Крадущийся кот

Глава 10 Роковая Саванна

Ранним утром во вторник аквамариновый «шевроле» на холостом ходу подкатил к аллее, ведущей к отелю «Голиаф» и остановился со звуком, в котором Темпл послышался протяжный зевок. На фоне голубых небес возвышалась колоссальная фигура, нависавшая над дорогой и тротуаром, — гигант в три этажа высотой. Между его расставленными ногами должны были проходить пешеходы и проезжать машины. Темпл взглянула сквозь затемненное переднее стекло на исполинские ляжки, заканчивающиеся в тени того, что должно было изображать греческую юбочку, но больше походило на подгузник борца сумо. И сохранил слова обломок изваянья:

Я – Озимандия, я – мощный царь царей!..

Строки из сонета Шелли невольно всплыли в голове Темпл. На самом деле, строитель данной антропоморфной арки, несомненно, вдохновлялся другим изваянием – Колоссом Родосским, одним из ныне утраченных чудес света.

Позади исполинской статуи простирались сверкающие постройки отеля «Голиаф» – гротескный парк аттракционов, похоже, поставивший своей целью непременно избавиться от любых, самых крохотных, проявлений хорошего вкуса и достаточно вызывающий, чтобы счастливые в своем невежестве хозяева «Голиафа» могли им гордиться.

Темпл нажала на педаль газа, и ее маленькая машинка, проскользнув под колоссом, выехала на изгибающуюся подъездную аллею (все подъездные аллеи в Лас-Вегасе изгибаются – это закон), и остановилась перед длинной полотняной маркизой у входа, которая крепилась на медных опорах, начищенных до зеркального блеска. Эти опоры почему-то напомнили Темпл ребра кита из «Пиноккио», так и норовящего проглотить зазевавшуюся жертву. Картина, впрочем, была совершенно типичной для любого отеля с казино в Лас-Вегасе.

Ровно восемь утра, — сообщил циферблат ее наручных часов размером с Биг-Бен.

— Мне оставлен постоянный пропуск в пиар-офисе отеля, — сказала она швейцару в униформе, открывшему для нее дверцу «шевроле».

«В униформе» – это было слишком громко сказано. На всех швейцарах «Голиафа» были только открытые сандалии, коротенькие египетские юбки из белого льна и светлые парики в стиле Бо Дерек (американская актриса и фотомодель) с тугими дредами. Остальная прислуга, к сожалению, одевалась попроще.

Темпл отодвинула водительское сиденье до упора, чтобы вытащить из машины свою огромную сумку, по обыкновению плотно набитую разными необходимыми вещами. Потом она остановилась посмотреть, как швейцар поместится в крохотную машинку, чтобы отогнать ее на стоянку. Его маневры позволили лицезреть почти такой же ракурс голых волосатых ног, как у колосса на въезде, но Темпл гораздо больше волновало, не поцарапают ли бронзовые браслеты на обеих руках швейцара приборную доску ее «шевроле». Ей еще оставалось сорок три месяца выплат за машину.

Хотя отель «Голиаф» был одной из достопримечательностей Лас-Вегаса, Темпл не была здесь с тех пор, как Макс в последний раз выступал на его сцене. Она стремительно миновала сверкающую карусель вертящейся двери, обрамленной медью, стекла которой были зеркальными с внешней стороны, но позволяли находящимся внутри смотреть на улицу, как сквозь обычное стекло. Стук каблучков Темпл по мрамору холла звучал уверенно и твердо, как обычно.

В отличие от большинства гостиниц, отели Лас-Вегаса предпочитали упрятывать стойку регистрации подальше. Гостей, вместо вышколенного портье, приветствовал музыкальный звон «одноруких бандитов» и звяканье двадцатипятицентовых монет, проваливающихся в ненасытные стальные глотки игральных автоматов.

Темпл прищурилась и сняла темные очки, ожидая, пока глаза привыкнут к нарочито приглушенному свету. Мекка азартных игр культивировала атмосферу постоянных трех часов ночи – лучшее время для визита к Златовласке в попытке найти ту самую «правильную» рулетку, «везучий» карточный стол или «судьбоносный» игральный автомат.

