Красивые вещи

Глава шестая Нина

Мы с Лахлэном покидаем Южную Калифорнию солнечным утром, когда окна кафе открыты нараспашку и люди завтракают под открытым небом. Когда мы добираемся до предгорий Сьерра-Невады, температура падает на тридцать градусов[29] и на небе собираются дождевые тучи.

Мы останавливаемся в небольшом городке на середине горного склона и едим гамбургеры в ресторанчике, стилизованном под времена «золотой лихорадки» и называющемся «Бургер пионеров»[30]. Столики накрыты красно-белыми клетчатыми скатертями, по стенам развешаны тележные колеса. Ближе к двери женского туалета на стене красуются лесные звери, вырезанные из пней. Мне приносят на удивление хороший бургер и на удивление паршивую жареную картошку.

Лахлэн аккуратно смахивает крошки с коленей и хмурится, глядя на пятно кетчупа на сорочке. Свои костюмы, сшитые на заказ, он оставил в Лос-Анджелесе, а собой взял джинсы и кроссовки.

– А тебя зовут… – внезапно произносит он.

– Эшли Смит. – Ощущение от этого имени у меня какое-то липкое. Оно словно бы хочет скатиться с моего языка, хотя я долго тренируюсь перед зеркалом. – Коротко Эш. А ты – Майкл О’Брайен, мой верный бойфренд. Ты боготворишь землю, по которой я хожу.

– Чего ты в полной мере заслуживаешь, – кисло поддакивает Лахлэн. – А родилась ты…

– В Бенде, штат Орегон. А у тебя отпуск, ты преподаешь…

– Продвинутый английский в Marshall Junior College. – Лахлэн улыбается. Его явно забавляет мысль о том, что он обучает молодежь будущего. – Я же хороший профессор?

– Самый лучший. Ученики тебя просто обожают.

Я смеюсь вместе с Лахлэном и думаю о том, что в другой жизни из него вправду получился бы отличный учитель. У него отличный слух на произношение, и он наделен терпением, необходимым для долгой карьеры афериста. А разве не для этого обучаются в колледжах? Это ведь самая долгая афера – обещание, которое оставляет вас с пустыми карманами и редко приводит туда, куда обещало приземлить. Но возможно, таланты Лахлэна больше годятся для частного репетиторства, один на один с учеником, интенсивного, сосредоточенного и интимного обучения. Именно так он обучал меня.

Мы совместно досконально изучили страничку Ванессы в Инстаграме, использовали тысячи фотографий и подписей к ним, чтобы построить маршруты, направленные к ее слабым местам. Она часто позирует в кафешках и на пляже с книгами, классическими романами вроде «Анны Карениной» или «Грозового перевала». Явно хочет, чтобы ее воспринимали как интеллектуалку и творческого человека. Поэтому Лахлэн станет прозаиком и поэтом, чтобы Ванесса восприняла его как артистическую натуру. Что касается ее наметившейся склонности к мотивационным цитатам, она пытается выглядеть глубоким человеком, прочно стоящим на ногах. Вероятно, это нужно ей как противовес фривольности ее нарядов. Поэтому я стану учителем йоги – дзенским идеалом, к которому так тянет Ванессу.

Ей одиноко, а мы предложим ей дружбу. А потом все перебросится в область зазывных поз, маленьких блестящих платьев-мини и фотографий в бикини.

– Она явно хочет быть желанной, – говорит Лахлэн. – Я с ней пофлиртую. Совсем чуть-чуть. Постараюсь вызвать у нее интерес.

– Только не при мне. А то она решит, что ты законченный бабник.

Лахлэн обмакивает ломтик картошки в кетчуп, накалывает на вилку, отправляет в рот и прищуривается:

– Даже не мечтай.

И еще один важный, финальный мазок к общей картине: Лахлэн притворится парнем из семьи со «старыми деньгами, наследником вымышленного семейства в Ирландии». Ванессе будет очень сложно проверить истинность этой истории. Богатеньким всегда проще и комфортнее рядом со своими: привычность порождает притяжение.

