Козел и бумажная капуста

— Значит, говоришь — факс? — скрипучим голосом спросил шеф. — Это мы тоже проверим, заходила ли ты в офис в шесть часов или нет...

Всю обратную дорогу до офиса Олешек молчал, наливаясь тяжелой чугунной злостью, и старался не встречаться со мной глазами.

На вахте, внизу нашего бизнес-центра вместо Юрика сидел сухонький подслеповатый старичок в толстых очках, нацеленных на посетителей, как два оптических прицела, и с профессионально поджатыми губами, узкими, как щель монетоприемника.

Наклонившись к нему, Олешек с тяжелой гипертонической одышкой проговорил:

— Извините... вас как по имени-отчеству?

— Иван Игнатьевич мы, — ответил бдительный старичок и тут же насторожился: — А почему вас, собственно, наше имя-отчество интересует? Это до вас никак не касательно. Ваше дело какое? Предъявить и пройти. А наше дело — не допустить проникновения посторонних лиц.

— Иван Игнатьевич, — нетерпеливо перебил его Олег, снова наливаясь багровой краснотой, — а кто на этом посту в пятницу дежурил, в конце рабочего дня?

— В пятницу? — переспросил охранник. — В пятницу мы же и дежурили лично. А почему вас, собственно, эти вопросы интересуют?

— Производственную дисциплину проверяю во вверенном мне коллективе, — ответил Олешек, быстро сообразив, какой ключик подходит к сердцу охранника.

И он оказался совершенно прав. Старый вохровец сразу же расцвел, в глазах его появилось теплое, отеческое выражение закоренелого убежденного стукача.

— Производственная дисциплина — это хорошо! — одобрил он.

— Так вот я и хотел уточнить: если вы лично дежурили в пятницу, может быть, вы случайно помните, когда ушла домой вот эта сотрудница? — И Олешек предъявил меня для опознания.

Старикан обежал меня злорадным взглядом, в котором явственно читалось: что, попалась, голубушка? Попалась, так отвечай!

— Почему же случайно? — ответил он, еще сильнее поджав губы. — В нашей работе случайностей нет! Мы пока что из ума не выжили! Эта, конкретно, сотрудница в пятницу покинула вверенный объект в пятнадцать часов пятьдесят минут.

Я облегченно вздохнула, но, как выяснилось, радость моя была преждевременной. Отвратительный старикан на сказанном не остановился. Он продолжил:

— А потом в восемнадцать часов ноль пять минут она вернулась. Чем привлекла наше внимание. Но поскольку был предъявлен пропуск установленного образца за номером семьсот восемьдесят семь бе-пе, чинить препятствий мы не стали и на объект допустили. А в восемнадцать тридцать объект покинула окончательно.

Олешек посмотрел на меня так, как будто хотел этим взглядом испепелить на месте и немедленно развеять мой пепел в окрестностях бизнес-центра.

Я всплеснула руками и приблизилась к охраннику:

— Иван Игнатьевич, миленький, ну вспомните хорошенько, ведь я как ушла без десяти четыре, так больше не возвращалась! Не была я здесь вечером! Вы меня с кем-то путаете!

— Мы пока что из ума не выжили, — повторил старик свою любимую фразу, — и мы вам никакой не миленький! И махинации ваши покрывать не намерены! Если мы говорим, что сотрудница была допущена на объект — значит, так оно и было. Был предъявлен пропуск за номером семьсот восемьдесят семь бе-пе...

У меня закружилась голова, перед глазами поплыли цветные пятна. Что же это такое происходит? Я сошла с ума? Хожу, как лунатик, делаю что-то, не помня потом об этом?

Да чушь собачья! Ведь я была в парикмахерской, потом дома, а оттуда отправилась в этот чертов ресторан, чтоб ему пусто было! Значит, старикан-охранник врет, ему кто-то заплатил, чтобы он дал ложные показания! Но зачем? Кому понадобилась та машина? И где, черт побери, Витька? Должен же он объявиться?

Я развернулась на каблуках и бросилась назад, не обращая внимания на грозный окрик шефа. Я решила поехать в гараж и расспросить там про Витьку и машину. Но перед этим все же нужно заскочить в парикмахерскую и попытаться уговорить Люсю.

Однако мне не повезло. Народу в первой половине дня в понедельник в салоне почти не было, Люськи на месте тоже. А когда я поинтересовалась, ее соседка по рабочему месту поджала губы и кивнула мне на дверь кабинета хозяйки салона.

— Наша с утра раздрай устроила! Что-то там у нее с деньгами не сошлось, сейчас с Люськи стружку снимает.

— Часто она так? — поинтересовалась я, только чтобы что-нибудь сказать.

— Каждый понедельник по плану, но сегодня что-то сильно разоралась, кто-то на Люську стукнул, что она от клиентов деньги берет, а в кассу их не кладет.

Я вздохнула, сообразив, что от Люси мне помощи не дождаться, и поехала в гараж. Там все оказалось одновременно и просто и сложно. На мой прямой вопрос, куда делась машина за номером таким-то, начальник гаража Виктор Степаныч отвечал твердо: где эта машина, он понятия не имеет. Он лично Витьку никуда не посылал и документов никаких предоставить не может.

— Это как же? — я даже оторопела. — Ну и порядочки у вас!

— Нормальные порядки, как и везде! — буркнул он.

Я прижала его к стенке, тогда он признался, что подлец Витька, видно, брал машину на выходные для собственной надобности. Бывало так и раньше, но всегда в понедельник утром машина стояла в гараже, чистая и неповрежденная.

— А сейчас уже второй час, машины нету, и вы понятия не имеете, где она и шофер!

Тот только рукой махнул, и я поняла, что Степаныч потихоньку мухлюет с рейсами и накладными, что он покрывает водителей, а они — его, и ничто не заставит их признаться в своих маленьких грехах.

Я рассердилась и пообещала Степанычу кучу неприятностей. Он поверил, потому что и сам понял, что с машиной что-то нечисто. Виктор Степаныч тяжко вздохнул и вышел из кабинета. Я поплелась за ним.

В процессе разбирательства, для которого пригласили сторожа Михалыча и двух работяг, делающих вид, что чинят грузовик, выяснилось, что Витька в пятницу был приятно обрадован моим звонком и решил использовать его на всю катушку. Начальства не было, Виктор Степаныч тоже отлучился на дачу в пятницу вечером (с ума они все посходили с этими дачами!).

Работяги долго мялись и чесали в затылке, сторож тоже молчал, отворачивая лицо в сторону, но Виктор Степаныч был неумолим, а я призвала на помощь все свое терпение. В конце концов сторож сдался и сообщил, что Витьку уговорил поехать на ночную рыбалку Кешка Воскобойников. Собрались прямо из гаража, не заезжая домой, чтобы жены не пронюхали и не упекли на дачу. Удочки и все, что нужно, у Кешки были припрятаны тут же. Собирались вернуться в субботу вечером или в крайнем случае в воскресенье утром. И вот... — Михалыч развел руками.

— В какое место поехали? — вступил Степаныч.

— А Кешке этому домой звонили? — вторила ему я.

Сторож отвечал обстоятельно, что ехать собирались по Выборгскому шоссе, а на какое озеро конкретно, он не знает. Мой вопрос он проигнорировал.

Степаныч пробормотал под нос какое-то ругательство и крупными шагами устремился в кабинет.

У Кешки Воскобойникова дома ответила жена, что сам Кешка приполз домой утром в субботу жутко избитый, на лице синяк, и все тело болит. Провалялся два дня, и в понедельник на работу не пошел, а ей ничего не рассказывает.

— Сейчас что делает? — рявкнул Степаныч.

— Спит, что же еще...

— Будить!

Испуганная жена побежала будить. Степаныч глянул в мои умоляющие глаза и включил громкую связь.

— Рассказывай, — строго предложил он разбуженному Кешке, — лучше по-хорошему...

— Степаныч, — заныл было тот, но Степаныч был настроен решительно:

— Ты меня лучше не зли!

— Ну... — покорно вздохнул Кешка, — это, значит... ехали мы, ехали...

— В аварию, что ли, попали? — не выдержала я.

— Ой, а кто это? — удивился Кешка, но Виктор Степаныч так зарычал, что Кешка согласился: — Влипли, на семнадцатом километре... Там один «чайник» вывернулся — хотел проскочить... А Витька и говорит — хрен, мол, ты у меня проскочишь... Ну и...

— Ну? — деревянным голосом спросил Степаныч.

— Вот тебе и ну! — вздохнул Кешка.

— Что с Витькой? — вклинилась я.

— Слушай, что она все время влезает? — возмутился Кешка. — Слово сказать не дает!

Степаныч глянул на меня искоса:

— Помолчи пока, очень прошу.

И пока я обиженно молчала, он вытащил из Кешки клещами следующие сведения. Машина попала в аварию на семнадцатом километре Выборгского шоссе. Было это где-то в шестом часу вечера. Тот чайник тоже пострадал, а «Жигули» его всмятку. Витькин же пикап, конечно, починки требует, но он, Кешка, готов работать сверхурочно и бесплатно, и Витька тоже. Как только его выпишут из больницы.

— Ну? — поощрил Степаныч.

— Его в больницу увезли, в Белоостров. Нога сломана и два ребра. А так — ничего.

— А какого же черта ты на работу не вышел?

— Боялся, — признался Кешка.

Степаныч стал звонить в ГИБДД и выяснил, что, да, авария была в пятницу в полшестого, водитель пикапа отправлен в больницу в Белоостров, а покореженную машину оттащили на стоянку.

— Вот тебе и здрасьте! — вздохнул он, положив трубку.

Я в это время писала цифры на листочке бумаги.

Стало быть, раз Витька поехал на рыбалку, то никак не мог вывезти работы Козлятьева со склада. Эта Мария со склада сказала, что машина пришла без пяти пять, пока погрузили, допустим, минут двадцать шестого выехали. И никак не могла машина оказаться в половине шестого на семнадцатом километре Выборгского шоссе. А уж милиция врать не станет! То есть, может, и станет, но не по такому поводу. Раз отмечено у них, что авария в полшестого, значит, так оно и есть.

Да, но на склад приезжал тот самый пикап, с этими номерами, и подпись Витькина...

Номера те же, и подпись... И подпись, и номер можно подделать. Витьку они как следует не разглядели, то есть ясно теперь, что это был не Витька. А вот про меня все точно говорят, что на складе и вечером в офисе была именно я. В лицо они меня, видите ли, запомнили...

Нужно все рассказать шефу, пускай разбирается.

Не успела я войти в офис, как из кабинета шефа выскочила Ленка с красными пятнами на щеках. Увидев меня, она перевела дух и, без сил плюхнувшись на стул, сказала:

— Слава богу, ты пришла. Иди к Олешку, там тебя давно ждут.

— Кто еще? — испуганно спросила я. Ничего хорошего от жизни я уже не ждала.

— Увидишь. — Ленка махнула рукой.

Я вошла в кабинет шефа и не столько увидела, сколько почувствовала своего старого знакомого, Афанасия Козлятьева.

Афанасий, на протяжении многих лет ваяя козлов и прочую парнокопытную живность, так проникся сущностью своих излюбленных персонажей, что стал похож на них внешне, а самое главное — приобрел совершенно невыносимый специфический запах. Попросту говоря, он зверски вонял козлом.

Находиться с ним в одной комнате больше получаса было опасно для жизни. За время нашего сотрудничества я выработала кое-какие приемы, которые позволяли мне оставаться в живых даже при довольно длительном непосредственном контакте — например, затыкала ноздри ватными шариками, пропитанными французскими духами, или делала вид, что у меня простуда, и закрывала лицо носовым платком.

Бедный Олешек не так часто имел дело с Козлятьевым, и сейчас на него было просто жалко смотреть. Он разевал рот как выброшенная на берег рыба, обмахивался картонной папкой-скоросшивателем и пытался отгородиться от клиента грудой деловых бумаг и рекламных буклетов.

Вспомнив, как шеф наорал на меня утром, я в зачатке затоптала ростки жалости в своей душе и взглянула на Олешка с плохо скрытым злорадством.

— Вызывали, Олег Викторович?

Задыхаясь и вытирая бумажной салфеткой слезящиеся глаза, Олешек указал рукой на Козлятьева и с трудом проговорил:

— Вот... Соколова... разберись с клиентом... твоя вина, ты и оправдывайся.

Козлятьев, увидев меня, исполнился свежих сил и бросился в атаку, которую смело можно было назвать газовой. Тряся длинной редкой бороденкой, он возопил блеющим голоском:

— Где-е? Где-е, ээт-та, мои шеде-евры? Где, эт-та, мои бе-ессмертные произведе-ения?

Я чихнула, прикрыла нос платочком и вытянула вперед руку, чтобы не позволить Афанасию приблизиться на критическое расстояние, где концентрация запаха могла превысить предельно допустимую норму, рассчитанную для работников зоопарка.

— Афанасий Леонтьевич, мы ведь с вами работаем не первый год?

— Не первый, — вынужден был признать творец парнокопытных.

— У нас с вами были когда-нибудь проблемы?

Козлятьев задумался, мелко тряся бородой, и наконец выдал результат этого мысленного напряжения.

— Не-ет, эт-та, пробле-ем не было...

— Ну так и не волнуйтесь, мы найдем вашу... э, продукцию.

Последнее слово было моей ошибкой. Усталость и нервное напряжение последних дней дали себя знать, и я допустила очевидный промах.

— Продукцию? — взвизгнул творец. — Вы называете мои ге-ениальные, эт-та, бе-есценные творения продукцией?

Я перевела испуганный взгляд на шефа в надежде на моральную поддержку, но Олешек, похоже, был уже на грани удушья, его лицо побагровело, а сам он понемногу сползал с кресла. Рассчитывать на его помощь не приходилось, нужно было отбиваться самостоятельно.

— Афанасий Леонтьевич, — взмолилась я, закрыв пол-лица платком и мечтая об обычном армейском противогазе, — не сердитесь, это у нас профессиональная терминология. Все, что мы перевозим, мы на своем языке называем грузом или продукцией. Это ни в коей мере не значит, что мы недооцениваем ваши... шедевры.

— То-то, — Афанасий успокоился, гордо поднял свою бороденку и расчесал ее пятерней, распространив новую волну непереносимого парнокопытного аромата.

