Козы и Шекспир

Сон о боге и дьяволе

Бог сидит на небесном камне и время от времени поглядывает вниз, на Землю, как пастух на свое стадо. Рядом стоит дьявол. Он очень подвижен.

— Ну, смотри, смотри, что получилось из твоего возлюбленного человечества, — насмешливо сказал дьявол Богу. — Всё копошатся!

— Но ведь ты не можешь отрицать, что было величие замысла, — вздохнув, отвечает Бог.

— Во всяком замысле главное — точность, — ехидно заметил дьявол. — Величие замысла — оправдание неудачников.

— А чему ты радуешься? — спросил Бог. — Люди в меня в самом деле недостаточно верят. Но и в тебя мало кто верит.

— Тут-то ты и попался! — обрадовался дьявол. — Я сам ни во что не верю! И люди, даже те, что в меня не верят, в сущности, следуют моей вере.

— Логично, но противно, — сказал Бог. — Истина должна быть красивой, иначе она не истина.

— Вот ты Бог, — продолжал дьявол, — ты ни в чем не сомневаешься, а люди полны сомнений. Страшно далеки вы друг от друга!

— Я сомневаюсь больше всех, — сказал Бог.

— В чем ты сомневаешься? — удивился дьявол.

— Я пока не уверен — слишком рано или слишком поздно я послал на помощь людям своего сына. Или все-таки вовремя? Если не вовремя, значит, я способствовал напрасной гибели своего сына. Об этом думать невыносимо.

— Кто же развеет сомнения Бога? — вкрадчиво спросил дьявол.

— Только люди. Я на них надеюсь, — вздохнул Бог, — больше мне не на кого надеяться.

— Значит, ты нуждаешься в людях?

— Да.

— А они нуждаются в тебе?

— Очень.

— Тогда какая между вами разница?

— Я твердо знаю, что нуждаюсь в них, чтобы оправдать свой замысел и не быть виновным в гибели сына. А они еще не уверены, что нуждаются во мне. Слишком многие не уверены. Вот в чем разница. Надо ждать, ждать, ждать, пока они все не уверятся, что нуждаются во мне.

— Почему ты так переживаешь гибель сына? Ты же его воскресил?

Воскресив его, я воскресил и память его о всех предсмертных муках. Он успокоится только тогда, когда уверится, что муки его были не напрасны.

— Вот ты говоришь: надо ждать, ждать, ждать. А тебе не кажется, что люди могут уничтожить друг друга, пока ты ждешь, что они в тебя поверят?

Такая опасность есть. Но почему ты, дьявол, так обеспокоен этим?

— Мне будет скучно без них. Они развлекают меня… А ты не можешь избавить их от этой опасности?

— В том-то и дело, что не могу. Если бы я мог избавить человечество от самоубийства, я бы давно избавил и отдельных людей от самоубийства.

— Почему ты не можешь остановить самоубийства?

— По условиям моего замысла жизнь, как и добро, — добровольны.

— Чего ты ждешь от людей?

— Ответственности.

— А как же вера?

— Это одно и то же. Ответственный человек, думая, что он не верит в Бога, на самом деле верит, только не знает об этом. И наоборот, безответственный человек, думающий, что он верит в Бога, на самом деле не верит, но не догадывается об этом.

— Как ты относишься к покаянию?

— Это очень серьезно. Любому грешнику надо дать шанс очиститься. Но мне ли не знать, что многие люди каются, чтобы грешить с освеженными силами. Кстати, про ад люди напридумали всякие страшные сказки. Но все на самом деле еще страшней. Ад — это место, где человеку раскрывается со всей ясностью бессмысленность его греховной жизни. Но при этом человек лишается права на покаяние. От этого он испытывает вечные мучения. Его мучения удваиваются еще тем, что он очень хочет, но не может эту правду передать на Землю своим близким, чтобы они потом не испытывали этих мучений.

— Почему бы тебе эту полезную информацию не помочь донести их близким? — спросил дьявол.

— Нельзя, — строго сказал Бог, — тогда они перестанут грешить не из любви к добру, а из страха.

— Признаться тебе, в чем моя сила и в чем моя слабость? — вдруг сказал дьявол.

— Ну!

— Моя слабость в том, — понизил голос дьявол, — только между нами… Моя слабость в том, что я, в конечном итоге, не смог переподличать человека. Все рекорды за ним!

— А в чем твоя сила?

— А сила как раз в том, что, если человек такой, это оправдывает мои игры с ним. Оставь людей! Пусть копошатся! У самих под ногами дерьмо, а сами в космос летают. Бедуин еще поднимает верблюда, а на космодромах уже поднимают космические корабли!

— Да, караван человечества слишком растянулся, — с хозяйской озабоченностью заметил Бог.

— Если верить слухам, которые ты же распространяешь, так говорят, ты умнее всех. Зачем тебе люди?

— Никаких слухов о себе я не распространяю, — возразил Бог. — Это люди научили тебя подхамливать? Что касается разума… Главный признак существования разума — это его повторяемость в других. Уразумить людей — значит убедиться в собственном разуме.

— Люди говорят, что ты иногда вмешиваешься в их дела и наказываешь зло.

— Никогда! Наивные люди думают, что, если зло где-то потерпело крах, значит, это дело моих рук. Случайность. По этой логике получается, что, если зло побеждает, значит, моя рука ослабла. Ни то, ни другое!

Я вложил в людей искру совести и искру разума. Этого достаточно, чтобы весь остальной путь они прошли сами. При всех своих страшных заблуждениях они, в конце концов, исполнят мой замысел, если будут раздувать в себе искру совести и искру разума.

Но если они этого не смогут сделать сами, вот тогда я спущусь к ним и припомню им судьбу своего сына! Многим будет нехорошо!

— Значит, ты никогда не вмешиваешься в дела людей?

— С тех пор, как послал к ним сына, — никогда! — отвечал Бог. — Если бы я по своей воле их поправлял, это нарушило бы чистоту моего замысла. Другое дело, что некоторые чуткие люди, предугадывая мое неодобрение, сами себя поправляют. И это хорошо.