«Если не получается – пробуй еще и еще раз!» – таков был девиз.

Темпл прошла по ковру цвета бургунди с узором из желтых… кажется, верблюдов, лавируя между игральными автоматами, тут и там со звоном выплевывавшими потоки серебристой мелочи на радость удачливым игрокам, и слегка опасаясь огромной люстры, нависшей прямо над ней.

За первыми рядами автоматов располагался задымленный полутемный коктейль-лонж. Официантки, замаскированные вуалями, сновали туда и сюда между низких диванов и столиков в форме верблюжьих седел. Крохотные лампочки призрачно посверкивали на деревьях, обрамлявших самую знаменитую достопримечательность «Голиафа». Темпл остановилась, чтобы взглянуть на нее: река шириной около четырех метров извивалась посреди зала для коктейлей. На пристани, отгороженной бархатными шнурами, гости могли сесть в крохотную гондолу, отделанную алым бархатом изнутри, и совершить водную прогулку. На несколько захватывающих секунд лодочка ныряла вниз, в искусственный грот, где царила тьма, и только нарисованные светящейся краской звезды тускло сияли с потолка, выложенного из пластиковых валунов. Аттракцион назывался «Любовная пропасть».

— Пошлятина, — пробормотала Темпл сквозь зубы с тоскливым презрением. Макс тоже так считал. Это, впрочем, не помешало им однажды сесть в гондолу, проскользить по воде к фальшивой пещере и целоваться там, внизу, в искусственной темноте.

Она вздохнула и пошла дальше, мимо лестницы, застеленной пушистым ковром и перегороженной сейчас алым бархатным шнуром: вход в театр «Султан палас», где когда-то выступал Макс, был пока закрыт для посетителей. Наконец, она свернула в неприметный коридор, с облегчением оказавшись в рабочих помещениях отеля. Она направлялась в офис Брэда Михельсона, главы службы пиара «Голиафа».

В офисе царил обычный хаос: горы отпечатанных на принтере материалов покрывали все горизонтальные поверхности, включая свободные участки пола и сиденья всех стульев.

— Вы к Брэду? — строго спросила секретарша. Единственными признаками того, что дело происходит в Лас-Вегасе, были ее накладные ресницы и ногти кинжальной длины.

Кивок Темпл вызвал быструю деловитую суету. Уже через несколько секунд Михельсон выпрыгнул из дверей своего кабинета, точно дружелюбный щенок.

— Темпл! Проходите. Рад, что вы согласились поработать с нами. Очень мило с вашей стороны согласиться на замену в такой короткий срок. Мы в полном раздрае, — закончил он, провожая ее в кабинет, лишь чуть-чуть менее заваленный бумагами, чем остальные помещения. Он смахнул пачку брошюр со стула на пол, чтобы Темпл могла сесть.

— Под раздраем вы имеете в виду обычный бардак, — она обвела рукой царивший вокруг рабочий беспорядок, садясь и с облегчением опуская на пол сумку, — или убийство?

— О, господи, — сказал он и сел.

Как большинство пиарщиков Михельсон обладал приятной, располагающей к себе внешностью, но сегодня его галстук выглядел так, будто его в последний раз аккуратно завязывали в прошлом году, а короткая стрижка темных волос явно была неоднократно взъерошена торопливыми пальцами. Он махнул рукой в сторону зеленых полос на экране своего компьютера:

— Пытаюсь выработать новую стратегию. «Жизнь после смерти», так сказать. Вот, возьмите расписание на неделю.

Темпл взяла в руки лист, радуясь, что может сразу опереться на что-то определенное.

— Итак, понедельничное убийство случилось задолго до конкурса. Конкурс же на выходных?

— Понедельник – первый день, когда мы получаем утвержденное расписание выступлений, приступаем к репетициям и натаскиванию техперсонала. Мы также загодя планируем освещение в прессе… Но тут мы получили больше, чем нам бы хотелось.

— Но пиар собственно номеров не требуется до последних трех дней – с пятницы по воскресенье?

— Точно. Мы успели привлечь внимание к конкурсу еще до того, как Бьюкенен начал работу.

