно соскучилась. – Его губы тронула медовая улыбка, и я наклонилась, чтобы вобрать ее в себя поцелуем.

– А насколько соскучился ты? – спросила я.

Вместо ответа Коул рывком перевернулся, и я оказалась под ним. За это время я почти забыла, какого это – лежать под весом его тела, выбивающим из легких дыхание, и чувствовать себя самой защищенной на свете.

– Может, хотя бы расскажешь, как обстоят дела с ковеном? – спросил Коул тихо, нависая надо мной. Его кудри щекотали мне лоб. – Как именно ты повстречала Диего, куда вы еще ездили с Зои и…

– Ох, Коул, давай не сейчас!

Я накрутила ворот его футболки на кулак и наклонила к себе так резко, что мы ударились лбами. Наши губы быстро встретились, и, пускай мои еще побаливали, мы не отрывались друг от друга очень и очень долго. Ему не нужно было видеть; он и так знал, где нажимать и гладить меня пальцами, чтобы уже спустя минуту я заурчала. Снова дома. Снова в его объятиях. Все будто бы вновь стало как прежде, но…

– Эта спальня будет моей!.. Ой, нет, не будет. Блин.

Коул почти избавил меня от бюстгальтера, ловко расстегнув его под кофтой, когда кто-то распахнул ногой дверь. Сквозняк превратил кожу в гусиную, и я натянула на себя одеяло. Коул, не зная, куда деться, замотал головой и принялся натягивать свитер, с которым я расправилась сразу же, как мы оказались в постели.

В дверях красовалась Тюльпана – стройная, как струна арфы, с надменным прищуром аметистовых глаз, которые переливались в полумраке. Каблуки делали ее такой высокой, что она могла бы дышать Коулу в затылок.

– Как вы приехали так быстро? – забормотала я, судорожно поправляя одежду, но Тюльпану будто бы не смущал наш с Коулом растрепанный вид. Она лишь придирчиво оглядывала его спальню, придерживая красный чемодан на колесиках.

– Я владею телепортацией, как и ты. Нет, даже лучше! Перенести машину – плевое дело. И то, что тебя это так удивляет, лишний раз подтверждает, как далеко тебе до первозданного мастерства Верховной ведьмы. Так где мне найти свободную комнату?

– Везде, – фыркнула я. – В любом уголке дома свободно.

– Зои тоже так сказала, но, как мы обе видим, не в любом. – Ее лицо озарила ехидная усмешка, и взгляд остановился на Коуле. – А ты, должно быть, охотник из рода Гастингсов? Мама рассказывала о тебе. Эти кудри и игры под простыней с Верховной… Твой прадед тоже был весьма известным ходоком по ведьмам. О! А какие глаза белые. – Тюльпана накренилась к Коулу, шагнув внутрь комнаты, и тот прильнул к спинке кровати. – Бедный мальчик!

Я уже свесила с постели ноги, чтобы вышвырнуть отсюда Тюльпану за шкирку, как вдруг остолбенела, связав два и два.

Бартоломью Гастингс? Прапрадед Коула?!

Тюльпана бросила на меня пронзительный взгляд. Судя по всему, чтение мыслей было распространенным талантом в их ковене. Но, так и не ответив на мой немой вопрос, она развернулась на каблуках и устремилась прочь, взмахнув напоследок белоснежными волосами.

– Здесь пахнет пылью и вами. Найду комнату получше.

– Угу, – заторможенно кивнула я, стараясь затолкать этот вопрос о происхождении Тюльпаны поглубже и никогда больше о нем не вспоминать. – Когда разберешь вещи, спустись вниз и познакомься с остальными. А еще попроси Зои достать все швабры, что у нас есть.

Когда дверь за Тюльпаной снова закрылась, я облегченно вздохнула и открыла окно: воздух в комнате действительно стоял затхлый. Застегнув бюстгальтер, я плюхнулась на кровать рядом с Коулом и взвыла:

– Вот облом! Я надеялась, они приедут только к вечеру. Это была дочь Авроры. Ее зовут Тюльпана… Да, та самая, что помогала Ферн. Только не бей меня! Выбора не было. Я обменяла Вестники на нее. Временно.

Меж бровями Коула пролегла хмурая морщинка, а лицо сделалось непроницаемым. Я мягко надавила ему на спину: мышцы были точно кремень. Коул даже не отреагировал на мое касание.

– Тьма, – прошептал он, глядя на дверь, не моргая. – Когда она вошла, я почувствовал Аврору… Они очень похожи. Я доверяю тебе, Одри, – сказал Коул серьезно. – И если ты приняла ее, значит, это и впрямь необходимо. Но…

– Но тебе не нравится мое решение.

– Да, не нравится.

Я вздохнула, и Коул поцеловал тыльную сторону моей ладони.

– Мне надо спуститься, чтобы подготовиться к вечерней Остаре, – проворчала я, неохотно вставая. – Это один из самых хлопотных праздников в ковене. Уборка, уборка и еще раз уборка.

– Может, я помогу? – Коул закусил губу, полный надежды, и я содрогнулась от жалости перед тем, сколько раз он слышал это строгое «нет» в ответ на все его попытки сделать хоть что-то полезное. – Я мог бы хоть в наших комнатах порядок навести…

– Если уверен, что справишься, то давай. Только не убейся. – Я робко улыбнулась, вкладывая ему в ладонь бронзовый колокольчик, чтобы он мог позвать меня или кого-то еще, если потребуется. Коул скривился, показывая, что всей душой ненавидит его: это был пятый колокольчик за месяц. Он терял их, ломал или выбрасывал из окна (якобы ненамеренно, но все мы знали правду).

– А что будет вечером? – успел спросить он, маскируя свое нетерпение любопытством. – Ты говорила про кроликов и размножение…

Я усмехнулась, заметив румянец на щеках Коула, и пообещала, что это будет великолепный вечер, а затем попрощалась и приступила к делам.

Пока Коул гремел в комнате, искренне пытаясь убираться, я спустилась вниз и вскипятила на плите воду. Вылив в нее половину флакона мятного масла и выжав целый лимон, я проварила настой еще пару минут и сняла с конфорки.

– Иду по земле как друг, а не господин. Мать Богиня и Бог Отец, наделите меня через масло теплом всех живых существ, – прошептала я, разбрызгивая еловой веткой воду с лимоном и мятой по всем углам.