— А в незапамятные времена ты вмешивался в дела людей? — спросил дьявол.

— Изредка, — отвечал Бог, подумав. — Помнится, мне понравились скандинавы. И я направил Гольфстрим вокруг Скандинавии, чтобы они от холода не впали в слабоумие. И они оправдали мои надежды.

— А был всемирный потоп или не было? — вдруг ни с того ни с сего спросил дьявол. — Я что-то его прозевал.

— Потоп был, но не такой уж большой, — с усмешкой ответил Бог. — Древние евреи, описывая его, погорячились… Маленькие страны преувеличивают свои беды, а большие страны не могут их обозреть… И как это Ной мог поместить в свой ковчег каждой твари по паре? Какой величины должен был быть ковчег? Так и видишь Ноя, который носится по Африке, сгоняя слонов, антилоп и тигров! Нет, Ной поместил в свой ковчег только своих домашних животных, рассчитывая на них как на живую провизию.

— Выходит, в жизни сегодняшних людей от тебя нет никакой пользы?

— Как нет! — воскликнул Бог. — Я единственная в мире инстанция, которая не отклоняет никаких жалоб! Я умиротворяю тех, кто от всей души, от всей безвыходности жаловался мне.

— Но ведь бывали на Земле чудеса. Разве это не дело твоих рук?

— Нет, — отвечал Бог, — чудеса в самом деле бывали, но не по моему велению. Необычайной силы взрыв веры внутри человека преобразует его организм, и свет загорается, слепой становится зрячим. Но не я сказал: зри!

— А может ли государство прожить без лжи? — вдруг спросил дьявол, видимо, вспомнив инстанцию, которая нередко отвергает жалобы.

— Может, но ему для этого не хватает мужества. На каждую ложь правительств народ отвечает тысячекратным обманом. Сиюминутная выгода лжи перекрывается огромной невыгодой государства от этого обмана. Но правители этого не понимают.

— Кстати, где сейчас душа Ленина? — неожиданно спохватился дьявол.

— В раю.

— Как в раю? — радостно оживился дьявол.

— Самых буйных борцов я отправляю в рай, — ответил Бог. — Там они испытывают самые адские мучения, видя, что в раю борьба невозможна.

— В таком случае скажи, что с Россией?

— Россия — моя боль. Она потеряла волю к жизни.

— Почему?

— Потому что россияне думают, что Ленин за них думает в мавзолее, — с горькой иронией ответил Бог.

— Почему они так думают?

— Они так думают, потому что не хотят думать. Не думать — грех. Вот они и кочуют, как безумный кочевник за миражом несуществующего стада. Пора бы укорениться, угнездиться… Надо встряхнуть Россию надеждой!

— Почему нет программы этой надежды? — полюбопытствовал дьявол.

— Программа пока невозможна, потому что всеобщее воровство не поддается учету. И тем не менее, надо сотрясти Россию надеждой. Для начала необходимо создать алмазной чистоты и твердости центр. И тогда человек, обиженный чиновником в любом конце страны, скажет: я буду жаловаться в Москву!

И чиновники, зная, что Москва тверда и чиста, как алмаз, приутихнут. А граждане, видя такое, воспрянут духом. И начнется кристаллизация чистоты по всей стране.

Иначе — бунт. И люди скажут: лучше узаконенное беззаконие, чем бессильный закон. И обиженные чиновниками сами станут чиновниками и будут мстить за свои былые унижения. Дурная бесконечность…

Но уже есть проблеск надежды. Один москвич недавно сказал своим друзьям: задумавшись о судьбах нашей заблудшей Родины, я сам вдруг заблудился посреди Москвы. И тогда я понял, что Россия заблудилась, потому что слишком много думала о заблудшем мире.

Он нащупал правду. Первая заповедь идущему: не заблудись сам.

(Тут я забыл кусок диалога.)

— Я верю, — сказал дьявол, немного подумав, — что жизнь на Земле создал ты. Ты бросил семя жизни на Землю. Это факт. Но многие люди говорят, что жизнь на Земле за миллионы лет постепенно возникла сама. Как бы ты это оспорил?

— Это глупо, — ответил Бог, — это все равно что сказать: я смотрел, смотрел, смотрел на девушку, и она постепенно забеременела.

— Убедительно. Но как объяснить чудо того, что ты из бездушного существа создал человека?

— Но разве не чудо, — ответил Бог, — что человек к дикому, бесплодному дереву смоковницы прививает веточку плодоносной смоковницы, и целое дерево, подчиняясь этой веточке, делается плодоносным. Я вложил во все живое возможность прививки добра, готовность к цветущей плодоносности.

— Но тут была плодоносная веточка?

— А там был я. Надо удивляться не плодоносной веточке, а готовности бесплодного дерева радостно подчиниться ей.

— А кто создал тебя?

— Бестактно надбивать яйцо о курятник. Бестактный вопрос Богу: кто создал тебя? Ты сначала уразумей все, что было создано разумом и совестью, и тогда само собой поймется, откуда Бог. Так что потерпите. Разве мать говорит ребенку правду, когда он спрашивает: откуда я взялся? Подрастет и сам поймет.

— Так, может, ты тогда скажешь, откуда взялся я? — спросил дьявол.

— Я хотел понять, — вздохнул Бог, — не может ли разум сам выработать совесть. Я вложил в тебя только искру разума. Но она не выработала совести. Оказывается, сам ум, не омытый совестью, становится злокачественным. Так появился ты. Ты неудачный проект человека.

— Я неудачный проект человека?! — возмутился дьявол. — Это человек неудачный проект дьявола! Кстати, ты, кажется, слышишь, о чем говорят люди на Земле?

— Даже слишком хорошо, — ответил Бог. — Иногда хочется уши заткнуть, но нельзя! Самое грустное в человеческих разговорах — их мелочность, лукавство.