До отъезда из города мы зарегистрировались в Интернете под новыми именами. Моя страничка в Фейсбуке озаглавлена «Эшли» и битком набита мотивирующими цитатами Опры[31] и Далай-ламы, а также фотографиями женщин в замороченных позах йоги. Эти снимки я натаскала с других сайтов. Кроме того, тысяча «френдов», купленных всего за два доллара и девяносто пять центов. Профессиональный сайт с рекламой моих услуг в качестве личного инструктора по йоге. В этом нет большого риска, поскольку я вполне достаточно облилась потом на занятиях бикрам-йогой[32] в Лос-Анджелесе, так что сыграть роль учителя смогу. У «Майкла» появилась персональная веб-страница с отрывками из его произведений (украденных с домашней страницы непубликующегося романиста-новатора из Миннесоты), а еще биография и преподавательские документы на Линкедине.

На все это нам понадобилось меньше недели. Вот что дал моему поколению Интернет – возможность играть в Бога. Мы способны сотворить человека по нашему образу и подобию, породить цельную личность из ничего. Нужна только искра, заброшенная сразу на миллиарды веб-сайтов, страничек Фейсбука, аккаунтов в Инстаграме. Всего-то один профиль, фотография, биографические данные – и вот уже оживает чье-то существование. А вот прекратить это существование намного, намного сложнее, но это уже совсем другая история.

Вряд ли Ванесса когда-нибудь узнает, как старательно мы трудились над своими профилями в социальных сетях ради нее. В онлайне можно встретить тысячи других Майклов О’Брайенов и Эшли Смит. В этом море ей будет очень сложно обнаружить именно нас. Но если она приложит к поиску усилия, она таки найдет нас, и информации о нас получит ровно столько, чтобы удостовериться в нашем существовании. Этого хватит, чтобы прогнать любые сомнения и опасения. В конце концов, если в наше время вы не желаете подвергать себя публичному препарированию, люди могут решить, что вы хитры и недостойны доверия.

Ванесса немного покопается в Интернете и уверится в том, что Майкл и Эшли совершенно нормальные люди, как о том и сказано в данных нашего профиля. Приятная творческая пара из Портленда, решившая посвятить целый год путешествиям по Америке и работе над креативными проектами. Мы написали ей о том, что нам всегда хотелось какое-то время пожить на озере Тахо. Мы даже подумывали о том, чтобы задержаться там на зиму, чтобы покататься на горных лыжах.

«Звучит прекрасно, – написала Ванесса в ответ почти сразу. – Это спокойное время года, а оставаться здесь вы сможете столько, сколько захотите».

А надолго ли мы останемся? Ровно на столько времени, чтобы успеть внедриться в ее жизнь, раскрыть тайны Стоунхейвена и нагло ограбить ее. При этой мысли я ощущаю легкий укол удовольствия – нечто мстительное и мелочное. Я понимаю, что эти чувства надо в себе подавить. «В этом не должно быть ничего личного. Это не должно соприкасаться с прошлым».

Лахлэн допивает содовую, комкает салфетку и швыряет ее в сторону оскаленной морды деревянного медведя у нас за спиной. Комок бумаги попадает в пасть медведя и зацепляется за торчащие острые клыки.

– Давай-ка тронемся в путь, – говорит он. – Гастроли начинаются.

В горах темнеет рано. Мы выходим из ресторана, и вскоре начинается дождь, мелкий, моросящий. Дорога становится скользкой и коварной. Фуры дальнобойщиков тянутся вверх по склону горы медленной вереницей. Слева нас со свистом обгоняет полноприводный универсал. Мы на винтажном BMW Лахлэна держимся на средней полосе. Когда у тебя на машине фальшивые орегонские номера, скорость превышать ни в коем случае нельзя. На перевале Доннер, на самых высоких пиках уже лежит корка грязного снега, и он поблескивает в лучах угасающего солнца.

Я смотрю на дорогу – и ничего не узнаю. На этом отрезке шоссе я побывала всего один раз – на пути к своему будущему. И все же я старательно приглядываюсь к мокрым соснам и горным озерцам, которые мы проезжаем. Нервы на пределе. Я жду ностальгии, сигнала узнавания.

Этот сигнал звучит, когда мы спускаемся к Тахо-Сити и шоссе идет параллельно реке Траки. Внезапно повороты дороги становятся знакомыми физически. Тело узнает их. Все, мимо чего мы проезжаем, вспыхивает во мне вспышкой узнавания: немецкий ресторанчик в покосившемся шале, мы проскакиваем мимо него в тумане; бревенчатая хижина с жестяной крышей на поляне у самой воды; обнаженный гранит речных валунов, стекающая по ним вода. Все это летит ко мне зрительным эхо: воспоминания всплывают со дна сознания, где поверх них давно нагромоздились более насущные заботы.