Я прошлась так по всем комнатам, невольно отворачиваясь от вещей, которые принадлежали моим братьям и сестрам. Никакая священная вода не могла вымыть той скверны, что разнес повсюду Джулиан. Не глядя брызнув маслом на детскую кроватку Ноа, я заперла дверь в спальню и поклялась себе больше туда не возвращаться.

Когда дело было сделано, а от бега со шваброй и ведром у меня начала болеть спина, я решила, что пора сворачиваться. Зеркала сверкали, а на шкафах не было ни единой пылинки. Полностью удовлетворенная результатом, я вернулась к себе и присвистнула, увидев, что Коулу все же удалось упорядочить хаос из книг, глянцевых журналов и моей одежды. Открыв гардеробную и вытащив традиционную белую тунику с длинными рукавами и золотой вышивкой по линии декольте, я быстро переоделась. Тяжело было смотреть на свои руки, очерненные до самых локтей, а потому одевалась я не глядя, крепко зажмурившись.

– Чего-то не хватает, – задумчиво промычала я, взглянув на свое отражение, и открыла деревянную шкатулку с драгоценностями, чтобы найти, чем дополнить свой образ. Внутри, рядом с сережками и ожерельями, пылилось бронзовое зеркальце Коула, а рядом угрожающе поблескивали часы Исаака с надколотым циферблатом, внутри которых таился диббук. Не найдя ничего подходящего, я вздохнула и, немного поколебавшись, достала золотой браслет с запертыми внутри гримами. Он легко застегнулся на моем запястье, пока я спускалась вниз.

Стол был уже накрыт. Зои расставляла последние блюда из серебра, а Диего осторожно связывал букет из весенних цветов – нарциссов и сциллы, – чтобы добавить их в алтарную вазу. В то время как Тюльпана даже не соизволила выйти из комнаты, он весь день работал за троих, оказавшись невероятно трудолюбивым: успел наколоть и перетаскать к печи дров, а затем помог Зои с уборкой нижнего этажа. К вечеру его неоново-синие волосы стали пастельно-голубыми, как жвачка, и почти все рунические татуировки на бронзовой коже спрятала светлая рубашка из льна.

Поймав мой изучающий взгляд, Диего отвлекся от разглаживания желтых лепестков и улыбнулся:

– А где твой кудрявый ангел?

Не успела я всерьез задуматься об этом, как в гостиную вошел Исаак, ведя за собой Коула. Они тоже позаботились о подобающей одежде: кремовых тонов и из легких, полупрозрачных материалов. Я невольно вспомнила кладбище Метейри, где Коул предстал в похожем виде, и на душе потеплело.

– Пахнет вкусно, – промычал он, поведя носом. Веснушки на нем успели потемнеть: должно быть, последние дни Коул много нежился на солнце. – Значит, первая традиция Остары – это сытный ужин?

– Да, Зои с Сэмом воплотили старинный рецепт моей семьи. Дикий лосось на овощной подушке и… В общем, попробуешь. Но это только прелюдия!

– Ага, потом еще шоколадный пудинг, – облизнулся Исаак, поглядывая на духовку.

Я усмехнулась, ведь имела в виду совсем не это.

– Что ж, можем начинать, раз все готовы.

– Не все. Тюльпана отказалась спускаться, – осторожно сообщила Зои, пытаясь пригладить рыжие непослушные волосы Сэма, которые не брал даже укладочный гель.

Тот отмахивался от ее руки, ворча, что не соглашался принимать участие ни в каких шабашах и что ему вполне хватило прошлой поездки в парк Глейшера.

– Может, черт с ней? – предложил Сэм, все же вырвавшись из рук Зои и отвоевав свое право ходить непричесанным. – Я помню эту Аврору… Она как-то сказала, что мой удел таскать кастрюли. – Сэм бросил смущенный взгляд на праздничный стол, большая часть которого была приготовлена его руками. – Не хочу сидеть рядом с ее отпрыском.

– Мы ковен, – возразила я. – Даже те из вас, кто не приносил мне клятву и не имеет отношения к колдовству. Отныне мы семья, так что сядем либо все вместе, либо не сядем вообще.

На миг мне показалось, что Исаак взглянул на меня с гордостью. Оставив его за главного, я поднялась наверх и постучалась в комнату под самым чердаком.

– Тюльпана, – позвала я, распахнув дверь, когда разрешения войти так и не последовало. – Все уже собрались…

– И что?

Она сидела на высоком многослойном матрасе под балдахином, подогнув ноги и раскинув на коленях книгу, обтянутую коричневой кожей. С павлиньего пера, зажатого в ее пальцах, капали красные чернила. Лишь когда Тюльпана лизнула кончик указательного пальца, я поняла, что это никакие не чернила, а кровь. Поморщившись, но постаравшись не придавать этим причудам значения, я огляделась. Несмотря на то что у Тюльпаны было время на распаковку вещей, чемоданы стояли нетронутыми. Ими была заставлена вся спальня, помпезная и холодная, как и ее новая владелица.

– Ты так и будешь здесь стоять? – спросила Тюльпана, наконец-то отвлекшись от своей писанины. – Я не голодна, спасибо.

Мое терпение начинало трещать по швам.

– Сегодня Остара, – напомнила я и снова попыталась донести до нее одну простую мысль: – В Остару принято собираться вместе и чествовать начало весны. Быть дружелюбными. Делиться. То, как ты проведешь этот день, определяет, какие плоды принесет год – сладкие или горькие…

– Значит, этому учат маленьких ведьм в ковене Шамплейн? – спросила Тюльпана с откровенной насмешкой и захлопнула книгу, которая, по-видимому, была ее дневником. – Если не отпразднуешь Остару как следует, то ты обречен? Глупости! Какой толк в ритуалах, если они не приносят ощутимого результата?

– Это называется «традиция», – ответила я, удерживая взгляд Тюльпаны. – Хороший повод узнать друг друга лучше. Мы ведь теперь связаны, забыла?

Я ткнула пальцем себе в грудь, туда, где ощутила силу Тюльпаны впервые, когда Аврора подарила ее мне, как сломанную игрушку. Будто вспомнив ту тяжесть в груди, словно от удара, Тюльпана тоже прикоснулась к сердцу.

– Я выполню свою часть сделки, – сказала она. – Научу тебя тому, что знаю, и помогу одолеть Ферн. Но я не обязана притворяться, что уважаю тебя и твои абсурдные правила. Я часть твоего ковена, но я не твоя подружка.

– И слава богу, – театрально перекрестилась я. – Ты обязана присутствовать на Остаре, потому что ты моя ведьма. Я все равно не оставлю тебя в покое, пока ты не пойдешь со мной. Проще отмучиться один час, чем терпеть меня всю ночь, не находишь?