— Ох и докопошатся они у меня! Ох и докопошатся! — неожиданно вставился дьявол, словно сам устал от человеческого лукавства.

(Опять забыл кусок диалога.)

— Если ты не можешь перехитрить смерть, стоит ли хитрить вообще, — задумчиво продолжал Бог. — Но изредка люди бывают остроумными. Недавно один австралиец сказал: я не поздоровался с этим подлецом, которого не видел много лет, но при этом сделал вид, что мое отдаленное сходство со мной в действительности ошибочно.

Я хорошо посмеялся. Мой человек! Ему даже подлеца было жалко, поэтому он ухищрялся.

— Да он просто трус! — не без ревности выпалил дьявол.

— Опять формальная логика, — напомнил Бог.

— Тогда скажи, что такое мужество? — спросил дьявол.

— Мужество — никогда не поддаваться твоим соблазнам, — ответил Бог.

— Да, в деликатности тебе не откажешь, — заметил дьявол. — Значит, женственность — поддаваться моим соблазнам?

— Нет, — ответил Бог, — символ женственности — это руки, укутывающие ребенка. И все, что делает женщина, должно сводиться к укутыванию, а если нечем укутывать, укутывать собой.

— Ты говоришь, женственность — это склонность укутывать. А люди считают, что женственность — это заторможенная склонность раздеваться.

— Всему свое время, — несколько загадочно ответил Бог.

— Кстати, забыл спросить, — вспомнил дьявол, — почему многие люди в старости делаются вздорными, неуживчивыми, непредсказуемыми?

— Переходный возраст, ломается характер, — просто ответил Бог. — Чтобы умереть без стыда, надо жить со стыдом… Сейчас наблюдал забавную сцену на Земле. В одном кафе вздорный пьянчужка пристал к тихому алкоголику, чтобы тот с ним выпил. Но алкоголик не хочет с ним пить, он стесняется его.

— Почему?

— Потому что пьянчужка позорит занятие алкоголика. Настоящий алкоголик склонен к системе, а у пьянчужки нет системы. В целомудренном протесте алкоголика бездна юмора.

— Странные у тебя развлечения, — заметил дьявол.

— Порой и мне хочется передохнуть, — сказал Бог. — Думаешь, легко веками следить за людьми? Иногда я думаю: а не начать ли все на другой планете?

— Вот человек, — обратился дьявол к Богу, — он убедился в своей заурядности. У него — ни ума, ни таланта. А видит, что есть люди умные, талантливые, предприимчивые. Что ему делать? Как ему не озлобиться на тебя, на судьбу, на людей?!

— Как что ему делать? — удивился Бог. — А кто ему мешает быть добрым, внимательным, хотя бы к близким? И этим он может перекрыть все умы и таланты. И кто ему мешает целовать своего ребенка, наслаждаться цветущим садом, купаться в море в жару?

— Это легко сказать! — раздраженно заметил дьявол.

— Это не только легко сказать, это радостно сказать! — уточнил Бог.

— А если нет и доброты? — настаивал дьявол.

— Так уж и ничего нет! — воскликнул Бог. — Значит, ты успел над ним поработать!.. Отлегло, — вдруг улыбнувшись, добавил Бог, кивая на Землю. — Сейчас один рассеянный человек зашел в море по горло. И тут он ударил себя ладонью по лбу, вспомнив, что не умеет плавать, и вернулся на берег. Люблю рассеянных… Рассеянные не видят близкое, нужное им, но видят далекое, нужное всем.

— Ты хочешь сказать, что я никогда не бываю рассеянным? — подозрительно спросил дьявол.

— Ты сказал, — ответил Бог.

— Меня беспокоит один вопрос, — сказал дьявол. — Можно ли назвать сахарный тростник мыслящим тростником?

— Это тебе Фидель Кастро поручил спросить? — насмешливо заметил Бог.

— Нет, это я сам! Умоляю, ответь мне на этот вопрос!

— Ах, да! — вспомнил Бог. — Дьявол — сладкоежка. Запомни раз и навсегда: сладость сладости и сладость мысли не умещаются в одной голове.

— Тем хуже для такой головы! — мрачно ответил дьявол. — Я докажу, что сладость сладости сильней! Собственно, я уже это доказал!

— Если б доказал, не спрашивал бы, — ответил Бог.

— Человек грешит, — уверенно продолжал дьявол, — потому что недобрал сладости. Все его грехи отсюда!

— Когда он поймет, пусть иногда горькую, сладость мысли, он ограничится сладостью арбуза, — спокойно ответил Бог.

— Человек никогда не ограничится сладостью арбуза! — вскричал дьявол. — Никогда! Вот почему твой замысел обречен! Человек любит женщин, власть, богатство! Даже обман ему сладостен! Человек влюбчив, вернее, влипчив, и ты с этим ничего не поделаешь!

— Вот отлипнет он от тебя, и все пойдет по-другому, — сказал Бог, — но это он должен сделать сам.

— Ничего нет выше сладостной дрожи соблазна! — воскликнул дьявол. — О, если б твое учение вызывало сладостную дрожь соблазна! Все люди, и я вместе со всеми, ринулись бы за тобой!

— Ты с ума сошел! — повысил голос Бог. — Это все равно что слушать музыку Баха в публичном доме!

— А почему бы не слушать музыку Баха в публичном доме? Где же равенство? — дерзко спросил дьявол.

— Ритмы не совпадают! — оборвал его Бог. — И хватит об этом! Соблазн — энергия любви в когтях у дьявола. Для любящих нет соблазна. Поэтому мое учение основано на любви.

(Опять забыл кусок диалога).

— По-моему, тебе вообще страстности не хватает, — упрекнул дьявол Бога.

— Страстность я проявил один раз, когда создавал человека. Но, чтобы сохранить человечество, нужна мудрость, а не страстность. Страстность, как и в постели, всегда предчувствие конца. А у меня впереди вечность… Кстати, о человеке… Один шалунишка, — кивнул Бог на Землю, — сейчас сказал своему отцу: ты говоришь, что Бог создал человека по своему подобию. А у нас в учебнике написано, что есть человекообразные обезьяны. Значит, обезьяна похожа на человека, человек похож на Бога, и выходит — Бог похож на обезьяну.

