Уф, наконец-то один! Не раньше, чем мисс Темпл Барр усвистала из дома, чтобы нанести сочувственный визит больному другу, я позволил себе пойти на кухню и съесть кусочки индейки, венчающие гору заячьих катышков, высившуюся, подобно Эвересту, на моей тарелке (я имею в виду эту так называемую здоровую пищу).
Моей следующей задачей было отыскать подходящее место для интенсивных размышлений. Осмотрев знакомый ландшафт, я обнаружил, что моя сожительница оставила шелковое платье изумрудного цвета валяться поперек кровати, поскольку в спешке никак не могла выбрать наряд, подходящий для печального визита в больницу.
Прежде всего, я придал платью необходимую форму при помощи подушечек лап, не слишком заботясь о том, чтобы втягивать мои варварски обстриженные когти. После этого я совершил на нем ровно шесть ритуальных кругов. Мой род очень внимательно относится к суевериям насчет чисел. Возможно, потому, что у нас девять жизней, мы предпочитаем повторять каждое действие, по крайней мере, трижды – и далее по числам, кратным трем.
Когда поверхность шелка была прекрасно утоптана и примята так, чтобы свет ночника красиво отражался в складках, создавая зеленый отблеск, подобный цвету моих собственных глаз, я погрузил свое утомленное почти двадцатифунтовое тело в получившееся шелковое гнездо.
Теперь я мог размышлять.
И мне было о чем подумать. Несмотря на идиотские новшества в меню, введенные мисс Темпл Барр, я не считаю это достаточной причиной, чтобы отвадить чувака от дома. Я давно привык кормиться собственными силами, и делаю это вполне прилично и без участия открывашки для консервов. Хотя, конечно, этот трудосберегающий девайс весьма полезен, не спорю. Когда вещь действительно полезна, у Полуночника Луи нет возражений.
В понедельник утром, еще до того, как мисс Темпл Барр изволила встать, я вернулся к своим уличным странствиям. Я не гнушаюсь работы, если она необходима. В течение первого часа на улице я раздобыл шестую часть бигмака, остатки растаявшего мороженого в пластиковом стаканчике и четыре оливки.
Путешествуя от одного блюда к другому, я оказался в окрестностях книжного магазинчика «Триллс энд Квиллс», в витрине которого были выставлены триллеры для настоящих самцов и один спящий самец, мой приятель.
Вытянувшись во всю длину, я сумел постучать лапой в стекло прямо перед бледно-розовым носом Инграма. Он сразу проснулся, как будто его укусила пчела: уши торчком, подвеска, свидетельствующая о прививке от бешенства, подпрыгивает на ошейнике. Узнав меня, он обнажил клыки в не слишком-то сердечном приветствии. Его реакция, впрочем, нисколько не обескуражила мисс Мэвелин Перл, хозяйку «Триллс энд Квиллс». Она поспешила ко входу в магазин, чтобы выпустить убогого на улицу. Я слышал, как она воркует, открывая дверь:
— О, Инграм, — мисс Мэвелин Перл никогда не разговаривает никаким другим голосом, кроме сладчайшего сиропного сюсюканья, которое способно склеить рот любому, кроме нее. — Твой друзоцек снова присел к тебе в го-о-ости!.. Какой миласецка, да?.. Кстати, я все равно собиралась расположить в этой витрине Бейкера и Тейлора. Иди-иди!
Вытуренный за дверь, Инграм все еще рычал, когда я подошел к нему. Он уселся на бетонную ступеньку и злобно высморкался, взбивая лапами шерсть на морде. Хорошо бы этот ритуал очистки носа послужил вколачиванием в его тупую башку хоть какого-то смысла. Но это с моей точки зрения.
Он был не в том настроении, чтобы благодарить меня за неожиданно предоставленную прогулку. Вместо этого он с кислым видом наблюдал, как мисс Мэвелин Перл размещает среди книг в витрине два отлично выполненных чучела шотландских вислоухих котов.
— Ее увлечение этими придурками, — сообщил мне Инграм, — уже граничит с помешательством.
— Людям необходимо иметь хобби, — заметил я, слегка шлепнув по подвеске на его ошейнике, чтобы заставить ее звенеть. — Кончай ныть, лучше расскажи, что делается в этом городе.