Тюльпана застонала, но, кажется, мой довод прозвучал убедительно. Она не торопясь слезла с постели и уже собиралась последовать за мной, как я жестом остановила ее, кивая на гардероб:

– Ты должна переодеться во что-нибудь белое…

– Нет.

– Ну ладно.

Решив, что одного спора с ней на сегодня хватит, я отошла в сторону и молча пропустила ее.

– А какими дарами ты владеешь, кстати? – поинтересовалась я, вдруг осознав, что и представления не имею, чему конкретно Тюльпана намерена обучать меня.

– Всеми.

– Что значит «всеми»?

Тюльпана резко остановилась. Несмотря на то что я стояла на пару ступеней выше ее, я почувствовала себя маленькой и ничтожной, когда она ответила:

– Аврора долгие годы скрывала от меня, что мне предначертано стать следующей Верховной. Из страха, что однажды я пойму это и захочу отвоевать свое законное место, она почти не обучала меня. Пришлось осваивать магию самостоятельно, по книгам… Лишь когда мне удалось сотворить свое первое заклятие, я вдруг осознала, что заурядная ведьма не способна на такое. Я пришла к Авроре, но она только рассмеялась: «И ты думаешь, освоить восемь даров достаточно, чтобы ты стала достойна меня? Расти, девочка. Еще не скоро придет тот день, когда я буду готова уйти и уступить тебе». – Тюльпана мастерски изобразила ее голос. – Так что, да, я владею каждым из восьми даров, но, как видишь, проку от этого никакого. – Она растерла запястья, на которых белели шрамы от железных оков. – Я научу тебя каждому из них, вот только от Ферн тебя это не спасет.

Она направилась к гостиной, откуда доносились голоса, оставив меня стоять на лестнице в замешательстве. Это было искреннее признание или завуалированное запугивание?

Восемь, черт возьми, даров!

– Все в порядке? – спросил шепотом Коул, когда я заняла место рядом с ним.

Накрыв его руку своей, я кивнула. Тюльпана села между Зои и Исааком в углу и с отстраненным видом положила себе на тарелку горсть салата и печеной картошки.

Дальше все пошло как по маслу. В конце концов, этот урок я усвоила еще в детстве – вкусная еда сплачивает. Когда все заняты угощениями и мыслями, как бы отщипнуть от лосося самый мясистый кусок, некогда найти время для ссор.

– А вот и клубничное вино, – объявил Диего, водрузив на стол ящик с бутылками, одну из которых он откупорил щелчком пальцев и разлил по бокалам. – Купил на рынке по пути в Вермонт. Слышал, в ковене Шамплейн на Остару как раз варят клубничное вино.

Я сделала маленький глоток и замычала от удовольствия, как и остальные. Даже Коул пригубил полрюмки, не устояв.

– Хм, верно. Откуда ты знаешь о наших традициях?

– Я знаю о традициях большинства ковенов мира. Верховный, под присмотром которого я когда-то жил, был помешан на истории колдовства.

– Погоди, ты жил в ковене? – Я нахмурилась, и Диего подлил еще вина мне в кубок. Золотой, украшенный самоцветами, он раньше принадлежал Виктории. Удивительно, как она справлялась с такой тяжестью – из-за обилия рубинов его было сложно даже оторвать от стола. – Как же ты стал неприкаянным?

– Сбежал. – Диего сверкнул улыбкой. – Я сирота. В семь лет меня усыновила семья людей, но я был нужен им только, чтобы помогать по хозяйству с еще пятью приемышами. Я решил, что жить на улицах всяко лучше, чем в качестве бесплатного чернорабочего. С магией я легко пережил голод, пока не закрепился в чикагской банде. А к концу Второй мировой, когда от Аль-Капоне, Мура и всех подобных им уже ничего не осталось, меня подобрал ковен на границе с Мексиканским заливом. Микаэлл был добр ко мне, но… – Диего смолк, и едва я успела заметить угрюмую тень на его лице, как оно вновь разгладилось и просияло. – Что было, то прошло! Кому еще вина?

– Аль-Капоне?! Стэнли Мур?! Ты говоришь о гангстерах? – вырвалось у Сэма. Похоже, это было единственное, что он услышал. – Они ведь жили еще в двадцатые! Обалдеть, какой ты старпер.

Мы рассмеялись, а Зои покрылась испариной, решив умолчать, что младше Диего всего лишь на десять-двадцать лет. Тишина за столом быстро уступила место праздной болтовне. Ребята начали обсуждать рецепт рыбы, а потом переключились на споры о любимых кинофильмах. В какой-то момент, пока я набивала рот закусками, Зои решила проявить инициативу и взялась за рассказ о том, где мы с ней успели побывать за последний месяц.

Нью-Джерси. Детройт. Мичиган. Игнорируя мое возмущенное мычание, она не поленилась упомянуть даже о том, как несколько неприкаянных отказали мне. В конце концов она добралась до нашей встречи с Диего: он улыбался, размахивая вилкой в знак согласия со всем, что слышал, а затем в красках описал нашу драку в Дуате. Коулу это не понравилось: он даже отказался от рыбы, когда я предложила ему помочь и покормить его, чтобы он не проткнул себе щеку вилкой, как в прошлый раз.

Дослушав до момента, когда я натравила на Диего сумеречное чудовище, Исаак поперхнулся и подметил, что не видел такого заклятия в гримуаре Виктории. Мне повезло, что в этот момент Сэм опрокинул на себя противень с бульоном и прервал разговор своим бурным сквернословием. Руки предательски зачесались там, где Шепот отравил их. Сложно было не заметить, с каким снисхождением посмотрела на меня Тюльпана в этот момент, безмолвно поглощая картошку.

Но она веселилась до тех пор, пока не пришло время для ритуальной части.

– Вот в этой ахинее я участвовать точно не буду, – отрезала Тюльпана, сложив руки на груди, когда все вышли из-за стола и собрались в гостиной у камина, выжидая, когда она присоединится. Я придерживала Коула под локоть, вручив связку ненавистных ему васильков, а себе выбрав солнечный подсолнух. – Сжигать цветы, чтобы… Что? Попрощаться с чем-то плохим из ушедшего года, верно? Будто это поможет забыть все то дерьмо, что с вами приключилось.

– Ну да, это ведь не так круто, как мужиков в жертву приносить ради крови и молодильных яблок, – съязвила Зои в ответ.