— Ха! Ха! Ха! Держите меня! — расхохотался дьявол. — Устами младенца — сам знаешь, что! Я надеюсь, ты его не накажешь за эту логическую цепочку?

— Нет, конечно, — сказал Бог, — но какой ученый дурак ввел этот термин? И куда смотрела церковь?

— Кто бы ни ввел — метко замечено! — воскликнул дьявол. — А что лучше, — после некоторой паузы вкрадчиво спросил дьявол, — роза или бутон розы?

— Розу надо нюхать, — ответил Бог, — у нее нет другого будущего. А бутоном надо осторожно любоваться. Он — путь к розе. А путь — всегда радость.

— Одновременно нюхать розу и, скосив глаза, осторожно любоваться бутоном? — с такой невинной иронией спросил дьявол, что Бог ее даже не заметил.

— Можно и одновременно, — простодушно ответил он.

— Старческие радости! — воскликнул дьявол. — Зачем мне занюханная роза! Бутон распотрошить — вот упоение! Распотрошить! Тут сразу проглотишь и бутон, и будущую розу, и путь к ней! Распотрошить — лучшее слово в языке!

— Так думают все бунтовщики, — вздохнул Бог. — Им скучен путь, а это самое интересное в жизни.

— Но если ты так круто не согласен со мной, почему ты меня до сих пор не уничтожил? — спросил дьявол.

— Глядя на тебя, я узнаю истинное состояние человечества, — отвечал Бог, — хотя ты, конечно, действуешь вполне самовольно. Именно потому, что ты действуешь самостоятельно, ты мой точный инструмент.

— Взбесившийся инструмент, ты хочешь сказать? — язвительно заметил дьявол.

— Инструмент, отражающий степень бесовства людей, хочу я сказать, — спокойно поправил его Бог.

— Кстати, — вспомнил дьявол, — несмотря на то, что, по твоей мерке, за мной тысячи грехов, я не внушал Иуде предать твоего сына… Соблазнами этого мира пытался его прельстить, но не предавал.

Но как сын Бога не мог разглядеть в Иуде предателя? Всюду таскал его за собой. Было время разглядеть его, но он не разглядел. Разве это не глупо? Кажется, у него и с юмором было не все в порядке…

— Подозрительность — величайший грех, — отвечал Бог. — Лучше погибнуть от предательства друга, чем заранее заподозрить его в предательстве. Заподозрить человека в предательстве — осквернить Божий замысел в человеке.

Мой сын, конечно, видел все слабости Иуды. Но: «Ты меня предашь», — сказал он только тогда, когда убедился, что в душе Иуды этот замысел вполне созрел.

Мой сын до последнего мгновения ждал, что Иуда найдет в себе силы самому разрушить в себе этот замысел, не дав ему созреть.

А с юмором у моего сына было все в порядке. Но апостолы, потрясенные его гибелью, сочли неуместным вспоминать все его шутки. И напрасно.

— Если ты так жаждешь, чтобы люди в тебя поверили, почему ты не дашь точный знак своего существования?

— Тогда они придут ко мне ради выгоды или из страха. Но такая насильственная вера ничего не дает человеку. И они испортят мой замысел. Они придут ко мне без той душевной работы, которая с радостной добровольностью приведет их ко мне. Но, в сущности, такой знак есть… Стой! — вдруг воскликнул Бог с лицом, искаженным внезапной болью. — Японский мальчик, назначенный на какую-то должность в классе, спешил на школьное собрание. В метро, поняв, что он безнадежно опоздал на собрание, он только что бросился под поезд, и поезд раскромсал его! Вечная слава японскому мальчику! Вот оно, японское чудо!

— Ты же его мог остановить! Почему ты его не остановил?! — воскликнул дьявол. — Даже я никогда не причинял зла детям!

— Если бы я его остановил, погибло бы все человечество, — печально сказал Бог. — Но я никогда не забуду японского мальчика.

— Пусть погибло бы все человечество, а мальчик остался бы жив! — возразил дьявол. — Говорят, я жестокий! Это ты жестокий! Да и почему бы погибло все человечество? Отговорки!

— Молчи, болван! — крикнул Бог. — На моем сердце миллионы шрамов от боли за человека! Если б я остановил японского мальчика, я должен был бы остановить все войны, все жестокости людей! Если я буду все это останавливать, люди никогда не научатся самоочеловечиванию. О, если бы пример этого японского мальчика заставил корчиться от стыда всех взрослых людей, забывших о своем долге!

И если бы я спас его, как бы взглянули на меня души невинных людей, именно в этот миг погибших на Земле?! И каждая такая душа была бы вправе спросить у меня: а почему ты меня не спас? Что я этой душе отвечу?

Если бы я вмешивался во все жестокости и несправедливости, человечество окончательно отупело бы и оскотинилось! Всякое вмешательство даже со стороны Бога ничему не учит!

Жизнь — это домашнее задание, данное человеку Богом. Как в школе. И Бог же будет выполнять это задание вместо человека? Нелепость.

Я людям дал средство — совесть и разум. Люди, ваша судьба в ваших руках — действуйте сами, сами, сами. А в минуту слабости вам поможет вера — мой ободряющий кивок! Я открыл путь. Да, он трагический, но это путь из катастрофы. Добро беззащитно без памяти о зле. Но, чтобы сохранить память о зле, и зло должно быть нешуточным. Вот почему я допустил зло, которое надо победить людям, чтобы навсегда сохранить память о нем. Надо победить его людям, а не устранять Богу.

— Однако ты страстный, — заметил дьявол, несколько подавленный пафосом Бога. — А говорил, что в последний раз испытал страсть, когда создавал человека.

— А я его и продолжаю создавать, — успокаиваясь, сказал Бог.