В темноте мы подъезжаем к границе Тахо-Сити, где кучкой теснятся приземистые магазинчики. Перед самым въездом в город мы поворачиваем направо, чтобы двигаться вдоль берега озера к югу. Чем дальше мы уезжаем от города, тем больше становятся загородные дома, тем они новее, тем меньше расстояние между ними. Место классических коттеджей с остроконечными крышами занимают громадные горнолыжные дома с окнами в два этажа и верандами по всему периметру. Сосны здесь растут ближе к дороге. Мимо пролетает бесснежный лыжный курорт. Мокрые склоны горы рассечены колеями, оставленными маунт-байкерами прошлым летом.

Время от времени за домами сверкает гладь озера – темное пространство, никому не нужное до мая. Прогулочные лодки уже убраны в эллинги, даже фонари на пристанях не горят. Я помню Тахо в ноябре – это чувство, будто ты застрял на ничьей земле: летние толпы исчезли, а лыжники еще не прибыли, солнца нет, но снег еще не пошел, все тихо, неподвижно, будто спит. Бесполезный холод, лишенный зимних радостей, даже для прогулок слишком сыро и холодно. Местные жители снуют по своим делам, будто белки, запасающие желуди на зиму.

Последние несколько миль мы с Лахлэном едем молча. Я смотрю на деревья и мысленно проговариваю свою «легенду» и задумываюсь над некоторыми моментами выдуманной нами истории про Эшли и Майкла – и размышляю до тех пор, пока все детали головоломки не занимают свои места довольно-таки четко. Меня охватывает странное настроение – бурлящая смесь отвращения и ностальгии. Мне кажется, что в тени сосен кто-то прячется и мне непременно нужно старательнее приглядеться, чтобы понять, кто это. Я замечаю, что у меня дрожит коленка, только тогда, когда Лахлэн кладет на нее руку:

– Ты передумала, любовь моя?

Он бросает на меня вопросительный взгляд и сжимает мою ногу выше колена длинными теплыми пальцами.

Тяжесть его руки словно бы приземляет меня.

– Вовсе нет. А ты?

Он изумленно смотрит на меня:

– Теперь уже слишком поздно, правда? Она ждет нас не позже полуночи. Если мы не появимся, она может позвонить в полицию, а это нам нужно меньше всего, Бог свидетель.

И тут перед нам возникает цель нашего путешествия. Проезжая по дороге, вы и не догадаетесь, что совсем рядом особняк. Граница поместья никак не помечена. Высокий каменный забор с коваными воротами вдоль берегового шоссе. Лахлэн нажимает кнопку переговорного устройства, и только успевает убрать палец, как створка ворот открывается, поскрипывая на петлях. Подъездная дорога идет прямо среди сосен, мягко подсвеченных снизу фонарями на солнечных батарейках. Я опускаю стекло и носом втягиваю воздух. Пахнет разными оттенками сырости – древесными корнями, старой хвоей и мхом, растущим вдоль берега. Что-то пробуждается во мне – знакомая подростковая тоска. Эти фонарики… Я помню, что они казались мне духами, танцующими среди раскачивающихся на ветру деревьев. Туман, сверкающий бриллиантами в свете фар… Есть что-то волшебное в этой сосновой роще. Здесь вновь рождаются все мечты моей юности, давно забытые чувства.

Мы проезжаем мимо теннисного корта с травяным покрытием. Сетка провисла от тяжести плесени. Затем горстка маленьких деревянных домиков – жилища для прислуги, отдельный коттедж дворецкого. Всюду темно, окна закрыты ставнями. На склоне, обрамленном деревьями, я вижу лодочный сарай – громоздкую постройку, вытянутую вдоль берега. И наконец дорога делает крутой поворот, и перед нами встает Стоунхейвен, похожий на гигантское серое привидение в полумраке. С моих губ непроизвольно срывается странный звук. Я столько раз смотрела на фотографии этого дома в Интернете, но они не подготовили меня к знакомой холодности Стоунхейвена, монументальной и предостерегающей.