Инграм – ученый тип, он обожает подремать над страницами раздела ночной жизни в «Лас-Вегас ревью». Это поразительно, сколько всяких сведений он может запомнить, совершенно не напрягаясь.
— Ну, — протянул он важно, растопыривая пальцы, как будто собирался сосчитать их (шесть штук, кстати, — у Инграма в роду явно были мутанты). — Вокруг «Кис-мяу» напротив казино «Сэндс» идет какая-то движуха, и, по слухам, новая хозяйка клуба относится к той же компании, что Кэрри Нэйшн (Участница антиалкогольного движения в США (1846–1911 гг.). Известна тем, что приходила в бары и громила топором барные стойки).
Это была плохая новость. Хотя я не имею отношения к шотландским вислоухим – ни к живым, ни к чучелам на витрине, я весьма одобряю время от времени капельку шотландского виски в моем молоке.
— И что там за новоявленная Кэрри Нэйшн объявилась? — поинтересовался я. Вокруг «Кис-мяу» имелась пара симпатичных кошечек, на которых я положил глаз.
— Она натуральная фанатичка, и не безобидная, кстати, — сказал Инграм. — Кое-кто из местных вольных котов внезапно исчез с аллеи позади «Кис-мяу»… Так вот, когда они снова появились, они пели сопрано.
Это не значит, — добавил Инграм высокомерно, — что я имею что-то против высокого регистра.
Еще бы он имел что-то против, — он, давным-давно пожертвовавший атрибутами своей мужественности в обмен на миску домашней похлебки!..
— Чуваки исчезают с улицы и возвращаются обратно без… некоторых частей?! — воскликнул я в ужасе, и мой собственный голос невольно сорвался на фальцет.
Инграм скорбно кивнул, его глаза цвета старого золота блестели.
— Это правда, — сказал он. — Так что помоги им гавана браун (Порода кошек сиамского типа с однотонным коричневым окрасом). Все эти зверства – часть программы по регулированию рождаемости в популяции.
— Если они хотят контролировать рождаемость среди нас, — прорычал я, — почему бы им не содержать своих кисок взаперти, вместо того чтобы хватать ни в чем не повинных чуваков на улицах и отрезать им яйца?.. У тебя нет других новостей, нормальных, а не таких, от которых меня выворачивает?
— «Китти сити», — сообщил он, — предлагает новое шоу талантов-ню.
Я ответил, что не увлекаюсь зрелищами для извращенцев.
— Очень жаль, — усмехнулся он. — Тогда тебя, наверное, не заинтересует тот факт, что в «Голиафе» проходит конкурс стриптиза с участием артистов всех полов, включая неопределенный.
— С какой стати меня это должно интересовать?
Тут Инграм принял невыносимо загадочный вид и облизнул своим ядовитым розовым языком скудные усишки.
— Я слышал, — произнес он, — что мисс Саванна Эшли, кинозвезда, будет принимать участие в жюри конкурса. Уж не та ли это Саванна Эшли, которая приезжала в твои прежние пенаты в «Кристал феникс»? У нее еще была такая очаровательная компаньонка, изящная штучка по имени Иветта…
Я уставился на Инграма так, точно видел его впервые. Имя Иветты поразило меня в самое сердце. Иветта!.. Божественная Иветта! Я снова слышал ее тоненький гортанный голосок, видел неуловимо меняющий цвет калейдоскоп ее сине-зеленых глаз, чувствовал, как шелковистый серебряный мех с легким темным подпалом скользит по моей широкой груди…
Божественная Иветта снова в городе!
— Погоди! — завопил Инграм мне вслед своим скрипучим голосом, когда я уже несся по улице, стремясь поскорее достичь «Голиафа». — Разве ты не хочешь узнать про шоу экзотических золотых рыбок в казино «Мирэдж»?..
Я уже не слушал его. Если что-то в мире способно отвлечь меня от поисков еды – это Божественная Иветта.
Честно говоря, даже мысли о ней сейчас, когда я возлежал с комфортом в шелковом гнезде на постели мисс Темпл Барр, почти заставили меня забыть шокирующие обстоятельства последних двенадцати часов, в течение которых я пребывал вне ласковых уз моей куколки Темпл.
Я задремал, видя во сне хрустальные пепельницы, наполненные шампанским, кошачью травку и икру, и мою аристократическую подругу, с которой я все это разделю.