Олешек бешено жестикулировал, давая мне понять, чтобы я увела дремучего творца прочь из кабинета.

— Афанасий Леонтьевич, — снова заговорила я, — не волнуйтесь, я все найду в ближайшее же время...

— То-то! — повторил творец. — Эт-та, понимать должны, культура, эт-та, великое искусство!

Я передала его Ленке, у которой наготове была уже чашка кофе и коробка печенья. Может, его нужно кормить сеном? Надо бы обсудить с шефом этот вопрос.

Но шеф был невменяем, да еще и кондиционер в кабинете внезапно перестал работать.

Шеф дополз до раскрытого окна и рухнул на подоконник. Я встревожилась, как бы он не вывалился — все же офис находится на восьмом этаже.

— Ну и денек сегодня! — простонал он, повернувшись. — Правду говорят — понедельник день тяжелый...

«Ага, — мысленно поддакнула я, — в моем случае это еще и пятница, суббота, воскресенье... и вообще, следует признать, что для меня настала полоса неудач».

Но я не собиралась так просто сдаваться и поэтому выложила шефу все подробности про аварию, про Витьку и про больницу.

— Точно можно доказать, что машина была не наша! — втолковывала я шефу. — Нашей машины вообще там быть не могло! И Витьки...

— Витьки там не было, но ты-то была! — протянул шеф с каким-то странным выражением. — Тебя видели...

— Да сколько же вам говорить, что не было меня там! — разозлилась по-настоящему я. — Не было и быть не могло! Ведь машина...

— Что — машина? — шеф тоже повысил голос. — Кто еще знал про то, как выглядит наша машина, про то, как зовут шофера и какие на машине номера?

— Тогда, может быть, вы скажете: за каким чертом мне все это понадобилось?

— Это я тебя хотел спросить, — неожиданно спокойно ответил Олешек. — Объясни мне, пожалуйста...

— Да идите вы к черту! — Я хлопнула дверью и выскочила из кабинета, пролетела мимо Козлятьева, распивающего кофе возле Ленкиного стола, и вдохнула полной грудью только на улице. Загазованный городской воздух показался мне удивительно чистым и свежим после того, что творилось у нас в офисе.

Хватит бегать как оглашенная, требуется посидеть и поразмыслить над всем случившимся. Хорошо бы успокоиться и съездить еще раз на склад, потолковать с той вредной теткой Марией в тихой обстановке. При начальстве она ничего не скажет, а наедине, может, и проговорится.

Но перед тем как ехать на склад, нужно перекусить и вообще немного отдохнуть. Ноги сами пронесли меня два квартала и остановились перед вегетарианским бистро. В такую жару мяса совсем не хочется. Наши, из офиса, обычно ходят в кафе, что напротив, так что здесь я никого не встречу и спокойно поем.

Я жевала казавшийся безвкусным салат и думала, с чего начать. Шеф помогать мне не собирается, это ясно. С тем старым вохровцем говорить мне не о чем. Он будет стоять на своем до конца, хоть расстреливай его прямо в будке. Думаю, он на лица и не смотрит, а только на пропуск. А пропуск ему предъявили именно мой — семьсот восемьдесят семь бе-пе, как выразился старый хрыч.

Пропуск... что-то не то с этим пропуском... ах да, я же его потеряла в машине у того типа, Вадима. Потеряла ночью, в пятницу, когда мы с Пашкой, еще живым, ехали из ресторана.

Но, позвольте, ведь если старику охраннику предъявили мой пропуск в шесть часов, то у меня его быть не могло. Вот интересное дело, как я могла его оставить в машине Вадима, если его не могло у меня быть. Значит, когда я вышла без десяти четыре и предъявила вахтеру пропуск, он был у меня. Потом я торчала в парикмахерской, и сумка валялась на подоконнике. В принципе там все свои, но, когда я выходила из зала, чтобы высушить волосы, я на всякий случай брала из сумки кошелек — больше красть у меня нечего. Как оказалось, есть чего. Кто-то вытащил пропуск из сумки и проник в офис.

Бред какой-то, ведь помещение уже было заперто и поставлено на сигнализацию. Значит, этот кто-то знал, как отключить сигнализацию. И про машину он, вернее, она все знала. И еще сумела выдать себя за меня. Но кто мог знать, что я проторчу два часа в парикмахерской?

В это время зазвонил мобильник. Я обрадовалась — наконец-то Алена дала о себе знать! Мне просто необходимо с ней поговорить!

Но это была не Алена. В трубке раздался взволнованный шепот секретарши Ленки.

После ухода Афанасия Козлятьева секретарша Леночка открыла в офисе все окна, чтобы поскорее выветрить отчетливые следы пребывания скульптора.

Сквозняк перелистал страницы детективного романа, который Лена читала без отрыва от трудовой деятельности.

В этот момент дверь офиса широко распахнулась, и на пороге один за другим появились трое посетителей.

При виде этих троих Леночка широко распахнула свои круглые, как блюдца, бледно-голубые глаза и временно потеряла дар речи. В их приличной фирме, занимавшейся перевозками произведений искусства, таких отродясь не бывало. Конечно, попадались иной раз пренеприятные типы — взять, например, того же Козлятьева, после которого приходится проветривать офис, но бандитов до сих пор видеть не приходилось. А в том, что трое посетителей — самые настоящие бандиты, Лена не сомневалась ни секунды. Она была девушка современная и регулярно смотрела телесериалы.

Возглавлял тройку молодой человек довольно приличного вида. И костюм на нем, и рубашка, и ботиночки начищенные — в общем, совсем бы приличный был молодой человек, да только глазки как-то беспокойно бегают, да нижняя губа гнусно оттопырена, и на шее толстенная золотая цепь красуется, и в тон этой цепи во рту зуб золотой нет-нет да блеснет. И на лице у этого молодчика выражение такое скверное, сразу ясно, что под мышкой прячет он огромный черный пистолет.

Следом за ним шел вперевалку толстый и неповоротливый с виду субъект с замашками бывшего борца — тут тебе и шея толщиной в фонарный столб, и бритый затылок в жирных складках, и пудовые кулаки, и маленькие тупые свинячьи глазки, теряющиеся в толще румяных щек, и внушительный живот, свисающий поверх спортивных штанов.

Замыкал шествие подвижный и дерганый человек очень небольшого роста, с узким и неприятно бледным лицом и с пронзительными холодными глазами, которыми он вдруг взглядывал на встречного человека — и казалось, что от такого взгляда должны оставаться глубокие порезы.

Этот-то третий посетитель более всего напугал несчастную Леночку.

Если первый из тройки представлял собою, надо полагать, руководство, лицо, ответственное за переговоры и принятие решений, второй был носителем грубой физической силы, то третий казался посланцем самой смерти, и от него даже в этот жаркий день веяло ледяным могильным холодом.

— Вы к кому? — испуганно пискнула Леночка, вжавшись спиной в мягкую спинку своего вращающегося кресла.

— К твоему шефу, — уверенно и без лишнего хамства ответил лидер тройки, подходя к кабинету и берясь за дверную ручку, — докладывать ему не надо.

— Не надо, ты слышала? — подал голос замыкающий, и этот голос оказался таким же холодным и страшным, как его глаза.

А толстяк в спортивных штанах приблизился к Леночкиному столу, сально усмехнулся и пообещал:

— Жди меня, мандаринчик, я к твоему шефу ненадолго, а потом мы с тобой пообщаемся!

Все трое без приглашения втянулись в кабинет Олега Викторовича, и замыкающий плотно закрыл за собой дверь.

Несмотря на ясно выраженный запрет, Леночка включила переговорное устройство, чтобы слышать происходящее в кабинете — мало ли шефу понадобится срочная помощь... Правда, она не знала, чем сможет ему в таком случае помочь.

Первое, что Леночка услышала из кабинета, был удивленный возглас Олешка:

— Господа, вы ко мне?

— К тебе, к тебе, не сомневайся, — последовал уверенный и жизнерадостный ответ — должно быть, лидера группы.

— Чему обязан? — несколько испуганно спросил Олег Викторович, не привыкший к посетителям такого рода.

— Ты, козья рожа, куда машину дел? — ласково поинтересовался посетитель. — Тебе, блин, что, голова надоела? Хочешь фасон поменять? Так это мы запросто!

— Вы, извиняюсь, про какую машину говорите?

— Ты мне дурочку-то не валяй! — угроза в голосе бандита стала гораздо явственнее. — Я к тебе не шутки шутить пришел!

— Вы про машину со скульптурой, что ли, интересуетесь? — такого заискивающего и холопского голоса Леночка никогда не слышала от своего сурового шефа. — Про машину с керамическими работами скульптора Козлятьева?

— Ты только послушай, Костик, что этот сморчок говорит, — вступил в разговор третий голос, холодный и страшный, — про козла какого-то... Это он что — тебя козлом обозвал?

— Не волнуйся, Рахим, не волнуйся, — примирительно проговорил бригадир, — это он не про нас. А ты, блин, фильтруй базар! Видишь, Рахим уже нервничает, а он когда нервный — это не дай бог... Он уже три дня ни в одном глазу... В том, значит, смысле, что за три дня не замочил никого. А это на него очень плохо влияет. Так что ты нас не нервируй, а лучше сразу колись!

— Нет, Костик, — не унимался страшный Рахим, — а все-таки он что-то про козла говорил!

Снова раздался заискивающий, смертельно испуганный голос Олега Викторовича:

— Это вы, значит, от финской стороны? Представляете интересы устроителей выставки?

— Нет, Костик, он меня достал! Он меня просто конкретно достал! — перебил Олега страшный Рахим. — Что он за пургу метет? Он нас за кого, реально, держит?

— Тише, тише, Рахим, не волнуйся, — бригадир и сам, похоже, начал нервничать, — ты видишь, глист кошачий, до чего ты Рахима довел? У человека уже руки трясутся! А это при его профессии знаешь как опасно? Он ведь может через эту дрожь не того завалить, кого заказали! Я тебя конкретно спрашиваю — куда ты дел машину с нашим грузом? Там, блин, товара на лимон баксов без малого!

— Товара? — вскрикнул Олешек, и Леночка даже по голосу почувствовала, как он побледнел. — Какого товара... это что же... в машине с этими козлами и баранами был еще какой-то товар?

— Нет, Костик, ну ты слышал? — Рахим уже кричал так громко, что его слова долетали не только через переговорное устройство, но и сквозь плотно закрытую дверь кабинета. — Ты слышал? Он конкретно нас козлами понес! Ты, лох недорезанный, за козлов реально ответишь!

— Тише, Рахим, тише! Мы с ним разберемся, ты не думай! Это он не про нас! Ты ведь, блин, не про нас?

— Что вы! — Олешек чуть не плакал. — Конечно, не про вас, как можно! Там, в этой машине, там просто эти... животные... ну которые с рогами... они глиняные... на выставку в Финляндию...

— Ну! — бригадир услышал знакомое слово и начал понемногу успокаиваться. — Точно, в Финляндию товар должен был попасть, а его нету! Где машина, колись?

— А вы... — Лена поняла, что шеф опомнился и решил взять себя в руки, — вы, простите, какое отношение... наша фирма... мы всегда имели дело с самим Коз... ох, простите, автором работ...

— Не суетись, — доброжелательно посоветовал бригадир, — не суетись и не заикайся. Водички вон выпей. А потом четко расскажи, куда делась машина с товаром... почему она до Финляндии не дошла.

На глупый вопрос Олешка, какое отношение вся троица имеет к работам Козлятьева, бригадир не счел нужным ответить. Олешек и сам понял, что не стоит настаивать.

— Дело в том, — залебезил он пуще прежнего, — что у нас машина... пропала...

— То есть как это пропала? — заново наливаясь злобой, осведомился бригадир. — Что значит пропала? Ты что же, рыло собачье, наш товар налево пустил?

— Нет, Костик, я больше не могу на эту аскариду свиную спокойно смотреть! — включился в беседу темпераментный Рахим. — Дай мне с ним поговорить! Я ему оторву все конечности!

— Ты, блин, слышал, что с тобой будет?

— Нет, нет! — истерично взвизгнул Олешек. — Я тут абсолютно ни при чем! Это наша сотрудница Соколова! Она курировала Коз... отправку этих работ! Это она неизвестно куда машину со скульптурами отправила, а теперь отпирается!

— Вот ведь дерьмо какое, — с тоскливой злостью проговорил Рахим. — Теперь на какую-то бабу стрелку переводит! Ну, Костик, позволь, я ему оторву конечности, у меня на него просто душа горит!

— Подожди, Рахим, подожди! — бригадир прервал своего нервного подручного. — Подожди, он все сейчас объяснит. Ты, умник, говори толком, что за баба, при чем тут она?

— Она в пятницу на склад приехала, машину куда-то отправила, а теперь не признается... А машина пропала, и шофер как сквозь землю провалился — ни слуху от него, ни духу... А она говорит, что не была на складе, когда ее там видели...

В сильном волнении Олешек забыл, что Анна только что вот тут в его кабинете сообщила ему, что шофер Витька лежит в больнице с переломами, а машина после аварии отогнана на стоянку. Потом он вспомнил, но решил не запутывать свои показания. Если он будет все отрицать, может быть, удастся выпутаться.

Олег Викторович никогда не думал, что он такой трус. Все когда-то познается впервые...

— Ладно, — с пугающим спокойствием проговорил бригадир, — это тебе она, баба эта, могла в уши туфту капать, нам она все скажет. Рахим у нас специалист, каких поискать. Лучше всякого детектора лжи.

— А как же! — вклинился Рахим повеселевшим голосом. — Ты мне только дай человека, а я уж из него все выжму!

«Сволочь какая Олешек, — в бессильной злобе подумала Лена, — сдал Аньку этим бандитам. Может, она и не виновата, а у этих виновата, не виновата — один разговор. Будут пытать, а потом убьют. Сволочь какая шеф наш оказался, а с виду и не подумаешь...»

— Ладно, — резюмировал бригадир, — где эта твоя Соколова?

— Она вот-вот должна сюда вернуться, — угодливо ответил Олешек, — может быть, вы ее подождете?