Сам особняк – натуральный анахронизм. Каменный монолит, затаившийся под густыми соснами западного побережья озера Тахо. Здание обито бревнами и напоминает средневековую крепость. Дом находится в самой середине, два его крыла соединены между собой трехэтажной каменной башней, наверху которой видны узкие стрельчатые окна. Башня словно бы стоит в дозоре наподобие донжона древнего замка, она как бы готова к атаке врагов. Крылья дома увенчаны трубами дымоходов. Камни, из которых они сложены, поросли мхом, а мох от старости порыжел. Все здание окольцовано портиком, колоннами служат стволы гигантских сосен. Все, что не сложено из камня, покрыто черепицей и выкрашено коричневой краской – наверное, для того, чтобы дом сливался с окружающей природой. Но так это или нет, у смотрящего на дом создается впечатление, будто он просто-таки вырос из зарослей сосен и словно бы отступает во тьму окружающего его леса.

Стоунхейвен… Три этажа, сорок две комнаты, восемнадцать тысяч квадратных футов плюс семь дополнительных построек. Прежде чем мы тронулись в путь, я кое-что почитала об этом поместье и нашла несколько фотографий в старом номере журнала «Heritage Home». Дом был построен в начале тысяча девятисотых годов первым Либлингом, родившимся в Америке, противником «золотой лихорадки». Этот человек вытащил свою семью из иммигрантской нищеты и превратил в американских аристократов нового века. На рубеже последнего столетия озеро Тахо уже стало популярной летней резиденцией племен промышленников Западного побережья. Либлинг приобрел в собственное владение милю девственного прибрежного леса, построил свою твердыню. И обосновался здесь, чтобы наблюдать за своими собратьями-миллионерами с другого берега озера.

Как-то уж так получилось, что семейство Либлингов задержалось здесь на целых пять поколений. Со времени постройки дом остался почти нетронутым, разве что время от времени потомки рода слегка переустраивали интерьеры.

Лахлэн останавливает машину в конце подъездной дороги, и мы с ним вместе смотрим на дом. Похоже, в том, как я дышу, есть что-то ненормальное. То есть я фактически перестаю дышать, поэтому Лахлэн поворачивается ко мне и смотрит на меня подозрительно. На этот раз он слишком сильно сжимает пальцами мою ногу.

– Кажется, ты говорила, что помнишь это место не слишком хорошо.

– Я помню не так много, – лгу я. Странно, до чего же мне не хочется сказать ему правду. Он свои карты не раскрывает, я свои тоже придержу. – Честно, совсем немного. Я тут побывала всего три-четыре раза, а было это десять лет назад.

– Ты словно бы в замешательстве. Тебе надо собраться.

Голос Лахлэна звучит тихо и спокойно, но я чувствую, что к нему подкрадывается раздражение. Я слишком эмоциональна, это мой всегдашний диагноз, с самого начала. «Затевая аферу, нельзя давать волю эмоциям, эмоции делают тебя уязвимым».

– Да не в замешательстве я. Просто это странно, вот и все… вернуться сюда после всех этих лет.

– Это ты придумала. А я просто хочу, чтобы ты помнила об этом, если все вдруг пойдет наперекосяк.

Я отталкиваю руку Лахлэна:

– Я об этом ни на секунду не забываю. И из-за меня ничего наперекосяк не пойдет. – Я смотрю на дом. Из одной гигантской трубы идет дым, во всех окнах горит свет. – Я Эшли. Ты Майкл. Мы в отпуске. Мы потрясены тем, как прекрасен этот дом, мы просто в полном восторге. Мы ни разу не бывали на озере Тахо, но всегда об этом мечтали, и вот теперь мы просто в восхищении оттого, что наконец видим эти края.

Лахлэн кивает:

– Умница.

– Только не надо этого покровительственного тона.

В это мгновение открывается парадная дверь, и в прямоугольнике света появляется женщина. Ее светлые волосы так блестят, что вокруг ее головы образуется гало. Ее лицо невозможно рассмотреть, потому что на крыльце лежит ночная тень. Она стоит и смотрит на нас, обхватив себя руками. Ей холодно, и она наверняка гадает, почему мы не выходим из машины. Я протягиваю руку и выключаю зажигание.

– Ванесса смотрит на нас, – шепчу я. – Улыбнись.

– А я улыбаюсь, – говорит Лахлэн, включает радио, находит станцию, передающую классическую музыку, и включает на полную громкость.

Затем он тянется ко мне, обнимает меня за шею и притягивает к себе для долгого страстного поцелуя, а я не понимаю, то ли он хочет передо мной извиниться, то ли целует меня напоказ перед Ванессой. Ну прямо голубки. Решили поворковать перед тем, как выйдут из машины.

Тут Лахлэн отстраняется, промокает платком губы и одергивает рубашку:

– О’кей. Пойдем познакомимся с хозяйкой.