Я вздохнула, массируя пальцами виски. Боже, почему это так сложно? Как у моей мамы только хватало сил объединять под одной крышей столько не похожих друг на друга людей? Почему же у меня не получается?

– Лично мы все не прочь поучаствовать, – ответил вместо меня Коул, за что я была безгранично ему признательна. Он ласково прошелся пальцами вдоль моего позвоночника, разгоняя напряжение и усталость, скопившиеся в мышцах за столь долгий день. – Исаак рассказал, что нужно делать, и я даже придумал, с чем именно хотел бы проститься… Хотя это не такая уж тайна, наверное.

Тюльпана накручивала на указательный палец локон белых волос, но со стула так и не поднялась. Гостиную и столовую разделяла широкая арка, а нас с Тюльпаной – несколько метров. Аметистовые глаза буравили меня, испытывая: Верховная я или нет? Диего уже делал так в том баре. Ее бессмысленная подростковая строптивость тоже не должна была остаться безнаказанной.

Но едва я подалась к Тюльпане, чтобы взяться за ее воспитание, как Коул обвил рукой мою талию, притягивая к своему боку. Ему не нужно было видеть меня, чтобы почувствовать: я на пределе. И не столько из-за характера Тюльпаны – просто все разваливалось на кусочки.

Я бросила тоскливый взгляд на огонь в камине и вздохнула, вспоминая, как мы проводили этот ритуал с мамой. Желтый подсолнух начал увядать в руке.

– Катитесь к Баалу со своими торжествами, – буркнула Тюльпана и, схватив со стола горшочек с печеной картошкой, юркнула в другую арку и исчезла.

– Ну и хорошо, что она свалила, – вставила свои пять центов Зои, заметно повеселев и приободрившись, когда нас осталось всего шестеро. – От ее дешевых духов из массмаркета уже голова трещит! Мы и без нее справимся, да, Одри?

– Я бы хотел начать первым. – Диего вдруг выступил вперед, держа в руках изящную орхидею с бирюзовыми прожилками под стать цвету его волос. – Или ритуал должна начать Верховная?

– Нет, – я выдавила слабую улыбку. – Верховная заканчивает, а не начинает. Прошу.

Он кивнул, сделавшись серьезным, как никогда прежде. До начала ритуального сожжения нужно было начертить солевой круг перед очагом и призывать Матерь с Отцом, но в этот раз я отмахнулась от чрезмерного официоза. Главное сейчас – выплеснуть то, что лежало на душе, и я больше не могла ждать.

Диего подступил к камину и, задумчиво взглянув на цветок, бросил его в огонь.

– Один – для веселья и радости. К пыли пыль, весна за зимою, – прошептал он на одном дыхании. – Я расстаюсь с прошлым неприкаянного и Микаэллом Де’Трастом.

Мне стало любопытно, что такого случилось между Диего и его бывшим Верховным, но сейчас было не время для вопросов. Он молча проследил за тем, как догорает его орхидея, превращаясь в прекрасное ничто, а затем вернулся в полукруг.

Следующей вышла Зои.

– Второй – прогнать печаль. К пыли пыль, весна за зимою. – Она кинула в камин тонкую веточку вербены, рассыпающуюся, как пух. Отблески искр плясали на темно-оливковой коже Зои, пока она смотрела, как ее подношение съедают языки пламени, такие же янтарные, как ее глаза. – Я прощаюсь с лавкой Саламандры и своей прошлой жизнью.

Сэм переступил с ноги на ногу, когда Зои, вернувшись к остальным, подтолкнула его в бок. Он бросил панический взгляд на красную астру в своей ладони, а затем на очаг, не представляя, что ему говорить. Зои умиленно улыбнулась и привстала на носочки, шепча что-то ему в ухо.

Кадык Сэма нервно дернулся, но, собравшись с духом, он неуверенно выступил вперед.

– Третий – прогнать бесполезный гнев. К пыли… Э-э… Что-то там, я забыл, – пробормотал он и наотмашь швырнул астру в огонь, даже не взглянув на нее. – Я расстаюсь с самим собой. С тем, каким был раньше. И с Гвендолин Дрейк тоже.

Красный до корней волос, он просеменил к Зои и обнял ее, приняв самый мужественный и хладнокровный вид, на какой только был способен. Я хихикнула в кулак, польщенная, что Сэм вообще принял во всем этом участие. Отношения с Зои влияли на него поистине благотворно: всего пара месяцев как его полюбила ведьма, а Сэм уже стал практиковать наши колдовские штучки.

Исаак, стоя по другую сторону от меня, шумно вздохнул. В единственной руке он держал дивную белую розу – любимый цветок моей матери. Пальцы его дрожали, но уже не из-за диббука или болезни – он плакал.

– Четвертый – взрастить семена. К пыли пыль, весна за зимою, – прошептал он, и огонь отражался в его очках, держащихся на кончике носа. Скрепя сердце он подставил нежные кремовые лепестки под жар камина, и те начали тлеть вместе с воспоминаниями, от которых его небритые щеки сделались мокрыми и солеными. – Прощай, Виктория Дефо, любовь моя.

Треск очага убаюкивал ноющее сердце. Я взяла отца за руку, когда он снова встал рядом. Он не смотрел на меня, прикованный взглядом к белой розе, сгорающей у него на глазах, как когда-то сгорала от рака Виктория.

Коул отстранился от моего плеча и шагнул к камину, ведомый его жаром и треском.

– Пятый – окрепнуть надолго. К пыли пыль, весна за зимою. – Остановившись без чьей-либо помощи точно перед очагом, Коул протянул руку и бросил в него васильки. – Я расстаюсь со своей слабостью.

Он покачнулся, и Сэм поймал его, чтобы помочь найти свое место возле меня. Тогда пришел мой черед.

– Шестой – темные дни теперь ушли. К пыли пыль, весна за зимою. – Я смяла подсолнух, раскрошила в пальцах и, зажмурившись, бросила туда, где уже обратился в пепел весь букет Остары. – Прощай, мое прошлое, вся моя боль и беспомощность. Здравствуй, моя сила с весною и благодатью. Да будет так!

Вместе мы дождались, когда листья и зелень окончательно смешаются с углями и оставят в память о себе лишь аромат тлеющих трав. А затем, улыбнувшись друг другу, вернулись к столу.

– У меня на тебя свои планы, – промурлыкала я Коулу на ухо, удержав его, когда он уже садился. – Нам нужно наверх. Или ты еще не наелся?