Леночка в ужасе покосилась на закрытую дверь кабинета. Аньку надо было спасать. Торопливо выключив щелчком переговорное устройство, она набрала номер мобильника Соколовой. Услышав ее ответ, вполголоса проговорила:

— Аня, ни в коем случае не появляйся на работе. И вообще, куда-нибудь исчезни. Здесь тебя такие бандиты караулят — просто ужас! А Олешек, паразит, заложил тебя со всеми потрохами.

— Что такое? — испуганно спросила Аня. — Какие еще бандиты, что им нужно?

— Это из-за той пропавшей машины... у них там такое, такое... — последние слова Леночка почти прошептала испуганным голосом и поспешно повесила трубку телефона, потому что дверь кабинета начала медленно открываться.

После Ленкиного звонка кусок непрожеванной спаржи колом встал в горле. Мало было мне неприятностей! Что творится вокруг этой несчастной козлятьевской машины? Почему она интересует бандитов? Неужели эти дурацкие уродливые глиняные козлы могут представлять собой какую-то ценность? То есть, конечно, пропавшая машина с выставочными экспонатами — это большая неприятность и ущерб для репутации нашей фирмы, тем более что машина пропала при таких загадочных обстоятельствах, но я надеялась, что все как-то уладится и окажется простым недоразумением, машина найдется и все встанет на свои места. В общем, даже Олешек не так уж сильно на меня наезжал — и все потому, что дурацкая керамика Козлятьева ни для кого не представляет настоящей ценности... Но если к нам в офис нагрянули бандиты — значит, все гораздо серьезнее. Из-за грошовых глиняных зверюшек они не стали бы поднимать шум! Как только что сказала Ленка — «у них там такое...». Жаль, она не договорила фразу, но это, скорее всего, не телефонный разговор. Позвонить ей еще раз, расспросить ее подробнее? Нельзя, наверняка нарвусь на бандитов или на разъяренного Олешка, а она при них все равно не сможет ничего сказать... Ладно, подождем, как только будет благоприятный момент, Ленка обязательно перезвонит, знает, что я мучаюсь неизвестностью.

И тут у меня возникла более плодотворная идея: отправиться в мастерскую Козлятьева и попробовать расколоть самого скульптора. Если вокруг его «шедевров» имеет место такая подозрительная возня, должен же он сам хоть что-то знать?

Тем более что мне все равно совершенно некуда было деваться. В офисе меня поджидали бандиты, домой ко мне они могли нагрянуть с таким же успехом...

Я еще раз набрала телефон Алены, но у нее по-прежнему никто не отвечал. Тогда я остановила частника и назвала адрес козлятьевской мастерской.

Водитель попался разговорчивый и всю дорогу пытался развлекать меня байками из своей богатой приключениями жизни. Мне было не до того, но, слушая его, я почему-то вспомнила того шофера, который подвозил нас с Павлом в роковую ночь — Вадима.

Расплатившись с частником, я поднялась на верхний этаж сталинского дома, где размещалась мастерская Афанасия Козлятьева.

Дверь мастерской была не заперта. Я пару раз стукнула в нее, поскольку электрический звонок был оборван, и вошла внутрь. В большом полутемном коридоре громоздились огромные картонные коробки из-под импортной техники. Издалека доносился жизнерадостный блеющий тенорок Афанасия Козлятьева:

— ... бе-ешено, бе-ешено популярны! Просто бе-е-зумно! Их покупает вся Финляндия, и даже в Бе-ель-гию увозят!

Услышав мои шаги, Козлятьев, сидевший посреди просторной мастерской в глубоком кожаном кресле и важно беседовавший по телефону, тряся реденькой бороденкой, прикрыл трубку ладонью и деловито распорядился:

— В коридоре, эт-та, в коридоре пока поставь, мне после куда надо занесут!

— Что ставить, Афанасий Леонтьевич? — удивилась я.

— Как что? Это ведь факс с ксероксом доставили? Тут он наконец разглядел меня, поперхнулся, моргнул и проблеял в трубку:

— Ну, мы с тобой поздне-е побе-еседуем, тут ко мне люди по де-елу пришли!

Я остановилась в дверях мастерской и огляделась. За то время, что я у него не была, благосостояние Козлятьева ощутимо возросло. На возвышении возле левой стены, как и прежде, торчало впечатляющее чучело огромного черного козла — Афанасий утверждал, что это чучело вдохновляет его на создание новых шедевров и создает в мастерской особую творческую атмосферу. Если считать творческой атмосферой запах в мастерской, то он был прав.

Теперь рядом с историческим чучелом красовались огромный телевизор «Сони» и отличный японский музыкальный центр. Напротив телевизора стояли пара антикварных позолоченных кресел и низкий столик, инкрустированный ценными породами дерева. В центре столика гордо возвышалась бутылка виски «Джонни Уокер» — самый дорогой сорт, с черной этикеткой.

Все остальное пространство мастерской было заставлено керамическими и деревянными парнокопытными, находящимися в разной степени завершенности, но, несомненно, носящими черты удивительного портретного сходства со своим создателем.

И еще, конечно, мастерская была наполнена густой козлиной вонью — так сказать, воплощенным творческим духом Козлятьева.

Прижав к носу заблаговременно пропитанный «Паломой Пикассо» платочек, я решительно вторглась в козлиный заповедник и подошла к скульптору, который повесил телефонную трубку и уставился на меня с надеждой:

— Ну, что, эт-та, нашла мои шеде-евры?

— Нет еще, Афанасий Леонтьевич. Но вот чтобы облегчить поиски, не могли бы вы ответить на несколько вопросов?

— Бе-езобразие! — проблеял Козлятьев, тряся бородой. — Я тебе-е доверил самое це-енное! Свои шеде-евры! А ты не убе-ерегла!

Я продолжала невозмутимо осматривать мастерскую. Возле окна стоял дорогой шведский холодильник, на самих окнах установлены стеклопакеты... Скульптор явно процветал. Неужели в благополучной Европе такой бешеный спрос на козлов?

И тут я увидела одну очень странную вещь. На полу возле шведского холодильника лежал на боку очередной керамический козел. Обыкновенный невзрачный глиняный козлик с отчетливо выраженными признаками наследственного слабоумия на бородатой морде — Козлятьев, как всякий подлинный художник, во все свои работы вносил долю собственной индивидуальности.

Самый обыкновенный козлик, за одним только незначительным исключением.

Этого козлика здесь не должно было быть. Я сама, лично оформляла этому козлу разрешение на выезд за границу. Можно сказать, загранпаспорт. Я его очень хорошо запомнила, потому что при очередной перевозке больно ушибла об него коленку.

Не обращая внимания на хозяина мастерской, я уверенно прошла к окну и наклонилась над злополучным козлом.

Сомнений быть не могло: я отлично помнила его рахитично подвернутые, типично козлятьевские ножки и глубокую царапину на левом заднем копыте.

— Эй, ты че-его? — подозрительно проблеял мне в спину Козлятьев. — Ты, эт-та, поосторожней с шеде-евром!

Я перевернула козла и увидела на подставке хорошо запомнившуюся мне вмятину. Это был тот самый козел.

И он сейчас должен был находиться в машине, которая в пятницу вечером пропала вместе с партией козлов и с шофером. В той самой машине, из-за которой у меня такие неприятности, в машине, из-за которой в офисе фирмы сидят бандиты, поджидая меня...

Я отставила знакомого козла в сторону и начала осматривать все остальное поголовье.

В мастерской их было не меньше сотни, и все как на подбор — один другого уродливее. Но знакомых мне больше не попадалось.

— Эт-та, ты чего ищешь-то? — подозрительно блеял Козлятьев, двигаясь вплотную за мной.

— Афанасий Леонтьевич! — повернулась я к нему и уставилась прямо в душу суровым следовательским взглядом, позаимствованным в каком-то телесериале. — Откуда у вас этот козел? — и подвела скульптора к тому злосчастному парнокопытному, которое, по моим представлениям, должно было сейчас находиться в пропавшей машине.

Козлятьев не побледнел и не затрясся, как уличенный следователем преступник. Он воззрился на меня с полным непониманием и с детской обидой во взоре.

— Это не козе-ел, — проблеял он, — это шеде-евр, это произведе-ение искусства... Это воплоще-ение моих подсознательных настрое-ений и глубинных фантазий...

— Афанасий Леонтьевич! — рявкнула я, почувствовав, что он может нести такую чушь очень долго. — Я не о том! Откуда этот... шедевр здесь, в мастерской? Ведь вы отобрали его для выставки, и он должен был находиться на складе, а потом в машине?..

— ...Которая бе-ез вести пропала! — мстительно продолжил Козлятьев.

— Да-да. — Я не позволила ему уклониться от интересующей меня темы. — Так как же, интересно, это... произведение искусства снова оказалось здесь, в мастерской?

Козлятьев недоуменно пожал плечами. В его блекло-голубых, невыразительных, близко посаженных глазках не возникло и тени беспокойства или сомнений:

— А кто же его знает... Шеде-евры, они живут собственной жизнью... сами по себе...

— И размножаются сами, так, что ли?

Скульптор посмотрел на меня подозрительно — не издеваюсь ли я над ним? — и на всякий случай ничего не ответил. А я задумалась. Больно красиво излагал кондовый Козлятьев теорию насчет воплощения подсознательных настроений. Для его домотканых мозгов это слишком гладко и складно. Явно чувствуется, что он поет с чужого голоса. Опять же кто-то должен организовывать сбыт его сомнительных произведений в Европе?

— Афанасий Леонтьевич, — сменила я направление своих расспросов, — а кто ведет все переговоры о ваших выставках и о продаже ваших произведений за границей? Или вы сами этим занимаетесь?

— Нет, — не задумываясь, ответил скульптор, — я творец, мое дело самовыражаться, — и он горделиво обвел взглядом окружающие нас стада парнокопытных, — а всеми практическими вопросами занимается Ге-ена...

— Кто такой Гена? — ухватилась я за новое имя.

— Ме-енеджер мой, аге-ент. Геннадий Андреевич. Он — человек де-ела, но он поверил в мой талант и оказался прав. Он понял, что в моих шедеврах воплощены подсознательные впечатления.

Я поразилась тому, как гладко Козлятьев начал говорить и даже перестал блеять. В том, что он говорил, было кое-что. Если этот загадочный Гена занимается переговорами с иностранными фирмами и организациями, почему он ни разу не появлялся у нас в офисе? Почему я его никогда не видела? Наверное, потому, что он этого не хотел, не хотел светиться лишний раз. С другой стороны, я сама по вполне понятным причинам старалась как можно реже сталкиваться с Афанасием Козлятьевым и почти не бывала в его мастерской.

Внезапно у меня в сумочке запищал мобильник. На всякий случай я отошла в дальний угол мастерской и поднесла телефон к уху.

— Анька, они ушли! — выдохнула Ленка в трубку. — Шеф в предынфарктном состоянии, растекся по стулу, как пирожок с повидлом. Что ему дать — корвалол или валидол?

— По морде ему дать! — прошипела я. — Да плюнь ты на него, рассказывай, чего бандиты хотели?

— Оказывается, у них в машине был какой-то товар! — нервно заговорила Ленка. — Так и сказали: там, в машине, было на лимон баксов товару! А какого — не объяснили. И теперь они волнуются, куда же машина делась, потому что в Финляндии ее нет. Нашего Олешка пугнули, он тебя и сдал. Так что не вздумай на работу соваться. И домой тоже не ходи, потому что они адрес твой домашний у меня взяли.

— Вот спасибо!

— Это ты шефа благодари, — огрызнулась Ленка, — а я тут ни при чем. Но, Анька, если бы ты видела, какие они страшные!

— Что у них там было, в машине-то?

— Не знаю, они сказали товар. Ты не думай, я все отлично слышала, не пропустила бы...

— Ладно, спасибо тебе, созвонимся, если что! — Я отключила мобильник и задумалась.

С одной стороны, появление бандитов приводило в ужас, но, с другой, оно многое объясняло. Если раньше непонятно было, кому могла понадобиться машина, набитая дурацкими козлами, то при наличии в ней товара на миллион долларов этот вопрос автоматически снимался. Желающие на такую сумму всегда найдутся!

И в этот момент я почувствовала на себе чей-то взгляд. Как это иногда бывает — неприятное физическое ощущение, когда кто-то пристально смотрит тебе в спину.

Я обернулась и увидела в дверях мастерской невысокого рыжеватого молодого человека с редкими неаккуратными усиками и слащавой неискренней улыбкой.

— Афанасий, — обернулся молодой человек к скульптору, — у тебя никак гости? Познакомь, мон шер! У тебя — и вдруг дама! Это просто чудо какое-то! А что ты, мон шер, дверей вовсе не запираешь? Этак к тебе кто угодно войти может.

— Это, Гена, — Анна, я тебе о ней как-то говорил, — представил меня Козлятьев.

Интересно, что он такое обо мне говорил?

— А насчет двери — извини, дорогой, ты же знаешь, я натура творческая. Меня все земное мало заботит.

Я невольно бросила взгляд на дорогущий японский телевизор, инкрустированный столик с бутылкой виски на нем и усомнилась в непрактичности Афанасия. Впрочем, только про себя.

— А это — как раз Геннадий Андреевич... Он искусствовед и менеджер. Ну в общем, я о нем только что говорил...

— Надеюсь, ничего плохого? — с улыбочкой осведомился рыжеволосый Гена.

Эта улыбка была обозначена лишь у него на губах, глаза же оставались холодными, настороженными и очень неприятными.

— Так вы и есть та самая Анна? — протянул он, окинув меня внимательным взглядом.

— Что значит — та самая? — спросила я довольно невежливо.

— Не беспокойтесь, Афанасий говорил о вас только хорошее... правда, мон шер?

Козлятьев невразумительно кивнул, видимо, пытаясь понять причины явно возникшей между нами настороженности.

— А вот мы с вами сейчас и... за знакомство, как говорится. — Гена суетливо потер руки, подошел к столику и с живейшей симпатией оглядел бутылку «Джонни Уокера».

— Да я, извините, стараюсь крепкие напитки не употреблять, — сказала я, изобразив в тон своему новому знакомому неискреннюю улыбку.

«Особенно в компании незнакомых и малосимпатичных мужчин», — добавила я мысленно.

— Нет, ну мы просто непременно обязаны отметить такое замечательное знакомство! — Гена явно юлил и суетился. Что-то ему было очень нужно сделать.