— И потом что это? — недоуменно продолжал дьявол. — Ты прямо обращаешься к людям, как будто они вокруг нас. Где люди? Мы на небесах! Ты забываешь, что это ты слышишь людей на Земле, а люди тебя не слышат.

— Да, я увлекся, — вздохнул Бог, — но примерно то же самое мой сын прямо говорил людям. Они слышали его.

— Особенно Иуда, — не удержался дьявол.

(Явно я что-то забыл. Может, существует склероз сна?)

Бог. Только что на Земле видел чудесную картину. Две маленькие девочки зашли в магазин. Одна из них купила одну конфетку. Денег у нее было только на это. Выходя из магазина, та, что купила конфетку, развернула ее и протянула фантик подружке: на, держи! И в это время сама конфетку протянула в рот. Только я с грустью подумал: вот так воспитывается эгоизм, как она, откусив полконфетки, вторую половину отдала подружке! Даже только ради такого милого зрелища стоит следить за тем, что делается на Земле!

Дьявол. А ты не понял, почему она отдала подружке полконфеты?

Бог. У этой маленькой девочки добрая душа!

Дьявол. О наивность! Якобы святая! Ты же сам своим огорчением внушил ей поделиться конфетой. Она собиралась сама ее съесть. Этот фантик раскрывает ее первоначальный замысел. Она этим фантиком пыталась отделаться от своей подружки! Ты, ты ей внушил поделиться конфетой!

Бог. Какая глупость! Да еще со своим дурацким рассуждением об этом фантике. Мне ли не знать, внушал я ей что-нибудь или нет! Ничего я ей не внушал. Наоборот, ее доброе сердечко внушает мне, что на человечество еще можно надеяться и стоит, стоит проявлять к нему великое терпение. Поступок этой маленькой девочки дает мне больше надежды на победу моего замысла, чем дела всех политиков, вместе взятых!

Дьявол. Однако легко же угодить Богу!

Бог. Да, самое крошечное добро есть великое добро, когда оно делается без всякой задней мысли, от чистого сердца! И не случайно ты придумал эту витиеватую хитрость с фантиком. Ничего так не тоскует по теории, как зло. Ложь всегда долго объясняется. Правду узнаем с полуслова.

Дьявол. Скажи: есть у человека какое-нибудь преимущество перед Богом?

Бог. Есть. Человек может сказать: Господи, помоги! — а мне некому это сказать… Кстати, опять голос этого балбеса! — раздраженно добавил Бог. — Опять просит меня: помоги моему неверью! Раз сто уже просил! Завтра попросит: помоги ублажить мою жену! Бессовестнейшая тварь!

— А я помогал некоторым мужьям ублажать их жен. Сам лично не ленился их ублажать!

— Ну, это по твоей части!

— А почему бы тебе не помочь этому человеку, когда он просит: помоги моему неверью?

— Некоторым помогаю, но в особом смысле. Когда меня об этом просят, я мгновенно вижу всю подноготную человека! И я сразу вижу, очистил ли он себя до той чистоты, которая была доступна его человеческим силам. Но это бывает редко. Обычно люди с ленивой душой просят Бога: помоги моему неверью! А сам, сам что ты сделал, чтобы прийти к вере? Помоги ему сегодня с верой, он завтра попросит: Боже, потри мне спину и мочалку не забудь прихватить!

Никакой помощи таким! Но если человек жаждет божественной чистоты, а собственных сил ему не хватает, и он, безмерно страдая от этого, просит: Боже, помоги моему неверью! — тогда я помогаю. А точнее, он силой искренности своей мольбы сам прорывается ко мне, и я его принимаю. Я помогаю людям не тем, что помогаю, а тем, что я есть! Больше всего ненавижу иждивенцев Бога!

— А как ты относишься к пенсионерам Бога?

— Заткнись! В этих вопросах мне не до шуток!

— Ну, тогда всерьез. Что ты выше ставишь в человеке — разум или совесть?

— У совести всегда достаточно разума, чтобы поступить совестливо. А у разума иной раз недостаточно совести, чтобы действовать разумно. Сам пойми, что выше.

Дьявол. Назови самое прекрасное, что ты видел в людях.

Бог. Самое прекрасное, что я видел в людях, — это вдохновленное состраданием лицо матери над постелью больного ребенка. Дуновением любви она вдувает в него здоровье! Ребенок, который никогда не видел такого лица матери, обречен быть неполноценным. Женщина, никогда не склонявшаяся над постелью больного ребенка с выражением вдохновенного сострадания, не женщина, а приспособление для онанизма.

Дьявол. Какой тип человека самый подлый?

Бог. Самый подлый тип человека — это такой человек, который нащупывает в другом человеке благородство как слабое место и бьет по нему.

Дьявол. Как ты относишься к предрассудкам?

Бог. Снисходительно. Предрассудки бывают и у очень умных людей. Природа предрассудка: зыбкость психического состояния.

Дьявол. Что тебе хочется сказать людям в минуту гнева?

Бог. (Забыл начало ответа, но помню конец.) …Выше голову, сукины сыны!

Дьявол. Какая разница между умом и мудростью?

Бог. Ум пронзает. Мудрость обтекает.

Дьявол. В чем соблазн запрета мысли?

Бог. Запрещающий мысль думает, что он тоже мыслит, но в обратную сторону.

Дьявол. Что ты скажешь по поводу того, что люди все время мечтают о счастье, а жизнь их все время — по голове, по голове!

— Нацеленный на счастье всегда промахивается, — отвечал Бог, — но нацеленный на спасение другого человека от несчастья иногда добивается своего и становится счастливым до нового несчастья.

Дьявол. Вот ты говоришь: любовь, любовь! — а самая большая страсть человека — это страсть возмездия. Человек, униженный подлостью мерзавца, больше всего мечтает о сладости возмездия, и ему плевать на твое учение о любви!