– Наелся, – выпалил Коул, едва дослушав, и тут же забыл о подносе с шоколадным пудингом, который вынесла из кухни Зои. – Идем!

Его бурная реакция согрела меня изнутри. Я протащила Коула через весь зал и утянула наверх прежде, чем кто-то успел обратить на нас внимание.

Он то и дело спотыкался на лестнице, из-за чего подъем на третий этаж занял больше времени, чем я рассчитывала. Но там, кроме Тюльпаны, нас точно никто не мог потревожить: любые звуки поглощались дубовыми панелями на стенах и извилистыми коридорами. Добравшись до ванной комнаты, которая раньше предназначалась лишь для Верховных ведьм и ритуальных купаний, я закрыла за нами дверь запечатывающим заклятием, чтобы оградить от незваных гостей.

В глубине комнаты, выложенной изумрудной мозаикой, стояла ванна из литьевого мрамора на четырех золотых ножках. Над ней находилось окно с витражным рисунком, изображающим пеструю колибри. Здесь было холодно и темно, и я на ощупь нашла тумбу под раковиной, где хранились свечи. Маленькие и округлые я вставила в жирандоль, а пеньковые с двумя фитилями расставила в пустых метах. Когда свечами, пахнущими ванилью и кардамоном, были усеяны даже бортики ванны и каменный подоконник, я прошептала:

– Fehu.

Они вспыхнули, и ванную комнату озарило желтое свечение. Все это время Коул стоял у двери, не задавая вопросов, и прислушивался к моим шагам, пока я суетилась, подготавливая своеобразный «алтарь». Крутанув бронзовые вентили и пустив струю горячей воды, я добавила в ванну несколько капель сандалового масла и толченые цветки ворожеи.

– И что ты делаешь? – наконец-то подал голос Коул, склонив голову набок.

– У Остары много традиций, – начала я и, опустившись перед наполняющейся ванной на колени, вдохнула ароматный пар, поднимающийся от воды. – Но у всех одна цель – очищение. Сначала уборка и прощание со старым, а потом омовение. Обычно юноши моют девушек – это сулит плодотворный год…

– То есть мне надо помыть тебя? – быстро сообразил Коул, и его лицо озарила мальчишеская улыбка. – Ну, уж это я могу!

Я повернулась к Коулу и медленно стянула с себя тунику, жалея, что он не видит, как я обнажаюсь для него. Но Коул слышал это по шороху ткани: одежда упала к моим ногам, и он облизнул пересохшие губы, покачнувшись навстречу мне.

Освободившись и от белья, я переступила ворох одежды и подошла к Коулу. Прижалась к нему, чтобы он ощутил каждый изгиб моей фигуры не только руками, но и всем телом.

– Ты тоже должен раздеться, – прошептала я, глядя ему в глаза. В сиянии свечей они светились серебром, как два лунных блюдца. – Мы немного изменим ритуал.

Коул не стал возражать. Он быстро избавился от сатиновой рубашки, а затем расстегнул брюки, которые я тут же дернула вниз, чтобы помочь ему. Прислонившись к моему лбу своим, Коул тяжело дышал, но соблюдал целомудренную дистанцию. Даже не целовал – только делал, что я велела. Как и всегда.

Когда руки Коула легли мне на бедра, приятный спазм внизу живота едва не заставил меня забыть о ритуале. Но, вернув самоконтроль, я потянула его к ванне, уже набравшейся до краев.

– Я тебя чувствую, – вдруг сказал Коул, и я взглянула на черную полосу, окольцовывающую его запястье.

Она светилась, как не светилась с того самого дня, когда Ферн лишила его зрения. Оранжевая, почти огненная метка пульсировала в такт моему сердцебиению. По спине побежали мурашки, когда Коул поцеловал меня, не стерпев, и это прикосновение отдалось внутри с удвоенной силой – мои и его ощущения, звучащие в унисон.

– Не торопись, – хрипло приказала я не то ему, не то самой себе и перешагнула через бортик ванны, погружаясь в бурлящий жар воды и ароматного масла.

Коул неуклюже забрался следом и сел позади меня так, чтобы я могла лечь спиной ему на грудь, устроившись между его коленей. Это было истинное блаженство после нескончаемых переездов. Теперь, будучи дома, осыпаемая поцелуями Коула, который убрал в сторону мои волосы и коснулся губами шеи, я впервые за месяц чувствовала себя не только свежей, но и счастливой.

От пара его локоны завились еще сильнее, став тугими и жесткими, как пружинки. Выдавив на ладонь немного ромашкового шампуня, я расчесала его волосы пальцами. В отражении вентилей было видно, как блаженно Коул сомкнул глаза, урча под моими прикосновениями. Поэтому я удивилась, когда он внезапно перехватил мою руку.

– Это я должен омывать тебя, разве нет?

Я хмыкнула, послушно отодвигаясь, чтобы дать Коулу возможность откупорить бутылку с душистым гелем. Когда он начал втирать его в мои плечи, я застонала, но невольно устыдилась этого, закусив нижнюю губу. Коул глухо рассмеялся.

– Кажется, тебе нравится. Надо устраивать почаще такие… ритуалы.

Я заерзала, чувствуя поясницей что-то твердое, и ухмыльнулась:

– Не могу с этим не согласиться.

Коул справлялся на удивление ловко, уверенно ориентируясь среди тюбиков, которые стояли на деревянном столике рядом со свечами. Он даже ни разу не подпалил над огнем мочалку, которую нащупал рядом с лимонным мылом и решил опробовать. Податливая, я послушно придержала на затылке мокрые волосы, чтобы они не мешали ему тереть мне спину.

В какой-то момент его руки принялись массажировать мои, но остановились. Я приоткрыла один глаз и вдруг вспомнила о черных венах, которые тянулись от запястий до локтей. Коул будто почувствовал их: я с замиранием сердца увидела, как он хмурится, щупая мои руки, будто пытаясь что-то понять. Неужели охотничья чуйка способна и на такое?

– Как думаешь, почему Ферн до сих пор не напала? – решила завести разговор я, чтобы отвлечь его.

Коул пришел в себя и отпустил мои руки.

– Может, набирается сил. Или не может пройти через чары леса и Нимуэ…

– Наверное. Главное, что она отстала от Берлингтона и все улеглось.

– Не совсем. – Коул опустил мочалку в воду, помрачнев. – Вчера в новостях показывали репортаж из Юты. В Ривер-Хейтс нашли первое тело, изуродованное так же, как у нас… Полиция думает, ритуальный убийца сменил территорию. Теперь его ищут там. Боюсь, Ферн добралась и до Скалистых гор.