— А я сейчас найду что-нибудь полегче... у Афанасия должна быть бутылка «Мартини»...

Он выскользнул в коридор. Где он, интересно, собирается «Мартини» искать — в ванной, что ли, или в туалете?

Я бросила взгляд на стену. Там висело пыльное зеркало в резной деревянной раме. Оно было повешено криво и неаккуратно, и под определенным углом в нем можно было увидеть часть коридора. Я немного переместилась и увидела в зеркале Гену. «Искусствовед» стоял в самом дальнем от мастерской конце коридора, прижав к уху плоскую трубку мобильного телефона, и с кем-то вполголоса разговаривал. Мне это чрезвычайно не понравилось.

— Афанасий Леонтьевич, — я повернулась к Козлятьеву, — я пойду, пожалуй, у меня еще очень много дел. Нужно ведь обязательно машину найти с вашими скульптурами.

— Да, эт-та, машину бы надо... — начал Козлятьев, но тут же его перебил появившийся на пороге Гена:

— Афанасий, мон шер, как же ты отпускаешь нашу гостью? Нет, это никуда не годится, мы должны отметить такое приятное знакомство!

В руке у него действительно появилась литровая бутылка белого «Мартини».

— Нет-нет, Геннадий Андреевич. — Я попыталась обойти его и прорваться к дверям, но он стоял твердо. Его кривая скользкая улыбочка стала угрожающей, а бутылкой с вермутом он размахивал так, как будто это была резиновая полицейская дубинка.

Я оглянулась на удивленно наблюдавшего за нами Козлятьева и решила не церемониться. Вспомнив недавние годы своей юности и начальные приемы девичьей самообороны, я сделала вид, что споткнулась и будто бы неловким, но чрезвычайно точно рассчитанным движением ноги ударила Гену в наиболее уязвимое место.

Он застыл, и лицо его резко побледнело. Пока он хватал воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, и пытался преодолеть болевой шок, я с милой улыбкой помахала Козлятьеву рукой и проскользнула к двери.

Выскочив на лестницу, я услышала за спиной громкие ругательства — Гена обрел наконец дар речи.

Выбежав из козлятьевского подъезда, я огляделась по сторонам. Подъезд выходил во двор, и на первый взгляд ничего подозрительного я не увидела. Малыши в песочнице занимались земляными работами, молодые мамаши с колясками бурно обсуждали чей-то моральный облик, группа физически крепких пенсионеров забивала козла... Бр-р! Я больше даже слышать не могла про этих парнокопытных!

На всякий случай я пересекла двор наискосок и вышла на улицу не в те ворота, в которые в свое время входила, хотя, конечно, понимала, что эта детская хитрость нисколько не поможет мне, если мерзавец Гена успел связаться с серьезными бандитами и сообщить им, где я в данный момент нахожусь.

Я быстро шла по улице, оглядываясь по сторонам в поисках какой-нибудь скромной машины, которую можно остановить. Но улица как будто вымерла.

Наконец из-за угла выехала красивая темно-синяя машина. Я в марках автомобилей не разбираюсь, но то, что это иномарка, и очень дорогая, поняла сразу и не стала поднимать руку — водители таких машин извозом не подрабатывают, да и связываться с ними бывает небезопасно. Но синяя иномарка, поравнявшись со мной, притормозила. Передняя дверца машины гостеприимно распахнулась, и молодой человек в приличном темном костюме, но с физиономией, совершенно не вызывающей доверия, предложил мне:

— Девушка, садитесь, подвезем!

— Нам не по дороге, — решительно и резко ответила я по уже упомянутой причине.

— Ну, вы ведь даже не знаете, куда мы едем, а уже отказываетесь! — молодой человек гнусно осклабился. По-видимому, он считал свою улыбку обворожительной.

— Да нет, спасибо, — я прибавила шагу, — нам с вами в любом случае не по дороге.

Машина снова поравнялась со мной, открылась задняя дверца, оттуда выскочил невысокий худощавый парень с узким, неестественно бледным лицом и в два шага догнал меня. Схватив за локоть, так что руку пронзила резкая боль, он прошипел:

— Тебе же сказали, сучка, — садись!

Он буквально подтащил меня к машине и закинул на заднее сиденье, как мешок с картошкой. Я вскрикнула от боли, но тощий мерзавец ткнул мне в бок что-то острое и прошипел:

— Только пикни, мигом приколю!

Надо сказать, я ему сразу как-то поверила. Видимо, у него был такой талант — вызывать доверие.

В машине нас было четверо: за рулем сидел здоровенный молчаливый качок с круглым бритым затылком, напоминающий полусонного бегемота; рядом с ним сидел тот молодой человек в темном костюме, который так гостеприимно приглашал меня в автомобиль; по его приличному обмундированию и относительно разумному взгляду я признала в нем старшего; и, наконец, на заднем сиденье располагались мы с моим худощавым другом. Располагались, можно сказать, с большим комфортом — сиденье широкое, подушки удивительно мягкие — да вот только соседство оставляло желать лучшего. Худое бледное лицо моего соседа внушало мне безотчетный, совершенно животный страх.

— Ребята, — проговорила я, когда машина отъехала от тротуара, а ко мне вернулся дар речи, — чего вам от меня нужно? Вы меня, наверное, с кем-то перепутали!

Мой бледнолицый сосед чуть скосил на меня глаза, но ничего не ответил, хотя сам его косой взгляд был красноречивее любого ответа — таким от него повеяло холодом, что в этот жаркий летний день захотелось закутаться во что-нибудь меховое.

Тем не менее я решила предпринять еще одну попытку прояснить свое положение и снова заныла:

— Нет, ну, парни, вы меня определенно с кем-то перепутали! Я не «новая русская», выкупа никто за меня не заплатит, своих денег у меня кот наплакал, никаких криминальных секретов я не знаю, а в качестве девочки для развлечений я уже немножко старовата. Так, может, вы меня отпустите по-хорошему, а?

Бледнолицый головорез снова скосил на меня холодные глаза и прошипел:

— Я сказал — заткнись!

Но старший этого криминального трио, смазливый тип в темном костюме, повернулся ко мне с переднего сиденья и с не предвещающей ничего хорошего улыбкой произнес:

— Детка, нас интересует пропавшая машина, а ты о ней знаешь явно больше всех.

— Ничего ни про какую машину не знаю, — скороговоркой пробормотала я больше для порядка — и мне, и им все было понятно.

Бригадир снова гнусно ухмыльнулся и сказал:

— Так я и думал, но мы в дороге болтать не будем, привезем тебя к шефу, а там уже ты расскажешь все, что знаешь. И то, чего не знаешь, тоже расскажешь. Правда, Рахим?

Он подмигнул моему бледному соседу, и тот в ответ также улыбнулся. Это было зрелище не для слабонервных.

У меня по спине пробежала новая порция мурашек. Думаю, они спешно эвакуировались ввиду моей скорой кончины — как крысы эвакуировались с «Титаника», заметив вдалеке громоздкий силуэт айсберга.

Тем временем наша машина покинула тихий район, где на улицах почти не было движения, и, приближаясь к центру города, выехала на забитую машинами Фонтанку. Мы попали в пробку и двигались теперь короткими рывками по три-четыре метра за раз.

— Ну, Сева, блин горелый, — повернулся бригадир к водителю, — какого черта ты на эту гребаную Фонтанку свернул? Знаешь ведь, что здесь днем вечно пробки!

Толстый флегматичный Сева пожал плечами и пробурчал:

— Думал, проскочу, да вот влипли...

— Думал, думал! — передразнил его бригадир. — Шеф тебе устроит! Думал он! Эйнштейн нашелся!

— Ты чего, — неожиданно разозлился спокойный Сева, — ты базар-то фильтруй! Эйнштейном, блин, обзывает!

— Ладно, ладно, не горячись, — бригадир пошел на попятную.

Машина медленно двигалась в плотном потоке. Прямо перед ней ехал роскошный джип, сверкающий темным лаком. Неожиданно меня посетила некая идея. Конечно, ее осуществление было связано со значительным риском, но в моем положении все было рискованно, а хуже всего — спокойно сидеть в машине и ждать, пока меня привезут к загадочному шефу и приступят к серьезному допросу.

Я скосила глаза на своего соседа, бледнолицего Рахима. Он не дремал, поочередно бросая острые внимательные взгляды то на меня, то на окружающие машины. Воспользовавшись моментом, когда он смотрел в сторону, я осторожно запустила руку под полу своего жакета. Там в подкладку была вколота английская булавка — говорят, это помогает от сглаза. В сглаз я не особенно верю, но булавка тем не менее пригодилась. Отколов ее от подкладки, я спрятала ее в кулак и стала ждать подходящего мгновения.

Машины в пробке продвинулись еще на несколько метров, и, когда Сева собрался затормозить перед задним бампером джипа, я просунула руку с булавкой между передними сиденьями и воткнула тонкое острие в жирный Севин зад.

Он матюгнулся, резко дернулся вперед и вместо тормоза нажал на газ. Раздался скрежет рвущегося металла, звон стекла... наша машина с грохотом врезалась в сверкающий джип, джип, в свою очередь, — еще в одну машину... Я откинулась на спинку сиденья и замерла с абсолютно невинным скучающим видом.

— Ты что, совсем сдурел? — развернулся бригадир к Севе.

Тот хотел начать объяснения, но из покореженного джипа уже выскочили трое здоровенных «конкретных» качков и подбежали к нашей машине с явным намерением рассчитаться со своими обидчиками раз навсегда и полностью.

— Вы, козлы, что с нашим «Крузером» сделали! — орал главный из приближающейся бригады. — Мы, блин, на стрелку ехали, как люди, а теперь, реально, только на свалку можно в таком виде пилить! Вы, конкретно, сейчас за все ответите!

— Эй, пацаны, — подал голос «наш» бригадир, — остыньте! Вы на стрелку ехали, а мы что — просто так катаемся? Что вы, блин, сразу быковать начинаете? Поговорим по-хорошему! — Он распахнул дверцу машины и выбрался навстречу разъяренным коллегам. Рахим открыл свою дверь и настороженно следил за развитием событий, готовый вмешаться в нужную минуту.

Другого такого удачного момента мне могло не представиться: бандитам было не до меня, а дверца машины с моей стороны явно не была заперта — поскольку, как я знала, в таких иномарках центральный замок открывает и закрывает все двери одновременно.

Я резко распахнула дверцу, пригнулась и выскочила наружу. Рахим выругался и бросился в погоню за мной, но ему пришлось обегать вокруг машины, к тому же я бегаю очень хорошо, и пока он бежал, я уже добралась до тротуара и припустила в сторону ближайшего проходного двора. Бросив взгляд через плечо, я увидела, что Рахиму преградил дорогу один из доблестного экипажа пострадавшего джипа — похожий на платяной шкаф субъект с редкостно тупой физиономией. Дискуссия намечалась весьма увлекательная, так что Рахиму теперь было явно не до меня, и я могла не опасаться погони.

Тем не менее я пробежала проходным двором, пересекла какой-то переулок, сделала еще несколько петель, как удирающий от охотников заяц, и наконец подбежала к какому-то подъезду, довольно запущенному, но с виду вполне безопасному.

С разбегу я заскочила в распахнутую дверь и перевела дух. Было невыносимо грязно, воняло мочой, причем не только кошачьей. Так всегда бывает в подъездах, которые не запираются на кодовый замок.

Спотыкаясь и повиснув на перилах, я поднялась на четвертый этаж, потом на пятый. На площадке пятого была только запертая дверца на чердак и маленькое пыльное окошко с непропорционально широким подоконником. На него-то я и уселась, подстелив предварительно валявшуюся тут же газету. В сумке нашлись сигареты и зажигалка. Этого как раз мне и не хватало. Затянувшись глубоко, я облокотилась на стену, отдышалась и задумалась.

Подумать было о чем. Положение у меня было аховое. Но, чтобы не расстраиваться еще больше, я решила разложить все по полочкам, подсчитать плюсы и минусы и определить, чего больше. Если больше плюсов, то нужно приободриться, держать хвост пистолетом и бороться. Если же больше минусов, то не стоит и пытаться.

Итак, приступим. К минусам своего положения я отнесла нападение бандитов, отсутствие сильного мужского плеча, на которое я могла бы опереться, и широкой спины, где я была бы как за каменной стеной. Далее, несомненно, к минусам следует отнести временную потерю жилплощади, потому что появиться в собственной квартире в данный момент было бы смерти подобно. Я могла бы еще внести в ту же графу убийство Пашки и требования неизвестного шантажиста вернуть ему Пашкин блокнот, о местонахождении которого я не имею понятия, но в свете последних событий все, что случилось в роковую ночь с пятницы на субботу, отодвинулось на второй план.

В итоге, я совершенно одна, жалкая и гонимая, мне некуда идти, и никто не поможет. Я не могу обратиться в милицию, потому что тогда вскроется убийство Пашки. Единственный человек, который мог бы мне помочь, — это Алена, но вот уже третий день я не могу до нее дозвониться. Куда она пропала? Что с ней случилось?

Но разумнее будет подумать сейчас, что же все-таки случилось со мной. Хватит подсчитывать убытки, теперь займемся прибылями.

Итак, бандиты меня похитили, но я умудрилась от них сбежать. Надолго ли, это вопрос, но пока я свободна, цела и невредима. Далее, ночевать мне, конечно, негде, но зато я, опасаясь того, что в квартиру пожалует шантажист или еще кто-то, утром забрала с собой все деньги и паспорт. Имея деньги, можно продержаться некоторое время. Я откладывала на черный день, можно сказать, что он уже наступил. Еще у меня есть работающий мобильник. Можно поговорить с Леной, она будет держать меня в курсе событий.

Я попыталась подвести итог своим подсчетам, но окончательно запуталась, чего больше — плюсов или минусов. Все это не имело ни малейшего смысла, потому что на самый главный вопрос я не могла дать ответа. А какой самый главный вопрос? Правильно — что делать? Что я должна предпринять именно сейчас? Куда мне деваться? Где сегодня переночевать и куда податься утром?