— Могу себе представить, — пробормотала Темпл, перелистывая страницы с черно-белыми фотографиями участников конкурса: ошеломительный парад великолепных обнаженных тел обоего пола. — Довольно много выступающих. И разнообразных.

— Это когда-то начиналось так: девочки-стриптизерши собираются вместе и соревнуются. Но времена изменились. Теперь соревнования включают и конкурс мужчин-стриптизеров, а также кое-что совсем новенькое: например, конкурс любовных пар и состязания тех, кому за шестьдесят. Это последнее называется «За шестьдесят». Есть даже «Нежность и ярость» – для тех, кто работает с животными.

Темпл рассматривала фото, на котором длиннющая змея обвивала тело стриптизерши, принявшей анатомически немыслимую позу.

— А как на это смотрит Общество защиты животных?

Брэд улыбнулся, впервые расслабившись, когда она помахала фотографией у него перед носом:

— Никаких проблем. Наши единственные противники – это обычная компания: религиозные фанатики и феминистки. Мы их любим. Вы же знаете: стоит только назвать что-то грехом – и все внимание публики этому обеспечено.

— Это уж точно. Просто Божий дар для мучеников пиара. А что насчет убийства, Брэд?

Он пожал плечами под бежевой рубашкой:

— Вам порядок знаком больше, чем мне, после того убийства на книжной ярмарке. Копы вертятся под ногами, всех допрашивают. Участники конкурса, конечно, в шоке. Все нервничают по поводу такого начала. Для этого бизнеса выиграть Сверкающие Стринги кое-что значит. Некоторые конкурсанты готовились несколько месяцев. Эти люди все готовы поставить на карту, чтобы поразить публику умопомрачительным выступлением.

— Ясно, — сказала Темпл. — Но все равно мне кажется, что ум самих стриптизерш несколько помрачен.

— Что, у вас все-таки проблемы с ними?

— Ну назовите это снобизмом. Казалось бы, какая разница между полуголыми танцовщицами кабаре, одетыми в те же стринги и страусовые перья, и стриптизершами? Но почему же у меня такое чувство, что дразнящий налет сексуальности в кабаре-шоу выглядит значительно пристойнее, чем прямое использование низменных страстей в стрип-клубах? — Темпл решительно хлопнула ладонями по столу. — Я использую возможность, которую предоставляет мне работа здесь, чтобы выяснить для себя это противоречие. Интервью с участниками конкурса поможет мне понять, что они из себя представляют, выяснить, нормальные они вообще или нет, и откуда они такие взялись – из каких мест и каких закоулков мозга.

Брэд внимательно изучал ее из-под упавшей на глаза пряди встрепанных волос:

— Вы собираетесь спрашивать про убийство?

Темпл покачала головой:

— Только если они сами начнут говорить на эту тему. Это вообще не мое дело. Нам всем будет только лучше, когда оно останется позади.

— Надеюсь, вам удастся убедить в этом прессу. — Брэд сгреб бумаги на столе в стопку. — Убийство всполошило все медиа-агентства. Вот пресс-релизы, которые я настрогал еще до прибытия всех конкурсантов. Бьюкенен не успел ничего передать в газеты. Как его сердце, кстати?

— Как всегда, волосатое, — буркнула Темпл себе под нос прежде, чем ответить приличной фразой: – Думаю, он поправится. Выглядит неплохо.

Михельсон хохотнул, провожая ее до дверей:

— Полагаю, лучше, чем вы будете выглядеть к воскресенью. Неделька предстоит та еще… Когда доберетесь до зала приемов, спросите там Линди. Зал приемов рядом с «Султан палас».

— Знаю, — Темпл затолкала толстую пачку бумаг в свою безразмерную сумку и пошла по коридору. Все, как обычно.

Линди. Звучит легко, весело, отдает запахом мяты, как имя девочки-соседки.

— Привет, — сказала та, что отозвалась на это имя в зале для приемов. — Я координатор ПОПС, ассоциации стриптизеров.

— ПОПС? Как вам пришла в голову такая аббревиатура?

Линди состроила гримаску:

— Точно так же, как мы выполняем свою работу: выставляем титьки и задницу в качестве главных приманок. ПОПС означает – следите за заглавными! — Профессиональная организация профессиональных артистов стриптиза.