Бог. Возмездие — это кровавое прощение зла. Но зло нельзя прощать, но и нельзя мстить. Однако для разумного человека есть выход из тупика. Он должен обернуть страсть возмездия на свою жизнь, и он вдруг увидит со всей ясностью, что сам не всегда был справедлив, сам должен заняться своими грехами, и окажется, что именно подлость унизившего его мерзавца раскрыла ему глаза на его собственные слабости.

— Выходит, подлец полностью оправдан! Он даже был полезен! — радостно воскликнул дьявол.

— Никогда! — загремел Бог. — Сделавший подлость каленым покаянием должен выжечь из своей души эту подлость! Иначе я беру его на себя. И он у меня так завопит в аду, что в раю услышат его и вздрогнут!

— Но, допустим, — продолжал дьявол, — человек, сделавший подлость, покаялся и подходит к человеку, которому он сделал подлость. Что тот ему должен сказать?

— Не мщу, но и не прощу, — ответил Бог.

— И это все? — удивился дьявол.

— Все! Большего нельзя требовать от живого человека.

— Как ты знаешь, — сказал дьявол, немного подумав, — во все века люди нередко заставляли работать правду на ложь. Что ты по этому поводу скажешь?

— Правда, которую заставили работать на ложь, — печально заметил Бог, — умирает от брезгливости… Но иногда она по слабости приспосабливается ко лжи и становится наиболее убедительной частью лжи за счет авторитета бывшей правды. И именно она страшнее всякой лжи мстит правде за то, что сама когда-то была правдой.

— То-то же, — с удовольствием подтвердил дьявол и вдруг вспомнил, — а вот твой сын говорил: надо любить врага. Но ведь это логический абсурд! Человек, любящий врага, и не может иметь врага. Следовательно, его любовь, направленная на врага, которого он на самом деле любит, не одолевает враждебности к врагу, потому что он его любит и на самом деле у него нет никакого врага.

— Это ловкая софистика, — возразил Бог. — Иногда, например, мужчина любит женщину, даже зная, что она ему враждебна. Такое бывает и у женщин. Но, конечно, мой сын по молодости иногда завышал возможности человека, чтобы поощрить его на добрые дела. Ошибка благородства — самая простительная.

— Не удивительно ли, — сказал дьявол, — что я, сотни раз видевший тебя, первый в мире атеист, потому что не верю твоему замыслу?

— Гораздо удивительней, — ответил Бог, — что миллионы людей, никогда не видевшие меня, верят в меня, потому что поверили в мой замысел.

— А что, если ты терпишь меня, — вдруг спохватился дьявол, — чтобы в случае провала твоего замысла в конце веков все свалить на меня?

— Нет, — усмехнулся Бог, — хитрость — оружие слабых. Вообще, люди сильно преувеличили твое влияние, чтобы скрыть собственную порочность. Дьявол — оправдание ленивого духа. Твое влияние, конечно, есть, и я слежу за ним. И вообще, атеисты мне тоже нужны, чтобы верующие, глядя на них, беспрерывно уточняли мой замысел в своей жизни.

— Хорошо, — сказал дьявол несколько глумливо, — предположим, хотя я, конечно, этому не верю, все люди пошли за тобой, и мир стал разумным и благополучным. Браво! Браво! Не скажут ли тогда люди: мы все лучшее взяли у Бога. Больше он нам не нужен. Мы теперь сильнее его, нас миллиарды, а он один.

— Этого не может быть, — возразил Бог, — это было бы нарушением первого закона нравственной динамики: сила, полученная людьми от Бога, не может быть равной источнику этой силы. Если они так подумают, снова воцарится хаос.

— Но мы говорим о далеком будущем, — не унимался дьявол, — а в сегодняшней жизни я замечал, что один голодный нередко побеждает трех сытых. Как быть с бедными людьми и даже странами?

— Это ты правильно заметил, — отвечал Бог, — у голодного при виде сытого утраивается ярость. Старая истина — сытым надо делиться с голодными. Сытых слишком много, и они стали наглядны. Раньше так не было. Пока не поздно — надо делиться.

— А твои возлюбленные люди, — напомнил дьявол, — с удовольствием говорят: деньги не пахнут! Так они и поделятся!

— Деньги и в самом деле не пахнут, когда они в вонючих руках, — ответил Бог. — Но я о чем-то другом говорил до этого. Напомни!

— Ты говорил, что знак твоего существования есть и на Земле, — напомнил дьявол.

— Да. Это совесть. Никакими земными причинами ее не объяснить.

— Но ведь люди могут думать и думают, — вставился дьявол, — что человек стал совестливым в результате эволюционного процесса.

— Это неразумно. В результате развития ума, возможность которого я же в них вложил, они стали смекалистей для облегчения собственной жизни. Но эта смекалистость их слишком далеко завела. Развитие ума было развитием выгоды, развитием удобства жизни. Тогда как совестливость — всегда земная невыгода, земное неудобство.

Совестливый человек жертвует постижимыми удобствами ради непостижимых удобств. Непостижимые удобства ему удобней! Поэтому совесть не могла быть следствием стремления к выгоде и земным удобствам. Совесть — это стыд передо мной, но многие люди еще недостаточно разумны, чтобы это понимать.

— Постой! А что, если совесть развивалась, хотя я, конечно, в это не верю, чтобы сохранить человека как вид. Конечно, смешно, но, может быть, это инстинкт самосохранения человечества?

— Совестливый человек и на необитаемом острове совестливый. Так что люди здесь ни при чем. Это стыд передо мной.

— А может человек покраснеть на необитаемом острове? — вдруг спросил дьявол.

— А зачем ему краснеть на необитаемом острове? — удивился Бог.

— Ну, например, если он захочет побаловаться с обезьянкой? — вкрадчиво сказал дьявол.

— А зачем ему баловаться с обезьяной, — еще больше удивился Бог, — чтобы угодить Дарвину?

— Вот именно, чтобы угодить Дарвину! — расхохотался дьявол. — Ох и знаток человеческих душ!

— Ты намекаешь на низ? — осторожно спросил Бог.

— Кто же тебе намекнет на низ, если не я? — весело ответил дьявол.