От этих бесконечных вопросов заболела голова. Я еще раз без надежды на успех достала мобильник, чтобы позвонить Алене, но тут вдруг он требовательно запищал у меня в руках. Господи, наконец-то кто-то обо мне вспомнил! Но в трубке послышался голос, который я хотела услышать в самую последнюю очередь.

— Аня, это... это Ольга Павловна.

Та-ак, это Пашкина мамаша, только ее-то мне и не хватало!

Нельзя сказать, что мы с Ольгой Павловной в бытность нашего близкого знакомства с ее сыном испытывали друг к другу нежные чувства. Откровенно говоря, я не испытывала к ней вообще никаких чувств. Виделись мы всего два раза, этого хватило нам обеим, чтобы понять: у нас нет ничего общего. Замуж выходить за ее сына я не собиралась, так что заранее задабривать будущую свекровь не входило в мои планы. Она тоже не особенно меня опасалась, недолюбливала просто так, по инерции.

В первый момент, услышав ее голос, я безумно испугалась, что выдам себя, не справившись со своим голосом. Понадобилось все оставшееся хладнокровие, чтобы вспомнить, что это не я убила ее сына, и кое-как взять себя в руки. Все же часть моей вины была — Пашку убили в моей квартире, я избавилась от его трупа...

— Аня, я звоню из больницы...

Я вспомнила, что старуху ударили по голове в собственной квартире, возможно, ограбили, и усовестилась:

— Слушаю вас, Ольга Павловна! — как можно мягче ответила я.

— Аня, я потеряла Пашу, — старуха и не подозревала, как она права, но я сжала зубы и промолчала. — Ты знаешь, что со мной произошло?

— Да, — промямлила я, — ко мне приходили из милиции, но я сказала им, что не знаю, где Паша.

— Ты точно этого не знаешь?

— Понятия не имею! — честно ответила я, ведь местонахождение Пашкиного тела мне в данный момент было неизвестно. — Мы поссорились, и он ушел, ушел ночью с пятницы на субботу.

Я внимательно следила за своими словами, чтобы не проговориться, а главное, чтобы все было так, как я рассказывала милиции. Но Ольгу Павловну не интересовали мелочи.

— Аня, сейчас не время копить обиды! Если я чем-то перед тобой виновата, то прости за все! Но скажи мне, у него другая женщина? Ты хотя бы знаешь примерно, к кому он ушел?

Мне стало ужасно жалко несчастную старуху, в конце концов, Пашка был ее единственным сыном. А теперь его нет.

— Ольга Павловна, честное слово, не знаю! Но не думаю, что тут другая женщина! — вырвалось у меня.

— Я тоже так не думаю, — воскликнула она, — потому что звонила ему на работу. Его нет, и они ничего не знают. Он не звонил и не предупреждал, что не придет. Я так волнуюсь, Аня...

Не знаю уж, что ей показалось после того, как получила удар по голове, может быть, бедная старушка решила, что мы с ней почти родственницы и жили до этого душа в душу.

— Ольга Павловна, дорогая, а вы в какой больнице находитесь? — поспешно заговорила я, чтобы уйти от скользкой темы. — Я вас навещу, и мы обо всем поговорим. А может быть, и Паша объявится, — добавила я, чувствуя себя последней скотиной.

Старуха продиктовала мне адрес двадцать шестой больницы на улице Гагарина и отключилась.

После тяжелого разговора я достала платок и вытерла пот со лба. Ни за что не пойду в больницу, я не в силах смотреть Ольге Павловне в глаза. За что такое наказание?

И тут проклятый мобильник запищал снова.

Не ожидая ничего хорошего, я ответила.

— Анька! — кричали в трубку. — Ты где находишься, черт бы тебя побрал!

Это еще кто? Я ожидала звонка Алены или Ленки, а тут кто-то незнакомый орет в трубку.

Впрочем, голос только в первый момент показался мне незнакомым. Вслушавшись в характерные южные интонации, я узнала Оксану Кондратенко, с которой училась когда-то в одном классе.

— Анька, ты скотина! — с места в карьер начала Оксанка. — Пропала на неделю, а договаривались созвониться!

Господи, о чем я с ней договаривалась? Совершенно вылетело из головы. Но Оксану не нужно было подстегивать, слова лились из нее неудержимым потоком.

— Подумать только! Нас пригласили как приличных людей, а ты даже не соизволила...

Вот теперь я вспомнила. Неделю назад Оксана позвонила мне домой и сообщила, что в нашей школе намечается юбилей — не то сто лет со дня открытия, не то сто пятьдесят. Мне, в общем-то, было все равно, но Оксанка загорелась идеей собрать всех. И взяла с меня слово, что я тоже помогу ей в этом неблагодарном деле. Естественно, я тут же обо всем забыла, да тут еще столько всего навалилось. Но от Оксанки не так легко было отвязаться.

— Ты не соизволила мне помочь, — продолжала она, — но я всегда знала, что на тебя нельзя положиться, и обзвонила всех сама. Нас ждут в школе к шести, насколько мне удалось узнать, у них там намечается что-то грандиозное. Возможно, сам губернатор будет! Или его заместитель. Что ты молчишь?

— Да понимаешь... — завела было я, но Оксанка заорала в трубку, как резаная:

— И не вздумай отказываться! Брось все и приходи! Какие такие могут быть срочные дела?

И я подумала: действительно, какие у меня дела? Что ждет меня? Вот этот пыльный подоконник? Или бездумное скитание по улицам? Что делаю я в этом загаженном подъезде? Спасаюсь от бандитов? Но здесь я никого не встречу, кроме бомжей и бездомных котов. Если пойти на юбилей школы, то я пообщаюсь там с друзьями и можно попроситься к кому-нибудь переночевать. Хотя бы к той же Оксанке. Хотя нет, у нее муж и, кажется, ребенок маленький. Но все равно кого-нибудь я там встречу. И еще: если обещал быть сам губернатор, то охраны в школу нагонят тучу! Так что моим знакомым бандитам там делать нечего.

— Анька, ты уснула, что ли? — воззвала Оксана. — Разоришься на телефонных разговорах...

Мы условились встретиться без десяти шесть и распрощались.

Я спрыгнула с подоконника и устремилась вниз. В проходном дворе никого не было. Я сжала зубы и шагнула вперед. Никто меня не преследовал, я оторвалась от бандитов и хотя бы на время освободилась.

В первом же попавшемся платном туалете я кое-как почистила костюм, умылась и наложила свежий макияж. Потом в крошечном магазинчике, торгующем всякой всячиной, я купила две пары трусиков, зубную щетку, еще кое-какие необходимые мелочи и отправилась на встречу к Оксанке.

Оксана ждала меня на троллейбусной остановке — без нее я вряд ли нашла бы школу, укрывшуюся за уродливым четырнадцатиэтажным жилым домом. Наше старое здание, простоявшее сто лет или больше, пришло в совершеннейший упадок, и школу выселили на окраину города в новую бетонную коробку.

Окинув меня удивленным взглядом, Оксана спросила:

— Ты что, Анька, прямо с работы? Даже домой переодеться не забежала?

Сама она была явно только что от парикмахера и одета так, как будто собралась в шикарный ресторан. Я вспомнила, как сама наряжалась в пятницу, когда мне еще и в страшном сне не могло привидеться все происшедшее со мной...

— Да, не успела, — кивнула я, не вдаваясь в подробности.

Тем более что эти подробности были таковы, что Оксана в них просто не поверила бы.

Мы вошли в здание школы и сразу попали в руки нарядных старшеклассников.

— У вас есть приглашения?

Когда мы объяснили, что нас пригласили по телефону, а приглашения должны были для нас оставить, нас проводили к столу, на котором лежали подписанные конверты. Мы нашли свои фамилии, достали из конвертов пригласительные билеты и прошли в актовый зал.

Зал кишел народом и гудел от сотен голосов, как птичий базар. К нам подходили разные люди, кого-то я узнавала, кого-то нет, но мне никак не удавалось заразиться царящим здесь оживлением. Я ни на секунду не забывала о своих проблемах, о том, что, выйдя отсюда, я даже не смогу поехать домой...

— Что с тобой, Анютка? — тормошила меня Оксана. — Что ты как неродная? Неприятности на работе? Да выбрось ты их из головы! Давно ведь ни с кем не виделись! Ой, смотри, Димка Селиванов! Как я была влюблена в него в десятом классе!

Оксана упорхнула, и я осталась одна посреди всеобщего оживления.

— Девушка, вы из выпуска девяносто третьего года? — спросил меня симпатичный парень.

— Нет, — я так мрачно взглянула на него, что он пожал плечами и ретировался, пробормотав:

— Ну, нет так нет...

«Что я хожу здесь такая мрачная, — зло подумала я, — только праздник людям порчу! Надо уходить. Все равно, не буду же я тут торчать до самой ночи. Да, но уходить-то некуда... И я пришла сюда в надежде встретить кого-то, кто пустит меня переночевать...»

И тут в толпе мелькнуло знакомое лицо. Я не поверила своим глазам... Я видела этого человека совсем недавно, и обстоятельства нашей встречи не могла бы назвать счастливыми.

Так-так-так... Вадим. Тот самый Вадим, который подвозил нас с Павлом роковой ночью. Якобы врач-кардиолог. Вадим, с которым я встречалась потом у Казанского собора, чтобы забрать свой пропуск, потерянный у него в машине. Якобы потерянный.

Я вспомнила все свои прежние подозрения на его счет. Я и так уже считала его жуликом или даже бандитом, потому что мой пропуск никак не мог оказаться у него в машине, а теперь он еще и следит за мной. Потому что никакой другой причины оказаться здесь, в этой школе, у него, конечно, не могло быть.

Первым моим побуждением было — немедленно отсюда убежать, просто убежать, не думая о том, что будет дальше и куда я денусь... Но потом во мне закипела злость. Я бросилась к этому Вадиму, или как там его зовут на самом деле, чтобы прижать его к стенке и заставить признаться, что ему от меня нужно и почему он меня преследует. Ведь не убьет же он меня прямо тут, в толпе!

Но пока я пробивалась сквозь толпу активно общающихся выпускников, Вадим исчез. Все ясно: маскируется. Или понял, что я его узнала. И скрылся. Интересно, сколько тут еще людей, которые за мной следят? Ведь в одиночку они не работают...

В волнении я не стала уточнять, кто такие «они» и какое отношение Вадим имеет к тем бандитам, что пытались меня похитить. Самое глупое, что я могла бы сейчас сделать, это впасть в панику. Но именно это со мной и происходило.

В это время на сцену поднялся высокий симпатичный мужчина, заместитель директора школы, и начал рассказывать, какая наша школа замечательная да какие у нее славные традиции. Оказывается, ее открыли в середине девятнадцатого века на деньги богатого купца, и первоначально в ней учились сироты купеческого сословия.

Это все было очень интересно, но меня в данный момент больше волновало, как мне выбраться живой и невредимой из кошмарной переделки, в которую я влипла неизвестно за какие грехи. Поэтому я, расталкивая толпу и односложно извиняясь, двинулась к выходу из зала.

Уже возле самых дверей я наткнулась на свою учительницу физики Татьяну Петровну.

Пожалуй, это был единственный человек, которого я действительно хотела видеть.

Татьяна Петровна, коренастая решительная женщина с громким, хрипловатым от постоянного курения голосом, обращалась со своими учениками как со взрослыми, равными ей людьми. Никаких примитивных педагогических приемов, никакого сюсюканья — всегда только на равных. Она считала нас достойными уважения, и за это мы уважали ее саму. Уважали и любили.

И вот Татьяна Петровна стояла возле дверей актового зала и разговаривала с каким-то мужчиной. Увидев меня, она улыбнулась своей открытой улыбкой, помахала рукой и окликнула:

— Аня! Аня Соколова!

Я подошла к ней, и в это время мужчина, с которым Татьяна Петровна разговаривала, обернулся. Это был Вадим.

— Анечка, познакомься. Это тоже мой ученик, только он учился на восемь лет раньше тебя. Его зовут Вадим Романов, он теперь врач-кардиолог. Вадим, это моя ученица Аня Соколова. Очень способная девушка, с отличным чувством юмора.

Насчет чувства юмора у меня в данный момент было неважно. Я стояла столбом и медленно краснела. Значит, он действительно Вадим Романов. И действительно врач. И у него есть настоящая причина находиться на этом школьном празднике. А я-то, идиотка несчастная... Хотя я не идиотка, а просто очень запугана. И нервы не в порядке. Да еще эти совпадения...

— А мы уже знакомы, — нарушил Вадим неловкое молчание и улыбнулся. Улыбка у него была очень хорошая и открытая. А какая еще улыбка могла быть у любимого ученика Татьяны Петровны? Она из всех человеческих недостатков больше всего не переносила фальшь.

Татьяна Петровна внимательно посмотрела на него, потом на меня и вдруг сказала:

— Ой, ребята, там, кажется, Лена Черникина идет! — И тут же исчезла в толпе.

А мы остались с Вадимом один на один.

— Вот это совпадение, — сказал Вадим, продолжая улыбаться.

— Таких совпадений не бывает, — я упрямо уставилась на него, — говорите быстро, откуда вы узнали, что я тоже училась в этой школе?

— Я об этом и понятия не имел, — он нахмурился, задетый моим тоном. — Я пришел на юбилей, меня заранее пригласили. Захотелось повидать бывших одноклассников и Татьяну Петровну. Вы, я так понимаю, тоже здесь именно поэтому.

Я неопределенно кивнула головой, чувствуя, что он прав, но глядя на него все еще настороженно.

— Уж не думаете ли вы, Аня, что я вас преследую и только поэтому тут оказался? — спросил вдруг Вадим.

— Честно говоря, до недавнего времени я так и думала, — призналась я, — но теперь изменила свое мнение о вас.

— Очень рад, — с иронией ответил Вадим. — Преследовать женщин — не в моих правилах. По крайней мере, против их желания.

Я вспомнила, что вел он себя во время последней нашей встречи у Казанского собора очень прилично, не пытался ко мне приставать и не настаивал на продолжении знакомства.

— И я даже предположить не мог, что увижу вас здесь, — продолжал Вадим. — Но я нашей встрече чертовски рад.