— Тогда должно было быть ПОПАС, — заметила Темпл. — Но кто бы спорил.

— Действительно. И я хочу сказать, что ПОПС очень рада, что именно вы будете с нами работать. Нам нравится, что вы раньше работали в театре «Гатри». Это добавит лоска нашим ежегодным конкурсам. Все это, — она обвела рукой зал, наполненный девушками в балетных трико, репетирующих номера с опорой, разными экзотическими предметами и просто так, используя только собственное тело, — и есть театр!

Линди выглядела как типичная стриптизерша, легкомысленная и холеная – стереотип, властвующий повсюду, от Нью-Йорка до самых глухих провинций. Большегрудая брюнетка с прокуренным голосом, упакованная в большую не по размеру серую толстовку с эмблемой сигарет «Виргиния Слим» и черные леггинсы со штрипками, спрятанными в белые кроссовки. Кроссовки были самые обычные, не брендовые, — по правде говоря, просто теннисные кеды. Руки, которыми она активно жестикулировала, — сильные, жилистые, с коротко постриженными ногтями без всякого маникюра.

Темпл оглядела полуголую ассамблею и технических работников в синих джинсах, равнодушно тянущих свои кабели среди машущих ножек и виляющих попок.

— Театр, — повторила она послушно. Макс тоже всегда так называл свои шоу. Просто театр.

— Хотите познакомиться с одной знаменитостью из нашего жюри?

— Разве конкурс начинается не в субботу?

— Да, но наша звезда прибыла раньше. Она снимается в фильме про стриптизершу, и киношники хотят снять несколько проходных сцен, пока она вживается в роль.

Темпл пошла за своей провожатой, осторожно пробираясь между мотками проводов, устилающих пол. По крайней мере, они почти скрыли тошнотворный рисунок коврового покрытия.

Металлические складные стулья стояли как попало по всему залу. Некоторые расположились лицом друг к другу, чтобы усталые танцовщицы могли положить на сиденье свои ноги в шерстяных гольфах. Только один стул, египетский уродец с обтянутым кожей «под зебру» сиденьем был принесен сюда из соседнего лобби.

На этом стуле восседала молодая женщина с высоко взбитыми пепельными волосами, длинной стройной шеей и маленьким личиком куклы Барби. Темпл быстро оглядела ее одежду: розовый шерстяной свитер с открытыми плечами, подчеркнутыми широким отворотом, и белая кожаная мини-юбка, которая больше напоминала фиговый листок, чем предмет одежды. И еще, господи боже мой, розовые перламутровые ботильоны с каблуком выше двенадцати сантиметров, которые, совершенно точно, были куплены по каталогу винтажных вещей «Фредерик» в Голливуде!..

— Саванна Эшли, разумеется, — сообщила Линди хрипловатым голосом Хамфри Богарта (Знаменитый американский киноактер (1899–1957 гг.). из-за спины Темпл. — А это наша новая пиарщица Темпл Барр.

Саванна Эшли кое в чем сильно напоминала саму Темпл: ее первый взгляд был на обувь. Белые летние туфли Темпл на фиолетовой лакированной шпильке высотой двенадцать сантиметров, с трехцветными – ярко-синий, изумрудный и фиолетовый – помпонами на носках (последний писк сезона), не вызвали даже тени зависти на профессионально-неподвижном лице звезды.

— Здравствуйте, — Саванна Эшли разговаривала абсолютно монотонно, как будто в летаргическом сне. Разобрать интонацию было нелегко. — Я не хочу привлекать слишком большое внимание прессы в начале недели, оставим это до финала конкурса. У меня божественный гардероб, но мой парикмахер приедет только в четверг. Сейчас он занят – работает с одной королевской особой, прибывшей с визитом.

— Может быть, я могу задать вам несколько вопросов сейчас, чтобы не терять времени потом?

Саванна повела плечами. Этот жест привлекал внимание к их гладкой шелковистой коже, слегка оттененной перламутровой пудрой.