Я резко погрузилась в воду, чтобы смыть мыло, и села. Мои руки потянулись к шее, пытаясь нащупать Вестники даров, чтобы унять волну тревоги. Но я нашла лишь пустоту, которую до сих пор не могла себе простить.

– Ты остановишь ее, – приободрил меня Коул, прижимаясь губами к моему уху.

– И верну тебе зрение, – кивнула я. – Сегодня Тюльпана сказала, что владеет всеми восемью дарами. Значит, исцелением тоже… Она научит меня. – Я привстала и развернулась в тесной ванне, всматриваясь в лицо Коула. – А потом я сама найду Ферн и…

– Надеюсь, на тот момент она уже уйдет из Юты. Это самый религиозный штат США, – пробормотал Коул, опустив глаза. – На этой территории нет ни одного ковена. И ведьмы там не живут. Диего рассказывал.

– А у вас с Диего, я смотрю, уже броманс, – сощурилась я, и румянец, цветущий от тепла на щеках Коула, стал почти свекольным.

– Броманс?.. Что такое броманс?

– То, что часто перетекает в полноценный роман во всяких девчачьих книжонках.

Коул скривился и заглушил поцелуем мой издевательский смех. Удушающие мысли о Ферн и предначертанной мне судьбе отступили. А воск, шипя, скатывался со свечей и капал на холодный гранитный пол. Вода в ванне начала остывать, но мы не заметили этого, слишком увлекшись друг другом. Даже если бы она сделалась ледяной, я бы все равно не пожелала выбираться наружу. Вот бы остаться здесь навсегда – только я и Коул. Почему нет заклинания, которое остановило бы время?

– Ты так и не ответил на вопрос, – прохрипела я, лаская кончиком языка его губы, проводя пальцами по острой линии челюсти. – Насколько сильно ты соскучился по мне?

На груди Коула блестели капли воды. Его тело виднелось под ее толщей – тугие мышцы, плоский очерченный живот. Я устроилась сверху, взобравшись на Коула и оседлав его бедра. Даже служба в полиции не успела оставить на его коже столько шрамов, сколько оставила всего пара встреч с моей родней. Под ключицей виднелось перекрестие двух розовых полос – отметины от когтей диббука-Исаака, когда он пытался разорвать его в клочья внутри горы Кливленд. Я с благодарностью поцеловала этот шрам, и Коул потерся о мою щеку носом, а потом опустил голову, и его губы скользнули вдоль моей шеи, спускаясь к груди.

Я вздрогнула, и метка на его запястье вновь вспыхнула.

– Я покажу тебе, насколько, – ответил он, приподнимая меня за ягодицы, чтобы затем опустить и заполнить своим теплом.

И он действительно показал. А потом еще раз и еще. Кажется, он делал это до самой полуночи.

Уже когда Коул спал под пуховым одеялом, все еще влажный после ванны, из которой нам едва хватило сил выбраться, я свесила с кровати ноги и оделась. Это было неприлично – вот так исчезнуть со своим атташе в разгар праздника, и я не смогла бы уснуть, пока не убедилась, что все прошло гладко.

Бросив белую тунику в корзину для белья, я тихонько вышла из спальни Коула и спустилась вниз.

В гостиной было уже тихо. Похоже, все давно мирно разошлись по своим комнатам. На прибранном столе, накрытым чистой розовой скатертью, осталось лишь несколько блюд. О минувшей Остаре напоминал лишь запах мяты и лимона, доносящийся из углов комнаты, и потрескивание догорающего камина. Удовлетворенная этим покоем, я облегченно вздохнула и развернулась, чтобы вернуться к лестнице.

«В белую простынь тебя обрядят, от уха до уха, с макушки до пят».

По спине стек липкий мороз. Я остановилась перед высоким створчатым окном, расписанным на французский манер, и вгляделась в ночь, проглотившую лес и берег Шамплейн.

«В гроб деревянный тебя упекут, сверху положат камни и грунт».

Эта призрачная мелодия текла откуда-то извне. Однако слова доносились так отчетливо, что казалось, их напевают прямо мне на ухо.

Золотой браслет на руке завибрировал.

– Что за…

Гримы рвались наружу, как свора диких псов. Украшение обожгло меня, раскалившись. Я вспомнила ворчание Сэма о том, как браслет вибрирует после захода солнца. Неужто так происходит каждый день? Гримы будто откликались на зов, который я не понимала.

Но, может, они смогут объяснить мне?

– Печать сломана моим именем. Покажитесь!

Браслет замер, и по моим пальцам заструилась черная дымка. Она укрыла туманом пол, а затем обрела форму. Показались три взъерошенных кота со связанными хвостами и светящимися глазами, налитыми кровью.

– Ну наконец-то! – запищал Блуд, принявшись тереться зудящей спиной о ножку табурета. – Как тесно в этой бижутерии! Ох, мы так исхудали… У тебя сердца нет, Верховная!

– Вы сами в этом виноваты, – напомнила я, пододвигая стул и садясь напротив. – Вы обманывали меня, притворяясь тем, кем не являетесь. Вам повезло, что мне дорог браслет, иначе я бы кинула его в озеро!

– Но все же ты выпустила нас, – мяукнул Эго, принявшись вылизываться, крутясь волчком. – Почему?

«Все будет тихо во мраке могилы, но в дереве скоро появятся дыры».

Эго, Спор и Блуд одновременно вскинули морды. Я щелкнула пальцами и просияла, поймав их раньше, чем они бы сделали вид, что ничего не слышали.

– Пение! – вскрикнула я от радости. – Вы реагируете на него! Я думала, его слышу лишь я одна…

– Его слышит каждый, кто способен помочь, – пояснил Спор, усевшись на подоконник и дернув ушами от ветра, который влетал в дом из приоткрытого окна.

– Что это значит?

– То, что мы и впрямь не те, кем ты нас считаешь, – усмехнулся Эго и переглянулся с двумя другими котами. Не сговариваясь, они вдруг срослись воедино, как тогда в коттедже Коула при первой нашей встрече: уродливая, долговязая тень с терновым венком, чешуйчатым хвостом и оскаленной пастью.

Я едва не опрокинулась вместе со стулом, отпрянув назад.

– Что вы такое? – прошептала я побелевшими губами, и грозная тень снова распалась на безобидных черных котов, удовлетворенная, что сумела произвести на меня впечатление.

– Шеду.

– Это я уже слышала. Подробнее.