Как ни странно, я почувствовала, что тоже рада видеть его. Было в Вадиме что-то, вызывающее доверие, приводящее на память то самое сильное плечо, которого мне так недоставало. Правда, оставался непроясненным вопрос о пропуске — как он оказался в машине у Вадима. Но после того, как просто объяснилось его присутствие на школьном юбилее, мне казалось, что эта загадка тоже обязательно разъяснится. А сейчас моя бедная голова отказывалась думать о неприятном, ей нужно было отдохнуть.

Тем временем торжественная часть юбилея благополучно завершилась, и вся толпа выпускников плавно перетекла в коридоры и кабинеты, где были развешены фотографии разных запоминающихся моментов из долгой школьной истории. Оказалось, что мы с Вадимом с разрывом в несколько лет были в летнем школьном лагере в поселке Ромашкино. Мы вспоминали тамошний лес, богатый белыми грибами и черникой, речку Пустошку с изумительно прозрачной и холодной водой, развалины монастыря невдалеке от лагеря. В этих развалинах обитали якобы привидения, и наши одноклассники как-то раз напялили на себя простыни и выскочили из развалин, дико завывая... Девчонки перепугались до полусмерти!

Вадим, смеясь, рассказал, что в их время такой розыгрыш тоже был в ходу, и он тоже пугал девчонок, изображая привидение.

В коридоре появился заместитель директора и пригласил всех выпускников и преподавателей в школьную столовую, где были накрыты длинные столы, уставленные всевозможными деликатесами и батареями бутылок.

— Неужели теперь школы так богато живут? — удивленно спросила я Вадима.

Он усмехнулся и сказал вполголоса:

— Школа, конечно, живет небогато, просто один из выпускников стал депутатом городского законодательного собрания. Он-то и финансирует все это изобилие. А заодно проведет здесь предвыборное мероприятие — школа-то расположена на его участке. Я это случайно узнал, — пояснил Вадим, увидев в моих глазах невысказанный вопрос, — мой одноклассник работает его помощником.

Действительно, как только присутствующие расселись за банкетными столами, встал все тот же заместитель директора школы и от лица администрации выразил признательность господину Миндалеву, благодаря которому стало возможным...

Поднялся толстый человек с бегающими глазками, в дорогом светлом костюме и с печатью богатства на челе. Он долго раскланивался, повторял, как он рад видеть свою родную школу процветающей, громко объявил, что дарит ей сегодня ксерокс и факс, потому что именно этих аппаратов школе не хватает для полного счастья.

Заместитель директора организовал всеобщие аплодисменты и напомнил участникам банкета, что замечательный господин Миндалев — депутат городского законодательного собрания, а совсем скоро выборы, и он надеется, что все присутствующие уже догадываются, за кого на этих выборах нужно голосовать.

Присутствующие догадались.

Вадим открыл бутылку шампанского, и мы выпили с ним за здоровье бескорыстного господина Миндалева, а также за нашу неожиданную встречу.

Депутатское шампанское оказалось очень хорошим, но как-то сразу ударило мне в голову. Все вокруг закружилось, поплыло, захотелось смеяться и плакать одновременно, а Вадим показался удивительно симпатичным и надежным, и опять я вспомнила в связи с ним такое необходимое мне сильное мужское плечо... Где-то глубоко в голове звенел предупредительный колокольчик: не смей напиваться, не теряй над собой контроль, в твоем положении ты не можешь себе позволить расслабиться... Но я не внимала этому предупреждению.

— С тобой все в порядке? — спросил он, когда я неестественно громко засмеялась.

— Все, все в порядке, — подтвердила я, — просто я представила, как ты выскочил из развалин, завернувшись в простыню...

Оказывается, мы с ним уже перешли на «ты». Ну и правильно, чего еще церемониться — можно сказать, почти одноклассники!

Депутат Миндалев прохаживался по залу, подходил к людям, отечески похлопывал их по плечу, расспрашивал о житье-бытье и приговаривал с видом радушного хозяина:

— Угощайтесь, угощайтесь!

«И не забывайте, на чьи денежки гуляете!» — мысленно закончила я за депутата.

Мне стало вдруг почему-то противно, я встала из-за стола и, не оглядываясь, вышла в коридор. Вадим последовал за мной. Судя по выражению его лица и по тому, что он не задал мне никаких вопросов, он почувствовал то же самое, что я.

Мы остановились, он достал пачку «Мальборо» и предложил мне сигарету.

Я закурила и сказала неожиданно то, чего совершенно не собиралась ему говорить:

— Наверное, зря я сюда пришла. Школа уже не та, и все люди не те, детства не вернешь, да, откровенно говоря, не очень и хочется возвращаться в свое счастливое детство.

— Тебе взрослой лучше... — с улыбкой сказал Вадим, интонация у него была утвердительная.

Сигарета кончилась, мне вдруг стало грустно и тоскливо. В коридоре было душно, и я вышла на балкон.

Было так здорово стоять в темноте и смотреть на освещенный город. Разумеется, этот тип меня поцеловал. Впрочем, было бы странно, если бы он этого не сделал. Сами посудите: теплая летняя ночь, школьные воспоминания, музыка, рядом с ним молодая привлекательная женщина, слегка пьяная от шампанского...

Было очень приятно находиться в сильных мужских руках, и я сказала то, что говорить мне совсем не следовало:

— Знаешь, я сюда пришла только потому, что мне просто больше некуда идти. Я даже домой к себе не могу вернуться.

Уж не знаю, что он подумал, только посмотрел на меня внимательно, но ни о чем не спросил. Еще немножко помолчал и предложил:

— Если тебе правда некуда сейчас идти, можешь пойти ко мне. У меня есть свободный диван, и он полностью в твоем распоряжении.

— Да? — я посмотрела на него насмешливо. — А как к этому отнесется твоя жена?

— Я не женат, — ответил он совершенно спокойно, — то есть был женат, но уже два года в разводе.

— А почему же кольцо носишь? — Конечно, эта деталь не ускользнула от моего внимания.

— А оно не снимается, — он усмехнулся, — да и вопросов меньше задают. Как-то, знаешь, спокойнее...

То ли так подействовали на меня события последних дней, то ли депутатское шампанское особенно сильно влияет на голову, но только я подумала:

«А почему бы и нет? Вадим производит впечатление порядочного человека... И в конце концов — мне ведь действительно совершенно некуда деваться!»

А вслух я сказала только:

— А почему бы и нет?

На улице нас ждала та самая «девятка», на которой Вадим подвозил нас с Павлом в роковую ночь с пятницы на субботу. Когда Вадим сел за руль, я удивленно спросила:

— Как же ты поедешь? Ведь ты пил!

— На меня такое количество алкоголя не действует, — ответил он самоуверенно, как все мужчины, — а если остановят, у меня есть деньги.

Доехали мы действительно без приключений.

По дороге я несколько протрезвела и задумалась: не совершаю ли я ошибку? Еще недавно я была уверена, что Вадим не тот, за кого себя выдает, что он ведет какую-то нечестную игру, а теперь еду к нему домой, можно сказать, как глупая овечка в волчье логово...

Но какой-то внутренний голос говорил мне, что на Вадима можно положиться, ему можно верить. Он учился у Татьяны Петровны, а это — самая лучшая рекомендация...

У него была небольшая двухкомнатная квартира в Старой Деревне, на первый взгляд довольно чистая и прибранная. Во всяком случае, в моей квартире временами бывает гораздо больший беспорядок.

Вспомнив о своей квартире, я взгрустнула — когда еще туда попаду? Впрочем, грустить особо было мне недосуг — все на свете отдала бы сейчас за горячую ванну!

Вадим как будто прочитал мои мысли, потому что быстренько провел меня по квартире, показал маленькую комнатку с диваном, кухню и ванную.

— Располагайся.

Когда я вышла из ванной в длинном мужском купальном халате, Вадим сидел за компьютером и делал вид, что очень занят. На часах было около двенадцати, я безумно устала, но спать не хотелось.

— Может, я поставлю чайник? — неуверенно предложила я.

— У меня ничего нет к чаю! — не оборачиваясь, ответил он.

Тон его был так резок, что я даже обиделась. Если я ему так мешаю, то мог бы не звать к себе, я не напрашивалась. Сказал бы, что дома у него жена и семеро детей, я бы попросила пристанища у кого-нибудь другого.

— Извини, — Вадим выключил компьютер и развернулся ко мне, — кажется, я плохой хозяин.

Мы отправились на кухню и поставили чайник. Вадим с извиняющимся видом протянул мне пакет с окаменелыми сушками. На кухне у него было чисто, и даже — посуда вымыта. Я лично никогда не успеваю по утрам вымыть посуду, оставшуюся от завтрака.

За чаем я подумывала, не начать ли нам светскую беседу о погоде и о работе, как вдруг Вадим решительно отодвинул чашку.

— Ты не хочешь рассказать мне о своих неприятностях? — очень серьезно спросил он.

— С чего ты взял... — фальшиво удивилась я, но тут же замолчала.

Действительно, он видел меня в пятницу, ругающуюся с Пашкой, потом привозил мне пропуск, сегодня я заявила, что мне некуда идти... разумеется, у меня неприятности.

— Извини, я врач. Привык задавать интимные вопросы и получать на них правдивые ответы, — сказал Вадим. — Итак, ты поссорилась со своим другом, и он выгнал тебя из дому?

— Не совсем так, — пролепетала я, — ты уверен, что хочешь узнать о моих неприятностях? Видишь ли, не обижайся, но вряд ли ты сможешь мне помочь. Спасибо за то, что пустил переночевать, но если я мешаю, то уйду.

— Этого я и боялся, — вздохнул Вадим, — боялся, что ты заподозришь меня в непорядочности.

— Что еще?

— Ну, я же сказал тебе, что ты можешь переночевать у меня...

— Ну да...

— А ты ведь подумала небось, что я, как некоторые... ну в общем, что тебе придется...

Скажу честно, я ни о чем таком не думала, просто потому, что в мыслях у меня застряли более насущные проблемы. Как говорится, мне бы ваши заботы, господин кардиолог!

— Татьяна Петровна, — сказала я и поглядела на Вадима.

— Что?

— Нас познакомила Татьяна Петровна, — напомнила я, и он понял все, что я хотела этим сказать.

И сразу стало легко, исчезла неловкость. А я подумала немного и вдруг рассказала Вадиму про свои неприятности. Не про убийство Павла, нет, этого я сказать не могла — все слишком серьезно, к тому же нельзя впутывать сюда Алену. Я рассказала Вадиму про свою работу, и про Козлятьева, про то, что пропала машина с его «шедеврами», про дурацких козлов и про то, как на меня «наехали» бандиты.

— Они все считают, что это была я, — говорила я, — но я-то знаю, что меня там не было. Я проторчала в парикмахерской два часа, потом поехала домой...

Тут я заметила, что Вадим смотрит на меня с большим недоверием, и замолчала. Молчание затягивалось, он все смотрел на меня, и я с тоской думала, что придется уходить из этого дома. Вадим мне не верит. Но тут он пошевелился, протянул руку и погладил меня по щеке.

— Татьяна Петровна, — сказал он, и я поняла: физичка Татьяна Петровна была нашим гарантом доверия, так уж получилось.

— Тогда вот с пропуском, — оживилась я, — где ты его нашел?

— Завалился между сиденьем и дверцей.

Я пересказала Вадиму все мои умозаключения, почему моего пропуска в машине не должно было быть.

— Все так странно...

— Знаешь, — он встал и потянулся, — ты можешь оставаться здесь сколько хочешь. Я обязательно помогу тебе разобраться, но не сейчас. У меня завтра операция, уже поздно, я должен выспаться. И тебе нужно отдохнуть. Так что спокойной ночи.

Что ж, работа есть работа, это святое. Я вымыла чашки и отправилась спать. Свет в комнате Вадима был погашен, значит, уже лег. Приятных сновидений!

Я заснула мгновенно, как только опустила голову на подушку. Но ночью проснулась. В комнате было довольно светло — июнь месяц. Я задернула занавески, прогулялась в туалет, потом легла снова, но сон не шел. Я перебирала в уме все события последних дней и теперь, по спокойном размышлении, поняла, что ко всему случившемуся со мной Павел, несомненно, причастен.

Кто знал про то, что я в пятницу уйду с работы пораньше и отправлюсь в парикмахерскую? Он, Пашка, потому что звонил мне, и я сама ему об этом сказала. Кто вел себя нарочито безобразно, стараясь показать мне и окружающим, что мы с ним живем как кошка с собакой? Он. И если пропуск оказался в машине Вадима, то это потому, что Пашка хотел мне его подсунуть. Вот именно, у меня пропуска не могло быть, его кто-то похитил, и Пашка должен был его вернуть, подсунуть мне в сумочку. В ресторане он этого сделать не мог, потому что я держала сумку на виду, а в машине он под предлогом того, что хотел меня полапать...

Да, но в парикмахерской мужчину бы заметили. Но ведь была еще какая-то женщина! Значит, они с Пашкой действовали на пару. Для того чтобы похитить машину. Вернее, не машину, а работы Козлятьева, потому что машина-то была другая, наша машина попала в аварию. Значит, дело не в машине. А в козлах, вернее, в одном козле — том самом, мне хорошо знакомом, том, которого я видела у Козлятьева в мастерской, хотя самолично отправляла его на склад. То есть в том козле, которого подменили. И что в нем может быть? «Товара на миллион баксов...» — так сказала Ленка. Это могут быть либо наркотики, либо бриллианты, решила я и заснула.

Когда я продрала глаза, в квартире никого не было. Я взглянула на часы и поняла, почему: времени было без малого одиннадцать. Разумеется, Вадим уже ушел в свою больницу, ведь у него операция. Я встала, выпила кофе, съела кусок черствого хлеба с маслом. Продуктов ему купить, что ли, обед приготовить в благодарность за ночлег? Я поежилась: перспектива заниматься домашним хозяйством мало меня прельщала. Да и не до того теперь. Вадим, конечно, очень занят, пока я буду ждать его помощи, время пройдет, я ничего не узнаю, да еще бандиты могут выйти на мой след, и тогда я подведу хорошего человека.

Но что я могу предпринять прямо сейчас? Я вдруг вспомнила свои ночные размышления. Что-то слишком много я в последнее время стала размышлять, от этого появляются морщины, как утверждает Алена. Алена! Вот кто мне необходим как воздух.