— Да, — сказал Бог, — низ человека ничем не отличается от низа обезьяны, и в этом Дарвин прав. Но человек стал человеком, когда я ему придал верх! И верх победит. Все живое тянется вверх! Без Бога человеку некуда расти! Он плющится!

— Нет! — возразил дьявол. — Низ оттянет! Карабкаться трудней, чем сползать!

— Придав человеку верх, я придал ему дух! — гордо сказал Бог. — А дух всегда тянется вверх! Сползает все, что потеряло дух! Главное — не терять дух! Ты думаешь, мне, Богу, легко было сохранить дух при виде всего, что творится на Земле?! Сколько раз я в отчаянии думал: а не начать ли все на другой планете?!

— Что же тебя удерживало?

— Долг перед людьми, которых я создал! — воскликнул Бог. — Как же я могу их оставить наедине с их глупостью? Я встряхивался и восставал духом!

— Но ты же сам сказал, что ты не вмешиваешься в дела людей, — напомнил дьявол.

— Да, я в их дела не вмешиваюсь, — согласился Бог. — Но ведь я же сказал, что совесть — это стыд передо мной. Перед кем же они будут стыдиться, если меня не будет? Но этот стыд передо мной человек нередко чувствует как стыд перед другим человеком. И это хорошо. Это ему должно напоминать: человек — мое подобие. Но самый сильный стыд человек испытывает ночью наедине со мной. Когда затихает мир, совесть слышней.

Из века в век человечеством обычно управляли бессовестные люди, и они заставляли людей убивать друг друга, чтобы возвысить самих себя.

— А почему не самые совестливые управляли человечеством? — спросил дьявол. — Они что, не работоспособные?

— Эта вечная драма, — печально сказал Бог. — Чтобы проникнуть во власть, надо пройти длинный вонючий коридор. Затаив дыхание, этот длинный коридор пройти невозможно, а дышать этим вонючим воздухом совестливый человек не может. Надо дождаться, Чтобы народ стал достаточно совестливым, и тогда этот вонючий коридор исчезнет и самые совестливые придут к власти. Червивая вечность политики кончится.

— Но если совесть идет от тебя, надо полагать, ты всех людей снабдил равной дозой совести. Куда она потом подевалась у многих? Что-то здесь не стыкуется у тебя, — заметил дьявол.

— Вопрос сложен, — отвечал Бог. — Семена совести, которые я вкладываю в души людей, равноценны. Но неравноценна почва души, в которую ложится семя. Неравноценен разум людей, которые пытаются понять сигналы совести. Неравноценно окружение людей, с которых разум человека берет пример и тем самым то заглушает голос совести, то, наоборот, усиливает его.

— Если ты такое значение придаешь почве души, в которую вкладываешь зерно совести, разве не от тебя зависит изменить эту почву?

— Нет, это случайность рождения. Я ее не могу изменить. Сила моего замысла как раз состоит в том, чтобы из реальных, разных людей создать полноценное человечество, а не выдумывать искусственных людей. Для этого у меня достаточно ангелов. Я бы мог людей заменить ангелами, но это неинтересно, к тому же ангелы не размножаются. Совесть развивается в борьбе со злом, и будущее добра обеспечивается бдительной памятью о побежденном зле.

— Ну, а как ты относишься к коллективу? — вдруг спросил дьявол.

— Плохо. Коллектив не краснеет. Человек краснеет один. Всякий коллектив опускает мысль до уровня самых глупых.

— А почему люди склонны собираться в коллектив?

— Чтобы не краснеть. Они жаждут освободиться от бремени своей совести и передать ее вожаку.

— Ты хочешь сказать, что человек — это штучный товар?

— Я хочу сказать, что человек — это вообще не товар.

— Но почему-то его можно купить, — весело отозвался дьявол, — я в этом тысячи раз убеждался. Товар — деньги — товар. Что ты думаешь о Марксе? Его учение много шуму наделало в последнем столетии.

— Его учение ошибочно, — ответил Бог. — Если бы рабочий в глубине души отказывался разбогатеть, пока не разбогатеют все бедняки, классовое учение Маркса было бы правильным. А так как мы знаем, что такой психологии у рабочего нет, его учение вредно, оно озлобляет людей друг против друга. Маркс родил Ленина, Ленин родил Сталина, Сталин родил Гитлера, Гитлер родил Муссолини, Муссолини родил Франко…

— Наши захватили полмира! — не выдержал дьявол. — Скажи честно, это ты потом вмешался и все разрушил?

— Нет, — сказал Бог со скромной гордостью за человека, — тут люди сами проявили отвагу и ответственность.

— Вот ты все говоришь: совесть, совесть, — напомнил дьявол, — но ведь ясно, что человечество живет совсем другими страстями! А совесть… Так… Провинциальное воспоминание из времен твоего сына.

— Да, человечество в основном пока живет другими страстями. И бессовестность имеет почти полную власть. Но обрати внимание на одно обстоятельство: бессовестность пытается доказать, что она совестлива, а не совесть пытается доказать, что она бессовестна. Даже полная, абсолютная власть бессовестности не осмеливается прямо объявить о своей бессовестности. И так тысячелетия! Это грозная память о первозданном замысле моем, который я вложил в человека. Она когда-нибудь бурно прорвется! А ты не тоскуешь по совести?

— Той самой, которую ты забыл вложить в меня? — ехидно напомнил дьявол. — Ни малейшей тоски. Если б ты знал, скольких я соблазнил! Особенный кайф я испытываю, совращая людей с солидным общественным авторитетом. И как легко! Иногда даже хотелось сказать им: да посопротивляйтесь хоть немного моим соблазнам, тогда мне приятней будет вас совращать! Хотя не скрою, были люди, которых я не одолел. И, представь себе, я испытывал к ним уважение, но не за совесть, а за упрямство.

Но не только ты, я тоже, представь, полезен людям. На Земле любовь, братство, дружба — все, все само собой, без моего участия, кончается прахом и тленом! Я только ускоряю события.