Эго, Спор и Блуд хищно улыбнулись. Голоса их теперь звучали иначе.

– Имя мне Монтаг, Принц Дураков, Изгнанный, но не Отчаянный, – произнес Эго.

– Я есть все, что было тебе нужно, – продолжил Блуд.

– И что нужно по сей день и будет нужно потом, – подхватил Спор.

– Сейчас я твой фамильяр. Три грима, призванные служить и защищать. Завтра я стану большим. Или меньшим. Я стану другим, как другим становится каждый, кто доживает до следующего утра.

– Я есть перемены, что грядут.

– Я есть парус, что направит тебя по их ветру.

– Я – Принц Дураков, – повторили они хором. – И в этот раз я выбрал тебя, так возрадуйся милости своего гения!

– Гения? – переспросила я, откидываясь на спинку стула, и нервно засмеялась. – Подожди… Вы что-то вроде моего ведьмовского ангела-хранителя, верно? И покровительствует мне существо, которое почему-то повелевает… Кем? Дураками? Хм, это как-то оскорбительно.

– Я не существо! – огрызнулись гримы. – Я высший демон!

– Имени Монтаг нет в писаниях Гоетии. Тебя вообще нигде нет. Ты не ровня высшим!

Гримы стушевались, даже Эго, самомнение которого было непомерно огромным для такого щуплого кошачьего тельца.

– Гоетия – глупый перечень глупого Соломана! Да что он знает, – фыркнул тот, пристыженно отворачиваясь.

Я вздохнула, поправляя распахнувшийся халат.

– Если ты шеду, то почему выглядишь так? То есть… вас трое. Но все вы части одного существа, верно? Зачем разделились?

– Такова наша кара, – буркнул Эго, отвернув мордочку. – За последние десятилетия без подопечного мы ослабли… стали пороками, которым сами же потакали. Но скоро все изменится. Мы становимся сильнее, когда ты рядом.

– Тогда другой вопрос. – Коты поочередно мигнули глазами. – Где же вы шлялись пол моей жизни?! Почему мы встретились только в коттедже Коула?

– У нас был отпуск. Как оказалось, именно он нас и ослабил, но…

– Подожди, что?.. Отпуск?!

– Наша вечная служба утомила нас, – раздражился Блуд. – Ты прыгала по миру и не планировала заниматься колдовством всерьез, поэтому…

– Мы решили, что ты обойдешься и без нас, – продолжил Спор.

– А в детстве ты в нас не нуждалась. Твоя мать и не подпустила бы к дочери Принца Дураков. Видишь ли, мы всегда были не самым выдающимся защитником…

– Ох, правда? Ни за что бы не догадалась, – не сдержалась я. Коты презрительно сощурились. – Раз вы мой гений, то вы должны помогать мне, так?

– Должны, – неохотно признали они. – Но лишь в меру своих сил. И желаний! Ты нам не хозяйка, а мы – не слуги. Мы сторожа.

– Тогда расскажите мне, что это за пение, и я от вас отстану.

«Вот черви снаружи, вот черви внутри, танцуют на лбу у тебя до зари».

Коты нахохлились, а я выглянула в окно, вслушиваясь в чарующие слова, преисполненные грусти, которую никому не было дано понять.

– Это называется песней Эхоидун, бестолковая.

Но ответили вовсе не гримы, а Тюльпана, стоящая в арке гостиной со слоеной булочкой в руках. Я вскочила со стула, сконфузившись от ее появления: неизвестно, как долго она стояла там. Отщипнув клочок сладкого теста, она положила его себе на язык и улыбнулась, уже переодетая в ночную сорочку с длинным ажурным подолом.

«Живот твой станет зеленым совсем, и гной наружу польется как крем. На хлебец намажешь соус такой – у мертвых еды не бывает другой».

– Значит, ты тоже слышишь?

– Мерзкую песенку из сборника «Страшных историй» Элвин Шварц? Ага. – Тюльпана тщательно жевала, заставляя меня сгорать от нетерпения. – Все Верховные сейчас это слышат. Кто-то отчаянно нуждается в помощи.

– Кто? – нахмурилась я.

– Ведьма, разумеется. Юная и без ковена, которой не на кого положиться, кроме самой себя. Она попала в беду или хочет учиться… Но скорее первый вариант.

Я прислонилась к колонне.

– Почему это называется песней Эхоидун?

– Ты не знаешь, кто такая Эхоидун? – уточнила Тюльпана насмешливо.

– Знаю, просто…

– Так звали Верховную Верховных, царицу ведьм, создавшую восемь даров, которыми мы сейчас имеем счастье пользоваться. Уверена, об этом ты точно слышала. Поговаривают, будто Эхоидун – это имя царицы, ставшее нарицательным. Ее магия была столь сильна, что подобный зов услышал весь мир, когда ее пленили охотники, с потомком которых ты сейчас спишь. Этим пением ведьмы зовут себе подобных, когда нуждаются в них. Иногда это случается непроизвольно, в моменты печали или опасности. Слова могут быть любыми – доносят их до тебя эмоции, а не зазубренное заклятие. Это наша природа. Мы рождаемся, живем и умираем в ковенах. Как ни крути, это ведьмовская потребность – быть частью чего-то большего.

Я внимательно слушала Тюльпану и впервые признала, что, невзирая на невыносимый характер, она мудрее, чем кажется. И ее мудрость еще может сослужить мне неплохую службу.

– Значит, эта ведьма ищет ковен? И если я приглашу ее, то она пойдет?

– Если осознает, что хочет этого, то да.

– Как узнать, где ее искать? Нельзя ведь отследить ее по одному голосу… – И, судя по тому, как уничижительно посмотрела на меня Тюльпана, я поняла, что сморозила полную чепуху. – Или можно?

– Дай руку.

Я недоверчиво скосила глаза на раскрытую ладонь Тюльпаны, на которой остались следы повидла. Заметив мою брезгливость, она закатила глаза и протянула другую.

– Я не кусаюсь, Верховная.

Надеясь, что это действительно так и Тюльпана не намерена проклясть меня, я приняла ее руку.

– Вслушайся. Пойми. Устремись следом. И постарайся разглядеть как можно больше деталей.

Я не успела спросить, что именно она имеет в виду, как Тюльпана моргнула и глаза ее побелели – остались только белки.