Темпл перетащила один из металлических стульев через клубок свернутого кабеля и поставила на достаточном расстоянии от звезды, чтобы не задохнуться в волнах своих самых нелюбимых духов «Эмерад».

— Что за атмосферу вы надеетесь уловить здесь для вашего нового фильма? — начала она издалека, но в полной боевой готовности: блокнот на коленях, твердый карандаш навис над бумагой.

Саванна Эшли пошевелила пальцами правой руки, как будто крутя в них невидимый шарик:

— Ну… Настроение и все такое… Вы понимаете, о чем я.

— Вы… э-э-э… работаете по системе Станиславского?

— Угу.

— Это сразу видно, — заметила Темпл.

— Но сейчас мое настроение ужасно. — Она сделала паузу, точно ожидая, что кто-нибудь предложит свои услуги по немедленному его исправлению. Однако все вокруг были заняты своими делами, и Темпл была ее единственной слушательницей и зрительницей. Густые, мастерски наращенные ресницы печально опустились. — Я не могу сосредоточиться. Не могу поймать вибрации. Погрузиться в атмосферу. Прочувствовать душевные переживания.

— О чем это кино, которое вы снимаете? О стриптизе?

— Лента, — поправила Саванна с большей живостью и лучшей артикуляцией, чем все, что она до сих пор произнесла. — Лен-та! И моя роль – танцовщица, а не стриптизерша. Исполнительница экзотических танцев, — ее руки, единственная подвижная часть тела звезды, застывшего в балетной позиции, взлетели к тонким обнаженным ключицам. — Я пытаюсь проникнуть в суть образа, в духовный центр… всего этого.

Саванна Эшли наклонилась вперед, не меняя отсутствующего выражения лица. Сладкий шлейф духов «Эмерад» удавкой захлестнул горло Темпл.

— Некоторые из них, — произнесла актриса театральным шепотом, — неудавшиеся танцовщицы. Некоторые – неудавшиеся женщины. Большинство из них плохо выглядят без одежды, пока не начинают двигаться. Я, разумеется, играю не обычную исполнительницу экзотических танцев.

— Вот как? — Темпл лихорадочно порылась в памяти, пытаясь вспомнить нужные имена. — Мата Хари? Салли Ренд? Темпест Шторм? (Известная американская стриптизерша, звезда бурлеска) Красивое имя, у меня машина так называется.

— Я не могу ответить, — сказала Саванна. — Сценарий держится в секрете. По правде говоря, я вообще не могу говорить, — с чем-чем, а с этим Темпл готова была согласиться. — Я совершенно разбита после вчерашнего.

— Вчерашнего? Вы имеете в виду…

— Это ужасное происшествие.

— Убийство? -

— Да. Мы очень расстроены.

— «Мы»?..

— Мой зайчик и я. Моему зайчику выпало на долю находиться в гримерке, когда это случилось.

— Ваш… зайчик – свидетель убийства? И что он там видел?

— Не он, а она! — лицо Саванны Эшли, и без того неподвижное, превратилось в ледяную фарфоровую маску.

— Она, — растерянно произнесла Темпл и поняла, что не знает, что сказать дальше.

Саванна Эшли нагнулась, очень прямо держа спину, как будто единственный сустав ее прекрасного, но безжизненного тела находился ниже поясницы, подняла с пола розовую полотняную сумку, стоящую возле ее стула, и продемонстрировала Темпл, торжественно, точно музейный экспонат:

— Они думают, — произнесла она своим странным пульсирующим шепотом, — что негодяй оставил след своей обуви на одной из сторон. Так что они сняли отпечатки с домика моего зайчика.

— След обуви. Отпечатки. Зайчик, — Темпл понимала, что ее бормотание выглядит несколько слабоумным, но Саванна Эшли ничего не замечала.

Актриса расстегнула молнию на сумке и извлекла на свет большой комок серебристого пуха. Она разместила его у себя на коленях, обтянутых белыми колготками с кружевным узором.

— А! Зайчик! — воскликнула Темпл, наконец-то поняв, о чем речь.