Я снова набрала ее номер. Мобильник был отключен, а по домашнему телефону и ненавистный автоответчик молчал, и никто не брал трубку. Алена, если она слушала автоответчик, знает о моей просьбе позвонить мне. А если позвонить Алене по рабочему телефону... Но тут я поняла, что не знаю, где она работает. Что-то она говорила про то, что опять поменяла работу. Алена не засиживалась на одном месте, это ее принцип. Нужно искать где лучше, утверждает она.

Раньше мы работали вместе, в этой самой фирме у Олешка, это Алена меня туда привела. Потом она уволилась, потому что поругалась с женой шефа Вероникой. Та почему-то считает своим долгом вмешиваться во все служебные дела мужа. Как-то она налетела на Алену, когда та была в плохом настроении, и Алена ей быстренько объяснила, что к чему. Скандал был страшный, Алена уволилась, а Вероника, по утверждению шефа, слегла с повышенным давлением. К ней мы не испытывали сочувствия, но я тогда, помню, удивилась, с чего это вдруг обычно сдержанная Алена вышла из себя.

Так или иначе, она уволилась, и я очень расстраивалась по этому поводу, но потом привыкла. С тех пор Алена сменила несколько фирм, и я не знаю, где она сейчас работает.

Мысли мои перекинулись на Павла. Теперь я была уверена, что он причастен к пропаже машины. Если бы он не прокололся так с пропуском, сунул бы его мне в сумочку, тогда я могла в суматохе не обратить внимания, но сейчас я точно знала, что Пашка имеет отношение ко всем моим неприятностям. Конечно, ему-то досталось больше всех, но с этим я разберусь позже. Сначала надо спасать себя, своя рубашка ближе к телу.

Значит, если предположить, что Павел — главное лицо всей аферы, то это именно он должен был сидеть за рулем той машины, в которую погрузили работы Козлятьева. Я прикинула, можно ли его принять за нашего шофера Витьку. Ну что, если надеть такую же засаленную кепочку, да в полутьме, кто там смотрит на водителей... Ведь основные переговоры на складе вела женщина, настолько похожая на меня, что все уверены, что это я и есть. Об этом после, одернула я себя, сначала выясним с Павлом.

Значит, он был за рулем той самой треклятой машины и выехал со склада примерно в шестом часу вечера в пятницу. А в восемь он уже встречал меня у ресторана, причем опоздал на десять минут и пришел какой-то возбужденный. Тогда я не придала этому значения, но теперь понимаю, что Павел очень торопился, чуть не запыхался. Значит, времени у него на все про все было два с половиной часа. И получается, что он не мог далеко уехать на той машине. Он где-то спрятал ее, чтобы потом, ночью, продолжить задуманную аферу. Но его убили. И, наверно, машина с «товаром на миллион баксов» стоит где-нибудь в гараже и ждет, когда ее найдут. А в это время бандиты гоняются за мной с вопросом, куда я дела машину.

Так жить нельзя, подумала я. Нужно найти чертову машину и отдать бандитам товар. Возможно, тогда они оставят меня в покое, тем более что я объясню им все как было.

Я сама понимала, что в голове у меня полный бред. Если даже и удастся найти пропавшую машину, то вероятность того, что бандиты поверят мне, примут свой товар с извинениями и отпустят меня на все четыре стороны, практически равна нулю. В делах, где маячит миллион баксов, не оставляют свидетелей, это пишут во всех детективах. Но нельзя же просто так сидеть и ждать, когда тебя поймают бандиты! Я вспомнила жуткую бледную физиономию Рахима, что сидел со мной на заднем сиденье автомобиля, и поежилась. Еще одной встречи с этаким чудовищем я просто не перенесу, умру на месте от страха!

Так что нужно действовать. Просто необходимо побеседовать с мамашей Павла в больнице. Мне надо взять себя в руки и навестить ее. Наверняка она знает, есть ли у ее сына какой-нибудь гараж или еще что-то подобное, где можно на время спрятать машину.

Я быстренько собралась, купила по дороге фруктов, шоколадных конфет, печенья и пачку чая в пакетиках (все знают, какой в больнице чай, его пить невозможно) и отправилась в больницу на улицу Гагарина.

Нашла я нужное здание довольно быстро, хоть добиралась на эту улицу Гагарина черт-те сколько времени.

— Вы, девушка, куда это направились? — зловещим тоном окликнула меня необъятных размеров тетка, сидящая за столиком у вертушки.

— К Елисеевой, в двенадцатую палату, — я чарующе улыбнулась, отчего тетка, кажется, пришла в еще большую ярость.

— А вы читать умеете? — проскрежетала она и показала на объявление, под которым восседала: «Вход для посетителей с 16 до 18, кроме среды».

Сегодня был вторник, но два часа дня.

— Что же мне тут, два часа торчать? — воззвала я.

— А мне какое дело! — тетка всколыхнулась всеми своими подбородками и отвернулась.

— А нельзя ли как-нибудь? — протянула я и сделала рукой выразительный жест.

— Нельзя! — отрезала вредная тетка, и ее подбородки снова пришли в движение.

— Ну как хотите, — я пожала плечами, — вам же хуже.

Я вышла в больничный двор и очень быстро нашла там бабульку-санитарку, которая грелась на солнышке, пренебрегая своими служебными обязанностями. Сотенная бумажка перекочевала в карман застиранного бабулькиного халата, и я очутилась в палате Ольги Павловны, минуя зловредную тетку на входе.

Ольга Павловна выглядела неважно. Голова у нее была забинтована, глаза закрыты, и лицо очень бледное. Она открыла глаза, когда я позвала ее шепотом, и очень мне обрадовалась. Мне стоило больших трудов изобразить приветственную улыбку, сердце сжалось в груди.

— Анечка, дорогая, — бормотала старуха, — скажи Паше, чтобы он обязательно пришел меня навестить. Мне нужно с ним поговорить, это очень важно...

— Но, Ольга Павловна, — вклинилась я в торопливый шепот, — я сама не знаю, где он может быть.

— Да-да, — кивала старуха, — он в пятницу звонил мне, сказал, чтобы я его не искала, что он уезжает на выходные и вернется только в понедельник сразу на работу.

— Куда он должен был уехать? — спросила я слишком поспешно, так что старуха взглянула удивленно.

— Я думала, что с тобой.

Со мной он никуда не собирался ехать, это точно, со мной он собирался поссориться вдрызг, и преуспел в этом.

— Он уехал на машине, — бормотала Ольга Павловна, — мог попасть в аварию, сердце так давит, у меня нехорошее предчувствие...

Насчет предчувствий она была совершенно права, но что я могла ей сказать? Что случилось с Павлом, я знала, но вот куда делась его машина? Если ее нет возле его дома и возле моего, то где она может быть? Теперь еще и Пашкина машина пропала, что ж, будем искать обе...

— Ольга Павловна, у него есть гараж? Или какое-то место, где он чинит машину?

— Есть, — прошелестела старуха, — это возле станции Девяткино, там такой большой гаражный массив. Он владеет гаражом вместе с приятелем, и ключ они оставляют у сторожа. Аня, ты съезди туда и еще позвони всем знакомым, я вот не могу.

— Обязательно, Ольга Павловна, я еще зайду.

Я выгрузила яблоки и конфеты и поскорее удалилась, чувствуя себя последней сволочью.

Значит, гараж, думала я на бегу, довольно близко от города, там вполне можно спрятать пикапчик. Но ехать от больницы до станции Девяткино на общественном транспорте выше моих сил.

В квартире Вадима меня ждал сам хозяин, страшно взволнованный, куда это я делась. Он выкроил время, чтобы навестить меня, и принес кучу всяких продуктов. Я тут же устыдилась своего эгоизма — ведь человек после выполненной тяжелой операции вправе рассчитывать на приличный обед. Со мной ему явно не повезло, готовить-то я умею, но уж очень не люблю этого делать.

За едой я прикидывала, как бы половчее рассказать Вадиму про гараж, не вмешивая сюда Пашу и его маму. И придумала, будто бы мне позвонила секретарша Ленка и сказала, что она случайно подслушала про машину, и назывался вроде гараж в Девяткино.

Я бы на месте Вадима не поверила ни единому моему слову, он тоже глядел с сомнением, но тем не менее согласился отвезти меня в Девяткино прямо сейчас.

В машине мы молчали, потому что Вадим очень внимательно следил за дорогой. Я же удивлялась, с чего это черт дернул меня за язык соврать насчет гаража. И еще мне казалось, что Вадим наверняка догадался, что в это дело замешан Павел. Я-то знала, что Павел больше ничем не может никому повредить, но не хотела говорить про это Вадиму. Учитывая наше общение в его машине, вряд ли он поверил бы, что это не я убила Пашку.

В салоне машины потянуло холодком недоверия, и никакая Татьяна Петровна помочь не могла.

Простояв минут пятнадцать в группе машин возле перекрытого шлагбаумом железнодорожного переезда, мы перебрались через железную дорогу и поехали в направлении станции Девяткино. По левую руку промелькнула красивая церковь. Я вспомнила, как мы с Павлом ездили минувшей зимой на дачу к его приятелю в Токсово кататься на лыжах. Тогда мы проезжали по этому шоссе, и километра через три после церкви Пашка показал на боковую дорогу и пояснил:

— А здесь я гараж снимаю.

Тогда я не придала этому значения, но сейчас разговор вспомнился, и я попросила Вадима:

— Сверни налево, вот по этой дороге.

Мы проехали еще около полутора километров, и впереди показался длинный ряд бетонных гаражей. Подъезд к этим гаражам перекрывал красно-белый полосатый шлагбаум, возле него притулилась будочка с большим окном. За этим окном, как рыба в аквариуме, скучал красномордый дядька пенсионного возраста.

Вадим остановил машину перед шлагбаумом, я вышла и постучала в окно.

Сторож сидел у покрытого клетчатой клеенкой стола, на котором кипел допотопный электрический чайник и красовалась на тарелке скумбрия холодного копчения. Еще на столе я заметила початую поллитровку водки «Лапландия». Короче, пенсионер радовался жизни по полной программе и на мой стук прореагировал весьма недовольно.

— Чего надо? — спросил он, приоткрыв небольшую форточку, специально приспособленную для общения с клиентами.

— Мне бы ключик от сто семнадцатого бокса, — сказала я несвойственным мне заискивающим тоном, — Паша его у вас оставляет, я знаю...

— Паша? — недоверчиво переспросил красномордый пенсионер. — А сам-то он чего не приехал? — и он наметанным орлиным взором уставился на «девятку» возле шлагбаума. — Не его машина-то...

— Да у него мать в больницу попала, он у нее теперь дежурит, а это шурин его. Он, Павел-то, и попросил нас с шурином сюда съездить, в гараж, он в гараже тонометр оставил, а матери сейчас тонометр понадобился, он и попросил нас с шурином за ним съездить, а сам он в больнице... — я попыталась суетливым многословием замаскировать сомнительность своего положения.

Кто такой шурин, и может ли он вообще быть у неженатого Павла, я не знала, но пенсионер особенно и не вслушивался в мою торопливую речь, а только выразительно смотрел на меня, переводя взгляд с моего лица на правую руку и изредка косясь на «девятку» Вадима. До меня дошел наконец смысл этих знаков, и я пошуршала перед открытой форточкой сторублевой купюрой. Сторож ловко взмахнул толстой короткопалой рукой в рыжих волосках, и купюра исчезла, а в руке у него появился ключ.

— Раз надо — тогда держи, — он передал мне ключ с таким значительным видом, как будто это был ключ от завоеванного города, и, на всякий случай проявляя дополнительную порцию бдительности, уточнил: — А ты кто ему будешь-то?

— Знакомая, — я вылупилась на него наглым взглядом, крепко зажав в руке ключ от гаража, — а что?

— То-то, знакомая, — он начал уже обратное движение к гостеприимно ожидавшему его накрытому столу, — а то в субботу-то с ним другая баба приезжала.

— Что? — В глазах у меня потемнело, и будка сторожа поплыла куда-то в сторону. — Когда?

— В субботу, — скучающим тоном повторил красномордый отставник, — в субботу утром, раненько так.

— Вы ничего не путаете, — спросила я пересохшим от волнения ртом, — он приезжал сюда в эту субботу? Может быть, это была пятница?

— Да ты что, девонька? Я в пятницу-то и не дежурил! Зачем мне что-то путать? В субботу, говорят тебе, он приезжал, рано утром.

— И что? — Я с трудом справилась со своим голосом, но сердце билось где-то явно не на месте. — И что, вы с ним разговаривали?

— Да нет. — Пенсионеру явно надоела моя настырность, и он хотел приступить к долгожданной трапезе. — Да нет, он в машине сидел, выпивши, видно, здорово. Баба эта за рулем была, она же и ко мне подошла за ключом. Так и сказала: «Паша, мол, выпивши, а нам кое-что в гараже нужно...» Ну я смотрю — машина его, Пашка сам в ней сидит, я и дал ключи. Тоже знакомая, — подпустил он шпильку, — вроде тебя.

— А как она выглядела? — спросила я, задыхаясь от волнения.

— Как-как, обыкновенно выглядела... как вы все выглядите. Да на тебя похожа. Баба как баба. Молодые бабы — они все на одно лицо.

Больше мне из него уже, видимо, ничего не выжать. Не оспаривая его оригинальное мнение о том, что все молодые женщины на одно лицо, я вернулась к машине. Сторож поднял шлагбаум, и мы въехали на территорию гаражного кооператива.

Проезжая вдоль унылого ряда бетонных боксов, мы читали крупно написанные на них черной масляной краской номера. Вот и сто семнадцатый бокс. Вадим затормозил, я вышла из машины и вставила ключ в замочную скважину.

Внутри гаража стоял сырой и затхлый запах. Оглядевшись и привыкнув глазами к темноте, я нашла на стене выключатель и зажгла свет. Вадим зашел следом за мной, оставив «девятку» на улице.

В боксе царил жуткий беспорядок. Никакой машины здесь не было, но на полу валялись сброшенные с полок и верстаков инструменты и автомобильные детали. Все шкафчики были распахнуты и опустошены. Создавалось такое впечатление, что здесь что-то в спешке искали.

Это удивительно напоминало состояние моей квартиры утром в субботу после трагических ночных событий...

И Ольга Павловна, Пашина мать, сказала, что у нее в квартире тоже все перевернули вверх дном.