Вот влюбленная пара молодых людей. Они собираются пожениться. Но я подталкиваю молодого человека к соблазну, и свадьба расстраивается. Ужас! Ужас! А разве лучше было бы, если б он женился, всю жизнь прожил с этой дурой, а в старости в полной безнадежности сказал бы себе: Господи, на ком я женился! На кого угробил свою жизнь! Разве это лучше? Расстроив свадьбу, я даю ему время поумнеть!

— А откуда ты знаешь, что его следующая женщина будет лучше? — спросил Бог.

— По крайней мере, я ему дал время поумнеть! — гордо сказал дьявол.

— Удивительней всего, что даже дьявол иногда ищет свое оправдание в добре! — воскликнул Бог. — Мой замысел непобедим!

— Но, скажи, ты в самом деле так любишь людей? Оставил бы их мне. Пусть себе копошатся!

— Странный вопрос тому, кто отдал людям на гибель своего единственного сына… Но я уже тебе говорил об этом.

— Да! Да! Но я бываю забывчив. Вот и про великий потоп забыл. Но скажи мне, в чем главная тайна человека? Только не повторяй мне банальностей о любви к человеку. Слышать не могу!

— Мое учение о любви люди редко правильно понимают. Это учение о полноте внимания к человеку. Сокровенная, сжигающая душу тайна человека, о которой он редко догадывается, это неосознанная жажда полноты внимания к нему другого человека. Никакие сокровища мира, никакие почести его так не воодушевляют, как полнота внимания к нему лично. Вернее, и почести, и сокровища он добывает из ложно понятого стремления достичь полноты внимания к его личной душе. Но не достигает и тоскует.

Человек — сирота и в толпе, и нередко у себя дома, но не понимает причины своего сиротства и от этого тоскует. Но причина сиротства — отсутствие полноты внимания к его душе.

И вдруг он попадает к хорошему врачу или к хорошему священнику и сразу же чувствует какой-то прилив сил и надежд. Этот врач или священник воодушевил его полнотой внимания, а человек при этом наивно думает, что дело в каких-то профессиональных секретах.

Не только человек, но и все живое чувствует и расцветает от полноты внимания. Ты замечал, что в заброшенных крестьянских усадьбах, где хозяева куда-то переехали, фруктовые деревья дичают, плоды сморщиваются. В чем дело? Хозяева этой усадьбы не окучивали деревья, не срезали высохших веток, а деревья, оставшись без хозяев, хиреют. Через десять лет они дички. Оказывается, даже этим фруктовым деревьям не хватает любящего, заставляющего благодарно и старательно плодоносить взгляда хозяина и особенно его детей.

— Постой, постой, — перебил его дьявол, — а обыкновенное дерево, не приносящее плодов, тоже хиреет на заброшенной усадьбе?

— Нет, — сказал Бог. — Оно и не привыкло к любящим, ожидающим плодов взглядам. Если так обстоит с фруктовыми деревьями, что же говорить о человеке?

Природной полнотой внимания к человеку, я подчеркиваю — полнотой внимания, одарены немногие люди. Но они есть. В России таким был академик Лихачев. И когда случайно такой человек становится собеседником другого человека, вечного сироты, никогда не знавшего полноты внимания и не подозревавшего о причине своего вечного сиротства, происходит чудо, как с фруктовыми деревьями.

В первое мгновение этот человек смущается перед полнотой доброжелательного внимания, ему кажется, что богатства его ума и души преувеличены, не стоят такого внимания. И вдруг он открывает в своей душе такие богатства, о которых и сам не знал. И он делится ими со своим собеседником, уже благодарно удивляясь, что тот заранее знал о богатствах его души и, видимо, потому глядел на него с такой полнотой внимания. Как странно, как замечательно, думает он, что этот человек открыл мне меня!

Вот что думает человек, преображенный полнотой внимания к себе, и есть надежда, что и сам он в будущем будет носителем такой полноты внимания.

Человек вечно любит свою мать, потому что по крайней мере в детстве чувствовал полноту ее внимания к себе. Гибнут семьи, гибнут государства, где граждане не дождались от своих правителей полноты внимания к себе, а бедные ученые гадают, по каким историческим или экономическим причинам погибло государство.

Вот почему великий грех — махнуть рукой на человека! Уж лучше пусть человек на меня, на Бога, махнет рукой. Меня от этого не убудет, убудет он сам, а убыв, очнется и потянется ко мне. Но если человек на человека махнул рукой — от этого съеживается, беднеет душа не только, даже не столько того, на которого махнули рукой, сколько того, кто махнул рукой. И в этом только он виноват.

— Я прямо-таки смущен твоей речью, — глумливо сказал дьявол. — Я всю жизнь исповедовал полноту презрения к людям, и люди меня не подвели. Все сходилось, как у тебя! Но что это за мир, который якобы будет построен в согласии с твоим замыслом?

— Это будет обыкновенный человеческий мир со многими его слабостями, но они не будут злокачественны. Главное, на каждую толкающую человека руку будут две удерживающие его от падения руки. И это хорошо. Главное зло мира не в толкающей руке, а в недостатке удерживающих рук.

— Почему?

— Потому что, когда наготове удерживающая рука, толкающая рука наконец убеждается в бессмысленности своих усилий. Главное зло исчезает.

— Не означает ли это, что ты меня уничтожишь, когда я перестану служить тебе инструментом?

— Нет, я подыщу тебе работенку. Ты будешь назначен мною Духом Научных Сомнений, — шутливо заметил Бог.

— Спасибо и на том, — скромно сказал дьявол и, склонившись к уху Бога, вдруг добавил: — Запомни, человек никогда в жизни не ограничится сладостью арбуза! Это я тебе говорю теперь уже как Дух Научных Сомнений!

— Иди, иди, ты мне надоел, — сказал Бог, слегка отстраняясь от дьявола, — я тебя еще никуда не назначил.

— Исчезаю! — бодро воскликнул дьявол и исчез, на всякий случай смердя лабораторным запахом серы.