Бледно-голубые кукольные глаза вспыхнули впервые за весь разговор:

— Мой бедный зайчик, моя Иветта оказалась наедине с этим монстром! Она видела все… происходящее. И это было кошмарно. Сначала негодяй оглушил бедняжку, — рука Саванны неожиданно очень похоже изобразила удар карате. — Затем он… перетащил ее безжизненное тело, — на удивление выразительные руки актрисы сыграли пантомиму с подниманием, перетаскиванием и воздеванием к небу, — обмотал стринги, усыпанные блестками, вокруг ее шеи и повесил девушку на крюке для костюмов, высоко… — здесь ее нарочито приглушенный голос сделался тоненьким и жалобным, как у маленькой девочки, — … высоко… на… стене!..

Она измученно откинулась назад, на спинку своего обтянутого искусственной зеброй стула.

— Иветта все это видела и слышала. Я не могу даже представить, какую травму это ей нанесло, но могу вам сообщить, что моя крошка сама не своя со вчерашнего утра!

Сверкнувшие глаза и яростное ударение заставили Темпл отшатнуться, точно накатившая волна духов «Эмерад».

Темпл опустила глаза на пребывающую в депрессии крошку. Несмотря на весь свой длинный мех, Иветта выглядела миниатюрной. Темпл обнаружила спокойную, но трогательно-печальную мордочку с огромными круглыми глазами аквамаринового цвета и нежно-розовым носиком, оттененными черной маской.

— Она великолепна! — признала Темпл с искренним восхищением, гораздо большим, чем она сумела изобразить по отношению к самой Саванне Эшли. — У меня тоже есть кот, угольно-черный, но он беспородный.

— У Иветты нет ни единого беспородного волоска. Она абсолютно чистокровна – серебряный персидский окрас. Ее полное имя – Даймонд Блю Мун Сирена Иветт.

— А она взрослая? Выглядит такой маленькой…

— Иветте два годика, — сказала Саванна, — и она всегда путешествует вместе с мамочкой.

— Луи – мой кот – гораздо крупнее. Он весит почти двадцать фунтов.

— Иветта весит шесть и восемь десятых фунта, — сказала Саванна гордо. — Она не создана для того, чтобы переживать такой ужасный шок. Если я встречу этого жалкого негодяя, который убил бедную девушку и пнул мою Иветту, я сама его повешу, лично. Своими руками.

Длинные ногти Саванны Эшли в негодовании так глубоко впились в длинный серебряный мех ее любимицы, что, если бы не повышенная пушистость, Иветта могла бы пострадать от темперамента хозяйки.

— Что, полиция уверена, что убийца – мужчина?

— А кто еще мог убить женщину таким образом – повесив на ее собственных трусиках? Отвратительный поступок, на который способен только мужчина. И я не знаю женщины, которая смогла бы пнуть кошку.

— Но Иветта была в переноске. Он мог не заметить, что там попалось ему под ноги…

— Не заметить?! Ее имя написано крупными буквами сверху: «И-вет-та»!

Темпл попыталась рассмотреть замысловатую серебряную вязь. Честно говоря, это было больше похоже на «Цветы».

— Наверное, он спешил…

— Это не оправдание. — Саванна подхватила безучастную кошку и кинула ее в переноску, как шелковый шарф в ящик комода. — Я понимаю, что не имела права оставлять мою девочку одну без присмотра в этой общей гримерке. Мою личную гримерную еще не подготовили, поскольку организаторы конкурса забронировали мне пентхаус, и некие придурки в этом отеле решили, что гримерная внизу мне не нужна. Идиоты! Да, я не должна была спускать глаз с Иветты. Минута беспечности – и видите, что случилось.

Иветта не прикасалась к своему «Кошачьему счастью» со вчерашнего утра.

— Правда? — Темпл впервые по-настоящему заинтересовалась разговором. — А вы не пробовали положить сверху кусочки индейки?

— Пробовала даже лосось, бесполезно. Возможно, королевские креветки смогут помочь. У Иветты такой изысканный вкус…

— Слушайте… — Темпл подалась вперед, невзирая на назойливую сладость «Эмерада». Кошачьи пристрастия в еде – или, наоборот, отсутствие таковых – моментально и без труда сближают хозяев кошек, несмотря на разницу в общественном положении, образовании и доходах. — А вам не приходило в голову попробовать…