На меня будто набросили теплое одеяло – я почувствовала легкость в каждой клеточке тела, невесомость, которая оторвала мой дух от пола и выбросила за пределы дома. Это напоминало ослепительный калейдоскоп: я не могла шевельнуться, а все вокруг крутилось и сияло. Перед глазами словно взорвались звезды, а затем все неожиданно померкло. Мое тело все еще оставалось воздушным – должно быть, его теперь не было у меня вовсе. И я прозрела.

– Молю Тебя, Отче Небесный, не лиши меня Твоей помощи в эту ночь. Даруй мне спокойный отдых, чтобы завтра с новыми силами я могла усердно исполнять Твою волю. Благодарю Тебя, Господи, и молю: помоги мне заслужить Твою любовь, невзирая на то, что я грешное порождение зла и прелюбодеяния.

Я судорожно вздохнула и присмотрелась к девочке, стоящей на коленях перед постелью. Худая и маленькая, в старой ночной рубашке и белых носочках, она усердно молилась. На вид ей было лет тринадцать, но, заметив учебники по тригонометрии старшей школы, я с удивлением поняла, что ей как минимум пятнадцать. Короткая стрижка делала ее похожей на мальчишку, а прямая пшеничная челка падала на глаза, прикрывая узкий лоб. В комнате не было ни украшений, ни ярких цветов: лишь самая примитивная мебель. То же самое можно было сказать и об одежде: черно-белые рубашки со строгими юбками выглядывали из открытого шкафа. Я крутила головой, пытаясь понять, где нахожусь. Потрепанная кровать, прогнувшаяся почти до пола, серые занавески и такие же серые стены. Лишь раскрытая Библия лежала на столе рядом с брошюрой «Церковь Святых последних дней».

Девочка замолчала и, взглянув на крест, висящий над постелью, шепнула «Аминь» и забралась под одеяло.

Набравшись смелости, я подкралась поближе, надеясь рассмотреть причудливую россыпь веснушек на ее лице и каре-зеленые глаза. Но вдруг девочка уставилась на меня:

– Ты привидение?

Я оглянулась на дверь, ожидая увидеть там кого-то еще, но нет – девочка действительно обращалась ко мне.

– Ты меня видишь? – растерялась я, опустив взгляд на свое тело, которое на самом деле находилось далеко в Вермонте.

– Вижу, – ответила она, натянув одеяло до подбородка. – Кто ты? Мама говорит, все это происки Дьявола, но… ты на Дьявола не похожа.

– Да, потому что я не Дьявол. Я как ты. Зови меня Одри и…

– Морган, с кем ты там разговариваешь?!

Истеричный женский визг из соседней комнаты даже меня заставил вздрогнуть. Морган засуетилась, выпрыгнув из постели и отмахиваясь от меня, как от назойливой мухи. Она крепко зажмурилась и снова начала читать молитву, будто это могло спасти ее – не то от меня, не то от матери, которая уже начала барабанить в дверь.

– Ни с кем, матушка! Я просто молюсь перед сном!

Девочка бросила на меня робкий взгляд, и в нем была скорее мольба, чем ужас перед неизведанным. Я потянулась к ней, пытаясь задержаться в этом странном доме еще хоть на мгновение, но в следующую секунду меня втолкнуло обратно в родное тело.

Я распахнула глаза и отскочила от Тюльпаны.

– Ну что? – спросила та. – Увидела, кого нам искать?

– Это ребенок. Но не только я ее видела. – Губы пересохли, и я схватила со стола графин с минеральной водой, жадно осушая его: после астральных проекций в горле саднило нещадно. – Она меня тоже.

– Что? Это невозможно…

– Для нее нет ничего невозможного.

Мы обе обернулись на гримов, скалящихся так злорадно, что сомнений не оставалось.

– Вы знаете куда больше, чем говорите, – поняла я, и судя по тому, как навострились их уши, это было правдой. Они были слишком злы на меня за многомесячное заточение, чтобы так просто захотеть помогать.

– Ты видела особенную ведьму, – лукаво улыбнулся Эго, виляя хвостом. – И, можешь поверить, она тебе пригодится.

– Если, конечно, тебя не опередят, – подхватил Блуд.

– Тебе нужно найти ее первой. Ведь песнь Эхоудин слышат все Верховные… – напомнил Спор.

– Поспеши, иначе будешь кусать локти до конца своих дней. Эх, если бы она родилась раньше, чем мы выбрали тебя! – фыркнул Эго, и я уже собиралась швырнуть в него печеной грушей, которую схватила с блюда, как он исчез, растаяв дымкой.

Мы с Тюльпаной остались вдвоем: я – погруженная в себя и озадаченная, она – как всегда, равнодушная, грызущая слоеную булочку.

– Сильная ведьма, – поддакнула Тюльпана, немного поразмыслив, и слизнула с пальцев повидло. – Раз она каким-то чудом видела тебя, игра однозначно стоит свеч. Чем раньше ты заберешь ее в ковен, тем лучше.

– Чем раньше мы ее заберем, – поправила я Тюльпану, и та закряхтела, подавившись булочкой. – Та ведьма, похоже, очень верит в Бога. А что твердила церковь людям на протяжении веков? Колдовство – дар Сатаны. Ее будет непросто убедить.

– Мы и не будем убеждать, – парировала Тюльпана, на удивление быстро смирившись с тем, что я решила взять ее с собой в путешествие. – Мы ее освободим. Девочка страдает, а ты можешь ее спасти. Но сначала…

Тюльпана отряхнула руки и взяла из вазы несколько маргариток. Те были такими тоненькими, что никто не обратил на них внимания.

Тюльпана покрутила маргаритки в пальцах и, поморщившись от их приторного запаха, подошла к камину.

– Седьмой – пришла светлая пора. К пыли пыль, весна за зимою, – произнесла она и бросила их в камин. – Я расстаюсь с тобою, мама, и с тем убеждением, что ты внушала мне с пеленок: я не просто достойна тебя. Я тебя превзойду.

Едва Тюльпана убрала от огня руку, как тот всколыхнулся до самой крыши. Она заслонилась от него рукой, но не отшатнулась, глядя сквозь просветы в пальцах, как пламя меняет цвет с желтого на зеленый, будто вместо цветов она кинула в него хлорофилл.

– Не может быть, – выдохнула я, ведь в последний раз видела такое десять лет назад, когда все пятьдесят ведьм собирались в этих стенах. Когда все было по правилам. Когда боги слышали нас и внимали.

Тюльпана повернулась ко мне, безмерно довольная чем-то.

– Этот год будет очень – очень! – плодотворным, – усмехнулась она. – Остара приняла нашу жертву.

Ритуал был завершен.