Я ходила среди разбросанных по полу вещей и пыталась найти во всем этом какую-то логику. Самым нелогичным, самым поразительным в этой истории было то, что мне сказал только что сторож, то, что Павел приезжал сюда с какой-то женщиной в субботу утром. Как это могло быть, если в ночь с пятницы на субботу я видела его мертвым? Безусловно и стопроцентно мертвым, с ножом, торчащим из шеи... и той же ночью мы с Аленой увезли его за город и бросили в лесу.

Нет, все это напоминало бред душевнобольного. И кто, интересно, та женщина, которая приезжала вместе с ним в гараж?

«Обыкновенная баба, на тебя похожа», — так сказал сторож. По крайней мере он не сказал прямо, что это была я. А охранник в нашем бизнес-центре и учетчица со склада утверждали, что это именно я возвращалась в пятницу на работу, именно я приезжала на склад за скульптурами Козлятьева...

Значит, если отбросить совершенно безумное предположение, что я страдаю раздвоением личности и совершаю в помрачении рассудка какие-то кошмарные и совершенно необъяснимые вещи, остается предположить, что у меня есть двойник, женщина, похожая на меня как две капли воды... или хотя бы не как две капли, но настолько, чтобы ввести в заблуждение малознакомых людей.

Павел был выпивши, сказал сторож. Но я-то знаю, что Павел был мертв. Стало быть, эта женщина привезла сюда мертвое тело Павла, выдавая его за живого, чтобы ее пустили в гараж. Что-то ей было в гараже нужно, скорее всего, то же, что и мне. Интересно, нашла она это? Пикапа, во всяком случае, в гараже не было, это было видно с первого взгляда.

Мертвого тела Павла тоже не было, чему я очень обрадовалась.

Перебирая валявшиеся на полу инструменты и детали, я не нашла среди них ничего интересного. То есть, конечно, я не разбираюсь в автомобильных деталях и не отличу карданный вал от коленчатого, но на первый взгляд все эти предметы имели отношение к автомобилю и их пребывание в гараже было вполне оправданным. А я смутно надеялась найти здесь что-нибудь необычное, что-то такое, что сразу говорило: эта вещь не отсюда, ей тут не место...

Единственное, что хоть как-то выбивалось из обыкновенной автомобильной тематики, была стоявшая в углу аккуратно запакованная в плотную полиэтиленовую пленку стопка железных выгнутых листов. На упаковочной пленке была наклеена желтая магазинная этикетка. Я прочла название: «Комплект водостока». Понятно. Такие железные желобки укрепляют на краю крыши, и по ним дождевая вода собирается и стекает в водосточную трубу.

Нужная вещь. Для тех, у кого есть дача. Но у Павла дачи не было. По крайней мере, он никогда мне о ней не говорил.

Больше в гараже мне нечего было делать.

— Поехали, — сказала я, плюхаясь на переднее сиденье рядом с Вадимом, — ничего тут нет.

— А что ты хотела здесь найти? — холодно спросил он. — Или кого?

Я с испугом покосилась на него — неужели Вадим догадался, что я боялась найти в гараже мертвое тело Павла? Но нет, он воспринял мой испуг по-своему.

— Ты думаешь, я не понял, что это его гараж? — недовольно спросил Вадим. — И зачем ты заставила меня сюда ехать? Что-то я не пойму, что ты ищешь — пропавшую машину или своего пропавшего любовника? Он-то тебе зачем?

Все ясно: ревнует.

— Но послушай...

— Зачем из меня идиота делать? — не успокаивался Вадим.

— Меня просила найти Павла его мать, — сказала я спокойно, — сама я не стала бы его искать. Я подозреваю, что он связан с пропажей машины, неужели ты думаешь, что я испытываю какие-либо чувства к человеку, который меня предал?

Мужчины любят красивые высокопарные выражения, до них так лучше доходит.

— Если он исчез... — ворчливо начал Вадим, но махнул рукой и тронул машину с места, — а, делай как знаешь!

На подъезде к городу я робко попросила:

— Не мог бы ты отвезти меня в больницу на Гагарина? Мне снова нужно поговорить с Ольгой Павловной.

Вадим, очевидно, решил со мной не спорить, потому что сразу согласился.

Я хотела расспросить Ольгу Павловну, нет ли у них дачи или какого-нибудь дома в деревне поблизости от города, куда можно было бы обернуться за два часа. Если и там нет проклятой машины, тогда я безоговорочно признаю свое поражение. На самом деле Павел мог спрятать ее куда угодно, может быть, несчастный пикапчик стоит себе где-нибудь в городе на платной стоянке, у всех на виду.

Ольга Павловна выглядела гораздо бодрее, она поблагодарила меня за конфеты и сообщила, что да, действительно есть у них дом в деревне Зайцево по Мурманскому шоссе, что достался он Павлу от ее покойного брата. Домик маленький, очень запущенный, они там и не живут почти, крыша совсем прохудилась.

Вадим терпеливо ждал меня в машине.

— Ну что, удалось что-нибудь выяснить?

Я вкратце передала ему свой разговор с Ольгой Павловной и предложила:

— Может быть, съездим на эту дачу?

Но он посмотрел на часы и помотал головой:

— Сейчас не могу, мне нужно заехать в свою больницу и осмотреть одного больного, у него на завтра назначена очень сложная операция. Давай я завезу тебя к себе, в Старую Деревню, а вечером спокойно обсудим дальнейшие действия.

Мне ничего не оставалось, как согласиться: работа есть работа, тем более такая серьезная, как у него, от которой зависят человеческие жизни.

По дороге в Старую Деревню мы проезжали мимо Алениного дома, и я, повинуясь внезапному импульсу, сказала:

— Знаешь, высади меня здесь, я загляну к подруге, может, она дома? Ты поезжай в свою больницу, не жди меня, я и сама доберусь отсюда до Старой Деревни.

Он снова посмотрел на часы и согласился.

Я поднялась на пятый этаж и позвонила в Аленину дверь, в общем, без всякой надежды на успех.

Но дверь неожиданно распахнулась. Алена стояла на пороге живая и невредимая.

— А, это ты, — проговорила она таким тоном, как будто ожидала увидеть кого-то другого.

— Аленка, боже мой, куда же ты пропала! — Я шагнула к ней, чуть не плача от радости, — а я тебе звонила все время...

— Я уезжала со своим шефом в командировку, — ответила она довольно сухо, — ну заходи, что мы на лестнице стоим.

Я оглянулась по сторонам и зашла в квартиру.

— Что это ты такая пуганая? — усмехнулась Алена. — Гонится кто?

— Да, у меня неприятности, — ответила я.

— Опять? — вздохнула она. — Умеешь же ты их наживать.

— Я не виновата, просто в пятницу кто-то угнал машину, а в ней оказалось что-то очень ценное и криминальное.

В глазах Алены я не увидела интереса, она вообще была какая-то задумчивая, слушала меня вполуха.

Тем не менее она сварила кофе, достала бутылку коньяка, мы выпили по рюмке. Я закурила сигарету и начала рассказывать ей о своих злоключениях последних дней — о пропавшей машине, об охотящихся за мной бандитах, о том, что все вокруг обвиняют меня в каком-то мошенничестве, в том, что это якобы я похитила машину с козлятьевскими произведениями.

Под конец я рассказала ей о поездке в гараж Павла, не упоминая только о Вадиме, и о том, как я узнала о его, Павла, деревенском доме.

— Так вот, мне кажется, — закончила я свой рассказ, — что там, скорее всего, он и спрятал эту пропавшую машину.

Тут только я заметила, что всю задумчивость с Алены как ветром сдуло, что слушает она меня, затаив дыхание, а когда я замолчала, она вскочила и заявила:

— Так вот в чем дело! Вот, оказывается, где собака зарыта! Поехали туда, прямо сейчас, в эту деревню. Дело серьезное, нельзя его откладывать.

— Но... — протянула я и замолчала.

Ведь я дала Вадиму слово, что без него не стану предпринимать никаких рискованных шагов. Да, но я же не одна, а с Аленой. Странное дело, раньше я во всем полагалась на Алену, но теперь, когда появился Вадим... Ну и что Вадим? — тут же возразила я себе. — С Аленой я дольше знакома, она помогла мне тогда с Павлом... Неизвестно, стал бы помогать мне Вадим прятать труп. То есть я точно знаю, что не стал бы.

— Что ты стоишь столбом? — прикрикнула Алена. — Время дорого, не ночью же туда тащиться.

Я встряхнулась. Вот что значит настоящая подруга, она сразу же бросает все свои дела и готова очертя голову мчаться куда угодно, чтобы только помочь мне. Как мне не хватает ее решительности!

Алена пошла в комнату переодеваться в дорогу, а я зашла в ванную причесаться.

На стиральной машине валялся светлый парик. Я подумала, что Алена изменяет своим принципам: всю жизнь она красила волосы либо в рыжий цвет, либо в разные оттенки каштанового, утверждая, что блондинкой она себя не представляет, что блондинки — это безвольные, слабые, избалованные создания...

«Я вовсе не имею в виду тебя, — добавляла она тут же, — ты — исключение из правил».

Через десять минут Алена была готова, и мы вышли из дома. Ее машина стояла прямо под окнами, Алена села за руль, и мы помчались в сторону Зайцева.

Хотя деревня эта была совсем близко от города, но как только мы свернули с Мурманского шоссе, начался совершенно жуткий, вконец раздолбанный проселок.

Машину трясло и швыряло на рытвинах, и вдруг после очередного толчка она резко накренилась на правый бок и встала. Алена чертыхнулась и открыла дверцу.

— Кажется, колесо прокололи.

Мы выбрались наружу, и Аленино оптимистичное предположение подтвердилось.

Вокруг не было видно никаких признаков человеческого жилья — только чахлая рощица и поле полузасохшей кормовой свеклы.

— Придется управляться собственными силами, — сказала Алена, она вообще всегда полагалась на собственные силы.

Она открыла багажник, мы вдвоем вытащили запасное колесо. Алена поставила домкрат и весьма решительно взялась за дело.

Через несколько минут, отдуваясь и стирая пот со лба грязной рукой, она повернулась ко мне.

— Принеси из багажника набор ключей.

Я смутно представляла себе, что это такое, но послушно направилась к багажнику.

— А здесь ничего нет! — крикнула я через несколько секунд, убедившись, что багажник совершенно пуст.

— Приподними резиновый коврик, — ответила Алена, закипая.

Я подняла коврик, которым было прикрыто днище багажника, и действительно увидела под ним кучу всяких инструментов и прочих необходимых в машине вещей. Нашла я среди этого хлама и набор ключей, если, конечно, я не ошибалась на его счет.

Достав его из багажника, я увидела на самом дне еще одну вещь.

Сначала я не поняла, что это такое — темно-розовый сверток, кусок ткани... Но, положив на землю возле машины ключи, я осторожно, как взрывное устройство с мерно тикающим часовым механизмом, взяла этот розовый сверток в руки, развернула его... и у меня закружилась голова, а свет в глазах на мгновение померк.

— Ну, скоро ты там? — окликнула меня Алена.

— Сейчас, сейчас, одну секунду... — ответила я деревянным голосом.

Положив розовый сверток на место, я прикрыла его каким-то хламом, опустила сверху резиновый коврик и пошла к Алене с проклятым набором ключей в руках.

Я действовала на автопилоте. Находка в багажнике настолько потрясла меня, настолько перевернула все мои представления, что мне просто расхотелось жить.

— Ну, что ты еле двигаешься, — напустилась на меня Алена, — тебя только за смертью посылать!

«Только за смертью», — мысленно повторила я. Эти слова приобрели совершенно новый, зловещий смысл.

Я совершенно механически выполняла Аленины команды, помогала ей как могла, но думала о находке в багажнике машины.

Эта находка объясняла все. События роковой пятницы встали на свои места.

— Что с тобой? — удивленно окликнула меня Алена. — Ты перегрелась на солнце? Или перетрудилась? Да все уже закончили, колесо в полном порядке! Сейчас поедем дальше!

Мы забросили проколотое колесо в багажник, и машина поехала дальше по рытвинам и ухабам проселочной дороги.

Через четверть часа впереди показались несколько полуразвалившихся домиков — пресловутая деревня Зайцево. Мы проехали мимо двух пустых домов с разрушенными кровлями и выбитыми окнами. Ни одной души возле них не было видно.

И вдруг около следующего домика, производившего более жилое впечатление, покрытого новым шифером и с целыми стеклами в окнах, я увидела светло-бежевый пикапчик. Точную копию нашего пикапа, на котором мы должны были перевозить козлятьевские произведения. Того пикапа, на котором Витька в пятницу уехал по своим личным делам и попал в аварию.

— Приехали, — сказала Алена, заглушив мотор.

Мы вышли из машины, и Алена прямым ходом направилась к пикапу. Теперь я уже не удивлялась ее деловитости — ведь она твердо знала, чего хочет. Я обошла машину, открыла багажник и достала оттуда самый большой и тяжелый разводной ключ. Алена забралась внутрь пикапа и несколько минут возилась там — должно быть, перебирала парнокопытных. Когда она выбралась наружу, я ждала ее с ключом в руке.

Алена удивленно посмотрела на меня. А я взглянула на козла, которого она держала в руках. И последние мои сомнения рассеялись. В руках у нее был козел, брата-близнеца которого я видела в мастерской Афанасия Козлятьева.

— Положи козла, — сказала я грустно, замахиваясь на нее разводным ключом.

Мне было очень жаль разочаровываться в своей лучшей подруге.

— Положи. Что в нем — алмазы? Наркотики?

— Наркотики, — ответила Алена абсолютно спокойно и добавила: — Дура ты. Круглая дура.

И тут же она внезапно ударила меня ногой по щиколотке. Земля ушла из-под ног, и я с размаху шлепнулась в траву. Перед глазами заплясали радужные пятна, в голове загудело, как в чугунном котле. Алена наклонилась надо мной и насмешливо спросила:

— Ну что, жива, юная натуралистка? Когда ты догадалась?

— Когда костюм увидела в багажнике. Мой костюмчик цвета дикого шиповника, тот, в котором я пришла на работу в пятницу.

— Не тот, — поправила Алена, — другой. Но очень похож, издалека не отличишь.